"Избранное - Романы. Повесть. Рассказы" - читать интересную книгу автора (Спарк Мюриэл, Spark Muriel)

Глава десятая

— Это мистер Годфри Колстон? — осведомился мужской голос.

— Я у телефона.

— Помните, что вас ждет смерть.

— Дамы Летти здесь нет, — сказал Годфри в некотором замешательстве. — Это кто говорит?

— Сообщение для вас, мистер Колстон.

— Кто говорит?

Послышались частые гудки.

Годфри был по-прежнему высок ростом, но за зиму он как-то усох, хотя никакая проверка этого, может быть, и не подтвердила бы. Кости у него были не меньше прежнего, то есть какие выросли, такие и остались, зато связки понемногу стянулись, как оно и бывает с возрастом, и кости поэтому казались непомерными. Тело Годфри претерпело этот процесс в ускоренном варианте, с осени, когда в доме у него появилась миссис Петтигру, до того мартовского утра, до вышеприведенного телефонного разговора.

Он положил трубку и торопливым, учащенным шагом прошел в библиотеку. Миссис Петтигру последовала за ним. Она поздоровела и почти не постарела.

— Кто это звонил, Годфри? — спросила она.

— Какой-то… совершенно непонятно. Он бы вроде должен Летти звонить, но определенно он сказал, что это мне. Я думал, это ей говорят, а…

— Что он сказал?

— Да то же, что и Летти. Только еще «Мистер Колстон, это для вас сообщение, мистер Колстон». Никак не пойму…

— Ну вот что, — сказала миссис Петтигру, — для начала мы, пожалуй, все-таки соберемся с духом, а?

— У вас ключи от буфета при себе?

— При себе, — сказала Мейбл Петтигру. — Что, выпить хотите?

— Кажется, мне бы надо немножко…

— Я принесу. Сядьте.

— Покрепче.

— Сядьте, сядьте. Вот так, молодцом.

Она живо вернулась, энергичная, в черном платье, с недавним росчерком проседи в смоляных волосах. Волосы она основательно подстригла. Ярко-розовые ногти отлакированы, на пальцах два массивных кольца, и поэтому узкая морщинистая рука, протягивающая Годфри стакан бренди с содовой, как бы исполнена древнего великолепия.

— Спасибо, — сказал Годфри, принимая стакан. — Большое спасибо. — Он откинулся в кресле и медленно выпил бренди, поглядывая на нее и словно ожидая, что она скажет и сделает.

Она неподвижно сидела напротив и ничего не говорила, пока он не допил стакан. Потом сказала: — Ну вот что.

— Ну вот что, — сказала она. — Все это одно воображение.

Он пролепетал что-то такое в смысле, что все физические способности еще покамест при нем.

— В таком случае, — сказала она, — именно в таком то есть случае я спрашиваю — вы с вашим поверенным виделись?

Он пролепетал что-то насчет того, что это на будущей неделе.

— У вас с ним назначено, — сказала она. — И назначено на сегодня.

— На сегодня? Кто это — как…

— Это я назначила вам с ним свидание на три часа пополудни.

— Сегодня не выйдет, — сказал Годфри. — Не то самочувствие. Сквозняк у него в кабинете. На будущей неделе.

— Машину трудно вести, возьмите такси. Это же не расстояние.

— На будущей неделе! — гаркнул он: его взбодрило бренди.

Однако же бренди влияет недолго. И за обедом Чармиан спросила:

— Годфри, ты что?

Зазвонил телефон. Годфри вздрогнул и вскинулся. Он сказал миссис Петтигру:

— Не подходите.

Миссис Петтигру сказала с намеком:

— Интересно, миссис Энтони слышала звонок? Боюсь, что нет.

Миссис Энтони слышала чем дальше, тем хуже, и телефонный звонок наверняка не слышала.

Миссис Петтигру вышла в холл и сняла трубку. Вернувшись, она обратилась к Чармиан.

— Это вас, — сказала она. — Фотограф хотел бы прийти завтра к четырем.

— И прекрасно, — сказала Чармиан.

— Между прочим, вы знаете, я завтра в это время не смогу быть.

— Ну и бог с вами, — сказала Чармиан. — Он вас и не собирается фотографировать. Скажите ему, пусть к четырем, это вполне годится.

Миссис Петтигру ушла договариваться, а Годфри спросил:

— Что, еще репортер?

— Нет, фотограф.

— Не нравится мне, что всякие шатаются здесь по дому. У меня сегодня утром и так была большая неприятность. Скажите ему, чтоб не приходил. — Он поднялся из кресла и закричал в двери:

— Алло, миссис Петтигру, пусть не приходит, а? Отставьте его, пожалуйста!

— Поздно спохватились, — сказала миссис Петтигру, усаживаясь на свое место.

В двери заглянула миссис Энтони.

— Чего-нибудь такое было надо?

— Мы весьма надеялись, — громче громкого сказала миссис Петтигру, — спокойно пообедать без помех. Однако же мне, знаете ли, пришлось подойти к телефону.

— Очень это мило с вашей стороны, — сказала миссис Энтони и удалилась.

Годфри продолжал протестовать против фотографа:

— Как хотите, надо его отставить. Все время чужие в доме толкутся.

Чармиан сказала:

— Я ведь недолго пробуду с вами, Годфри.

— Ладно, ладно, — сказала миссис Петтигру. — Спокойно вы еще протянете лет десять.

— Именно, — подтвердила Чармиан. — Вот я и решила переехать в тот суррейский пансионат. Как я понимаю, там все очень благоустроено. И никто зря не обеспокоит. О, как научаешься ценить такие вещи.

Миссис Петтигру закурила сигарету и медленно выпустила дым в лицо Чармиан.

— А тут кто тебя донимает, — пробурчал Годфри.

— И полное раздолье, — сказала Чармиан. — В пансионате я вольна буду принимать, кого мне заблагорассудится. Фотографов и вообще кого угодно…

— Совершенно тебе незачем, — беспомощно возразил Годфри, — переезжать в пансионат, раз тебе стало гораздо лучше.

Миссис Петтигру снова пустила струю дыма в сторону Чармиан.

— К тому же, — сказал он, взглянув на миссис Петтигру, — это нам не по средствам.

Чармиан смолчала, словно тут и отвечать было незачем. В самом деле, и книги ее переиздавались не без прибыли, и ее скромный капитал — хоть он был недосягаем для миссис Петтигру. Возрождение этой зимой интереса к ее романам освежило ее ум. Прояснилась память, и впервые за несколько лет она себя не так уж плохо чувствовала — даже после январского приступа бронхита, когда целую неделю при ней дежурили днем и ночью. Правда, двигалась она по-прежнему с трудом, и почки давали себя знать.

Она смотрела на Годфри, который поедал рисовый пудинг, ничуть — это она была уверена — не замечая, что он ест, и соображала, чем же он так озабочен. Какой же это новой пыткой донимала его миссис Петтигру? Что такого особенного проведала миссис Петтигру о его прошлом и отчего ему так уж надо замолчать это буквально любой ценой? И в чем же все-таки ее долг перед Годфри — где положен предел супружескому долгу? Ей нестерпимо захотелось подальше отсюда, в суррейский пансионат, и она даже подивилась самой себе: ведь всю жизнь томил ее смутный страх оказаться во власти чужих людей, и вернее было мириться с Годфри, чем обрекать себя на неизвестность.

— Покинуть свой дом в восемьдесят семь лет, — почти умоляюще проговорил Годфри, — это ведь и умереть недолго. Да и надобности ни малейшей.

Миссис Петтигру долго нажимала звонок впустую и наконец сказала:

— Ох, ну миссис Энтони совсем оглохла. Ей надо аппарат, — и пошла распорядиться, чтобы миссис Энтони принесла для нее чай и молоко для Чармиан.

Когда она вышла, Годфри сказал:

— У меня сегодня утром было очень неприятное переживание.

Чармиан укрылась за туманным выражением лица. Она ужаснулась при мысли о том. что Годфри, чего доброго, сделает какое-нибудь непристойное признание насчет миссис Петтигру.

— Ты слушаешь, Чармиан? — спросил Годфри.

— Да, о, разумеется. Говори, говори, пожалуйста.

— Тут позвонил этот, который Летти звонит.

— Бедняжка Летти. И как ему не надоест ее мучить.

— Это мне был звонок. Он сказал: «Сообщение для вас, мистер Колстон». И заметь, это никакие не выдумки. Я слышал собственными ушами.

— Да? И какое же сообщение?

— Прекрасно ты знаешь, какое сообщение, — рявкнул он.

— Что ж, я бы к нему отнеслась, как оно того заслуживает.

— То есть?

— Да так попросту, ни больше, ни меньше, — сказала Чармиан.

— Хотел бы я знать, что это за тип. И в чем дело, почему он не дается полиции. Сущее безобразие: платишь налоги такие и сякие, а к тебе, понимаешь ли, вдруг лезет какой-то негодяй с угрозами.

— Чем же он тебе угрожает? — спросила Чармиан. — Он как будто всегда только и говорит, что…

— Да расстраивает же, — сказал Годфри. — Так и удар, пожалуй, может хватить. Вот еще раз такое случится — и я напишу в «Таймс».

— Зачем, ты лучше переговори с миссис Петтигру, — сказала Чармиан. — У нее в избытке жизненной силы.

И вдруг ей стало его очень жалко, его, втиснутого в тесную костную клетку. Она встала и медленно поднялась по ступенькам, цепляясь за перила — теперь полагалось отдохнуть. И соображала, может ли она по совести оставить Годфри разбираться, как знает, с миссис Петтигру. Она ведь и сама могла бы оказаться в очень неудобной ситуации, если бы задолго до старости не озаботилась заранее: не истребила бы все сколько-нибудь опасные бумажки. Она улыбнулась, глядя на свой маленький секретер, с виду столь таинственный и в котором миссис Петтигру не обнаружила никаких тайн, хотя Чармиан знала, что все замки вскрыты. А вот Годфри, что с него взять, он человек неумный.

В конце концов Годфри уступил и согласился поехать к своему поверенному. Миссис Петтигру в общем-то позволила бы ему и другой день, но она испугалась после телефонного звонка. Явно у него ум за разум заходит, а этого-то она не предусмотрела. Пусть-ка он быстренько свидится с поверенным, а то скажут, что его подговорили.

Он сел в машину и уехал. Минут десять миссис Петтигру ловила такси на углу и потом помчалась за ним. Она только и хотела удостовериться, что он у поверенного, только и думала проехать мимо автомобиля Годфри у дверей конторы.

А его автомобиля там и не было. Она велела водителю объехать Слоун-сквер, и нигде не оказалось машины Годфри. Она вылезла и пошла в кафе напротив конторы — села так, чтобы он ее сразу увидел, когда приедет. Но вот уже без четверти четыре, а его нет как нет. Она подумала, может, он по пути к поверенному забыл, куда едет. Помнится, он говорил, что и глазник у него в Челси, и мозолист. Может, он забылся и поехал проверять глаза или скоблить мозоли. Прежде она ему доверяла, и все было в порядке до нынешнего утра; но после этого идиотства насчет телефонного звонка жди теперь чего угодно. Надо же помнить, что ему все-таки почти восемьдесят восемь.

Или он, может, хитрит? И телефонный звонок поутру был от поверенного, как бы не затем, чтобы лишний раз уточнить, а Годфри взял да отменил встречу? И то сказать, не мог же он ни с того, ни с сего вдруг свихнуться, вроде своей сестрицы? Верно, просто решил изобразить слабоумие, чтобы отвильнуть от обещанного.

Миссис Петтигру заплатила за кофе, облачилась в свою бурую беличью шубку и поспешила дальше по Кингс-роуд. У подъезда мозолиста никакой машины не было. Впрочем, он уж, должно быть, уехал домой. Прежде чем повернуть назад, она глянула туда-сюда, и ей показалось, будто возле разбомбленного здания в голубом полусвете стоит знакомая машина. Действительно, это-таки был «воксхолл» Годфри.

Миссис Петтигру осмотрелась опытным глазом. Окрестные дома были все жилые, и укрыться негде, разве что в самих развалинах. Она прошла по запыленным ступеням, мимо неуместного строя обросших грязью молочных бутылок. Взломанная дверь была приоткрыта: она со скрипом подалась и растворилась настежь. Битый кирпич, обнаженный каркас штукатурки — дом виден был насквозь, до задних окон. На сквозняке зашелестела газетная бумага — или это крыса? Она попятилась, снова оказалась за дверями и прикинула, надо ли и сколько придется, сколько она сможет простоять в этом безлюдном проходе — чтобы углядеть, откуда же явится Годфри, откуда он подойдет к своему автомобилю.

Чармиан проснулась в четыре и почувствовала, что в доме пусто. Миссис Энтони уходила теперь примерно в два. Годфри и миссис Петтигру, должно быть, разъехались по своим делам. Чармиан полежала, прислушалась — неужели она и правда одна в доме? Ниоткуда ни звука. Она медленно поднялась, привела себя в порядок и, осторожно перехватывая перила, стала спускаться по лестнице. Когда она дошла до первой полуплощадки, зазвонил телефон. Торопиться она не стала, но телефон звонил и звонил. Она сняла трубку.

— Это миссис Колстон?

— Да, я вас слушаю.

— Чармиан Пайпер — так, или что-нибудь неверно?

— Да-да. Вы из газеты?

— Помните, — сказал он, — что вас ждет смерть.

— Боже мой, — сказала она, — последние тридцать лет, если не больше, я то и дело об этом припоминаю. Кое-чего я не помню, мне ведь все-таки восемьдесят шесть лет. Но о смерти своей не забываю, когда бы она ни пришла.

— Рад слышать, — сказал тот. — Пока что до свидания.

— До свидания, — сказала она. — А вы от какой газеты?

Но он положил трубку.

Чармиан пробралась в библиотеку и понемногу разожгла угасший камин. Наклоняться ей было трудно, и она посидела в кресле. Пора бы уже и чай пить, самое время. Она немного подумала, как насчет чая. Потом доковыляла до кухни, где миссис Энтони уже приготовила чайный поднос для миссис Петтигру. Но миссис Петтигру ушла. Чармиан вдруг почувствовала восторг и трепетание. Неужели она сама приготовит чай? Да, попробует. Чайник был тяжеловат. Наполовину наполненный, он стал еще тяжелее. И затрясся у нее в руке, болезненно оттягивая тощую, крупно испятнанную старческую кисть. Все-таки она подняла его и поставила на конфорку. Миссис Энтони, как она видела, пользуется электрической зажигалкой. Она попробовала — нет, не получается. Значит, спички. Она поискала глазами спички, но их нигде не было. Она вернулась в библиотеку и взяла из кувшина фитилек, их изготовлял Годфри. Склонилась к огню — о господи! — и подожгла фитилек. Потом осторожненько перенесла трепетный огонек на кухню, судорожно охраняя его и по мере сил придерживая трясущуюся руку. Наконец она зажгла газ под чайником и поставила на плиту заварочный — разогреваться. Потом села в кресло миссис Энтони и стала ждать, пока вскипит вода. Она ощущала в себе силу и бесстрашие.

Вода вскипела; она насыпала ложкой чай в чайничек; и тут началось самое трудное. Она приподняла и накренила чайник, отстранившись как можно дальше: кипяток немного плеснул на плиту, пощадив, однако, ее платье и ноги. Она понесла заварку к подносу. Чайничек разбултыхался, но она все-таки ухитрилась поставить его аккуратно и твердо.

Она взглянула на чайник с кипятком. Может, с кипятком-то не возиться? Пока что все удалось как нельзя лучше, жаль будет, если выйдет промашка и случится что-нибудь такое неприятное. Однако она по-прежнему ощущала силу и бесстрашие. Заварка — хорошо, но какой в ней толк, если нет кипятка? И Чармиан наполнила кипятком чайный кувшин, на этот раз обрызгав себе ногу, но не очень, не обожглась.

Когда поднос был приготовлен, ей подумалось, а не выпить ли чаю здесь, в кресле миссис Энтони.

Но она вспомнила, как прекрасно горит камин у нее в библиотеке. И посмотрела на поднос. Нет, поднос ей никак не унести. Придется носить одно за другим, пусть даже полчаса.

Так она и сделала, только единожды передохнув. Сначала чайник, который она поставила на каминную доску. Потом кувшин с кипятком — очень опасные предметы, чайник и кувшин. Чашку с блюдцем; еще одну чашку с блюдцем, на случай если вернутся Годфри или миссис Петтигру и захотят чаю; лепешечки с маслом; джем; две тарелки, два ножа, две ложечки. Еще пришлось сходить за тарелкой с печеньем «гарибальди», которое Чармиан любила макать в чай. Глядя на печеньица с изюмом, она живо припомнила, сколько разговоров про Гарибальди было в ее детстве и какие витиеватые письма писал ее отец в «Таймс»: их, бывало, зачитывали вслед за утренней молитвой. Три печенья по дороге соскользнули с тарелки и раскрошились на полу. Но она донесла тарелку, поставила ее на столик, вернулась и подобрала оброненное печенье до последней крошки. Обидно будет, если ее упрекнут в неряшестве. Впрочем, нынче она и вовсе страха не ведала. Под конец она пошла за подносом; накрытым миленькой салфеткой. Она нагнулась и подтерла лужицу возле плиты. Когда все было перенесено в комнату, она закрыла двери, пристроила поднос на низеньком столике у кресла и старательно расположила чайный прибор. Вся эта процедура заняла двадцать минут. Она благодарно продремала в кресле еще минут пять, затем осторожно налила себе чаю, плеснув на блюдечко совсем немного, но и это немногое было слито в чашку. Все как обычно, только что она в блаженном одиночестве и кипяток немного остыл. И она принялась пить чай, наслаждаясь каждым глотком.

Миссис Петтигру стояла на крыльце под щербатой лепниной и приглядывалась к своим часам. В сумеречном полусвете циферблат был почти что неразличим. Она спустилась по ступенькам и подошла к фонарю: без двадцати пять. И пошла занять прежнюю позицию, но на третьей ступеньке откуда ни возьмись появился полисмен.

— Простите, мадам, чем помочь?

— О, я тут поджидаю приятеля.

Он прошел по ступенькам, растворил скрипучую дверь и пошарил внутри лучом фонарика, словно выискивая того самого приятеля. Он с любопытством оглядел ее и пошел дальше.

«Ну, какая гадость, — думала миссис Петтигру, — вот только этого мне и не хватало: стой на холоде, болтай с полисменами, а все-таки мне почти что семьдесят четыре года». Что-то прошуршало под дверью. Она поглядела: как будто ничего, а по щиколотке как бы прошлась невидимая рука. Она отпрянула назад; на подвальных ступеньках мелькнул крысиный хвост, и она взвизгнула.

Полисмен перешел улицу: он. видимо, наблюдал за ней с той стороны, из какого-то подъезда.

— В чем дело? — спросил он.

— Крыса, — сказала она, — крыса пробежала по моим ногам.

— Не надо вам тут стоять, мадам, прошу вас.

— Я поджидаю приятеля. А вы проходите.

— Как ваша фамилия, мадам?

Ей послышалось, что он сказал: «Какая же вы милая, мадам». Значит, она выглядит куда моложе своих лет.

— Это уж вам виднее, — кокетливо сказала она.

— Попрошу вас, мадам, не надо здесь стоять. Вы где живете?

— Вам что, делать нечего?

— Есть у вас кто-нибудь или никого? — спросил он, и она поняла, что возраст ее полисмен определил в точности, только не уверен, в своем ли она уме.

— Я поджидаю приятеля, — повторила она.

Полисмен стоял перед нею, неуверенно глядя ей в лицо, и, по-видимому, размышлял, что ему с ней делать. За дверью раздался шорох.

— Ой, крыса! — невольно вскрикнула миссис Петтигру.

И в это самое время за спиной полисмена хлопнула дверца машины.

— Вот он, мой приятель, — сказала она, пытаясь как-нибудь обойти его. — Пропустите, пожалуйста.

Полисмен обернулся и уставился на машину. Годфри уже взялся за руль.

— Годфри! Годфри! — позвала она. Но Годфри был таков.

— Не стал вас ждать ваш приятель, — заметил полисмен.

— А все из-за вас, из-за вашей болтовни.

Она кинулась вниз по ступенькам.

— Вы домой-то сами доберетесь? — крикнул ей вслед полисмен, явно радуясь, что сбыл ее с рук.

Ничего на это не ответив и мысленно проклиная подлую судьбу, она остановила такси на Кингс-роуд.

Когда она приехала, Годфри был занят перекорами с Чармиан.

— А я говорю, что ты не могла приготовить чай и принести его сюда. Ну, сама подумай. Все это тебе приснилось.

Чармиан обернулась к миссис Петтигру.

— Ведь правда, миссис Петтигру, вас не было дома с обеда?

— Мейбл, — поправила миссис Петтигру.

— Да, правда. Мейбл? Я сама приготовила чай и сама его сюда принесла. А Годфри мне не верит, вот чудак.

— Это я вам здесь накрыла к чаю, а потом вышла прогуляться, — сказала миссис Петтигру. — С тех пор как миссис Энтони изволит уходить рано, мне такие прогулки стали прямо-таки необходимы.

— Ну вот видишь? — сказал Годфри Чармиан.

Чармиан промолчала.

— Надо же, целую историю придумала, — сказал Годфри. — Как она встала, сама себе чай приготовила. А то я не знаю, что этого быть не могло.

— Знаешь, Годфри, у меня, видимо, отказывают не только физические, но и умственные способности, — сказала Чармиан. — Прямая мне дорога в Суррей, в тот самый пансионат. Да, это дело решенное.

— Что ж, — сказала миссис Петтигру, — может, оно и вернее.

— Да нет, милая, ну зачем же тебе в пансионат, — воспротивился Годфри. — Никто этого и не предлагает. Я только говорю…

— Прости, Годфри, я пошла спать.

— Что вы, что вы, а как же ужин, — сказала миссис Петтигру.

— Спасибо, ужинать мне не хочется, — сказала Чармиан. — Я вдоволь напилась чаю.

Миссис Петтигру сделала движение, как бы собираясь взять Чармиан под руку.

— Спасибо, я прекрасно дойду сама.

— Ну, зачем же так раздражаться. Надо как следует выспаться, а то ведь нас завтра, если помните, фотографируют, — заметила миссис Петтигру.

Чармиан медленно вышла из комнаты и поднялась по лестнице.

— Виделись с юристом? — спросила миссис Петтигру.

— Адский холод, — сказал Годфри.

— Вы с поверенным виделись?

— Вообще-то говоря, нет, его вызвали по неотложному делу. В другой раз повидаемся. Завтра, Мейбл, я вам обещаю.

— По неотложному, — передразнила она. — У вас нынче было назначено с юристом, а не с доктором. Ей-богу, вы хуже Чармиан.

— Да, Мейбл, да, с юристом. Не кричите только, миссис Энтони услышит.

— Миссис Энтони ушла. И она вообще глухая. Вы где сегодня болтались?

— Ну как, — сказал он, — я съездил это самое… в полицию.

— Куда?

— Да в полицейский же участок. И там проторчал бог знает сколько.

— Вот что, Годфри, вы заметьте себе, что улик у вас против меня нет, понятно? А вам нужны доказательства. Попробуйте только. Что вы им там сказали? Ну-ка выкладывайте, вы им что сказали?

— В точных словах не припомню. Что хватит уже, пора принять меры. Сестру мою, говорю, он и так уже изводит больше шести месяцев, говорю. А теперь за меня принялся, говорю, и пора бы вам пошевелиться. Я им говорю…

— Ох, это все тот звонок. Вас что. больше ничего не занимает? Я вас спрашиваю, Годфри, вас что…

Он ссутулился в кресле.

— Адский холод, — сказал он. — У нас как, нет немного виски?

— Нет, — сказала она. — У нас нет.

По пути в спальню он бесшумно приоткрыл дверь к Чармиан.

— Еще не спишь? — спросил он шепотом.

— Нет, нет, — сказала она, просыпаясь.

— Как себя чувствуешь? Ничего не надо?

— Нет, ничего, спасибо, Годфри.

— Не надо, не уезжай в пансионат, — шепотом сказал он.

— Годфри, я сама сегодня приготовила чай.

— Хорошо, — сказал он, — пусть сама. Только не уезжай.

— Годфри, — сказала она, — послушай-ка моего совета, напиши Эрику. Ты бы лучше поладил с Эриком.

— Как? Ты это почему говоришь?

Но она не объяснила, почему она это говорит, и он остался в недоумении: он ведь и сам думал написать Эрику. То ли Чармиан понимала про него и вообще про все куда больше, чем ему казалось, то ли ей это случайно взбрело на ум?

— Только сначала обещайте, — сказала Олив Мэннеринг, — что вы никак не злоупотребите полученными сведениями.

— Обещаю, — сказал Алек Уорнер.

— Потому что, — объяснила Олив, — это дело серьезное, и мне оно доверено под строжайшим секретом. Я бы в жизни никому не сказала.

— И я не скажу, — заверил Алек.

— Только для научных целей, — сказала Олив.

— Разумеется.

— А ваши записи — они как? — спросила Олив. — Потому что фамилий нигде не должно быть.

— Все указания на действительные фамилии будут уничтожены после моей смерти. Идентификация описаний абсолютно исключена.

— О'кей, — согласилась Олив. — Но боже ты мой, он сегодня был в жутком состоянии. Ей-богу, даже жалко его стало. И все миссис Петтигру, можете себе представить.

— Застежки и тому подобное?

— Нет, совсем не то. Это дело прошлое.

— Шантаж.

— Ну да. Она, видимо, перекопала всю его жизнь.

— И докопалась до связи с Лизой Брук.

— И до этого, и много еще до чего. Был там какой-то денежный скандал, связанный с пивоварней Колстона, его в свое время замяли. Миссис Петтигру все вызнала. Она добралась до самых его потайных бумаг.

— В полицию он не обратился?

— Нет, он боится.

— А зря, они бы его защитили. Чего он боится? Ты не спрашивала?

— Больше всего своей жены. Не хочет, чтобы жена узнала. Тут гордость, что ли, мне непонятно. Я ее, конечно, в жизни не видела, но она вроде бы всегда была женщина религиозная, знаменитая писательница и тому подобное, и все ей сочувствовали, что она такая тонкая, а он такой грубый.

Алек Уорнер строчил в блокноте.

— Чармиан, — заметил он, — не удивится про Годфри ровным счетом ничему. А ты, значит, говоришь, что он боится, как бы она чего-то не узнала?

— Боится, и даже очень.

— Кого ни спроси, буквально всякий скажет, что она его боится. И обходится он с нею по-хамски.

— Ну, я-то знаю, только что он сам говорит. Выглядит он сейчас ужас как скверно.

— На цвет лица внимания не обратила?

— Багровый цвет. Боже ты мой, и похудел как.

— Сутулится больше прежнего?

— Ох, гораздо больше. Прямо будто выпотрошили его. Миссис Петтигру виски под замком держит.

Алек сделал запись в блокнотике.

— Это ему в конечном счете на пользу, — проронил он. — В его годы нельзя столько пить. И как же он думает уладить с миссис Петтигру?

— Пока деньгами. Но ей надо все больше и больше — он уже просто отчаялся. А сейчас новое дело — она хочет, чтобы он переписал на нее завещание. И сегодня он должен был пойти к юристу, а вместо этого сбежал ко мне. Он думает, может, мне уговорить Эрика, пусть приедет и пугнет ее — внакладе, мол, не останется. Только Эрик на семью сильно обижен, а с матерью у него трудные счеты, особенно теперь, когда романы ее переиздаются; и факт, между прочим, тот, что Эрик свое все равно получит, раньше или позже…

— Эрик, — сказал Алек, — не из наших. Ты давай дальше про Годфри.

— Он говорит, вот бы с Эриком помириться. Я ему обещала, что напишу за него Эрику, я и напишу обязательно, только вот я говорю…

— Миссис Петтигру располагает собственными средствами?

— Ох, ну я не знаю. С такой ведь женщиной, с ней никогда толком ничего не знаешь, правда? По-моему, вряд ли особенно располагает. Я тем более вчера про нее кое-что слышала.

— А именно?

— Видите ли, — сказала Олив. — Я это слышала от Рональда Джопабокома, он вчера заходил. Это не от Годфри.

— О чем разговор? — сказал Алек. — Сама же знаешь, Олив, что дополнительные усилия я всегда оплачиваю дополнительно.

— О'кей, — сказала Олив, — все путем. Я просто хотела засечь: пошел новый текст.

Алек улыбнулся ей, словно шаловливой племяннице.

— Рональд Джопабоком, — сказала она, — подумал и решил не оспаривать завещание Лизы Брук, раз уж Цунами умерла. Это ведь она решила вынести дело в суд. А Рональд говорит, что все это получается как нельзя более гадко: вот, мол, Гай Лит не исполнял супружеских обязанностей. Миссис Петтигру ужасно рассердилась, что дело прекращается: они ведь с Цунами вместе подали в суд. И не сумела прибрать к рукам Рональда, хотя всю зиму ох как старалась. Рональд в душе очень самостоятельный, не знаете вы старика Рональда. Он глухой, это конечно, только…

— Я знаю Рональда сорок с лишним лет. Крайне любопытно, что он показался тебе самостоятельным человеком.

— Он шума не затевает, он тихо стоит на своем, — сказала Олив. Рональда она встретила, когда ходила с дедушкой по картинной галерее, уже после смерти Цунами, и потом пригласила обоих стариков поужинать.

— Но раз вы знаете Рональда сорок лет, что я буду говорить.

— Милая моя, положим даже, я знаю Рональда и больше сорока лет, но ты-то знаешь его иначе.

— Миссис Петтигру он терпеть не может, — сказала Олив, туманно улыбнувшись. — Немного ей перепало после Лизиной смерти. Пока что она получила Лизину беличью шубку, вот и все.

— А ей не приходило в голову оспаривать Лизино завещание на собственный страх и риск?

— Нет: ей объяснили, что надеяться не на что. Жалованье ей миссис Брук выплачивала аккуратно, чего же еще? Да и лишних денег у нее не хватило бы на такие расходы. Джопабокомы брали расходы на себя. Конечно, согласно завещанию, после смерти Гая Лита деньги все причитаются ей. Но он-то всем говорит, как прекрасно себя чувствует. Так что будьте уверены — миссис Петтигру вытянет все, что сможет, из бедняги Годфри.

Алек Уорнер кончил записи и закрыл блокнот. Олив вручила ему стакан с джином.

— Бедный старик Годфри, — сказала Олив. — Он и так-то был расстроен. Ему позвонил тот, ну, который изводит его сестру, ну, то есть либо позвонил, либо так ему показалось: разницы-то никакой, правда?

Алек Уорнер снова раскрыл блокнот и достал перо из жилетного кармана.

— Что он сказал?

— То же самое. «Придется умереть», в этом роде.

— Всегда соблюдай точность. Даме Летти он говорил: «Помните, что вас ждет смерть». Годфри было сказано то же самое?

— Наверно, да, — сказала она. — Трудная какая работа.

— Да, знаю, мой друг. Что поделаешь. В какое время дня ему позвонили?

— Утром. Что знаю, то знаю. Он мне сказал — сразу после того, как доктор ушел от Чармиан.

Алек дописал последнюю строчку и снова закрыл блокнот.

— А Гай Лит поставлен в известность, что судебный процесс прекращен?

— Не знаю. Это и решено-то было только вчера к вечеру.

— Может быть, его еще не оповестили, — сказал Алек. — А Гай такой человек, что ему Лизины деньги будут очень и очень кстати. В последнее время ему приходилось туговато. Он был довольно-таки стеснен в средствах.

— Да ему уж и жить недолго осталось, — сказала Олив.

— Лизины деньги помогут ему скрасить остаток дней. Я так понимаю, что эти сведения не слишком конфиденциальны?

— Нет, — сказала Олив, — только про миссис Петтигру и Годфри — это конфиденциально.

Алек Уорнер пошел домой и написал письмо Гаю Литу:

Алек Уорнер сходил отправил письмо и вернулся к своим картотекам. Дважды его отрывал телефон. Сначала позвонил Годфри Колстон, досье на которого Алек как раз держал в руке.

— А, — сказал Годфри, — вы дома.

— Да. Вы меня никак не могли застать?

— Да нет, — сказал Годфри. — Вот что, у меня к вам разговор. Вы знаете кого-нибудь из полиции?

— Близко никого не знаю, — сказал Алек, — с тех пор как Мортимер вышел в отставку.

— От Мортимера никакого проку, — сказал Годфри. — Это насчет тех анонимных звонков. Мортимер проваландался с ними несколько месяцев, и теперь этот типчик принялся за меня.

— Я свободен между девятью и десятью. Может быть, заглянете к нам в клуб?

Алек вернулся к своим записям. Через четверть часа раздался второй телефонный звонок. Звонил незнакомый мужчина, и он сказал:

— Помните, что вас ждет смерть.

— Вас не затруднит повторить ваше сообщение? — сказал Алек.

Тот повторил.

— Благодарю вас, — сказал Алек и успел положить трубку первым.

Он извлек собственную карточку и сделал соответствующую запись. Потом сделал отсылку с подробным объяснением к другой картотеке. И наконец записал кое-что у себя в дневнике, закончив запись словами: «Предположительно: массовая истерия».