"Второе правило стрелка" - читать интересную книгу автора (Мусаниф Сергей)

Глава 3

— Где амазонки? — требовательно спросил Реджи.

Место, куда они попали, не слишком отличалось от окрестностей горы, где стрелок встретил сатира. Амазонок не наблюдалось.

— Понимаешь ли, в чем дело, — сказал Силен. — Прямого дромоса в страну амазонок не существует. Иначе почему я так долго собирался к ним наведаться? Боюсь, что дальше нам придется идти пешком.

— В принципе я ничего не имею против хорошей пешей прогулки, — сказал Реджи. — Но тут мне в голову пришла мысль, а не дурак ли я. Давай уточним кое-какие моменты.

— Давай уточним, — сказал Силен, извлекая из воздуха кувшин с подозрительным запахом алкоголя. — Люблю уточнять на двоих. Хотя на троих оно как-то веселее выходит.

— Не сейчас, — отмахнулся от кувшина Реджи. — Насколько я понимаю, ты — существо сверхъестественное?

— Это кому как, — сказал Силен. — В нашем мире я вполне естественен и органично в него вписываюсь.

— Но, по сути, ты являешься представителем мифологического сословия?

— Типа того.

— Ты местный бог?

— К счастью, нет, — сказал Силен. — Правда, жертв мне никто не приносит, но и ответственности меньше. У богов слишком много обязательств, связанных с их статусом. Аресу надо зарисовываться чуть ли не на каждой войне, Дионису требуется постоянно бухать независимо от того, хочет он этого или нет, Зевс вынужден вмешиваться во всевозможные дрязги, Гермес служит у него на побегушках… А я — птичка вольная.

— У тебя есть доступ к нектару, птичка вольная?

— Нет, — сказал Силен. — Чего нет, того нет. А ты с какой целью интересуешься?

— Мне, собственно, нектар нужен, — сказал Реджи.

— А Геракл тут при чем?

— Мне посоветовали обратиться к нему за помощью.

— Кто посоветовал?

— Цербер.

— Здоровенный двухголовый пес со змеями вместо гривы?

— Ага.

— Известная личность, — сказал Силен. — В принципе он прав. Геракл конечно же тебе поможет. Если захочет. И если это в его силах.

— Мне намекали, что у него здесь хорошие родственные связи.

— Это да, — сказал Силен. — Связи у него тут — закачаешься. Его даже обещали на Олимп взять, когда он откинется. В смысле, когда он копыта откинет.

Пока Питер храпел, Негоро отыскал в башне волшебника кухню, немного порылся в шкафах и наконец нашел то, что ему было нужно. Нехитрая вроде бы вещь, но она поможет заполучить нового союзника, причем союзника, имеющего магические способности. Со знаниями Негоро и волшебством Питера они смогут продвинуться по пути к цели, поставленной еще стариком Негориусом.

Надо только правильно разыграть свои карты.

— Вообще я должен тебе признаться, что боги в наших краях — один другого краше, — разглагольствовал Силен, периодически прикладываясь к вину. Реджи слушал его вполуха. В конце концов, информация могла оказаться полезной, ведь именно пойло этих ребят стрелку предстояло добыть в итоге всего этого похода. — Компания, честно говоря, довольно-таки гнусная. Кровосмешение, постоянные супружеские измены, склоки, геноцид… Воры, убийцы, развратники. Боюсь, долго они не протянут. Слишком они на людей похожи. А люди, сам понимаешь, смертны. Быть похожим на смертного — смерть. Особенно для бога.

— Не боишься такие разговоры вести? — спросил Реджи.

— А чего мне бояться, если меня никто не слышит?

— Я слышу.

— Ты не считаешься: Ты не местный и вряд ли меня вложишь. А если и вложишь, то никто тебе не поверит. Сам подумай, твое слово против моего, при том, что я — сатир, и не последний, а ты — какой-то стрелок, перекати-поле. И вообще, ты сам — смертный.

— Природа тут у вас красивая, — сказал Реджи.

— Не фиг тему менять, — сказал Силен. — Впрочем, ты прав. Места неплохие. Хочешь, я тебя потом на рыбалку свожу?

— Я не большой любитель рыбалки.

— А чего тут любить? Наливай да пей.

Они шли сквозь рощу, в которой резвились дриады. Дриады были чем-то средним между девушками и молодыми деревьями. Реджи не мог точно определить, что в них от девушек, а что от деревьев, но общий эффект не был ему неприятен.

«Что-то мне все это подозрительно, — подумал Реджи. — Вторая миссия подряд, как я попадаю в довольно приятные места и встречаюсь с относительно приятными личностями». Реджи терпеть не мог, когда все так хорошо начиналось. В конце за это приходилось слишком дорого платить.

Илья Муромец лежал на печи в своей любимой позе «сытый гиппопотам» и довольно мурлыкал себе под нос. В Триодиннадцатом царстве все было спокойно. Проученные хазары копили в своих степях силы для новой попытки, Кащей Бессмертный окончательно умер и вроде бы не собирался воскресать, Змей Горыныч в последнее время вел себя прилично и никого не похищал, а князь Владимир наконец-то проявил уважение к главному былинному богатырю и отдал под его командование целую дружину.

В общем, жизнь удалась.

Муромец собирался немного отдохнуть от былинных подвигов и пожить в свое удовольствие. Единственный человек, который мог это удовольствие испортить, — Иван-мудрец, недавно превратившийся в Ивана-дурака, уже не представлял опасности. Дурак не может навязывать богатырям выполнение непонятных миссий. На то он и дурак, чтобы самому с ними париться.

Эх, хорошо, подумал Муромец, и тут в дверь богатырской избы постучали.

Стучавший явно пытался сделать это аккуратно, но у него не вышло. Стены заходили ходуном, а с потолка посыпалась побелка.

Иногда просто беда с этой богатырской силой.

— Входи, Леха, — сказал Муромец.

Смущенный Алеша Попович протиснулся в дверь и разместил свое тело на лавке.

— Откуда ты знал, что это я, старшой?

— Кто еще может действовать с деликатностью бешеного слона и беспокоить меня в неурочное время? — риторически вопросил Муромец. — Вернулся из патрулирования, как я погляжу.

— Вернулся, старшой.

— Ну и как там в патрулировании? Все спокойно?

— Не совсем, старшой.

— Проблемы? — Муромец изумленно изогнул правую бровь. — Я надеюсь, ты уже все разрулил?

— Не совсем, старшой, — снова вздохнул Алеша.

— Ты меня удивляешь, — сказал Муромец. — Более того, ты меня беспокоишь и даже пугаешь. Что же это за проблемы такие, что с ними не может справиться целый былинный русский богатырь?

— Да как бы тебе объяснить, старшой…

— По возможности доступно, — сказал Муромец. — Используя для этого нормальные русские слова. Или я слишком многого от тебя требую?

— Ну, в общем… как бы да… а он… и ржет, собака… Я такого отродясь не видывал.

— Слова русские, — согласился Муромец. — И в какой-то степени даже нормальные. Только я все равно ничего не понял.

— Э… Вот…

— Попробуем задать наводящие вопросы, — сказал Муромец. — Где?

— В Лукоморье.

— Нездоровое место, — сказал Муромец. — Вечно оттуда всякая пакость лезет. Кот еще этот.

— Нету кота, — выпалил Алеша.

— Куда же он делся? Я думал, его с этого дуба калачом не сманишь.

— Кранты коту, — сказал Алеша. — Собственно, это и есть часть проблемы.

— Пока я вообще никакой проблемы не вижу, — сказал Муромец. — При вести о смерти этого поганца и слезинки из моего глаза не выкатится. Он на нас всех контракт заключил и тварь эту в сапогах науськал. И кто его порешил?

— Он… Оно… Чудище.

— Поганое? — уточнил Муромец.

— Классификации не поддается, — сказал Алеша. — Никогда в наших краях такие не водились.

— Мутации, блин, — вспомнил старшой богатырь мудреное слово. — Экология портится, вот и чудища с каждым годом все страшнее. Какое оно из себя-то?

— Собака.

— Логично, — сказал Муромец. — Собака задрала кота. Законы природы, и ничего ты с ними не сделаешь.

— Страшная тварь, — продолжил описание Алеша.

— Ротвейлер со стальной челюстью и капающей с клыков кровавой слюной? — предположил Муромец.

Алеша вздрогнул.

— Нет, — сказал он. — Вроде беспородная. Дворняга в смысле. Здоровая такая, что твоя лошадь. И ржет.

— Минуточку, — сказал Муромец. — Так оно все-таки собака или лошадь? Я в том плане интересуюсь, что собаки вроде бы не ржут.

— А она не как лошадь ржет, а как человек. И разговаривает по-нашему.

— Ага, значит, чудище говорящее, — сказал Муромец. — А ты говоришь, не поддается классификации. Особые приметы у него есть?

— А то, — сказал Алеша. — Примет у него куча, и все особые.

— Думаю, тут ты прав. Говорящую собаку размером с лошадь трудно перепутать с кем-то другим.

— Еще у нее две головы, — сказал Алеша.

— Точно, мутант, — сказал Муромец. — Мало нам трехголовых змеев, так еще двухголовые собаки бегать повадились. Интересно, сколько голов у детей будет, если эту тварь с Горынычем спарить.

— Он Горынычу скорее все три глотки перегрызет, — сказал Алеша. — Хотя, если подумать, есть в этой твари что-то змеиное.

— Шизофрения косила наши ряды, — вздохнул Муромец. — Ради всего святого, что есть в нашей земле, объясни мне, что змеиного может быть в двухголовой собаке размером с лошадь?

— Грива, — выпалил Алеша.

Муромец глубоко вдохнул, задержал дыхание. Выдохнул. Повторил процедуру несколько раз.

— Кажется, я начинаю понимать, в чем дело, — сказал он. — Дыхни.

— Да не пил я, старшой.

— Все равно дыхни.

Алеша дыхнул. Занавеска сорвалась со своего места и вылетела в окно. С пола поднялись тучи пыли. Муромец принюхался.

— Вроде действительно не пил, — сказал он. — Жаль, такая хорошая версия накрылась. Значит, у чудовища была грива, напоминающая гриву змеи?

— Не совсем так, старшой, — сказал Алеша. — Она сама состояла из змей. Грива, я имею в виду.

— Чисто из интереса спрашиваю, а хвост этой собаки ты видел?

— Нет, старшой. Как-то не рассмотрел.

— Жаль. Любопытно было бы поглядеть. И как эта твоя собака справилась с котом? Она умеет лазать по деревьям?

— Видимо, да. Когда я прибыл на место событий, она уже доедала.

— Офигеть, — сказал Муромец. — И что ты предпринял?

— Как обычно.

— Напал на животное со спины, пока оно питалось?

— Э… Типа того.

— Хорошая тактика, — сказал Муромец. — Почему она не сработала?

— Оказывается, эта скотина жрет только одной головой. Второй она постоянно осматривается.

— А сразу ты этого не заметил?

— Ну… Не до того было.

— Понятно, — сказал Муромец. — Как прошел бой?

— Э… Плохо. Лошадь мою задрали, копье сломалось, а меч запутался в долбаных змеях… Меня укусили два раза. — Алеша продемонстрировал свою богатырскую ляжку. — Вот сюда примерно. Хорошо, хоть змеи не ядовитые.

— Откуда ты знаешь, что они не ядовитые?

— Ну так жив же я еще.

— А ты никогда не слышал о такой вещи, как инкубационный период? — поинтересовался Муромец. — Неужели ты не в курсе, что надо делать при укусе змеи?

— В курсе. Надо яд отсасывать.

— И что тебя остановило?

— Так не было никого рядом. А сам я так не изогнусь. В доспехе тем более.

— Видимо, яд этот тебя не берет, — сказал Муромец. — Во всяком случае, будем на это надеяться. И чем дело кончилось?

— Тварь осталась под дубом, — сказал Алеша. — А я отступил на заранее подготовленные позиции.

— Удрал, — поправил его Муромец.

— Удрал, — согласился Алеша.

— Разумно, — сказал Муромец. — Ладно, иди, собирай людей. Хотя нет, людей не надо. Никитича крикни, и поедем. Не след столицу совсем без охраны оставлять. А с другой стороны, должен же я посмотреть, какой у этой собаки хвост.

— А зачем Эврисфею пояс Ипполиты? — поинтересовался Реджи у Силена.

— А я почем знаю? — сказал сатир. — Дуркует, сволочь. Уже не знает, куда Геракла загнать и что ему поручить. Вот, скажем, лернейская гидра. Сидела она в своем болоте и сидела, единственная в своем роде тварь. Ну жрала кого-то, но она ведь только дураков и жрала. Умный человек в самую топь не полезет, тем более если знает, кто его там поджидает. Никому гидра не мешала по большому-то счету. На города не нападала, посевов не портила. На фиг ее убивать было? Да втемяшилось этому придурку в башку, что надо животное извести. Иди, говорит он Гераклу, убей ящерку, и никаких разговоров. Пока гидра жива, мол, подвиг не засчитаю.

Реджи нашел, что жизненный путь Геракла похож на путь стрелка. Ни минуты покоя, постоянная дорога от свершения к свершению. Единственное различие было в том, что стрелки никогда не называли свою работу подвигом.

Если ты создан для этого, если именно это получается у тебя лучше всего и больше ты в этой жизни ничего не умеешь, в чем же тут подвиг?

Геракла в Элладе знали все. По словам Силена, Геракл уже был популярнее некоторых богов. Еще немного, и на него при жизни молиться начнут.

Задолго до его рождения все знали, что он будет великим героем. Его готовили к этой работе с самого детства. Натаскивали в боевых искусствах, развивали его физическую силу и умение тактически мыслить.

Точно так же в ордене Святого Роланда поступали с юными стрелками.

Ни Реджи, ни Геракла никто не спрашивал, хотят ли они заниматься той работой, что уготовили для них другие. Реджи не особенно комплексовал по поводу своего образа жизни, но часто задумывался, что могло бы быть, если б он не стал стрелком.

Правда, он так ничего и не смог придумать.

Сэр Реджинальд Ремингтон, эсквайр, не видел себя оседлым человеком. Странствия были его жизнью, револьверы были самыми верными его спутниками. Он слишком втянулся во все это, чтобы видеть для себя что-то другое.

— А в чем суть его теперешнего подвига? — спросил Реджи. — Что такого героического в том, чтобы отобрать у женщины деталь ее туалета?

— Ипполита — это не просто женщина, — сказал Силен. — Она — амазонка.

— Ну и что?

— Знаешь, как амазонки поступают с мужчинами?

— Как?

— Неужели не знаешь?

— Может, и знаю, — сказал Реджи. — Но в данный момент припомнить не могу. В нашей Вселенной много миров, и я побывал уже в половине. Неужели ты думаешь, что я способен помнить их все?

— Амазонки похищают мужчин, используют их, а после этого — убивают.

— Как именно используют?

— Тебе сколько лет? — спросил Силен.

— Понятия не имею, — сказал Реджи. — Сбился со счета.

— А такое впечатление, что там и считать-то особенно нечего, — сказал Силен. — Как вообще женщина может использовать мужчину?

— По-разному, — сказал Реджи. — Потому и спрашиваю.

— Амазонки используют мужчин для продолжения рода, — сказал Силен. — Как ты думаешь, откуда берутся новые амазонки? Почкованием они размножаются, что ли?

— Ну, используют они мужчин. А дальше что?

— Дальше они мужчин убивают, — терпеливо сказал Силен. — Через девять месяцев они рожают детей. Мальчиков они тоже убивают, а девочек воспитывают в духе истинных амазонок. Еще вопросы?

— Я тебя понял. Частично. Амазонки — это не просто женщины, — сказал Реджи. — Но и Геракл — это не просто мужчина. Так в чем опасность?

Силен вздохнул.

Утром следующего дня они наткнулись на странного человека. Он был высокий, повышенно волосатый и очень мускулистый, а из одежды носил только набедренную повязку. Но странным в нем было отнюдь не это.

Человек возился с деревянной конструкцией, которая представляла собой нечто среднее между скамейкой и «железной девой».

На Силена этот человек не обратил никакого внимания, зато оживился при виде стрелка.

— О, — сказал он. — А вот и первый пациент. Что ж, утро начинается удачно.

— О чем он говорит? — спросил Реджи у Силена.

— Это Прокруст, — сказал Силен. — Он немного сумасшедший и много агрессивный. Не зли его и держись подальше.

— Я — первый в мире мануальный терапевт, — объявил Прокруст. — Больной, вас позвоночник не беспокоит?

— Нет, — сказал Реджи.

— Это поправимо, — сказал Прокруст. — Ложитесь. Он указал куда-то в центр деревянной конструкции.

— Это прокрустово ложе, — сказал Силен. — Самая знаменитая эллинская деревянная конструкция. После троянского коня, естественно. Если ты туда ляжешь, то вряд ли ты уже встанешь.

— И много уже людей сюда легло и не встало?

— Достаточно.

— Тогда почему они все это терпят? Почему этот тип до сих пор не нейтрализован?

— Его за Тесеем застолбили.

— Не понял.

— Я тебе потом объясню. Он на нас уже косится.

Прокруст нетерпеливо хрустел костяшками пальцев и искоса поглядывал на Реджи.

— Больной, а вам известно, что перед операцией разговаривать вредно?

— О какой операции идет речь?

— Это я могу сказать только после диагностики. А диагностику я могу начать только после того, как вы больной, займете свое место.

— Он тебя вытянет, если ты окажешься коротким, — вполголоса сказал Силен. — Или укоротит, если наоборот.

— Мне это не нравится, — сказал Реджи. — Мне кажется, что я совершенно здоров.

Стрелок помнил, как опасно ввязываться в локальные разборки мифических миров, и надеялся обойтись без стрельбы. Он не сомневался, что сможет уложить Прокруста. И еще он не сомневался, что после этого здесь может появиться новый миф.

Реджи не нужна была лишняя реклама.

— Здоровых людей нет, — отчеканил Прокруст. — Есть недообследованные.

— Старая хохма, — сказал стрелок.

— А я думал, что ее сам сочинил. Впрочем, это не имеет значения. Ложитесь, пациент.

— А если не лягу?

— Тогда я вынужден буду принять меры, — сказал Прокруст, вытаскивая из-под своего ложа здоровенную дубину. — Вплоть до наркоза. Больной, вам следует понять, что врач должен причинить пациенту боль, чтобы потом ему стало хорошо.

— Только хорошо тебе будет уже в царстве Аида, — добавил Силен. — Если ты понимаешь, о чем я.

— Согласия больного на операцию мне не требуется, — сказал Прокруст и замахнулся дубиной.

Реджи выстрелил.

Пуля пробила бицепс Прокруста. Самозваный мануальный терапевт завопил от боли и уронил дубину себе на правую ногу, после чего принялся комично прыгать на левой. На десятом прыжке он обо что-то споткнулся и рухнул на землю. Падение оказало положительный эффект, ибо удар выбил воздух из его легких, и Прокруст перестал орать.

— Упс, — сказал Силен.

— Милосердия! — взмолился Прокруст.

— Изволь, — сказал Реджи и выстрелил ему в голову. Следующими пятью выстрелами он привел в полную негодность деревянное пыточное приспособление, после чего перезарядил револьвер и сунул его в кобуру.

— Не подумай, что я хочу сказать что-то плохое, тем более теперь, когда увидел, как ты обращаешься с этой штукой у тебя на поясе, — сказал Силен. — Но должен заметить, что у тебя странное представление о милосердии.

— Я подарил ему быструю и безболезненную смерть, наверняка более легкую, чем та, которую он готовил для меня, — сказал Реджи. — Я называю это милосердием, и это не обсуждается.

— Как скажешь, — сказал Силен. — Просто твоя позиция в этом вопросе очень напоминает мне позицию некоторых наших богов. А почему же ты сразу не выстрелил ему в голову?

— Потому, что у него в руке была дубина, — объяснил Реджи. — Даже если б я убил его первым выстрелом, он мог бы завершить удар чисто по инерции, и тогда мне тоже пришлось бы туго.

— Удивляюсь, как быстро ты успел все это сообразить, — сказал Силен.

— Я и не соображал, — сказал Реджи. — Это рефлекс.

— Странные у тебя рефлексы.

— Обычные, — сказал Реджи. — Нам очень долго вдалбливали их в голову.

— Все-таки зря ты его убил.

— Ты не понимаешь, — сказал Реджи. — У меня не было выбора. Пока мы просто разговаривали, этого еще можно было избежать. Но после того как он достал свою дубину, а я в него выстрелил, из простых случайных собеседников мы превратились во врагов. А я очень редко оставляю за своей спиной живых врагов, особенно если существует возможность сделать их мертвыми.

— Должно быть, за твоей спиной тянется целая вереница трупов.

Реджи обернулся. Они отошли от развалин прокрустова ложа уже метров на двести.

— Вроде бы не тянется, — сказал он.

— Это я фигурально выразился, — объяснил Силен.

— А почему ты считаешь, что мне не следовало его убивать?

— Это долгая история, — сказал Силен. — У нас в Элладе сложилась весьма непростая ситуация. Скажи, что делает героя героем?

— Полагаю, подвиги.

— Правильно полагаешь. А что делает обычного героя великим героем?

— Если следовать формальной логике, великие подвиги.

— Снова правильно. А что требуется для совершения великих подвигов?

— Тут я в некотором затруднении. Видишь ли, я никогда не рассматривал героев как отдельный класс и плохо ориентируюсь в их потребностях.

— Для совершения великих подвигов нужны великие чудовища или великие злодеи, которых надо сразить. — Силен говорил тоном человека, вынужденного объяснять несмышленому ребенку очевидные вещи. — Именно отсюда вытекают все наши сложности.

— Я все еще не понял, — сказал Реджи.

— Нашим миром управляют боги, — сказал Силен. — В целом они похожи на людей, только бессмертные. Они амбициозны, кичливы, коварны и конкурируют между собой. В последнее время боги стали считать престижным наличие героя, совершающего подвиги в их славу и честь. Некоторые спариваются со смертными, чтобы в жилах героев текла божественная кровь, некоторые покровительствуют уже более-менее сложившимся героям. Но каждый делает ставки на своего. Это как лошади, понимаешь? Что-то в этом роде. Между олимпийцами идет постоянная конкуренция. Чей герой круче, чей герой навалял больше трупов, чей убил самого здорового монстра. С каждым годом героев становится все больше.

— И что? — спросил Реджи.

— Им же надо кого-то убивать, — сказал Силен. — А если учесть, что каждый герой за свою жизнь убивает в среднем гораздо больше одного злодея или чудовища, генерация врагов общества тает с угрожающей быстротой. Каждый бог пытается застолбить для своего любимца как можно больше монстров и злодеев, чтобы сделать своего героя величайшим. Понимаешь, о чем я?

— Похоже, начинаю понимать.

— Прокруста застолбили для Тесея, — сказал Силен. — Тесею сейчас лет десять, и он достигнет героического возраста еще лет через семь-восемь. За это время Прокруст должен был набрать нужную репутацию и переместиться из этого захолустья ближе к большим городам. Тогда его убийство вполне можно было бы засчитать Тесею за подвиг. А ты взял и убил Прокруста, значит, у Тесея теперь будет одним подвигом меньше.

— Это порочная практика, — сказал Реджи. — Из твоих рассуждений я сделал вывод, что Эллада может спокойно переварить только определенное количество героев, которое уже явно превышено. С Прокрустом или без, вашим героям скоро некого будет убивать, и тогда случится катастрофа.

— Например? — насторожился Силен.

— Доказывая свою крутизну, герои начнут убивать друг друга, — объяснил Реджи. — Может быть, даже развяжут самую грандиозную в вашем мире войну. И дети тех, кто сегодня сражается плечом к плечу, переколют друг друга копьями. И все во славу богов.