"Завещатель" - читать интересную книгу автора (Лонс Александр)

11. Феликс

Моя подруга сидела прямо на полу, и разглядывала очередные свои ботинки с видом маститого ученого, неожиданно для самого себя отрывшего вакцину против СПИДа. Я быстренько помог ей собраться и повез к себе.

Уже по дороге, несмотря на Анжелкины протесты, я заскочил в книжный магазин. Там оказались уморительные записные книжки с большой надписью «Gothic» и снизу «Помни о смерти…» А еще школьные тетрадки с черепом на бордовом фоне с такой же пафосной надписью «Gothic» и «Все мы станем прахом…» Купил по два экземпляра.

Хоть мне уже четвертый десяток, но сейчас у меня — «молодежный период». После своего развода, в среднем в раз в шесть месяцев я менял предмет своего обожания, кристалл души моей и звезду моего сердца. Все в одном лице. Сейчас это была Анжела — молодая, как майская клубника, девятнадцатилетняя девушка — второкурсница электромеханического колледжа. Она — страстная готка и фанатка какой-то финской группы, названия коей до сих пор так и не знаю. Как сейчас помню, группа эта, кроме шума, диких костюмов и страшнейшего макияжа, отличалась еще и тем, что по ней сходила с ума «готическая» молодежь обеих столиц. В дни выступлений в Питере или Москве, все эти готы ехали целыми поездами, повергая в шок и трепет своим видом остальных, более мирных граждан.

Я никогда не дарил Анжеле цветов. Только один раз купил в магазине сувениров выкованную из стали черную розу, чем вызвал дикий, многосерийный восторг. А живых цветов ей не дарил. Полуживые цветы, если о них забыть и воду не менять, вянут, опадают и приносят тоску, тухлую вонь и мошек. Сухие и мертвые цветы ассоциируются с романами Восемнадцатого века, в которые барышни эти цветы куда-то кладут и зачем-то засушивают на память. В общем, как не крути, срезанные цветы не люблю, и никогда не покупаю. А о вечно прозябающих на подоконниках монстрах вообще молчу. У нас на работе наши дамы их сажают в пенопластовые коробочки, в которых продают яйца, уверяя, что так они (цветы, а не яйца) быстрее и лучше растут.

Вообще-то Анжела хорошая, только бывает иногда резковата и агрессивна. А частенько ставит меня в тупик своей наивной непосредственностью, которую в ней, в первый момент, ну никак не заподозришь.

Вот, например, вчера. Придя домой после трудового рабочего дня, узрел такую картину. На кухне, на столе, стоит пенопластовая коробочка из-под яиц, а моя девушка, в наушниках и с плеером, достает по одному яйцу, кладет на стол, и пытается крутить. Тут между нами произошел примерно такой диалог:

— Э, Анжел, ты это чего? — не понял я, с интересом наблюдая за действиями девушки. — Что делаешь-то?

— Да, вот, понимаешь, вчера купила десяток яиц, а в холодильник положить забыла. Теперь проверяю, не испортились ли они.

— А крутишь-то зачем? — удивился я.

— Ну, как? Если яйцо свежее — оно не крутится, а тухлое будет крутиться.

— У тебя по физике-то вроде бы пятерка была?

— А причем тут физика? — с подозрением спросила подруга.

— Да? Ну, ладно. А чего ты слушаешь?

— Это — HIM! Пора бы и запомнить.

— Хорошо, запомню, — нечестно пообещал я. — ХИМ, так ХИМ. Пожрать-то есть чего? А то с голоду сейчас рычать начну.

Хорошо вылепленная фигура — сто семьдесят сантиметров красоты, длинные стройные ноги, узкая талия, небольшая, но идеальной формы грудь. На все — про все — пятьдесят килограммов. Ее ник в Интернете был неоригинален — Black_Angel. На принадлежавшем ей интернетовском дневнике на каком-то депрессивном сайте, который она почему-то именовала «ДД» моя подруга так и не поместила ничего, кроме одного-единственного стихотворения. Я почему-то всегда думал, что это были ее стихи. Иногда, очень редко, из нее выползало что-то отдаленно похожее на поэзию.

Она обожала рассказывать о своих музыкальных увлечениях, о каких-то лидерах эстрадных групп и об их отношениях с другими неизвестными мне людьми. Кто с кем спит, кто кого трахает. Я, с умным видом, пропускал все это мимо ушей, время от времени случайным образом роняя фразы типа — «Да? Ну, надо же!» или «Чего только в мире не случается!». Мою подругу это вполне устраивало — прекрасная ложь всегда была привлекательнее некрасивой и отвратительной правды. Но людям направится, когда их обманывают. Все это банально и дано известно, но человека не переделать. Вообще-то одна из значительных трудностей в нашей жизни — слушать других людей. Особенно если на фиг не нужен тот бред, что несет собеседник. Даже если не бред, все равно, зачем мне про все про это надо знать? Или — зачем это говорят? А вот зачем. Очень немногие умеют держать в себе свои эмоции, и выброс их (эмоций) в сторону близкого человека — способ за чужой счет снять с себя тяжесть. В Америке только для этого и существуют психоаналитики. У католиков — исповедники. А моя подруга вместо исповедника использовала меня.

Несмотря на ангельское имя, теперешняя моя «гелфренда» выглядела совсем даже не по ангельски. Скорее — наоборот. Одевалась она только в черное, и сочетала кожу, черную джинсу и многочисленные железки. Черные кружева и жабо, правда, также иногда присутствовали. Туфли она органически не переносила — таскала только ботинки на толстой подошве с тупыми круглыми носами и высокой шнуровкой. Этой обуви у нее была целая батарея — на все времена года и случаи жизни. Из штанов она практически не вылезала и только в жару признавала короткую юбку — кожаную, черного цвета с неизменными шнурками и железяками. Штаны у нее тоже бывали с обязательной шнуровкой — то от колен, то того места, откуда ноги растут, а то и от пояса. Для летней погоды иногда делалась поправка на обувь — ботинки уступали место каким-то странным босоножкам, как у римских легионеров. Прическа у нее не отличалась сильным разнообразием — черные жесткие и прямые волосы до плеч не давали особого простора для фантазии визажистов, и только ее подруги — готки — все время ахали и охали, завидуя природной крепкости, блеску и цвету волос. Была в ней доля не то корейских, не то китайских генов, что придавало ее лицу несколько восточный колорит. Слегка раскосые почти черные глаза с небольшим эпикантусом, высокие скулы, коротенький вздернутый носик — все это мне нравилось необыкновенно. Косметикой она не пренебрегала, и эта ее косметика иногда повергала меня в шок. Возможно, для эстрады подобная раскраска лица и допустима, но для хождения по городу… не знаю… отстал я, наверное, от современной молодежной моды. Правда такие резкие макияжи она накладывала нечасто, а только при походах на свои готик-пати, костюмированные тематические тусовки, да на концерты «готичных» групп и певцов. К ее чести, надо сказать, что природное чувство меры не дозволяло ей перейти некую невидимую грань и впасть в откровенную вульгарность и пошлость.

Вероятно, именно восточные корни позволяли ей как-то по-особому управлять определенной мускулатурой, и наши любовные упражнения всегда доводили меня до полубессознательного состояния и сладких судорог. Она каким-то образом втягивала меня в себя, и в такие минуты я терял всякий контроль над собой.

Сегодня вечером мы должны были в очередной раз пройти весь этот древнейший ритуал, но я сам же все испортил. Когда уселся за компьютер и принялся щелкать по клавишам, она кошкой подкралась сзади и начала странный «разговор по душам».

— Слушай, Воротынцев, это ты написал?

Ее привычка называть меня по фамилии, сначала забавляла, потом раздражала, а еще потом просто привык, и стал относиться к этому с философским спокойствием. Она прижалась своим круглым упругим бедром к моему плечу, протягивая вчерашнюю распечатку.

— Я, ты же видишь… — обнял Анжелку за талию и притянул к себе, — что скажешь?

— Зачем ты это написал?

— Как это, зачем? Мне показалось, что это очень «готично». Думал, что тебе будет интересно, и ты оценишь. И потом, это моя работа в некотором роде.

— Это не готично, это… это… даже не знаю что это такое. Ты меня иногда так пугаешь.

— Я? Пугаю? Тебя? — я усадил ее себе на колени, — почему это вдруг?

— То, что ты время от времени… подожди… ты, иной раз, пишешь просто сумасшедшие вещи. Страшные жестокие и злые. Ужасные! Зачем ты это делаешь? Неужели это кому-то может нравиться?

— Это помогает мне реально жить и не сходить сума.

— А я почему должна читать все это? — не унималась моя подруга.

— Ну, знаешь! Ты же сама напросилась, — я запустил свою левую руку ей под майку, — кто ко мне приставал? «Дай почитать, дай почитать!» Вот и дал. Почитать. Ну, не сердись, иди ко мне…

— Я не сержусь. Подожди, не сейчас. Ну, не надо… не могу я… давай потом.

— Потом? Когда потом?

— Давай завтра утром, — Анжела выскользнула из объятий и слезла с моих колен, — сейчас… я устала сейчас, уже не хочу ничего. Буду спать.

— Ладно, как скажешь, — расстроился я. — Тогда еще немного попишу, вечером лучше работается.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась она. — А я пойду лягу. У меня голова что-то дурная какая-то. Боюсь, болеть начнет.

— Это от моего рассказа? — недоверчиво спросил я.

— Не знаю. Может быть и от твоего.

Черт, я, наверное, действительно идиот! Непонятно — чего жду от этой жизни? Логика у мужиков тоже часто хромает на обе ноги, причем в вопросах личной жизни. Говоря проще — в личных отношениях мужики бывают менее логичны, чем женщины. Но — если столь глубоко вдаваться в самоанализ, то можно себе позволить. Это как его? Экзистенциализм! Что поделаешь, конъюнктура, сэр. Это я о себе.

А вообще, мои дела идут просто классно! Кажется, у моей девушки появился какой-то другой мужик. И еще, судя по всему, ее весьма достали мои проблемы, а меня, в свою очередь, окончательно заели ее капризы. Меня бесят всякие ее отмазки, подобно тому, что «у меня что-то голова болит» или «сегодня устала». Хотя, может, и ошибаюсь, и может это и не мужик вовсе — а баба! А, скорее всего — вибратор, который (ясен пень) в сто раз лучше меня. Ибо никогда не нервничает, не устает, всегда делает, что угодно, как угодно, и куда угодно, но ничего не требует взамен, кроме электричества. Да… Кажется, век живых мужиков постепенно сходит на нет.

А завершился сегодняшний день просмотром замечательного фильма «Игры разума». Кто еще не смотрел, советую обязательно посмотреть — зашибенная вещь! Ведь шизофрения — просто ужасающая штука, но — офигительно интересная! Сойти что ли с ума?

За окном уже ночь. Вышел на балкон и несколько минут стоял и смотрел на полную круглую луну. Вспомнил свой первый выезд в поход с палаткой. Мне тогда было лет тринадцать, и все казалось таким чудесным, замечательным! Никогда не забуду, как ночью ушел из лагеря и, отойдя на довольно большое расстояние, перестал, наконец, смотреть под ноги, а просто осмотрелся. Весь лес был наполнен густым туманом и пронизан нереальным, каким-то прекрасно-страшным светом полной луны… долго стоял и смотрел на всю эту красоту, пока меня не спохватились. Почему-то не к месту вспомнились слова дурацкого заговора от детской немоты:

Нет, не понимаю, и как это вообще возможно — опоздать в постель? Когда я, наконец, лег, Анжелка уже давно спала, мерно посапывая во сне. Говорят, через спящего человека нельзя перешагивать, а то он перестанет расти. Надо проверить, а то моя подружка и так уже почти с меня ростом, а растут люди лет до двадцати двух.

У нас с ней всегда были разные одеяла — так уж повелось. Я завернулся в свое, и убаюканный ее ритмичным дыханием, быстро забыл о своих прежних волнениях.