10

Несколько миль Калеб шел быстрым галопом, держась естественных укрытий и внимательно наблюдая за местностью. Они преодолели несколько мелких и три больших ручья. У четвертого большого ручья он остановился, сверился с компасом и повернул на запад, к горам, выраставшим впереди.

Горы приближались, природа оставалась прежней. Слегка холмистая местность была покрыта сочной травой, попадались перелески из осин и сосен, а вдали сверкали снежные вершины. Постепенно стало ясно, что облюбованный Кале-бом ручей глубоко вдавался в горную цепь. С обеих сторон все выше поднимались поросшие лесом горы, долина сужалась в некоторых местах до мили. Иногда лес спускался вниз, отвоевывая себе пространство у луговых трав.

Калеб пустил лошадь легким галопом — этим аллюром он ездил даже тогда, когда шкура лошади лоснилась от пота и пена выступала на холке и боках. Горные лошади дышали глубоко, но без натуги. Арабским красавцам было тяжелее выдерживать этот аллюр. Дав дышала шумно, жадно хватая воздух и сильно раздувая ноздри. Но она не отставала, побуждаемая одним лишь голосом Виллоу, которая негромко разговаривала с ней и, наклонясь к уху, ободряла ее.

Виллоу показалось, что прошла целая вечность до того момента, как Калеб позволил лошадям перейти на шаг. Но диктовалось это не добротой, а необходимостью. Горы подступали все ближе, их путь становился все круче, и другой аллюр был бы равносилен смертному приговору. К счастью, до драматической развязки пока дело не дошло.

— Слезайте, — сказал Калеб, показывая Виллоу пример. — Мы поменяем лошадей. Прогуляйтесь в кусты, если есть необходимость. Другого шанса у вас не будет до полной темноты.

Виллоу беспокоилась не так о себе, как о лошади. Едва встав на ноги, она отпустила подпругу и сняла с Дав седло, чтобы ей было легче дышать.

Калеб увидел, как хлопочет Виллоу, и направился к Дьюсу.

— Наденьте седло на Измаила, — сказал он, снимая тяжелое седло. — Нам предстоит путь более тяжелый, чем мы прошли.

Виллоу остановилась и недоверчиво посмотрела на Калеба.

— Разве мы не оторвались от них?

— Нет. Я выбрал кратчайший путь, какой знаю, чтобы выйти из этой долины. Но они наверняка тоже знают его. Я не могу гарантировать, что мы минуем водораздел раньше, чем они нас догонят. Нам остается только гнать и гнать. Но ваши лошади непривычны к высокогорью. А лошади индейцев привычны.

— Мы ведь двигались на юг?

Калеб кивнул.

— Команчи направились на юг, — сказала она.

— Наверняка.

— А что, если мы врежемся в них, прежде чем свернем к перевалу?

— Тогда нам явно не повезет.

Виллоу закусила губу.

— А если мы опередим их, тогда все кончится благополучно?

— Если они не придут к перевалу первыми.

— Но как они узнают, какой маршрут мы избрали, если не будут следовать за нами?

— Это единственный приличный перевал на шестьдесят миль вокруг, — сказал Калеб. — Даже пьяный команчи может вычислить, куда мы движемся. Вверх по ручью в десяти милях отсюда есть место, где еще один южный маршрут соединяется с тропой к перевалу. Мы должны обогнать их до той развилки.

Виллоу прикрыла глаза. Десять миль! Ее лошади не смогут пробежать еще десять миль. Арабские скакуны чувствовали себя на высоте гораздо хуже горных лошадей Калеба, хотя несли груз значительно меньший.

Калеб сдернул багажное седло с Дьюса и надел на него седло для верховой езды.

— Проблема в том, что, если мы поедем быстрее, мы начнем терять кобыл. Измаил выносливее, поэтому езжайте на нем. Если кобылы не смогут выдержать темп, придется смириться с этим. — Калеб пронзил Виллоу взглядом золотых проницательных глаз. — Скажите мне, Виллоу… Если надо будет решать, что выбрать: смерть или оказаться у ко-манчей… Что вы предпочтете?

Виллоу вспомнила липкие, масляные глаза Девяти Пальцев. К ее горлу поднялась тошнота.

— Смерть, — ответила она без колебаний.

Калеб внимательно посмотрел на Виллоу. Она выдержала его взгляд.

— Что же, вы сделали свой выбор, — низким голосом сказал Калеб. — В любом случае вам грозит скорая смерть. Белые женщины живут у команчей не более нескольких месяцев, особенно блондинки. Желтые волосы — предмет вожделений слишком многих мужчин. Но выбор за вами.

Виллоу отвернулась, ничего не сказав. Да и что она могла сказать?

Когда она вернулась из леса, лошади были оседланы. Дав все еще тяжело дышала, но пот на ней постепенно подсыхал. Калеб стоял возле Измаила, собираясь помочь Виллоу взобраться на него.

— Это излишне, — сказала Виллоу. — Я могу это сделать сама.

— Я знаю.

Калеб сложил ладони, образовав искусственное стремя. Она наступила на них и мгновенно оказалась в седле. Виллоу почувствовала, как ладонь Калеба погладила ей икру. Ласка была столь кратковременной, и Калеб отвернулся так быстро, что в следующее мгновение она усомнилась, было ли это на самом деле или ей просто показалось. Тем более, что лицо Калеба было очень мрачным.

— Калеб!

Он повернулся к ней.

— Что бы ни случилось, — порывисто сказала она, — не вините себя. Вы предупреждали меня в Денвере, что мои арабские скакуны не потянут в горах. Вы были правы.

Калеб сделал шаг к сидевшей в седле Виллоу и хрипло сказал:

— Наклонитесь.

Когда она выполнила эту просьбу, он коснулся длинными пальцами ее щек, на мгновение задержал ее лицо и быстро, жгуче поцеловал ее.

— Ваши лошади проявили себя великолепно. — Они просто молодцы, — сказал Калеб, обжигая рот Виллоу своим дыханием. — Как и вы… Езжайте сразу за мной, голубушка. Это замечательные кобылы, но не стоит умирать из-за них.

Прежде чем Виллоу собралась с ответом, Калеб отпустил ее и вскочил в седло. Он натянул повод и послал крупную лошадь в галоп. К удивлению Калеба, даже без понуждений Измаила кобылы заняли свои места и, подобно мустангам, пошли рядом с ним. Если они отставали, Виллоу обращалась к ним с ласковыми словами, в ответ на которые они водили ушами и ускоряли шаг.

Много раз на протяжении десяти миль Калеб слышал голос Виллоу. Кобылы откликались на ее слова, прилагая все усилия, чтобы выдержать этот изматывающий темп. Позади оставалось все больше миль, и Калеб поймал себя на том, что молится, чтобы лошади выдержали, ибо он только сейчас понял, почему Виллоу отказалась расстаться с ними. Между Виллоу и этими лошадьми существовала какая-то невидимая связь. Ради Виллоу они готовы были загнать себя до смерти, хотя ни разу ни кнут, ни шпоры не касались их шелковистых боков.

— Почти добрались, — сказал Калеб, поворачиваясь в седле, чтобы увидеть Виллоу. — Видите эти деревья? Нам осталось только…

Горную тишину расколол звук выстрела: Дьюс споткнулся и упал. Калеб схватил ружье и выпростал ногу из стремени. Один за другим прозвучали еще три выстрела, затем восстановилась тишина. Ее нарушал лишь топот копыт проносившихся мимо арабских скакунов. Калеб нырнул за поваленное дерево, когда громыхнул четвертый выстрел.

Виллоу резко натянула поводья и развернула Измаила, так что огромные комья глины полетели у него из-под копыт. Не было времени размышлять или строить планы, не было ничего, кроме мысли, что Калеб остался там, где его ждет верная смерть. Виллоу наклонилась к взмыленной шее Измаила и направила его назад к Калебу, заклиная жеребца не подвести. Когда Измаил оказался рядом с поваленным деревом, Виллоу крикнула:

— Садитесь сзади меня!

Держа ружье в правой руке, Калеб вскочил с земли, словно горная кошка. Он схватился за луку седла свободной рукой и запрыгнул на жеребца сзади Виллоу. Несмотря на увеличившуюся нагрузку, Измаил, сделав три широких шага, перешел на прежний аллюр.

Виллоу ожидала, что будет ливень пуль, однако не было слышно ничего, кроме барабанной дроби копыт, когда Измаил проносился мимо пришедших в замешательство кобыл, увлекая их за собой. Рядом появился резвый Трей. Когда Калеб посмотрел назад, Дьюс был уже на ногах и несколько неверным шагом следовал за своим товарищем.

Раздался выстрел, заставив Виллоу съежиться, прежде чем она поняла, что стрелял Калеб.

— Бери вправо! — закричал он.

Виллоу мгновенно пустила жеребца вправо. Едва Измаил успел свернуть в сторону, как просвистели пули, подняв пыль в том месте, где он находился несколько мгновений назад.

— Быстро на вершину этого холма, пока они перезаряжают! — скомандовал Калеб.

Пригнувшись к взмыленной шее Измаила, Виллоу отдала негромкий приказ возбужденному жеребцу. В ответ тот прибавил скорости, несмотря на крутизну подъема и немалый вес двух всадников.

— Я соскочу у этих валунов, — сказал Калеб. — Гони лошадей в лес. Слышишь меня?

— Да! — ответила Виллоу громко.

— Ну, еще сотню ярдов, — пробормотал Калеб, вглядываясь в россыпь валунов впереди. — Еще совсем немного, мой гнедой дьявол!

Атакуя крутой склон, Измаил из последних сил вгрызался подковами в почву, и комья земли летели у него из-под копыт. Когда жеребец достиг вершины холма, его дыхание напоминало стон.

Калеб соскочил с седла и побежал по земле, держа в руке ружье. Он укрылся за валунами, и сразу же в четырех футах пуля отрикошетила от гранитной глыбы. Последовало еще три выстрела, но они оказались менее удачными, и Калеб не смог определить, куда легли пули.

— Слишком вы горячитесь, ребятки, — прошептал Калеб. — Нужно уметь выждать и хорошо прицелиться… Тем более, если у вас однозарядные ружья.

Следуя собственному совету, Калеб облюбовал одну из семи открывшихся целей. Через пару мгновений он нажал на спусковой крючок, тут же услышал возглас удивления и боли и увидел, как один из команчей взмахнул руками и упал с лошади. Остальные шестеро бросились врассыпную, ища укрытия на лугу. Калеб привстал и сделал несколько выстрелов, понимая, что лучшего шанса сократить их численное преимущество у него не будет.

Но расстояние между ними было не менее пятисот ярдов и с каждой секундой увеличивалось. В конечном итоге Ка-лебу удалось поразить еще двух человек, прежде чем он снова вынужден был укрыться за валунами. Он мысленно посчитал, сколько у него осталось пуль. Пять. Ему придется оставшихся в живых бандитов подпустить поближе и расправиться с ними с помощью револьвера. Он, по крайней мере, мог перезарядить револьвер, поскольку в поясе имелись для него запасные пули. А когда они кончатся, придется пустить в ход всегда находящийся при нем нож.

Калеб невесело улыбнулся своим мыслям. Бандиты, конечно, были жадными и нетерпеливыми, но они не были круглыми идиотами. Они не будут действовать ему на руку Они либо дождутся темноты, чтобы затем атаковать его, либо рассыплются и набросятся на него с разных сторон. К тому же они вполне могут получить подкрепление. Численность, время, местоположение — все было на стороне бандитов, которые устроили засаду на пути к единственному в округе перевалу.

Сверху донеслось звонкое ржанье Дьюса, на которое отозвался Трей. Подобно арабским лошадям, они росли вместе и не любили разлучаться друг с другом. Прихрамывая, Дьюс трусил вверх по склону, несмотря на пулевую рану, которая краснела у него на груди.

Калеб мечтательно подумал о патронах, которые находились в багажной сумке на спине Дьюса. У него возникла идея добыть их, но затем он отбросил ее. Если он попробует свистом подозвать Дьюса, бандиты догадаются, что ему нужны боеприпасы, и застрелят Дьюса на дальних подступах. Если Калеб сам направится к Дьюсу, бандиты прикончат его. Лошадь находилась на расстоянии сотни ярдов от валунов, и никакого другого укрытия, кроме травы, здесь не было.

Калеб понаблюдал за тем, как Дьюс скрылся в перелеске, и вновь переключил внимание на бандитов. Среди них не было никакого движения. Бандиты притаились на земле, используя малейшие неровности. Калеб стал методично осматривать поле, отмечая предметы, способные послужить укрытием, и оценивая расстояние.

Когда Дьюс доковылял до своего товарища, Виллоу взялась за повод и постаралась словами успокоить напуганное животное. Как только Дьюс позволил ей, она отстегнула багажные сумки, зная, что в них Калеб хранит боеприпасы. Ей хотелось ослабить подпругу, чтобы Дьюсу легче дышалось, но она побоялась, что лошадь взбрыкнет и понесет.

Дьюс был слишком возбужден, чтобы позволить Виллоу как следует рассмотреть рану, но все же она увидела достаточно. Рана была неопасная. Опасение вызывала опухоль на передней левой ноге. Виллоу усомнилась, что Дьюс будет способен нести на себе всадника, тем более такого тяжелого, как Калеб.

Калеба не могли нести и кобылы, во всяком случае, сейчас. Они все еще тяжело дышали, тряслись и едва не падали. Измаил был нагружен сполна. Равно как и Трей, который из всех лошадей был в наилучшей форме.

«Перестань думать о лошадях, — сурово сказала себе Виллоу. — Ты ничего сейчас не сможешь сделать для них. Зато ты сможешь отнести Калебу патроны».

Виллоу быстро заглянула в багажные сумки и нашла пять коробок с боеприпасами. Две из них содержали гильзы для дробовика. В трех остальных были патроны, но разного калибра. Она не знала, какой подойдет для его ружья и револьвера. Кроме того, там был бинокль, компас и прочие необходимые вещи. Не зная, что именно нужно Калебу, Виллоу в конце концов решила взять все. Она схватила багажные сумки, водрузила их на плечи, взяла дробовик и осторожно двинулась к опушке леса. Калеб находился в сотне футов от нее примерно на той же высоте, к нему вела неглубокая канава. Добросить до Калеба ящик патронов, тем более сумки, она не могла. Но если она попробует быстро проползти, она окажется на виду всего лишь на несколько секунд.

— Калеб, — позвала она негромко. — Я приближаюсь сзади.

Он повернулся, собираясь сказать ей, чтобы она не делала такой глупости.

Но было поздно. Она уже ползла к нему под прикрытием мелкой канавы, которая не могла полностью скрыть ее.

Калеб быстро повернулся и открыл стрельбу по тем точкам, где бандиты нашли убежище, не давая им подняться, пока Виллоу ползла. Поняв его замысел, Виллоу вскочила на ноги и побежала в валунам. Едва она приземлилась рядом с Калебом, как за валунами застучали пули.

— Дурочка! — в сердцах закричал Калеб. — Тебя могли убить.

— Я… — она задохнулась, хватая ртом воздух. Сказывалась высота, усталость и пережитый страх.

Калеб взял короткоствольный дробовик из рук Виллоу, направил его в сторону бандитов и стал ждать. Когда там зашевелились, он выстрелил из обоих стволов. Он не думал, что убьет кого-то на таком расстоянии, но шкуру крупная дробь может им попортить. В крайнем случае, команчи в течение пары минут будут бояться поднять голову.

Калеб открыл багажную сумку и достал ящик с патронами. Он быстро перезарядил дробовик, выстрелил, снова перезарядил и оглянулся. Виллоу вынула и открыла еще два ящика и пыталась сообразить, как зарядить ружье. Как ни хотела она скрыть, но руки у нее тряслись.

— Я сам сделаю это, — сказал Калеб. — Возьми дробовик и садись спиной ко мне. Если увидишь, что кто-то пытается подобраться, не теряй времени на то, чтобы мне сказать, а сразу стреляй.

Виллоу кивнула и взяла дробовик, обрадовавшись тому, что может чем-то занять свои руки. Она села, скрестив по-турецки ноги, и стала смотреть по сторонам, втайне надеясь, что ей не придется увидеть подползающего человека.

«Это не люди, это двуногие койоты».

Виллоу повторила про себя сказанные Калебом слова и продолжила наблюдение. Боковым зрением она видела, как Калеб с поразительной быстротой зарядил ружье, и вела счет патронам.

— Ты представляешь собой армию из одного человека, — сказала она.

— Я думаю, что бандиты того же мнения, — жестко улыбнувшись, сказал Калеб. — Они были уверены, что возьмут меня, когда я расстреляю патроны… Но так долго продолжаться не может. Рано или поздно они найдут кого-нибудь, кто продаст им автоматические ружья. Тогда цивилизованным людям придется очень несладко.

Вновь перезарядив ружье, Калеб сменил позицию, расположившись в проеме между двумя валунами, откуда было удобно вести наблюдение. Жилистые, некрасивые, до не правдоподобия маленькие лошади бандитов бродили по лугу и паслись, не обращая внимания на пальбу.

— В каком состоянии Дьюс?

— У него нечто вроде ожога на груди. И еще опухла передняя левая нога, наверное, он подвернул ее, когда упал. Я боюсь, что он не сможет везти человека.

— Кровь сильно идет?

— Нет.

— А другие лошади не пострадали?

— Кобылы выдохлись, — сказала Виллоу как можно более безразличным тоном. — Они какое-то время еще смогут идти, но…

Большая рука мягко сжала ее плечо.

— Как Измаил?

— Он устал, но еще достаточно силен, чтобы везти меня туда, куда я скажу.

— Великолепный жеребец, — сказал Калеб с восхищением. — Я теперь понимаю, почему Вулф так влюблен в мустангов.

— Что ты имеешь в виду?

— Мустанги произошли от испанских лошадей, которые являются потомками арабских. Не надо судить о мустангах по этим пони. Это такие же ублюдки, как и их хозяева. Мустанги выносливые, дьявольски выносливые. Дай им охапку сена и самую малость воды — и они будут покрывать по сто миль в день в течение многих недель.

Говоря это, Калеб достал из сумки бинокль. Он стал методично осматривать пространство перед собой, вглядываясь в каждую травинку, каждую тень, в каждый подозрительный предмет, фиксируя малейшие передвижения. Отрываясь от бинокля, он мысленно отмечал местоположение каждого из бандитов.

С помощью бинокля Калеб удостоверился в том, что и подозревал: команчи расположились таким образом, что было мало шансов проскользнуть мимо них к перевалу, тем более с семью уставшими лошадьми.

Повернувшись, Калеб стал с помощью бинокля изучать местность позади себя, пытаясь отыскать возможный выход или подкрадывающихся бандитов. Ни того, ни другого он не обнаружил. Однако его мозг неотступно сверлила какая-то неясная мысль.

— Отцовский журнал, — внезапно осенило его. — Что?

— Поменяйся со мной местами.

Виллоу заняла место Калеба.

— Если заметишь внизу движение, стреляй, — сказал он.

Пока Виллоу присматривала за бандитами, Калеб вынул из багажной сумки отцовский журнал и стал его быстро перелистывать. Он изучил одну страницу, затем другую, снова вернулся к первой, после чего перевел взгляд на вершины, поднимающиеся над валунами.

— Есть еще перевал, — негромко сказал Калеб. — Он чертовски трудный, одиннадцать тысяч футов с лишним, но проходимый для лошадей.

— А команчи знают о нем?

— Сомневаюсь. Отец отмечает, что, когда он проходил по нему, было видно, что им давно никто не пользовался… Когда у индейцев еще не было лошадей, искать другой перевал означало потерю времени.

Тишину нарушил одиночный выстрел и свист пули, ударившей о загораживающий их валун. Виллоу невольно вздрогнула и негромко охнула.

— Все в порядке, — сказал Калеб, откладывая журнал и устраивая поудобнее ружье. — Они просто хотят знать, не заснули ли мы еще здесь.

Ружье дернулось от выстрела, и Виллоу снова вздрогнула. Еще не утихло эхо, как Калеб выстрелил второй раз и третий, целясь в те места, где он заметил бандитов в бинокль. В промежутке между выстрелами он загонял в патронник патрон, мысленно благодаря Винчестера, создавшего оружие, которое можно заряжать почти так же быстро, как и стрелять из него.

Несколько сдавленных вскриков сказали, что его пули достигли цели. Он продолжал стрелять до тех пор, пока один из бандитов не выдержал и не бросился искать более надежное укрытие. Тщательно прицелившись, Калеб снова выстрелил. Бежавший сделал шаг и упал лицом вниз. Больше он не шевельнулся. В ответ прозвучали два выстрела. Только два. Остальные команчи не слишком спешили получить награду за скальп Калеба.

Грохот расколол тишину. Виллоу не сразу сообразила, что это был не выстрел, а удар грома. Она не успела перевести дыхание, как поток воды обрушился с неба, знаменуя начало послеобеденной грозы. Дождь лил как из ведра, и на расстоянии сотни футов ничего не было видно.

— Бери дробовик и беги к лошадям, — сказал Калеб, стреляя в сторону бандитов, чтобы им неповадно было решиться на приступ под прикрытием дождя.

— А ты?

— Беги! — скомандовал он.

Виллоу побежала.

Позади нее звучали выстрелы Калеба, однако, когда она увидела перед собой лошадей, Калеб уже догнал ее.

— Понаблюдай за бандитами, — бросил он.

Сам он в это время снимал с Дьюса седло для верховой езды. В течение некоторого времени он прикидывал, какую из кобыл использовать в качестве вьючной лошади, но, посмотрев на их понурые головы и пену на морде и на боках, которую не смыл даже дождь, понял, что они более измотаны, чем Дьюс. Действуя очень быстро, он переложил часть груза в багажные сумки позади седел для верховой езды. После этого груз у Дьюса составил не более тридцати фунтов, что было ему вполне по силам.

Калеб натянул на себя куртку и помог Виллоу сесть на Измаила.

— Подъем будет крутой и страшно тяжелый, — сказал он низким голосом. — Не отвлекайся, даже если Дьюс и кобылы не выдержат.

Закусив нижнюю губу, Виллоу кивнула.

Калеб протянул руку, потрепал ее по щеке, и Виллоу под дождем ощутила тепло его пальцев. Затем он сел на Трея.

— Я не собираюсь останавливаться до самого перевала, — сказал он. — Нам нужно добраться до него засветло.

Не дожидаясь ответа Виллоу, Калеб пришпорил Трея и исчез за пеленой дождя. Остальные лошади двинулись за ним. Замыкал шествие прихрамывающий Дьюс.

Через тридцать минут Виллоу перестала прислушиваться к тому, не гонятся ли за ними команчи, и оглядываться назад. Через час она перестала проверять, следуют ли за ней ее кобылы. Пока что они не отставали, но Виллоу не знала, на сколько их хватит. Несмотря на медленный шаг, они дышали так, словно несколько часов шли рысью. Как и предсказывал Калеб, Дьюс, несмотря на больную ногу, шел неплохо и обошел шедшую последней кобылу.

Они все время круто поднимались вверх, настолько круто, что Виллоу не могла вспомнить, когда в последний раз она видела впереди ровную землю. Виллоу испытывала попеременно то головную боль, то головокружение. Ей пришлось бояться уже не за лошадей, а за себя. Все чаще среди сосен и осин появлялись темные силуэты елей. Виллоу вглядывалась сквозь завесу воды, чтобы найти Калеба, который казался сейчас единственной реальностью в мире цвета дождя.

Периодически грохотал гром, но теперь он уже не пугал Виллоу. Постепенно крутизна несколько уменьшилась, и они вступили в поросшую густой травой долину. Посреди поляны несся бурный ручей, окаймленный кустарниками. Калеб пересек его и поехал вдоль ручья вверх по течению. Снова начался крутой подъем, замедливший и без того небыстрое продвижение.

На одном из самых крутых участков Калеб спешился. Виллоу последовала его примеру, желая дать Измаилу передышку Однако, пройдя тридцать футов, она почувствовала сильное головокружение и опустилась на колени.

Из стены дождя появился Калеб, поднял и обнял ее.

— Тебе нужно ехать, голубушка. Ты не привычна к такой высоте.

— Мне не было плохо… до такой степени… в Денвере, — хватая воздух ртом, проговорила Виллоу.

— Денвер на четыре тысячи футов ниже. Здесь высота почти две мили.

Виллоу ошеломленно посмотрела на Калеба.

— Тогда неудивительно, что мои лошади…

— Да, — сказал Калеб. — И тем не менее они продолжают идти… Как и ты.

Виллоу вдруг обнаружила ссадину у него на лбу.

— Ты ушибся!

— Ничего страшного. Ты чувствуешь себя гораздо хуже, хотя у тебя нет никаких ссадин.

Обеспокоенность, отразившаяся в карих глазах Виллоу, сменилась столь же явным облегчением. Тронутый этим, Калеб еще крепче прижал ее к себе. Давно, очень давно о нем никто не беспокоился.

— Спасибо, — сказал он наконец.

— За что?

— За то, что вернулась ко мне, когда вокруг свистели пули и многие мужчины спасовали бы… За то, что хватило ума захватить багажные сумки с патронами и мужества принести их мне… За то, что смеешься, когда другие женщины плакали или рычали бы на меня… За то, что ты хороший дорожный компаньон.

На мгновение глаза Виллоу широко раскрылись; в следующее мгновение она вновь почувствовала головокружение и отвела взгляд от глаз Калеба. Пламя, трепетавшее в светло-карих глазах, способно было разогреть ее почище любого костра.

— Ты так добр ко мне, — сказала она хрипло.

— Не могу сказать, что я добрый человек.

— Нет, ты добрый. Я знаю, что причинила тебе много хлопот… Из-за моего упрямства и моих арабских лошадей ты вынужден все время рисковать жизнью. — Виллоу устало улыбнулась и взглянула на него из-под ресниц. — Поэтому, когда мне хочется хныкать, я думаю, что было бы со мной без тебя, и держу свой рот на замке.

Калеб засмеялся и снова крепко прижал ее к себе. Он слышал ее прерывистое дыхание, ощущал прильнувшее к нему девичье тело и старался не думать о человеке по имени Рено.

«Эта женщина слишком хороша для такого проходимца, как Метью Моран».

Едва придя в голову, мысль эта тут же выкристаллизовалась и обрела форму принятого решения. Обладая такими качествами, как мужество, верность, страсть, Виллоу заслуживала лучшей судьбы, чем принадлежать человеку, который соблазнял и бросал молоденьких девушек. При ее чувственности ей нужен был не такой мужчина, который оставил ее одну так надолго, что она разучилась целоваться.

Но не отвечать на ласки. Это она не забыла. Воспоминания о ее безудержной страсти и податливом, знойном теле пробуждали томление и неукротимое желание в Калебе.

«Ни одна женщина, любившая другого мужчину, не способна так отвечать на ласки — быстро, безоглядно. Она станет моей, прежде чем снова увидит своего возлюбленного Я соблазню и настолько увлеку Виллоу, что когда Рено умрет она обратит свои чувства ко мне и не будет оплакивать человека, который не стоит и одной ее слезинки

Она не сможет любить его. Просто не сможет»

Калеб нагнулся и ртом поймал рот Виллоу, скрепляя таким образом немую клятву поцелуем. Этот поцелуй не был похож на дружеский, он был нежный и в то же время страстный. У Калеба возникло ощущение, что он погрузился в Виллоу, что он пьет глотками ее душу Когда он наконец оторвал голову, дрожь колотила Виллоу Калеб подвел ее к Измаилу и посадил в седло. Взгляд, который он бросил на нее, был столь же пронзительным, как и поцелуй

— Держись поближе ко мне, — грубовато сказал он

Не дожидаясь ответа, Калеб отвернулся. Он взобрался на Трея и направил лошадь к верховьям ручья, прокладывая путь к далекому проходу через бастионы гор, которому его отец дал название Черный Перевал

С невидимых вершин со стоном и свистом екал ветер вздымая длинные гривы лошадей. Калеб знал, что их ожидало за перевалом, ибо его отец был влюблен в высокогорные долины, которые вели вниз, образовывая лестницу Этот путь

Был известен белым, через него было легче преодолеть горы, чем через Черный Перевал. О боковых долинах, ведущих к Черному Перевалу, белые не знали. Даже индейцы избегали их, потому что дичь можно было найти и в более доступных местах. Древние племена, однако, использовали перевал в силу каких-то своих причин. Никто не знал, что это были за причины, но так или иначе этот путь сохранился, словно напоминая о людях, которые умерли в незапамятные времена.

Калеб свернул в сторону от ручья; бобры устроили ряд запруд, погубили сосны и изгрызли осины на тысячу футов вокруг, превратив луг в мелкое озеро. Сюда впадали несколько ручьев. Через несколько миль начиналась другая долина.

Наконец запруды бобров остались позади. Луг сузился до пятидесяти ярдов в ширину, затем до сорока, до десяти. Тропа карабкалась вверх, а ручей прокладывал себе путь внизу через скалы. Лес поредел, уступил кустарникам, но затем вновь появился, когда они дошли до новой долины, где снова могли двигаться рядом с ручьем.

Затем опять начался подъем. Горы все теснее обступали Калеба и Виллоу с обеих сторон. Земля летела из-под копыт лошадей. Лес здесь был густой, но Калеб как-то умудрялся находить проходы в завалах деревьев и в осинниках, где трудно было пройти даже человеку, не говоря уж о лошадях. Ручей журчал все более шумно, дорога поднималась все круче.

Калеб всякий раз сверялся с компасом, встретив впадающий сбоку ручей, лента которого может вывести к другой долине, лежащей выше, а затем — к долине, лежащей еще выше, пока не будет достигнут водораздел.

Больше не было видно сосен, росли лишь пихты, ели, осины, а в низинах и образованных движением лавин оврагах — еще и низкорослые ивы. Калеб ощущал все большую открытость пространства. Расступались и незаметно исчезали небольшие вершины, по мере того как лошади все выше взбирались по хребту. Его отец говорил, что вид с вершины поражает, как и сама высота. У Калеба не было возможности проверить отцовское наблюдение. Дождь не прекращался ни на минуту, ограничивая обзор несколькими сотнями футов.

На отдаленных невидимых вершинах плясали молнии, и удары грома низвергались оттуда вниз. Оглушительная канонада напоминала мощные взрывы, перемежаемые ружейной пальбой. Опустив головы, прижав уши, лошади тяжело продвигались в этом грохоте, лапы елок хлестали их по мокрым бокам. Лес защищал их от резкого ветра, но не от всепроникающего колючего дождя, временами переходящего в мокрый снег.

Вакханалия дождя, грохота и молний не утихала ни на минуту; Виллоу вдруг сделалось страшно, и она вскрикнула, но ее голос потонул в шуме грозы. Воздух был настолько разрежен, что ей было трудно дышать, даже неподвижно сидя на Измаиле. Руки немели от влаги и холода.

А тропа поднималась все выше. Мокрый снег постепенно превращался в пушистые белые хлопья, которые кружились и плясали на ветру. Удары грома звучали все реже и тише, пока не перешли в негромкое рокотание. Снег продолжал падать, и слой его на земле достигал щиколоток. Ручей приобрел темный, маслянистый оттенок.

Калеб сверился с компасом, повернул Трея влево и начал затяжной подъем по диагонали склона. Казалось, заброшенная древняя тропа, укрытая свежим снегом, поблескивает по-иному, чем обычная заснеженная дорога. Калеб посмотрел на едва различимую тропу, уходящую к низким облакам, и подумал, хватит ли у лошадей сил добраться туда.

Первыми исчезли осины, затем ели и пихты, и с достигнутой высоты лес стал казаться черно-белым окаймлением низин и оврагов, находящихся на тысячу футов ниже Калеб и Виллоу оказались подвешенными между свинцовым небом и белоснежной землей. Завеса из снега струилась, то скрывая, то вновь открывая ландшафт. Далеко внизу ручей вился черной лентой по узкому отвесному, запорошенному снегом оврагу

Порывы ветра относили в сторону падающие хлопья, разгоняли облака, скрывающие вершину перевала. Калеб впервые различил цель их восхождения. Однако нужно было пройти по крайней мере еще не меньше мили, еще около тысячи футов карабкаться по крутой скале, чтобы достигнуть наконец места, где растаявший снег побежит на запад, а не на восток.

Калеб остановился и спешился. Измаил и Дьюс находились в двухстах футах от него. Кобылы значительно отстали. Двух последних не было видно за завесой снега. Когда порывы ветра разогнали снежную мглу, внизу, на расстоянии мили, стало видно, как они, выбиваясь из последних сил, медленно карабкались вверх.

Измаил, преодолев последние ярды, приблизился к Трею и остановился, опустив голову, натужно дыша, жадно хватая разреженный воздух. Калеб помог Виллоу слезть, поддерживая ее одной рукой и в то же время ослабляя подпругу седла. Когда ветер затихал, от лошадей валил пар и слышалось их хриплое, тяжелое дыхание.

— Я пойду пешком, — сказала Виллоу.

— Нет.

Калеб посадил Виллоу на Трея и привязал длинной веревкой Измаила к седлу Трея. Он пошел впереди, ведя за повод своего жеребца. Оглянувшись назад, Виллоу увидела следующего за ней Измаила, прихрамывающего за ним Дьюса и вознесла молитву, чтобы отставшие кобылы смогли дойти.

Подъем был все круче, снег все глубже, и Калеб нередко проваливался в него по колено. Не легче было идти и лошадям. Через каждые сто футов Калеб останавливался и давал им отдохнуть. Даже Трей был основательно измотан. Он дышал словно после быстрой и продолжительной гонки. У Виллоу надрывалось сердце, когда она слышала его надсадное дыхание. И, несмотря на головную боль и тошноту, она решила спешиться.

— Оставайся в седле, — кратко сказал Калеб. — Трей гораздо крепче тебя.

Слова Калеба разделяли паузы, во время которых он жадно вдыхал воздух. Он был привычен к высоте, но здесь было свыше одиннадцати тысяч футов. Разреженный воздух и многодневная езда вымотали его так же, как и лошадей.

К тому времени, когда они достигли последней крутой скалы, Калеб останавливался каждые тридцать футов, чтобы немного успокоить дыхание, а лошади растянулись по трассе на несколько миль. В облаках появились просветы. Вдали блеснули золотые лучи, и предвечернее солнце осветило долины между окутанными облаками вершинами.

Трей остановился с опущенной головой. Воздух со свистом вырывался из его легких, бока раздувались словно меха; если он и мог пойти дальше, то лишь без Виллоу, каким бы незначительным ни был ее вес. Калеб отпустил подпругу и снял Виллоу с седла. Он повесил себе на левое плечо тяжелые багажные сумки, подхватил Виллоу правой рукой, и они двинулись вверх. Через несколько шагов Калеб остановился и издал пронзительный свист. Трей поднял голову и, с трудом отрывая ноги от земли, двинулся за ним. Ветром сдуло снег, и обнажились голые скалы. Они были темные, почти черные, разрушенные временем и льдом. Еле заметная тропа исчезла, но и без нее было ясно, куда идти. Калеб устремил взгляд на пустынный кряж впереди, закрывающий полнеба. Он едва обратил внимание на редеющие облака и пробивающиеся золотые лучи солнца.

Виллоу попробовала идти самостоятельно. Она сделала двадцать вдохов, шестьдесят, сто… Виллоу думала, что продолжает идти, когда почувствовала, как рука Калеба обняла ее за талию и поддержала. Она поняла, что без его помощи упала бы, и попыталась извиниться.

— Не разговаривай, — хватая ртом воздух, прервал ее Калеб. — Иди.

После трех глубоких вдохов Виллоу сделала еще несколько шагов. Калеб все время находился рядом с ней. Вместе они одолевали вершину, не слыша ничего, кроме собственного громоподобного сердцебиения. Каждые две-три минуты Калеб останавливался и свистом подавал сигнал Трею и Дью-су, которые оторвались от остальных лошадей.

Калеб переложил сумки на другое плечо, снова подхватил Виллоу и возобновил подъем. Он останавливался, чтобы дать обоим передышку, сначала через тридцать шагов, затем через двадцать, но это было недостаточно для Виллоу. Изматывающая езда, неопределенность, бой с команчами и эта умопомрачительная высота истощили ее силы.

Из последних сил Виллоу продолжала идти вперед, стараясь не опираться на Калеба. Но это было невозможно. Без его поддержки она не могла бы даже стоять.

— Почти пришли, — выдохнул Калеб.

Виллоу не ответила. Она была не в состоянии. Каждый шаг передвигал ее лишь на несколько дюймов, она не шла, а спотыкалась.

Калеб посмотрел на остающиеся ярды и вдруг с не правдоподобной ясностью вспомнил слова из отцовского журнала, посвященные Черному Перевалу: «Крутой, суровый и холодный Но этот перевал по силам человеку, который намерен одолеть его. Когда вы достигнете Водораздела, вы увидите бога и услышите пение ангелов, если будете способны слышать что-нибудь, кроме ударов собственного сердца и натужного дыхания».

И вот Калеб и Виллоу на границе с небом, они слышат свои сердца, тяжелое дыхание и пение ангелов. Калеб отнял от Виллоу руку, позволив ей опуститься на землю. Он отбросил сумки, сел рядом и прижал ее к груди.

Виллоу благодарно приникла к Калебу и долго пыталась успокоить дыхание. Она чувствовала, что Калеб баюкает ее, гладит ей волосы и щеки, повторяя, что худшее позади… что они наконец достигли верхней точки. Виллоу прерывисто вздохнула и открыла глаза.

Калеб заметил, как к ней возвращается румянец, и почувствовал невыразимое облегчение и радость. Он развернул Виллоу таким образом, чтобы она могла видеть закат. Облака почти совсем рассеялись, лишь возле самых высоких вершин плыли позолоченные солнцем пушистые тучки. Выпавший снег дружно таял.

— Посмотри, — сказал Калеб, показывая жестом вперед.

Виллоу посмотрела на небольшое пятно снега, сверкавшее под косыми солнечными лучами. Она увидела, как от снега отделилась капля и начала долгое путешествие к морю.

Вода текла на запад, в сторону заходящего солнца.