"Окно в пустоту" - читать интересную книгу автора (Артемьев Илья)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Обаяние зла

И все птицы спят, и все звери спят… И все добрые люди тоже давно уснули. Счастлив тот, кто засыпает вечером, видит хорошие сны, а утром встает, чтобы приняться за дневные дела. Ведь недаром люди отвели ночь для воровства и убийства, для сумасшедшего разгула и черного колдовства.

А еще — для любви.

Боря Бейдер устал ворочаться с боку на бок. Поднявшись с постели, он тяжело и неуклюже протопал на кухню. Не разбудить бы родителей…

Но мама с папой мирно спали, а вот Боря — не мог. Его душу тревожил образ загадочной черноволосой незнакомки. Всего лишь раз она прошла мимо него, всего лишь раз мельком на него посмотрела.

И пропал казак…

Боря даже не знал, чего, собственно, хочет. Поначалу он надеялся, что Вадим возьмет ее на работу. Тогда можно было бы, по крайней мере, видеть ее каждый день. Но проходили дни, от незнакомки не было ни слуху, ни духу, и все его существо постепенно наполняла неведомая прежде тоска.

Боря был реалистом. Он прекрасно понимал, что у такой красавицы не имеет никаких шансов на взаимность. Но ведь никто не может запретить человеку надеяться на чудо!

Стараясь не греметь посудой, Боря заварил себе крепкий чай, закурил и уселся на свое любиое место в самой середине уютного углового диванчика.

Мама до сих пор ворчит из-за курения. Хорошо, что хоть сейчас она меня не видит. Переполошилась бы — не дай Бог!

Боря втайне надеялся, что курение поможет ему похудеть, а потому дымил, как паровоз.

Сейчас ему казалось, что голова забита серой паутиной. Боря понимал, что самое разумное для него сейчас — это выбросить незнакомку из памяти, забыть ее и жить, как жил раньше.

Но был и другой выход — попытаться ее найти. Еще раз увидеть ее. Еще раз заглянуть в манящую и жуткую бездну ее черных глаз. А там — будь, что будет.

Найти! легко сказать! Он ведь не знает, кто она такая, где живет, не знает даже имени.

Только номер машины.

Вспомнив об этом, Боря подскочил на месте от радости. Диван жалобно скрипнул под его тяжестью, но Боря даже не заметил. Найти владельца по номеру машины большого труда не составляет, а у Вадима Александровича были друзья в милицейских кругах, это Боря знал точно. В последнее время он сам, правда, стал какой-то странный, но, если подойти к нему в хорошую минуту, наверное, не откажет.

Успокоенный этой мыслью, Боря залпом допил остывающий чай и отправился спать. На этот раз он заснул сразу же, спал крепко и спокойно.

На следующий день Вадим появился на работе около часа дня. В дела фирмы он давно уже не вникал, но по привычке все еще обозначал некую руководящую деятельность. Хорошо еще, что на Борю вполне можно было положиться. Пожалуй, он был слишком уж осторожен и стратегических решений принимать не мог, но с повседневными делами вполне справлялся. Боря был настолько скрупулезен и методичен, что фирма вполне могла удержаться на плаву.

Пока.

Вот и он, легок на помине. Боря вошел с целой кипой бумаг и принялся по обыкновению дотошно и занудливо излагать положение дел. Наконец, Вадим не выдежал.

— Боря, давай короче. Разорение нам завтра не угрожает? Налоговая не цепляется? Рэкет, прости Господи, не трясет? Значит, жизнь прекрасна и удивительна, давай, что там подписать, и если это все, ты свободен.

После Колиной смерти Вадим уже успел найти нового поставщика, недавно принял свою дозу и теперь находился в состоянии блаженной эйфории. Все проблемы казались разрешимыми, неприятности — несущественными, а он сам — почти всемогущим.

Правда, несколько дней назад Вадим зачем-то затеял ремонт в своем кабинете и перебрался в тесный и неудобный закуток. Так спокойнее. Здесь черноволосая ведьма пока не появлялась.

Вадим хотел поскорее покочить с делами, но, вместо того, чтобы уйти, Боря почему-то замялся и густо покраснел.

— В чем дело, Боря? На-ка, давай, выкладывай, как сказал отец сыну, когда тот проглотил полтинник. Случилось что-нибудь?

— Да нет, Вадим Александрович, все в порядке. Понимаете, у меня к вам большая просьба…

Оставшись один, Вадим долго и озадаченно смотрел на листок из календаря с нацарапанным на нем номером. Ай да Боря! Ай тихоня! Вот уж никогда бы не подумал! Интересно, кого это ему искать понадобилось?

Вадим удивленно пожал плечами и потянулся к телефону.

Опер Сергей Арефьев сидел у себя в кабинете за обшарпанным канцелярским столом, тыкая пальцами в клавиши допотопной, раздолбанной печатной машинки. Ему предстояла нелегкая задача — написать обоснованный и юридически грамотный отказ в возбуждении уголовного дела. Шедевры канцелярско-милицейского языка цеплялись друг за друга, образовывая причудливые и замысловатые цепочки.

Смысл этого литературного произведения сводился к одному — граждане, оставьте милицию в покое и сами справляйтесь со своими проблемами.

А всего несколько лет назад Сергей был восторженным юношей и пламенным комсомольцем. Он пошел служить в органы с искренней верой в правоту свого дела. Как получилось, что храбрый и честный парень Серега Арефьев сломался в первый раз, когда начал брать деньги у своих «подопечных» и оказывать им разного рода услуги — он сейчас уже не помнит, да это и не важно.

Брать взятки, как и терять невинность, тяжело и страшно только впервые. Потом — привыкаешь.

Сергей тоже привык. За два года он сильно поправил свое материальное положение, продвинулся по карьерной лестнице и угрызениями совести никогда не страдал. Это все выдумано для слабонервных интеллигентов, а преступность… Да что преступность? С ней, проклятой, бороться нельзя, ее можно только организовать и возглавить.

От плодотворного труда Сергея оторвал телефонный звонок. После короткого, но содержательного разговора он заметно повеселел. Просьба пустяшная, делов на копейку, а сто баксов сейчас будут очень кстати.

Но набрав знакомый телефон и записывая данные какого-то Геннадия Андреевича Разлогова, 1934 года рождения, Сергей почувствовал себя очень плохо. Голову словно сдавило железным обручем, пальцы начали противно дрожать, лоб покрылся липкой испариной, а к горлу подступила тошнота.

К счастью, Сергей еще находился в том возрасте, когда люди не склонны обращать особого внимания на свои хвори.

«Давление, наверно, шалит. Переработался», — подумал он. Сергей действительно считал себя очень много работающим, а потому ценным для общества человеком.

Вечером у него было просто прекрасное настроение. Сергей выполнил поручение и получил свой честно заработанный гонорар. После окончания рабочего дня он позвонил домой и горестно поведал жене, что ему сегодня опять придется дежурить не в очередь. Однако его дальнейшие планы на вечер не имели никакого отношения к борьбе с преступностью.

Как и у всякого уважающего себя оперативника, у Сергея имелась конспиративная квартира. Туда-то он сейчас и направлялся. Разумеется, квартира эта предназначалась для общения с агентурой, а вовсе не для интимных развлече ний личного состава, но Сергей точно знал, что служебное положение существует для того, чтобы им пользоваться. В самом деле, не тащиться же домой. Там — вечно орущий ребенок и давно опостылевшая супружница.

В десять придет Светка. Девка она, конечно, тупая, но зато грудь — пятый номер. И ноги длинные. И вообще, ему ведь с ней не в шахматы играть. Порнушку надо бы прихватить какую-нибудь.

Когда Сергей добрался до неприметной многоэтажки на окраине Москвы, до прихода Светки оставалось еще полчаса. Она никогда не опаздывает.

Небольшая однокомнатная квартира на пятом этаже была станданртно обставленной, чисто убранной, и… подчеркнуто никакой. Глазу не на чем зацепиться. Как раз то, что и требуется.

Сергей привычно раскупорил бутылки (Светка пила только ликеры, а он сам терпеть не мог этого липкого, приторно-сладкого пойла), поставил видеокассету и удобно развалился кресле. На экране молодые красивые мужчины и женщины с энтузиазмом совершали половые акты в самых различных формах. Кто бы мог подумать, что в человеческом теле для этого столько возможностей!

Сидя в мягком уютном кресле с бокалом вина в руке, Сергей незаметно отключился.

Ему снилось, что он медленно, крадучись входит в какое-то полутемное помещение. Со всех сторон на него пялятся здоровенные, наглые бандитские рожи. Вот проклятая работа, и ночью от нее нет покоя! Ну, я вам сейчас!

Но в этот момент заиграла музыка, замелькали разноцветные прожектора, и Сергей с ужасом понял, что находится на эстраде ночного клуба. Но еще хуже было другое — он был совершенно голый. На нем была только милицейская фуражка, да еще капитанские погоны чудом держались на плечах. И уж совсем было невыносимо, что помимо своей воли Сергей вдруг начал грациозно двигаться под музыку, покачивая бедрами, и даже кокетливо улыбаться.

Музыка звучала все быстрее и быстрее, плавный блюз перешел в бешеный канкан, а капитан Арефьев все никак не мог остановиться.

К счастью или к несчастью, но все на свете когда-нибудь заканчивается. Музыка затихла, прожектора погасли, публика издевательски зааплодировала, и Сергей смог наконец-то перевести дух. Ему казалось, что самое страшное уже позади, вот сейчас он наконец-то проснется и все в его жизни будет по-прежнему. Но в этот момет он увидел, что к эстраде медленно идет высокий человек в длинной черной хламиде. Лицо его было спрятано под капюшоном.

Сергей никогда не был трусом, но сейчас все его существо охватил панический страх. Фигура в черном двигалась прямо на него, а он не мог пошевелиться. Даже бандитские рожи вокруг показались ему теперь близкими, симпатичными и почти родными. Но и они вдруг куда-то пропали.

Теперь они остались вдвоем — он и это чудовищное нечто под черным покрывалом. Только сейчас Сергей, наконец, понял, что оно не было больше человеком.

Подойдя почти вплотную, существо вытянуло вперед что-то похожее на руку. Но это была не рука. У Сергея даже не хватило сил на то, чтобы испугаться еще больше. На него указавала невероятно уродливая, огромная когтистая лапа, покрытая зеленовато-коричневой чешуей.

Низкий и хриплый голос из-под черного покрывала произнес всего два слова.

Продажный мент.

Сергей проснулся от собственного крика. Давно знакомая и привычная квартира вдруг приобрела какой-то призрачный, нереальный вид. Все предметы вроде бы на месте, но изменилась атмосфера.

Как будто здесь есть кто-то еще.

Сергей потянулся за бутылкой, чтобы налить себе еще вина. Приснится же такое! Точно, переработался.

С журнального столика он смахнул на пол листок бумаги. Надо выбросить. Непорядок.

Работая опером, Сергей привык очень внимательно относиться к документам.

Но что это за бумага? И откуда она здесь взялась? Развернув листок, Сергей тут же отбросил его прочь от себя, будто боялся обжечься. На стадартном листе для пишущей машинки отвратительной ярко-красной губной помадой были небрежно нацарапаны те же слова.

Продажный мент.

Трясущимися руками Сергей поравал бумагу на мелкие клочки. Сложил их в пепельнице аккуратной горкой. Зашарил по карманам в поисках спичек. Ах, вот зажигалка. Ничего, тоже подойдет.

Но почему из маленькой зажигалки «Крикет» вырвался целый сноп ярко-синего пламени? Так недолго и пожар устроить. Почему из-за горстки бумажных обрывков вся квартира наполнилась дымом и гарью? Сергей почувствовал, что не может больше дышать.

Туман скоро рассеялся. Сергей немного успокоился, отдышался, и вновь повернулся к экрану телевизора.

И вновь увидел прямо перед собой кошмарную фигуру из своего сна.

Пальцы нащупали рукоять табельного пистолета. Так просто он не дастся. Сергей выстрелил, целясь в голову. В последний миг своей жизни Сергей еще успел разглядеть лицо этого монстра.

Лицо было его собственное.

Потом все кончилось, и темнота поглотила его.

Светлана Самсонова появилась ровно в десять. На звонок ей никто не открыл. Светлана уже собиралась уходить, когда обнаружила, что дверь не заперта. Раньше Сергей такого никогда себе не позволял. Интересно, что он на этот раз придумал?

В квартире стоял резкий неприятный запах. Сергей лежал посреди комнаты на боку, почти касаясь подбородком колен. Рядом валялся пистолет. Подойдя ближе, Светлана увидела, что вокруг его головы растеклась большая лужа крови. Но там было что-то еще. Какие-то странные желто-серые сгустки.

Боже мой, это, наверное, его мозги.

И лишь тогда, осознав наконец, случившееся, женщина зашлась в истошном крике.

Алексей Сергеич Иващенко, крупный мужчина средних лет, блаженствовал в ванной. Горячая вода, нежная пена, запахи ароматических солей всегда успокаивали его. Для полного счастья он прихватил с собой «Одиссею капитана Блада» и теперь внимательно следил за перепитиями пиратских разборок.

Почему-то это подростковое чтиво тоже действовало на него благотворно. А сейчас он нуждался в отдыхе как никогда.

Сам себя он называл эстетом и гедонистом. В общем-то так оно и было. Алексей Сергеич действительно любил вкусную еду, красивые вещи и телесный комфорт. Он считался одним из самых богатых и преуспевающих торговцев антиквариатом в Москве.

Наживать состояние Алексей Сергеич начал давно, еще лет двадцать назад. Тогда он был всего лишь нищим студентом. После третьго курса поехал в стройотяд — подработать. Кто бы мог подумать тогда, что эта поездка определит всю его дальнейшую судьбу!

Совхоз Андрюшино, райцентр Куйтун… Боже мой, как давно это было! До сих пор помнит Алексей, как поразила его красота сибрских лесов.

Но на фоне величественной и гордой красоты Сибири особенно жалкой, грязной и убогой казалась жизнь ее обитателей.

Покосившиеся избы, деревянные тротуары, по деревне бродят одичавшие, грязные и худые свиньи и коровы… Чем и как живет местное население — неясно. Уже тогда, в семидесятые это было Богом и людьми забытое место.

Оставшиеся в деревне мужики уже тогда спились окончательно, причем в целях экономии потребляли какое-то жуткое пойло мутно-зеленого цвета, пахнущее ацетоном.

Алексей работал на пилораме. Его напарником был страшно худой, словно высохший от пьянства бывший зек по имени Николай. Освободился он всего полгода назад, считался ссыльным и уехать никуда не мог. Да и некуда и незачем ему было ехать. Поэтому и прижился бывший з/к в избе у одинокой сибирячки Анны Прохоровны. К тому времени она разменяла пятый десяток, но женщина была свежая, разбитная, и, что особенно странно, жизнью не шибко умученная. Нежданному сожителю Анна Прохоровна была только рада. «Какой ни есть, а мужик. Хоть пьяница, конечно, зато тихий». И то сказать, был Николай действительно редким молчуном. За весь месяц, что проработали они вместе, Алексей от него и слова не слышал. Так и не узнал ничего о прошлой жизни случайного напарника, ни о том, за что он был осужден.

Перед отъездом зашел проститься. Анна Прохоровна тут же захлопотала вокруг стола, сооружая немудрящую закуску. Накладывая квашеную капусту, отодвинула с кадушки какую-то почерневшую доску. И вдруг… Словно в душу глянул Алексею старинный, строгий иконный лик.

— Анна Прохоровна… Откуда это у вас?

— Что? Ах, это, — отмахнулась она. У нас этого добра раньше пруд пруди было. Деревни-то кругом раскольничьи, кержацкие. А уж сколько их в печках сожгли, да возле сельсовета топором порубили…

Через час Алексей уже трясся в стареньком, раздолбанном автобусе по грунтовой дороге в райцентр. С собой он увозил икону, бережно завернутую в чистое полотенце. Анна Прохоровна охотно согласилась уступить ее всего за десятку. Зачем ему икона — он точно не знал, как и все почти его сверстники был неверующим, но почему-то на хотелось оставлять такое чудо в грязной избе на кадушке с капустой.

С тех пор и зачастил Леша Иващенко в «турпоездки» по сибирским деревням. Нищие старухи, едва сводившие концы с концами на грошовую колхозную пенсию охотно расставались с бесценными иконами. Если артачились — никогда не настаивал, улыбался, разводил руками — мол, простите, что взять с дурака, и сразу же уходил.

Хоть и считался Леша преступником, но угрызений совести не испытывал. Он не грабил, не убивал, старухам платил, по их понятиям, щедро, а что до «расхищения национального достояния», то в печках за незабываемые революционные годы его сгорело много больше.

А дальше — пошло — поехало. Появились в руках легкие, шальные деньги, а к хорошему человек привыкает быстро. Уже не казалась привлекательной работа инженера-электронщика с окладом 120 р. Конечно, и бизнес тогда был опасен, могли посадить, и надолго.

Да вот — Бог миловал.

От всех потрясений и перемен Алексей пострадал не особенно, ибо заблаговременно переводил все свои деньги в симпатичные зелененькие бумажки с портретами заокеанских президентов. Конечно, опасно это было. Обменный курс был совсем другой. Это сейчас за доллар дают пять тысяч, а тогда — десять лет.

В те времена Алексей Сергеич постепенно приобрел вкус к красивой жизни, научился наслаждаться каждым ее мгновением. Невесть откуда появились у него вальяжные замашки московского барина. А уж в своем бизнесе Алексей Сергеич разбирался так, что иным искусствоведам и не снилось.

Так бы и жил себе дальше Алексей Сергеич, если бы не встретился на его пути Коля Бык.

Выбор у него был простой — отдай все, или умри. Как человек неглупый, Алексей Сергеич понимал, что даже если будет покорным, в живых его все равно не оставят. А потому, как он не был напуган, но стал искать выход из создавшейся ситуации.

Алексей Сергеич не только не имел контактов в криминальной среде, но и вообще не было у него ни напарников, ни подельников, ни близких друзей. Он всегда был один, потому что знал: случись что — продадут. И только теперь впервые об этом пожалел. Не то что проблему решить — просто посоветоваться, поговорить не с кем.

Один человек родится, и умирает тоже один.

И вот однажды встретил он на улице давнего, еще со студенческих лет знакомого художника Павла Кудрина. Поздоровались, разговорились.

Алексей Сергеич и сам не понял, как он, такой скрытный и осторожный вдруг открыл душу старому знакомому и даже рассказал ему откровенно обо всех своих бедах.

— Вот нутром чувствую, Паша — не выкрутиться мне на этот раз. Я, как колобок — и от бабушки ушел, и от дедушки ушел… А вот от него — не смогу. Ведь сволочь, бандит, наверняка — убийца, а теперь поди ж ты… Уважаемый бизнесмен, законопослушный гражданин, и никто не моги его тронуть. Мог бы — сам бы убил его, гада, но ведь я-то не уголовник. Наверняка или сорвется что-нибудь или сразу же попадусь. Еще сидеть из-за такого… В тюрьме мне уж точно не выжить. Это только в кино показывают, что киллера нанять — раз плюнуть. Я уже и на это согласен, лишь бы выскочить. Но как это сделать?

В этот момент Павел вдруг протрезвел и стал очень серьезным.

— Знаю я такого человека. Только… Не дай Бог с ним встретиться. Тебе — очень надо? Если так — сведу.

Да уж, свел… Даже сейчас, сидя в теплой ванне, Алексей Сергеич почувствовал ледяной озноб, вспоминая единственную встречу с этим человеком.

Странно — он не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах с ним встречался. Не помнил даже, как он выглядит. Только глаза… Глубокие, мудрые, все понимающие… И безжалостные.

Разговор был коротким. Собеседники хорошо понимали друг друга. Условия были простыми — сначала работа, потом — деньги.

Цена была, конечно, высокой, но, с другой стороны — жизнь дороже. И потом… За много лет Алексей Сергеич научился хорошо разбираться в людях. Он сразу понял, что его собеседника нельзя пытаться обмануть ни при каких условиях, иначе Коля Бык по сравнению с ним покажется просто ангелом.

Через несколько дней выстрел наемного убийцы оборвал непутевую Колину жизнь, а деньги отправились по назначению. Алексей Сергеич был вполне доволен работой, но… Решение финансовых вопросов еще не есть решение всех проблем. С тех пор с Алексеем Сергеичем стали твориться вещи непонятные. Приближалось полнолуние и все чаще он стал видеть во сне эти безжалостные, волчьи глаза. Просыпаясь, он долго курил, пил воду, а потом лежал до утра без сна, бессмысленно уставившись в потолок.

Он даже утратил изрядную часть своего жизнелюбия и оптимизма. В самом деле, чего же стоит налаженная, тщательно и любовно обустроенная жизнь, если ее так легко оборвать в любой момент? И, если он сумел найти идеального наемного убийцу, то где гарантия, что никто не сможет «заказать» его самого?

Боря ликовал. Наконец-то он получил, что хотел. Чую с гибельным восторгом — пропадаю… — Он чувствовал, что маховик его жизни раскручивается все сильнее. Получив заветный адрес неведомого ему человека, Боря всерьез задумался. Результатом он был несколько разочарован. Боря надеялся узнать имя и адрес черноволосой красавицы, но понимал, что вряд ли она живет под именем какого-то гражданина Разлогова.

— Так, 34 года рождения… Значит, теперь ему уже за шестьдесят. Интересно, кто он моей красавице? Муж? Отец? Начальник? Любовник? А, может быть, вообще никто? Может, она водит машину по доверенности, а он — просто бывший владелец?

В любом случае, он что-то знает о ней.

Боря особенно тщательно побрился, надушился дорогим одеколоном, надел новый костюм. Отражение в зеркале его не особенно утешило. Боря намеренно затягивал привычные повседневные дела. Долго, тщательно завязывал галстук. Сказал маме, что собирается к друзьям.

Уже в прихожей долго всматривался в адрес, аккуратно переписанный еще днем в рабочий еженедельник. Он старался не думать, куда и зачем едет сейчас.

Знал только одно — не поехать туда он просто не мог.

Было уже довольно поздно, когда он разыскал наконец старую пятиэтажку где-то в Чертаново. Поднимаясь по обшарпанной лестнице на третий этаж, Боря недоумевал. Жилище новых русских — он представлял себе совершенно по-другому.

Дверь долго не открывали. Наконец, он услышал какое-то странное, тяжеловесное шаркание и тихий, робкий женский голос спросил:

— Кто там?

— Мне… Я к Геннадию Сергеичу.

Щелкнул замок. Дверь распахнулась. Боря увидел маленькую, худенькую молодую женщину с гладко зачесанными темно-русыми волосами, одетую в длинное бесформенное вязаное платье. Большие серые глаза ее смотрели грустно и осуждающе.

— Вам Геннадия Сергеевича? Вы что, правда не знали? Папа уже три месяца как умер.

Вот тебе и раз! Последняя ниточка оборвалась со звоном.

— Подождите! — взмолился Боря, — подождите, пожалуйста!

Он стал сбивчиво рассказывать наспех сочиненную историю о дорожно-транспортном происшествии, единственным свидетелем которой стал водитель темно-зеленого джипа.

Выражение лица его собеседницы стало испуганным и совсем детским.

— Ладно, заходите. Я ведь совсем одна, даже чаю попить не с кем.

— А вы не боитесь пускать в дом незнакомого мужчину? — шутливо спросил Боря.

— Да нет, не боюсь. Мне кажется, вы хороший человек.

Когда девушка повернулась и пошла в комнату впереди него, Боря понял, наконец, откуда раздавалось это странное, тяжелое шаркание. Девушка медленно, с трудом передвигалась на скрюченных, изуродованных, частично парализованных ногах. В маленькой квартирке было чисто прибрано и даже уютно. Но все здесь говорило о более чем скромном достатке. Чистенькая, пристойная нищета.

Марине Разлоговой не повезло с самого рождения. Она была поздним ребенком, ее родители были историками. Папа занимался древним Египтом, а мама — вопросами научного коммунизма. Оба они были искренне увлечены своей работой и свято верили в то, что сперва нужно сделать карьеру в науке, а потом уже обзаводиться детьми.

Когда Марине пришло время появиться на свет, акушерки в роддоме слишком долго пили чай. Процесс рождения ребенка давно уже обмазан липкой позолотой сладкой лжи. На самом деле на родильном столе лежит не Мадонна, а истерзанный болью кусок мяса. Если у женщины после десяти часов непрерывных страданий остается хоть какая — нибудь мысль, она мечтает только о том, чтобы все это побыстрее кончилось. Врачи и акушерки настолько привыкают к этим крикам и стонам, что воспринимают их всего лишь как некий звуковой фон, неизбежный в их работе вроде шума станков в цеху.

Марининой маме было уже трицать пять лет. Во всем мире это — цветущий возраст для женщины, и лишь на одной шестой части света врачи называют таких старыми первородящими-, а поэтому почти никакой ответственности за здоровье и жизнь матери и ребенка не несут.

Марина родилась мертвой. Это произошло в конце декабря и могло сильно подпортить показатели за год. Вообще-то мертворожденного ребенка положено реанимировать в течение пяти минут, а потом могут произойти необратимые процессы и даже смерть головного мозга. Над Мариной люди в белых халатах трудились в течение часа. В конце концов они победили. Слабенький, синий, жалобно пищащий комочек был обречен на жизнь. И какую жизнь!

Родителям тогда ничего не сказали. Они заволновались только через несколько месяцев, когда Мариночка не могла ни сидеть, ни ползать и вообще не проявляла свойственного здоровым детям любопытства и охоты к перемене мест. Тогда и прозвучал впервые страшный диагноз — ДЦП.

Первое, что Марина запомнила в своей жизни — это боль. Мышцы ее маленького тела постоянно сводило страшной судорогой. У больных ДЦП они становятся твердыми, как дерево и даже иногда ломают кости. Такие люди навсегда заперты в тесные клетки своих квартир и распяты на кресте своих страданий. До них никому нет дела.

Сперва была еще какая-то надежда. Но когда Марина в двенадцать лет почти не могла говорить и передвигалась, ползая как-то странно, по-крабьи, никаких надежд не осталось даже у измученной Марининой мамы. Она очень быстро постарела, даже съежилась как-то, начала много курить и часто, сидя поздно вечером на тесной кухоньке с сигаретой и стаканом крепкого чая, плакала над своим несчастным ребенком, над своей загубленной жизнью и думала о том, что же будет с Мариночкой, когда ее не станет.

Такой момент настал, и намного раньше, чем она ожидала. В день, когда Марине исполнилось тринадцать, Ольга Павловна Разлогова купила торт. С деньгами в семье было туго, но она очень старалась хоть чем-то порадовать свое дитя. Она ждала автобуса, и очень волновалась, В тот момент, когда водитель грузовика не справился с управлением, снес остановку и превратил в кровавое месиво всех, кто терпеливо дожидался общественного транспорта, она все еще продолжала инстинктивно прижимать к себе нарядную коробку с розочкой, нарисованной на крышке. Через час, не приходя в сознание, Ольга Павловна скончалась.

Узнав о случившемся, Геннадий Семенович впервые в жизни по-черному напился. Погружаясь в тайны давно прошедших времен, он мог хотя бы на несколько часов в день забыть о своем несчастье. Теперь он остался один с больным и беспомощным ребенком на руках. Сидя в тесной комнате, пропахшей мочой и лекарствами, он рюмку за рюмкой вливал в себя дешевую водку и плакал.

А с кровати за ним наблюдали пристальные, настороженные глаза дочери.

Еще одной бедой Марины было то, что она прекрасно понимала все, что происходит вокруг, но не могла этого выразить. Когда она пыталась что-то сказать, из перекошенного рта раздавалось только невнятное мычание. Руки и ноги не слушались. Боль сводила с ума. Марина ненавидела свое тело. Ей казалось, что тело — это тюрьма, в которой бьется, мучается и гибнет постепенно ее душа. Сейчас она понимала, что случилось что-то очень плохое, что мамы уже нет и никогда не будет, что отец в отчаянии…

В этот момент дверь тихонько открылась, и вошел тот человек.

Увидев его, Марина испугалась еще больше. Она почувствовала страшную, безжалостную силу, исходящую от него. Она замычала, заплакала, попыталась забиться в угол своей кровати, когда он уверенно, спокойно, по-хозяйски подошел к ней, положил на лоб свою холодную, тяжелую ладонь и сказал:

— Спи, дитя. Тебе надо отдохнуть.

Она действительно провалилась в сон, и даже боль на время отпустила. Незнакомец о чем-то долго разговаривал с папой. Сквозь дремоту Марина слышала только обрывки этого разговора.

Он уговаривал папу что-то сделать для него, папа оказывался, махал руками, утирал слезы с лица, громко, некрасиво сморкался и повторял, что он честный человек, что он ученый, а не лавочник, и за деньги не продается.

Незнакомец только улыбался, и, уходя сказал:

— У всего есть цена. И у тебя — тоже. Вот твоя цена, — он указал на Марину, — Я, конечно, не Бог, но плачу всегда честно.

С этого дня состояние Марины стало медленно, постепенно, но неуклонно улучшаться. Врачи только руками разводили. Отец же наблюдал улучшения со страхом и все чаще напивался.

Вскоре незнакомец пришел еще раз.

Отец молча выложил на стол целую пачку старинных пожелтевших рукописей, глиняных дощечек с древними надписями, каких-то ножей, бронзовых колец, а также и вовсе непонятных предметов. Он был очень бледен, руки у него дрожали.

Незнакомец не скрывал своей радости.

— Хорошо, очень хорошо…

Он улыбнулся Марине, потрепал ее по щеке. Потом пристально посмотрел ей в глаза, произнес несколько слов на каком-то непонятном языке и провел рукой возле ее лица, словно отгоняя что-то. Марина почувствовала сильный удар, потом ей показалось, будто душа ее отделяется от тела, покидает его. Сначала она видела как бы со стороны и комнату, в которой провела всю свою жизнь, и отца, и странного незнакомца. Потом все это исчезло, и ей явились совсем иные картины, то исполненные невиданной красоты, то таинственные и страшные. Она пришла в себя только через сутки.

Марина так и не поняла, что же с ней произошло. День за днем, шаг за шагом она выходила из своей тюрьмы. Боль, терзавшая ее столько лет, постепенно отпускала. Прежде чужое, ненавистное тело понемногу начинало слушаться. Она быстро научилась читать, книгу за книгой проглатывала — обширную отцовскую библиотеку, начала даже понемногу вставать с постели. Мало того. Марина начала рисовать. Сначала робко, неуверенно она пыталась переложить на бумагу свои чудесные видения.

Только одно огорчало ее в те дни. Отец ходил как в воду опущенный. Иногда ей казалось, что он даже не рад ее выздоровлению. Странный незнакомец больше не приходил, но отец виделся с ним. После таких встреч отец приходил всегда совершенно пьяный, с остановившимся бессмысленным взглядом. Марина терпеливо помогала ему раздеться, укладывала в постель как маленького.

Засыпая, отец все бормотал о том, что продал ради нее свою жизнь, и совесть, и душу, о каких-то деньгах, которые он не возьмет никогда. В один из таких вечеров в ее память намертво врезалось странное слово Курлык. Потом она узнала, что это небольшой дачный поселок под Москвой. В тот вечер отец бушевал и возмущался больше обычного, а утром так и не проснулся — тихо отошел во сне.

Боря не замечал больше ни болезненной бледности, ни исхудавшего лица, ни изуродованного тела Марины. Она казалась ему теперь хрупким и нежным стебельком, смятым чьей-то грубыми, равнодушными руками.

Уже в дверях она остановила Борю:

— Послушайте… Я вас очень прошу. Не ходите туда, пожалуйста. Я ему очень обязана, но… Это очень, очень страшный человек. Иногда мне кажется, что и не человек вовсе. Я не могу этого выразить, но чувствую… Если есть хоть малейшая возможность, не ходите туда.

Боря мягко отстранил ее.

— Нет, мне действительно очень нужно. Ты не волнуйся, все будет в порядке.

— Тогда… Может, вы еще как-нибудь зайдете ко мне?

— Хорошо. Я зайду обязательно. И спасибо тебе большое, ты мне очень помогла.

Повинуясь внезапному порыву, Боря вдруг наклонился и осторожно, бережно поцеловал ее в лоб.

У себя в машине он всегда держал старенький потрепанный атлас автомобильных дорог. Борина бухгалтерская аккуратность и педантичность не подвела его и сейчас. До поселка Курлык было километров пятьдесят. Конечно, поздновато наносить визит кому бы то ни было, но Боря не мог ждать.

Умом он, конечно, понимал, что это опасно. Бандит, занимающийся старинными редкостями (бывают ведь и такие!), не брезгует никакими средствами. А если он, к тому же, обладает экстрасенсорными способностями… «Новые формы жизни не могут быть отозваны».

Грандмастер сидел у камина и задумчиво смотрел на огонь. Он устал. Колдуны живут долго, но не вечно. Уже скоро, совсем скоро ему придется уйти туда, где черная трава растет под багровым небом. Где высятся огромные замки из серого камня. Где веками бродят одинокие, неприкаянные души.

Это началось еще в те времена, когда Божьи ангелы прельстились красотой дочерей человеческих. Рожденные от них дети были людьми… Но не совсем.

С тех пор прошли века, но время от времени то там, то тут появлялись странные люди, которые вдруг обнаруживали у себя способость летать. Или двигать предметы взглядом. Или предсказывать будущее. Или врачевать страшные недуги одним прикосновением. Или… Да мало ли что еще.

Иногда их провозглашали святыми, иногда — порождением дьявола и врагами рода человеческого, а иногда — просто шарлатанами.

Некоторые пытались спасать человечество, неся людям свет и знание, и… погибали жалкой смертью. Другие — создавали тайные общества, стремились к несметным богатствам и власти над миром. Ни тех, ни других Грандмастер не понимал. Людей он презирал настолько, что даже не стремился к власти над ними.

Он видел много стран, но только здесь, в России, смог развернуться по-настоящему. За последние сто лет атмосфера зла здесь настолько сгустилась, что стала почти осязаемой. Заниматься магическими изысканиями можно было легко и без помех, тем более что религия усилиями победившего пролетариата практически сведена на нет, а интерес к оккультизму в последние годы сильно вырос. Однако средства к существованию необходимы даже колдунам.

Каждый зарабатывает себе на жизнь, как может. Грандмастер выбрал — убийство.

Никто не удивлялся, когда человек внезапно умирает от инсульта или сердечного приступа. Или сходит с ума. Или кончает с собой. Градмастер и его группа выполняли такие поручения много лет. Ограничение было только одно — жертва не должна быть духовно чистым и сильным человеком. И тогда все страхи, слабости, а, главное, подлости, совершенные в течение жизни, можно обратить против него самого.

Крупные фигуры в мире политики и бизнеса, как правило, не страдяют избытком душевной чистоты.

Но иногда тихая, естественная смерть не устраивает заказчика. Иногда требуется громкое, явно криминальное убийство, скандал, демонстрация полного бессилия правоохранительных органов… И, конечно, гарантия, что это убийство никогда не будет раскрыто.

Грандмастер усмехнулся, вспомнив события недалекого прошлого. Да, с девчонкой тогда хорошо получилось. Ее ни в коем случае нельзя было убивать, и в то же время надо было заставить замолчать навсегда.

Он искал талисман много лет. Триста лет назад сумасшедший алхимик нашел наконец-то нужное соотношение каббалистических символов, позволяющее на короткое время вернуть в этот мир души умерших в их прежнем, земном обличье.

Всем известно, что убивать людей — большой грех, но мало кто думает о том что быть убитым — почти такой же грех, как убивать самому, ибо пролитая кровь есть пища дьявола. При насильственной смерти души убитых долго бродят где-то в сумеречной зоне, одержимые бессильной жаждой мести. Пользуясь талисманом он на короткое время научился возвращать их обратно в мир живых. Он создал армию идеальных убийц. Его солдаты появлялись и исчезали где угодно и в любое время. Сделав свое дело, они исчезали бесследно.

Конечно, и здесь были свои трудности. Если когда-нибудь случится так, что по его вине погибнет чистый и праведный человек, все таинственные и страшные силы, которые он вызвал к жизни, могут обернуться против него самого.

Грандмастер никогда и никого не обманывал. Правда, его заказчики никогда бы не смогли ничего о нем рассказать, даже если очень захотели. Грандмастер хорошо умел хранить свои тайны.

Но сейчас он понимал, что ошибся. В отлаженную систему защиты от любопытных, вкрался какой-то сбой, а это может стоить очень дорого. Кто-то стоит очень близко, он почти проник в его тайну.

Покойного Сергея Арефьева Грандмастер не боялся. Он уже был в грязи и крови по самую маковку, и увидеть на миг собственную душу стало для него непосильным испытанием. Но было уже слишком поздно. Информация ушла на сторону, к третьему лицу.

Хуже всего было то, что Грандмастер не мог разглядеть этого человека.

За окнами уже светало, огонь давно догорел, а он все сидел, уставившись в камин невидящим взглядом. Он видел другое…

С утра зарядил мерзкий нескончаемый дождь. Бабье лето давно кончилось, и осень окончательно вступила в свои законные права. Дескать, погуляли, граждане, порадовались, пора и честь знать.

Сегодня Вадим с большим трудом смог подняться с постели. Кошмарные видения окончательно замучили его. Хохочущая черноволосая ведьма с дьявольским блеском в глазах, окровавленное, изуродованное лицо Володи, Катя, протягивающая ему руки из пламени, пещерный идол с его ужасной, безжалостной улыбкой без конца сменяли друг друга, и некуда было деться от них. Спиртное давно перестало действовать, и даже кокаин впервые не помог. Вадим измучился настолько, что теперь ему хотелось только одного — прекратить эту пытку любым путем. Даже перестав жить.

Вадим действительно устал бороться за свою жизнь. Все его усилия упирались в какую-то незыблемую стену. Он даже пытался обращаться к экстрасенсам. Один, низенький, толстенький и жизнерадостный, долго творил какие-то пассы руками, приговаривая невнятное о космической энергии и астральных телах, а пересчитывая гонорар, не поленился пересмотреть каждую бумажку на свет. Другой, молодой парень, выглядевший совершенно обычно, выслушал Вадима, быстро и цепко посмотрел на него, и тут же вежливо распрощался.

Ринат, против обыкновения, вел машину молча и сосредоточенно думал о чем-то своем. На своего шефа он старался не смотреть. Дело в том, что несколько дней назад Сергей Федотов, один из «заклятых друзей» Вадима сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться.

Странное поведение Вадима в последнее время не осталось незамеченным. Мало того, он допустил несколько серьезных ошибок, которые дорого стоили его компаньонам. Разумеется, ошибиться может каждый, но Вадим, похоже, окончательно вышел из доверия. Разговор с Ринатом был короткий и конкретный. Он должен был аккуратно и незаметно убрать своего шефа, и тогда солидная сумма в зеленых-, а, главное, — высокое положение в новой команде ему гарантированы. В противном случае, Вадима уберут все равно, а он, Ринат, может легко разделить его судьбу.

Как человек невеликого ума, Ринат не догадывался, что и выполнив это задание, он вряд ли проживет долго.

Маленькое, аккуратное взрывное устройство с таймером, оттягивало карман его кожаной куртки. Оставалась одна проблема — как улучить момент, когда Вадим останется один в машине, и самому не подставиться.

В офисе Вадима ждал весьма неприятный сюрприз — куда-то пропал Боря Бейдер. Дома его тоже не было — уже несколько раз звонила встревоженная Борина мама.

Где же он, черт возьми? Раньше за ним никогда такого не водилось, чтобы вот так исчезнуть, никого не предупредив. Может, и правда с ним что-то случилось? Или просто у бабы какой-нибудь пропадает?

— Ну, пусть он только появится, — думал Вадим, изобретая все мыслимые и немыслимые кары нерадивому подчиненному. Даже себе он не хотел признаваться в том, что вряд ли сможет без него обойтись.

Из ящика выпал маленький листок из блокнота.

Номер… Адрес… Темно-зеленый джип «Чероки»! Так вот кого он разыскивал!

Вадим аккуратно сложил листок и спрятал во внутренний карман пиджака. Стараясь сдержать волнение, он нажал кнопку селектора.

— Ринат! Я уезжаю. До понедельника ты свободен.

— Далеко собираетесь?

— В пансионат. Отдохнуть хочу, расслабиться.

Надо же, как все удачно сложилось! Такого сюрприза Ринат не ожидал. Сколько он ломал голову! А тут представился просто замечательный случай. Грех не воспользоваться.

— Хорошо, тогда я только на заправку сгоняю, а то там бензина меньше полбака осталось.

— Давай, только быстро.

Вадим старался оставаться спокойным. Так или иначе, сегодня должна была решиться его судьба. Подумав, он открыл маленький сейф, вделанный в стену и достал оттуда пистолет. Беретта-, купленная им из глупого бахвальства года полтора назад, сегодня действительно могла понадобиться.

Ринат заправлялся только сегодня утром, бак был почти полон, но он очень надеялся, что Вадим этого не заметил. Отогнав машину в укромный закоулок, он достал взрывное устройство, завел таймер, как его научил Федотов, и аккуратно приклеил миниатюрную коробочку под днище автомобиля. Он очень торопился поскорее покончить с этой грязной работой. Времени было в обрез, ну и потом… Ринат, конечно, никогда не был ангелом, но убивать людей, а тем более близко знакомых, ему раньше не случалось.

Ринат был неопытным диверсантом. Он слишком сильно перекрутил таймер. Взрыв должен был прогреметь не через два часа, как по его подсчетам, а через целых двенадцать.

Через десять минут машина уже стояла у подъезда. Ринат молча отдал ключи.

Вадим сел за руль и включил зажигание. Впервые за последние дни для него забрезжила хоть какая-то надежда.

А таймер уже начал отсчитывать последние часы его жизни.

Прошло немало времени, пока он разыскал, наконец, ветхую пятиэтажную хрущобу — где-то у черта на рогах. Вадим не уставал удивляться, какой же разной может быть Москва. Ближе к центру это почти Европа с нарядными витринами магазинов, дорогими ресторанами, элегантно отделанными зданиями банков и офисов. В дорогих и престижных жилых районах, даже по окраинам, давно уже выстроены и дома улучшенной планировки, и многоярусные гаражи, и современные, комфортабельные торговые центры. А здесь… Такое впечатление, что время здесь остановилось где-то в конце семидесятых. Только дома, выстроенные когда-то как временное спасение от коммуналок, ветшают с каждым годом все больше и больше.

На всякий случай Вадим поискал глазами темно-зеленый джип у подъезда. Нет, конечно нет. Только старый москвич да Жигули-копейка, которым давно пора на свалку. Не будет уважающий себя человек жить в такой трущобе.

Чертыхаясь, Вадим поднялся по грязной, заплеванной лестнице на третий этаж. Немного помедлив, нажал кнопку звонка. Почти сразу за дверью послышались тяжелые торопливые шаги. Будто кто гвозди вбивает, — с раздражением подумал Вадим.

Перед ним стояла какая-то тщедушная пигалица в бесформенном балахоне. Лицо ее показалось Вадиму разочарованным, будто она ждала кого-то другого. Вот, поди ж ты, и у таких убогих бывает личная жизнь-, — про себя удивился Вадим. Но что ж поделаешь, возможно она что-то знает. Придется быть с ней любезным. Бог ты мой, до чего же я дошел! Кто бы знал, что придется лебезить перед эдакой кикиморой! Может быть, она что-то знает, а может быть — нет, но выбирать не приходится.

Пауза несколько затянулась. Вадим не знал, что сказать, а пигалица смотрела на него явно неодобрительно. Скорее всего он ошибся. Не может, ну никак не может она иметь никакого отношения ко всей этой истории. Наконец, Вадим ляпнул первое, что пришло ему в голову:

— Я ищу Бориса. Он не был здесь вчера?

— А вы его друг? — недоверчиво спросила она.

— Ну, в общем, да.

Вадим несколько погрешил против истины, но в данных обстоятельствах счел это вполне допустимым.

Пигалица снова расцвела счастливой улыбкой.

— Да, он приходил. Проходите, пожалуйста. Очень хорошо, что вы пришли, я так за него беспокоюсь!

Она неуклюже засуетилась, затопталась в тесной прихожей. Только сейчас Вадим заметил ее скрюченные, изуродованные ноги. Вот уж убогая, так убогая!

В тесной комнате, которая, видимо, здесь считалась большой-, было чисто прибрано, но запах! Смесь лекарств, спертого воздуха, дешевой еды и еще чего-то неуловимого, но отвратительного. Комната была заставлена уродливой обшарпанной мебелью, произведенной, видимо еще в те времена, когда у каждого советского человека культивировалось презрение к комфорту. Очень много книг, мольберт у окна… Даже это почему-то раздражало Вадима.

Не нравилось ему здесь. Ну, очень не нравилось!

Хромоногая пигалица гремела посудой на кухне. Вадим уже почти потерял терпение, когда она вошла, наконец, в комнату, осторожно неся в руках огромный жостовский поднос, на котором очень сиротливо выгдядели две чашки (одна — с отбитым краем), заварочный чайник, и маленькая вазочка с каким-то древним, засохшим печеньем.

Вадим тяжело вздохнул. Сама мысль о том, чтобы что-то съесть или выпить в этом доме вызывала у него тошноту, но он мужественно преодолел себя, попытался нацепить на лицо самую обаятельную улыбку, и, прихлебывая горячий чай (кстати, оказавшийся неожиданно крепким и вкусным), небрежно спросил:

— Так вы давно знакомы с Борисом?

— Нет, только со вчерашнего дня.

— Так зачем он приходил к вам?

— Понимаете, он хотел найти одного человека. Это знакоый моего отца. Папа умер недавно, — она потупилась и кивнула на фотографию с черной ленточкой за стеклом в серванте, — я только мельком слышала, что этот человек живет за городом, я даже имени его не знаю.

— За городом? Где? — Вадим уже с трудом сдерживался, чтобы не схватить ее за плечи и не закричать прямо в лицо: да говори же ты, наконец, чертова кукла!

— Поселок Курлык. Смешное такое название, правда?

Да уж, смешнее некуда. Просто обхохочешься. Но кое-что он узнал, и на том спасибо. Надо быстрее убираться отсюда, эта хромая кошелка с каждой минутой раздражала его все больше и больше.

Все могло бы быть совсем по-другому, если бы Вадим не бросил беглый взгляд на мольберт. То, что он увидел, заставило его кардинально изменить свои планы.

На листе плотной белой бумаги был изображен один из его постоянных кошмаров. Темная пещера. Костер. Ярко-синий колдовской огонь. Пещерный идол. Тот самый, это точно, Вадим не мог ошибиться, слишком часто он видел его в последнее время. Значит, она — одна из них. Тех, кто так мучил его в эти страшные дни.

Марина испуганно смотрела на него. Она уже успела пожалеть о своей откровенности. Показная приветливость куда-то исчезла, и теперь она видела только налитые кровью безумные глаза.

Глаза зверя.

Она попыталась убежать от него и уже шагнула к двери, когда он бросился на нее. Поначалу она пыталась защищаться, кричать, закрывала лицо от ударов, но силы были явно не равны. Вадим опомнился только когда она затихла и бессильно обмякла в его руках.

Певая вспышка ярости прошла. Глядя на бесчувственное тело Марины, Вадим испытывал странное удовлетворение. Теперь он хотя бы мог ясно мыслить. Мог бороться за свое спасение.

Значит, он все-таки нашел, что искал. Как она сказала? Курлык? Действительно, смешное название. Только вот дела там творятся совсем не смешные.

Он поедет туда. Поедет и разворошит все это гадючье гнездо, даже если это будет стоить ему жизни. Нет, просто так он не сдастся!

А что же делать с этой убогой? Здесь ее оставлять нельзя, это точно. Придет в себя, начнет звать на помощь. Или она уже того… Совсем откинулась? Нет, пока дышит. А что, если она солгала, и поселок Курлык даже не существует в природе? Может, добить ее, пока в себя не пришла? Нет, пожалуй, есть идея получше — он возьмет ее с собой.

И если она его обманула, то сильно пожалеет о том, что родилась на свет.

Бог ты мой, где это я? И сколько же времени прошло? Боря медленно, мучительно разомкнул веки. Шевелиться он не мог. С трудом повернув голову и скосив глаза, Боря обнаружил, что он крепко и умело связан, буквально распят в низком и широком мягком кресле с резными подлокотниками. В свете хмурого осеннего дня он разглядел небольшую, совершенно пустую комнату с белыми стенами, испещренными какими-то странными рисунками. Сильно хотелось пить. Боря вспомнил события прошедшей ночи… И только теперь по-настоящему испугался. Он слишком поздно понял, что проник в чужую тайну.

Тайну, которая может стать для него роковой.

Негромко скрипнула дверь. Позади себя Боря услышал чьи-то шаги.

— Ну, вот и все, — промелькнуло в голове.

— Кто здесь? — спросил он. Голос предательски дрожал.

— Развяжите его, — услышал Боря низкий, уверенный мужской голос прямо у себя за спиной.

Сильные ловкие чужие руки быстро освободили его от веревок, но Боря не смел обернуться на своего собеседника.

— Как ты попал сюда? Только не лги.

Боря с трудом разлепил запекшиеся губы, сглотул вязкую слюну.

— Хочешь пить? Пей.

Узкая бледная рука поставила перед ним высокий запотевший стакан с прозрачной рубиново-красной жидкостью. В первый момент Боря испугался, но, здраво рассудив, что в его положении бояться уже нечего, жадно выпил половину. Холодный напиток был кисловатым на вкус и пронизывающе-приятным.

— Рассказывай.

Боря молчал.

— Хорошо. Я спрошу по-другому. Зачем ты сюда пришел? Что тебе нужно здесь? Я тебя не знаю, а незваных гостей не люблю.

… В горле будто ком стоял. Боря понимал, что сейчас он в большой беде. Ему отчаянно хотелось жить. Но Марина… Легко представить себе, что с ней сделают эти бандиты. И та, другая у них в руках… А, может, и она сообщница? Да, в общем, уже все равно.

Никогда жизнь не казалась ему такой прекрасной, как сейчас. Но зато и цена была непомерной. Боря не был героем, но сейчас он прекрасно понимал, что вряд ли сможет спокойно жить дальше, если из-за него пострадает слабый, невинный и абсолютно беззащитный человек.

А голос за спиной продолжал:

— Ну, что же ты молчишь? Ты ведь понимаешь, что я легко могу тебя заставить.

Боря упорно молчал. В глубине души он продолжал надеяться неизвестно на что. Его невидимый собеседник вдруг рассмеялся. Боря услышал странный сухой щелчок, тускло-серый свет осеннего дня за окном на мгновение погас, а когда Боря открыл глаза снова, комната выглядела совсем по-другому. Беленые стены стены заменили деревянные резные панели, бетонный пол превратился в узорчатый паркет, и даже сама эта маленькая неуютная каморка как-то увеличилась в размерах. Окна были затянуты тяжелыми бархатными гардинами, высокие светильники в форме каких-то невиданных бело-розовых цветов заливали ее ярким светом. Напротив него сидел в кресле крупный светловолосый мужчина лет сорока пяти. Он рассматривал Борю с неподдельным интересом.

— Не удивляйся. Просто теперь ты здесь не пленник, а гость.

Знаешь, а ведь ты счастливый человек. В тебе есть любовь. Мир наполняют мужчины и женщины, которые не только не умеют любить, но еще и гордятся этим. Теперь понимаю, почему я не мог тебя увидеть. Значит, ты хотел найти Диану?

Кстати, я рад, что Марина чувствует себя хорошо. А этот старый дурак все же проболтался. Ну, скажи мне хоть ты, почему никому из вас, людей, ни в чем нельзя доверять?

Боря обомлел.

— Нет! Она здесь не при чем! Я же ничего не сказал!

— Но ты подумал. Этого вполне достаточно. Так зачем ты все-таки хотел ее найти?

— Не знаю. Просто после того дня я не мог жить спокойно. Я был… Как будто болен, понимаете?

— Так чего же ты хочешь? Забыть ее навсегда? Жить так, как жил раньше, будто ничего не случилось?

— Вы можете все?

— Нет, не все. Но очень многое. Напрмер, если хочешь, могу заставить тебя забыть ее. Стереть твою память.

Боря задумался. Это действительно было очень заманчиво — просто забыть ее. Но почему-то он почувствовал сожеление. Он понял вдруг, что потеряет что-то очень важное.

— Нет. Я только хочу увидеть ее снова. Хочу, чтобы она знала, понимаете. Я никому не скажу про вас, обещаю. Если вы меня отпустите, конечно.

Грандмастер усмехнулся.

— Да ты и не сможешь, даже если очень захочешь. Убивать тебя не входит в мои планы, но это место ты забудешь навсегда. Хорошо, если уж ты сумел найти дорогу сюда, ты увидишь Диану. Прощай.

Он щелкнул пальцами, на мгновение вспыхнул яркий голубой свет, потом все погасло и Боря остался в полной темноте.

Тихо скрипнула дверь. Боря увидел высокую фигуру, в длинной белой одежде со свечой в руке. Боря всмотрелся пристальнее и увидел лицо Дианы под капюшоном. Сейчас она показалась ему еще прекраснее, чем в первый раз. Боря попытался встать ей навстречу, что-то сказать, но Диана приложила палец к губам. Тихо, неслышно ступая, она подошла к нему, провела по его лицу нежной, прохладной рукой и поцеловала в лоб.

Боря никогда раньше не испытывал такого. Сумасшедшее, невиданное блаженство затопило все его существо. Боре казалось, что сейчас он умрет, растворится в этой теплой, ласковой волне, и отчасти он был даже рад этому. Он увидел волшебный, божественный свет, и всем своим существом потянулся к нему. Ему казалось, что сейчас он поймет что-то самое важное, ради чего только и живут люди.

Ему казалось, что все это продолжается бесконечно долго, дольше, чем вся его предыдущая жизнь. Он увидел теперь отражение Бога во всем, что окружало его. Он почувствовал, ощутил всем сердцем самую важную истину — Бог есть любовь.

Теперь он был в свете, и в нем был свет.

Когда Боря очнулся, он сидел за рулем своей шестерки посреди пустынной проселочной дороги. Вокруг уже темнело. Он чувствовал себя усталым и опустошенным, но в то же время было и облегчение. Его мучительная любовь, наваждение, похожее на душевную болезнь, теперь исчезло куда-то. Почему-то он вспомнил о Марине.

Он знал теперь, куда ему ехать и как дальше жить.

Грандмастер был очень недоволен. Вот уже больше часа он напряженно вглядывался в блестящий черный камень с ярко-алой щелью, похожей на глаз посередине, и не мог разглядеть там ни-че-го. Такое случалось с ним крайне редко. Человек, которого он не мог бы увидеть таким образом, должен быть либо чист душой и почти что свят, либо…

Либо окончательно безумен.

Вадим гнал машину вперед. Хорошо, что уже стемнело, да и погода мерзкая. Даже гаишников на трассе не видно. Его сто раз могли остановить, тело Марины на заднем сиденье прикрыто кое-как, да и она сама могла бы придти в себя…

Но нет, обошлось. Ему всегда везло. Сколько раз он сам говорил, что ему черт люльку качал? Говорил вроде бы шутя, но с тайной жадной надеждой — а вдруг?

Вот и Курлык. Обыкновенный дачный поселок. В промозглых осенних сумерках дощатые домишки на шести сотках, почему-то гордо называемые дачами казались особенно убогими. Непохоже, что здесь кто-то живет постоянно. Неужели он приехал зря?

А это что такое? Безобразный грунтовый проселок вдруг перешел в аккуратную асфальтовую дорожку. Очень скоро Вадим увидел высокий бетонный забор, мощные железные ворота, а за ним — большой коттедж из красного кирпича с кокетливыми башенками. По всему было видно, что люди здесь живут серьезные. Только вот как попасть внутрь?

Ярость и отчаяние придавали ему сил. Сейчас он готов был головой пробить стены, лишь бы войти туда. Но этого не потребовалось.

Тяжелые ворота неожиданно легко распахнулись перед ним, будто его здесь ждали. Вадим въехал в аккуратный ухоженный дворик. Он вышел из машины, чтобы осмотреться. Вокруг никого не было. Вадиму почему-то очень не понравилось здесь. Решимость оставила его. Только что он готов был прорываться любой ценой, но сейчас начал прислушиваться к доводам разумной осторожности.

Ну, хорошо, я нашел то, что искал, — думал он, — остается маленький вопросик — что делать дальше? Ломиться в дверь, размахивая пистолетом? Рэмбо из себя изображать? Глупо. Вежливо постучаться и сказать: — Извините, пожалуйста, это не вы меня, случайно, заколдовали? — Еще глупее. Развернуться и уехать ни с чем? А стоило ли тогда вообще огород городить? И что тогда делать с этой кикиморой? Кстати, надо посмотреть, как она там, жива ли еще.

Вадим приоткрыл заднюю дверцу и заглянул внутрь. Марина все еще была без сознания. Выглядела она ужасно. Левый глаз заплыл, на щеке расплылся огромный багрово-синий кровоподтек. Темно-русые волосы слиплись от крови. Голова безвольно моталась на тонкой шее. Она еще дышала, но ее дыхание было поверхностным, слабым, почти незаметным. Губы уже начали синеть.

Да, похоже, что долго она не протянет, — уныло размышлял Вадим. Что же мне теперь с ней делать?

В этот момент он услышал, как хлопнула дверь. Вадим обернулся, и увидел на крыльце человека, встречи с которым ждал так долго. Вадим сразу понял, что это именно он, иначе и быть не могло. Незнакомец смотрел на него спокойно и чуть насмешливо. Это разозлило Вадима еще больше. Он быстро достал пистолет, приставил его к виску девушки, там, где еле заметно билась тоненькая голубая жилка, вытащил ее из машины и закричал:

— Чертов колдун! Сними с меня свое заклятие, или как оно у вас там называется! Сними, или я убью эту хромую суку прямо сейчас! Ты ведь понимаешь, что терять мне уже нечего!

В этот момент Вадим был страшен. Он почти потерял человеческий облик. Его волосы, ставшие за последний месяц почти седыми, слиплись от пота и свисали на лицо сальными космами. Глаза покраснели и налились кровью.

Грандмастер задумался. Впервые за долгие годы он не знал, как ему поступить. Даже у его могущества были свои пределы. Он не мог допустить смерти этой девушки. Иначе он потеряет все.

— Оставь ее. Я обещаю сделать все, что ты хочешь.

Вадим повиновался. Неизвестно почему, но он поверил этому человеку. Он опустил на землю бесчувственное тело Марины и неверными шагами, качаясь, будто пьяный, подошел к крыльцу.

Из левой пристройки вышли двое мужчин. Быстро, почти бегом они направились к Марине, подняли ее и унесли в дом. Один из них коснулся ее лба, потом груди, и безнадежно покачал головой.

В маленькой комнате, освещенной только масляным светильником, было очень тепло, почти жарко. Марина лежала на высоком столе, покрытом черной узорчатой тканью. Грандмастер жестом отпустил своих помощников и подошел к ней.

Жизнь медленно угасала в ее теле. Даже если бы сейчас ее удалось бы каким-то чудом быстро доставить в хорошую клинику с самым современным оборудованием, остаток жизни она пролежала бы в коме, опутанная трубочками и проводками.

Один из помощников, молодой черноволосый парень с большим шрамом на правой щеке, тихо тронул его за рукав.

— Что ты делаешь, мастер? Она ведь почти мертва. Разве ты — Бог?

Грандмастер задумчиво и светло улыбнулся.

— Нет, не бог. Но иногда делаю Его работу.

Он медленно, осторожно взял в руки искусно ограненный хрустальный щар. В глубине его почти сразу появилась маленькая светящаяся точка. Она пульсировала, как живая, то уменьшаясь, то расширяяся и отбрасывала на темные стены комнаты разноцветные блики тысяч граней. Грандмастер поднял шар над головой Марины и провел вдоль всего ее тела. Волшебный свет в глубине шара постепенно тускнел, пока совсем не погас. Хрустальный шар стал тусклым, серым, мертвым и тяжелым, как придорожный булыжник. Грандмастер с трудом удерживал его в руках. Дело обстояло хуже, чем он думал. Она слишком далеко ушла вперед по дороге к смерти. Пытаясь вернуть ее, он сам может пострадать. Но если дать ей умереть, будет еще хуже.

Грандматер выпрямился во весь рост, держа хрустальный шар на уровне глаз. Сконцентрировав всю свою волю, он пристально посмотрел в центр и твердо, медленно произнес слова древнего заклинания, которым даже он решался пользоваться не часто. Ничего не произошло. Шар оставался таким же холодным и мертвым, как раньше.

Он уже почти потерял надежду, когда, наконец, снова увидел крохотную, светящуюся точку. Сейчас она горела тихим и слабым голубым пламенем, то затухая, то вспыхивая вновь. Грандмастер с удивлением посмотрел на Марину. Он пытался спасти ее потому, что не хотел невинной жертвы. Но теперь он видел ее ум, талант, который сам освободил когда-то. Сейчас он держал в руках ее теплую, трепещущую душу, как раненного воробья. Впервые, наверное, за свою долгую жизнь он почувствовал горькое сожаление от того, что не может помочь.

Напряжение становилось нестерпимым. Хрустальный шар разлетелся вдребезги. Из него хлынули в разные стороны ослепительные, разноцветные потоки света.

И только тогда Грандмастер почувствовал, наконец, как его сила медленно перетекает в это хрупкое, искалеченное тело. Ее щеки постепенно порозовели, губы приобрели нормальную окраску, обморок перешел в глубокий здоровый сон.

Грандмастер повернулся и медленно пошел прочь. Никогда еще он не чувствовал себя настолько обессиленным. Мучительно было бы видеть кого бы то ни было, а тем более — Вадима, но он был связан обещанием. Грандмастер не был больше человеком, а потому не мог нарушить своего слова.

Вадим устал ждать. Он и сам не мог бы сказать, сколько времени находится в этом странном доме. Рослый детина с совершенно бандитской физиономией провел его в небольшую комнату, освещенную всего лишь тремя свечами. Детина жестом указал на широкое и низкое кресло, а на попытку о чем-то спросить ответил таким взглядом, что Вадим почел за благо заткнуться. Им овладела какая-то истома, не хотелось ни вставать, ни шевелиться, но сознания он не терял.

Вадим уже начал беспокоиться, что его обманули, когда дверь, наконец скрипнула и в комнату вошел Грандмастер. От Вадима не укрылось, что он выглядит сейчас почти стариком, будто прошло много лет. Длинная черная хламида тихо шелестела при каждом его шаге. На шее поблескивал серебряный медальон причудливой формы.

— Так чего же тебе надо от меня, человек?

— А то ты не знаешь! Ты и твоя девка! Все вы медленно убиваете меня. Сними это!

Грандмастер посмотрел на него как на редкое насекомое, со смешанным чувством любопытства и брезгливости.

— Ты так уж сильно хочешь жить? И с чего ты взял, что именно я могу сохранить твою никчемную жизнь?

— Ты наслал это на меня! — Вадим чувствовал, что не может справиться с собой. Его голос срывался на истерический визг.

— А при чем здесь я? Разве это я предал твоего друга и твою девушку?

— Я хочу все забыть.

Грандмастер покачал головой. До чего же все-таки глупы бывают люди! Он должен был помнить про свое предательство, пока жив. Что ж, пускай забудет.

— Хорошо, я выполню то, что обещал. Закрой глаза.

Вадим повиновался. Сначала он не почувствовал ничего. Потом перед ним стали возникать одно за другим уже знакомые видения, так измучившие его в последние дни. Они сменяли друг друга все быстрее и быстрее, кружились в адском хороводе, пока пока не слились в клубящийся черный дым. Голову будто сдавило стальным обручем. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Потом пришла боль. Но эта боль была и очищением, как будто где-то в глубине его существа прорвался огромный отвратительный нарыв. В первый момент Вадим почувствовал, что умирает, но почти сразу наступило облегчение.

— Можешь открыть глаза.

В этот момент Вадим был готов расцеловать весь мир.

— Ну, спасибо тебе, отец! Ты мне действительно помог. Если я чем могу… Ты только скажи!

Грандмастер гадливо поморщился.

— Уходи. Тебе здесь нечего делать.

А на прощание хочу дать тебе один совет. Внимательнее следи за машиной и лучше подбирай себе друзей. А это — возьми на память.

Он протянул Вадиму небольшую коробочку с торчащими из нее проводами.

— Не бойся. Эта штука уже безопасна — детонатор вынули.

Вадим похолодел. Неужели он преодолел такие испытания, чтобы быть разорванным на куски? А кто имел доступ к его машине? Только Ринат. Вот уж верно говорят, что предают только свои.

Но это ничего. Ведь он победил. Теперь он будет жить. Его кошмар кончился!

Легким, упругим шагом он направился к своей машине. Никогда в жизни ему еще не было так хорошо! Теперь все пойдет по-другому. Он бросит наркотики — больше они не нужны. Это даже не составит особого труда. Когда жизнь так прекрасна, глупо травить себя всякой гадостью. Он станет чаще навещать родителей. Найдет себе хорошую девушку, женится, заведет детей…

Вадим так и не обернулся. Так и не увидел невеселую усмешку Грандмастера. Он-то знал, что всем наполеоновским планам не суждено было воплотиться в жизнь. Знал, но ничего не сказал.

Последнее дело — спорить с покойником.

Вадим сроду не был аккуратным водителем. Но сейчас он хотел жить, как никогда раньше. Садясь за руль, он аккуратно пристегнул ремень безопасности.

Вадим гнал машину вперед по ночному шоссе. Давно перевалило за полночь, в окна барабанил противный осенний дождь, но ему было все равно. Еще никогда в жизни Вадим не был так счастлив. Только сегодня утром он чувствовал себя конченным человеком, а сейчас сердце его летело и цвело. Он знал, что теперь его жизнь изменится, все пойдет по-другому.

И только одна смутная мысль беспокоила его теперь. В этом странном доме он видел что-то. Какую-то вещь, предмет…

Медальон! Где-то он видел его раньше, это точно. Но где, когда — вспомнить не мог.

Вадим скоро отогнал от себя эти мысли. Ему хотелось в полной мере насладиться своим новым, счастливым ощущением радости и покоя. Он даже не мечтал о будущем, не строил никаких планов.

Струи дождя заливались в полуоткрытое окно, холодили лицо и шею, но сейчас он не замечал этого. Не заметил он, как его занесло на скользкой дороге, он не вписался в поворот, машина вылетела за обочину и врезалась в дерево.

Когда взорвался бензобак, Вадим был еще жив. Он еще пытался выбраться из машины. Уже сгорая заживо, последним отчаянным усилием косенеющих пальцев он еще пытался расстегнуть замок ремня безопасности, ставший для него смертельным капканом.

И знаете, что? Пытаясь выбраться из огненной могилы, он смеялся.

Ведь это и правда смешно, не так ли?

А очень далеко отсюда, на другом краю света холодный ноябрьский ветер бился в окна красивого старинного дома.

Внутри было тепло и уютно. Уютно, несмотря на страшный беспорядок в комнате. Такой погром могла учинить разве что банда грабителей… или один здоровый, жизнерадостный годовалый малыш, который сейчас посапывал на диване рядом с мамой.

Мать тоже спала. Ее тяжелые, вьющиеся рыжие волосы разметались по диванным подушкам. Красивое лицо с тонкой белой кожей, какая часто бывает у рыжих, дышало миром и покоем. Молодая женщина улыбалась во сне. Потом тонкие брови вдруг сошлись над переносицей, уголки губ опустились, лицо приняло неожиданно злое и жестокое выражение.

Малыш, словно почувствовав перемену, начал ворочаться и хныкать. Женщина открыла глаза, обняла сына, зашептала что-то ласковое и успокаивающее.

И снова в доме наступила благодатная тишина. За окном уже совсем стемнело, и в комнате, освещенной лишь рассеянным мягким светом ночника, трудно было разглядеть что-нибудь еще.

Ярким пятном выделялась только книга в мягкой обложке, небрежно брошенная на диван. Если присмотреться, можно разобрать заглавие:

«Иногда они возвращаются».

Возвращаются. И еще как.