"Полукровка" - читать интересную книгу автора (Гореликова Алла)

— Хочешь сходить в город? — спросил на следующий день Степаныч.

Я не хотела. То, что слышала я о городе от Алика, от Сани Уса, от Свантесона, не располагало к близкому знакомству. Но Яся сказала:

— Сходи, Альо.

И я согласилась.

Мы шли втроем по плоской степи под вечно серым небом, узкой тропкой среди вялой побуревшей травы — Степаныч, Свантесон и я.

— Зарождение новой религии, — задумчиво рассуждал Свантесон. — Это обнадеживает. Первое время я был уверен, что все мы — просто экспонаты. Что эта планета — что-то вроде резервации, хранилища генофонда, подлежащего истреблению в остальной Галактике. Мне тогда один и тот же сон каждую ночь снился — Земля без людей. Без единого человека, и я знаю, что так везде. По всей Галактике, со всеми расами. И этот мир — единственный дом для всех нас. Дом для побежденных...

— И теперь снится? — спросил Степаныч.

— Теперь нет. Как я Эльзу встретил, так и... но вспоминается временами.

— И что ты об этом думаешь?

— Ничего я, Илья Степаныч, не думаю, — отрубил Малыш Свантесон. — Глупости все это. Слышь, Степаныч, поговорил бы ты с Эльзой, а?

— Поговорю, — рассеянно согласился Степаныч.

А я подумала: нет, неспроста такие сны. Что-то в этом есть. Дом для побежденных...

— Степаныч, а кто здесь еще живет?

— То есть?

— Ну, ваш поселок, город, ханнский поселок. Ящеры были. Еще кто?

— Муравьиная колония есть. А еще... кто ж еще в голой степи проживет?

— Муравьев можно не брать в расчет, — сама собой пришла на язык странная фраза. — Катастрофа отбросила их в первобытное варварство.

— Катастрофа? — Степаныч остановился и схватил меня за плечи. — Какая катастрофа?

— Не знаю, — растерялась я. — Не помню.

— А почему ты так сказала?

— Не знаю! Правда не знаю, просто пришло...

— Да оставь ты ее, — вступился за меня Свантесон. — Какое нам дело до муравьиных катастроф.

— Извини, — пробормотал Степаныч. — Ну, пошли, что ли.

Город выглядит обжитой бродягами свалкой — уродливые здания из корабельной брони, обезображенные нелепыми пристройками катера, узкие проходы... бррр! Мои спутники ориентируются в этом лабиринте с привычной уверенностью завсегдатаев, а мне жутко и тоскливо. Здесь воняет смертью.

Прямо перед нами вываливается из какой-то дыры ханн. Встает, отряхивается, окидывает нас медно-рыжим взглядом. Густая рыжая шерсть, хищные глаза, короткие шорты, рваные и потертые, на узком ремне — явно самодельный нож. Воин. «Не люблю», — передергивается что-то внутри меня.

— Ого! Вот так встреча! — ханн скалится, поддевает когтем ремень шорт. — Странная у тебя сегодня компания, Илья Степаныч. Альо Паленые Усы!

Он знает меня, поняла я. Он меня знает!

— Прости, воин, — осторожно сказала я. — Наверное, мы встречались? Только я не помню этих встреч. И тебя не помню...

— Не помнишь? — переспросил ханн. В рыжих глазах загорелись опасные зеленые искорки.

Степаныч втиснулся между нами, подхватил ханна под локоток:

— Давай-ка, друг дорогой, уберемся с дороги подальше. Поговорим.

— Я пойду, Степаныч? — нетерпеливо спросил Свантесон.

— Иди, иди. У Эльзы встретимся. Так что, Ран?

— Есть здесь недалеко подходящее местечко, — не слишком уверенно предложил ханн.

— Ну так веди, — Степаныч оглянулся, поморщился. — А то торчим столбами у всего города на виду.

Мы шли недолго. Попетляли кривыми тропинками, которые Степаныч с ханном называли улицами, протиснулись между кучами какого-то трухлявого хлама и пластиковой стеной пивнушки (ничем иным, судя по вони, это быть не могло). Пересекли пустырь, где трое оборванцев с тусклыми лицами суетились у плюющегося голубыми искрами костра. Перелезли невысокую, в мой рост, стену, склепанную из рваных кусков корабельных переборок.

И оказались совсем в другом городе.

Ровная, широкая и просторная улица. Одинаковые нарядные домики, одноэтажные, сваренные из молочно-белого металлопластика, с острыми крышами, с окнами, сверкающими зеркальным блеском анизоопта. И с обугленными скелетами деревьев у дверей.

И запах — легкий, едва уловимый запах давней смерти.

Степаныч присвистнул.

— Люди к этой стене и не подходят никогда, — сказал ханн. — А я долго здесь лазил. Думал своих привести.

— И что? — рассеянно спросил Степаныч, присев на корточки и царапая ногтем покрытую мелкими трещинками плитку уличного покрытия.

— Раздумал. Муторно здесь. Да и дверь ни одна не открылась. Так ты правда ничего не помнишь? — ханн уставился на меня с наглой бесцеремонностью, и шерсть моя сама собой поднялась дыбом.

— Я помню, что мне никогда не нравилось, когда на меня так смотрят.

— Истинная правда, — фыркнул ханн. — Илья Степаныч, откуда она взялась?

— Нашли у поселка. Была не то без сознания, не то в шоковом состоянии, или и то и другое... я не вникал. Кое-что она вспоминает. Обрывками, кусочками. Но все, что мы знаем точно — звать ее Альо, и она здорово говорит по-нашему.

— Еще бы! Ее отец — человек. Что ж, могу рассказать, Илья Степаныч. Она с полгода была моей соратницей, да и раньше я о ней слышал. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. — Ханн отсалютовал и едва заметно, не показывая клыков, усмехнулся. — Хороший капитан, вынужден признать. Мы не любили ее. Она нас тоже. Конечно, так и должно было быть. Но работала она классно!

— Расскажи, — попросил Степаныч.

— Ты тоже этого хочешь, Зико Альо Мралла? — спросил ханн.

— Да, — прошептала я. — Пожалуйста.

И ханн рассказал.

Он говорил долго, и, если судить по его рассказу... ну, не знаю! Я не казалась себе такой уж... таким крутым профи. Да и вообще, у меня так и не возникло ощущения, что речь идет в самом деле обо мне. Слушать ханна интересно, конечно. Так же интересно, как Деда или Саню Хохла. Но примерить Альо из его рассказа на себя я так и не смогла. Нет, я пыталась! Закрыв глаза, я изо всех сил пыталась вспомнить — или хоть представить! — огненную планету Рах, ханнскую станцию, базу пещерников, охладители... нет, ничего у меня не получалось. Я даже не смогла вспомнить, как эти самые пещерники выглядят. Больше того, я не представляла себе и капитана Теллу, с которым, если верить новому (или старому?) знакомцу, мы работали в паре. Все, чего я добилась — вспышка слепящего света под веками и страх. Дикий страх, бросивший в дрожь и заставивший душу сжаться в безвольный комочек.

— Да-а, — протянул Степаныч. — Ты, оказывается, крутая девчонка, Альо. Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. А сколько ей лет, Ран, ты знаешь?

— Откуда? — хмыкнул ханн. — Хотя... не больше пятнадцати наших, это точно. Ее мать... эй, Паленые Усы, что с тобой? Зико Альо Мралла, очнись! Скажи что-нибудь, ну?

Я сомневалась, послушается ли меня собственный язык Но ханн схватил меня за плечи и начал трясти, а это совсем не то, что требуется мне сейчас. Я изо всех сил постаралась овладеть непослушным языком и говорить если не связно, то хотя бы внятно.

— Мне страшно. Я... мне двадцать условных Нейтрала, я хотела сказать... не знаю, почему я вспомнила... но я хотела сказать, и мне стало так... так страшно! А потом...

Что случилось потом, я не смогла бы объяснить словами. Но ханн кивнул, как будто прекрасно все понял.

— Потом тебя ударили. Ну, не плачь. Все ведь уже прошло?

Захотелось свернуться в комочек и закрыть глаза. Да, все прошло... кроме страха.

— Я рад, мой друг, что ты не агрессивен к ней сейчас, — тихо сказал Степаныч. — Признаться, я считал ханнов более закоснелыми в своих симпатиях и антипатиях.

— Враг моего врага — мой друг, — ответил ханн.

— А почему ты решил, что я — враг твоего врага? — через силу спросила я. — Я твоего врага даже не знаю, да и своих, если они у меня были, забыла.

— Все мы здесь в одном положении, вот что я хотел сказать, Зико Альо Мралла. В воле Повелителей. Я здесь, и ты тоже здесь, чего ж еще? Мое имя — Мира Ран Шфархов. За возобновление знакомства, Три Звездочки!

Я неловко улыбнулась в ответ:

— За знакомство, Мира Ран Шфархов.

Ханн дернул усами. Сказал не то Степанычу, не то серому небу и покинутым домам:

— Над ней хорошо поработали. Что ж, пойдем отсюда.

Мы снова перелезли через стену, но теперь Мира Ран Шфархов повел нас другой дорогой. Вдоль стены, потом по узким закоулкам между кучами мусора, мимо похожих на склады ангаров (их охраняли, один из охранников махнул нам рукой, и Мира Ран Шфархов махнул в ответ). Мимо длинного навеса мастерской, где полно людей, но ни один даже не поднял на нас взгляда, через еще один пустырь, заляпанный черными пятнами кострищ. За пустырем теснилсь дома, почти такие же, как в поселке — тоже, видно, переделанные из кают какого-нибудь лайнера. В один из них мы и вошли.

Корабельная койка, маленький столик, явно самодельный, с неровными следами сварки на боку, и куча коробок в углу и под стенами — вот все, что есть в доме Мира Ран Шфархова.

— Вот как ты живешь, — хмыкнул Степаныч.

— Ты ожидал чего-то экзотического? — насмешливо поинтересовался ханн.

— Не знаю, — Степаныч поджал плечами. — Скажи лучше, как твои планы.

— Плохо, — помрачнел Мира Ран Шфархов. — Всё без толку. Садитесь, что ли. Вон, на коробки.

Степаныч сел, вытянул ноги и примирительно сказал:

— Что ж, мы этого и ждали.

— Ждали! — рыкнул ханн. — Я разочарован. И зол.

Степаныч снова пожал плечами. И спросил:

— Ран, что за катастрофа с муравьями?

Ханн почесал загривок.

— Никто толком не знает. Они спятили. Начали кромсать друг друга почем зря. Разгромили собственный космопорт, кто не успел улететь — в ошметки. Совершенно без повода, без причины. Болтали, что похоже на утечку в их биолабораториях, будто бы они разрабатывали что-то такое. Только если так, утечка должна была произойти одновременно во всех гнездах, а это, сам понимаешь...

— Занятно. Значит, везде одновременно? Люди в таких случаях ищут, кому это выгодно.

Ран фыркнул:

— Всем или никому, как посмотреть. И потом, Илья Степаныч, выгода — она для людей одна, для нас — другая, а, скажем, для камнегрызов — и вовсе не угадаешь.

— Ты прав, конечно, — кивнул Степаныч. — Но, Ран, если когда-нибудь мы выберемся отсюда, ты сможешь сам понять, кому выгодно было убрать муравьев. Знаешь, как? Просто посмотри, кто воспользовался новыми обстоятельствами лучше и быстрее других.

— Может быть, — ханн зевнул, клацнув клыками. — А почему ты спросил?

— Ран, когда это было?

— Года два назад.

— А я здесь больше трех. Для меня это новость, Ран, а я всегда трепетно относился к новостям.

— Подожди, Илья Степаныч! А откуда ты узнал?

— Один из ее проблесков, — кивнул в мою сторону Степаныч. — У меня такое чувство, что к нам в руки попала шкатулка с секретом. Подобрать бы ключик... Альо, ты только не обижайся.

— Я и сама не прочь подобрать ключик, — фыркнула я.

И меня снова «ударили». Сильно. Так сильно, что какая-то часть происходящего выпала из моего сознания. Степаныч держал меня за плечи, Ран отпаивал сливками (откуда он взял здесь сливки, вяло подумала я), но я здесь и не здесь, как сквозь туман... нет, как сквозь свет! Яркий, слепящий свет. И голос, разрывающий голову болью:

Ты никто... никто... никто... ПРАХ ИЗ ПРАХА!

— Прах из праха, — шепчу сквозь слезы, — пыль под ногами... никто...

Запомни это! Больше тебе нечего помнить! ТОЛЬКО ЭТО!

— Только это, — покорно согласилась я.

— Зря ты с ней связался, Илья Степаныч, — тихо сказал ханн. — Они не отпустят ее.

— Но ведь что-то за этим есть? — так же тихо возразил Степаныч.

— Что-то есть, — согласился ханн. Ханн...

— Мира Ран Шфархов, — прошептала я. — Мира Ран Шфархов, я не ошиблась?

— Ты не ошиблась, — сухо подтвердил ханн.

— Пожалуйста... скажи еще раз, кто я? Пожалуйста. Ты знаешь... я тоже хочу знать...

Степаныч и Мира Ран Шфархов быстро переглянулись.

— Ты была свободным капитаном, — с ледяным спокойствием сказал ханн. — Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки.

Прах из праха, ты не смеешь помнить! Ты — никто! Пыль под ногами, сдохнешь в муках и сгниешь в отбросах! Память — слишком большая роскошь для тебя.

— НЕТ! — не знаю, что я хотела сказать этим «нет». Ничего, наверное. Просто боль потребовала выхода.

Да! — в голове у меня словно зазвенел серебряный колокольчик, и листва зашелестела под ветром. — Да, да, да! Все в воле Повелителей, вот единственное, что ты вправе помнить. Воля Повелителей ведет тебя, воля Повелителей — твой смысл и твоя цель. И ничего кроме!

— Нет, — шептала я сквозь слезы.

Да, да, да, да...

Ухо дергала боль. Я подняла руку и нащупала повязку.

— Не трогай, — кто-то схватил меня за руки мертвой хваткой. — Собьешь.

— Была ты Альо Паленые Усы, — это уже другой голос, — а станешь Альо Рваное Ухо.

С трудом я разлепила глаза. Двое. Человек и ханн.

— Что... — а это? Это мой такой голос? Мой?! Что со мной?

— Что, что... ухо себе разорвала, вот и все. Не помнишь?

Помнить? Что я должна помнить?

— Свет. И больно, так больно... что это было?

— Это было... — ханн смотрел на меня оценивающе и... с уважением, что ли? — Может быть, это было наказание. Или напоминание. Или предупреждение. Как ни назови, смысл не меняется.

Предупреждение? Наказание?

— За что?

— За упрямство, я так думаю. Слишком ты настойчиво расспрашивала о себе. «Кто я? Я хочу знать». Ну, вот и всыпали тебе за твое «хочу знать».

Кто я? Никто. Прах из праха, пыль под ногами...

— Ты молодец, Альо. На, попей, — ханн сунул мне в руки пакет сливок. — Станет легче.

— Спасибо, — я запнулась, растерянно глядя на ханна. Ханнская благодарность должна включать имя. Обязательно. Иначе это не благодарность, а оскорбление. Но я же знаю его имя? Мне кажется, знаю... да, конечно! — Спасибо, Мира Ран Шфархов.

— Крепкий орешек, — тихо сказал человек... Степаныч, вспомнила я. Степаныч. Мира Ран Шфархов. Зико Альо Мралла. Это я — Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. Я. Я вспомнила весь наш разговор. И испугалась. Что бы это ни было — наказание, предупреждение или еще что... что бы это ни было, я совсем не хочу повторения. Значит... ладно, больше никаких вопросов.

— Да, — согласился ханн. — Мне стыдно за мой народ. Таких, как эта полукровка, в нашем поселке не нашлось.

— А говорил, зря, — протянул Степаныч.

— И сейчас скажу. Скользкая дорожка, так у вас говорят, кажется?

— У нас еще говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Я наслаждалась сливками, вполуха слушала их беззлобную пикировку. И вспоминала. Встречу с ханном. Дорогу в город. Поселок. Я помнила, хоть и смутно, как Яся с Мариком нашли меня. Но дальше... дальше только свет, тот самый слепящий свет, который несет с собой страх, и боль, и чужой голос в голове. Мне кажется — стоит вглядеться в этот свет, и он расступится. И я разгляжу то, что было со мной раньше. Но я не хочу вглядываться. Я стерпела бы боль, но страх... слепящий страх, и ледяная безнадежность, и отчаяние... их я боюсь.

Ран залез в коробку, достал три плоских блестящих пакета. Пайки, с удивлением узнала я. Почему-то узнавание радости не принесло. Словно с этими пайками связано какое-то неприятное воспоминание. Неприятное... все равно, я дорого бы отдала за него! Ладно. Когда-нибудь... не сейчас, я не отошла еще от полученной встряски... но когда-нибудь я рискну.

Мы поели молча. Я все пыталась вспомнить, чем это мне так не нравятся вполне приличные на вкус пайки, но так и не вспомнила.

После еды Ран обратился ко мне со странной церемонностью в голосе:

— Зико Альо Мралла, я виноват перед тобой. Я судил о тебе по происхождению и презирал тебя из-за твоих родителей. Я был не прав. Ты заслуживаешь уважения, я говорю это при свидетеле и при свидетеле прошу твоего прощения.

— А что с моими родителями? — вскинулась я. — Почему ты из-за них презирал меня?

— Твой отец был врагом моего народа, а твоя мать пошла за ним, отвергнув семью и клан. Если ты не помнишь, я могу сказать тебе и клянусь в своей честности — ты гордилась ими. Признаю, я возмущался этим. Я был не прав. Пожалуйста, прости меня, Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки.

Я встала.

— Мира Ран Шфархов, я не держу на тебя зла. Правда, я не помню, что было между нами раньше. Но я надеюсь, что бы ни было, это не помешает нам стать друзьями?

— Я клянусь тебе в своей дружбе, Зико Альо Мралла, — четко, как и положено воину, отчеканил Ран.

— Я клянусь тебе в своей дружбе, Мира Ран Шфархов, — вслед за ним повторила я.

— Илья Степаныч, чем она занимается у вас в поселке?

— Да ничем. Живет, и все. Где может, там и помогает.

— Альо, хочешь пожить у меня? — предложил Ран. — В качестве боевого друга. Я научу тебя боевому единоборству «четыре когтя». Не думаю, что ты о нем хотя бы слышала, а без него обучение бойца не может считаться законченным.

Я посмотрела на Степаныча. Он пожал плечами.

— Я принимаю предложение с благодарностью, Мира Ран Шфархов, — ответила я. — Однако хотелось бы знать, что я смогу дать тебе взамен.

— Тебя это так беспокоит? — хмыкнул Ран. — Тогда поможешь сожрать побыстрее эту груду, — он кивнул на коробки. — А то, знаешь, держать в доме такой запас обременительно. Столько места занимает.

Что-то я не так сказала, идущая от хана волна злости тяжела и ощутима.

— Извини, если я тебя обидела, Мира Ран Шфархов, — виновато прошептала я.

— Я списываю это на твою дырявую память, — фыркнул Ран. — Ты могла забыть, что расчеты между друзьями оскорбительны.

Так я осталась у Рана.

Сам он не сказал мне, чем занимается в городе, а я не стала спрашивать. В первый же вечер он начал учить меня ханнскому боевому единоборству. «Четыре когтя», четыре уровня силы, без овладения которыми воин-ханн не считается обученным до конца.

Каждый день Ран уходил — на час, два, а то и четыре, по-разному. Уж не знаю, рассчитывал ли он время своих отлучек, но ни разу я не управилась с заданиями раньше его возвращения. Тренировки выматывали меня, выжимали досуха, выкручивали непривычные мышцы. Но я не отлынивала. Я хотела научиться.

По вечерам к Рану приходила Вайо. В первый мой вечер в городе, застав нас за едой, маленькая темно-рыжая ханночка так ожгла меня взглядом, что я поняла сразу и отчетливо: мира между нами не будет. Но Ран только фыркнул презрительно, а потом представил нас друг другу, соблюдая полный церемониал. Меня — как боевого друга, а ее — как свою девушку. Как ни странно, этого оказалось достаточно. Вайо помогла нам переставить коробки так, чтобы огородить мне уголок с лежанкой из тех же коробок. Потом Ран выгнал меня на улицу. На полчасика.

Так и повелось. Мы с Вайо почти и не общались. Она приходила, когда темнело, и Ран выгонял меня на улицу прорабатывать очередное замысловатое движение. И я прорабатывала, посмеиваясь над сладострастным мявом, для которого и стены из корабельных переборок оказались не помехой.

Первый этап я прошла за семнадцать дней.

По этому поводу мы закатили небольшую пирушку на троих. Ран назвал меня способной ученицей, я его — хорошим учителем. Вайо, мурлыкнув, приняла сторону Рана. После чего мы сошлись на том, что почти круглосуточные занятия должны давать эффект независимо от степени способностей («ученика», — сказала я; «учителя», — сказал Ран; на этом мы дружно сочли за лучшее закрыть тему).

Мы славно посидели. И Ран не стал портить мне настроение, делясь дурными предчувствиями. Оставил их на утро.

А утром устроил первый спарринг.

Конечно, я растерялась, запуталась... в общем, опозорилась. Но Ран только фыркнул в ответ на мои самоуничижительные комментарии. Фыркнул и заявил:

— Время спаррингов приходит после второго этапа. Я просто хотел показать тебе, как это выглядит. Мне нравится, что ты не жалуешься. Первый этап самый быстрый, но физически очень тяжелый. Скажу честно, я временами ныл. Хотя у меня он занял тридцать восемь дней, так что сама прикинь, насколько мне было легче.

— Хочешь сказать, специально так гнал? — подначила его я. — Проверить меня на излом?

— Я боюсь не успеть, — серьезно ответил Ран. — Здесь перед нами целая жизнь без всякой спешки, но кончиться она может в любую минуту.

— Сколько ты даешь мне на второй этап? — спросила я.

— Семьдесят дней, как положено. Второй этап — это техника. База. Залог успеха, если хочешь.

— Хорошо, — согласилась я. — Давай начнем.

И мы начали.

И продолжали, продолжали, продолжали. Техника... она мне ночами сниться стала, эта техника! Выжимала силы досуха... почему Ран сказал, что первый этап тяжелее? Второй намного хуже. Временами хотелось не плакать даже, а выть. Зато не оставалось времени думать о посторонних вещах, и это было хорошо. Потому что к «посторонним вещам» мы с Раном отнесли разговоры о прошлом. Разговоры, за которые неведомые мне Повелители могут проучить так же, как за вопрос «кто я?», заданный Рану в первый день нашего здешнего знакомства.

Я знаю, кто я — Зико Альо Мралла, капитан Три Звездочки. А больше? Лучше об этом не задумываться. «Пусть прах из праха, пусть никто, пусть пыль под ногами, — шепчу я мысленно, прорабатывая очередной проход. — Пусть. Прах из праха, пыль под ногами, никто — ладно. Только не мешайте. Я должна пройти эти четыре этапа. Успеть. Научиться».

Я сдала зачет за второй этап на шестьдесят третий день. Могла бы двумя днями раньше, но Ран запропал куда-то. Ушел «на часок»... мы с Вайо изволновались. Мы всю ночь просидели, прижавшись друг к другу, на его койке, пили молоко (сливки давно кончились) и слушали ночь. Ночи здесь тихие — любой свет стоит затрат, и беспомощные в темноте люди спят.

Ран так и не появился. Утром Вайо сказала, чуть не плача:

— Мне идти надо...

Я накормила ее завтраком, проводила чуть-чуть. Обняла:

— Не волнуйся, Вайо. Рано волноваться.

Вернулась. И весь день прорабатывала обратные проходы.

«Два этапа — не четыре, — сказал как-то Ран. — После второго этапа ты не победишь бойца-ханна даже случайно. Но с кем угодно другим справишься. По крайней мере, здесь».

Ран пришел глубокой ночью. Мы с Вайо спали, сидя в обнимку на его койке. Он ласково фыркнул:

— Могли бы устроиться поудобнее!

— Тогда ты мог не разбудить нас, — сонная Вайо сердито шипит. — Мы две ночи тебя ждали, Ран.

— Дождались? Спите уж... девчонки.

Я убрела на свои коробки и вырубилась, и никакой мяв не разбудил бы меня. Но мява не случилось. Ран уложил Вайо на свою койку, а сам лег на полу. А утром сказал:

— Не приходи сегодня. А завтра... пожалуй, я сам за тобой зайду, если все обойдется.

— Что-то случилось? — испугалась Вайо.

— Нет. Но может. Пойдем, провожу тебя.

Вернувшись, Ран ехидно поинтересовался, готова ли я к зачету.

Я готова. Но все же спросила сначала, чего он опасается и почему.

— Извини, Зико Альо Мралла, — ответил Ран. — Между друзьями не должно быть недоговоренностей, но это не только моя тайна. И, вот еще что, Альо. Если что случится со мной, не вздумай идти в ханнский лагерь. Там тебе не место. Оставайся здесь или возвращайся к Илье Степанычу.

Я выцелила ему в морду проходом «звездопад», он уклонился, ответил «весенней стремниной»... в общем, мы увлеклись, и к неприятному разговору Ран вернулся только вечером — после зачета, еще двух спаррингов и роскошного ужина. Мне не слишком понравились его намеки на скорые неприятности, но все же он заставил меня пообещать, что не стану соваться голым носом в пекло.

— Если на то не будет воли Повелителей, — усмехнулась я.

Ему не понравилась моя шутка. Совсем не понравилась. Он вздыбил шерсть и скрежетнул зубами, и глаза его сощурились в злобные щелочки. Рыкнул:

— Ты хочешь прожить жизнь прахом под ногами Повелителей? Хочешь быть счастлива, исполняя их волю?

— Моя жизнь давно кончилась, — тихо ответила я. — Когда ты не помнишь себя — разве это жизнь? Ран, как ты думаешь, почему они не убили меня? Разве не лучше было бы умереть, чем жить никем?

— Я думаю, именно поэтому, — медленно, словно через силу, выговорил Ран. — Они наслаждаются нашим унижением.

— Откуда ты знаешь?

— Помню. Почему, думаешь, я не рассказываю тебе, как сюда попал? Мне не то что говорить, даже вспоминать об этом тошно. Тошно, стыдно... кажется, легче умереть, чем помнить! И как раз поэтому...

— И поэтому ты помнишь, — закончила я его мысль. — Ран, но тогда получается...

— Хватит, Альо! А то договоримся до беды. Разговоры не стоят риска.

Он прав, конечно. И разговоры, и мысли... риска стоят только дела. Я решительно выкидываю из головы рождающееся понимание.

Ночь проходит в кошмарах. Я то и дело просыпаюсь, ворочаюсь, и засыпаю вновь только для того, чтобы снова погрузиться в беспросветную жуть. И, хотя поутру не могу вспомнить ни кусочка этих снов, ощущение липкой безнадежности, мешавшей сопротивляться ужасу ночью, остается. Я вскидываюсь от каждого шороха, словно жду чего-то. Сосредоточиться на занятиях не получается, голова пустая и тяжелая, мутная, а в мышцы словно накачали тягучий полурасплавленный металл, он застывает, горит миллионами острых иголочек, и тяжелеет, тяжелеет...

В конце концов Ран высмеял меня и предложил прогуляться.

Сколько я у него живу, в город не выходила ни разу. Не то чтобы он запретил мне или хоть намекнул; просто не хотелось. Но теперь я почему-то обрадовалась.

Мы шли вдоль ряда одинаковых домиков-кают, и Ран все больше хмурился.

— Тихо очень, — пояснил он, заметив мое недоумение. — Время самое шумное.

Навстречу нам вывернул из-за угла проповедник. Тот самый, что приходил в поселок. Он почти бежит, от него разит застарелым потом, кровью и безумием, и он врезается в меня, не успев остановиться. Или вовсе нас не заметив? Покачнулся, отступил на шаг, став посреди прохода. Комбез продран на коленях, в волосах — пыль и трава.

— Ага! — обрадовался непонятно чему. — Ханны!

Мы остановились. В самом деле, не отпихивать же...

— Что такое? — с ледяной любезностью осведомился Ран.

— Ни-че-го! — проповедник тоненько хихикнул. — Убивай, ладно уж.

— Чего ради? — спокойно спросил Ран.

— Все мы в воле Повелителей. Я не должен был бежать. Убивай, я готов.

— Я не готов, — буркнул Ран. — Иди своей дорогой, человек.

— Я остался один, — развел руками проповедник. — Ваши убили всех. Всю Охмурёжку. Куда мне идти...

— Куда хочешь, — огрызнулся Ран. — Я вашу Охмурёжку не трогал. Идем, Альо.

Он взял меня за руку, протиснулся мимо проповедника и ускорил шаг.

— Что за Охмурёжка? — спросила я.

— Пустырь на западной окраине. Собирается там шваль всякая. Травку жгут, балдеют. Отбросы. Туда им и дорога. Ладно, хоть понятно, почему тихо. Все попрятались.

— Мне страшно, Ран, — призналась я. — Будто... будто кто-то чужой смотрит сквозь меня!

Ран крепче стиснул мою руку.

— Не обращай внимания, Альо. Все равно ты с этим не справишься.

— Да с чем «с этим»?!

Ран фыркнул:

— Не ори. У тебя только два пути — перетерпеть или сойти с ума. В любом случае кричать незачем.

Он вдруг свернул в какой-то закоулок и выдал такой мяв, что у меня секунд на десять заложило уши. Зов-требование первой срочности...

— Вайо? — спросила я.

Мой вопрос остарся без ответа. Зачем отвечать, когда сама Вайо выскочила к нам, прильнула к Рану и заплакала.

— Что случилось? Вайо?

— Я боюсь! Что-то страшное надвигается, я чувствую! Ран, я ночь не спала! Мне тяжело дышать!

— Собирайся. Мы выведем тебя из города.

— Зачем?

— Наши вырезали Охмурёжку. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Пойдешь в лагерь.

— А ты? Ран, а ты?!

— Ты слышала, что я сказал? Собирайся!

Тихо всхлипывая, Вайо нырнула обратно в дом. Ей не понадобилось много времени на сборы. Но за те минуты, что мы ее ждали, на нас опять выбрел проповедник. Он вцепился в Рана и заорал:

— Все мы в воле Повелителей! Слышишь, ты, зверина? Все! Почему ты не выполнил их волю? Почему ты не убиваешь меня? Если ханны убивают людей — ты тоже должен! Пока люди не начнут убивать вас!

Ран молча оттолкнул его. И как раз в этот момент в наш закоулок свернули еще двое. Один — худущий, блеклый до желтизны, бритый наголо. Тусклый весь какой-то, от глаз до свободной безрукавки поверх комбеза (так одеваются ремонтники в доках, вдруг вспомнила я). И второй — его одежда мне незнакома (или, может, я ее не помню?); но... четкие, выверенные движения, жесткая линия губ... да и вообще... по совокупности примет, пришла мне в голову чужая чья-то фраза... так вот, по совокупности примет он может быть только военным. Причем скорее командиром, чем простым бойцом. В него-то и врезался проповедник.

— Что за развлечения? — рявкнул военный.

Ран не снизошел до ответа. Зато ответил проповедник, будь он неладен!

— Ханны убивали всю ночь, — пропел он, воздев к небу длинный палец. — Но теперь они не хотят убивать. Выходит, наша очередь? А, ханн? Выходит, Повелители уже перетасовали колоду? И пришла пора нам убивать вас?

Вайо выскочила к нам как ошпаренная. Она слышала, понимаю я. Еще бы! Вопли этого психа наверняка слышны достаточно далеко, чтобы сюда сбежалась толпа людей. Сбежалась и начала нас убивать!

— Они убивали? — переспросил военный. Да, командир, невпопад подумала я, и высокого ранга.

— Сходите на Охмурёжку, — истерически расхохотавшись, предложил проповедник. — Сходите. Полюбуйтесь. Рыжие бестии умеют резать беззащитных!

Следующий миг растягивается почти на вечность. Тощий выхватывает из-под безрукавки пистолет. Ран толкает Вайо вбок и прыгает, на лету выпуская когти. Да, рыжие бестии умеют убивать, отрешенно думаю я. Выстрел уходит в небо: нажимая курок, тощий, по сути, уже мертв. С разорванным животом не очень-то постреляешь. Военный кидается к пистолету, но Ран успевает первым. Крик и выстрел сливаются друг с другом и с собственным эхом. Ран хватает Вайо за руку, вопит:

— Ходу! Бегом!

И время сжимается снова.

— Быстро ты управился, — выдохнула я. И дернула следом со всей мочи.

Нам повезло. Мы выбрались из города живыми и невредимыми. В одном месте навстречу выплеснулась толпа — но после первого же выстрела на поражение замешкалась, и мы проскочили. Мне, правда, пришлось окорябать морду одному чересчур быстрому. Проход «степной ураган» — в полуразвороте на бегу. Не зря училась. Двух пострадавших людям хватило; они послали нам вслед пару проклятий, и только. Хорошо, что у них не оказалось оружия!

В другом месте, почти у последних домов, откуда уже видна степь, в нас швырнули топливную трубу. С крыши. И если бы улица тут не расширялась... Быстрая ханнская реакция выручает, когда есть куда отшатнуться. Здесь — есть. Мы шарахаемся вбок, и Ран хрипит:

— Быстрее!

Куда уж быстрее...

По счастью, бежать остается всего ничего...

Так думаю я — и ошибаюсь.

— Наддайте, — рычит Ран, едва мы вылетаем из города в степь. — Быстрей, если хотите жить.

Мы трусливо убегаем прочь от города, но я этому рада. В городе было душно и мерзко. Зато как хорошо нестись сломя голову по жухлой траве неподвластным ни одной расе, кроме ханнов, кошачьим скоком... воздух сух и холоден, бурая пыль взлетает из-под ног — нет, из-под лап! — оседает на шерсти и щекочет нос, и неправильное, нелепое ощущение дикости и свободы: чуточку стыдно, чуточку весело, и очень-очень странно. Так, наверное, почувствовал бы себя солидный, взрослый и степенный человек, вздумав влезть на дерево и покачаться на самой верхушке.

— Хорошо! — крикнула вдруг Вайо. — В городе и не замечаешь, что приходит время охоты!

— Ты не заметила? — наигранно изумился Ран. — В городе пришло время охоты на нас! Туда, — он свернул влево, и через пару минут мы съехали на дно небольшого овражка.

— Я ведь не то хотела сказать! — Вайо, кажется, даже обиделась. — Ты вдохни, ведь как дома!

— Вайо, не надо о доме. Я тебя прошу.

— Ты ведь не вернешься в город? — Вайо схватила Рана за плечи. — Не вернешься, Ран?

— Я похож на идиота? Мы проводим Альо к людям в поселок. Если ее там примут, я пойду с тобой к нашим.

— А если нет? Альо, а почему это ты идешь к людям?

— Потому что так надо, — оборвал подругу Ран. — Хватит болтать. Я знаю, что делаю. Отдохнули? Вперед.

— Ран, я помню дорогу, — сказала я. — Вам не обязательно идти со мной.

— Я посмотрю, как тебя встретят. Если плохо, пойдем в другое место. Девчонки, мы в боевых условиях. Захлопните пасти.

Ханны быстрее людей. А если разрешат себе опуститься на четыре лапы — намного быстрее. Путь до поселка занял у нас совсем немного времени. Когда из степи выросли холмики домов, мы встряхнулись и поднялись на ноги. Ран сторожко принюхался, мы с Вайо переглянулись и отстали на полшага: у воинов нюх острее, Ран заметит опасность первым, но это не значит, что мы дадим ему драться одному.

Но в поселке оказалось тихо и спокойно. Первым навстречу нам попался Саня Хохол, он поздоровался вполне дружелюбно и спросил, в гости я или вернулась.

— Как получится, — ответила я.

— Оставайся, — следом за Саней к нам подошел Алан. — Зимой скучно. Мы все друг друга как облупленных знаем, так что свежее лицо придется кстати. Здравствуй, Мира Ран Шфархов.

— Здравствуй, Алан. Илья Степаныч где?

— У себя как будто был.

— Девчонки, подождите здесь. Мне поговорить надо.

— Хорошо, Ран, — прошептала Вайо.

Я видела, ей не по себе. Она глядела вслед Рану, ухватившись за мою руку в поисках опоры. Я хотела было успокоить ее, но тут подбежала Яся.

Она обняла меня. Она сказала:

— Альо, я так рада! Мы по тебе скучали.

И я поняла, что тоже скучала. Что рада вернуться сюда.

Подошел Ран, хлопнул меня по плечу.

— Увидимся, Три Звездочки. С меня еще два этапа.

Вайо обняла меня молча.

— Удачи вам, — сказала я.

— Тебе тоже, — насмешливо фыркнул Ран.

Я смотрела им вслед, пока две рыжие фигуры не слились с жухлой травой.