"Шанхай. Книга 1. Предсказание императора" - читать интересную книгу автора (Ротенберг Дэвид)

Глава десятая ГОЛОД На реке Янцзы. Декабрь 1841 года

Ричард, молча, отошел от Гофа и Поттингера. О голоде он знал куда больше, чем они. Без задержек он прошел мимо палубных вахтенных. Поскольку он являлся переводчиком экспедиционного корпуса, ему был дан временный чин младшего лейтенанта флота и предоставлено право свободного передвижения по кораблю, за исключением кают экипажа.

Корабль шел вверх по реке, а Ричард стоял у поручней средней палубы и смотрел на береговые огни. Он повернул лицо к ветру и глубоко дышал, думая о людях, живущих по обе стороны великой реки. Вскоре они испытают голод, а после этого начнется настоящий голодомор.

«В голоде нет ничего необычного, сынок. Это просто когда ничего не едят».

Ричард не удивился, мысленно услышав голос отца. В последнее время, когда осуществление его планов уже было не за горами, отец часто говорил с ним на характерной для него смеси старомодного фарси и идиша. Хотя Ричард не видел отца уже почти двадцать лет, он точно помнил, когда тот сказал ему эти слова.

— Они хотят уморить нас голодом, папа?

— Да, именно так.

— Но почему?

— Потому что мы им здесь не нужны, сынок.

— Ты хочешь сказать, что мы пришлись не ко двору новому халифу Багдада, этому дерьмоеду? Потому что в какой-то глупой книге говорится, будто мы обезьяны?

— Там говорится, что мы «псы и обезьяны», — ответил отец. — Это важно помнить, Ричард. Не просто обезьяны, а псы и обезьяны.

Отец засмеялся, и шрам у него на лбу собрался морщинками. Человек, который умел найти смешную сторону в чем угодно.

— У этого старого идиота нужно вырвать бороду и запихать ему в глотку!

— И это говорит четырнадцатилетний мальчик! Мальчик призывает к насилию? Насилию?! Покинуть Багдад — мое решение. Только мое. Сейчас для этого самое время.

— Самое время? Время покинуть наш дом?

— Ричард!

Ричард посмотрел на стоявшего перед ним мужчину как на сумасшедшего, но ничего не сказал. Если отец решил, подобно побитой собаке, покинуть родовое гнездо, это его дело, но они с Макси не испытывали такого желания. Даже будучи детьми, они ничего не боялись. Не боялись насмешек и камней, которыми их забрасывали багдадские мальчишки, а для Макси насмешки являлись удобным поводом, чтобы напасть первым.

Два дня назад, в ночь на пятницу, в еврейском квартале заполыхали пожары. Хордуны не пострадали, поскольку они, в отличие от Врассунов или Кадури, не выставляли свое богатство напоказ. Богачи первыми ощутили на себе гаев нового халифа, или, точнее говоря, ненависть бесчисленных бедняков — неграмотных и готовых поверить чему угодно. Но в прошлый понедельник, когда Ричард находился в школе, подожгли стоявшую на базаре маленькую отцовскую палатку, где дубили кожи. Старик в этот момент находился внутри. К счастью, поблизости оказался Макси. Он вытащил отца, отвел на безопасное расстояние, а потом смотрел, как трое взрослых мужчин грабят горящую палатку. Макси был невысокого роста, но гигантом во всем, что касалось скандалов и потасовок. Его тело было сплетено из жил и мускулов, и он любил подраться. Когда он сжимал свои на удивление маленькие кулаки, его глаза становились жесткими, а губы изгибались в улыбке, которой мусульманские мальчишки боялись как огня. В свои двенадцать лет он мог выдержать побоев больше, чем любой человек, которого доводилось встречать Ричарду. Брат был чрезвычайно бледен, белокож и рыжеволос, как их русская мать.

Когда Ричард, наконец, нашел их, у отца на лбу зияла глубокая рана, а Макси был весь перемазан кровью. Чужой кровью. Макси улыбнулся, раздвинув разбитые губы и обнажив большие белые зубы. Он указал на землю, где в грязи стонали трое мужчин. У одного была сломана рука, и белая кость, проткнув кожу, вылезла наружу, у второго не хватало глаза, третий держался за гениталии, и было понятно, что потомства у него уже никогда не будет.

Вспомнив эту сцену, Ричард улыбнулся и кивнул.

— Чего ты киваешь, сынок? С чем соглашаешься?

— Ни с чем и… со всем.

— Хорошо. Соглашаться — это правильно, — сказал отец и усмехнулся.

— Так, когда ты решил покинуть Багдад? — спросил, глубоко вздохнув, Ричард.

— Сегодня… Поздно… После захода луны…

Значит, они пойдут пешком. В такой поздний час поезда не ходят.

— Куда?

— Что «куда», сынок?

— Куда мы отправимся, папа?

— На юг.

На юг! Не на запад, в Европу, а на юг! Он почувствовал, как от злости напряглись мышцы. А потом подумал о Макси, этом бешеном, и понял, как они проведут последнюю ночь в старом Багдаде.

Посередине внутреннего дворика находился древний колодец. Ворота были сделаны из крепких металлических прутьев с заостренными концами, но для юных Хордунов они не являлись препятствием.

Братья перелезли через ворота и прижались спинами к стене, куда не падал лунный свет. Ричард скорее чувствовал, нежели видел Макси рядом с собой, а потом тот исчез. Он протянул руку в темноту, пытаясь нащупать брата, но Макси уже не было. Шли минуты. Из дома доносились звуки повседневной жизни, остро и пряно пахло гороховым супом. Вскоре Макси вернулся — так же бесшумно, как и ушел.

— Все верно, это дом учителя, братец.

— Ты знаешь…

— Вон там он спит со своим новым мальчиком. — Макси указал на древнюю каменную арку.

— Откуда тебе…

— Мы пришли сюда, чтобы задавать вопросы или попрощаться с ненавидящим евреев содомитом?

— Идем.

Они стали красться вдоль стены дома. Залаяла, а потом замолчала собака. К колодцу подошли женщины с глиняными горшками и большим глиняным ведром. Мальчики прошли под аркой и, повернув за угол, юркнули по узкому проходу в другой внутренний двор. На противоположной его стороне виднелись истертые от времени каменные ступени. Они шагнули вперед и замерли. По двору кто-то шел. Братья стояли, не шевелясь и затаив дыхание. А потом в пятне лунного света появился павлин.

Ричард не сразу осознал, какая опасность им грозит, но Макси метнулся вперед и схватил крикливую птицу за шею. Вместо обычного визгливого вопля, который наверняка всполошил бы всех обитателей дома, из клюва павлина вырвалось какое-то сдавленное икание. Несколько мгновений Макси стоял посередине двора, залитый лунным светом, и крепко держал за шею большую, отчаянно бьющуюся птицу.

Затем он поднял павлина и дважды крутанул над головой. Шея птицы хрустнула, и ее тело обмякло. Макси вырвал из хвоста павлина два больших пера и швырнул его через стену. Затем направился к каменным ступеням.

Поднявшись по лестнице, мальчики оказались перед входом в узкий коридор, в конце которого виднелась тяжелая дверь. Ричард решил, что за ней должна находиться спальня. Кругом царила кладбищенская тишина. Здесь никто не готовил пищу, не занимался уборкой. Эта часть дома принадлежала лишь мужчине и его мальчику.

Макси пинком ноги распахнул тяжелую дверь.

Растопырив подобно морской звезде конечности, мальчик лежал вниз лицом. Его руки и ноги были привязаны кожаными веревками к четырем стойкам кровати. Учитель, который во время уроков называл Макси не иначе как «недоразвитой свиньей», сидел на корточках над испуганным ребенком, штанишки которого были спущены до колен.

Учитель обернулся и близоруким взглядом посмотрел на открывшуюся дверь. Его очки с толстыми стеклами лежали на тумбочке. Макси бросился вперед и, схватив мужчину за волосы, швырнул его на пол, а Ричард запихнул ему в рот край простыни, чтобы мерзавец не закричал. Затем принялся связывать ему руки за спиной, а Макси неторопливо подошел к тумбочке, взял с нее очки и вернулся к учителю. Наклонившись, он нацепил очки ему на нос.

— Хотите поглядеть на нас, учитель? Посмотрите, что братья Хордун сейчас сделают с вами.

Ричард перерезал веревки и освободил мальчика.

— Уходи и старайся не шуметь, — прошептал он.

Мальчик кивнул, сгреб свою одежду и выбежал из комнаты.

После того как он ушел, Ричард и Макси подняли учителя на ноги и препроводили в ванную. Дыра туалета, расположенная между двумя возвышениями для ног, была достаточно широкой для того, чтобы в нее пролезла голова взрослого мужчины. Голова учителя.

Мальчики подняли извивающегося учителя в воздух и поднесли к зловонному отверстию. Макси всунул перья павлина между пальцами его ног.

— Держи крепче! — велел он.

Ричард посмотрел на брата.

— Откуда ты узнал, где находится его комната? — спросил он, и тут же ответ созрел в его мозгу. Он все понял.

— Все равно он отымел бы либо тебя, либо меня, — равнодушно пожал плечами Макси. — Я решил: пусть это буду я.

Ричард, молча, кивнул. Братья Хордуны дружно перевернули учителя, сунули его головой в дыру сортира, да так и оставили. Возможно, Бог спасет его. Возможно, нет.

Через несколько часов семейство Хордунов тайком покинуло город, который восемь поколений их предков называли своим домом. С собой они взяли только то, что могли унести.

Через семнадцать недель изнурительного путешествия, измученные и покрытые пылью, они окунулись в нищету и убожество Калькутты.

В тот день Ричард сделал первую запись в дневнике, который потом будет вести в течение всей жизни:

«Как описать Калькутту? Мечта посередине кошмара, песня, не имеющая конца, торжество темноты и теней в то время, когда солнце поджаривает землю. Потом начинаются дожди. И везде — дворцы. Древние, обветшалые дворцы, медленно, но неумолимо падающие в реку».

Ричард думал об этой самой первой записи в дневнике, которую он сделал в возрасте пятнадцати лет. Он шел по палубе, а Белые Птицы на Воде летели вверх по течению могучей Янцзы, чтобы навсегда изменить ход китайской истории.