"Последний переход" - читать интересную книгу автора (Самойлов Андрей, Глуховцев Всеволод)

14 ноября 1936 г.

Южный Урал, Башкирская АССР

Таёжные осенние сумерки из последних сил цеплялись за хмурое небо. Меж стволов огромных елей нехотя бродил холодный ветер, а выше, у самых вершин, его шум, негромкий, с редкими прерывистыми вздохами, — был до странности похож на шум прибоя у пустого морского берега.

Но это там, наверху. Внизу же — мрачно, холодно и сыро. Дождя вроде бы не было, но он прошёл не далее как полтора часа тому назад, и ветер, гулявший по тайге, щедро сыпал с ветвей на землю студёные мини-ливни.

Этого добра от души хватило трём мужчинам, притаившимся под нижним ярусом еловых ветвей почти на вершине сопки. Одной из нескольких, окружавших долину, в самом низу которой находилась небольшая деревушка Авзяново.

Вечерний туман уже затопил её дома по самые крыши, и мужикам, сидящим в засаде, казалось, что это какое-то недоброе и призрачное нечто, чему нет названия, бесшумно двигаясь, растёт, поглощает долину... Вернее, казалось одному — самому молодому, парнишке лет семнадцати, с едва пробившимися темными усиками. У двух других воображение отсутствовало начисто.

Юнец зябко дрогнул плечами: стылость забралась под старенький тощенький ватник. Зубы сами ударились в судорожный пляс, заклацали друг о друга. Молодой человек поспешил сжать челюсти крепче.

Сосед его, здоровенный небритый мужик в потёртой красноармейской шинели, покосился на своего юного товарища.

— Страшно? — усмешка раздвинула грубую щетину. — Очко играет?

— Да нет, ничего, — мигом откликнулся паренёк. — Во! Какой тут страх? — Он хлопнул рукой по цевью двустволки, лежавшей рядом.

Третий участник засады — невзрачный пожилой дядька — шмыгнул носом, потёр его ладонью. Рядом с ним лежал кавалерийский карабин времён Первой мировой войны. Здоровяк же прятал под шинелью обрез мосинской трёхлинейки: урода с отпиленным прикладом и стволом, урезанным почти до самого прицела. Никакой мушки на этом оружии, конечно, не было.

Шмыганье достигло слуха амбала — и было им расценено как боязливость.

— Чего шмыгаешь, дед? Тоже бздишь, что ли?

Деликатностью бывший красноармеец не отличался.

«Дед», которому было-то лет пятьдесят, не больше, ответил не сразу. Он чуть слышно откашлялся, сморкнулся в рукав и лишь после того сказал:

— Дурак ты, Степан. Ежели б я трусил, разве был бы здесь?.. Ну, то-то и оно.

Степан хрипловато рассмеялся:

— А хоть бы и так! Дело делай — и какая, на хрен, разница, трусишь или нет. Хоть с полными штанами, лишь бы делал!

— Вот и обратно ты дурак, — с философским спокойствием заметил пожилой. — С полными штанами и щей не сваришь. А что остерегаться надо, так это другое дело. С умом надо!

Юноша, внимательно слушавший подельников, вдруг встрял в разговор:

— Слышь, дядя Миша! А правду про него болтают, как ты думаешь? Ну, что... ну, это самое...

Язык заплёлся, не решился выговорить. Но дядя Миша всё прекрасно понял:

— Ты, Митяй, сам учись мозгой шевелить, не дитё уже. Рассуждай! Что дурачья глупость, а что в самом деле.

Митя педагогические наставления пропустил мимо ушей, ему не терпелось услыхать суть:

— Так болтать-то болтают, да ведь смотри, что творится!..

— Цыц! — резко осадил его дядя Миша. — Я тебе говорю: думай башкой. Кто болтает? Колька тот, метелинский? Так он пустобрёх. А что творится, это да. Я сколь лет живу, отродясь такого не видал! Значит, дыма без огня нету. А уж где дым пустой, а где взаправду чего... это, паря, сам различай, на то тебе и голова дадена.

Митяй хотел было ответить, но его опередил Степан:

— А я видал.

— Чего видал?

— Чего вы никогда не видели, лапти лыковые!..

На «лаптей» односельчане не обиделись, однако некоторые препирательства возникли; разгорелся спор, покуда дядя Миша не прикрикнул на соратников: больно уж расшумелись.

Сердитым шёпотом Степан заговорил:

— Я в Гражданскую аж до Владивостока дошёл! Беляков бил, чехов, япошек... Так всю эту сволочь в море и спихнули! А потом долго ещё там был, на Дальнем Востоке. И вот там народы живут... ну, всякие там. И есть там такие — удыгейцы. У них шаманы — это как колдуны...

— Знаем, слыхали! — перебил дядя Миша. — Ты по делу толкуй.

— А я про что? Шаманы, говорю. И вот я сам видел, в двадцать третьем годе: один шаман при мне костёр развёл, какое-то говно туда насыпал и давай в бубен бить, плясать, орать, как сукин сын. Весь трясётся. А потом два каких-то чёрта подскочили с ножами — вот такие ножи! — и давай этого пырять.

— Как?! — Митяй чуть не подавился. — Этого шамана, что ли?

— Ну!

— Убили?!

— Как же! Хрен тебе — убили. Он как камень стал! Они его бьют, а ножи от него отскакивают. А он стоит, трясётся, рожу всю перекосило, со рта пена идёт, как с бешеной собаки. А эти бьют его. Со всех сил бьют! А ему хоть бы хрен... Во!.. Мне б кто такое расскажи, да я б разве поверил? Да ни в жисть. А тут сам видел, своими глазами, во!

Корявым пальцем он ткнул себя в переносицу.

— Так и я ж про то! — подхватился Митяй. — А этот наш... упырь, или как его? Он-то, поди, похлеще того шамана будет! А вдруг его и пуля не возьмёт?

— Возьмёт, — уверил Степан. — А не возьмёт, так вот!

Из недр шинели он выудил круглый предмет и потряс им.

— Это чего? — Митяй вытаращил глаза.

— Граната! Английская, системы Миллса. Тоже ещё с Гражданской осталась. Бахнет — мать-перемать! Хоть пять упырей в куски...

— Тихо! — вдруг вскинул руку дядя Миша.

Болтуны смолкли.

— Чего, дядь Миш?.. — прошелестел Митяй.

Тот помолчал секунд пять, затем шепнул:

— Идёт!

Слух старого охотника различил движенье в тайге далеко отсюда. Митяй разинул было рот — продолжить свою мысль, но дядя Миша с силой треснул его по загривку, и мысль прервалась.

Все трое молча, напряжённо вслушивались. Но лишь старик — даже не слышал, нет! — скорее, угадывал в неспокойном шуме далёкие шаги. Он приложил палец к губам, и Степан с Митяем дружно закивали.

Дождь припустил сильнее. За разговором как-то не заметили, что он вновь начался, — да он и моросил едва-едва, а тут вдруг ливанул, что твой душ Шарко. И ветер засвистал надрывно и уныло, ветви закачались, замотались, тщетно отгоняя от себя какую-то напасть...

Теперь уже все трое знали, что некто идёт сюда.

Митяй вперился в сумерки, изо всех сил вглядываясь в невысокое, похожее на перевёрнутое ведро каменное сооружение левее и чуть ниже от них по склону. На мгновенье у него мелькнула мысль, что вот-вот и вообще ничего не будет видно, и они не разглядят в потёмках ни черта... Но и эту мысль он додумать не успел: у самого «ведра» невесть откуда, как чёрт из-под земли, возникла приземистая человеческая фигура.

От внезапности Митяй чуть не вскрикнул, но в последний миг успел сладить с собой. Он лишь сильно сглотнул слюну и вздрогнул — и тут же рука дяди Миши дёрнула его за рукав.

Он жестом показал: молчу. А фигура замерла, будто почуяла неладное. Трое под ёлкой стали тише воды, ниже травы — даже холод, даже дождь словно исчезли для них, хотя они мало того, что не исчезли, они стали пуще, злее — они нарастали все эти последние месяцы, и вот завыло, застонало в лесу: какие-то силы, ещё скованные, но уже разбуженные, рвались сюда, на волю, в наш мир...

С такого расстояния, конечно, не увидать, но Митяю почудилось, что фигура недвижимо стоит и смотрит именно сюда, на них. Он инстинктивно съёжился, ощутил, как за шиворот пролилась ледяная струйка. Сразу пересохло во рту.

Бог весть, что бы ещё почувствовал он, — да вдруг фигура сделала неуловимое движенье и...

И пропала!

Точно не было её.

— Нырнул! — крикнул Степан во всё горло. — Нырнул, сволочь!

Он вскочил — мокрая пола шинели хлестнула Митяя по лицу.

— Стой! Куда?! — страшным шёпотом рявкнул дядя Миша.

Но было поздно.

Лихой вояка нёсся со всех ног по склону, шинель за спиной вздыбилась грязным серым парусом.

— Дурак! Ну, дурак! — Дядя Миша схватил карабин, рванул следом.

Митяй опешил, замешкался, но спохватился и пустился вдогонку.

Степан был уже у камня. Бежавшие сзади увидели, как он взмахнул правой рукой.

— Стой! — задыхаясь, крикнул дядя Миша. — Стой ты, олух царя небесного!

И тут, увы, старый охотник со своим советом опоздал.

Степан с силой швырнул гранату в круглую дыру, что посерёдке «ведра», — в ту самую дыру, куда бесследно канул тёмный человек.

— Ложись! — дурным голосом гаркнул Степан и плюхнулся на мокрую землю.

— Ду... — начал было дядя Миша — и не закончил.

Да и никто бы не закончил.

Бабахнула граната Миллса, не бабахнула — чёрт её знает. Видно, это уже не имело значения.

Земля дрогнула так, будто где-то в ужасной глубине провернулось гигантское чудище. Митяй споткнулся, чуть не упал, от испуга взмахнул руками...

И этот испуг стал его последним земным впечатлением.

Мир исчез в никуда На миг парню показалось, что он летит в бездонную дыру, он задохнулся, хотел крикнуть — но тьма хлынула со всех сторон и поглотила всё.

В каменной будке вспыхнул жуткий красный свет. Кроваво озарив поляну, кроны елей, три недвижно распростёртых тела, он вдруг полыхнул на полнеба, и земля содрогнулась куда сильней, чем в первый раз.

В Авзяново тревожно завыли собаки, замычали коровы, заржали лошади, заблеяла вся прочая живность. Послышались в тумане голоса, где-то суматошно мелькнул огонёк керосинки.

— Опять этот упырь проклятый! — резанул туман визгливый женский вопль.

Напуганные люди выбегали из домов. Что делать — никто не знал. Не знали и того, что кто-то неведомый уже решил за них, что им делать.

Каждый из людей и зверей пережил то, что минутой раньше довелось пережить троим охотникам на упыря. Мгновенный полёт, тьма — и всё. Безмолвие повисло над долиной.

Безмолвие — не значит тишина. Тишины не было. Непогода точно сошла с ума, забушевала с диким воем, свистом, ливень хлынул стеной, по замершим улицам побежали бурные реки грязной воды. А потом вода попёрла так, как быть не может ни при каком дожде. Она заливала дворы, сараи, подступила к доскам крылец. Она кипела, словно кипяток, хотя была холодна, как кровь мертвеца. Минут через пять нижние ступеньки стали исчезать в мутной жиже...

К утру на месте бывшей деревни Авзяново расстилалось огромное озеро.