"Кавказский принц - 5" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 18

Сразу после двойного налета на Скапа-Флоу Санкт-Петербург, Берлин, Токио и Цетин опубликовали документ про то, как Большая Четверка представляет себе правила поведения на море. Там говорилось, что любые военные грузы, не предназначенные Четверке, являются военной контрабандой. Потому как если они идут не к нам, то уж к нашим противникам точно. Или к будущим противникам, что несущественно. Например, Италия собралась закупить в Швеции сотню зенитных «Бофорсов». Даже если предположить, что они не окажутся в Англии, то вам-то они зачем? Пока вы нейтральные, никто вас бомбить не собирается. Вступите в войну на стороне Четверки — не нужны вам будут эти пушки, немецкие 88-мм лучше. Значит, остается… В общем, не фиг, подождите до конца войны, а там покупайте что угодно.

Далее в документе уточнялся сам термин «военные грузы». К ним относилось все, что может быть использовано армией противника. Например, любые виды продовольствия. В первую очередь им станут снабжать солдат, потом — рабочих оборонных предприятий, и только оставшееся после этих групп, если оно будет, поступит остальному населению. С текстилем, топливом и сырьем дело обстоит аналогично. То есть вводился разрешительный порядок морской торговли — все, что не входило в прилагаемый к документу перечень, объявлялось военной контрабандой в любой точке земного шара, за исключением территориальных вод стран-нейтралов. И, скажем, теперь для безопасной перевозки чего-нибудь из Бразилии в Португалию требовалось письменное разрешение от специального уполномоченного Четверки, офисы которых в ближайшие же дни будут открыты во всех не участвующих в войне странах. Список же товаров, которые можно было перевозить по морю без всякого разрешения, отнюдь не отличался запредельным объемом. В него входили концертные рояли и арфы, а также иные струнные музыкальные инструменты, но с числом струн не более трех. Из духовых абсолютно мирными признавались только пастушеские свирели. Список обуви ограничивался дамскими туфельками с высотой каблука не менее семи сантиметров, лаптями и резиновыми калошами. Далее шли луковицы голландских тюльпанов. Завершался же данный перечень попугаями весом до ста грамм, крокодилами и собаками породы той-терьер.

Разумеется, пресса подняла жуткий вой. Но почему-то в основном не нейтральных стран, а воюющих! То, что началось в Англии, более всего напоминало истерику. А вот приличные державы вроде Люксембурга, например, отнеслись к нашей инициативе совершенно спокойно. В Швейцарии тоже не очень возмущались. Нейтральная Ирландия, которая ни с кем не воевала, а всего лишь боролась за свою свободу, вообще выступила с полным одобрением. Тем более что тамошние уполномоченные по морским перевозкам отличались несколько расширенными полномочиями. Они имели право не только выдавать разрешение на перевоз чего-либо, причем за смешные деньги, а иногда и вовсе бесплатно, но и принимать добровольцев в курильский флот. Добровольцам дозволялось поднять над своей посудиной флаг с попугаем, получить в кредит вооружение и плыть куда им вздумается, с целью поддержания нового порядка на море. Причем им неофициально объясняли, что правило дележа добычи «пятьдесят на пятьдесят» нужно строго соблюдать только в случае захвата корабля с оружием или большими ценностями на борту, а при отлове всякой мелочи делиться с курильскими властями не обязательно. Кроме того, им еще более неофициально, но куда более строго намекали, кого можно подвергать экспроприации, а кого — ни под каким видом. И в силу этих причин в последнюю неделю среди судовладельцев начал появляться определенный интерес к ирландскому флагу. Так что опасения Вилли — мол, после такой бумаги на нас ополчится весь мир — не оправдались. Тем более что усилиями алафузовских ребят правительство Пуанкаре согласилось официально капитулировать. А то кайзер был в некоторой растерянности — и где, спрашивается, поверженный противник с ключами от городов и прочими изъявлениями покорности победителю? Распался на мелкие части и попрятался! Но, как выяснилось, это просто потому, что с ним не догадались душевно поговорить. Стоило только в зал заседаний зайти полусотне бойцов с автоматами, как министры тут же прекратили пустопорожнюю болтовню и превратились в олицетворенное внимание. А уж когда короткой очередью была сшиблена люстра и на освободившемся крюке начали крепить веревку с петлей, идея капитуляции мгновенно овладела широкими министерскими массами. И хотя Пуанкаре, собака, что-то вопил, а когда к нему двинулись трое бойцов, вообще застрелился, это не повлияло на общее настроение, так что через день была подписана безоговорочная капитуляция. Правда, в ней имелась в виду не вся Франция, а примерно две трети ее территории, юг и юго-восток. Северо-запад же со столицей в Париже остался под контролем Коммуны.

Фрося заранее получила материалы по Брестскому миру 18-го года той реальности, включая и речи Ильича, и смогла таки убедить руководство Коммуны подписать «похабный мир». Но, как говорится, уступи в одном, и дальше начнется путь вниз… Очень скоро коммунары убедились, что и немцы, и русские желают разговаривать именно с мадемуазель де Вилье, а вовсе не с ними. Пришлось изобрести для Фроси чисто декоративный, как они полагали, пост первого консула, в компетенцию которого были переданы всего лишь вопросы подбора и расстановки кадров. Ну, а потом этот первый консул был назначен главой парижской делегации на переговорах с Россией и Германией. Тут уже не шла речь о капитуляции, говорили о подписании мирного договора. И его довольно быстро подписали, что характерно. Вилли галантно целовал Фросе ручку и даже, кажется, намекал на что-то этакое — потому как с чего бы ему при этом так воровато оглядываться? Хотя он прекрасно знал, что Танечки на переговорах нет, у нее и в Питере полно дел.

Так что теперь победившие коммунары увлеченно делили власть. Ну, а что такое правильно подобранные и заранее расставленные на нужные места кадры, они увидят чуть попозже. Небось вопить начнут про новый термидор или еще что-нибудь подобное… Ничего страшного, они не первые, исторический опыт у нас есть.

Однако сказать, что вся Франция признала власть Коммуны или, наоборот, правительства, которое по инерции продолжали называть «кабинетом Пуанкаре», было бы большим преувеличением. На ее территории периодически появлялись какие-то образования, обзывающие себя всякими словами наподобие «фронта национального спасения» и заявляющие о взятии на себя всей полноты власти, причем некоторые, например Марсельская Коммуна, оказались довольно устойчивыми, то есть существовали уже более двух недель. Именно туда сразу по завершении переговоров с немцами и вылетела мадемуазель де Вилье. Поначалу ее встретили несколько настороженно, потому как руководство тамошней Коммуны ложиться под Париж совершено не желало. Однако Фрося сразу сказала, что прибыла она вовсе не за этим. В то время, когда борьба за всеобщее равенство еще не окончена, заявила она, преступно отвлекаться на вопросы дележа власти. Пусть все остается как есть. Правда, в руководстве Парижской Коммуны, как наверняка известно местным товарищам, не все разделяют ее взгляды… Но она, первый консул Жозефина Богарнэ, употребит всю свою власть, чтобы не допустить конфронтации двух только что появившихся на земле прекрасной Франции ростков свободы. И вообще, она прилетела в Марсель, чтобы предупредить о готовящемся злодеянии со стороны не смирившихся с победой трудящихся сил мирового империализма. Английская Средиземноморская эскадра, находящаяся на Мальте, на днях выйдет в море, чтобы принудить к сдаче находящиеся в Тулоне четыре новейших линкора, а в случае отказа — откроет огонь на поражение! Необходимо срочно предупредить наших товарищей на кораблях.

Председатель Революционного конгресса Марсельской Коммуны Фердинанд Лорио с сомнением смотрел на девушку. Да, Тулон, где базируются линкоры, вроде бы признает марсельскую власть, но только город, а не экипажи кораблей! Которые пока еще не решили, чью сторону им принять в сложившейся непростой обстановке, хотя на всякий случай пристрелили адмирала Буа-де-Лаперейра и кое-кого из офицеров.

— Товарищи, неужели вы не понимаете архинеобходимости скорейшего развертывания агитации среди моряков? — ужаснулась Фрося. — Да от их позиции без всякого преувеличения зависит дальнейшая судьба Коммуны! Орудия линкоров могут как сравнять Марсель с землей, так и защитить от любого врага, пришедшего с моря. И не надо прикрываться заявлениями, что там традиционно сильны позиции социал-демократов. Мы, коммунисты, не должны высокомерно отказываться от союза с любыми силами, противостоящими нашим врагам. Борьба за счастье трудящихся не терпит чистоплюйства! Как говорил председатель Коммунистического Интернационала товарищ Ульянов — мы и с чертом вступим в сношения, если это потребуется для победы коммунизма! И я целиком поддерживаю эту его позицию.

Надо сказать, что тут мадемуазель Богарнэ несколько недоговаривала. Кроме озвученного, лично ей для сношения с чертом потребовался бы еще и приказ Татьяны Викторовны. Не будет приказа — черт сосет хвост, а вздумает возмущаться — получит по рогам, дело для тренированного бойца нехитрое.

Ядро английской Средиземноморской эскадры составляли три линкора — наш старый знакомец «Дредноут» и построенные с учетом его боевого опыта почти однотипные с ним «Беллерофон» и «Темерер». И если в истории моего бывшего мира эти корабли отличались от прототипа некоторым усилением противоторпедной защиты, то здесь — резко увеличенным количеством зениток, да к тому же накрытых броневыми колпаками в качестве защиты от осколков, и увеличением толщины бронепалубы. Но отменить закон Архимеда англам не удалось, и за эти новшества дредноуты заплатили полным исчезновением брони с оконечностей. Еще в эскадре имелось четыре додредноутных броненосца типа «Лондон» и десяток крейсеров разного калибра, не считая всякой минной мелочи.

Кроме английского, силы Антанты в Средиземном море были представлены и австрийским флотом. Он был интересен тем, что, говоря про него, первый лорд Адмиралтейства, а потом и премьер Черчилль не мог обойтись без нецензурных слов. Ведь сколько денег дали паразитам! А в результате к началу войны они имели недостроенный линкор «Вирибус Унитис», являющийся хорошим примером того, что можно сделать с «Дредноутом», если экономить на каждой заклепке, а в процессе постройки еще и разворовать половину. И свой, будь он неладен, непобедимый и легендарный крейсер «Зента»!

Если кто помнит, это был единственный корабль австрийского флота, который наши «Кошки» не смогли утопить в черногорской войне. Вышло же так вот почему…

К началу налета крейсер отстал от эскадры из-за какой-то неисправности в машинах, так что под первый удар он не попал. А командир корабля оказался сообразительным и практически сразу понял, чем кончится для его посудины атака русских самолетов, когда те разберутся с ядром эскадры и начнут искать отставших. Так что неисправность была ликвидирована в считанные секунды, и крейсер на полном ходу рванул к берегу. Там он выбрал укромное местечко и затопился, причем, как оказалось, вовремя — не успели еще скрыться под водой верхушки мачт, как в небе показались две «Кошки». Но, к счастью, они, не заметив ни мачт, ни попрятавшейся по кустам команды, полетели дальше, а капитан сел сочинять историю о героическом неравном бое своего корабля с армадами русских бомбардировщиков. Понятно, что после войны команду «Зенты» объявили национальными героями, сам крейсер подняли, подкрасили и так нашпиговали зенитками всех калибров, что на палубе стало не пройти. И, кроме того, обновленная «Зента» не рисковала выходить в море при волнении свыше пяти баллов, потому как в результате модернизации заметно сместилась метацентрическая высота.

Противостоял же всему этому черногорский флот, именуемый некоторыми остряками «подводным». И вовсе не из-за двух десятков «Барракуд», которые в его состав не входили, оставаясь пятой дивизией нашего подводного флота. Просто все черногорские корабли были подняты со дна. Первый — это был наш крейсер «Варяг», который после подъема прошел модернизацию в Николаеве и стал не таким уж плохим ракетным крейсером — правда, вооруженным самыми первыми ракетами, с убогим качеством изображения на пульте оператора, частыми сбоями в управлении и дальностью полета тридцать километров. Кроме него, имелось два бывших австрийских броненосца, «Монарх» и «Габсбург». Этих восстановили практически в первозданном виде, да к тому же халтурно, потому как работы производились в Баре и почти полностью местными силами. Единственным назначением этих ушлепков было — при встрече с хоть сколько-нибудь серьезным противником задержать его на время, необходимое тому для их утопления, чтобы «Варяг» имел хоть какую-то возможность сбежать. Ну, и вдвоем они могли выйти против «Зенты», но только если бы та сама их атаковала, ибо догнать ее старые калоши не могли ни при каких условиях.

Поэтому наш интерес к революционной агитации среди тулонских матросов был вполне понятен. Ведь если англам удастся прибрать к рукам французские линкоры, у нас начнутся очень серьезные трудности. А если, наоборот, в процессе героического сопротивления французских коммунаров количество исправных кораблей уменьшится у обеих сторон, трудности будут у англичан. Ибо пора было заняться Дарданеллами, из-за гарнизона которых наш Черноморский флот не мог попасть на театр боевых действий. Султана в последний раз предупредили, что русские войска в любом случае пройдут по турецкой территории. Но они могут пройти по ней как по дружеской, приветливо улыбаясь туркам и даже как-то материально компенсировав тем неудобства от этого события. А могут — и как по враждебной, и тогда то, что останется после этого прохода, потом будет отдано Николе Черногорскому и Фердинанду Болгарскому, потому что России чужие развалины и пожарища не нужны. Официального ответа султан пока не дал, но ни малейших попыток помешать высадке наших войск на Галлиполийском полуострове не делалось.

Ну, а я использовал образовавшуюся паузу для прочтения и утверждения очередных документов прейскурантного отдела, образованного перед войной в составе конторы Алафузова. Причиной же его создания стало решение о том, что принимавшие участие в сопротивлении оккупантам поляки высылаться не будут. Если бы мы ограничились только этим, то нетрудно представить себе дальнейшее развитие событий. Показав австриякам фигу в кармане или, как максимум, передав японцам в Бресте подохшую от старости курицу, народ тут же начал бы требовать бумаги о своем героическом партизанстве. Так что все возможные способы сопротивления были заранее перечислены и оценены в неких условных единицах, далее именуемых «уе». Для получения полноценной индульгенции на себя, семью и еще три по выбору нужно было насопротивляться на сто уёв. Минимум, при котором вообще мог подниматься разговор о невысылке, составлял сорок. Набравшие двадцать могли выбирать место ссылки — естественно, из предложенных. Ну, а дальше подробно расписывалось, что почем. Убийство австрийского военнослужащего оценивалось в полтинник, поляка-бунтовщика — в тридцатник. Потом описывалось все остальное, включая и ту курицу за половину условной единицы. Кроме того, в механизм учета услуг по сопротивлению была заложена дефляция. То есть чем дальше, тем они будут дешевле, и, например, после Нового года за убитого австрийца можно будет получить всего сорок уе. Но это было уже давно прописано и доведено до населения, а сейчас я читал свежие документы, относящиеся к Чехии и Словакии.

Вилли, воодушевленный нашим примером в Ирландии, решил помочь освободительной борьбе чешского народа. Но для помощи надо было иметь хоть самое слабое подобие этой борьбы, поэтому немецкие эмиссары уже третью неделю безуспешно драли глотки на крайне малочисленных сборищах. Ну это же надо было додуматься — пытаться сподвигнуть чехов на восстание! Чай, сейчас все-таки не времена Яна Гуса. Так что мы действовали в несколько ином ключе.

В самом начале войны наш авиаполк, базировавшийся в Германии, три дня подряд делал по нескольку боевых вылетов в Чехию. Но бомбил он не заводы, плотно прикрытые зенитками, а заранее разведанные продовольственные склады и предприятия пищевой промышленности. Так что с продуктами там стало несколько напряженно, и чем дальше, тем дело становилось хуже. В Австрии и Венгрии тоже были определенные трудности, так что они и не думали помогать чехам, а, наоборот, даже делали попытки выгрести и то немногое, что там оставалось. Но нами еще до войны были установлены связи с местными контрабандистами, ну и созданы запасы продовольствия. Правда, они более чем на две трети состояли из продукции Ярославского мясоколбасного завода, но ведь война же кругом, не время привередничать. И вскоре в Чехию укромными тропами потянулись караваны подвод с сосисками, колбасой трех наименований и прочими вкусными вещами, сделанными из лучших сортов сои и картона. Но вот ведь незадача — торговать этим можно было только за русские рубли или за бабло! Тех, кто пытался работать с какими-либо иными валютами, наши силовые группы, приданные тамошним резидентам, просто отстреливали. Впрочем, чехи все прекрасно поняли после, кажется, третьего случая. Так вот, если рубли там еще как-то можно было найти, хоть и по диким ценам, то с баблом это не проходило, ибо оно обращалось в виде именных чеков. И теперь я читал, сколько стоит просаженный размер затвора производимого пулемета, сколько — надпиленная в труднозаметном месте пружина накатника пушки, и почем там нынче нагадить на ступени дома представителя австрийской администрации.

То есть вместо того, чтобы разбомбить, например, корпуса оружейного завода в Брно, на что полка не хватило бы, а от дивизии не осталось бы и трети из-за сильнейшего зенитного прикрытия, мы создали у противника продовольственные трудности, а теперь сосисочной торговлей потихоньку добивались того, что этот завод вместо продукции начинал гнать чуть ли не сплошной брак. Потому как скоро планировалось наступление от Кишинева на Яссы, а далее — вдоль сначала австро-румынской, а потом австро-сербской границы, где предполагалось соединиться с наступающей из Черногории интернациональной армейской группой.

Разумеется, после войны наверняка будет задан вопрос — а зачем вообще такие сложности? Освободившихся по завершении активных боевых действий частей, как русских, так и немецких, вполне хватит для броска из Германии на Вену. Мол, к чему тянуть? В общем, лучше я поясню наше видение ситуации заранее.

Сейчас, после капитуляции Франции и провала попыток предложить Германии сепаратный мир, кончившихся тем, что Вилли сам набил морду выполнявшему это поручение графу Бернадотту, хотя я просил его доверить такое тонкое дело мне, Англия предпринимала титанические усилия для предотвращения скорейшего поражения Австрии. Грузы шли через Италию, потому как в узком Адриатическом море хозяйничали наши «Барракуды» и «Выхухоли», и себестоимость доставки получалась совершенно дикой, да к тому же не меньше трети попадало в наши руки. Так что пусть себе Австрия стоит, как неприступная скала. По крайней мере до тех пор, пока она работает в качестве насоса, выкачивающего из действительно серьезного противника позарез необходимые ему самому соки. А вот показать, что мы готовим наступление на Вену — дело святое. И распустить там слухи про страшных русских казаков на танках, которые не оставят от родины Штрауса камня на камне, а жителей сначала ограбят, а потом поголовно изнасилуют независимо от пола и возраста. Чтобы к моменту, когда немецкие войска все же перейдут границу, они воспринимались не как завоеватели, а как избавители.