"Веселый праздник" - читать интересную книгу автора (Чарская Лидия Алексеевна)

III

Они явились ровно в девять.

Впереди всех вошел бравый ротмистр Чернов с полуаршинными усами и добродушным лицом. За ним следовало около десятка молодежи своего и чужих эскадронов.

Тут были: штаб-ротмистр Турчин черноволосый, черноглазый офицер, известный своим уменьем петь цыганские романсы. Второй, адъютант Игнатович, с длинным носом и искрящимися юмором глазами. И наконец, молоденький безусый мальчик корнет Строевич, только что недавно вышедший из корпуса.

— Здорово, Кузьма Демьяныч! Здорово, братцы! — приветствовал «эскадронный» начальник своего любимого вахмистра и нижних чинов.

— Здравия желаем, ваше высокородие! — вырвалось стройным гулом из двух десятков солдатских глоток собравшихся здесь.

И тотчас же, словно по волшебству перед господами офицерами очутилась добродушная вахмистерша с подносом, на котором были расставлены бокалы с пенящимся в них шампанским.

— Не обессудьте на угощение, — растягивала она, словно пела, своим сочным голосом, — не побрезгуйте выкушать за счастье жениха и невесты.

Произошло легкое смятение.

— Кто жених? Кто невеста? — послышались удивленные возгласы среди офицеров.

Тогда вахмистр Люлюев взял одной рукой руку Сонечки, другой — руку Феди, вспотевшую, мокрую сквозь нитяную перчатку, и подвел их, красных и смущенных, к группе офицеров.

— А-а! — не то радостно, не то изумленно протянул Чернов, — ну-с, совет да любовь! Выпьем за ваше счастье, Сонечка! Я ее маленькой девочкой еще знал.

И взяв два бокала с подноса, он передал их жениху и невесте, сам взял третий и, чокнувшись с молодой четой, духом осушил свой бокал, после чего поцеловал красные щеки Феди, наклонился к Сонечки и чмокнул и ее в черненькую головку.

Потом и другие офицеры выпили за счастье Феди и его невесты.

— Не побрезгуйте, ваши благородия, хлеба-соли откушать… Чем Бог послал, — затянула снова своим певучим голосом мамаша Люлюева, и все двинулись к столам.

Офицеры с изысканной любезностью помогали угощать хозяевам дам, и барышень, наполняя их рюмки и тарелки и упрашивая откушать.

Начались тосты, пили за государя, за государыню, за царскую семью, за «полкового» командира, за «эскадронного», за хозяина с хозяюшкой, за гостей и снова за будущих молодых.

Нюрочка бегала и суетилась не меньше своей мамаши. Её красная кофточка с горошинками мелькала то здесь, то там. Она разносила наливки, придвигала то тому, то этому закуску и кулебяку и была сама не своя в ожидании танцев.

«Ах! Уж скорее бы! — вихрем проносилось в её головке, — ну что интересного сидеть за столом! Право!»

И сама судьба, казалось, подслушала её желание.

В туже минуту послышались звуки аристона. Солдат своего эскадрона Петушков, исполняющий денщицкие обязанности при Кузьме Демьяныче, энергично завертел ручку аристона, выигрывавшего всем знакомый мотив «Стрелочка».

Молодежь встрепенулась и повскакала со своих мест. В одно мгновение тяжелые столы были сдвинуты к стенке, стулья также, и таким образом получилось место для танцев.

«Три девицы шли гулять, шли гулять, шли гулять», — пронзительно высвистывал аристон при участии Петушкова. Офицеры, а вслед за ними фельдшера и писари (по желанию начальства), приглашали девиц.

Девицы отнекивались, но все же шли, становились в пары на кадриль, предупреждая кавалеров «дирижировать по-русски».

Первую фигуру взялся вести Строевич, танцевавший с Нюрочкой, но на второй фигуре спутался, перейдя на французский язык, и передал дирижерство писарю-щеголю, обладателю не совсем гармоничной фамилии — Шлепкин.

И Шлепкин оказался на высоте своего призвания: он топал ногами, выворачивал руки барышням, делая balancé и так энергично кружил свою даму, что той грозила серьезная опасность очутиться на полу. При этом он визгливо выкрикивал тенорком:

— Кавалеры, наступай! Кавалеры, в бок! Кавалеры, фертом! Ассаже силь-ву-плюй. Барышни, кружить… Барышни, цепочку… Барышни, в пристяжку!

И опять ассаже, фертом, силь-ву-плюй, в пристяжку…

— Молодчина Шлепкин! Жарь вовсю! — подбадривает «эскадронный», танцевавший визави с самой Люлюевой.

И окончательно озверевший в своем усердии Шлепкин заорал еще исступленнее:

— Барышни, вперед! Барышни, в приступку! Барышни, винегрет. Плесе веером. В закрутку силь-ву-плюй!

Шлепкин танцевал с Соней, Федя с одной из рыженьких причетниц и бросал сияющие взгляды на всех. Он гордился вниманием офицеров к его будущей семье и старался в тоже время всеми силами обратить на себя общее внимание. Для того он, когда Шлепкин дирижировал: «кавалеры, вперед», подлетал к своей даме фертом и отлетал от неё в присядку, неистово оттаптывая каблуки.

«Стрелочек» сменился «березой» при благосклонном участии того же Петушкова.

Шлепкин, изрядно таки охрипший после четвертой фигуры, изрекал теперь каким-то зловещим шепотом:

— Цепочку… Цепочку растянуть… Дам в бочонок. Кавалеры, круг. Кавалеры, разомкнись. Дамы веночек… Дамы, корзинку… Ка-чай!

Несколько минут слышалось только усиленное топанье ног и бряцание шпор. Потом раздался хохот. Дам заперли в кружок, вокруг завертелся другой круг кавалеров: кто-то отдавил кому-то ногу — кто-то пронзительно вскрикнул от боли.

После кадрили следовала венгерка. Аристон венгерки не играл; её мотив заменили полькой Фолишон, имевшейся в репертуаре аристона. Нюрочка не умела танцевать венгерки и могла только любоваться на плясавших. Пока её подруги притоптывали каблуками выделывая замысловатые па, она уселась в уголке между комодом и сундуком, обмахивалась платочком и мечтала о том, как хорошо было бы танцевать и радоваться так-то целую жизнь.

Промозглое осеннее утро заглянуло в крошечную квартиру вахмистра Люлюева и разбудило Нюрочку.

Нюрочка проснулась, но умышленно не открывает глаз. Она и без того знает, что увидит сдвинутые к стене столы с пустыми тарелками и недоеденными закусками, с пятнами на скатертях, окурки папирос и апельсинные корки на полу. Увидить Серафиму, оставшуюся у них ночевать на диване, которая, расчесывая жидкие волосы, цедит лениво, по адресу матери, перетирающей чашки:

— Денег-то денег, что вы поистратили с этим балом, маменька, страсть!

Нюрочка делает над собой усилие и с неудовольствием поднимается на локте.

Все, что ей представлялось мысленно, выступает перед нею теперь во всей своей непривлекательной действительности: перед нею и столы, и бутылки, и окурки, и апельсинные корки, и мать, и Сима с распущенными жидкими волосами. И в дополнение ко всему, на спинке кресла висит небрежно брошенная красная кофточка с белыми горошинками. Вчерашняя кофточка!

Нюрочка смотрит на кофточку и на душе у неё смутно и тоскливо.

Вчерашнее радужное настроение исчезло без следа.

Вчера было так весело, а сегодня? — Какие скучные, серые, однообразные будни!

В соседней комнате папаша Люлюев, кряхтя и потягиваясь, собирается на учения.

В кухне Петушков раздувает самовар сапогом и отчаянно бранит кота Ваську, трущегося об его руки…

Нюрочка затыкает уши, снова валится лицом в подушку и старается вообразить вчерашний праздник гостей и веселые звуки аристона…

— Нюра! Вставай! — нечего лежебочничать, отцу кофе заваривать надо!

И Нюрочкина мамаша легонько шлепает своей пухлой рукой дочку по её худенькому плечу.

Нюрочка вскакивает и быстро начинает одеваться. Сегодня, после праздника так много предстоит ей еще уборки и суеты… Надо помогать матери, Соне…

Праздник прошел. Наступили будни.

Нельзя же постоянно кружиться и плясать. И Нюрочка, как вполне разумная барышня, отлично поняла это…