"Там, за рекою, — Аргентина" - читать интересную книгу автора (Ганзелка Иржи, Зикмунд Мирослав)

БЛЕСК И ТЕНИ САН-ПАУЛУ

Пробыв несколько часов в центре Сан-Паулу, мы вынуждены были признать, что рекламные статьи и брошюры говорят правду. Нигде до сих пор мы не видели такого широкого размаха современного строительства, такого стремительного роста новых предприятий и жилых дворцов. В центре города все время слышалась дробь пневматических молотков, лязг металлических балок и скрип строительных подъемников и кранов, которые доставляли на высоту растущих этажей горы кирпича, песка, бетона и раствора. Каждый угол был затянут паутиной новых лесов.

Сан-Паулу мы проезжали еще раз, направляясь из Рио к южной границе Бразилии, в Уругвай. Спустя шесть недель мы снова очутились в вавилоне Сан-Паулу и на этот раз с трудом узнавали многие из его улиц. Там, где раньше рыли котлованы и бетонировали фундаменты, уже громоздились ряды новых этажей.

Ни в одном другом городе Южной Америки не бросались так в глаза признаки благоприятной экономической конъюнктуры, столь убедительные для поверхностного наблюдателя. Но и на его восторг и оптимизм падет первая тень, едва он окинет взглядом культурное строительство. Он найдет в Сан-Паулу бесчисленное множество кинотеатров, часть из которых отличается просто вызывающей роскошью… Вечерами на авениде Ипиранга сияют порталы крупнейших кинематографов, залитые сотнями тысяч ватт и морем неона. Но тщетными окажутся попытки найти концертный зал со взыскательными зрителями в городе, население которого составляет 1 миллион 800 тысяч жителей. Средства имеются, не хватает лишь заинтересованности. А там, где есть интерес, нет средств.

Любители драматического искусства находятся далеко не в лучшем положении. Только один из двух театров Сан-Паулу изредка выступает с программой, выдерживающей сравнение с европейскими. В другом, значительно более популярном театре зритель, у которого есть хоть капля вкуса, вряд ли досидит до конца представления.

«Нормального человека от этого тошнит…»

Такую оценку дали наши земляки из Сан-Паулу одному из очагов культуры в этом городе изобилия.

Восторги опрометчивого поклонника Сан-Паулу сразу все рассыплются, как воздушный замок, едва он забредет в рабочие кварталы. Здесь он встречается с уже знакомой ему Южной Америкой. Толпы бедных, обездоленных людей, живущих впроголодь, в нищете и грязи. Вас тотчас же окружат люди с изможденными лицами, тряпье и босые ноги, неграмотность, болезни и недовольство. Картина такая же, как и внутри страны, с той лишь разницей, что там противоречия бросаются в глаза не так сильно, как здесь, в тени дворцов и блеске витрин, заваленных товарами.

При виде всего этого не трудно понять, почему с такой поспешностью 13 февраля 1947 года государственный прокурор Альсеу Барбедо потребовал от верховного бразильского суда распустить Коммунистическую партию Бразилии как партию «неконституционную, недемократическую и небразильскую». Понятно также и то, почему несколькими месяцами позже президент Дутра решил распустить конфедерацию трудящихся Бразилии, насчитывавшую более 180 тысяч членов. Здесь, в рабочих кварталах Сан-Паулу, всегда тлеет огонек недовольства, который грозит вспыхнуть могучим пожаром. Спустя два года после окончания войны он был притушен. До поры до времени…

После первых впечатлении от ослепительного блеска Сан-Паулу и его потрясающей изнанки вы станете искать причину этих глубочайших контрастов. Искать ее заставит вас не оптимизм богатых, а ненависть униженного человеческого достоинства бедных. Вероятно, наименее читаемая книга в Бразилии — «Статистический ежегодник», регулярно издающийся в федеральном округе Рио-де-Жанейро. Туристов он не интересует. А другие, махнув рукой, отвергают его поразительные данные при помощи самого дешевого аргумента: «Как можно требовать от Бразилии настоящей статистики, если половина страны недоступна, где уж ее втиснуть в статистику».

И все же чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно.

На территории штата Сан-Паулу всего насчитывается 18.5 миллиона гектаров сельскохозяйственных угодий — плантаций, полей и пастбищ, которые принадлежат четверти миллиона хозяев. 74 гектара приходится в среднем на одного владельца. Но, разумеется, не на человека, занятого в сельском хозяйстве.

На собственных участках трудятся лишь владельцы небольших хозяйств. В штате Сан-Паулу 52 процента хозяев имеет участки до 20 гектаров, и все вместе они владеют лишь 6 процентами земли. Зато в этом же штате 0.88 процента «земледельцев» обладают латифундиями площадью от 1000 до 100 тысяч гектаров. Менее одного процента собственников держат в своей власти треть всей земли. Если к этому прибавить владельцев поместий размером от 200 до 1000 гектаров, то число помещиков возрастет на 6 процентов. Эти люди держат в руках 60 процентов земли в штате Сан-Паулу, хотя никогда не работали на ней. Всего их — 15 тысяч человек.

И в том же штате Сан-Паулу крестьянским трудом кормится во сто раз больше людей — 1 миллион 500 тысяч земледельцев, подавляющая часть из которых не имеет ни гектара собственной земли. Трудиться на клочке земли — для них жизненная необходимость. У них только одна цель: заставить землю дать свои плоды, чтобы отогнать от себя призрак голода.

Но землевладельцы в последнее время совершенно не думают о том, в каком состоянии находится их земля и вообще обрабатывается ли она. Их не интересует экономический эффект использования угодий, это для них дело второстепенное. Их не волнует тот факт, что без ввоза продовольствия Бразилия умерла бы с голоду. Ничто не интересует их так, как барыши от спекуляции землей.

Да, чтение бразильского «Статистического ежегодника» более чем поучительно. Официальная статистика обвиняет, пользуясь столь же вескими аргументами, что и представители рабочих организаций. Но ее обвинительные акты спрятаны в государственных библиотеках. Эта статистика не пишет листовок, не организует забастовок, не бунтует и не выходит на демонстрацию. Ее голос заглушён пылью архивов. Поэтому государственный прокурор Альсеу Барбедо и не утверждает, что «Статистический ежегодник» — неконституционный, недемократический и небразильский…

Мы были еще в 100 километрах от Сан-Паулу, когда нам в руки попала первая бразильская газета. На первой странице — ослепительный снимок выстроившихся в ряд жилых небоскребов на Руа Сан-Луис, которые были только что построены. И в самом деле, впечатляет вид изящного двадцатичетырехэтажного фасада, сверкающего белизной, рядом со старыми домами с высокими крышами и узкими окнами. Сотни просторных, светлых квартир, из которых маляры только что вынесли стремянки.

И вдруг вы узнаете, что сотни таких квартир на Руа Сан-Луис, на авениде Ипиранга, на Руа Ксавьер-де-Толедо и в целом ряде других роскошных авенид пустуют. Почему? Возможно ли такое в городе, куда непрерывно прибывают тысячи новых поселенцев из провинции и из-за моря? В городе, который украшен столькими эпитетами?

За двухкомнатную квартиру в новом доме съемщик должен платить 4 тысячи крузейро. Это не так много, скажете вы. У нас в Чехословакии квартирная плата ненамного ниже. Только эту сумму житель Сан-Паулу должен платить за месяц, а не за год. Рабочий современной текстильной фабрики в предместье Сан-Каетано зарабатывает 3 крузейро в час, то есть 600 крузейро в месяц. Рабочий металлического завода Алиперти получает на сотню больше. Следовательно, месячного заработка квалифицированному рабочему хватит только на пять дней жизни со всеми удобствами в двухкомнатной квартире, какие сотнями растут вокруг него. Потому-то жилые дворцы Сан-Паулу и пустуют, а тысячи рабочих ютятся в глинобитных и деревянных хибарках окраин.

Но в Сан-Паулу никто и не стремится доказать, что жилые дворцы строятся для того, чтобы в них жили люди. Строительство — это прежде всего хорошая прибыльная статья.

Самым ходовым товаром на территории большого города остается земельный участок. Долго мы копались в цифрах, от которых голова шла кругом. Квадратный метр земли под застройку в центре города на авениде Криспиану, которая перед площадью Ларго-Пайссанду впадает в главную магистраль Сан-Жуан, в 1930 году стоил 40 крузейро. К 1938 году цена его возросла до 65 крузейро, а за время войны и за четыре послевоенных года взлетела до 7 тысяч крузейро. Это значит 17400 процентов спекулятивного барыша за девятнадцать лет.

В юго-западном предместье Вилья-Мариана, в трех километрах от центра города, квадратный метр земли в 1930 году стоил два с половиной крузейро. В 1949 году этот же самый метр земли стоил 700 крузейро. Значит, за девятнадцать лет здешний владелец земельного участка получил 28 тысяч процентов спекулятивной прибыли.

Вот ключ к тяжелым социальным проблемам Сан-Паулу, вот объяснение того, почему в этом штате пустуют пахотные земли, тогда как человек мечтает возделать их; почему в Сан-Паулу тысячи людей без квартир и тысячи квартир без людей.

Здесь же и простой ответ на то, почему богатые, а следовательно, и влиятельные представители Сан-Паулу испытывают страх перед любой прогрессивной организацией рабочего класса, почему они душат ее всеми средствами, почему загоняют в подполье и почему не в силах воспрепятствовать росту этого подполья.

Имя Матарассо в Сан-Паулу и во всей Бразилии звенит, как золотой дукат.

Матарассо — это бразильский Рокфеллер.

Говорят, что он величайший в истории импортер людей. Начал он с того, что привез из Италии в Бразилию семнадцать своих родственников. Потом он стал осуществлять импорт в крупных масштабах. Считается, что Матарассо ввез в Бразилию более 10 тысяч итальянцев.

Но это было гораздо позже того, как Матарассо впервые в жизни увидел берега сей обетованной земли. Он приплыл сюда в качестве скромного итальянского торговца с грузом оливкового масла. Он уже готовился к выгрузке, как вдруг в порту Рио-де-Жанейро корабль сгорел. Матарассо очутился в Бразилии без гроша в кармане. Больше того, стали нищими и его земляки, которым принадлежала большая часть груза. И тогда Матарассо торжественно пообещал своим друзьям, что придет время — и он возместит им все убытки. Тогда в погоне за прибылью им двигало чувство ответственности.

Нынешний Матарассо — это совершенно другой человек. Ему принадлежит более 90 заводов и фабрик, разбросанных по всей Бразилии. На них занято свыше 35 тысяч рабочих. Пожалуй, нет ни одной отрасли промышленности, куда бы Матарассо не запустил руку. Пивоваренные заводы, мельницы, консервные и текстильные фабрики, металлургические и машиностроительные заводы, кожевенное дело, а в провинциях — огромные плантации и целые латифундии целины. Когда-то он помогал и возвращал долг слабым. Сегодня в конкурентной борьбе он их громит и поглощает.

В самом центре Сан-Паулу, под авенидой Аньянгабау и виадуком Ша, стоит один из самых роскошных дворцов, административное здание гигантского концерна Матарассо. Чтобы показать, сколь велико его богатство, он облицевал весь небоскреб снаружи и внутри дорогим итальянским мрамором, который приказал привезти из Каррары.

Но Матарассо не одинок в Сан-Паулу.

По его камню и асфальту шагают и малые матарассо. Вместо миллиардов у них лишь миллионы и десятки миллионов. И вместо конкурентов-миллионеров они поглощают конкурентов стотысячных.

После первой мировой войны волна итальянских эмигрантов занесла к берегам Бразилии молодого итальянца-кузнеца. Свое дело он знал хорошо, и работы ему всегда хватало. Поэтому так быстро и разрасталась на окраине Сан-Паулу его кузница. Наступил 1930 год. Кризис, безработица, страх перед завтрашним днем. Владельцы металлургических заводов либо ограничивали производство, либо работали в ущерб себе. А кузнец-итальянец шел своей дорогой. Железо продавалось за бесценок, и он скупал его. Любое, начиная от железной руды и кончая металлическим ломом. Когда у него кончились собственные средства, он полез в долги, но покупал. Большая часть металлургических заводов остановилась. Доменные печи погасли. Хозяева уступали свои предприятия за смехотворные цены.

Тем временем над Европой нависли тучи, блеснули первые молнии.

Оружие! Железо! Кто даст больше?

Цены на железо и сталь взлетели до астрономических цифр. У кого есть железо? В Бразилии его было с излишком — в глубине страны, куда еще не дошли пути сообщения. Но было здесь и другое железо: в болванках, в старых рельсах и в грудах металлического лома, собравшегося за оградами итальянца-кузнеца. Теперь наступило его время. Он продал свои запасы и сразу же получил достаточно средств, чтобы приобрести литейные и прокатные заводы. А потом Алиперти начал продавать продукцию собственного производства. Какое ему дело, что его железо помогало косить на фронтах молодые жизни? Не станет поставлять Алиперти, на этом заработает другой. Рулетка военной конъюнктуры завертелась в полную силу.

Ныне металлургический завод Алиперти в числе четырех самых крупных в Сан-Паулу. Мы проходили по заводу, не успевая удивляться. Не заводскому оборудованию, а ведению экономики предприятия.

Завод работает на семидесятипроцентной руде, одной из самых лучших в мире. Ее привозят из штата Минас-Жераис. На складах сырья нет ни куска кокса. Только мешки с древесным углем. Руду и древесный уголь доставляют грузовиками, несмотря на то, что железнодорожная станция расположена всего в 3 километрах от заводских ворот. На руднике тонна руды стоит 75 крон, а доставка ее на завод обходится еще в 175 крон.

При виде сталепрокатного завода Алиперти в памяти оживают картины остравских прокатных цехов эпохи их возникновения. Устарелые прокатные станы, вокруг которых суетятся взмокшие рабочие, прыгая среди раскаленных железных прутьев, извивающихся по земле. Десять раз должен рабочий направить кусок раскаленного металла в вальцы и десять раз вытащить его с другой стороны, пока болванка не превратится в железный прут. Это напоминало неистовую пляску арлекинов среди огненных змей.

Изнурительный труд и опасность на каждом шагу там, где уже давно могли бы работать машины-автоматы.

Видишь этот устаревший производственный процесс и огромные накладные расходы из-за того, что основной транспорт здесь грузовые автомобили, и на языке все время вертится вопрос: «А кто оплачивает все это?» Килограмм строительной стали в штате Сан-Паулу стоит 3 крузейро, то есть 7.5 чехословацкой кроны. Главный инженер завода не станет отрицать, что продукция могла бы стоить вдвое дешевле. Но незачем спешить с модернизацией производства и строительством подъездных путей. Все это потребует денег и забот. Да и прибыли увеличатся не сразу. Куда удобнее договориться с главными производителями строительного железа, которые занимают монопольное положение. Заграничным материалам доступ в страну открывается только тогда, когда обеспечен сбыт собственной продукции. А цена?

Кто хочет строить, пусть платит! Точно так же рассуждают производители цемента, кирпича, строительного оборудования. Им не мешает, что плата за квартиру в новом доме не спускается ниже 4 тысяч крузейро в месяц. Не мешает, что рабочий того же самого завода за свою пляску среди раскаленных змей зарабатывает в месяц всего 700 крузейро. Все равно он не купит ни строительного железа, ни цемента, ни кирпича.

Когда мы возвращались после осмотра завода к машине, стоящей у ворот, и засовывали в карманы блокноты с заметками, нас догнал один из рабочих и сказал нам одну-единственную фразу:

— Пишите не о большой бразильской индустрии, а о большой нищете бразильского рабочего!

В музее Форестал в Сан-Паулу есть рельефная карта окрестностей города до самого берега Атлантического океана. Своей наглядностью она помогает осветить одну из интереснейших технических проблем, которую когда-либо решала Бразилия.

На этой рельефной карте обширный район окрестностей Сан-Паулу представляет собою ровную как стол местность, полого понижающуюся в глубь страны. Его восточный край круто, почти без перехода обрывается к Атлантическому океану. Лишь узкая полоса прибрежья с банановыми плантациями тянется от Сантуса на юго-запад, превращаясь в конце концов на Прайя-Гранде в ровный песчаный пляж.

Еще в начале этого столетия Сан-Паулу заслужил печальную известность своими нездоровыми окрестностями. На юго-восточной окраине города в излучинах реки с едва заметным уклоном образовались многочисленные болота. Тучи комаров одолевали город; малярия и желтая лихорадка не были здесь редкостью.

В окрестностях Сан-Паулу протекала одна из любопытнейших рек Южной Америки — Тиете. Хотя от Атлантического океана ее отделяло по прямой каких-то 50 километров, она сворачивала на восток в глубь материка. Там она начинала свой долгий путь по бразильскому Мату-Гросу, пополняла воды Параны и после нескольких тысяч километров странствия с приключениями сливалась, наконец, с водами Атлантического океана далеко на юге, в заливе Ла-Платы. И все это потому, что Сан-Паулу расположен на приморской нагорной равнине на высоте 800 метров над уровнем моря, а эта равнина имеет уклон в глубь материка.

В 1925 году был осуществлен грандиозный технический проект, который избавил Сан-Паулу от трудной проблемы здравоохранения, разом снял угрозу малярии и желтой лихорадки, дал промышленному конгломерату Сан-Паулу один из богатейших источников электроэнергии и тем самым положил начало расцвету этого города.

Инженеры просто повернули вспять верхнее течение Тиете и ее притоков. Была сооружена плотина, образовавшая в окрестностях Сан-Паулу густую сеть озер. Недалеко от Сантуса, на грани Сан-Паулуского стола, была построена гидроэлектростанция с мощным трубопроводом, по которому задержанная вода почти отвесно низвергается из озера с высоты 720 метров. Так был найден источник в 600 тысяч лошадиных сил, который поит электроэнергией весь промышленный бассейн Сан-Паулу.

Если ехать из Сантуса в Сан-Паулу, впереди вы увидите сверкающую связку из нескольких труб, взбирающихся по крутому, поросшему лесом склону, — от электростанции на прибрежной равнине вплоть до вершины горного хребта.

Сердце у нас забилось от радости, когда мы узнали, что все оборудование этой гидроэлектростанции произведено в Чехословакии. После этого становится понятным, почему в Бразилии известная марка заводов «Шкода» и сегодня неразрывно связана с представлением о технической смекалке и добросовестной работе.

На территории американизированного Сан-Паулу, за юго-западным предместьем Пиньейрус, прижавшись к зеленой возвышенности, раскинулся чудесный уголок, оазис тишины и отдохновения в бешеной сутолоке большого города. Местные индейцы некогда называли это место «Бутантан» — «Сильный ветер».

Вы бы сказали, что это один из самых прекрасных ботанических садов в Южной Америке. Пестрые газоны тропических цветов, неисчислимое множество деревьев и кустов, свезенных сюда со всех уголков Бразилии. Расчищенные дорожки, скамейки, покой. В тенистых уголках — студенты, погруженные в книги, кое-где мамы и няни с детскими колясками.

Но в центральной части парка, на зеленом газоне с низко подстриженной травой, есть площадка, не украшенная цветами и не окруженная скамейками. Она лежит на 2–3 метра ниже, чем дорожки, и ограждена со всех сторон гладкой бетонной стеной. Она напоминает скорее крепостной ров, чем участок ботанического сада. Заглянем за бетонный парапет. Внизу на площадке в тени деревьев разбросано несколько куполообразных домиков из красной глины.

Если вы немного перегнетесь через барьер, вас тронет за плечо смотритель и попросит быть осторожнее. И у него есть к тому основания.

Дело в том, что глиняные домики и ряды крытых загончиков вдоль бетонной стены — это обиталища самых ядовитых бразильских змей.

Каждое утро у ворот Бутантана останавливается грузовик с удивительным грузом. Ежедневно со всех вокзалов Сан-Паулу сюда свозятся запломбированные деревянные ящики. У каждого из них на одинаковом месте имеется бирка с именем отправителя, а через всю верхнюю крышку проходит отчетливая надпись, предостерегающая от излишнего любопытства: «Caixa para transporte de serpentes» — «Ящики для транспортировки змей».

Эти стандартные ящички — единственный в Бразилии груз, который перевозится всеми железными дорогами бесплатно, с любого конца страны и на любое расстояние. У всех этих ящичков один короткий адрес: Бутантан, Сан-Паулу. Слово «Бутантан» известно каждому железнодорожнику даже на самой глухой станции. Ко многим из них под этим названием вернулась жизнь, уже висевшая на волоске.

Ведь Бутантан — это знаменитый южноамериканский институт, изготовляющий сыворотку против укуса змеи.

Высокие окна восьмиугольного домика за институтскими воротами облеплены любопытными, которые напряженно следят за вступительным экзаменом новых воспитанников института. Но это скорее экзамен на выдержку для тех, кто принимает новых питомцев. Двое служителей в белых халатах, в высоких кожаных сапогах и кожаных перчатках осторожно снимают крышку первого ящика. Несколько секунд они настороженно выжидают. Из ящика показывается змеиная голова; некоторое время змея осматривается, поворачивается, потом высовывается еще сантиметра на два, на три и готовится к молниеносному броску на приближающуюся к ней руку. Но рука все же оказывается более быстрой. В мгновение ока служитель схватывает змею чуть пониже головы и вытаскивает ее из ящика: полметра, метр, два. Как хорошо свернутый пожарный шланг, разматывается из ящика толстая гремучая змея с правильной мозаикой ромбов на спине. Она яростно, но беспомощно извивается.

Через несколько секунд у нее на хвосте защелкивается регистрационная бирка с очередным номером и датой поступления. После этого змея обретает свободу, ограниченную, правда, — несколькими сотнями квадратных метров площадки, и гнездо из красной глины.

Сколько же потребовалось отваги и самоотверженности, чтобы все эти обитатели попали сюда! Бразилия никак не может пожаловаться на нехватку змей. Но это обстоятельство ничего бы не дало сотрудникам института в Бутантане, если бы вместе с ними по всей стране не работала бескорыстная армия добровольцев, если бы она не рисковала жизнями и не подвергалась постоянной опасности. Даже здесь, в Бразилии, которая славится изобилием пресмыкающихся, змеи встречаются не на каждом шагу. Они избегают человека там, где хоть немного чувствуется его присутствие. Иное дело в глубине материка, в окрестностях ферм, на плантациях, около лесопилок и времянок лесорубов. Поэтому самых отважных помощников Бутантан находит среди бразильских фермеров, лесорубов, изыскателей и сельскохозяйственных рабочих. А также среди охотников по призванию, которые посвятили свою жизнь приключениям.

На огражденном газоне в Бутантане скапливается их добыча. Двухметровые гремучие змеи; небольшой коррал — вид гадюки с красными поперечными пятнами, одна из самых ядовитых змей на свете; сурукуку с желтоватой спиной и красными пятнами ромбовидной формы. Это одна из самых длинных ядовитых змей бассейна Амазонки. А тут, возле нее, — уруту с правильными серыми пятнами в виде подковы концами книзу; темная жарара с поперечными полосками; крестовая гадюка, от укуса которой начинается быстрый распад тканей; тонкая и длинная харарака с зеленой спиной и темными пятнами. Целая выставка коварных пресмыкающихся, чьи укусы означают верную смерть, если не оказать немедленной помощи.

И вдруг в это вечно подстерегающее, смертоносное сплетение входит человек. И следом за ним второй. Уверенно, спокойно, без малейшего страха. Они в белых халатах, на ногах у них высокие сапоги, в руках — длинная палка с железной вилкой на конце. Мороз проходит по коже при виде десятков змеиных тел, свившихся в живые клубки и расползающихся, как только люди приближаются к ним. Вокруг поднятые головы и пружины змеиных тел, готовых к стремительному броску.

Из круглых домиков выползают десятки потревоженных змей. Одни пускаются наутек, другие выжидают. А дальше все идет, как обычно. Один из служителей палкой расплетает змеиный клубок, отбрасывает в сторону какую-нибудь змею, придавливает ей голову железной вилкой и молниеносно схватывает ее прямо за голову. Это двухметровая гремучая змея. Пасть ее угрожающе раскрыта, из десен торчат две пары зубов. Ловкий нажим пинцетом, и в подставленную склянку стекает несколько капель чистого яда.

Ассистент института Людовико Таларико закончил работу, отдал своему помощнику склянку с ядом и подошел к нам.

— Ни одна из тех змей, которых вы видите здесь, не покинет Бутантан живой. В неволе змея отказывается принимать пищу, как только мы берем у нее первую порцию яда. Здесь она выдерживает лишь несколько месяцев. После четвертого или пятого взятия яда она погибает от голода.

Ассистент закурил сигарету и жадно затянулся. И только по дрожащим пальцам можно было заметить, что даже при своем многолетнем опыте он во время опасной работы вовсе не так спокоен, как это кажется. Два литра яда в год должен он нацедить и отдать сотрудникам института, чтобы где-нибудь на другом конце Бразилии маленькие ампулки с надписью «Бутантан» возвращали к жизни тех, кто был коварно осужден на смерть силою того же самого яда.

— В этом отделении у нас только неядовитые змеи, — успокоил нас ассистент Таларико и достал из кармана связку ключей. — Если хотите, я пущу вас внутрь. И не бойтесь, среди них нет никого из соседей, которых вы только что видели.

Такое же помещение, как и у ядовитых обитателей. Змеи грели на солнышке свои длинные тела с защитным камуфляжем и даже не пошевелились, когда мы приблизились. Редкие виды королевских и радужных удавов, знаменитых бразильских боа-констрикторов. Молодой удав сукури — самая крупная змея на свете, гроза всего живого в девственных лесах Бразилии. Жибойа с почти собачьей головой. Десятки самых различных видов змей, которые на лоне природы наводили бы ужас, но здесь, в бутантанском питомнике, они либо прячутся, либо относятся ко всему с полной безучастностью.

— Как же вы разбираетесь в этом множестве змей? — сорвался у нас вопрос при виде всего змеиного хаоса. — Как вы, не подвергая себя опасности, отличаете ядовитую змею от неядовитой?

— Это прежде всего опыт, — объяснил нам ассистент. — Но и для неопытных существует ряд правил. Первым и самым верным признаком является форма и ширина головы. У всех без исключения ядовитых змей голова почти совпадает по ширине с телом. Второй признак, по которому вы узнаете ядовитую змею даже издали, — это хвост. Он короткий и быстро сужается к концу. У неядовитых же змей, наоборот, хвост длинный и тонкий. При более подробном осмотре змеиной головы можно найти и другие признаки. Но на лоне природы у вас вряд ли будет время для подобного изучения.

В самой Бразилии, стране змей, даже среди знатоков природы еще часто ходят страшные легенды и поверья. Бесспорно одно: сведения о длине змей явно преувеличены. Вряд ли успел бы человек, повстречавший на воле многометрового удава и избежавший его объятий, хорошенько измерить его от головы до хвоста складным метром. Ужас, охватывающий человека при виде змеи, безусловно, скорее прибавит лишний метр, чем отнимет его. Поэтому сообщения о пятнадцатиметровых змеях следует принимать с осторожностью.

Теодор Рузвельт-младший, сын бывшего президента США, выделил в свое время вознаграждение для того, кто принесет ему змею, длиною превышающую 30 футов, то есть немногим более девяти метров. Живую или в виде чучела.

Вознаграждение не такое уж малое — 5 тысяч долларов, но его и по сей день никто не получил.

Змеи в Бразилии — это не только гроза людей.

В некоторых бразильских домах, главным образом в сельских местностях, змея появляется очень часто, и все же никто ее не боится, никто не убивает, скорее наоборот. Это не имеет ничего общего с каким-либо суеверием или с почитанием животных. Это всего лишь отголосок давних обычаев и житейского опыта индейцев. Некоторые змеи — удавы — служили индейцам защитниками от врага или от ядовитых змей.

В хозяйстве провинциальных жителей, в виллах Петрополиса и даже в предместьях Рио-де-Жанейро можно увидеть ручных королевских удавов. Европейцу, который от одного только слова «удав» покрывается гусиной кожей, трудно себе представить, как это человек может жить по соседству со столь необычным домашним животным. Но в Бразилии удав сохранил жизнь тысячам людей и особенно детям. Он защищает человека от ядовитых змей. В сад, где водится удав, не приползет ни одна ядовитая змея, даже если ими кишит все вокруг.

Удав гораздо чистоплотнее любого домашнего животного. Представляя себе змею, мы, как правило, вспоминаем отвратительную скользкую кожу. У удава она хоть и холодная, но сухая и чистая. При этом ни один из домашних сторожей не бывает таким непритязательным, как удав. Он довольствуется тем, что наедается раз в два-четыре месяца. За целый год он проглатывает разве что пять кроликов. Больше всего он привязан к детям. Едва ребенок выйдет из дома, удав начинает следить за каждым его шагом, зорко оберегая его от ядовитых змей. Но еще важнее то, что он защищает человека от змеиных укусов в тех областях, куда еще не дошла животворная сыворотка института Бутантан.