"Только о кино" - читать интересную книгу автора (Медведев Армен Николаевич)

Послесловие

Беседу ведет Л.Донец

Людмила Донец. Ну вот, Армен, и завершилась публикация твоих воспоминаний в нашем журнале, которые можно было бы назвать "Жизнь моя - кинематограф". Быстро бежит лента и фильма, и жизни. И приходит время подводить итоги?

Армен Медведев. Да нет, когда мы с тобой заваривали эту "мемуарную кашу", итоги подводить я не собирался. И хотел поставить точку там, где поставил: 1992 год, воссоздание Госкино России. Я полагал, что моя деятельность на посту министра кино, во-первых, абсолютно публична и, во-вторых, слишком свежа, чтобы стать воспоминанием. Но в 1999 году на шестьдесят первом году жизни (тон некролога!) я ушел в отставку. И первым желанием было дополнить эти записки хоть каким-то осмыслением прожитого во власти. Кому-то сказать доброе слово, с кем-то доругаться, а перед кем-то извиниться.

Ведь я отнюдь не благостно представляю результаты своей работы. Были и обиженные, и очень обиженные, были конфликты, которые проявлялись в самой разной форме, от чьих-то публичных выступлений и обвинений в лицо до доносов через прессу и тайно в соответствующие инстанции. Но из Госкино я без единого дня перерыва перешел в Фонд Ролана Быкова. И ощутил - жизнь продолжается. Не нужно подводить итоги. Конечно, в Фонде иной масштаб, иной ритм работы. Но мучают те же проблемы, те же вопросы. И, главное, есть возможность вернуть кое-какие долги любимому делу, своим коллегам.

Я убедился - все было правильно в жизни по большому счету. Сколько бы я ни говорил в кругу друзей: "Ах, как бы я хотел стать историком, ах, как мне нравится театр", - тем не менее, вся моя боль и вся моя радость - это кинематограф.

Именно теперь я понял одну свою ошибку. Мне казалось, что мое уважительное отношение к людям, когда-то стоявшим высоко надо мной и ушедшим со своих постов, это чуть ли не моя добродетель. Не моя это добродетель, это воспитание средой, нашей кинематографической средой. Такого количества доброты, внимания, какое было обращено ко мне за неполный год, что прошел с момента моего ухода из кабинета председателя Госкино, я, честно говоря, никогда не испытывал. Когда-то я спросил Е.Д.Суркова: "Евгений Данилович, ну что вы, талантливый литератор, мучаете себя на службе?" Он ответил: "Боюсь молчащего телефона". Мне это запало в память, и я не раз думал: вот ты сейчас злишься, когда тебе звонят домой поздно вечером, в выходные дни по какому-то делу, а что ты будешь делать, когда необходимость в этом отпадет? И сейчас я иногда чувствую, что люди звонят так же, как я когда-то звонил своим старшим коллегам - не только по делам, а просто для того, чтобы узнать, живой ли, сказать какое-то ободряющее слово. Так что жизнь продолжается.

Л.Донец. Но, может быть, это не особый состав кинематографической среды, а особый состав человеческой психологии, доброкачественный состав: человек быстрее придет к тому, кому плохо, а не к тому, кому хорошо. Кроме того, у нас любят мучеников, как известно, и это тоже глубинное качество нашего сознания.

А.Медведев. Я себя мучеником не считаю. Я никогда не кокетничал, говоря, что не держусь за место. И когда я сказал однажды в Думе: "Если вам нужна моя лысая голова, то берите ее, но примите закон о кино, помогите делу", - был искренен. Сейчас некоторым кажется, что Медведев руководил всегда. Но когда в Министерстве труда и социальной защиты стали подбивать итоги шестидесяти лет, мною прожитых, то оказалось, что у меня только четырнадцать лет государственной службы. То есть основная жизнь прошла в редакциях, в Союзе кинематографистов, на фестивалях. Поэтому мне совершенно нетрудно было вернуться в то состояние, в каком я очень неплохо жил. И сказать, что для меня открылся мир и свет в окошке засиял, как только меня сделали членом коллегии Госкино и главным редактором Госкино, тоже было бы неверно.

Я ведь с благодарностью вспоминал своих учителей - Г.Б.Марьямова, В.Е.Баскакова, Е.Д.Суркова, Ф.Т.Ермаша, Н.И.Рыжкова. Один из главных их уроков я усвоил особо прилежно: никогда не отождествляй чье бы то ни было отношение к тебе и отношение к твоей должности, к твоему сиюминутному положению. И всегда прекрасно понимал: уйду с должности - сузится круг общения, умолкнут льстецы, воспрянут враги. Так что разочарования я не испытал. Пожалуй, только однажды было больно. Это когда Игорь Федорович Масленников, которого я считал давним добрым товарищем, из чисто конъюнктурных соображений дистанцировался от меня после отставки.

А те, с кем я общаюсь (их очень много), не благотворительностью занимаются. Мы попросту продолжаем работать как друзья, как единомышленники. Ведь я по-прежнему служу кино, живу в кино. И приятно, что мое мнение все еще имеет вес, что мои советы полезны. Правда, я ни к кому не лезу со своим мнением. Даже к друзьям-коллегам из Госкино. Роль тени отца Гамлета, время от времени сообщающего нечто полезное, меня не прельщает.

Л.Донец. А я и вижу, что самое поразительное в твоих воспоминаниях - отношение к кинематографу, как к какому-то раю. Это, наверное, еще и поколенческая сверхлюбовь, когда кино для нас было всем. А как ты себе представляешь существование любимого кинематографа сегодня и завтра? Ты считаешь, что скоро кино выплывет из мрака или оно и сейчас не в скверном состоянии, а мы просто преувеличиваем его беды?

А.Медведев. Беды кино - беды страны. Но все же было важно, что семь лет Госкино (и не только) расчесывало нашу "болячку" на теле общества. Государство порой помогало кинематографу "через не могу", и не только финансами. Главное, что удалось сделать после 1992 года, - создать первые механизмы экономики и права, способные обеспечить нашей отрасли саморазвитие. Подчеркиваю: самые первые механизмы.

Когда я уходил, меня больше собственных проблем волновала проблема преемника. Я сказал тогда вице-премьеру В.И.Матвиенко: "Каждый кандидат - не просто личность, за ним должна быть концепция нашей жизни", - и назвал ей Александра Голутву. Моя глубокая симпатия к нему не абстрактна. Он из тех, кто способен найти позитивное решение возникшей проблемы. Ведь мы не два года проработали вместе, а полтора десятка лет. Мы вместе пережили крах государственного кино в СССР, обдумывали его причины. Ведь обломки того кинематографа до сих пор давят, мешают выздоровлению киноотрасли, вызывая серьезные драмы, крушение судеб, питая разочарования.

Голутва все это понимает и чувствует. Я был уверен, что он не поддастся на эффектные, но авантюрные обещания немедленного разлива молочных рек по кисельным берегам. Он не даст вовлечь себя в бесплодную игру "как нам все переделить". Он лучше многих и многих сумеет провести кинокорабль по единственному курсу между поддержкой государства и активной инициативой частного капитала. Только на этот курс наша надежда.

И счастье, что его поддержало не только правительство, но и большинство кинематографистов.

Как сделать, чтобы все повернулось к лучшему? Тут возникает проблема кинотеатров и новых кинозалов, которые есть теперь не только в Москве, но и в добром десятке городов России. Тут и проблема репертуара, о которой, слава Богу, в последнее время задумались не только в Госкино, но и в Союзе кинематографистов.

Л.Донец. Мне кажется, вопрос низкой посещаемости в кино - это вопрос не Госкино, а вообще сегодняшней культуры. Может быть, просто прошла мода на кино.

А.Медведев. То, что мы сохранили ведомство, в первой половине 90-х годов было решающим, полезным и прогрессивным. Сейчас просто гордиться тем, что у нас своя отрасль, не приходится - надо искать, придумывать новую систему. Она связана, конечно, только со зрителями, но для того, чтобы этого зрителя, что называется, достать, нужно ответить на целый комплекс вопросов, от экономиче ских до нравственных.

Л.Донец. Как ты считаешь, что ты сделал хорошего за годы, когда возглавлял Госкино?

А.Медведев. Мне прежде всего удалось сохранить отрасль. Мы живем в переходный период. Когда я впервые соприкоснулся с российской провинцией, а там, конечно, корни всего, я наткнулся вот на что. "А! Вы, кинематографисты, хотите быть самостоятельными", - говорили мне с неприязнью в комитетах по культуре областей и краев. Но вскоре я в этой среде обрел множество друзей, соратников, единомышленников. В чем удалось убедить людей? Да в том, что кино и должно быть самостоятельной отраслью. Так ему во всех отношениях легче выживать.

Дальше мы все-таки пробили закон о кино, о господдержке, и при всех его несовершенствах он работает. Это последняя акция, которую мне удалось провести. Мы создали правовое поле. Ведь раньше была правовая пустыня: "все вокруг колхозное, все вокруг мое" - кому что принадлежит, кто за что отвечает? И то, что сегодня Александр Голутва взял курс на расширение этого поля правовой деятельности, очень правильно.

Если говорить о проигрышах, то так и не удалось решить проблему поддержки молодых. До нее руки не дошли.

Л.Донец. А деньги при тебе распределялись правильно? Это зависело от тебя?

А.Медведев. Отчасти от меня, отчасти от финансирования отрасли в целом. К сожалению, примерно с 95-го по начало 98-го года государственное финансирование стало и мизерным, и - что особенно тяжело - аритмичным. Выходить из этого сложнейшего положения, я убежден, можно только за счет создания правовых условий для развития частной инициативы, для частных вложений в кино.

Л.Донец. А за что на тебя обижались люди? Вот ты говоришь, что были те, кто на тебя досадовал, были даже враги.

А.Медведев. Тот же Эмиль Лотяну, например, писал, что Госкино руководят люди, которые не умеют летать. Потом Лотяну получил деньги на картину и очень полюбил и Госкино, и Медведева, не умеющего летать. Потом он не получил деньги на следующую картину, и опять возникла обида. Ничто человеческое никому не чуждо. И потом я же не из стола доставал деньги. Все решало жюри.

Л.Донец. Значит, система запуска фильмов при поддержке Госкино, когда ты был председателем, была правильной?

А.Медведев. В основе - правильной. Все альтернативные варианты были, по сути, аналогичными. Помню, еще задолго до Михалкова группа кинематографистов пошла к Хасбулатову, с тем чтобы создать непосредственно при правительстве некий центр по распределению денег для поддержки кинематографа. Но они же ничего нового не предложили. Хорошо, им не нравится, как работает жюри Госкино, а состав жюри определяет Союз кинематографистов, общественность. Ну не нравится это жюри, замените его на все сто процентов. Но систему-то вы другую не предлагаете, вы хотите, условно говоря, сидеть около Хасбулатова, Черномырдина и заниматься по-прежнему тем же распределением денег. Система та же, и другой нет. В том же Национальном киноцентре во Франции так же работает жюри, которое оценивает проекты и решает, дать или не дать деньги. Здесь ничего нового пока не предложили. Когда я говорю об обидах, я имею в виду не неправильности системы. Важен тип руководства. Человеку надо доброе слово сказать, человека надо выслушать, пообещать ему. А у меня в последнее время на это просто душевных сил, душевного запала не хватало. За что на меня (с горечью это вспоминаю) обиделся уважаемый и достойный Вадим Дербенев. Прошу у него прощения.

Л.Донец. Одна из важнейших проблем - молодые. Все-таки прежде были какие-то волны поколений, а сейчас способных ребят много, но что-то в них не проклевывается. Что может сделать государство, и правильно ли, чтобы кинообразование было только платным? Какова здесь должна быть политика государства?

А.Медведев. Принцип, конечно, должен быть такой - учеба, воспитание должны государством поддерживаться. Но частные деньги тоже бывают разными. Одно дело, когда их достают из папиного кошелька, неизвестно еще, каким путем набитого. Но когда очень талантливый актер Андрей Соколов снимается в кино, а гонорарами оплачивает свою учебу на Высших курсах - это другая ситуация. Если Голутве удастся провести в жизнь систему поддержки молодых, значит это будет его победой, мне эту победу добыть не удалось. Государство должно создать условия, а не бросаться на ВГИК всеми силами налоговой полиции. Тоже мне, нашли алюминиевый завод или газовое месторождение.

Я должен сказать в похвалу молодым, что они гораздо менее драматично относятся к проблеме государственной поддержки, к проблеме добывания денег. Если у человека есть 50 долларов, он будет снимать на 50 долларов, если ему дадут малый бюджет, он снимет на малый бюджет. А что существенного сделали для молодежи наши фестивали, которые, между прочим, тоже получают деньги от государства? Ну покажите молодых, уделите им внимание, обсудите их работы! Ведь когда начинающего кинематографиста не слушают, он и дара речи может лишиться, во всяком случае, изящества речи, искусства речи. Молодых сегодня то огреют ("Вы все такие-рассякие, должны снимать державное кино"), то осмеют в Кремлевском Дворце съездов ("Какие они все неуклюжие, нехорошие"), то критики разнесут в пух и прах. Отсюда их нервозное отношение к старшим коллегам, отсюда их замкнутость, запоздалая, затянувшаяся инфантильность даже в общении друг с другом.

Каким окажется кинематограф будущего, это вопрос неведомый, но одно для меня очевидно - перед Детским фондом стоят практически те же задачи и проблемы, которые мне приходилось решать на уровне Госкино или раньше в журнале "Искусство кино", когда мы спорили, кто важнее для зрителя - Тарковский или Матвеев, какой кинематограф нам нужен. Мы спорили в определенном поле идей. Теперь это поле для меня - крепнущее духом, моралью, интеллектом детство. Чего они хотят, что они выбирают?

Вот перед этими двенадцати-тринадцатилетними иногда просто шляпу хочется снять. Они делают сегодня то, что завтра будет нормой. Будет ли это абсолютная благостность, я опять-таки не уверен. Очень хорошо сказал Стэнли Креймер на одной из пресс-конференций Московского фестиваля: "Молодежь сейчас слишком рассчитывает на технику. А вспомните, сколько великих катастроф постигло человечество именно в сфере техники". Поэтому не дай Бог, если мы придем, по Брэдбери, к телевизионным комнатам. Помнишь?

Л.Донец. "Вельд". Там дети отдают своих родителей на растерзание виртуальным львам, которые становятся реальностью, наполняясь реальной ненавистью детей.

А.Медведев. Да, да, да. В этом и драматизм, и притягательность ситуации, которую мы сейчас переживаем. Поэтому давайте не будем сегодня спорить о том, кто кому подчиняется - Госкино Союзу или наоборот. Это все пустое. Это все пройдет, все прояснится. Сумеем ли мы найти золотую середину между тем, что составляло основу традиционного кино - а это было творчество, адресность человеческая, - и такой то плодотворной, то страшной стихией технического прогресса, которая несет нас неведомо куда?

Л.Донец. Скажи, на кого из мэтров и молодых в нашем кино ты делаешь ставку?

А.Медведев. У меня, к сожалению, особых пристрастий нет. Если говорить об идеале содержательности фильма, то вспомню замечательную формулу польского кино в известный период: "Кино морального беспокойства". Вот что надо сохранять в условиях прогресса - моральное беспокойство. Ведь технический прогресс несет в себе одну явную опасность. Он каждого, и художника, и зрителя, замыкает в себе. Не могу не процитировать Петра Мироновича Машерова, который очень точно некогда сказал: "Когда мы ходили в кино, вокруг были друзья, если чего-то в фильме не понял, ты спросил кого-то, с кем-то поспорил. Сейчас же человек остался один на один с телевизором, и что он понял, как среагировал, неясно". Я верю в компьютерные технологии, за которыми, наверное, большое будущее. Но особую ситуацию я наблюдал в компьютерном классе, и она меня несколько смутила. Дети как бы зомбированы компьютером. Они и не заметят, как льва на родителей натравят.

Главное в традиционном кино - соборность. Кино - искусство публичное, даже в большей мере публичное, чем театр. И оно, в отличие от театра, не защищено приблизительностью памяти. Кино легендой не защищено. Можно, конечно, купить кассету и включить телевизор, но я считаю, что есть фильмы, которые нельзя смотреть в эту телевизионную форточку. Так же, как нельзя оценить солнечный день, если у тебя занавешено окно. Недавно я пошел в электронный кинотеатр, где есть гигантский, во всю стену телевизионный экран, и с удовольствием посмотрел анимационный фильм "Моби Дик". Замечательный звук, поразительный цвет. Само совершенство. Однако это все вопросы техники. Понятно же, что новейшая аппаратура отличается от прежней, устаревшей почти так, как, условно говоря, современная традиционная кинопленка отличается от пленки времен Люмьеров. Но главное в том, чтобы найти форму сохранения присущей кино соборности, и тогда кино будет жить.

Все основания для таких надежд есть, ведь человечество при всех его грехах и ошибках все-таки ничего полезного, изобретенного им же не теряет и так или иначе сохраняет. И мы еще поживем в нашем раю - кино.