"Шанхай. Книга 1. Предсказание императора" - читать интересную книгу автора (Ротенберг Дэвид)

Глава двадцать пятая ФРАНЦУЗЫ Шанхай. С 1846 года по сентябрь 1847 года

Экстерриториальность сразу же решила две проблемы, стоявшие перед торговцами. Во-первых, благодаря защите, которую она обеспечивала, они могли нанимать сколько угодно китайцев для работы на своих предприятиях и в домах, во-вторых, они оказались избавлены от необходимости платить по сто тысяч серебряных ляней, которые требовал с каждого из них маньчжурский мандарин.

Экстерриториальность блестяще работала и во многом другом. Перси Сент-Джон Дент был назначен главой Управляющего Совета. Предполагалось, что каждые шесть месяцев будет происходить ротация, а назначаться на эту должность будут представители четырех крупнейших торговых домов (за исключением Врассунов). По пятницам, от рассвета до заката, Совет заслушивал обращения десятков просителей. Кроме того, все торговые дома — на сей раз это относилось и к Врассунам — обязали предоставить по шесть человек, на которых были возложены обязанности констеблей, подотчетных только руководству Совета.

Все выглядело чрезвычайно цивилизованно. На самом же деле эти меры были нацелены на то, чтобы ни один из торговых домов не смог иметь преимущества над другими. Однако в реальности, прежде чем отчитываться перед Советом, новоиспеченные «полицейские» сначала докладывали о происходящем главам своих компаний.

Одним из наиболее примечательных изменений стало устранение границы между британской и американской концессиями. Они объединились, и получившееся новообразование было названо Иностранным сеттльментом. Только французы — ох уж эта нация! — отказались присоединиться к своим англоговорящим коллегам-протестантам и основали на границе с китайским Старым городом собственное поселение, названное Французской концессией. Скоро это название укоротилось до просто Концессии.

Иностранный сеттльмент и Концессию разделяла невидимая граница, проходившая посередине улицы, но, несмотря на это, у них были разные управляющие органы, они жили по разным законам и имели собственную полицию. Все это было чрезвычайно удобно для любого злодея, который, всего лишь перейдя через дорогу, автоматически превращался из разыскиваемого преступника в свободного человека.

На территории Концессии, под защитой пушек французского флагманского судна «Кассини», процветала семья Коломб — иезуит и мадам. Всего за три месяца Сюзанна успела открыть на центральной улице Концессии «Парижский дом», а отец Пьер — заложить фундамент и даже частично возвести стены самого большого в Азии христианского храма, собора Святого Игнатия.

К вящему удивлению британцев и американцев, «Кассини» превратился в постоянный атрибут шанхайской гавани. Обитатели Иностранного сеттльмента были не в состоянии понять, что капитан «Кассини», месье де Пля, являлся ревностным католиком и полагал, что обязан защищать Концессию и всех католиков, проживающих в этом «языческом гадюшнике». Поэтому он поставил корабль таким образом, чтобы кормовые орудия смотрели на здание администрации, расположенное на западном конце Концессии, а носовые — на собор Святого Игнатия на ее восточной стороне.

Благочестивому капитану де Пля и в голову не приходило, что под охраной его пушек оказался не только собор отца Пьера, но и бордель мадам Сюзанны.

Отец Пьер подошел наконец к рыжему иудею, ежедневно приходившему к строящемуся храму.

— Вас влечет в наш молитвенный дом? — спросил священник. — Он открыт для всех.

На мгновение Макси показалось, что он понял суть обращенного к нему вопроса, но в следующий момент он сделал универсальный жест, означающий «я не говорю на вашем языке»: пожал могучими плечами и скроил глупую мину.

Отец Пьер медленно кивнул головой. Еврей, да еще не говорит по-французски. Он не мог решить, что является более оскорбительным, но затем заставил себя улыбнуться и повторил вопрос на чудовищно ломаном английском. Еще раньше, чем он успел договорить, Макси ожесточенно замотал головой.

— Нет-нет, я не хочу заходить внутрь!

— Отец, — мягко поправил его иезуит.

— Что, простите?

— Называйте меня «отец». Отец Пьер.

Макси улыбнулся, оскалив крупные белые зубы.

— Это вряд ли.

— Как вам будет угодно. — Улыбка на остром лице отца Пьера стала натянутой. — Тогда что же влечет вас сюда, если не Слово Божье, которое может быть услышано только в стенах матери-церкви?

Макси помахал рукой, словно отгоняя дым от лица. Его не удастся вовлечь в дискуссию подобного рода.

— Что тебе здесь надо, иудей?

Макси не раз приходилось слышать адресованные ему обращения в подобном тоне. Открытая ненависть была лучше лицемерия. По крайней мере, тогда уж ясно, по каким правилам играть.

— Мне ничего не нужно в вашей церкви… отец… Я всего лишь хочу посмотреть на то, как строятся здания.

Это удивило отца Пьера.

— Вас интересует строительный дизайн?

— Нет, меня интересует сам процесс строительства.

Он не стал пояснять, что еще больше его интересуют математические вычисления, на которых базируется строительный процесс. Математика иногда помогала ему проникнуть в суть вещей, а без этого Макси чувствовал себя потерянным, как если бы утратил способность отличать один день от другого. Он не ощущал этого, когда находился рядом с фермером Ахмедом, когда посещал китайскую оперу. Эта церковь, с ее правилами и догмами, не привлекала Макси своей внутренней сутью. А вот ее сооружение — совсем другое дело.

Улыбка вернулась на лицо отца Пьера. Он знал: каждый угол, каждая идея, используемая в сооружении храма, исходят напрямую от Бога, поэтому, подумал он, интерес к строительству со временем может заставить иудея заинтересоваться Богом, создавшим правила, в соответствии с которыми вершится все в этом мире, включая строительство Его церквей.

Отец Пьер позвал главного архитектора и велел ему ответить на вопросы Макси. А того интересовали арочные контрфорсы, соотношение их массы с массой участка кровли, который они поддерживали, математические выкладки, включая вычисления осевой точки контрфорса и глубины, на которую его основание должно уходить в грунт.

Отец Пьер стоял в сторонке и наблюдал за тем, как иудей, словно губка, впитывает в себя информацию. Он был поражен тем, как быстро Макси все схватывает и задает новые вопросы, основываясь на только что услышанном.

Главный архитектор перешел к рассказу о приспособлениях, используемых при строительстве, но Макси в результате своих наблюдений уже получил о них некоторое представление, и его нельзя было удивить даже сложной системой блоков и лебедок.

— Не хотите ли все же войти внутрь? — спросил отец Пьер. Макси колебался. — Церковь еще не освящена, — продолжал иезуит, — да и стен пока нет. А Божий дом должен иметь стены, — попытался пошутить он.

Макси кивнул и проследовал за иезуитом.

— Здесь будет главный вход в собор. А вот здесь — неф.

Макси с интересом озирался. Арочные контрфорсы уже возвышались напротив опор западной стены и поддерживали участки крыши наверху. Он представил себе чувство невесомости, которое возникнет, когда будут полностью готовы стены и контрфорсы — массивные на вид и стройные на самом деле, как ветки деревьев, нависавшие над крышей «Индия алкалоид уоркс» в Гаджипуре.

Они шли по центральному проходу по направлению к высокому алтарю. В дальней части главного прохода от него отходили два боковых — влево и вправо.

Макси поднял вопросительный взгляд на иезуита.

— Трансепт, — пояснил тот. — Боковой неф. Выходит на восток и на запад, на Rue des Juifs.[47]

— Что, простите?

— Так называется улица, на которую выходит западная дверь трансепта.

Отец Пьер не собирался объяснять, что улица Евреев являлась единственным местом, где еврейским ростовщикам было позволено заниматься своим людоедским бизнесом. Поскольку у матери-церкви редко хватало денег для возведения зданий, необходимых во славу Господню, она частенько занимала средства у ростовщиков-иудеев, вольготно расположившихся прямо у западной двери трансепта. Для бизнеса это было очень удобно. А в тех случаях, когда у церкви не хватало денег, чтобы вернуть долг, она могла в Светлое Христово Воскресение собрать паству и натравить ее на кредиторов, чтобы тех навсегда под улюлюканье вышвырнули из Концессии. Нет кредитора — нет долга. Очень удобно.

Пока ее брат упражнялся в строительстве необыкновенного храма, Сюзанна должна была заниматься собственным бизнесом. Она решила выяснить, какой ассортимент удовольствий предлагают местные конкуренты. В сопровождении двух своих вышибал она вошла в переднюю заведения Цзян. Физиономии этих двоих были сосредоточенны и бесстрастны, но Сюзанна знала, что в душе они ликуют. Сейчас им предстояло опробовать ассортимент услуг, оказываемых шлюхами Цзян, а их хозяйка затем внимательно изучит и оплатит выставленный счет. Так чего же им не радоваться, тем более что в «Парижском доме» мадам Сюзанны вышибалам категорически запрещалось даже прикасаться к девочкам.

Сюзанну впечатлила элегантность и тонкий вкус, в которых было выдержано заведение Цзян. Ее цепкий взгляд уловил царившую здесь атмосферу эротичности, хотя девушки в большинстве своем были одеты в классические китайские наряды. Прически и платья в стиле ханьфу,[48] но некоторые ленты не завязаны, чтобы изгиб груди и стройная линия нога оставались открытыми. У всех женщин ярко накрашены губы, а ноги крошечных размеров — результат бинтования в юности.

— Вас что-то беспокоит? — спросила Цзян.

— Нет, — с легкостью солгала Сюзанна, но затем решила говорить начистоту. — А вообще-то да. Скажите, им всем бинтовали ноги?

— Да, — кивнула Цзян, — всем без исключения. Это дань уважения со стороны их родителей. Кто же согласится взять в жены женщину, которой не бинтовали ноги?

— Но вам ноги не бинтовали?

— Нет, такова была наша семейная традиция.

— И что же женщины в вашей семье не выходят замуж?

— Старшая сестра вышла. Но она у нас всегда была плутовкой.

— А другие?

— Моя младшая дочь со временем заменит меня здесь. Она не выйдет замуж, но родит как минимум двух дочерей. Здесь всегда было так. А теперь взгляните, какая красота находится перед вами, и сделайте выбор.

К собственному удивлению, Сюзанна почувствовала, как у нее засосало внизу живота, когда одна из высоких красавиц кокетливо склонила голову и одарила ее призывной улыбкой.

Своим шелковым голосом Цзян быстро произнесла несколько фраз на китайском, и их сразу же перевели:

— Эту девушку зовут Ту Вэй, и она самая искусная в удовлетворении женщин. Таких, как вы.

Сюзанна повернулась и посмотрела на лицо знаменитой Цзян — с высокими скулами и безупречной кожей.

— Неужели?

— Уверяю вас. — Круглолицая переводчица Цзян стояла позади хозяйки и выполняла свою работу с замечательной легкостью.

— Она выступает в роли «его» или «ее»? Использует аксессуары?

Цзян понадобилось некоторое время, чтобы разобраться в европейских эвфемизмах, затем суть вопроса стала ей ясна. Она внимательно и откровенно посмотрела на эту женщину фань куэй, на ее гладкую белую кожу, плавные закругления лица, дьявольскую тонкогубую улыбку и маленькие, очень сексуальные уши. От своих многочисленных шпионов она уже знала, что это Сюзанна Коломб из «Парижского дома». Она подалась вперед, и ее окутал тонкий аромат духов Сюзанны. А потом она поцеловала женщину в шею.

Этот поцелуй несказанно удивил Сюзанну, и лишь через несколько секунд она позволила себе прикоснуться к китаянке. Подняв руку, она отстранила ее мягкие губы от своей шеи, а потом заглянула в бездонные глаза Цзян. Женщины улыбались друг другу, и их глаза обещали даже большее наслаждение, нежели их губы.

— Сколько вы стоите?

— Столько же, сколько и вы. Больше, чем может заплатить обычный клиент.

— А эта, как ее там, Ту Вэй?

Торговаться Сюзанна не стала. Она заплатила цену, которую с нее запросили, и удалилась вместе с Ту Вэй в заднюю комнату, куда вел узкий коридор. По обе стороны коридора тянулись двухъярусные лежанки с соломенными тюфяками, на которых либо в одиночку, либо в обнимку с полуобнаженными девицами расположились курильщики опия.

— Может быть, желаете угоститься, прежде чем… — хитро спросила Ту Вэй, заметив интерес Сюзанны.

— Прежде чем что? — с улыбкой осведомилась Сюзанна.

Когда Сюзанна освободилась из опытных объятий Ту Вэй, она с удивлением услышала высокие голоса, выводившие какую-то мелодию. Это напоминало спевку. Ориентируясь на голоса, она прошла через вестибюль, внутренний дворик и оказалась в комнате с высокими потолками и возвышением в дальнем конце. Напротив импровизированной сцены на низких стульях и трехногих бамбуковых табуретах сидели слушатели, а на возвышении стояли четверо мужчин в изысканных национальных нарядах. И пели.

Грянули цимбалы, и певцы умолкли, а к сцене, поскольку иначе возвышение назвать было нельзя, подошла хрупкая женщина в национальном китайском одеянии. Сюзанне казалось, что китаянка плывет. Рукава ее платья были такими широкими, что свисали до пола. Вновь прозвучали цимбалы. Женщина вскрикнула так громко, что зазвенели хрустальные подвески люстры под потолком, а потом воздела руки над головой, и рукава ее платья взмыли двумя шелковыми облаками. Актриса приняла необычную позу, цимбалы звенели не переставая, а публика словно сошла с ума и разразилась воплями, выкрикивая одно слово «Хоа!», что, насколько было известно Сюзанне, означало высшую степень одобрения. Громче остальных кричал, хлопая в ладоши, привлекательный рыжеволосый мужчина европейской внешности.

— Нравится? — прошептал кто-то ей в ухо. Оказалось, что это Цзян.

Сюзанна не знала к чему относится вопрос — к представлению или к рыжему незнакомцу. Прежде чем она успела ответить, на сцену вышла красавица китаянка лет двадцати с небольшим, повернулась к другим актерам и крикнула:

— Еще раз!

Актеры сошли со сцены, а музыканты приготовились. Китаянка досчитала до трех и сказала:

— Кай ши.

Это означало «играйте».

— Так вам нравится? — повторила свой вопрос Цзян.

— Вы имеете в виду постановку?

— Это последняя опера моей дочери. Она хочет назвать ее «Путешествие на Запад».

В парижском заведении Сюзанны нередко выступали оперные певцы и скрипачи, так что странный симбиоз секса и музыки был ей вполне понятен.

— Эта красавица, что распоряжается на сцене, — ваша дочь?

— Да. Я назвала ее Фу Тсун.

— Фу Тсун. Красивое имя.

Цзян легонько толкнула Сюзанну в плечо и через переводчицу сообщила:

— Она вдова, но фактически — замужем. Замужем за своими операми. — Сюзанна посмотрела на Цзян. Китаянка улыбалась. — Кроме того, она слишком хороша для стреляного воробья вроде вас.

Сюзанна улыбнулась в ответ и кивнула.

— Да, она для меня слишком молода. Но вон тот красавчик мне вполне подходит, — сказала она, указав на рыжего, который вернулся на свое место и с напряженным вниманием смотрел на сцену.

— Рыжий Дьявол. — Цзян запнулась и медленно выговорила непривычное для нее имя: — Макси Хордун.

Ее произношение было почти идеальным.

— А, еврей. Он частый гость в вашем доме?

— Да. Он не женат. Поначалу девочки его боялись, но, как только увидели его «копье», переменили свое отношение. Он приходит чаще не из-за девочек, а ради того, чтобы смотреть постановки моей дочери. Будьте с ним осторожны.

— Почему?

— Он склонен к насилию.

Сюзанне не раз приходилось сталкиваться с подобным, но насилие являлось одной из форм страсти, а, как ей только что наглядно доказала Ту Вэй, сейчас ее жизнь явно нуждалась в некотором количестве страсти. Ей также был необходим постоянный партнер, поэтому она обратилась к Цзян с просьбой:

— Не могли бы мы встретиться завтра днем за чаем? У меня имеется деловое предложение, которое может вас заинтересовать.

Глядя на удлиняющиеся тени за окном, Цзян отставила чашку с горячим черным напитком на край стола. Сюзанна через переводчицу с гордостью рекомендовала его, назвав незнакомым словом «кофе». Цзян пригубила напиток и скривилась от горечи. Сюзанна тут же велела подать чай.

— Вы очень заботливы, — проговорила Цзян.

— Приношу извинения. Просто мне захотелось попотчевать вас чем-нибудь новеньким.

— Наверное, ко всему новому нужно привыкать постепенно.

— Возможно.

Женщины молча прихлебывали из чашек — каждая свой напиток.

Наконец Сюзанна сказала:

— Мужчины в этом городе не имеют представления о том, как много денег можно заработать на нашем с вами бизнесе.

Цзян придерживалась иного мнения, но тем не менее кивнула головой:

— Будем надеяться, что они и впредь останутся столь же слепы.

— Мыс вами зарабатываем деньги на мужской глупости.

Цзян была не совсем согласна и с этим утверждением, но и на сей раз ответила кивком.

— До тех пор, пока мужчины считают, что они всем командуют, умная женщина может вертеть ими как захочет. Или — две умные женщины.

С этим заявлением Цзян не могла не согласиться.

— Но мужчины могут быть и врагами. Если они сообразят, что мы зарабатываем много денег, им, вполне возможно, захочется урвать кусок и для себя.

— В обмен на защиту с их стороны, — саркастически добавила Цзян.

— Да. Вымогательство. Оно никогда не закончится и только будет становиться все более беспардонным. Это издержки нашего бизнеса.

Цзян была полностью согласна с француженкой.

— А если создать условия, при которых вымогательство стало бы регулируемым? Предположим, защиту нам предлагали бы не бандиты, а государство? И чтобы мы платили четко оговоренный процент от наших доходов?

Цзян смотрела на длинные чаинки, которые плавали в чашке, как морские водоросли, влекомые невидимым течением. Как и все в Китае, она знала, что перемены являются неотъемлемой и серьезной частью жизни, и теперь позволила себе дышать полной грудью. За густым ароматом кофе и нежным запахом чая она безошибочно распознала озоновый смрад. Перемены близились.

— Какой процент? — заинтересованно осведомилась Цзян.

— Три процента. В конце каждого месяца. Наличными. Никаких вариантов типа «бартера» — выплаты в виде услуг наших девочек, никакого повышения тарифов. Выплаты производятся на основании информации, которую мы будем предоставлять в конце третьей недели каждого месяца.

— Цифры, на основе которых будут высчитываться три процента, будем предоставлять мы?

— Да, — кивнула Сюзанна. — Я надеюсь, вы в состоянии оценить выгодность предлагаемой мною системы по сравнению с той анархией, которая имеет место в настоящее время?

— Безусловно, — осторожно ответила Цзян. — Но для того, чтобы реализовать ваш план, понадобится очень влиятельный человек в правительстве.

— Совершенно верно. Один из постоянных посетителей моего «Парижского дома» занимает весьма высокий пост в руководстве Концессии. Французской концессии. Как вы полагаете, этот человек обладает достаточным влиянием?

Сюзанна продолжила развивать перед собеседницей свой план. Его можно будет воплотить в жизнь лишь при том условии, что Цзян откроет заведение на территории Концессии, чтобы находиться под ее защитой. При этом прежнее заведение она может оставить и в Старом городе, а новое открыть в здании, расположенном через дорогу от «Парижского дома», или вообще перенести весь свой бизнес на территорию Концессии.

— Мне нужно обдумать все это, — сказала Цзян.

— Разумеется. Думайте, сколько вам нужно. Но сегодня вечером не откажитесь развлечься в моем заведении.

— В котором часу мне прийти? — склонила голову Цзян.

Всего через шесть недель Иностранный сеттльмент и Концессия напоминали потревоженные ульи. Открывалось новое заведение Цзян. Его название, позаимствованное из древнекитайской литературы, было понятно немногим и в переводе означало «Это случится у излучины реки». Однако со дня открытия его называли просто «У Цзян», и оно считалось лучшим в Азии публичным домом и курильней опия.

Заведение Цзян открылось чудесным весенним вечером в конце апреля, и ласковый ветерок, дувший над Янцзы, приносил запах моря в каждую комнату. Французские оперные певцы вперемешку с пиратами позировали длиннолицему англичанину, представившему вниманию публики новейшее достижение научной мысли, фотографический аппарат. Двое французских художников объявили новшество ересью и заявили, что оно никогда не сможет заменить их искусство.

Гвоздем вечера стали избранные отрывки из последней оперы дочери Цзян «Путешествие на Запад». Макси был зачарован пением, танцами, волшебной акробатикой того, что впоследствии назовут «Пекинской оперой». Он целиком и полностью оказался под властью «Путешествия на Запад». Снова и снова он вместе с другими зрителями вскакивал с места, бешено аплодируя, и кричал: «Хоа!» — а затем свистел и восторженно вопил.

Пока Макси предавался безудержным восторгам по поводу «Путешествия на Запад», Ричард сделал знак фотографу-англичанину, пригласив его в свою контору. У него уже состоялся весьма интересный разговор с этим человеком, и сейчас он хотел узнать кое-что еще.

— У вас сохранились картинки, о которых вы упоминали раньше? — спросил Ричард.

Молодой человек сунул руку в кожаную сумку и достал из нее аккуратно упакованный сверток. Развязав узел веревки, он сорвал коричневую упаковочную бумагу и вытащил из пакета два десятка фотографий, о которых шла речь.

— Тот самый? Старший сын Элиазара Врассуна?

— Да, сэр. Он уже не мальчик, а мужчина, но это определенно он.

— Откуда у вас эти карточки? — спросил Ричард.

— Он заплатил мне за то, чтобы я их сделал.

— Да, но как получилось, что они оказались у вас, а не у него?

— Я отдал ему оригиналы, но у меня остались негативы. — Англичанин засмеялся. — Их он не догадался потребовать.

Ричард сомневался, что наследник Врассуна вообще знает, что такое негатив.

— Где вы делали эти снимки?

— В гостиной его любимого лондонского борделя.

— И он вам разрешил?

— О господи, ну конечно же! Он даже хотел позировать в обнимку с одной крошкой, но та расплакалась и убежала.

Ричард на мгновение задумался, посмотрел на фотографа и спросил:

— Что за крошка?

— Его шлюха.

— Сколько ей было лет? — Ричард почти шептал. Его мозг лихорадочно работал, просчитывал возможные варианты.

— Десять или, может, двенадцать.

Ричард рассматривал фотографии. На трех из них был изображен старший сын Врассуна. Он сидел без рубашки, положив ноги на стул и выставив напоказ внушительные мышцы.

— Можно ли совместить две фотографии?

— Вы имеете в виду — склеить их?

— Нет, я говорю о том, чтобы взять фотографии двух людей и совместить их так, чтобы выглядело, будто они сфотографировались вместе — в одно время и в одном месте.

Молодой фотограф поскреб в затылке, и Ричард порадовался, что из кудрей юноши не вывалилось никаких насекомых.

— Теоретически, думаю, что это возможно, но у двух фотографий будет разный фон, и сразу станет понятно: это фотомонтаж.

— Правда? — с иронией в голосе спросил Ричард. Он достал из ящика стола маникюрные ножницы и принялся вырезать из фотографии фигуру старшего отпрыска Врассуна. Затем повернулся к молодому человеку и проговорил: — Что, если теперь вы возьмете снимок с изображением другого человека на левой стороне, а на правую присобачите фото сына Врассуна и потом переснимете то, что получится. Тогда фон будет одинаковым.

— Полагаю, я смогу это сделать, но зачем?

— Затем, что за эту фотографию и ее негатив я заплачу вам больше, чем вы получили за все снимки, которые когда-либо сделали.

— Слушаю вас, мистер Хордун, — улыбнулся фотограф. — Кто второй человек, который должен красоваться рядом с молодым Врассуном?

Ричард отвернулся к большому окну и посмотрел на китайцев, проходивших мимо его конторы.

— Сколько лет было шлюхе, которую выбрал для себя этот мерзавец?

— Я уже говорил: десять или двенадцать.

— И она плакала? — подумав, спросил Ричард.

— У меня сложилось впечатление, что он сделал ей больно.

— Ага, — кивнул Ричард, — значит, вторым человеком будет девочка. Десяти — двенадцати лет. Девочка с травмой. Голая китайская девочка с травмой. Я пришлю ее в ваш гостиничный номер, чтобы вы сфотографировали ее.

— Но я не стану наносить ей увечий, мистер Хордун! — вспыхнул молодой человек.

— Я тоже. Она будет загримирована, но благодаря вашему фотоаппарату все будет выглядеть реально.

— Но в гостинице…

— Не годится появляться в таком виде? Согласен. На ней будет капюшон.

— А как вы поступите с фото…

— Это вас не касается, — резко ответил Ричард и отпустил молодого человека.

Оставшись один, он стоял совершенно неподвижно, ощущая, как мир вращается вокруг него. Ему хотелось отомстить сразу же, но он напомнил себе о том, что нужно быть терпеливым, очень терпеливым.

«Чтобы добраться до Шанхая, нам понадобилось пятнадцать лет. Что могут значить еще каких-то несколько лет?» — подумал он, не торопясь отвечать на этот вопрос.

Ричард чувствовал, что помимо необходимости проявлять терпение есть тут еще нечто более глобальное и важное. Даже более важное, чем месть. Присутствие чего он лишь слабо ощущал неким шестым чувством. И было оно связано с маленькой девочкой.

На следующее утро молодого фотографа разбудил громкий стук в дверь. Он открыл ее и в ужасе отступил назад.

Лили уже привыкла, что ее лицо, лишенное носа и ушей, нагоняет на окружающих страх, поэтому, не обращая внимания на реакцию фотографа, она за руку вытащила прятавшуюся у нее за спиной удивительно красивую китайскую девочку лет десяти.

Войдя в комнату фотографа, девочка потянула за ленточку, и платье упало к ее ногам. Мадам Цзян подробно проинструктировала ее, сказав, что ей придется изображать совсем маленькую и к тому же раненую девочку. Фотограф тем временем приступил к сложным вычислениям, готовясь сделать фотографию, которая отправит молодого Врассуна прямиком в ад.

Вечером того же дня, когда Ричард бережно прятал фотографическую пластину в потайной ящик письменного стола, Макси заплатил фотографу, чтобы тот сделал снимок племянников. Одетые в шелковые китайские наряды, панталоны и шлепанцы, Майло и Сайлас позировали, крепко обнявшись и широко улыбаясь. Через несколько недель этот и другие снимки молодого фотографа появились в газетах многих стран, позволив миру впервые увидеть Дикий Запад Востока — Шанхай. Сайласу чрезвычайно понравилась фотография, на которой они с Майло были сняты в обнимку. Но когда он попросил Паттерсона поместить ее в рамочку и повесить в их с братом комнате, тот набросился на него, разорвал снимок пополам и закричал:

— Вы же не проклятые обезьянские язычники, черт побери!