"Таинственный монах" - читать интересную книгу автора (Владимиров Александр Владимирович)

Глава 3. Госпожа Фанни

Игорь вот уже час как сидел на диване и то открывал, то закрывал глаза. Пытался мысленно увидеть тот свой мир, о котором знал в этой реальности только он один. Пока все было напрасно. В голову лезло все, что угодно, но не его прошлое. Петр, Анна Монс, Александр Данилович Меншиков и даже Лефорт.

Мир за окном одновременно казался таким родным, но и был при этом иным. Там снаружи что-то изменилось, произошло. Нет, не пейзаж, и даже не архитектура. Все тот же старый добрый "сталинский ампир". Если бы изменения были связаны с зодчеством, Ермилов бы почувствовал сразу, как только поставил машину в гараж. Нет, тут явно что-то было совершенно иное. Нечто совершенно другое, скрытое пока от путешественника за семью печатями.

Тут все было связано с мелкими незначительными деталями, на которые в обычной жизни и внимания не обратишь. Вроде в кухне тот же самый телевизор, вроде и холодильник знакомый, но если приглядеться, то вместо надписи "Samsung" на телевизоре красовалась надпись, выведенная славянской вязью, — "Садко", а на холодильнике — "Михельсон".

Обычно не приглядываешься к своим вещам, так как знаешь, что компьютер, старый еще одноядерный Пентиум, пашет еле-еле. Игорь его почти и не включал, предпочитая последнюю модель ноутбука. Магнитола "Сони", mp3-диски лежали аккуратной стопочкой в шкафу, недалеко от книг. Сегодня же все было по-другому. Вначале решил позвонить Заварзину и сообщить, что задание выполнено. Полез в сумку, которую прихватил в прошлое, отыскал сотовый и попытался набрать номер. Тишина. Тогда Игорь подумал воспользоваться домашним телефоном, но голос в трубке сообщил, что такого номера не существует. Звонить же на Лубянку — нельзя.

"Бог с ним", — подумал Игорь и решил немного полазить по сети.

Сначала не нашел ноутбук. Махнул рукой, дескать — а, ладно. Пошел в комнату и запустил компьютер. Пока тот подготавливался к работе, решил взять в шкафу 3G-модем. Когда же открыл дверцу, ни его, ни mp3-дисков не обнаружил. Несколько старых, потрепанных кассет с магнитной лентой и несколько виниловых пластинок.

Предположил, что пока отсутствовал, в квартиру проник вор.

— Вряд ли, — произнес вслух Игорь. — Какой идиот будет воровать современные диски, а взамен подсовывать кассеты и грампластинки. Кассеты уже давно не выпускаются, а диски стоят…

Договорить Ермилов не смог. Слова застряли в горле. И было отчего, глаз упал на название ансамбля. О ВИА "Красные дьяволята" Игорь никогда не слышал.

Пихнул винил обратно в шкаф и на кухню, водички попить. Зеленый эмалированный чайник стоял совершенно пустым. Игорь взял его напомнил водой и поставил на газ. И тут до него дошло, что такого чайника, как и грампластинок никогда не было. Был электрический, тот, что выключался автоматически, когда вода внутри него закипала.

— Что-то не так, — произнес Игорь и решил еще раз оглядеть свою квартиру.

Только после осмотра понял, что все было не так. Кроме холодильника и телевизора, совершенно иным был компьютер. Windows отсутствовал, вместо него была какая-то другая системная программа, Игорь такую (в прошлой жизни) не встречал. Поразило его и то, что совершенно отсутствовал графический редактор.

Вот тогда он сел на диван. Мысленно прокручивал в голове свое путешествие в конец семнадцатого века. Попытался просчитать тот самый момент, когда невольно или даже случайно им могла быть убита "бабочка". Вроде Игорь все делал правильно. Если бы он не обыграл ситуацию с двойником, еще неизвестно, как пошли бы исторические события. О том, что подмена должна была быть, свидетельствовало и то, что главный собор Санкт-Петербурга — Исаакиевский.

— Я все сделал правильно, — проговорил Игорь, — Там я все сделал правильно. Изменения явно произошли позже. Вот только когда? И почему?

По идее, прежде чем отправить в прошлое, размышлял Ермилов, целая группа "светлых голов" просчитывала последствия посещения. Вполне возможно, там, конечно, не учли, что подмена состоялась. Но он-то все сделал правильно. Петр начал войну со Швецией. Ввел моду на европейскую одежду. Основал новую столицу, которая стала в будущем колыбелью нескольких революций. Вот только стала ли?

Можно, конечно, прыгнуть в прошлое и проверить, что да как, но кто даст гарантию, что вернувшись в свое время, он вновь не окажется в еще одной искаженной реальности?

Нет, причину изменения исторических событий нужно искать здесь, в этой временной линии.

Ермилов поднялся с дивана, пошел на кухню. Про чайник он совершенно забыл. Хорошо, успел вовремя и кипяток не выкипел полностью. Заварил неприятный на вкус чай, в этом Игорь убедился, когда сделал несколько глотков. Выругался и взял пачку с заваркой.

На мелочи редко обращаешь внимание. Думал, что заваривает Ахмат, а выяснилось — грузинский. Причем явно третьесортный.

— Третий сорт не брак, — прошептал Игорь. — Нужно ехать на Лубянку, может быть, там удастся что-нибудь обнаружить?

Адъютант полковника Заварзина удивленно смотрел на Ермилова. Когда дверь в приемную открылась и Игорь появился на пороге, он побледнел, словно увидел самого черта. Показал рукой на кожаный диван, что стоял у стены и произнес:

— Подождите, сейчас доложу.

Скрылся за дверью. Между тем Ермилов оглядел приемную. Вроде все по-прежнему. Даже здание КГБ, или как оно тут называлось, этого Игорь не знал, было построено по проекту того же самого архитектора, что возвел такое огромное сооружение в его реальности.

Вернулся адъютант. Говорить ничего Ермилову не стал. Через три минуты снял трубку телефона, и только после того, как получил указания, произнес:

— Полковник ждет.

Игорь встал, поправил костюм и вошел в кабинет.

Заварзин сидел за столом и помешивал в стакане чай. Он взглянул на Ермилова так, словно перед ним был не его сотрудник, а сам призрак отца Гамлета. Сделал глоток, встал и подошел к окну. Потом резко развернулся и посмотрел на Ермилова.

— Докладывай, почему ты, Игорь, здесь, а не в Лондоне! — Произнес он.

— В Лондоне? — переспросил Ермилов. Удивился, что полковник обратился к нему неофициально.

Путешественник стоял и не знал, что ответить.

— Товарищ лейтенант, вы должны быть в Лондоне, — проговорил полковник официозно.

— Так точно, — отчеканил Ермилов, соображая, что другой ответ может вызвать иную реакцию. Вряд ли полковник поверит тому, что он только что вернулся из прошлого. Где решал проблему с двойником Петра. Скорее всего, в этой реальности просто не была создана машина времени.

— Провал?

— Так точно. — Отчеканил Игорь.

— Мне стольких трудов стоило твое внедрение в стан врага, — выговорил он, оседая в кресло и закрывая лицо руками, — и опять — провал… Что ж, садись, — показывая на стул, которого, Игорь помнилось, в кабинете у полковника никогда раньше не было.

Ермилов сел. Стул оказался неудобный. Казалось, что одна ножка у него короче, чем другие, но выбирать не приходилось. Вполне возможно, что он умышленно был такой. Тут не сосредоточишься, о чем-то другом думать не будешь, а чтобы все скорее закончилось, невольно начнешь быстро отвечать на вопросы.

"Бог с ним, со стулом, — подумал Игорь, — мне и не на таких сидеть приходилось".

Оглядел кабинет. Все вроде, как и в его реальности, за исключением разве что стула. На стене даже портрет на привычном месте. Игорь пригляделся к изображению на нем и чуть не поперхнулся. Прямо со стены на него взирал "Лев мировой революции" — Троцкий. "Политическая проститутка" — как говаривал, по крайней мере, в реальности Игоря, товарищ Сталин.

"Хроносдвиг налицо", — подумал Ермилов.

— Мне с трудом удалось внедрить тебя в логово Империализма, — повторился Заварзин, — легенда была — не подкопаешься. Необходимо было всего лишь найти руководителя освободительного движения России. Тебе его даже убивать было необязательно. Оставил бы маячок и все. А теперь… Да он же теперь никого, понимаешь, никого к себе и на метр не подпустит.

Полковник тяжело вздохнул. Ермилов мысленно прокрутил сложившуюся ситуацию. Сейчас он, человек из этой реальности, по-прежнему находился в Британии, не подозревая, что на Лубянку, или как это место тут называется, явился самозванец. Причем появлением своим внес дисбаланс в отлаженный механизм машины. Провал резидента от вышестоящего начальства не утаишь. Хорошо, что, по мнению Заварзина, все закончилось без лишнего шума, а не так, как это было в его, Игоря, реальности, когда американцы раскрыли агентурную сеть в две тысячи десятом году. Тогда скандал с Анной Чепмен наделал много шума. Интересно, а было ли нечто подобное тут?

— Что я теперь наверх докладывать буду? — Махнув рукой, проговорил Заварзин. — Без тебя как-то спокойнее было. Ладно, бери бумагу. Пиши докладную. Там, — и он показал рукой вверх, — требуют полного отчета — даже о провалах.

Ермилов взял бумагу со стола. Хотел было начать писать, но задумался, а на чье имя? Это не осталось незамеченным Заварзиным.

— На мое пиши.

Сочинять Игорю приходилось не раз. Сначала как-то тяжело шло, но потом после нескольких предложений текст начинал возникать в голове сам собой. Слова так и ложились на белый лист бумаги. Когда дело было сделано, путешественник протянул бумагу полковнику. Тот пробежался глазами, пихнул в папку и произнес:

— Пока ступай. Из города никуда не уезжай.

Игорь встал и медленно вышел из кабинета. В приемной задержался. Он вдруг подумал, что никогда Заварзина не видел таким подавленным. Скорее всего, операция по заброске Ермилова в Англию была очень важной.

"Чудесная картина выписывается, — подумал Игорь, — Штатный сотрудник, работающий под прикрытием в Великобритании, в логове мирового Империализма".

Ну, по крайней мере, так ему сказал в приемной, когда он вышел из кабинета, адъютант.

— Лучше бы ты сейчас находился в дождливом Лондоне, чем в солнечной Москве, — пояснил он, — и для тебя спокойнее, и для него, — служивый кивнул в сторону кабинета.

Ермилов выбрался из большого дома на Лубянке. Оглядел площадь, бросил взгляд на табличку на доме, улыбнулся.

— Ничего в этом мире не меняется.

Площадь носила название — Троцкого. На месте, где в его реальности сначала стоял памятник Железному Феликсу, потом одинокий пьедестал, а когда отправлялся в прошлое, был черный камень, установленный в память жертв политических репрессии, сейчас была разбита клумба. Цветочки мелкие, не иначе — анютины глазки да львиный зев. Через площадь, на привычном для Игорька доме все та же знакомая до боли вывеска — "Детский мир". Отсюда и до Кремля рукой подать.

"А интересно, кто там сейчас у руля государства?" — Подумал Ермилов.

Он вновь посмотрел на здание Госбезопасности. Страшное место. Первоначально дом принадлежал страховому обществу "Россия", но в тысяча девятьсот девятнадцатом был отдан Центральному аппарату ВЧК. Тогда-то за ним и закрепилось название "Госужас". Сколько же народу погибло за его стенами. Игорь помнил имена известных заключенных, среди которых были: Борис Савенков, Сидней Рейли, Николай Бухарин, Осип Мандельштам и Александр Солженицын. Правда, арестованными они были в его реальности. Интересно, а постигла ли их такая участь в этой? Скорее всего — да! Вот только не всех.

В начале тридцатых голов двадцатого века к дому был пристроен корпус в стиле конструктивизма. Затем в сороковых годах, в той Игоревой реальности, он был перестроен. Но война там помешала сделать симметричное здание, вполне возможно, что здесь оно было достроено за один раз.

Возвращаться на Лубянку не хотелось. Поэтому по подземному переходу он перешел дорогу и, смешавшись в толпе москвичей и приезжих (все же удивительно, но это тоже в этой реальности не исчезло), вошел в магазин. Руководство страны верно рассчитало, заставив построить торговую точку именно в этом месте. Пусть хоть у детишек слово — Лубянка вызывает радостные и светлые ассоциации.

Если находясь в кабинете Заварзина, Игорь понял, что произошло что-то из ряда вон выходящее в истории, только по портрету Левушки, то в универмаге все так и кричало. Обходя отдел за отделом в поисках литературы, Ермилов невольно почувствовал разницу. Во-первых, исчезли все трансформеры, роботы (китайского производства), которые в его реальности просто наводнили магазин. Вместо них непонятные железные дровосеки и прочие персонажи из "Волшебника Изумрудного города", изготовленные не иначе как где-нибудь под Тулой. Во-вторых, отсутствовали напрочь черепашки-мутанты и различные американские супергерои. В витринах, где они обычно стояли, теперь были оловянные солдатики. Игорь минут пять стоял, любуясь миниатюрой. В основном это герои гражданской войны. Среди прочих Ермилов разглядел фигурку Чапаева. Вот только тот был не в бурке, да и рядом стояла не тачанка.

В-третьих, хоть игрушечные железные дороги и продавались, были они явно российского производства. ЖД занимали около пяти столов. В основном старинные паровозы. Чуть подальше виднелись столы (явно предназначавшиеся для девочек) с мягкой игрушкой.

Китаем тут явно не пахло. Игорь даже на секунду задержался, чтобы полюбоваться всем этим разнообразием.

Кроме ассортимента изменились и продавцы. Они были совершенно другими. Лица у них серьезные, и казалось, что в место привычного: "Вам помочь?" сейчас услышишь: "Что стоишь, покупать будешь? Али нет! Тут тебе не музей!"

У Ермилова по спине пробежали мурашки. Полицейское государство?

С огромным трудом Игорь нашел отдел, продававший литературу. Тот затерялся в самом дальнем углу магазина, куда редко заглядывали мамаши с детьми. Почти пять минут путешественник простоял зачарованным, разглядывая карту Евразии. Да и было отчего впасть в оцепенение. На ней большим розовым пятном была изображена незнакомая Игорю страна. И в которой, если ему не удастся отыскать точку перелома, предстояло жить.

— Союз свободных пролетарских республик, — прочитал вслух Ермилов.

Игорь огляделся. Внимание он, по крайней мере, не привлек — и то хорошо. В отделе народу немного, но им не до него — книги выбирают. Если и есть хвост, приставленный Заварзиным, только вот так вот сразу не определить. Когда по магазину бродил к покупателям Ермилов не приглядывался.

Игорь подошел к кассе и спросил у продавщицы:

— Мне бы учебник истории!

— За какой класс?

— Тот где можно прочитать об истории страны, — ответил путешественник. Он надеялся, что именно в учебнике "Истории", найдет ответ на свои вопросы. Как бы те не доделывались под мнения правителей, всю правду все равно не исказить и не утаить. Что-нибудь, да и всплывет. Игорь был просто уверен, что назначение Троцкого начальником ВЧК не останется обделенным. Все равно пару строк да напишут. Сейчас же Игорек не знал только одного, в каком классе преподают именно этот период. Сколько лет здесь ребенка учат? Восемь, десять? А может быть, все двенадцать?

Продавщица удивленно покосилась на Ермилова, но ничего не сказала. Ушла вглубь отдела. Минуты две ее не было. Вернулась она уже с книжкой в невыразительной серой обложке, с цифрой десять на переплете.

— С вас двадцать копеек, — улыбнулась она.

Неестественно вышло, отчего Игорь вздрогнул.

"Неужели все! — подумал он, — Как же мне в голову не пришло посмотреть содержимое кошелька. А что если там…"

Игорь не боялся, что там может не оказаться денег. Не будет денег — не будет покупки. Тут дело в другом. Сейчас он откроет кошелек, извлечет из него деньги и тут же будет схвачен.

"Эх, надо было заглянуть в него, когда брал с комода", — думал Игорь, доставая из кармана кошелек. Открыл его и, не глядя на купюру, протянул ту девушке. Она расправила ее, и путешественник вздохнул с облегчением (надеясь, что она не заметила этого). Рубль был с портретом все того же Троцкого.

Пока девушка отсчитывала сдачу, Игорю удалось разглядеть и остальные купюры из кошелька. Вместо привычных российских рублей с городами, в нем оказались несколько рублей, трешник с портретом неизвестного Ермилову политика, червонец и четвертной с портретами Ленина.

Игорь сгреб мелочь рукой, пихнул в карман пальто, книгу запихнул за пазуху и, не оглядываясь, поспешил на улицу.

Игорь медленно шел в сторону Чистых прудов, туда, где когда-то началось его путешествие. Мимо проносились непривычные автомобили, изредка Игорь останавливался и рассматривал редкий транспорт. Вот проехал темный правительственный лимузин.

"Любопытно, а какие в этой реальности марки автомобилей, — подумал вдруг Ермилов, — неужели существует "Руссобалт"? Вполне возможно, имеется и Горьковский автомобильный завод?"

Насчет того, что в этой реальности есть ВАЗ, УАЗ или, скажем, КАМАЗ, Игорь не был уверен, быть может, тут совершенно иные заводы. А если и существует ВАЗ, то не обязательно, что он находится в Тольятти. Хотя, скорее всего, города с таким названием просто могло и не быть.

"Нет, гадать не стоит. Неблагодарное это дело", — решил Игорь.

Ермилов не спешил. Он брел по московским улицам, оставляя на только что выпавшем белоснежном снеге следы. Свернув к пруду, Игорь остановился. Тот был покрыт льдом. На лавочках никого нет — холодно.

Знакомая скамейка, где в его реальности Заварзин дал ему чемоданчик с бумагой из семнадцатого века. Взгрустнулось. Вполне возможно, что именно здесь Игорь, тот, что был сейчас в Лондоне, встречался с полковником.

Тронул лавочку рукой. Захотелось курить. Достал папиросы, их Игорь прихватил в квартире. Они у него лежали там, где в его реальности путешественник хранил сигареты. Прежде чем взять папиросы, Ермилов минут пять разглядывал коробку. Знакомая пачка, такие Игорь видел в исторических фильмах, — "Казбек". Попытался найти надпись, где изготовлено, но ничего не обнаружил.

Достал папироску и закурил. Сделал пару затяжек. Вкус непривычный, как-никак привык к легким сигаретам. Усмехнулся, понимая, что рак легких можно одинаково заработать, какие сигареты или папиросы ни кури. Затем мысленно отругал себя за то, что не сообразил приобрести в "Детском мире" атлас. Любопытно было не спеша рассмотреть, как сложилась геополитическая обстановка в мире. То, что Великобритания — центр зла, это еще ни о чем не говорило. Любопытно было взглянуть, какую территорию охватили щупальца ССПР. На карте, что висела в отделе литературы, можно было видеть, что розовое пятно раскинулось "от тайги до британских морей". Но разве это что-то дает? Что было в этой реальности, что позволило ССПР подмять под себя еще и всю Европу?

Ермилов затушил папиросу, окурок бросил в стоявшую рядом с лавкой урну. Он отметил, что точно такие же стоят почти у каждой скамейки. Решил, что на все вопросы ответ получил, только тогда, когда прочитает книгу. Заодно полазает по книжному шкафу, то, что у его "двойника" в этой реальности он был, Игорь не сомневался.

От Чистых прудов до станции метро пройти, как предполагал путешественник, совсем ничего. Можно было бы вернуться к "Детскому миру" и уже оттуда отправиться домой. Ермилов, когда вышел из квартиры, задумался, как он доберется до Лубянки. Ехать на машине не хотелось. Все сомнения развеялись, когда увидел знакомую букву — М. То, что это не мужской туалет, путешественник не сомневался. Даже промелькнула мысль, что строить метро в этой искаженной стали в те же года, что и в нормальной реальности.

— Интересно, — произнес Игорь вслух, — а первая станция была в Сокольниках или в другом месте?

На его вопрос никто не ответил. Народу сейчас на улице было мало, и им явно не до Ермилова. К тому же, кто мог дать гарантию, что его любопытство не привело бы Игоря опять на Лубянку, только уже не в качестве сотрудника спецслужб.

Путешественник отыскал станцию и спустился под землю. Скоростной состав доставил его почти до дома. Оставалось только подняться на поверхность и прогуляться. Всего-то пару кварталов. Уже на выходе в потрепанном от времени киоске он купил газету "Пролетарский спорт". Развернул и тут же на улице стал жадно читать, усевшись на холодную скамейку.

По видам спорта, которые любимы у народа, оказывается, можно узнать многое. Вот, например, тут существовал футбол. Есть предположение, что существовал он в России задолго до революции и так понравился народу, что большевики не смогли его вытравить. Отсюда предположение, что восстание рабочих и крестьян все-таки тут было. Обратим внимание и на то, что почетом тут пользовались: фигурное катание, водное поло и даже баскетбол. Последний, как предполагаю, был скорее связан с афроамериканским угнетенным народом, а уж никак не с Соединенными Штатами. Также в газете упоминалось о русском хоккее, игры которого как раз шли на новеньком стотысячном стадионе на Красной Пресне, а вот о канадском, столь любимой в реальности Игоря, ни слова. Всю газету путешественник от корки до корки просмотрел. Ни намека. Явно не достоин он пролетарского внимания. Зато на лапту целый лист выделили.

"Ну, уж нет! Не хочу я жить в этом мире. Не желаю быть агентом 007", — подумал Ермилов.

Газетку сложил и запихнул в карман пальто. Достал папироску и закурил. После чего не спеша направился к дому.

Когда папироса догорела, по привычке бросил ее себе под ноги. Не пройдя и пяти метров, его остановил хриплый грубоватый голос:

— Прошу предъявить ваши документы!

Игорь остановился и обернулся. Перед ним стоял милиционер, в темно-синей шинели, без погон. Знаками отличия служили ромбики и шевроны. На голове был шлем, чем-то напоминавший те, что носили в тридцатые годы. Явно дизайнер этой формы не Юдашкин. Хотя…

— Сержант постовой службы Прокопчик, — представился он, — ваши документы.

Зная, что с корочками все в порядке, Игорь протянул их милиционеру.

— Прошу прошения, товарищ лейтенант, — промямлил Прокопчик, меняясь в лице и пытаясь найти какое-то оправдание задержанию. Пробормотал заплетающимся языком: — Вы обронили окурок.

Ермилов взглянул туда, куда указывал милиционер. Вернулся, наклонился и поднял окурок. Отыскал урну, направился к ней и бросил туда. Бычок ударился о противоположную стенку сосуда и упал на дно.

— Могу я быть свободным? — полюбопытствовал Ермилов, пряча документ во внутренний карман пальто.

— Так точно.

Милиционер проводил его взглядом почти до самой арки.

Еще чуть-чуть, и нервы у Ермилова не выдержали бы. Казалось, что еще немного и с шага он перейдет на бег. Сдержался. Когда вошел в арку, остановился. Облегченно вздохнул. Дошел до дверей подъезда и проскользнул в приоткрытую дверь. Удивительно, почему он вчера не придал этой детали значения? Может, устал? Скорее всего иначе, почему не заметил отсутствие домофона?

Ермилов закрыл дверь на ключ, на всякий случай воспользовался цепочкой. Снял пальто и аккуратненько повесил на вешалку. Достал из кармана газету, положил на столик. Сам же прошел в кухню и включил телевизор. Из любопытства, утром времени просто не было заниматься этой ерундой, Игорь стал крутить ручку переключателя. Оказалось, что в этой реальности существовало только два канала. Причем по первому демонстрировали балет. Путешественник и не помнил, когда в его России по телеканалу показывали балет. Даже по телеканалу "Культура". Вполне возможно, у зрителей из его реальности данный вид искусства ассоциировался с попыткой военного переворота в августе тысяча девятьсот девяносто первого года. По-другому — не то "В мире животных", не то "Живая природа".

Игорь прошел в коридор, взял газету в надежде, что случайно пропустил статью про канадский хоккей. Еще раз пробежался глазами.

— М-да. Надежда умирает последней, — пробормотал Ермилов.

Кинул в сердцах развернутую газету на тумбочку. Поставил чайник на плиту. Когда тот закипел, вдруг подумал, что грузинский чай пить, пожалуй, не стоит. Сначала открыл кухонный шкаф, немного порылся и отыскал наполовину пустую банку кофе. Не бразильского, а "овсяного". Штука еще та — невкусная, но по сравнению с грузинским чаем самое то. Пока заваривался кофе, обнаружил в холодильнике шоколадку марки "Рот-фронт".

— Уже что-то! — Воскликнул Игорек.

Чашку поставил на стол, а сам в коридор за учебником "Истории". За приятным занятием стал его читать.

В дебри истории решил не влезать. Ермилов знал, что до Петра и даже после его смерти, изменения вряд ли были. Точкой отрыва был портрет Троцкого, что висел в кабинете на Лубянке, да еще карта ССПР. Как считал Игорь, без революции тут дело не обошлось, иначе каким еще образом Левушка мог оказаться у руля власти? Поэтому путешественник и открыл книгу на той странице, где описывалось, как крейсер "Аврора" дал холостой залп по Зимнему дворцу, дав тем самым сигнал солдатам, матросам и рабочим к штурму. По всей видимости, как и в реальности Игоря, тут не обошлось без гиперболы, небольшого такого преувеличения. Ермилов читал в прессе, что штурма, такого, как его изобразил в своем фильме Эйзенштейн, не было.

Дальше — проще. Ленин, Гражданская война, Деникин, Колчак, Врангель. Диктатура пролетариата, НЭП. Лев Троцкий.

— Стоп! — проговорил Игорь вслух, — а где же Сталин? Где Отец народов?

О генералиссимусе не было ни слова. Ленин умер в середине тридцатых годов, от старости.

— Умер Ленин, — прошептал путешественник. Ермилов попытался вспомнить ту историю, которую он когда-то изучал в Академии: — А вот это уже нонсенс. Я точно помню, что Ильич скончался в середине двадцатых. Не скажу точную дату, но зато могу поклясться, что это произошло не в тридцатых. Это не иначе — зацепка.

Что-то случилось с Ульяновым такое, что заставило его прожить лишние десять лет. Отсутствовал в его биографии тысяча девятьсот двадцать четвертый год. Умер позже, оставив преемником престарелого Троцкого, которому удалось в начале сороковых, намного раньше Адольфа Гитлера, развязать "мировой пожар". И если бы не английские физики, которые изобрели атомное оружие, скорее всего, весь мир стал бы единым пролетарским государством. Красная Армия остановилась на берегу Ла Манша. После появления бомбы смотреть на Индийский океан, где находились основные Британские колонии, даже и не стоило.

— Эх, и в этой реальности помыть сапоги в Индийском океане не удалось, — молвил Игорь и улыбнулся.

Отыскал в книге информацию и об Иосифе Джугашвили. Не воспользовавшись грозным псевдонимом — Сталин, тот оставил лишь маленький след. Этакую тень, которая преследовала Отца Народов даже здесь. Мелкая сошка — обычный совнарком не то в Красноярской области, не то в Краснодарской, где он активно работал, пока не попался на антиправительственной деятельности. По крайней мере, так было написано в учебнике. Игорь же предполагал, что тот оступился на воровстве. Расстреляли "Отца народов" в концлагере на Чукотке. Почему об этом сообщалось подробно, Игорь понять не мог. На секунду у Ермилова возникла мысль, что тот все же подумывал о захвате власти.

После смерти Троцкого к власти пришли его сторонники. Им удалось создать точно такую же ядерную бомбу, что была у англичан. Затем, видимо, реальности все же соприкасались, к власти пришел Леонид Ильич Брежнев. Сделал он это без переворота, как это было с Хрущевым. Застой, правда, продолжался недолго. Заговором удалось к власти привести Юрия Андропова. Бывший руководитель ОГПУ смог удержаться на троне вплоть до начала девяностых годов. Ну, а с его смертью власть перешла в руки сотрудников аппарата с Лубянки. Вот и сейчас у власти был бывший разведчик — Иван Андреевич Кунаков.

— Нет, — проговорил Ермилов, — В таком государстве жить нет желания. Нужно, что-то делать, чтобы вернуть реальность в нормальное русло.

Он закрыл книгу. Отложил в сторону. Задумался. Так все же, почему Ленин не умер в двадцатые годы? Потом посмотрел на книжный шкаф. Сколько раз он его уже выручал.

— А что если, — прошептал Игорь и подошел к книгам.

Среди кучи фолиантов (все же "двойник" был его зеркальным близнецом) он заметил серию "ЖЗЛ", выпускавшуюся издательством "Молодая гвардия". Провел рукой по корешкам, пока не остановился на маленьком томике с заветным псевдонимом — Ленин. Вытащил ее с полки и вернулся в кресло.

Тяга в детстве к изучению истории не прошла даром. Если друзья-приятели Ермилова предпочитали фантастику да детективные романы, зачитываясь Стальной крысой и Шерлоком Холмсом, то Игорь все больше времени проводил за чтением "Проклятых королей" и "Трех Мушкетеров". Уже в последнем классе, вплоть до вызова в военкомат, увлекся хрониками, мемуарами и автобиографиями. Затем, когда учился в Академии подсел на литературу на языке оригинала. Ермилову в антикварных магазинах удалось отыскать в свое время несколько раритетных изданий. Хотел было посмотреть у двойника, но сдержался. Времени в обрез, а вдруг тот Игорь из Англии выйдет на связь?

Ермилов осмотрел книжку серии "ЖЗЛ". Книжка как книжка, такие в начале двадцать первого века стали стоить очень дорого. Открыл ее, прочитал год выпуска. Даже не удивился, когда разглядел знакомый год — 1970.

— Не иначе, к юбилею вождя выпустили, — усмехнулся Игорь.

Взглянул на содержание. Детство, Казань, ссылка в Шушенское, Крупская — как же это знакомо. Революция пятого года, шалаш и октябрь семнадцатого. Разгон учредительного собрания. Вот, наконец, среди прочего переезд правительства во главе с Ильичем в Москву. Субботники. Убийство председателя ВЧК Урицкого, назначение вместо того Льва Троцкого и долгожданный митинг на заводе Михельсона. После которого Владимир Ильич встретился с представителями народной милиции.

Стоп. А где Фанни Каплан? Где две пули, отравленные ядом и выпущенные из браунинга? Где они?

Загадочное, окутанное тайной покушение, о котором было в начале двадцать первого века немало копий, отсутствовало. Ермилов точно помнил про то, как стреляла в Ильича Фанни Каплан. Об этом была написана не одна диссертация, снят не один фильм.

— Неужели, — пробормотал Игорь, — неужели, я напал на след?

Захлопнул книгу и даже пожалел через минуту, что не положил закладку. Задумался. Вспомнил старый добрый фильм "Назад в будущее". Сейчас бы Ермилов его с удовольствием пересмотрел. Интересно, сняли ли его американцы? Хотя, решил Игорь, какая разница, вряд ли он миновал железный занавес в этой реальности. Тяжело вздохнул. В фильме герой оказался в точно такой же ситуации. Путешественник припомнил его действия.

— Нужно или организовать покушение на Ленина, — прошептал он, — или…

Последнее походило на абсурд. Выходило, что именно Ермилов должен был организовать преступление против вождя. Стрелять самому или натравить на Владимира Ильича эсеров? С другой стороны он уже вмешался в привычный ход истории, посадив на Московский трон — плотника Исаака, выдав того за умершего во время путешествия по Европе Петра. Тогда у него не было другого выхода, а сейчас? Сейчас, решил Игорь, скорее всего тоже. А что если эта реальность все же лучше той, в которой он когда-то жил? Можно попытаться уехать куда-нибудь на Урал. Обосноваться на Магнитке и забыть, что его будут искать здесь как английского шпиона. Все равно когда-нибудь найдут! Но, неужели эта реальность так плоха? Ну, нет хоккея, так и что? Привычка исчезнет, а на ее месте появится другая. Ну, хотя бы тяга к лапте. Чем не игра?

Ермилов положил книгу на стол. Прошел в кладовку, среди различных ненужных вещей, которые выкинуть жалко, обнаружил стопку газет. Двойник явно подготовил эту пачку для пионеров. А может быть, скаутов? Как, интересно, детская организация именуется тут? Ножиком перерезал веревочку.

— Так, — прошептал Игорь, — спортивных газет нет. Явно мой двойник спортом не увлекался. Ну, или не был заядлым болельщиком.

В основном это были "Искра" и "Правда". В них в основном была одна политика. Войны, мировой империализм, успехи сельского хозяйства, промышленности. Среди прочего попалась на глаза Игоря любопытная статья. Один из депутатов еще в начале восьмидесятых годов пожелал узаконить многоженство. Фамилия его была Хрущев. Старый маразматик на старости лет решил узаконить свои отношения с любовницей, при этом давать развод своей первой супруге не хотел. Неизвестно как, но ему удалось воплотить фантазию в жизнь.

Многоженство Ермилову не нравилось. Как-то это нарушало его моральные принципы. Он мечтал встретить ту самую единственную и не делить постель с двумя.

Нет, эта реальность Игорю явно не нравилась.

Он смял газету и бросил в угол. Все равно, скоро опять отправится в прошлое и сюда уже не вернется. Ермилов встал, подошел к шкафу, где в сейфе хранился табельный ТТ. Покопался в ящике извлек оттуда позолоченный ключик и открыл сейф. В глубине черного ящика, с коробочками от патронов лежал черный вороной пистолет, но это был не ТТ. Покрытый смазкой, словно хозяин уехал надолго, там находился Браунинг.

— Вот те на! — Воскликнул Игорь.

Ермилов вытащил его из недр сейфа. Положил перед собой. Затем извлек коробочку с патронами. Открыл ее, проверил содержимое. Присвистнул. Запустил руку вглубь хранилища и наткнулся на шкатулку. Достал наружу и открыл. На красном бархате, закрепленные лежали две ампулы. На случай провала, решил Игорь. Интересно, а почему его двойник, отправившись в Лондон, не прихватил их с собой?

— Пригодятся, — молвил Ермилов.

Отнес обнаруженное на стол. Аккуратно сложил. Затем проследовал в комнату, где вечером второпях положил на стул МВ-1.

— Хорошо, — произнес он, словно обращаясь к самому себе, — хорошо. А как ты это все представляешь? Ты возвращаешься в прошлое, организуешь заговор, меняешь ход истории, а дальше? Что дальше? История меняется, отсюда получается, что ты, вернувшись из Петровской эпохи, оказываешься в своем мире. Тогда ты не бросаешься для того, чтобы убить Ильича. Бред. Так и запутаться можно. Придется действовать по обстоятельствам, а там будь что будет. Нужно покурить.

Ермилов вышел на балкон. Пока стоял, обратил внимание, как возле подворотни крутятся двое. Может, и обычные прохожие, да вот только кожаные пальто наводили совершенно на другие мысли.

Если милиционер был случайностью, в чем Игорь не сомневался, то эти двое явно за его домом, и, скорее всего, за ним следили. Вот только кто? Свои? Возможно. Беглец из Англии. Потенциально английский шпион. Двойной агент. Тогда этот хвост прикрепил к нему Заварзин. Милиция? Вполне. Продавщица донесла о подозрительном покупателе. Решили пока не брать, а установить с кем контачит субъект. В обоих случаях эта слежка долго не продлится. Ну, день, два. А может те, кто изменил историю? Конкурирующая организация. Вероятно, но не факт. На Лубянке должны были просчитать такую вероятность. Отвергать полностью предположение не стал.

— Ладно, — проговорил Игорь, выпуская кольцо дыма. — Будет возможность, проверим последний вариант. Если же это слежка спецслужб. Будь то милиция или КГБ, в этой реальности мало что изменилось. Все тот же тоталитаризм, который в моей реальности рухнул в девяностые годы. Скорее всего, здесь продлится куда дольше. Нужно возвращаться в прошлое, но предварительно подготовившись.

Игорь потушил папироску. Вернулся в комнату. Минут пять рылся в книжном шкафу, пока не нашел карту Москвы.

— Опаньки! — воскликнул он. — А заводик-то не переименовали.

Завод в этой реальности носил по-прежнему старое название. "Христа спасителя" все-таки снесли. На карте в том месте, где теперь вновь стоял храм, был схематически отображен бассейн. Нужно еще прокатиться по городу и посмотреть, как он изменился. Потом, когда будет возможность, решил Игорь, сделать записи в блокноте.

— Бумага сохранит информацию, а я могу и забыть, — проговорил Ермилов, бросая схему города, на кровать. Туда же полетела книга про Ленина. После чего вышел в коридор. Вернулся с сумкой, в которой возил вещи Петровской эпохи. Открыл и положил на самое дно: браунинг с дополнительными патронами, книгу и карту. Потом в нее полетела черная кепка, найденная в шкафу.

Пожалуй, все. Переоделся. Пошел на кухню и прежде чем идти выпил кофе.

Но после кофе желание куда-то идти у Ермилова пропало. Захотелось перед предстоящим приключением выспаться. Кто знает, будет ли у него такая возможность в прошлом? Но прежде чем лечь, еще раз подошел к окну и взглянул на улицу. Там начался снегопад. Под фонарем, перетаптываясь с ноги на ногу, стояли соглядатаи. На секунду возникло желание открыть окно и позвать их в квартиру.

— Э, брат, — проворчал Игорь, — такие мысли до добра не доведут. — Улыбнулся и прошептал: — На улице шел снег и рота красноармейцев.

Сон без сновидений — редкая вещь, такие обычно снятся, если человек устал, а путешественник действительно утомился основательно. Если бы не будильник, так и провалялся бы целый день. Но резкий и неприятный звук заставил подняться.

После чашки кофе, который начал казаться таким привычным, Ермилов прошел в ванную и сбрил усы. Теперь, решил он, они ни к чему. Лишняя примета. Вновь проверил содержимое сумки, как бы чего не забыть. Оделся и открыл дверь в подъезд. На секунду задержался, словно вдруг почувствовал, что не увидит эту квартиру больше. Произнес шепотом: "До свидания!".

На улице Ермилова по-прежнему ждали те двое. Игорь остановился на лестничной клетке, у окна, что выходило во двор. Достал папиросу и закурил. Вряд ли соглядатаи догадаются, что он оценивает обстановку. Спустился и вышел из подъезда. Попытался отыскать взглядом урну, путешественнику не хотелось второй раз повторять свою ошибку. Если эти двое видели, как он кинул окурок под ноги, то вполне возможно могли заподозрить что его поведение неестественно. Видимо, в этой реальности власти пытались всеми способами привить пролетариату культуру. У Ермилова даже проскользнула мысль, что в этой реальности с разрухой, скорее всего, покончили раньше. Кто был этому причиной? Ленин? Троцкий? Или это произошло чуть позже? А может, весь этот блеск, вся эта культура были очерчены радиусом в сто километров. А за сто первым все было, как и в его, Игоря, реальности.

Окурок плюхнулся в урну. Ермилов вдохнул городской воздух, ничуть не лучше того, которым ему приходилось дышать. Те же запахи.

Начавшийся вечером снегопад прекратился. Весь двор представлял собой девственную белизну. Только там, где стояли пару минут назад соглядатаи, натоптано. Сейчас один из них ушел. Игорь решил, что это и к лучшему. "Хвост" не знал, куда он собирался. Могли ли они предположить? Догадаться? Скорее всего, нет. Действия человека все же непредсказуемы.

Ермилов был обязан во что бы то ни стало выполнить возложенную на него миссию. Хотя, теперь будь у Игоря, выбор отправиться в прошлое или нет, он, скорее всего, выбрал последнее. Но такой возможности у него просто не было. "Хвост" это или не хвост, но избавиться от него было необходимо.

Ермилов вышел через арку на улицу и свернул к гаражу. Товарищ из органов, теперь Игорь в этом не сомневался, на приличном расстоянии последовал за ним.

"Топорно работают, — подумал путешественник, — вряд ли это гэбисты. Не их почерк, а вот менты".

Он по привычке, даже мысленно, назвал милиционеров — ментами. Хоть в конце две тысячи десятого года Медведев своим указом переименовал тех в полицию, но народ по обыкновению называл их то ментами, то мусорами. Хотя, Ермилову самому чаще хотелось назвать своих коллег-конкурентов, что частенько мешались под ногами, то и дело влезая в политические интриги, не иначе как ПОНТАМИ. Вот и сейчас, как-то недоверчиво взглянул на хвост.

"А может, все же конкуренты? — подумал Игорь. — Ладно, сейчас узнаем".

Он взглянул на часы. Минуты через две, если точно.

Поравнявшись с аркой соседнего дома и свернув во двор, Игорь нажал кнопку на машине времени. Проскочивший за ним следом соглядатай стоял ошарашенный. Только что шедший впереди него "клиент" вдруг резко пропал, растворившись в воздухе. По инерции преследователь прошел несколько метров вперед и теперь стоял, озираясь по сторонам. Он и в голову не мог взять, что преследуемый теперь был позади него.

"Ну, явно не конкурент", — подумал Игорь. Сделал несколько шагов вперед и произнес:

— Ку-ку!

Удар правой, и преследователь медленно стал оседать в белый пушистый снег. Затем стянул с преследователя кожаное пальто. Чай не замерзнет. Свое скинул, а это надел. Ощупал карманы. В одном обнаружил пистолет, в другом — корочки. Оружие тут же вернулось на прежнее место.

— Пригодится, — проговорил Игорь, затем раскрыл документ и присвистнул. — Мент. Значит, не ошибся. Одно не пойму, зачем Заварзину понадобилось прибегать к услугам милиции. Проще было подключить людей с Лубянки. А может…

Путешественник больше ничего говорить не стал. Понимая, что вот-вот может появиться второй, ускорил шаг. И вскоре исчез в лабиринте подворотен.

Вход в гараж присыпало снегом. Игорь даже испугался, что ему не удастся попасть внутрь. Но потом сообразил, что раз позавчера открыл его, то и лопату, которую он прятал в укромном месте, там же и обнаружит. Пришлось скинуть пальто и немножечко размяться. Физические нагрузки ему сейчас не помешают.

Отворил ворота и вошел внутрь. Теперь, когда у него появилась возможность, Игорь оглядел свой автомобиль. Слишком сильно ни снаружи, ни изнутри тот не изменился. Магнитола, правда, не японская и даже не китайская.

— Ни одной детали, сделанной за пределами России, — проговорил путешественник, подводя итог осмотра.

Под Россией Игорь подразумевал территорию, что занимал в его реальности Советский Союз. Электроника прибалтийская. Сам автомобиль скорее собран на Горьковском автомобильном заводе. Вот только на эмблеме вместо оленя — чайка.

Все-таки ГАЗ в этой реальности существовал. Игорь вдруг понял, а чему он собственно удивляется. Производство ведь началось в начале тридцатых годов, а сам проект по изготовлению автомобилей на базе "Форд" был задуман еще в середине двадцатых. Ермилов вдруг вспомнил, как читал в одном из журналов, который выходил в две тысячи десятом году, что ВСНХ СССР и американская фирма Ford Motor Company заключили соглашение о технической помощи по организации и налаживании массового производства легковых и грузовых автомобилей. Точную дату Игорек не помнил, но точно был уверен, что это произошло в двадцать девятом году двадцатого века.

Вполне возможно, в этой реальности руку к появлению завода приложил Владимир Ленин. Игорь забрался в кабину автомобиля и достал атлас. Открыл его и отыскал на карте город Горький.

— А чему я, собственно, удивляюсь, — усмехнулся путешественник. — Город Нижний Новгород, в котором родился Алексей Максимович Горький, переименовали в честь советского писателя. Это в моей реальности Горькому вернули прежнее название.

Игорь запихнул атлас в бардачок. Выбрался из автомобиля. Открыл багажник и кинул туда сумку. Неожиданно его посетила забавная мысль. Он обошел и открыл капот, лишь для того, чтобы убедиться, что двигатель — бензиновый, а не дизельный или паровой. Еще не хватало, чтобы техника отстала в развитии.

Автомобиль минут через пять выехал из гаража. Ермилов закрыл ворота. Ему вдруг стало любопытно, а как он в следующий раз определит, что реальность его родная. Нужно было найти несколько контрольных точек. Можно выбрать Парк Победы со статуей Зураба Церетели, Красную площадь…

Ермилов остановил автомобиль возле Триумфальной арки на Кутузовском проспекте. Когда-то в прошлом это была дорога, ведущая в Можайск, Смоленск и другие города, находившиеся в западном направлении от Москвы. В конце XIX века она получила свое второе название — Можайское шоссе. Но в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году в этой реальности было принято решение тогдашним руководством о строительстве широкого проспекта.

Об этом Игорь прочитал на мемориальной доске, что аккуратно была прикреплена к Триумфальной арке, поставленной на проспекте в честь победы русского оружия над Наполеоновской Францией.

Оставив автомобиль, Ермилов прогулялся по проспекту. Он ожидал увидеть обычный парк, и этому были свои причины. Во-первых, реальность была совершенно иной, а во-вторых, Великой Отечественной Войны не было. Но Игорь ошибся. Парк Победы существовал. Конечно же, он был посвящен совершенно иной войне. Путешественник сразу догадался, что связан он с "Мировым пожаром", который раздул Лев Бронштейн.

Около часа бродил среди скульптурных композиций. Даже остался, в какой-то степени, доволен тем, что создателем композиции был не Зураб Церетели.

— Повезло! — Молвил Игорь, разглядывая, как Георгий Победоносец с лицом "Льва революции" колет копьем змея.

Именно колет, а не режет, как колбасу. Пока единственная приятная находка в этой реальности, решил путешественник. Когда Ермилов разглядывал статую воина в буденовке с автоматом ППШ наперевес, взгляд его зацепился на знаке, что красовался на рукаве красноармейца. Игорь даже подошел ближе, чтобы лучше его разглядеть. Увиденное его поразило. Под красной звездой в ромбе была изображена свастика и пять букв — РСФСР. Путешественник запустил руку в карман пальто и достал удостоверение милиционера. Раскрыл его. Там была точно такой же рисунок. В памяти всплыло слово "Лунгта". Вспомнился приказ за номером 213. Связан он был с войсками Юго-восточного фронта, которые активно боролись против белогвардейщины в конце тысяча девятьсот девятнадцатого года. Именно в тот год для калмыцких формирований и был утвержден нарукавный знак. Командовал тем фронтом Василий Шорин.

— Выходит, — прошептал Игорь, — нарукавный знак так и не отменили в начале двадцатых годов.

Ермилов пихнул удостоверение обратно в карман. Вернулся к автомобилю и уже через десять минут мчался в сторону Красной площади, не опасаясь, что его машину могут засечь. Но любопытство тянуло его.

Над Кремлем вместо красных рубиновых звезд был "Солнцеворот". Свастикой этот символ у Ермилова язык не поворачивался назвать, как и Лунгтой, так как было в этих терминах что-то неродное, отталкивающее.

Игорь уже смерился с этим символом. Как-никак одно из доказательств, что реальность измененная. Стоит вернуться на Красную площадь и взглянуть на башни, как можно понять, удалось ли вернуть свое время или он по-прежнему находился в искаженном мире. Ведь вполне возможно, что покушение на Ленина — это всего лишь небольшой кусочек в огромной головоломке. Ермилов прошелся по площади. От государственного исторического музея, все-таки большевики именно по этому назначению решили использовать здание, построенное еще при государе Александре II, вдоль торговых рядов, известных Игорю, как ГУМ, он прогулялся до Собора Василия Блаженного. Мимо проехал трамвай. Промчалось несколько автомобилей.

Ермилов дошел до Спасских ворот, там постоял несколько минут, всматриваясь в солдат, что несли службу. Просто так в Кремль не пройти. Затем пройдя мимо Мавзолея (Игорь даже расстроился, что и в этой реальности, что Ленина так и не предали земле) остановился у Никольской башни и увидел огромный барельеф на Кремлевской стене, посвященный жертвам Великой Октябрьской революции.

Тут к нему подошел милиционер и потребовал предъявить документ. Игорь запустил руку в карман, думал отнятые корочки показать служивому, но передумал. Вытащил свои.

— Михаил Большаков, — прочитал милиционер. Изменился в лице. — Прошу прощения товарищ лейтенант, — промямлил он, — но тут находиться нельзя.

"В общем, ничего в этой стране не меняется", — подумал Игорь, запихивая документ обратно в карман.

Кивнул в знак согласия. Милиционер отдал честь и проводил чекиста взглядом. Игорь не оборачиваясь спешил к автомобилю.

Ближе к вечеру автомобиль выехал на автостраду и понесся к заводу Михельсона. На удивление, но в это время на трассе было свободно. Ермилов даже отметил, что, разъезжая по Москве, он так ни разу и не попал в пробку. Неужели их как таковых в этой реальности просто не было?

Уже в нескольких метрах от завода передумал и свернул в сторону небольшой рощицы. Въехал в нее и заглушил двигатель. Здесь Игорь решил совершить переход.

В машине переоделся. На всякий случай достал из багажника кожаное пальто. Хоть покушение на вождя было летом, еще неизвестно, сколько времени придется провести в прошлом. Во-первых, нужно было разведать обстановку. Лично убедиться, кто где стоял во время покушения. Вполне возможно, даже оказаться среди тех, кто пришел послушать Ленина. Во-вторых, попытаться подговорить левых эсеров организовать заговор. Для этого, пожалуй, опять придется выдать себя за француза, решил Игорь. Тем более за последние три года он как-то привык, что его звали Мишелем.

Неожиданно вспомнил, что его милиционер назвал, там, на Красной площади, — Михаилом Большаковым. Улыбнулся. Надел на голову кепку, слегка надвинув на глаза. Затем в один из карманов пихнул браунинг, в другой патроны и коробочку с ядом. Выставил часы на машине и нажал кнопку.

Перемещение во времени произошло мгновенно. Можно было бы привыкнуть, но Игорю пока это не удавалось.

Самый несчастливый в России месяц — август. Это Ермилов точно помнил. Сначала он этому как-то не придавал значения и считал, что таким тот стал только после неудачного Августовского путча, когда группа ГКЧПистов попыталась захватить власть в Советском Союзе. Затем была война в Чечне. Несколько отрядов боевиков шестого числа девяносто шестого года захватила город Грозный. Гибель ста сорока одного человека в крушении самолета ТУ-154. Дефолт. Начало второй чеченской компании. Взрывы в Москве, гибель подводной лодки "Курск". Пожар на Останкинской башне. Война в Южной Осетии. Саяно-Шушенская ГРЭС… И так далее по списку.

— Август — плохой месяц для России. — Молвил Игорь, разглядывая старое здание Сухаревской башни. Неожиданно накатили воспоминания.

Как недавно для него это было, как раз перед возвращением в двадцать первый век. Он лично распорядился на месте старых ворот построить грандиозное сооружение с часами, последние были намеком на его пребывание в прошлом. Хитроумное устройство в некотором роде можно было назвать Машиной времени. Для того чтобы стереть в людской памяти следы позднего строительства, и была придумана легенда, дескать, здание существовало задолго до Великого посольства и лишь в конце в конце семнадцатого века перестроено. Невольно Игорь улыбнулся, о Сухаревской башне он слышал на уроках истории в Академии. Если все у него получится, недолго ей осталось существовать. Каких-то шестнадцать лет. Здание разберут в связи с реконструкцией площади. Ходил слух, что в принятии данного решения непосредственно участвовал товарищ Сталин.

— Где-то тут был тайный ход, ведущий в башню, — прошептал Игорь.

Оставалось надеяться, что его за эти годы не обнаружили и не замуровали.

"Если туда проникнуть, — думал путешественник, — то можно хорошенько выспаться. Отдохнуть и продумать, как теперь поступать. Главное, чтобы там внутри никого не было".

Игорь не опасался, что может угодить в лапы ВЧК, чьи патрули изредка бывали в этом районе. Если уж ему удалось уйти в будущем, то тут и подавно, но рисковать не хотелось. Особенно когда на небо высыпали звезды, а город опустел. Бродящий по улицам одинокий путник мог привлечь к себе внимание не только сотрудников спецслужб, но и бандитов, коих в смутное время много. Ермилов обошел Сухаревскую башню. Только на втором этаже, там, где когда-то был его кабинет, окно светилось. Вполне возможно, что там были люди.

Остановился около небольшой ниши и постучал по кирпичной кладке. Затем нажал на небольшой рычаг, выступавший из стены. Проскользнул в образовавшийся проход. Достал из кармана зажигалку.

В освещенном тусклым огнем помещении разглядел факел. Зажег его и направился по узкому коридору, что вел в его, когда-то, личный кабинет. Пару раз останавливался около небольших окошечек, которые с той стороны обычный наблюдатель мог принять за вентиляцию, и осматривался. В этих комнатах никого не было. Рабочие, что когда-то здесь обслуживали чугунный "бассейн" на девять тысяч ведер (с тридцатых годов XIX века, башня стала водонапорной), покинули их, оставив после себя бардак. На полу валялась сломанная мебель. Пару раз на глаза попались портреты Николая II. Один был истыкан, по всей видимости, или ножом, или штыком, второй — перепачкан краской.

Уже у самого выхода в кабинет Ермилову показалось, что в здании кто-то пел. Он замер и прислушался. Голосок жалостливый детский. Опасаться, в общем-то, было нечего, вероятно, беспризорник. В чем Игорь уже через несколько минут убедился.

Путешественник минут пять разглядывал мальчонку, что стоял у самодельной печурки, и, несмотря, что на улице было лето, грел руки. Тот даже не заметил, как за спиной в сторону отъехал старинный шкаф, стоявший здесь аж с конца семнадцатого века. Из образовавшегося проема вышел мужчина в кожаном пальто.

Ермилов замер, не зная, что делать. Игорь оглядел мальчишку. На вид лет десять. Одежды как таковой нет. Только рваные лохмотья. Неожиданно путешественнику захотелось чихнуть. Он не выдержал и привлек к себе внимание.

Увидев Ермилова, хлопчик закрыл лицо руками и закричал, словно Игорек пришел убивать:

— Не бейте меня, дяденька, не бейте!

— С чего мне тебя бить? — Поинтересовался путешественник. — Лучше расскажи, что в городе-то делается. Чай по городу утром, как "Шнырь" бегаешь.

— Хорошо, дяденька, только не бейте…

— Ну, вот заладил. Не бейте его да не бейте.

Ермилов прошелся по комнате. Поднял валявшийся стул, единственный, что пока уцелел. Остальные стулья, скорее всего, догорали сейчас в импровизированной буржуйке. Игорь сел и достал папиросу.

— А мне? — спросил мальчишка, покосившись на гостя. Игорю даже на секунду показалось, что страх у пацана пропал.

— Мал еще, — буркнул Ермилов, — и вообще курение опасно для здоровья.

Игорь, разглядывая мальчугана, прикидывал, удастся ли ему сегодня выспаться. Вряд ли тот способен его убить, но вот обшарить карманы — на это у него ума хватит. Не дай бог украдет МВ-1, тогда точно придется остаться в этой эпохе. Тут глаз да глаз нужен. Плюс ко всему браунинг прихватит, тогда прощай вся операция.

"Пусть сначала расскажет, — подумал Игорек, — а потом я пойду вздремну в чуланчик. Вряд ли хлопец побежит за чекистами. Те точно его в коммуну определят. А это ему надо? Небось, хлебнул воздух свободы"!

Ермилов докурил папироску, затушил окурок и как заправский баскетболист бросил его в печь.

— А теперь, брат, рассказывай, что творится в городе? — Приказал Игорь.

Парнишка затараторил, и под его быструю речь путешественник невольно задремал.

Проснулся оттого, что кто-то шарил у Игоря за пазухой. Открыл глаза и резко схватил воришку за руку. Им, как и предполагалось, оказался беспризорный.

— Нехорошо! — прорычал Ермилов. — Обидел, значит, тебя, не дал покурить? Эх, ты.

Опустил его руку. Проверил содержимое карманов. Вовремя проснулся — все: машина времени, браунинг, сигареты и даже яд было на месте.

— Не убивать же тебя, — проговорил Игорь, вытаскивая пистолет. — Ладно, как звать-то?

— Ефим…

— Ну, вот, Ефим, считай, что тебе повезло.

Ермилов застигнул пальто. Достал из кармана сухарик, что таскал с собой, и кинул мальчишке. Тот поймал его и стал жадно есть.

"Ладно, как-нибудь поладим", — подумал Игорь, направляясь в чулан.

Чулан — небольшая комната, заваленная старыми книгами и бумагами. Интересно, почему Ефим не догадался все это использовать для согрева. Вполне вероятно, что таскать документацию отсюда в кабинет было далековато. Куда проще сжечь мебель.

Как бы то ни было, Игорь, несмотря на пыль и грязь, как-то умудрился из всей этой макулатуры сделать некое подобие ложа. На всякий случай закрыл дверь изнутри на щеколду, которую когда-то самолично в петровскую эпоху прибивал. Прилег, мечтая немного поспать, но сон не шел. Ворочаясь, Игорь составил мысленно характеристики всех персонажей этого периода русской истории.

Ключевой фигурой, вокруг которой крутилась в настоящий момент история, был Владимир Ильич Ульянов, революционер, создатель партии большевиков, председатель Совета Народных Комисаров, известный также под партийными кличками Старик и Ленин. Последнее прозвище после Октябрьской революции плотно закрепилось за Ильичем.

Средний сын директора народных училищ Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых, вслед за старшим братом Александром, одним из тех, кто участвовал в неудачном покушении на государя-императора Александра III, стал революционером. Правда, первую русскую революцию тысяча девятьсот пятого года Владимир Ульянов застал за границей в Швейцарии, где он писал статьи, в перерывах катаясь на велосипеде в ближайшую пивную. Когда приехал в Санкт-Петербург, восстание было уже подавлено. Игорь вспомнил, что именно Ленин отдавал приказы о подготовке террористических актов, которые он по молодости осуждал. Осенью девятьсот пятого Ильич открыто призывал совершать убийства в отношении полицейских и жандармов. Требовал взрывать полицейские участки, а солдат, что шли, выполняя приказ государя, против трудового народа, обливать кипятком. В первых числах тысяча девятьсот восьмого года, из Финляндии Ульянов вернулся в Женеву. И уже оттуда с Зиновьевым и Каменевым в Париж, где он знакомится с Инессой Арманд. Ермилов, когда вспомнил имя женщины, невольно улыбнулся. Ходил слух, что Инесса была любовницей Владимира.

— Интересно, а так ли это на самом деле? — прошептал Игорь. Можно было бы попытаться встретиться с француженкой и нагло, прямо в лоб спросить у нее об этом.

Первую мировую войну Ленин застал в Австро-Венгрии. Даже был арестован жандармами за подозрение в шпионаже. Если бы не друг социал-демократ Адлер, так и просидел бы в тюрьме.

Февральскую революцию семнадцатого года Владимир Ильич прозевал. О ней — за что себя Ленин частенько корил — узнал из газет. Будущий правитель России просто не ожидал ее в этом году. На публичном выступлении в Швейцарии, куда приехал в самом начале тысяча девятьсот семнадцатого года, заявлял, что не доживет до грядущей революции. Игорь даже представил, как Ленин скомкал газету и заявил товарищу, с которым был в тот момент: "Это заговор англо-французских империалистов!"

Можно ли предположить, что Октябрьский переворот был заговором так называемых "Германских империалистов"? Скорее всего — да. Многие в это, конечно, не верят. Вполне возможно, решил Игорь, что правильно делают. Лично он теперь не был уверен, что к этому не приложили руки сотрудники ФСБ из будущего. Где гарантия, что один из товарищей Ермилова по академии не был отправлен в Германию, чтобы держать под контролем обстановку. Допустим, Игорь этого не исключал, Ульянов мог опоздать и к Октябрю. Вот чтобы этого не случилось, по приказу ли органов или по своей инициативе, путешественник из будущего и организовал проезд Ленина по вражеской территории. Но как бы то ни было, а до октября пришлось Ильичу пожить сначала под Сестрорецком, а затем и в Финляндии.

Непосредственным организатором восстания в октябре семнадцатого был председатель Петроградского Совета Лев Троцкий. Именно при нем Ленин и написал обращение о свержения земляка, сына начальника гимназии, в которой он в детстве учился, Александра Керенского. Это уже потом пустили слух, что Глава Временного правительства в женском платье бежал из Зимнего дворца. Как знал Ермилов, тот на автомобиле задолго до начала штурма покинул царский дворец. Оставив каменные палаты под охраной небольшого отряда юнкеров да женского батальона.

Январь этого, тысяча девятьсот восемнадцатого года, принес сюрпризы. Открывшееся Учредительное собрание состояло в своем большинстве из эсеров. Поставленное перед выбором: ратифицировать власть Советов и декреты большевицкого правительства или разойтись, депутаты не соглашались принимать решение.

В тот день и прозвучала знаменитая фраза из уст матроса Железняка: "Караул устал!"

С одиннадцатого марта Ленин жил и работал в Москве. Личная квартира и рабочий кабинет размещались в Кремле, на третьем этаже бывшего здания Сената. Сейчас, как считал Игорь, Владимир Ильич уже написал несколько указов о начале красного террора и, скорее всего, вот-вот должен был помириться с Троцким. Ситуация между двумя соратниками обострилась после того, как Лев Давидович выступил против мирного договора с немецким кайзером.

Мысли неожиданно изменились. Размышляя о Ленине, Игорь невольно переключился на события, которые произошли два месяца назад. Шестого июля двое левых эсеров, сотрудники ВЧК Яков Блюмкин и Николай Андреев, предъявив мандаты ВЧК, прошли в германское посольство в Москве и убили посла графа Вильгельма фон Мирбаха. Через несколько дней в Екатеринбурга была расстреляна царская семья. Невольно Троцкий обвинил Ленина в организации убийства. Вполне возможно, считал Игорь, что назначением Льва Давидовича на должность начальника ВЧК Владимир Ильич хотел загладить свою вину перед лучшим другом.

Следующей ключевой фигурой был Феликс Эдмундович Дзержинский. Один из организаторов "красного террора" был из польских дворян. В детстве мечтал стать ксендзом, но юность внесла свои коррективы. Феликс случайно из ружья застрелил сестру Ванду. По всей видимости, размышлял Ермилов, в девятнадцатом веке это было в порядке вещей, так как будущий начальник ВЧК был впервые арестован не за убийство, а за революционную пропаганду. Польский дворянин был на три года сослан в Вятскую губернию, откуда он уже в августе тысяча восемьсот девяносто девятого бежал. В тот-то момент Дзержинский и стал профессиональным революционером. Между последующими арестами он организовал издание газеты "Червоны штандар" и транспортировку нелегальной литературы из Кракова в Царство Польское. Руководил бунтами, когда шла русско-японская война.

Первого марта тысяча девятьсот семнадцатого года Феликса освободили из Бутырской тюрьмы, где тот отбывал свой очередной срок.

Когда же в конце семнадцатого года по инициативе Ленина была организована Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, он был назначен ее председателем. Как и Троцкий выступал против Брестского мира, но считая, что это может привести к расколу партии, предпочел воздержаться. Казалось, что карьера председателя ВЧК кончилась сразу же после убийства Мирбаха. Ушел в отставку, правда, ненадолго.

— Восемь дней назад Дзержинский вновь был назначен на пост председателя. — Проговорил Ермилов.

Если не произойдет покушения, то через какое-то время его отстранят от должности. Ленин вновь все переиграет, назначая на этот пост своего приятеля Льва Троцкого.

Игорь тяжело вздохнул. Теперь можно было и подойти к третьей фигуре.

Лейба Давидович Бронштейн, человек более известный в мировой истории как Лев Троцкий, был одним из создателей Красной Армии. Основатель и идеолог Коминтерна. Человек, мечтавший о мировом коммунизме. Игорь решил, что если у него не получится организовать покушение, то тому почти удастся претворить свою идею в жизнь.

В девятнадцать лет сын зажиточного земледельца был арестован за революционную деятельность. Когда из ссылки бежал за границу, в паспорте вписал фамилию — Троцкий. Благодаря Ленину приобрел известность среди революционеров. После того как на II съезде РСДРП горячо поддерживал Ленина, получил прозвище "ленинской дубинки".

После скитаний по Европе в феврале семнадцатого года попытался вернуться в Россию, но в Канаде, вместе с семьей, был английскими властями снят с парохода. Лишь только с письменного разрешения самого Александра Керенского был освобожден как заслуженный борец с царизмом. Англичане лично посадили революционера в Галфаксе на корабль, направлявшийся в Россию. Знал бы одноклассник Ленина, какую бомбу он подложил себе под кресло, сто раз бы подумал. Но как бы то ни было, именно Троцкий стал главным руководителем Великой Октябрьской социалистической революции.

Весной тысяча девятьсот восемнадцатого года Лев Давидович занял пост наркома по военным и морским делам, председателя революционного военного совета РСФСР. Одним из первых действий Троцкого был арест и предание суду революционного трибунала командующего морскими силами Балтийского флота контр-адмирала Щастного. На суде Троцкий, будучи единственным свидетелем по делу, обвинил Щастного в контрреволюционной пропаганде. И вот теперь, Игорь это прекрасно знал, тому светил пост председателя ВЧК.

Последняя значимая кандидатура — остальные, скорее всего, мелкие сошки в этой истории — это Фанни Каплан. Урожденная Фейга Хаимовна Ройтблат. Сведений о ней было не так уж и много. То, что знал Игорь, было прочитано им в свое время по собственной инициативе. В основном известно, что после революции пятого года примкнула к анархистам, где числилась под партийной кличкой "Дора". Участвовала в заговоре против киевского генерал-губернатора Сухомлинова. В ходе подготовки теракта девушка была ранена и частично потеряла зрение. Потом была каторга, где Каплан познакомилась с Марией Спиридоновой. Именно она заставила девушку переменить свое мировоззрение. Фейга, поддавшись агитации, примкнула к эсерам.

После каторги Каплан поселилась в Москве у Анны Пигит. Благодаря Временному правительству, что заботилось о жертвах царизма, съездила в Евпатории. Где и познакомилась с младшим братом Владимира Ленина — Дмитрием. Благодаря Ульянову-младшему (тот направил ее в харьковскую клинику) зрение к Фанни частично вернулось. Работать белошвейкой девушка не могла, но силуэты различала и в пространстве прекрасно ориентировалась. После нескольких месяцев в Севастополе вернулась в мае восемнадцатого в Москву к своей старой подруге Анне Пигит.

— Это хорошо, — прошептал Игорь, — я, по крайней мере, знаю, где ее искать.

Проговорил и уснул.

Утром, убедившись, что Ефим ушел, Ермилов прошелся по комнатам в поисках каких-нибудь вещиц, которые можно было бы продать на рынке, что находился в это время под стенами Сухаревской башни. Игорю повезло, он отыскал серебряную ложечку, по всей видимости, забытую бывшим начальником водонапорной башни, граненый стакан и небольшую совершенно новую книжку. Стакан тут же употребил по назначению. Утолил жажду, благо вода по-прежнему была в чугунном "бассейне". Ложечка и блокнот тут же оказались во внутреннем кармане пальто. Уже у двери тайного хода обнаружил маленький огрызок карандаша и вышел на улицу.

Город уже проснулся. Рынок, раскинувшийся под стенами Сухаревской башни, шумел. Сейчас это место было самой крупной точкой на карте Москвы, куда воры-одиночки под полой тащили "стыренное". Ермилов знал об этом и сейчас вынужден был обратиться скупщику краденого. Нужны были деньги, чтобы прожить в этом времени, а единственный сейчас способ их раздобыть — это продать серебряную ложку. Много, конечно, на этом не заработаешь, но, по крайней мере, есть шанс кое-как прожить до того момента, как он познакомится либо с Фанни Каплан, либо с представителем левых эсеров. Нужно ведь было сделать так, чтобы те совершили покушение на Ленина.

Ермилов прошел мимо баб, сидевших на корчагах[1].

"Любопытно, подумал Игорь, а что у нее за похлебка? Серая лапша или картошка с прогорклым салом?"

Чуть слюну не пустил, и было от чего, ведь толком не ел уже второй день. У противней с "собачьей радостью" Ермилов зажал нос пальцами. Воняло по-страшному. Удивительно, но этот запах не отпугивал покупателей. Вот и подумаешь тут, что человек не собака, коли голоден, все съест, нюхать не станет.

"О санитарном надзоре, — подумал путешественник, — остается только пока мечтать".

Зато можно было торговаться, да вот только денег пока у Игоря не было. Минут через десять он отыскал скупщика. Еще столько же времени торговался, но все-таки продал серебряную ложку. Керенки и металлические монеты, не разглядывая, запихнул в карман, их он и раньше видел. А вот марки-деньги разглядывал минут пять, что ходили в это время в Советской России. Это потом правительство, когда гражданская война приблизится к своему логическому финалу, введет собственные ассигнации. Ермилов сначала этому обрадовался. Купил пирог, такой огромный — рукой не обхватишь, как сказала торговка, с говядиной и луком. Игорь еще усмехнулся, подумав, что корова эта еще вчера за кошкой с лаем гонялась, а может быть и наоборот от собаки с визгом удирала. Но, когда разломил, обнаружил мочалку. Вытащил ее и запустил в торговку. Выругался. Хотел было обратно пирог отдать да новый выпросить, но услышал только:

— А что ты хотел? За такие деньги с бархатом?

Ермилов выругался. Плюнул в сердцах. Спорить и ругаться с торговкой, было явно, бесполезно. Того и гляди на защиту товарки встанут ее подруги. Бог с ней, пусть это будет на ее совести.

Игорь махнул рукой. Направился кваску испить. По счастью мальчишка торговал напитком неподалеку, но когда сделал глоток, понял, что лучше здесь ничего не пить. Крашеная вода, дай бог из бассейна, а то может оказаться из конского водопоя. Жуя то, что когда-то было пирогом с говядиной и луком, разглядывая товары на лотках, Игорь брел по рынку к выходу. Он видел, как работал здесь цирюльник. До путешественника донеслось:

— За семитку с рыла. Стрижка — пятак.

Ермилов взглянул в его сторону. Поговорка видимо старая. Сейчас за такие деньги уже ничего купить нельзя. Усмехнулся. Сам-то парикмахер за деньги стриг, а нищих и отставных солдат брил бесплатно ученик. Резал тех мальчонка тупой бритвой до крови. Получал подзатыльники, но терпел.

— Слава богу, — прошептал Игорек, — я в своей эпохе сообразил побриться.

Уже на выходе с барахолки Ермилов услышал, как паренек лет двенадцати, пробегая мимо, размахивая газетами, прокричал:

— В Петрограде убили Урицкого!

Игорь свистом его остановил. Тот подбежал к человеку в кожаном пальто. Получил монетку, а взамен отдал свежий номер газеты. Теперь Ермилову оставалось найти место, где можно было бы прочитать новости, и он направился в ближайший сквер.

На первой полосе газеты с интересным названием "Красная газета" огромными буквами: "Убит председатель ЧК Петрограда Урицкий". Под названием была статья, которую Игорь тут же, примостившись на лавочке, прочитал:

"Утром тридцатого августа в вестибюле Народного Комиссариата внутренних дел Петркоммуны был застрелен Урицкий. На месте преступления удалось схватить убийцу, им, как установили сотрудники ЧК, оказался эсер Леонид Каннигисер. Хотя сам террорист категорически отказывается от своего участия в партии социалистов-революционеров, заявляя, что состоит в небольшой партии народных социалистов, лидером которой являлся Николай Чайковский. Данный тип (по информации, которой владела газета) только что возглавил марионеточное проанглийское правительство в Архангельске. Удалось установить и причину убийства Моисея Урицкого. Леонид Каннигисер заявил, что это была месть за расстрел его друга, главы подпольной организации Михайловского артиллерийского училища Перельцвейгера".

— Любопытно, — прошептал Игорь, на секунду прервавшись, — убийство Урицкого тоже мне предстоит организовать или…

Неожиданно Ермилов понял, что ошибся с датой прибытия в прошлое. Он ожидал, что покушение на Владимира Ильича Ленина произойдет сегодня, а ведь оба преступления состоялись в один день. Сейчас же "Красная газета" писала только об убийстве Урицкого, про вождя не было ни слова.

— Нужно вернуться на день в прошлое и посмотреть, как прошел митинг на механическом заводе, — прошептал Ермилов.

Неожиданно Игорь задумался. Уставился на голубей, что бродили по мостовой. Невольно улыбнулся, заметив шагающих строем рабочих. Казалось, он размышлял о жизни, но на самом деле думал о смерти. Вполне возможно, думал путешественник, смерть председателя ЧК Петрограда лишь косвенно связана с покушением. Простое совпадение. Может, действительно поэт никакого отношения не имел к левым эсерам? Стрелял из мести, не преследуя каких-либо других целей. Вот и Дзержинский накануне днем, узнав об убийстве Урицкого, в тот момент, когда Ильич собирался ехать на завод, умчался в Петроград. Вполне возможно, чтобы взять лично под контроль расследование.

"Да и мне тоже на всякий случай, — рассуждал Ермилов, — нужно будет отслеживать ситуацию. Покушение на Ленина должно быть, иначе…"

Не хотелось вспоминать ту реальность, в которой сотрудник ФСБ провел несколько дней. Он должен был сделать все, чтобы история вернулась в прежнее русло.

— Я должен организовать покушение, — прошептал Игорь. Посмотрел по сторонам, опасаясь, что его могли услышать. Но никого рядом не было. Облегченно вздохнул. Решил, что вслух такие фразы говорить не стоит. Самому спокойнее.

Продолжил анализировать ситуацию, случившуюся в Петрограде. Игорь не исключал, что к убийству Урицкого мог приложить руку кто-нибудь из окружения Ленина. С помощью смерти председателя ЧК Петрограда проложить себе дорогу к власти. Тут можно подозревать любого: Джугашвили, Дзержинского и даже Троцкого.

Если покушения на Ленина не будет — выиграет Троцкий, в противном случае шансы появятся у грузина и поляка. Причем у последнего они окажутся мизерными.

Заметка в газете кончалась предупреждением для врагов трудового народа. Игорь даже несколько раз перечитал ее, чтобы ощутить весь гнев, изложенный в двух предложениях:

"Сотнями будем убивать врагов. Пусть будут это тысячи, пусть они захлебнутся в своей собственной крови".

— М-да, — прошептал путешественник, скомкал газету и попытался отыскать урну, в которую мог бы ее с чистой совестью кинуть: — Жаль, урны нет, — пробормотал Игорь и бросил скомканный лист под скамейку.

Достал папироску и закурил. Сейчас оставалось только одно — ехать на завод "Михельсона". Послушать вождя, осмотреться, чтобы знать, как поступать в той или иной ситуации. Кто знает, может быть, кто-то помешал Фанни Каплан выстрелить. Хотя пистолет, что лежал в кармане пальто, и капсулы с ядом говорили совершенно иное. Они словно кричали:

— Игорь, это ты должен стрелять в Ленина! Ты и никто иной!

Ермилов понимал, что они в чем-то правы. Любой другой может просто дрогнуть, испугаться, передумать.

Он затушил папироску и бросил окурок на землю. Посидел еще минут пять, а затем достал из кармана МВ-1. Перевел дату на сутки назад и нажал кнопку.

На Серпуховской улице было много народу. Москва, как и в двадцать первом веке, кипела жизнью. Рабочие, спешащие в сторону завода. Крестьяне, приехавшие по делам. Купцы, хоть и прогремела пролетарская революция, но как такового давления на них не чувствуется. Разночинцы, о чем-то спорящие. И в этой разношерстной толпе легко затеряться. У Ермилова это прекрасно получилось. Никто не обратил внимания на человека в кожаном пальто с надвинутой на глаза кепкой. Руки в карманах, во рту дымится папироска. Больше был похож на вора, чем на недобитого интеллигента.

Игорь стоял и разглядывал людей, спешивших на дневную смену. Пестрые рубашки, среди которых не попадается (на удивление) ни одной красной. Почти у всех мужчин брюки заправлены в сапоги. У остальных навыпуск, отчего предположил путешественник, что обуты они в рабочие ботинки. Кто в кепках, кто с непокрытой головой. У некоторых в руках узелки с едой, пара человек с бидончиками, скорее всего, с супом.

Рабочие между собой разговаривают. Обсуждают последние события. До Игоря донеслось, что ближе к вечеру должен приехать Ленин. Недолго думая путешественник присоединился к спешащим людям и вскоре медленно влился в толпу. У заводских ворот замешкался в поисках проходной и тут же получил толчок в бок, а затем услышал недовольный голос:

— Ну, что встал!

Как таковой проходной еще не существовало. Чтобы попасть на территорию завода, достаточно было пересечь чугунные ворота, которые в конце дня закрывались.

Ермилов пересек невидимую линию, превращавшую простого обывателя в рабочего, и незаметно скользнул в сторону небольшого домика. Оказавшись у дверей избушки, перевел дыхание. Бочком, бочком шмыгнул за угол и только после этого заглянул в окно. Сейчас здание не использовалось, а когда-то это была мастерская сапожника. Игорь отыскал входную дверь и осмотрел ее.

— Закрыта. Но взломать замок не сложно, — прошептал путешественник. Вытащил из кармана отмычку. Несколько манипуляций, и вот он внутри.

Прикрыл дверь и облегченно вздохнул. Закрыл дверь, приперев ее приспособлением, с помощью которого сапожник ремонтировал обувь. Осмотрел помещение. Ящик с обувными гвоздями, металлически набойки, маленькие подковки, клей, подметки. В углу верстак, на котором кроме инструмента керосинка. На полке, что висит над ним, чашка и чайник, а также металлическая баночка, в которой Игорь обнаружил заварку.

Ермилов согрел чай. Тот оказался намного лучше, чем грузинский из XXI века. Явно сапожника им снабжали оставшиеся довольными его мастерством рабочие. Теперь можно было немного расслабиться. Прилег на лавку. Задумался. Пришел в себя, когда кто-то попытался открыть дверь. Выхватил пистолет и тут же соскользнул с лавки на пол.

— Закрыто, товарищ Блохин! — Раздалось за дверьми.

— Изнутри? — Поинтересовался кто-то.

— Закрыто на сувальдный замок.

— У кого есть ключ?

— Так потерян же, Александр Дмитриевич, — раздался голос.

— Давно?

— Да бог его знает…

— А мне казалось, что два месяца назад здесь висел навесной замок. — Молвил Блохин.

— Так показалось.

— Будем считать, что показалось, — согласился Александр Дмитриевич.

Шаги удалились. Ермилов перевел дыхание и поднялся с пола.

— Пронесло, — прошептал он.

Об Александре Дмитриевиче Блохине Игорь в свое время читал. Как-никак военный комиссар и начальник гарнизона Замоскворечья. Осторожно стараясь не шуметь, путешественник подошел к окну. Выглянул. Сквозь мутное стекло было видно, как трое удалялись. У одного — ружье, у второго в руках маузер, у третьего на поясе кобура с наганом.

Направились в сторону ворот. Игорь незаметно приоткрыл противоположное окно, из которого была видна куча металлолома, и выскользнул на улицу, но в цех идти не решился, предпочел взглянуть на приезд Ленина.

Автомобиль въехал в заводской двор. Из машины выскользнул Степан Казимирович Гиль, шофер председателя Совета Народных Комиссаров, отворил дверцу со стороны пассажира.

Блохин по-военному приветствовал Ильича.

— Здравствуйте, товарищи, — картаво произнес невысокого роста человек, — а это что значит? — и Ленин показал рукой на красноармейцев.

— Охрана митинга, Владимир Ильич, — отчеканил Александр Дмитриевич.

— Уберите эту охрану. От рабочих нас охранять нечего.

— Одну минуточку, Владимир Ильич. — Проговорил военный комиссар и направился в небольшое здание.

Отсутствовал он минут пять. Ермилов решил, что тот связывался с человеком, который в данный момент замещал Дзержинского. Затем Блохин распорядился снять выставленную охрану.

— Вот и хорошо, — проговорил Ленин и направился в гранатный корпус завода.

Ермилов через пару минут проследовал в том же направлении.

Игорь через ворота вошел в цех. Пристроился в углу и стал слушать пламенную речь вождя. До него донеслось:

— Нас, большевиков, постоянно обвиняют в отступлении от девизов равенства и братства. Объяснимся по этому поводу начистоту.

Ленин стоял в самом центре, справа Блохин, слева кто-то из рабочих. Владимир Ильич сжимал кепку и делал резкие движения рукой.

— Какая власть сменила царскую? — Продолжал между тем председатель Совета Народных Комиссаров. — Гучково-милюковская, которая начала собирать в России Учредительное собрание. Что же действительно скрывалось за этой работой в пользу освобожденного от тысячелетнего ярма народа? А то, что за Гучковым и прочими радетелями собралась стая капиталистов, преследовавших свои империалистические задачи. А когда воцарилась компания Керенского, Чернова и прочих, то это правительство, шатавшееся и лишенное почвы, только и пеклось о кровных интересах близкой им буржуазии.

Ермилов попытался вспомнить, кем был Гучков. В памяти всплыли два образа. Старший и младший брат. Первый — российский предприниматель, политик, общественный деятель городского самоуправления и организатор городского хозяйства Москвы. Отметился началом строительства второй очереди городской канализации. Развил в городе Москве лучшую во всей стране трамвайную сеть. Именно он сделал, чтобы начальное образование стало общедоступным и бесплатным. За несколько лет до Октябрьской революции вышел в отставку. Уже на пенсионе организовал московский Красный Крест. Второй — российский политический деятель, лидер партии "Союз 17 октября". Председатель III Государственной думы, Военный и морской министр Временного правительства. Казалось, что оба старались для народа, но, так или иначе, угодили в противоположный лагерь.

Скорее всего, решил Игорь, сейчас Ленин имел в виду младшего брата. Именно Александр Иванович во время Февральской революции был председателем Военной комиссии Временного комитета Государственной думы. Собственно, ему и доверил Керенский пост Военного и морского министра. Как раз он да Шульгин в марте семнадцатого года принимали в Пскове отречение Николая Кровавого. Вместе с Милюковым высказался за сохранения монархии, отчего оказался в меньшинстве даже среди своих соратников. В апреле этого же года из-за неспособности противостоять анархии и разложению армии принял решение подать в отставку. Ермилов вспомнил, что деятельность Гучкова на посту министра разочаровала тогда многих.

А между тем Ленин продолжал говорить с трибуны. Слова его громко звучали под сводами цеха. Особенно Игоря заинтересовал момент, когда Владимир Ильич произнес:

— Возьмем Америку, самую свободную и цивилизованную. Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ — в рабстве и неволе. — По цеху пронесся гул недовольства. — Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хваленое равенство и братство? Нет! Где господствуют "демократы" — там неприкрашенный, подлинный грабеж. — Аплодисменты.

Ермилов думал, что эту мысль о демократах придумали в его время, оказалось — нет. На секунду у Игоря закралась мысль, что у "вождя мирового пролетариата" в советниках мог оказаться человек из будущего. Тот, кто волей случая заполучил некий вариант Машины времени. Разочаровавшись в своем времени. Устав от действий всяких олигархов, тот переместился сюда, чтобы вершить историю.

— Рабочие же прекрасно сознавали, — продолжал между тем Владимир Ильич, — что покуда будут жить в умах феерии о демократической республике и Учредительном собрании, до тех пор по-прежнему будут тратиться 50 миллионов рублей ежедневно на пагубные для них военные цели, до тех пор они никогда не увидят выхода из капиталистического гнета. — Тут вождь решил поставить эффектную точку в своем выступлении. Взял паузу. Оглядел собравшихся. Игорь вдруг почувствовал его взгляд на себе. (Мурашки пробежали по спине). Затем расправил кепку и закончил свою речь словами: — Поняв это, рабочие создали свои Советы!

Раздались аплодисменты. Ермилов понял, что Ленин обладает одним самым бесценным даром для политика. Вождь чутко улавливал настроение масс. Умел находить самые веские доводы, чтобы убеждать в своей правоте.

Затем последовали вопросы. Ленин улыбался и почти все время, не задумываясь, отвечал, словно был заранее к ним подготовлен. Вполне возможно, первоклассный игрок в шахматы умудрялся просчитать все, чтобы не упасть лицом в грязь.

Между тем митинг подходил к концу. Игорь взглянул на часы.

— О-го, — произнес он, — почти час.

Владимир Ильич спустился с трибуны. Пробираясь среди расступавшихся перед ним рабочих, поспешил к выходу. Ермилову вдруг показалось, что вот-вот грянет "Интернационал", как это обычно бывало в старых фильмах про Ленина. Поэтому, когда вождь поравнялся с ним, Игорь последовал за ним.

Около машины Владимир Ильич остановился. К нему тут же подошли две женщины. Ни в одной из них Ермилов Фанни Каплан не признал. О чем-то минуты две разговаривали. Ленин несколько раз кивнул, потом добавил:

— Разберемся.

Гиль отворил дверцу, и вождь забрался внутрь. Никаких выстрелов, никакого покушения. Машина покинула территорию завода.

Ермилов вернулся в сапожную мастерскую. Закрыл дверь, как сделал в прошлый раз. Разогрел чая, достал из кармана остаток пирога и стал жадно есть. Когда вернется в свое время, пообедает по-настоящему, решил Игорь. Он считал, что после совершения покушения история вернется на круги своя.

Ермилов видел в окно, как закрылись ворота завода. Последний рабочий покинул территорию. Теперь, не опасаясь, что его могут увидеть, включил керосиновую лампу. Достал блокнот и записал вопрос, который его вот уже с самого утра интересовал: Что могло связывать Леонида Каннегисера с Фанни Каплан? И еще кто распорядился снять охрану? Дзержинский, Троцкий? Ведь после убийства Урицкого ее по уму нужно было усилить.

Игорь вспомнил все, что знал о покушении. Удивился тому, что организаторы прекрасно знали, что будет снята охрана. Откуда у них такое предвидение? Ведь только случайное вмешательство в события Стефана Батулина позволило арестовать Фанни Каплан, взявшую на себя всю вину. А если бы не было Батулина? Кого бы арестовала по делу о покушении ВЧК?

Пока только на один вопрос знал ответ Игорь. О том, что охраны не будет и как все будет развиваться, расскажет левым эсерам он.

Вот когда кожаное пальто пригодилось. На улице уже не весна, но еще и не лето. Солнце по-прежнему холодное, но уже начинает прогревать землю.

Ермилов выкурил папироску и бросил окурок в лужу. Теперь, когда он оказался за несколько месяцев до покушения, стоило подумать, как осуществить задуманный план. Нужно было убить одним выстрелом двух зайцев: во-первых, свести отношения с эсерами, а во-вторых, найти жилище, в котором можно было бы пожить все это время. Тут как и в эпохе Петра Великого. Если постоянно перемещаться во времени, то может случиться, что ситуация просто выйдет из-под контроля. Это потом, когда останется месяц, в крайнем случае, неделя, можно совершить прыжок. Там, глядишь, и Фанни окажется на заводе Михельсона, да Леонид Каннегисер выстрелит в Урицкого. Тут главное, чтобы девушка и молодой человек были связаны друг с другом. К тому же нужно организовать дела так, чтобы во время звонка Блохина заместитель Дзержинского распорядился бы снять охрану.

— Нужно попытаться попасть в сотрудники ВЧК, — произнес Игорь, — да вот только как это сделать? Ведь с улицы не придешь и не скажешь: "Возьмите меня!"

Самое сложное — внедриться. Образованная в конце семнадцатого года ВЧК до марта восемнадцатого года находилась в Петрограде на Гороховой улице и имела небольшой штат. Вначале их всего насчитывалось человек сорок, потом, конечно же, стало побольше, но ненамного, и каждый в управлении знал другого если не по имени и фамилии, то хотя бы в лицо. Да и найти, где в данный момент располагалась контора, было сложно. Это потом, в следующем году, они займут здание страхового общества "Россия", а сейчас, предположил Игорь, могут находиться, например, на территории Кремля.

Конечно, кроме основного управления ВЧК были еще и территориальные. Можно было бы выдать себя за одного из представителей, прибывшего в столицу по поручению губернского ЧК, но вот удастся ли такому "гостю" задержаться здесь до августа? Уверенности не было, но Ермилов решил попробовать. Вполне возможно, что хватит и трех недель.

— Эх, жаль, что я не Вольф Мессинг, — вздохнул Игорек. Представил, как он идет мимо охраны. — А что, если поставить установку, чтобы в такой-то день, когда позвонят с завода Михельсона и представятся, гипноз сработал?

После кодового слова сотрудник ВЧК прикажет снять охрану митинга.

Вот только выбрать, из какой губернской или уездной чрезвычайной комиссии Ермилов приехал. Нужно не ошибиться и не ляпнуть по глупости название города, занятого белогвардейцами. Даже за разведчика Игорь выдать себя не мог. Органы ВЧК в Красной Армии (какая бы реальность ни была) созданы будут только в конце тысяча девятьсот восемнадцатого года. Пограничные, железнодорожные и воднотранспортные — только после покушения на Ленина. Решение пришло неожиданно — Харьковская ЧК. Созданная в декабре семнадцатого года, она временно прекратила свое существование с приходом в город немецких войск. Проверять, действительно ли Игорь из Харькова, вряд ли кто-то будет. Особенно сейчас, пока не совершенно по личному приказу Дзержинского убийство фон Мирбаха. Это уже потом займутся чисткой в рядах сотрудников ЧК, уничтожая в первую очередь представителей других партий, в частности, левых эсеров. Именно с убийством посла и будет связано временное отстранение Дзержинского от управления ВЧК. Вполне возможно, что приказ о снятии охраны митинга мог отдать Яков Петерс. Ведь именно латыш и был утвержден с двадцать второго августа заместителем Железного Феликса. Собственно, ему и будет поручено расследование покушения на Ленина.

— Придется действовать внаглую! — Прошептал Игорь. — Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Найти дом, где находилась штаб-квартира партии левых эсеров, оказалось проще пареной репы. Достаточно было спросить любого мальчишку, что торговал газетой "Знамя труда". Располагались эсеры в гостинице "Националь". Пришлось нанять извозчика, чтобы туда добраться.

Бричка остановилась около здания штаб-квартиры. Ермилов расплатился с кучером и спрыгнул на брусчатку.

— Вы бы поосторожнее, господин хороший, — молвил извозчик, — так и ушибиться можно.

— Господа все в прошлом остались! — проговорил Игорь и сделал шаг, затем оглянулся, взглянул на кучера и добавил: — Так вот, товарищ.

Возничий пренебрежительно взглянул на надменного господина и, хлестнув лошадку плеткой, поехал дальше по улице.

Ермилов остановился перед дверью, ведущей в гостиницу, словно не зная, что теперь делать. Сейчас он перейдет Рубикон, и отступать будет поздно. Еще раз прокрутил в памяти жизнь в измененной реальности. Фыркнул недовольно и прошептал:

— Теперь я — Михайло Велетень.

Толкнул дверь и вошел в здание. Тут его остановил молодой парень, в серой шинели и зеленой фуражке. Он посмотрел оценивающе вошедшего человека и поинтересовался:

— Мандат!

Ермилов выругался, запустил руку за пазуху и достал написанную за несколько часов до приезда сюда бумагу. Протянул ее пареньку. Пока тот читал, оглядел его. На вид тому лет шестнадцать. Шинель старенькая, без каких- либо отличительных знаков. Даже если на ней и были погоны, то они аккуратно срезаны. На фуражке светлое пятно от кокарды.

— Михайло Велетень? — спросил тот, возвращая бумагу Игорю.

— Он самый. Из Харькова.

— Проходите, товарищ. Вас уже ждут.

Ермилов удивленно посмотрел на паренька. Интересно, кто его мог ждать? Задавать наводящий вопрос было глупо. Удачу можно было запросто спугнуть. Оставалось только одно — сделать вид, что человек, за которого Игоря принял часовой, именно он и есть. На всякий случай путешественник во времени просто поинтересовался, где его ждут? Хлопец улыбнулся, поняв, что забыл сказать, куда именно нужно было идти Михаилу. Произнес, глядя в пол: "Второй этаж, комната номер…"

"И то хорошо", — подумал Игорь.

Запихнув мандат во внутренний карман пальто, Ермилов двинулся в указанном направлении. На лестничном пролете, у окна, остановился. Достал папироску и закурил. Чувствовалось, что Игорь нервничал. А что если паренек просто принял его за другого? Сейчас войдет в комнату, и ошибка будет раскрыта. Что тогда ждет его? Выставят за дверь? Удастся поговорить?

Мимо него спустилась пара. Женщина в роскошном платье и огромной соломенной шляпке, мужчина в костюме тройке с тростью. Ермилову даже на секунду показалось, что их фото он лет пять назад видел, когда изучал документы по этой эпохе. Кто это? Сухомлин? Спиридонова? Игорь надеялся, что в скором времени ему удастся узнать ответ и на эти вопросы. Если это Мария Спиридонова — руководитель левых эсеров, то недолго ей осталось быть свободной. Через несколько месяцев ее арестуют и отправят на гауптвахту в Кремль. После этого жизнь ее будет, как на качелях: воля — тюрьма. Удастся ли ей прожить тот срок жизни, что был отведен ей в реальности Игоря, путешественник не знал. Как-то не догадался углубленно почитать о судьбе Социалистов — революционеров.

Ермилов проводил парочку взглядом и заметил, как паренек вытянулся по стойке смирно. Затем словно швейцар открыл перед ними дверь.

— Это тебе не хухры-мухры, — прошептал Игорь, гася папиросу. — Так кто же меня ждет? — молвил он, ища урну, в которую ее можно было бы выкинуть. Не найдя, окурок пихнул в щель между подоконником и стеной.

Когда вошел в кабинет, все вопросы сами собой исчезли. Стоило Игорю переступить порог комнаты, как из-за стола поднялся молодой человек лет восемнадцати-двадцати. Волевое лицо. Огромный нос, большие уши, слегка торчащие в стороны. На голове короткая стрижка под полубокс. Белоснежная рубашка, черный идеально выглаженный костюм и пестроватый галстук. В молодом человеке Ермилов признал Якова Блюмкина. Когда учился, Игорь видел его фотографию.

Между тем Блюмкин встал. Обошел стол с левой стороны и протянул руку.

— Вы пунктуальны, Михаил, — проговорил он.

Рукой показал на стул, что стоял у стола, и молвил:

— Присаживайтесь.

Когда Игорь сел, спросил:

— Может, Михаил, чай?

— Не откажусь, — проговорил Игорь, понимая, что хочет пить.

Яков вышел из комнаты. Пока его не было, Ермилов оглядел кабинет. Когда-то тут располагалась, скорее всего, бухгалтерия гостиницы. Кроме стола и нескольких стульев, вдоль стен пара шкафов, кожаный диван. В углу фикус, на окнах скромные шторы, оставшиеся, по-видимому, еще с царских времен. Пол паркетный, зашарканный. Видно, что народ сюда часто заходит, на стене портрет Чернышевского.

Вернулся Блюмкин. На подносе два стакана с чаем, блюдечко с четырьмя кусочками сахара.

— Все, что могу предложить, — проговорил Яша. Сел на свое кресло, посмотрел на Игоря и произнес, — я так понимаю, вы все же решились?

— Да, — ответил Ермилов, даже не понимая, о чем речь.

— Хорошо. Нам свои люди в ВЧК очень даже нужны, — сказал эсер и сделал глоток из стакана. Поморщился. Взял кусок сахара, опустил в стакан и начал размешивать. Я знал, что вы согласитесь, еще тогда, когда мы встретились на вокзале.

Игорь вдруг вспомнил биографию незаурядного человека — Якова Блюмкина. Родившийся в многодетной семье одесского еврея Симхи-Янкель (так звали эсера на самом деле) быстро осиротел. Чтобы как-то существовать, малолетний Яша (как его прозвали рабочие) подрабатывал в трамвайном депо учеником электрика, затем был разнорабочим в театре и на консервной фабрике. Умный не по годам, подросток писал стихи и публиковал их в газетах "Одесский листок" и "Гудок", в журнале "Колосья". Вскоре, когда ветер портового города принес антимонархические веяния, примкнул к радикально настроенным эсерам. В ноябре семнадцатого, когда до Одессы дошли слухи о восстании в Петрограде в отряде революционно настроенных моряков, участвовал в боях с частями украинской Центральной Рады. Ходил слух, что был в числе тех, кто в январе восемнадцатого участвовал в экспроприации ценностей Государственного банка. Именно в тот период своей жизни и знакомится Яков Блюмкин с поэтом Эрдманом, который и поспособствовал тому поступить на работу в Одесское ЧК. Вот и сейчас, точно так же, Симхи-Янкель готов был устроить Ермилова в Московское ЧК, что Игоря в какой-то степени радовало.

Но как бы то ни было, в этом месяце Яков с мандатом от Одесского ЧК приехал в Москву. Видимо, на вокзале и состоялась, решил Ермилов, их с Блюмкиным встреча. Разница лишь в том, что для чекиста она была в его прошлом, а у путешественника впереди.

Сейчас Игорь сидел и слушал Блюмкина. Тот сидел перед ним и вспоминал последний год в Одессе. Бои матросов против частей рады. Наконец Яков замолчал, взглянул на часы и произнес:

— Ну, Михаил, пойдемте. Я вас представлю в ВЧК.

Большая Лубянка дом № 11 — здание, в котором находилось управление ВЧК. Ермилов даже опешил. Он себя мысленно выругал за то, что сразу не сообразил отправиться в эти края, но с другой стороны, сейчас с ним был человек, который мог за него поручиться перед Железным Феликсом. Конечно после убийства фон Мирбаха, придется уходить, так до этого еще дожить нужно, да и не в первой.

Ермилов минуты две рассматривал здание построенное архитектором Вербером. В своей прошлой жизни проходя мимо него, он никогда не задумывался, чтобы задержаться на секунду и насладиться его красотой.

— Ну, что остановился? — полюбопытствовал Блюмкин. — А, понимаю, в своем Харькове таких домов, наверное, не видывал.

Ермилов промолчал. Боялся, что ответит не правильно. В Харькове ему так пока и не удалось побывать, как в прочем и Одессе. Вот если серьезно подумать, что он знает об этих двух городах? Возьмем, например Одессу. Ну, во-первых, это Привоз. Во-вторых, Потемкинская лестница и броненосец "Потемкин". В-третьих… В-третьих вспомнилась цитата из песни "Шаланды полные кефали, в Одессу костя приводил"… В-четвертых, биндюжники и оперный театр. Катаев и его "Белеет парус" Да и, пожалуй, все. Не вспоминать же комик-группы: "Маски шоу" и "Джентльмен-шоу", но они должны были появиться в будущем. Про Харьков и того меньше.

— Ну, пошли, — молвил Яков, — нас с тобой Дзержинский ждет.

Он протянул свои документы дежурившему у дверей чекисту. Скорее всего, понял Ермилов это формальность. Тот даже в бумагу не взглянул. Покосился на Игоря.

— Это со мной, — пояснил Блюмкин, открывая дверь.

Какого приема ожидал Ермилов? Надеялся, что Дзержинский обрадуется его приходу, начнет расспрашивать о Харькове?

Все банально просто. Блюмкин открыл дверь в кабинет начальника ВЧК. Пропустил Игоря вперед и только потом вошел сам. Дзержинский сидел за столом и что-то писал. На секунду он оторвался от своего занятия, чтобы посмотреть на вошедших. Буркнул: — "Здравствуйте, товарищи!" И вновь углубился в работу. Яшка кивнул на кожаный диван, что стоял у стены.

Ермилов понял без слов и присел рядом с эсером. Между тем Дзержинский продолжал работать. Казалось, что он забыл о них. Игорь даже занервничал. Наконец начальник ВЧК отложил перо и вновь взглянул на посетителей.

— Разрешите представить вам сотрудника ЧК, — проговорил Блюмкин, — из Харькова.

Дзержинский махнул рукой.

— Михаил Велетень.

Разговаривали долго. Начальник ВЧК интересовался, как обстояли дела с Харьковским территориальным отделением, до прихода немцев. Игорь признался, что поработать чекистам, в общем-то, и не удалось. Почти сразу же перед самым приходом в город оккупационных войск дела пришлось свернуть. Руководство. Тут стоит отметить, что Феликс Эдмундович сам назвал фамилии руководителей спецслужб. Ермилов даже облегченно вздохнул, назови он неправильно хоть одну, и покушение уже точно не состоялось бы. Игорь пожаловался, дескать, пришлось уехать из родных краев, так как считал, что где родился там и пригодился. С удовольствием выступил бы с оружием в руках против немцев, но приказ товарища Саенко был ехать в Петроград. Уже в дороге до чекиста дошел слух, что управление ВЧК вместе с правительством Ленина перебралось в Москву.

— Ничего, дорогой вы наш товарищ Велетень, — молвил Дзержинский, — вы нам и здесь пригодитесь. Врагов революции и в Москве предостаточно!

Пока разговаривали да пили чай без сахара, Ермилов разглядывал Феликса Эдмундовича. Сейчас он не походил на того пламенного революционера, каким был запечатлен в свое время фотографами. Вместо гимнастерки и галифе цивильный костюм. Подбородок тщательно выбрит. Глаза большие. Кажется, что видит человека насквозь.

— Значит так, товарищ Велетень, — под конец разговора произнес начальник ВЧК, — с завтрашнего дня поступаете в распоряжение товарища Исаева.

Ермилов удивленно взглянул на Дзержинского. Поступать в подчинение незнакомому ему человеку, да еще со шпионской фамилией Исаев, не хотелось. Феликс Эдмундович заметил реакцию харьковчанина и улыбнулся.

— Разрешите вам, товарищ Велетень, — проговорил он, — представить товарища Исаева.

Игорь ожидал, что сейчас в кабинет войдет прототип будущего Макса фон Штирлица, но дверь не открылась, и в комнату никто не вошел. С дивана встал Блюмкин.

— Товарищ Яков Блюмкин, — продолжал между тем Дзержинский, — известен у нас под псевдонимом — "товарищ Исаев".

Ермилову даже на секунду стало стыдно. Как же он, опытный сотрудник ФСБ, так плохо изучал документы в архивах по известным деятелям ВЧК? А ведь Игоря и еще нескольких человек по документам связанным с историей родной спецслужбы в Академии нещадно гоняли. Он попытался припомнить, какие еще псевдонимы были у эсера. В памяти всплыли еще два: Макс и Владимиров.

— Товарищ Исаев — заведующий отделом по борьбе с международным шпионажем. — Пояснил Дзержинский. — Вы же хотели, молодой человек, бороться с немецкими оккупантами, что заняли ваш родной Харьков?

Ермилов утвердительно кивнул.

— Ну, вот. У вас теперь есть такой шанс.

Игорь вновь удивленно взглянул на Феликса Эдмундовича. Тот оценил его взгляд по-своему.

— Я вынужден был воздержаться, — пояснил Дзержинский, — когда правительство подписывало и ратифицировало Брестский мирный договор.

Ермилов даже на секунду заподозрил начальника ВЧК в том, что именно он возглавлял покушение на фон Мирбаха. Вспомнилось, что некто (Блюмкин и Андреев так и не назвали потом его имени) дал приказ убить немецкого посла. Пытались ли сотрудники ВЧКа выгородить своего начальника, или это был неизвестный (для обывателей, по крайней мере) человек? Нет, решил Игорь, на этот вопрос так вот сходу и не ответишь.

— Вы, товарищ Велетень, где остановились? — полюбопытствовал Дзержинский, когда приятели собирались уходить.

— У меня, Феликс Эдмундович, — молвил Блюмкин.

— В гостинице "Националь"?

— Так точно.

— Хорошо. Вы уж, товарищ Велетень, потерпите. Дайте нам пару дней, и мы найдем для вас квартиру. Кстати, а может, вам, Михаил, псевдоним взять?

Ермилов чуть не брякнул: — "Француз", но сдержался. Как бы он объяснил Феликсу Эдмундовичу, да и Блюмкину столь странный выбор?

— Товарищ Большаков, — сказал Игорь и улыбнулся.

— А, понимаю, — усмехнулся Дзержинский. — Решили свою фамилию на русский язык перевести? — подмигнул.

— Так точно, — по-военному отчеканил Ермилов.

Уже в гостинице он задумался, а почему еще в первое свое путешествие в эпоху Петра Первого выбрал такой странный псевдоним. Ну, назвался бы каким-нибудь графом де По, так нет, де Ля Гранд.

Вот уже около часа Ермилов крутился в районе железнодорожного вокзала. Именно сюда на поезде должен был приехать в Москву Яков Блюмкин. Об этом эсер сам обмолвился, когда после возвращения от Дзержинского они уединились в "Национали" за бутылочкой самогона. Что-что, а выпить "товарищ Исаев" был не промах. Скорее всего, как и предполагал Игорь, именно этот напиток в свое время и сдружил его с чекистом. Поэтому, когда появилась возможность, Ермилов покинул гостиницу и совершил прыжок в прошлое.

Левого эсера он заметил издалека. Тот шел медленно, неспешно, озираясь по сторонам. На нем была поношенная шинель, черные, начищенные до блеска сапоги. Через плечо был перекинут вещмешок. Стараясь не попадаться, раньше времени на глаза чекиста, Игорь последовал за ним. Яков Блюмкин прошелся вдоль перрона и остановился у привокзального трактира. Минуты две разглядывал вывеску решая зайти внутрь или нет. Опасаясь, что нормально поесть в штаб-квартире не удастся, принял единственное правильное на тот момент решение. Толкнул дверь и вошел в трактир. Минуты через две за ним проследовал и Игорь.

Ермилову повезло. В трактире было много народу, единственное место, что было свободным, находилось за столиком, где сидел Блюмкин. Игорь направился сначала к стойке, заказал у трактирщика пива и вяленой воблы, и лишь после этого подошел к столику эсера.

— Разрешите присесть? — Спросил он у чекиста.

Блюмкин оторвался от еды, сделал глоток из кружки и окинул взглядом зал. Убедившись, что больше свободных мест в помещении нет произнес:

— Всегда, пожалуйста.

Трактирщик притащил заказ и поставил перед Ермиловым. Игорь расстегнул пальто, так что браунинг стал прекрасно виден Блюмкину и извлек из кармана несколько монет, протянул их хозяину заведения.

— Откуда приехали? — Полюбопытствовал эсер.

— Из Харькова.

— Из Харькова?

— Пришлось сделать небольшой крюк, — пояснил Ермилов.

— И что же вас привело в Москву?

— Дела. Кстати, — как бы вдруг молвил Игорь, — позвольте представиться Михайло Велетень.

— Яков Блюмкин.

— Блюмкин? — прошептал путешественник, — Тот самый Блюмкин?

— Какой тот самый?

— Поэт из Одессы, — пояснил Игорь.

— Ну, да. Баловался маленько. А вы-то, откуда знаете?

Игорь сообщил, что в Харьковском ЧК Блюмкин пользовался заслуженным уважением.

— Степан Саенко всегда вас в пример ставил.

Затем пили за знакомство. Потом выяснилось, что Михаил ко всему прочему придерживался взглядов эсером, хотя по молодости был анархистом. Ну, а дальше все пошло как по маслу. Блюмкин предложил пойти вместе с ним в штаб-квартиру, что находилась в гостинице "Националь", но Ермилов, помня, что встреча произойдет только через два дня, вежливо отказался.

— Как надумаешь, приходи…

По уму стоило бы расстаться, сославшись на дела, да переместиться в будущее, но Игорь после стольких дней одиночества, как-никак горькую не пил с того самого момента, как покинул восемнадцатый век. А тут такая компания…

Неизвестно каким образом, но утром следующего дня Ермилов обнаружил, что находится в Сухаревской башне. Ноги как-то сами собой привели в ставший уже родным дом. Окатившись водой из бассейна, Игорь выбрался из здания и направился в лесок, где он, не привлекая к своей персоне внимания, переместился на пару дней в будущее, в тот момент, когда путешественник покинул гостиницу "Националь".

Погуляв по улице и сделав анализ сложившейся ситуации, пришел к выводу, что, по крайней мере, две из трех задач ему удалось решить. Во-первых, ему удалось внедриться в ВЧК. Во-вторых, он теперь имел контакт с представителями левых эсеров. Теперь оставалось самое сложное — познакомиться с Фанни Каплан. Конечно, после знакомства проблем не убавится, но тогда Игорь уже будет знать, как ему в дальнейшем поступать. Тут было только два варианта: уговорить девушку или стрелять самому.

— Третьего не дано, — прошептал Игорь и направился в гостиницу.

Знакомый паренек, не требуя больше мандата, пропустил его внутрь.

Утром он вновь встретился с Яковом Блюмкиным. Паренек был как никогда весел. Ермилов и представить себе не мог, чтобы люди в этот период развития страны были счастливы. На фото и в кинохрониках они почему-то выглядели мрачными. Может просто фотограф подбирал неудачный момент? Вполне возможно, а может даже и сам просил, чтобы герои фотографий были серьезными. С другой же стороны, Игорь это прекрасно знал, на фотографиях человек редко выходил таким, каким он был на самом деле. Убедиться в этом ему предстояло уже скоро. Но, как бы то не было Яков хлопнул своего приятеля по плечу и произнес:

— Сегодня мы с тобой идем к Анне Пигит. Я тебя познакомлю с такой женщиной…

Игорю эти слова напомнили конец семнадцатого века, когда вот точно так же Лефорт сказал (ну, или примерно так же): "Сегодня мы с тобой, Мишель, идем к Анне Монс. Я тебя познакомлю с Петром"…

"Нет, — подумал Ермилов, — что семнадцатый, что восемнадцатый, что этот двадцатый век, никогда они не были пуританскими. Секс он всегда существовал, просто о нем никто ни когда не говорил открыто. Полунамеки, полутона".

— Хорошо, товарищ Исаев, — проговорил Игорь, — мне как-нибудь по-другому одеться?

— Во-первых, Яков. А, во-вторых, не нужно. Что мы с тобой буржуй!

Анна Пигит, родственница владельца московской табачной фабрики "Дукат", проживала на Большой Садовой Љ 10. Пятиэтажное здание доходного дома было выстроено архитекторами Милковым и Юдицским в стиле модерн.

Блюмкин открыл парадную дверь и проговорил:

— Входите, товарищ Большаков.

Ермилов в этом доме ни разу в своей эпохе не бывал, хотя и намеривался. Тут располагался Государственный музей имени Михаила Булгакова и находилась та самая квартира Љ50 в которой русский автор "поселил" странную компанию во главе с Воландом. В отличие от литературных персонажей, Анна Пигит жила за дверью, на которой красовалась позолоченная цифра — 5. Остальные квартиры, благодаря стараниям Московского Благушинского Домовладельческого Акционерного общества были превращены в коммунальные квартиры, а сам доходный дом стал жилкоммуной. Именно после национализации здания, Илья Пигит был вынужден скрываться в бегах, и лишь только квартира Љ5 благодаря доброй памяти к бывшему домовладельцу осталась за его семьей.

Войдя в подъезд, Игорь обратил внимание на лепную отделку подъезда. Рука так и тянулась, чтобы коснуться резных филенчатых дверей. Пока поднимались на второй этаж, путешественник ощутил холод, что исходил от кованой решётки лестницы.

"Любопытно, — подумал Игорь, — а ведь здесь будут жить: Булгаков, Кончаловский, Лентулов".

Блюмкин остановился перед дверью с цифрой — 5 и нержавеющей табличкой, на которой было выгравировано "И. Д. Пигит — домовладелец". Яков затушил папироску и постучал. Сначала дверь чуть-чуть приоткрылась (Ермилов разглядел только большой нос да карий глаз), затем захлопнулась и только после того, как некто снял цыпочку, распахнулась.

Молодой парень во френче оглядел пришедших и произнес:

— Проходите, товарищ Блюмкин.

Гости вошли. Ермилов оглядел коридор квартиры. Стены украшены лепниной с ручной тончайшей росписью и самодельными обоями сделанными видимо из кожи какого-то животного.

— Крокодиловая кожа, — прошептал Яков, заметив взгляд Игоря, и направился в комнату.

Проверять так это или не так Ермилов не стал. Он лишь только снял пальто и повесил на вешалку, что стояла в углу. Туда же пристроил кепку, и лишь после этого последовал за Блюмкиным в гостиную. Остановился в дверях и замер. Там за столом сидели: Мария Спиридонова (Игорь узнал ее, прошла мимо, когда он стоял у окна в "Национале"), Фанни Каплан (чай фотографию видел) и неизвестная ему женщина, а так же двое мужчин. Чекист представил их друг другу. Незнакомкой оказалась хозяйка квартиры — Анна Пигит. Один из мужчин рабочий Новиков, второй эсер Протопопов. Игорь припомнил, что в конце двадцатого века именно боевика Протопопова подозревали в покушении на Ленина.

Всегда считалось, по фотографии, что хранится в деле о покушении на Владимира Ильича, трудно восстановить внешний облик Каплан. Существовал еще один снимок, он хранился в архивах ФСБ, но как-то посмотреть его в свое время у Игоря просто не было, ни желания, ни возможностей. Конечно, знай, Ермилов, что суждено, будет встретиться с известной террористкой, то скорей попросил бы Заварзина, чтобы тот организовал ему доступ к журналу "Каторга и ссылка". Именно в нем и находился снимок каторжанок сделанный в Чите в тысяча девятьсот семнадцатом году. Вот и смотрел Игорь на обворожительное лицо девушки. Маленький аккуратненький носик с небольшой горбинкой. Припухлые губки. Глаза узкие, девушка страдала слепотой и, несмотря на лечение, полностью зрения ей так и не удалось восстановить. Одета модно. В руках Фанни держала папироску. Она улыбнулась Ермилову и произнесла томным голосом:

— Дора.

— Мишель, — ответил Игорь и улыбнулся. Достал из кармана френча цветок, что купил у гостиницы у торговки, (тогда Блюмкин еще возмутился: "зачем это тебе") и протянул девушке.

— Фиалка, — проговорила Дора и улыбнулась. — По-еврейски Фейга.

Фейгой так Фанни звали родители, но сама она, как понял Ермилов, любила представляться Дорой. И действительно в девушке было, что-то такое, что роднило ее с маленьким цветком. Глядя на нее, Игорь осознал, что вряд ли она думает о каком либо покушении. Вполне возможно, как у любого человека, не зависимо в какой тот стране живее, у него есть претензии к правящей партии. Кто бы ни оказался у власти, а вопросы негативные всегда найдутся. На всех не угодишь.

Игорь не заметил, как оказался с Дорой наедине. Блюмкин и Спиридонова куда-то удалились. Новиков и Протопопов, что-то обсуждали. Ермилов даже пожалел, что не может находиться одновременно в нескольких местах сразу. Он был вынужден слушать печальную историю, что рассказывала девушка. Игорь был поражен, сколько не значительных, на первый взгляд деталей исчезает бесследно со временем.

— Я тогда была контужена, — говорила между тем Дора, — и в таком состоянии попала в жандармское управление Киева. Допрашивал меня полковник Новицкий. Толстый, жирный козел. Он меня сломал, и я все подписала не глядя. Судья не стал делать скидок на возраст, а мне ведь тогда всего шестнадцать лет было, и приговорил к высшей мере наказания. Слава богу, генерал-губернатор, я ему до сих пор благодарна, вывел на судебном решении всего три слова — "Вечные каторжные работы". Затем Забайкалье. Мальцевская каторжная тюрьма. Постоянно холодно, здание одноэтажное деревянное. Начальник тюрьмы человек злой и стесняющийся — Павловский. С каторжанами почти не общается изредка заходит и проверяет политзаключенных, живущих большой семьей. Именно в той тюрьме я и познакомилась с Марией.

Ермилов сообразил, что девушка имела в виду эсерку Спиридонову. Она продолжала говорить, но Игорь уже не слушал. Он смотрел на нее, а когда вернулся в "Националь" вдруг понял, что постоянно о Доре думает.

— Нельзя, — выругал Ермилов себя, сидя у открытого окна. — Нельзя.

Папироска дымилась. За окном моросил весенний дождь, смывавший остатки прошлогоднего снега.

— Нельзя! — Проворчал Игорь, — еще не хватало, чтобы ты влюбился в Дору. Когда на кон поставлено будущее, думать о чем-то другом нельзя.

Но как бы то ни было, но наследующее утро, после посещения Лубянки, Игорь устремился на Большую Садовую.

Кто сказал, что Фанни Каплан была страшненькая? Злые языки.

Ермилов почти каждый день проводил в обществе Доры. Ночью, возвращаясь к себе в "Националь", думал, а стоит ли ее впутывать в покушение? С одной стороны ее нахождение на месте преступления было доказано, но с другой… После того как прозвучат выстрелы история пойдет по привычной, по крайней для него Игоря, колее. Все равно чекисты кого-нибудь задержат, но как бы то не было но путешественник как-то в разговоре заикнулся, что разочарован политикой вождя. Возмутился перегибами своих коллег на местах.

— Неужели, — говорил Ермилов, — нельзя обойтись без продразверстки? Неужели нельзя сделать так, чтобы власть в России была демократической? Зачем нужно было разгонять Учредительное собрание?

Девушка удивленно смотрела и не понимала, зачем об этом говорить на свидании. Пока Игорь понял только одно, что Дора ничего плохого против Ленина не имела. Она даже сказала, что благодаря брату Владимира Ильича Дмитрию поправила хоть и чуть-чуть зрение.

— Миш, — проговорила Фанни, прижимаясь к руке Игоря, когда они сидели на лавочке, — да разве я могу держать зло на брата, человека который был ко мне так добр. Я с радостью вспоминаю те дни, которые провела в санатории города Евпатория. Я, пожалуй, никогда не была так счастлива.

Больше эту тему Ермилов и не затрагивал. Один раз еще упомянул фамилию человека стрелявшего в Урицкого, но девушка никогда о таком не слышала. Потом Игорь в разговоре с Яковом Блюмкиным заикнулся. У того глаза вспыхнули, он полюбопытствовал откуда Михаил знает молодого Петроградского поэта.

— Слышал, — коротко ответил Ермилов. — Друг Есенина.

— А стихи, стихи-то его слышал?

— Стихи? Нет. Стихи не слышал.

— Ты много, Миша потерял. — Проговорил Блюмкин. Он встал из-за стола, подошел к окну и молвил:- Смотр. — Прокашлялся. Задекламировал:

Блюмкин читал стихи и в его глазах Игорь увидел дьявольский огонь, что вспыхивает, когда человек вдохновлен и возбужден. Не прерываясь, с выражением и жестикуляцией, которая, как казалось Ермилову, была свойственна поэтом Серебряного века.

— Он, это стихотворение написал в прошлом году, — проговорил Яков, закончив читать. — Я же его в нашей газете прочитал. До этого стихи Леонида и Есенина в Одессе читал. Лично с пареньком, — Блюмкин вздохнул, — не знаком.

После этих слов можно было задуматься не на шутку. Вечером, после очередного свидания с Фанни. На этот раз оно закончилось постелью. Оставшись вдвоем, Игорь вдруг не сдержался и поцеловал девушку в губы. Думал, что та залепит ему звонкую пощечину, но ошибся. Дора ответила взаимностью. Они занимались любовью. Именно любовь, по-другому это просто назвать никак нельзя было. Даже слово — секс, в их ситуации казалось каким-то грубым и грязным.

Итак вечером после очередного свидания с Дорой Игорь, закурив папироску присел у окна. Вот и задумаешься тут. Как бы то ни было, но убийство Урицкого прямого отношения к покушению на Ленина не имело. Скорее косвенное. Дзержинский уехал по делам в Петроград. Хоть охрана и была снята, но выстрелы в вождя так и не прозвучали. Оставалось Ермилову сделать только два шага. Шаг первый, убедить Петерса, любыми способами, чтобы он распорядился провести митинг впервые без охраны. Шаг второй найти человека, который согласится стрелять, в противном случае покушение придется совершать самому. И еще германский посол фон Мирбах. Дни, когда на того было совершенно покушение приближались.

Вечером четвертого июня Ермилов пригласил Блюмкина и Андреева к себе в номер, для того чтобы провести совместно прекрасный вечер. Подразумевалось, что должны были прийти дамы. В данном случае это была Фанни и Мария Спиридонова.

К гипнозу пришлось прибегнуть только из-за того, что оба чекиста должны были забыть, кто посоветовал им уничтожить фон Мирбаха. В основном свою роль сыграла водка. Она у любого язык развяжет. Девушки, к разочарованию Блюмкина и Андреева не пришли. Сначала терпеливо ждали, а потом не выдержали, а там уж когда алкоголь свое стал брать и не до них стало. Ермилов незаметно перевел разговор в сторону Брестского мира. Возмутился для вида, что не согласен с решением, сделанным товарище Ульяновым. Собутыльники его поддержали.

— Я бы этим германцам показал, где раки зимуют, — молвил Игорь, — они сейчас в моем родном Харькове баб наших щупают да к стенкам прижимают. А этот, — путешественник выругался, да так естественно, что и сам поверил в искренность своих слов, — Россию по частым империалистам отдать хочет.

— Поговаривают, — проговорил Андреев, опрокидывая очередной стакан, — Ленин — германский шпион. Он и революцию затеял ради Вильгельма.

Ермилов вздохнул, понимая, что дыма без огня не бывает. О том, что Владимир Ильич немецкий шпион заговорили уже после августа тысяча девятьсот девяносто первого года. Кто знает, но вполне возможно Ленин ненавидел свою родину, а в частности русский народ. Хотя с другой стороны, Игорь ведь помнил, как изменилась Россия, когда тот прожил на несколько лет дольше. А то, что идей Вождя мирового пролетариата были забыты, виноваты уже его последователи, и тут не важна по рельсам, проложенным Львом или Иосифом, она покатила дальше.

— Согласен дружище — Ленин, точно шпион. Но не его нужно уничтожать, а германца, — прошептал Яшка.

— Мирбаха? — уточнил Игорь.

— Его гада, — воскликнул Андреев, кулаком по столу ударил, — его родимого. Будь у меня возможность, лично пристрелил…

— Возможность? — удивился Ермилов.

— Будь бумага подписанная Дзержинским…

Путешественник никак не мог понять слов чекиста. Зачем ему нужна была писулька? Что она могла изменить? Или это была гарантия того, что им удастся без проблем проникнуть в здание посольства?

— Сделаю я тебе такую бумагу, — проговорил Блюмкин. — Дзержинский у меня вот где.

И он показал кулак.

— Завтра заполучу, — прошептал и грохнулся лицом салат.

Затем вырубился и Андреев.

Утром Ермилов поочередно подверг чекистов к гипнозу, заставив их тем самым забыть о прошедшем разговоре.

Вечером пятого июля Блюмкин притащил мандат, подписанный Дзержинским. Ему удалось неизвестно каким способом уговорить Железного Феликса написать ее.

— Подписи Дзержинского и Ксенофонтова поддельные? — Полюбопытствовал Игорь, разглядывая бумажку.

— Самые настоящие. Я сначала думал подделать, а потом решил идти напролом. Железный Феликс подписал, даже не спросив, для чего она нужна.

— Неужели…

— Я не умею читать чужие мысли, Михаил, — проговорил Блюмкин, — но когда Дзержинский ставил подпись, он посмотрел на меня и сказал: "Запомните, я не в курсе. Подписи поддельные. При любом исходе ответственность только на вас". Сволочь. Желает остаться чистеньким.

Ермилов взглянул на Якова. Не хотелось прибегать к гипнозу, но видимо придется. Игорь предположил, что руководитель ВЧК догадывался о планах левых эсеров, и хотел с помощью них избавиться от двух проблем. Во-первых, Дзержинскому не нравились оппоненты большевиков. Куда спокойнее управлять государством, зная, что на власть больше никто не претендует. У себя-то в партии, они уж как-то сами разберутся. Во-вторых, Феликс Эдмундович был против мирного договора с Германией. Он не верил в слова Ленина о том, что там вот-вот, точно также как и в России грянут пролетарские революции.

К гипнозу прибег Ермилов только тогда, когда пообещал достать для террористов оружие и бомбу.

После полудня Андреев, Блюмкин и Ермилов вышли из гостиницы "Националь". У ворот их ждал мужчина средних лет. Он стоял в стороне, а когда эсеры вышли из дверей здания направился к ним.

— Знакомьтесь, Михаил, — проговорил Блюмкин. — Это — Яков Фишман. Яша — это Михаил.

Мужчины пожали друг другу руки.

— Ну, рассказывай! — потребовал чекист.

— А что рассказывать. — Молвил Фишман. — Посол сейчас у себя. Ждет какого-то человека.

Затем мужчина запустил руку во внутренний карман пиджака и достал бумаги.

— Это план помещений. — Он развернул листок. — Вот тут и тут внутренние посты охраны дипмиссии.

— Спасибо, Яков. — Произнес Блюмкин, хлопнул Фишмана по плечу и, взяв бумагу, добавил, — ты все правильно сделал. Постарайся в дипмиссии, по возможности, дней пять не появляться, а лучше больше туда не ходи. — Затем взглянул на Игоря. — Садись за руль, товарищ Большаков.

Ехать нужно было на черном паккарде. Тот стоял у обочины. Блюмкин обошел его и открыл дверь рядом с водителем. Андреев сел сзади. Ермилов, никогда не водивший допотопных монстров, несколько раз пнул нагой, по резиновым покрышкам. Мысленно попросил у бога помощи.

Уже в машине Блюмкин сообщил, что Фишман, вот уже несколько дней, еще задолго до их разговора с товарищем Большаковым, был внедрен в германское посольство под видом электрика.

— А товарищу Фишману, — поинтересовался Игорь, следя за дорогой, — можно доверять?

— А какая собственно разница, — произнес Блюмкин, разводя руки в сторону, — нам живыми все равно из посольства не выйти.

— Э нет, товарищ Исаев! — Воскликнул Ермилов: — Мы так не договаривались.

— Знаю, — сказал Блюмкин, закуривая папиросу. — Ты в машине будешь ждать. За углом. Если услышишь выстрелы, так сразу можешь уезжать.

В четырнадцать часов возле особняка в Денежном переулке, у дома номер пять, Ермилов остановил автомобиль. Из него выбрались эсеры и направились к дверям посольства. Сам же Игорь отогнал машину в соседний район и совершил прыжок в прошлое минут на двадцать. Не спеша направился в сторону посольства. Встал так, что ему стало хорошо видно здание.

Вскоре к нему подъехал паккард. В шофере Ермилов узнал себя. Из автомобиля выбрались двое и направились к дверям. Машина тут же уехала. Куда Игорь прекрасно знал. Блюмкин вытащил из кармана удостоверение Всероссийской чрезвычайной комиссии, затем бумагу и сунул в лицо швейцару. До Ермилова донеслось:

— Требую личной встречи с германским послом!

Швейцар побледнел, но чекистов впустил. Сам последовал за ними. Игорь только и увидел, как захлопнулась за ним дверь.

Блюмкин и Андреев вот уже пять минут стояли в Красной гостиной особняка. Ожидание казалось длиться долго. Яков даже занервничал, а вдруг ничего у него не получится. Ходил слух, что фон Мирбах был предупрежден о возможном покушении. И не удивительно, перемирие с германцами многим не по душе, но узнав, что приехали официальные представители ВЧК, решил выйти к ним на встречу. Правда, появился он в гостиной не один, а в сопровождении советника посольства доктора Курта Рицлера, да адъютанта военного атташе лейтенанта Леонгарта Мюллера, последний взят был графом в качестве переводчика.

— С кем имею честь разговаривать? — Поинтересовался фон Мирбах.

— Яков Блюмкин, — представился чекист. Потряс перед носом графа бумажкой со словами: — Ваш родственник Роберт Мирбах обвиняется в шпионской деятельности.

— Боюсь вас огорчить, господа…

— Товарищи, — поправил посла Блюмкин.

— Хорошо, товарищи. Так вот, боюсь вас огорчить господа-товарищи, — проговорил Мирбах, беря бумагу, которой только что размахивал чекист, — но, ни о каком родственнике, тем паче неком Роберте Мирбахе, я ничего не слышал. И уж тем более не встречался.

Андреев, ходивший по холлу, и разглядывая портреты, что висели на стене, повернулся, пристально посмотрел на графа и поинтересовался:

— Не желаете, граф, узнать о мерах, которые собираются предпринять в отношении вашего родственника?

— Я повторяю, он мне не родственник! — Вскричал Мирбах. — Но еще ли вы готовы сообщить мне, то с удовольствием послушал бы.

В подтверждение он кивнул. То, что произошло дальше, для посла было неожиданностью. Граф предполагал, что Блюмкин сейчас достанет из кармана еще один документ, но он глубоко ошибся. Чекист выхватил револьвер и открыл огонь. Три выстрела и все мимо. Ни в фон Мирбаха, ни в доктора, ни в адъютанта он не попал. Воспользовавшись сложившейся ситуацией граф, попытался бежать. Андреев кинул ему под ноги бомбу, но та не взорвалась. Уже у дверей из гостиной, пуля выпущенная чекистом настигла посла, тот пошатнулся и упал. Ковер окрасился в коричневый цвет. Блюмкин поднял с пола неразорвавшуюся гранату и вновь метнул в фон Мирбаха. Раздался взрыв. Воспользовавшись дымом и паникой, оба чекиста выпрыгнули в окно и кинулись к "Паккарду". Товарища Большакова в ней не было. Андреев выругался и забрался на место шофера. Блюмкин же приземлился булыжную мостовую не удачно. Взвыл, как раненый пес.

— Что, товарищ Исаев? — Поинтересовался его приятель.

— Кажется, ногу сломал, — прокричал Яков.

В окне появились немцы. Адъютант достал браунинг и несколько раз выстрелил. Одна из пуль угодила в ногу Блюмкина. Тот вновь взвыл. Из последних сил тот добрался до машины. Свалившись на сидение, вырубился. Андреев завел двигатель и через пару минут автомобиль уже несся по переулку прочь от посольства.

Ермилов облегченно вздохнул. Первая часть операции прошла более и менее. Через час сорокасемилетний граф фон Мирбах умрет. И начнутся аресты левых эсеров. Про него Андреев, также как и Блюмкин даже не вспомнят.

— Вот теперь можно ехать и на Лубянку, — прошептал Ермилов, когда в германское посольство прибыл сам Петерс.

Игорь точно знал, что Яков Блюмкин с Николаем Андреевым направились в штаб отряда ВЧК, что размещался в Трёхсвятском переулке. Руководителем у чекистов был Дмитрий Попов. Бывший балтийский матрос, в будущем один из основных руководителей Повстанческой армии Махно. Приехал в Москву в самом начале весны по распоряжению Моссовета, где почти сразу же поступил в ВЧК. Со слов Блюмкина, неделю назад, это Ермилов помнил хорошо, левые эсеры начали подготовку к вооруженному восстанию против Советского правительства. За несколько дней, до того, как состоялся разговор Игоря с товарищами Блюмкиным и Андреевыми в "Национали", Яков сообщил, что Попов срочно затребовал санитарные носилки, лубки и ряд медицинских принадлежностей в большом количестве, очевидно, предвидя возможность боевых "операций". Если бы Ермилов не спровоцировал покушение на посла, то неизвестно на какой срок восстание намечалось, а так левым эсерам, сразу же после появления раненого Блюмкина и Андреева, пришлось приступать к активным действиям.

Разглядывая, как в дверь посольства вошли несколько чекистов, среди которых Игорь признал Петерса, он понял, что направившийся в казармы Дзержинский, скорее всего, уже арестован.

— Типография, почтамт и телеграф, — проговорил Игорь, — уже в руках эсеров.

Кое-как, стараясь не угодить под горячую руку товарищей, Ермилов добрался до Лубянки. У дверей в здание ВЧК его остановил караульный и затребовал документ. Пока Игорь искал его в кармане пиджака, на улицу выскочил Иоаким Вацетис.

— Товарищ Большаков, — воскликнул он. — Вы как раз вовремя. Левые эсеры затеяли мятеж. Только что звонил Ленин и приказал направиться к Большому театру. Там сейчас идет заседания Съезда Советов. Велено арестовать фракцию левых эсеров. Так что забирайся в машину.

Ермилову пришлось присоединиться к чекистам. Он запрыгнул в кузов грузовичка и примостился к служивым, с которыми наладил в свое время прекрасные отношения. Рискованно конечно поступил, тот же Вацетис мог бы вспомнить, что товарищ Большаков общался в последнее время с Блюмкиным, но было уже поздно что-то менять. Перемещаться в будущее нужно было уже у театра. Ему в какой-то мере повезло — попал в оцепление. Игорю прекрасно было видно, как из здания выходили большевики. У них, все тот же Иоаким Вацетис самолично проверял документы. Сначала выпустили коммунистов, затем делегатов съезда и лишь затем небольшой отряд вошел в театр арестовывать эсеров. К счастью обошлось без стрельбы.

Когда последний представитель мятежников покинул здание, Игорь нажал кнопку на машине времени.

Вокруг никого не было. Над Москвой опустилась ночь. Нужно было срочно добраться до квартиры Анны Пигит. Там можно выспаться и там была Дора. Пришлось идти пешком. У самого дома Ермилов остановился и достал папироску. Закурил. Вглядывался в окна. А не рискует ли он? Вдруг под горячую руку попали и женщины? Или может быть в квартире номер пять, сейчас находится засада чекистов? Отогнал эти глупые мысли прочь. Во-первых, со времени мятежа прошло больше месяца и страсти утихомирились. Во-вторых, пострадали в основном руководители левых эсеров. Рука ВЧКа не коснулась мелких сошек, иначе бы Фанни не оказалась во время покушения на заводе Михельсона. В-третьих… Игорь выругался. Бросил окурок под ноги.

— Кто не рискует, тот не пьет шампанское!

И шагнул к двери подъезда. Тут еще на секунду замялся, но как только коснулся дверной ручки, понял, что отступать поздно. Вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. Позвонил. Дверь открыла Анна.

— Вы, — проговорила женщина.

— Да я. — Молвил Игорь, — а Дора?

— С Дорой все нормально…

— Можно я…

— Входите.

Ермилов вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.

— Ничего если… — проговорил он, но Анна перебила:

— Аресты уже прекратились. Чекисты поискали и утихомирились. Искали и вас, товарищ Большаков.

— Догадываюсь. Поэтому и уехал из города. Теперь вот вернулся.

Женщина улыбнулась.

— Вы проходите на кухню. Я сейчас чаю налью. Дора, — прокричала она, — Михаил вернулся.

Дверь комнаты открылась и в коридор высунулась заспанная Каплан. Она протерла руками глаза и посмотрела на Ермилова. Удивительно, но как полуслепая женщина могла узнать его в темноте коридора? Игорь повесил шляпу на вешалку и прошел на кухню, где уже крутилась, как белка в колесе Анна.

— Теперь вот всем этим сомой приходится заниматься, — пояснила она, — а раньше горничная выполняла работу. Но времена меняются…

— Вы лучше расскажите, — перебил ее Игорь, — что в городе творилось.

— Что творилось… — женщина опустилась на табуретку. — Да почти всех наших арестовали. Спиридонову, Попова.

— Мне ведь после ареста делегатов Съезда пришлось уходить…

— Значит, вам повезло, — вздохнула Анна, — тут ведь такое творилось. Рано утром на следующий день (Игорь сразу же понял, что женщина имела в виду седьмое июля) на казарму, где находились наши люди, начали наступление латышские части. Вооруженные пулеметами, пушками и броневиками, они в течение часа погасили пламя восстания. Александровича и несколько человек из отряда Попова арестовали уже на следующий день. Потом пришли за Марией. Меня и Дору не тронули. — Анна вдруг замолчала, посмотрела на дверь комнаты, где копошилась, приводя себя в порядок Каплан, и прошептала, — думаю, за нас брат Ленина Дмитрий заступился. Попов покинул город. Я думала, что вы ушли с ним.

— Не мог. У меня еще дела в Москве.

— Знаю, какие у вас дела, — молвила Пигит и подмигнула.

Вряд ли женщина догадывалась о планах Ермилова стрелять в Ленина, скорее всего она, предполагала, что Игорь вернулся в Москву только из-за Доры, в которую он, по мнению Анны, был сильно влюблен.

А затем была страстная ночь. Утром, когда Каплан еще спала, Игорь достал браунинг и почистил его. Затем зарядил. Теперь после того, как ему удалось отдохнуть, можно было приступать к выполнению основной миссии, ради которой он и отправился в прошлое.

Весь день Ермилов провел в обществе Фанни. Анна даже куда-то ушла на несколько часов, оставив их вдвоем. Теперь появилась возможность поговорить.

— Дзержинского отстранили от управления вэчэка, — проговорила вдруг девушка.

Игорь прекратил, есть щи, и посмотрел на Дору.

— О как! — Удивился он. — И почему же?

— Утверждают, что большевик был причастен к покушению.

Игорь промолчал. Говорить о том, что Феликс Эдмундович, догадываясь об истинных целях Блюмкина, подписал тому бумагу, не стал. Не стоило девушке знать лишнего.

— А вот парней, что были расстреляны наследующий день, после подавления восстания жаль, — вздохнула Дора.

— Хочешь, я за них отомщу? — Молвил Ермилов. — Убью Ленина?

— Не надо, Миш.

— Поеду на завод Михельсона в один из дней, когда он будет там, на митинге, и убью.

— Не надо, Миш, — повторила девушка.

Казалось, что Большаков ее не слушал. Фанни вздохнула. Она не знала, как ей остановить Михаила. Он ведь все равно уйдет.

Ермилов ушел из квартиры вечером. Попрощался с Анной, нежно обнял Дору, прошептал ей на ушко: "Все будет хорошо". Хлопнув дверью, вышел.

— Он же погибнет, — прошептала Каплан, когда дверь за ним закрылась.

— Революций без жертв не бывает, — ответила Анна, достала папироску и закурила.

На улицы уже было полно народу. Все куда-то спешили. Город жил.

Игорь вновь приметил рабочих спешивших на завод. Он бросил окурок на брусчатку и пристроился позади. Сначала не спешил, но потом прибавил шаг, и уже через несколько минут слился с толпой. Рабочие обсуждали предстоящий приезд Ленина на митинг. Среди них уже прошел слух, что в Петрограде застрелен эсерами Урицкий. Кто-то высказал предположение, что вполне возможно Ильич передумает, или его отговорят. Кто-то ответил, что вождь не такой человек, чтобы врагов бояться.

Между тем толпа прошла в распахнутые настежь чугунные ворота, и начали расходиться по цехам. Ермилов подумал было направиться в каморку сапожника, но передумал. В это время, вполне возможно, что он сам уже облюбовал помещение. Нужно было найти что-нибудь другое. Игорь остановился и огляделся. Рядом с проходом в гранатовый цех заметил небольшой домик. С надеждой, что оно свободно путешественник направился туда. Это оказался заброшенный склад, в котором дворник когда-то хранил свой инвентарь. На полу, в правом углу от дверей лежала огромная куча березовых веников. Чуть рядом, у самой стены приставлены носилки. В левом углу, вперемешку грабли и лопаты. У самого окна, закрытого решеткой, покосившись, стоял манекен. Можно предположить, что для хозяина и управленческого персонала, здесь на заводе шили униформу.

— Нужно что-то сделать, чтобы охрана сюда во время обхода не сунулась, — проговорил Игорь, вспомнив как в прошлый раз в каморку сапожника, попытались открыть дверь. — Замок не повесить, да и не к чему. Если только спрятаться…

Тут он хлопнул себя полбу. Выругался, обозвав себя идиотом. Все было куда проще. Нужно лишь переместиться во времени. Неважно куда. Нажать кнопку как раз в тот момент, когда сюда попытаются заглянуть чекисты. Всего-то прыжок на пару минут в будущее. Главное чтобы сейчас, решил Игорь, никто сюда не заглянул раньше времени. На всякий случай с помощью попавшихся под руки средств закрыл дверь так, чтобы никто не смог сюда войти. После чего Ермилов подошел к окну. Сквозь него ничего не разглядеть. Затем скинул пиджак и повесил на манекен. Затем сверху накинул кепку и тут Игоря осенило. Он минуты две оглядывал то, что получилось.

— А ведь этот манекен так похож на человека, — прошептал Ермилов. — Жаль пальто осталось в "Национале".

Открыл дверь и выглянул во двор.

— Пусто. Нужно будет вечером, — проговорил Игорь вслух, — подкатить манекен к воротам цеха. — Но вспомнив об осмотре помещений, передумал. — Э нет, не получится, — вздохнул путешественник. — Придется это делать во время митинга.

Вернулся в подсобку. Притворил дверь и задремал. Вечером выбрался в город и пошел на преступление. Обчистил лавку торговавшую одеждой. А утром, когда рабочие устремились на завод, подготовил манекена и стал ждать.

Когда к складу направился начальник гарнизона Замоскворечья Блохин, в сопровождении двух чекистов, Игорь вытащил машину времени и нажал кнопку. Рассчитал точно. Оказался в тот самый момент, когда за охраной митинга захлопнулась дверь.

— Повезло, — прошептал Ермилов, — чуть-чуть не рассчитал… Интересно, какие были бы у них лица, когда из ничего возник человек. Впрочем, неважно. В любом случае добром бы это не кончилось.

Игорь скользнул к окну. Приник к мутному стеклу и постарался рассмотреть дальнейшие действия начальника гарнизона. Блохин направлялся к сапожной мастерской. Сердце у путешественника екнуло. Там сейчас мирно спал он сам. Один из солдат дернул дверь и до Ермилова донеслось:

— Закрыто, товарищ Блохин.

Начальник гарнизона что-то спросил, тот ответив. Видимо слова караульного убедили, так как Блохин тут же направился в сторону ворот. Там он достал самокрутку и, повернувшись к одному из служивых, попросил огонька. Видимо комиссар нервничал.

Вскоре в ворота въехал автомобиль. Остановился. Из машины выбрался Ленин. К нему тут же подскочил Блохин. По-военному приветствовал вождя. Ульянов недовольно бросил взгляд в сторону красноармейцев, и спросил:

— А что это значит?

Блохин вытянулся по стойке смирно и отрапортовал, что это охрана митинга. Ленин побледнел, и приказал:

— Немедленно ее убрать!

— Без приказа товарища Дзержинского я не смогу этого сделать, — парировал комиссар.

— Так свяжитесь с ним.

Блохин кивнул и направился к зданию завода управления. Ермилов отметил, что отсутствовал тот в этот раз чуточку дольше. Затем вернулся и распорядился снять охрану.

— Ну, вот видите, — молвил Ильич и направился в гранатный цех.

Игорь облегченно вздохнул. Пока все шло по плану. Он уже хотел было заняться манекеном, когда к машине, где сидел шофер Ленина, подошла женщина.

— А она-то, что тут делает? — Воскликнул путешественник, признав в ней Дору.

Не иначе девушка решила остановить его?

— Дура, — проворчал Игорь, — в петлю лезет. Ой, дура.

Изменить уже ничего нельзя было. Видно от судьбы не уйдешь. Сейчас он выстрелит в Ленина. Ее схватят. Девушка возьмет все на себя. Конечно по глупости, но она это сделает. Потом ее расстреляют. Игорь так и сел на скамью. Закрыл глаза руками.

— Боже! — Простонал он. — Как же мне быть?

У него не было ничего другого, как только стрелять. Третьего не дано. Игорь вытащил пистолет и вновь проверил. Перезарядил и только после этого прошептал:

— Отступать некуда. История требует жертв.

Почувствовал себя вдруг бессердечным чурбаном. Встал. Подошел к дверям. Открыл их и выглянул на улицу. Шофер дремал, Доры нигде не было видно, скорее всего, она присоединилась к участникам митинга. Захлопнул дверь. Подошел к манекену, коснулся рукой и сказал:

— Ну, что, друг ситный, пора!

Стараясь не шуметь, подкатил манекен к воротам цеха. Поставил. Натянул от него к стене растяжку. Первый, кто выйдет из здания, а это будет не иначе как Ленин, задев леску, уронит "человека". Образуется пробка, которая отделит его от толпы, дав, таким образом, возможность беспрепятственно подойти и выстрелить. Пока разберутся, Ермилов рассчитывал успеть переместиться в будущее или на худой конец просто убежать с завода. Поэтому в цех он решил не идти, а послушать выступление Ленина отсюда, стараясь оставаться незаметным для Петра Гиля.

До Игоря донеслось:

— Если фабрики, заводы, банки и все богатства страны принадлежат капиталистам, а рядом с демократической республикой мы видим крепостное рабство миллионов трудящихся и беспросветную нищету, то спрашивается: где тут ваше хваленое равенство и братство? Нет! Где господствуют "демократы" — там неприкрашенный, подлинный грабеж. Мы знаем истинную природу так называемых демократий. Тайные договоры Французской республики, Англии и прочей демократии нам воочию показали сущность и подоплеку всего дела.

Ленин говорил громко, Ермилову даже на секунду показалось, что тот не картавит. Игорь усмехнулся. Осталось совсем ничего и ничем не привлекательный митинг войдет в историю. Он достал папироску и закурил.

Окурок упал у его ног как раз в тот момент, как Ильич произнес:

— Поняв это, рабочие создали свои Советы

Раздались аплодисменты. Потом зазвучал интернационал.

— Пора, — прошептал Игорь и направился к подсобке.

Остановился недалеко от дверей. Входить внутрь не стал. Да и не к чему это теперь было.

— Все же я ошибся, — пробормотал он, когда заметил, как в ворота завода вошла Дора и еще какая-то незнакомая женщина..

Сейчас Каплан выглядела намного старше своих лет. Была одета проще, так что не подумаешь, что когда-то он восхищался этой барышней. Казалось, Фанни что-то задумало. Скорее всего, она решила остановить его Игоря.

Ленин все-таки сбил манекен. Тот с грохотом упал, преградив основной массе присутствующих на митинге дорогу во двор. Кто-то прокричал:

— Стойте! Человек упал.

Нет, отметил Игорь, а народ все же был в эту эпоху другой. В его будущем, упавшего человека точно бы затоптали.

Между тем Ермилов уже вытащил браунинг. Снял с предохранителя и направился к машине. Дора, искала глазами в толпе, что образовалась в дверях цеха, не иначе его. В сторону подсобки она и не думала посмотреть. Незнакомка же о чем-то беседовала с Лениным. Отчего, тот все еще стоял у автомобиля. Шофер Гиль уже начал нервничать. Он смотрел на разговаривающих Игоря же не видел. Незнакомка жаловалась на действия большевиков. Владимир Ильич кивал и делал вид, что прислушивается к словам женщины. Когда она закончила говорить, он улыбнулся, поправил кепку и молвил:

— Это все временные трудности. Они закончатся, как только…

Ермилов поднял браунинг и выстрелил три раза подряд.

Ленин пошатнулся и упал. Каплан испугалась. Повернулась и увидела Игоря.

— Беги дура, — прокричал Ермилов.

Она, подняв подол платья, повинуясь инстинкту, бросилась к воротам. Из машины выскочил Гиль, склонился над вождем. Пока он щупал пульс, Игорь, за ним Батулин и Блохин, кинулись за молодой девушкой.

— Врача! — Прокричал шофер. — Врача!

Гиль присоединился в погоню за стрелявшим.

Между тем в переулок свернула Каплан. За ней Ермилов. Пока доставал машину времени уронил браунинг. Хотел было наклониться и поднять, но передумал. Нажал кнопку на коробочке.

Ермилов чуть не сбил бритоголового паренька, что остановился как раз посреди дороги. Игорь налетел, аккурат в тот момент, когда скинхед (так путешественник охарактеризовал его) достал пачку сигарет. Парнишка вовремя увернулся, но при этом выронил курево из рук. Он буркнул, что-то по-немецки, и Игорь решил, что иностранец. Чтобы как-то загладить свою вину, Ермилов наклонился и поднял прямоугольную пачку с зеленой полосой и надписью "Echt Orient №.55". Таких он никогда не видел, вполне возможно, решил путешественник во времени, что паренек привез ее с собой из Германии.

— Значит, все получилось, — прошептал Ермилов. — Мир такой, какой он и должен быть.

— Was[2]? — спросил скинхед.

— Ich bitte um Verzeihung![3] — Извинился Игорь.

Ермилов отправился туда, где в другой реальности оставил автомобиль. Там в кустах стоял его старенький "Форд". Тот самый, каким Игорь его помнил. Путешественник обошел машину, пытаясь отыскать в ней какие-нибудь отличия. Убедившись, что их нет, облегченно вздохнул. После этого открыл дверцу и забрался внутрь. Теперь можно было и расслабиться. Включил радио и попытался поймать любимую волну. Казалось, все радиостанции словно сговорились. Крутили немецкие мелодии, Игорь выругался.

Он открыл бардачок и запустил руку в поисках любимых сигарет. И тут его взгляд привлек бегущий к машине человек в сером плаще с надвинутой на глаза широкополой шляпой. За ним держа пистолеты, неслись какие-то странные люди. Преследуемый остановился, выхватил из кармана оружие и выстрелил.

— Кино снимают, — прошептал Ермилов.

Преследователи выстрелили, и человек начал падать. Шляпа слетела, и Игорь узнал его.

Петр Гиль вовремя отказался от преследования. Пробежав несколько метров, он остановился. Поднял с земли уроненный браунинг. Прокричал Батурину, что возвращается к Ленину. Тот на мгновение обернулся и махнул рукой, дескать, поступай, как знаешь.

Владимир Ильич лежал около машины. Рука его касалась шей. Другая была прижата к боку.

— Поймали его? — спросил только Ульянов.

Шофер удивленно поглядел на вождя.

Ермилов остановил машину возле Чистых прудов. Он выбрался из автомобиля и направился к водной глади. Минут пять стоял, вглядываясь в свое отражение. Затем вытащил из кармана капсулу с ядом. Размахнулся и зашвырнул, как можно дальше в пруд. Игорь не мог выстрелить отравленными пулями в Ильича. То, что Фанни Каплан стреляла в вождя именно такими, была всего лишь ложью, придуманной, чтобы как-то оправдать скоропостижную смерть Ленина. Нет, тут явно было что-то другое.

Игорь попытался отыскать взглядом лавочку, на которую можно было присесть, но не обнаружил. Здесь можно было только гулять. Педантичная чистота вдруг стала раздражать. Что-то в истории пошло не так. Он понял это, когда признал человека, которого сначала преследовали, а затем хладнокровно застрелили. Это лицо Игорь видел не раз. Ермилов с уверенностью мог даже сказать как того звали. Путешественник вытащил из кармана пальто, найденного в багажнике автомобиля, пачку сигарет и закурил.

— Убитого, — прошептал Игорь, выпуская колечко дыма в холодное осеннее небо, — звали Ермилов Игорь…

Он недоговорил. В его сторону, как-то странно посмотрела женщина.

— Нужно где-то спрятаться, — прошептал Ермилов.

Он направился к автомобилю. Забравшись внутрь, открыл бардачок. В глубине обнаружил записку с адресом. Выругал себя того за беспечность.