"Завещатель" - читать интересную книгу автора (Лонс Александр)

9. Феликс

А он все звонил, звонил, и звонил, этот противный телефон. Наконец я не выдержал и взял трубку. Формально — у меня наступил обед, и я вовсе не обязан отвечать по служебному телефону.

Но там уже были короткие гудки. У кого-то нервы сдали раньше, чем у меня.

Все-таки, меня здесь не любят: главный бухгалтер — за то, что не запомнил ее пароль для хотмейла, а офис-менеджер за то, что не хочу делать ее работу. Все так просто и банально, но им неспокойно, а мне неприятно. Ужасно хочется жрать. Жду своего коллегу, когда он соизволит прийти. Вот прошел перерыв на обед. Началась вторая часть рабочего дня. Сижу, пью вкусный чай с ароматом яблока и корицы. Аромат напомнил вкусный яблочный пирог. А еще сейчас шоколадку съем. Пусть у меня выработается гормон счастья.

Вдруг приходит сотрудница.

— Ой, у меня Yahoo не открывается, не могу почту отправить! Пишет, что ошибка на веб-узле! Срочно помогите!

Удивляюсь, ибо у меня узел сей, в настоящий момент вполне доступен и почта его тоже, а сеть общая. Кроме того, у нее нет административного доступа. Женщина немолодая и вообще далека от всего, что связано с копом. Такие слова как браузер, кэш, линк и командная строка, повергают ее в ступор. Но, тем не менее, дама работает за компьютером, и работает уже много лет! По-моему, это один из самых тяжелых возможных случаев: именно у таких юзеров всегда самые трудные и тягостные проблемы. Помочь в настоящий момент больше некому, поэтому иду сам. Все бросаю, бегу «срочно помогать», заодно и разобраться, что, почему и как.

Прихожу к проблемному компу и вижу, что Yahoo открывается, а почта его — нет. Через пару минут осмыслил происходящее, хочу объяснить. По ходу оказалось, что нафиг отключен антивирусный контроль, а дата сдвинута аж на две тысячи второй год. Естественно, никто ничего не знает. А заказчицы уже нет и в помине — удалилась! Оказывается — ей срочно надо было куда-то уходить с концами. Остальным, рядом сидящим ее коллегам, естественно, эти узко специальные проблемы вообще не приоритетны и интересны мало. Хоть кофейку, что ли, дали бы на халяву. Ставлю общую проверку и возвращаюсь к себе.

Я, конечно, не против такого подхода к делу, но спрашивается — кого чёрта?

Тут я, типа, криэйтор и сисадмин по совместительству. Работа сисадмина у нас на двоих с моим приятелем — Сергеем, нашим штатным юристом, который подменяет меня и вообще хорошо сечет в компьютерах.

Криэйтор! Меня по сей день забавляет сам факт существования такой профессии. Кем работаешь? Криэйтором! Хорошо хоть не копирайтером — есть и такая должность. Тоже звучит. Честно говоря, ни разу не слышал выражения «работаю криэйтором», хотя в объявлениях о приеме на работу — видел. Криэйтор (сreator) — это плод перестроечных перемен и личных амбиций. «Криэйтор» — это придумщик оригинальных штук. Самый лучший криэйтор — это счастливый криэйтор. Другое дело, что счастье у него очень необычное, неестественное. Криэйтор, это не производственное собрание: меня пригласили — значит, интересуются моим мнением по default. Как замечал еще Виктор Пелевин, криэйтор это — одно, а творец — совсем другое. Жизнь обозначается словом прессинг, и только уж совсем посвященные вникают в самую суть. Собственно, любое действо человека есть акт творчества — ибо нет ни одного абсолютно тождественного даже простейшего движения. Опять же, свежие идеи — дорогой товар в любой профессиональной сфере, отсюда и естественное тщеславие.

Фу, совсем в словесах запутался.

У нас, криейтеров, возраст — не главное. Есть идеи — работай. Пропадают идеи, вот тебе выходное пособие, и — пшел нах! Идей у меня еще полно, они приходят сотнями, стоит лишь поймать креатив. Много мыслей было позаимствовано из фильмов про «Звездные войны». Часть идей была украдена из сериала «Вавилон-5». К данной космической опере у меня, вообще, очень трепетное отношение: мечтаю посмотреть «Вавилон-5» еще раз от начала и до конца, в том числе показанный у нас только единожды пятый, последний сезон. Может, кто-нибудь подарит его мне, желательно — без перевода? Из книг, оказавших влияние на мою работу, не считая старой классики, можно назвать произведения Роберта Шекли, Клиффорда Саймека, Гарри Гарисона, Айзека Азимова, Роджера Желязны…

Как там писал Фредерик Бегбедер в своей культовой книге? «Именно я загаживаю окружающую среду. Я — тот самый тип, что втюхивает вам разное дерьмо». Но я не люблю свою работу, и уже не могу смотреть, как вы потребляете то дерьмо, которое вам навязывают с экранов, когда вы ужинаете; с растяжек и плакатов, когда вы едете по улице или застряли в пробке. То дерьмо, которое льется на ваши глаза и в ваши уши, которое двадцать пятым кадром инсталлируется в ваш мозг, в мозги ваших друзей, близких, любимых. Когда смотрю на вас, готовых сожрать любую кость, брошенную нами, меня начинает тошнить. Вы когда-нибудь задумывались над фактом, что вас вынуждают тогда, когда вы этого не хотите, покупать то, что вы не хотите, причем все это делается за ваш же счет, так как реклама закладывается в себестоимость продукции? Если нет, задумайтесь, а потом жрите дальше, а такие как мы будут делать свою работу, ведь мы прекрасно знаем, что вам нужно. Вам нужен секс? Мы его покажем. Вы хотите насилия? Нет, конечно, не прямого насилия над вами, но над другими, самую чуточку насилия над другими. И как оно вам? Завораживает? Вам нужны благополучные, а не бедные семьи на экранах? Покажем. Вы любите юмор? Да, конечно, пошутим. Но можем и не шутить, это с успехом сделают профессиональные телешутники. Думаете, в монологах этих артистов, есть юмор? Нет, там наша реклама.

Я снова взял книгу и продолжил чтение, но ничего не вышло — возник пароксизм того самого, уже упомянутого мной, непереносимого раздражения и отвращения к своей конторе, к этой книге, к работе и всему что их охватывало и в них обитало.

Легко сказать, что проблема в ком-то, но не в тебе. Люди всегда находят правильным критиковать других, обижаясь, когда критикуют их самих. Наверное, нужно быть внутри таким же, как и снаружи. А сейчас у меня — кризис жанра, или, как ныне принято говорить — нет креатива. Креатива нет. Хорошо, что я уже все написал и можно спокойно балбесничать и читать книжки про бандитов.

Так уж повелось, что я делаю «креатив», а уже потом, на основе моих «креативов» другие люди производят готовый продукт. А моя работа — только «креатив». Идея. Мои снимки потом переснимают профессиональные фотографы; мои тексты переписывают нанятые для этого профессионалы; мои разработки отдают кому-то на доделку. Тем не менее, меня держат, и, похоже, шеф меня ценит.

Ладно, к черту все эти мысли.

Теперь, когда выговорился, надо смело отдавать мое творчество шефу, а потом заехать за Анжелой. Тех баксов, которые я заслужил за свои идеи, нам с ней как раз хватит, для того чтобы отменно провести weekend.

Наш гендиректор — Юрий Дмитриевич Синякин — сидел в своем крутящемся кресле из натуральной кожи и сосредоточенно тыкал прямым средним пальцем в клавиатуру компьютера. Остальные пальцы его руки рожками смотрели в разные стороны. Это был солидный старый дядька, с почти седыми, но густыми волосами, умным выражением лица и низким покатым лбом.

— Здравствуйте. Можно?

— А, Воротынцев! Ну, написал? — спросил шеф, банально глядя на меня поверх очков, — Чего, опять про своих готов? И не надоели они тебе еще? Сколько можно?

— Они не мои, Юрий Дмитрич, они собственные…

Готы сегодня — это не дикие племена древних германцев. Это молодые люди в черном. Они хотят всем показать, что чернота у них не только снаружи, но и внутри. Корни готической эстетики — в средневековье, в сумрачных временах чумных эпидемий и кровавого разгула инквизиции. Именно оттуда современные готы одолжили загадочную бледность, черные одежды и непонятное для остальных поклонение перед смертью. Мой шеф не любил готов. Но терпел, отдавая дань молодежной моде и новому веку.

— Ты это оставь, знаю я ваши выходки, — продолжил распинаться шеф. — Распустили вас тут. Вот попробовал бы я в свое время так начальству хамить, меня бы вмиг, — шеф сделал выразительный жест рукой, — и нет меня!

— Так и меня вы можете вмиг! — вяло огрызнулся я, — уволите и все. Или предложите уйти.

— Могу, конечно. А работать-то, кто будет? Эти детишки? Да им еще пилить и пилить. Да и не хотят они ничего. Вот ты объясни, эти готы твои, — на шефа вдруг напало болтливое настроение, — они в черную кожу одеваются, рожи себе размалевывают, как вокзальные бляди, ботинки носят эти дурацкие, волосы чем-то красят… Там еще эти как их… Эмо! Парни на девок похожи… или на пидеров… Или они и есть — пидоры? Девки как мужики выглядят… Зачем это им надо? Ведь и бьют их по черному, и милиция их таскает, так зачем?

— Они любят такой стиль одежды и образ существования, Юрий Дмитрич. У них взгляд такой на мир, что нам с Вами не понять. А человечность у них, несмотря ни на что, присутствует. В этом их жизнь.

— Жизнь? Какая тут может быть к чертовой матери жизнь? Перепихон в подворотне, на кладбищах или по чужим квартирам, музыка эта сатанинская, наркота и побрякушки? Татуировки как у зеков, и эти, серьги-то в разных местах…

— Пирсинг, — напомнил я популярный термин.

— Во-во, пирсинг! — обрадовался Митрич. — Тут и СПИД подцепить недолго, да и вообще негигиенично. Зачем? Ты вот молодой, так расскажи мне, старику.

— Ну, не очень-то я уже молодой. Да и вы не старик.

— Сколько тебе стукнуло-то давеча?

— Тридцать три, — буркнул я.

— Ну, вот. Как у Христа. А мне вот шестьдесят без малого. Разница? Ладно, иди уж. Посмотрю твой материал, а если надо, поправлю там кое-что, и отдаем заказчику, может ему и понравится твой бред… Но вообще…

— Да, Юрий Дмитрич?

— Неправильно ты живешь, вот что! Не умно. Не так надо.

Вернувшись к себе, я несколько минут сидел, мутно разглядывая монитор. По экрану вяло ползали какие-то черви. Пора бы уже сменит скринсейвер, а то этот уже порядком надоел. Черт! Все меня задолбали своими правилами! Ненавижу! Не хочу поступать как кому-то это надо, хочу поступать так, как хочу сам. А зачем тогда жить, если все идет по плану? Не знаю, что и делать — я пока что не зомби, и если люблю уходить от реальности, это еще не означает, что я идиот. Или означает?

Все еще под впечатлением от беседы шефом, посмотрел, как за окном облетают листья с канадского клена. Для полной красоты картины можно сказать еще и так: освещаемый мощными фонарями забытый Богом старый скверик Москвы, погруженный в мокрый холод осеннего вечера. Поздняя осень, дождь, осыпающиеся листья, не сулящие ничего хорошего кроме ожидания холодов, респираторных инфекций и коротких серых дней.

Насмотревшись вдоволь на эту «веселую» картину, быстро запер свою комнату, вышел на улицу и поехал за Анжелкой. Сначала я думал приехать к ней молча, но все-таки решил подстраховаться — взял телефон и позвонил.