Глава X Студент проводит ночь на лодке с Дай Ичжи, а потом прибавляет ее к своим одиннадцати женам

Студент воротился в Янчжоу вместе с Чжэньнян, Юйнян, Айюэ и Аймэй. Его родовой дом был маловат, и разместиться с нем с одиннадцатью женами было трудновато. Тогда он решил расширить усадьбу — прикупил два соседних дома с садом и озером с насыпными горками посредине. Устроился удобно и покойно. Когда усадьба была обновлена и дома отстроены, он переехал в них со всеми красавицами. И все было бы хорошо, если бы не кровать! Кровать явно не могла вместить всех. И тогда он пригласил мастера и велел ему изготовить широкую и просторную кровать в два чжана и шесть чи[45] длиной и в три чжана шириной, дабы была она истинным ложем для наслаждений. Материалом для нее избрали хайнаньскую дальбергию, дерево теплого тона и с красивым рисунком. Еще решили украсить кровать резьбой в виде сплетающихся драконов и танцующих фениксов. Мастер долго полировал дерево, долго резал рисунок, и только через несколько месяцев кровать была готова. Тогда же заказали мастерицам и одеяло из парчи на шелковой подкладке. Длина одеяла была два чжана и пять чи, а ширина равнялась трем чжанам и шести чи. На одно это изделие пошло шесть штук парчи, которая изготовляется только в землях Шу,[46] и двадцать шесть штук тончайшего заморского полотна потребовалось для простыней. На матрац постелили тюфячки в два слоя. Еще, прикрепив к золотым крюкам, навесили огромный полог. Пришлось особо изготовить три пары изголовий,[47] положив их в головах и соответственно в ногах кровати. Всеми делами по устройству дома распоряжалась Чжэньнян. Как главной жене, ей было предназначено и главное место на этом поле любви подле студента. За ней было место для Юйнян, Яонян, а далее — всем остальным, последней была Аймэй.

Днем студент вкушал с женами пишу, ночью спал с ними под одним одеялом, и жизнь его была полной. С раннего утра уже играло в бокалах вино, а поздним вечером наступало время телесных радостей. Первой начинала любовные утехи Чжэньнян, потом наступал черед Юйнян, затем — Жолань и Яонян, за ними — Юйин и Цяонян — так по установленному порядку и предавались они любви. И всякий раз, забавляясь с девушками, студент всем им дарил радость и удовольствие. Играл с каждой до тех пор, пока она не увлажнит лона. Перечислить немыслимо, сколько тут было разных поз! Описать невозможно эти страстные вскрики и томные стоны! Скажу одно: вряд ли в Поднебесной найдется другое более удивительное место, чем устройство этого дома и порядки в нем. И какая фантастическая любовь расцвела в нем!

Когда Аймэй впервые вступила в спальные покои, она ни за что не хотела поверить, что можно быть счастливой при такой ораве соперниц. Но, видя, как ловко студент обходит жен и притом ни капельки не устает, даря каждой высшую из радостей, она в сердцах воскликнула:

— Ай-яй-яй! Что за талант! Мужчины, кои приближались ко мне, были в силе не более четверти часа, и я никогда не радовалась этой любви, ибо ни разу не подошла к желанному концу. А здесь господин объезжает своих кобыл, точно богатырь. Ну и резвый жеребец! Хочу быть среди них!

В тот миг студент наслаждался прелестями Айюэ. Не прерывая своего занятия, он обнял Аймэй. Зрелище плотских утех подобно заразе, которая заражает человека вожделением. Аймэй уже не властвовала над собой: она бросилась на постель, развела ноги, готовая принять студента. Остальные жены окружили ее, стараясь привести в состояние неистовости: кто-то уже раздвигал бедра пошире, кто-то уже проник рукой за потайные двери и вовсю ласкал ее внутреннюю плоть, иные тискали груди и теребили соски, но, даже когда жены поднесли к ней янское орудие своего господина, она еще не была на пределе чувств. Студент простерся над ней и упал на ее пышный луг. Он слегка прошелся по нему, а потом утопил себя в ней. Аймэй охала и стонала, выла и сквернословила, но вот студент погрузил в нее пест по самый корень. Аймэй показалось, что у нее внутри запылала жаровня. Она чувствовала, как в ней взрастает и сокращается уд, как ее колет и теребит его «черепашья головка». Переживая момент полноты чувств, она воскликнула:

— Пусть сестрички не перестают подогревать меня, ибо во мне еще не созрело дивное чувство небытия.

И с этими словами она теснее прежнего прижалась к студенту, моля дать ей еще и еще этой странной любви. Она изогнула стан и стала походить на надломленную ветром ветку ивы. Она колыхалась, будто челн, плывущий по крутым волнам. Из ее груди вырывались какие-то звуки, напоминающие бульканье, и чем дольше держал ее в руках студент, тем более охватывала ее волна страсти. А уж когда все в порыве распутного озорства принялись ее ласкать, гладить бедра, щипать соски, влага лона наконец увлажнила простыни.

Скажу заранее: после уже никакая печаль не терзала ее сердце, ибо она была вполне ублаготворена, познав высшую радость, доступную смертному. И куда делось ее сердце-камень! Она дала клятву никогда не покидать студента и быть с ним до седых волос.

Незаметно забрезжил рассвет, месяц-лепесток повис в небе. Девушки устроились на беспредельной кровати и были раскованы: кто лежал и отдыхал, кто вытирал простыней ароматный пот, запах румян, пудры, притираний веял в воздухе, черные клубы волос раскинулись по изголовьям, а сами девушки походили на цветы, раскинувшие свои цветущие ветки у резных перил, или на веточки нефритового коралла, выросшие за шелковым пологом. Обойдя всех возлюбленных жен, студент был премного ублаготворен и доволен.

Ранним утром он поднялся первым. Вслед за ним поднялись и его прекрасные наложницы, и никто не был ни растрепан, ни неряшлив. Студент был в зале, когда пришел посыльный и сказал, что в лодке, которая только что подошла, прибыла некая дама из семьи Сюэ Мяонян и ожидает его. Студенту не хотелось покидать дом, но, храня память о своей умершей супруге, он согласился пойти встретить гостью. Студент пришел на берег реки и поднялся на лодку. Какая-то красавица встала ему навстречу, назвав его мужем старшей сестры.

— Кто вы? — спросил ее студент.

— Я названая сестра вашей покойной супруги, мое имя Дай Ичжи.

— Так, значит, вы мне родственница? Рад вас видеть, рад видеть.

Сели на циновку, Ичжи налила бокал вина и поднесла студенту. Он принял из ее рук бокал, и потекла меж ними беседа вперемежку с вином. Вдруг небеса потемнели, пошел дождь, Ичжи подошла к окну и выглянула — было темно, как будто всю землю объял мрак. Ичжи засветила свечу. В тот миг она показалась студенту едва ли не самой прекрасной на свете. Поистине она была красавицей, освещенной свечой, а он был «молодым человеком под луной». Еще выпили по нескольку бокалов вина. Студент взыграл духом — винные пары затуманили ему мозг, и он, уставившись на девушку, спросил:

— Пришла ко мне, похоже, за каким-то делом? Могу доставить тебе радость, какую и три добрых мужа не доставят.

Ичжи обратила к нему взор — так катит воды осенняя река — и, вздохнув, ответила:

— Слыхала, будто соитие доставляет радость… По сей день не ведаю, какое в том удовольствие? Пока не прояснится небо, побудьте со мной на лодке.

Молодые люди решили переждать непогоду, и чем дольше беседовали, тем более нравились друг другу. В конце концов студент уже не мог держать себя в узде. Он обнял Ичжи, прижал к груди и стал стаскивать с нее юбку. Раздев ее, он выставил перед ее потайными вратами уд и поместил «черепашью головку» прямо в лоно. Услыхав, как она охнула, понял, что попал в цель. Ичжи почувствовала, что внутри нее все горит огнем. Ее охватила радостная истома. Свернувшись в комочек, она прижалась к груди студента, не смея шевельнуться. Студент достиг предела вожделения, вошел в раж и показал себя подлинным мастером. Тыкаясь в ней так и сяк, его уд то походил на копье, то разил, словно меч, не давая себе передышки. От его усердия Ичжи охватила необузданная, сумасшедшая, вожделенная страсть. Из нее потоком изливалась влага и, она, побежденная, сразу поникла. Студент отпустил ее. Ичжи увидела удилище и, взяв его в руки, принялась изучать и гладить. Испуганно спросила:

— Полагаю, немного таких орудий любви найдется в Поднебесной. Когда вы проникаете в меня, доставляете мне высшую из радостей, и я словно возношусь к небесам.

— Могу дарить эту радость всякий день и без передыху, — сказал студент.

— Наконец я нашла себе человека по сердцу. Отныне не смогу расстаться с вами. Вы еще не женаты? — спросила она.

— В моем доме уже одиннадцать наложниц. Все обладают редкостными добродетелями. Завтра я приведу тебя к ним.

— Ну, на этакое богатство всегда охотниц много. Одного опасаюсь, при таком обилии наложниц не дождаться мне благостных минут, и тогда вряд ли удостоюсь вашей близости хотя бы раз в месяц, а то и в год. Но если, как вы говорите, все одиннадцать жен полны истинной добродетели, они не станут чинить мне препятствий, и потому соглашаюсь жить с ними под одной крышей.

Дай Ичжи повезла студента к себе. Только прибыли, вошли во двор и заперли ворота. Ичжи повела студента в спальню. Девочка-служанка принесла чаю. Поклонилась студенту.

— Кто ты? — спросил ее студент.

— Я из семьи Сюэ Мяонян, — ответила она. Услыхав имя покойной жены, Юэшэн вновь пережил

боль утраты.

— Не предавайтесь горю, — сказала ему Ичжи. — Так можно повредить здоровью.

— Ты не знаешь, Мяонян была моей отрадой. Сейчас в доме одиннадцать наложниц, и хотя любовь их крепка, точно гора, не могу позабыть жены. — Сказав так, он достал из-за пазухи сверток с серебром. Протянул девочке два лана: — Купи на них пудру и помаду. Бери, бери.

Девочка поблагодарила и ушла, захватив поднос с чайным прибором.

«Вот муж, одаренный глубокими чувствами!» — подумала Ичжи. Читатель, здесь вполне уместно напомнить присловие:

Льются слезы о прежней подружке,

поливая другой красный цветок.

— Есть у меня дело, — сказала Ичжи студенту. — Да не знаю, как вы к нему отнесетесь.

— Что за дело?

— Ваша наложница, хотя и познала многих мужчин, никому не отдала своего сердца. Ныне увидела господина, и все мои упования теперь связаны с ним. Хотела бы, пока сияет на небе моя звезда, служить ему с совком и метелкой.[48]

— Вы приходитесь сестрой моей первой жены. Завтра вместе поедем домой, к родному очагу. Таковы же и упования моего сердца. Хотел бы дожить с тобой до седых волос.

Ичжи ликовала, совершила перед студентом глубокий поклон. Студент поднял ее на руки. Тут служанка принесла вина и закуски. Студент и Ичжи сели за стол, и началось у них веселое пирование. Служанка принесла еще вина. Студент перепил и был во хмелю. Ичжи была тоже пьяной. Они принялись любоваться друг другом: она, расстегнув пуговицы, — его удилищем, он, стащив с нее юбку, — ее потайным лоном. Оба не нашли друг у друга каких-либо несовершенств и скоро так увлеклись этим занятием, что оказались в объятиях друг друга. Девочка-служанка поспешно вышла из комнаты, затворив за собой дверь.

Студент снял платье. Ичжи — нижнюю юбку и рубашку. Оба были совершенно голыми. Распахнуто зияла прекрасная пещера, и нефритовая тропа вела в нее через росные травы. Студент потихоньку положил на язык заветное снадобье. Ичжи первой возлегла на ложе и уже поджидала его, вольно раскинувшись на матрасике. Студент взгромоздился на нее. Ичжи развела «золотые лотосы» и широко распахнула потайные двери. Сердечко цветка давно уже сочилось влагой, которая струйкой изливалась наружу. Студент поднял уд и прошелся по росным травам, потом вошел за ворота и стал легонько продвигаться по пещере. Он никак не ожидал, что вослед его движениям будет двигаться и тело Ичжи. И потому ему никак не удавалось вставить корень до конца. Наконец Ичжи словно заглотнула его. Ее переполняла телесная радость. Студент до предела утонул в ней и чувствовал себя там привольно и свободно. Он ее то вертел и крутил, то мял и колол, она в свой черед то подымала бедра, то опускала, то вовсе прятала от него лоно. Наконец студент стал недвижим и слил уд с сердечком цветка. Поистине так отвечают друг другу палочки и барабан, играя свою музыку. Вряд ли можно представить лучшую позицию для любовника. Через какое-то время Ичжи до того заигралась, что ей доставляло радость одно ощущение прикосновения его тела, этих сплетающихся ног, этих губ, нежно касающихся ее, рук, бродящих по бедрам. Дух распутства овладел ею, и она излила влагу лона, словно полноводный поток. Студент поднял золотое оружие и стал еще более точен. Взбодрился стократ духом, и слышно было, как он хлюпает внутри и вовне этой лоханки. Охваченный одной мыслью о наслаждении, он забыл об отдыхе и не прерывался. Поистине оседлавший коня вряд ли перестанет скакать и к середине ночи. Ичжи была словно солдат, к которому приближается рать врагов. Она обвила его торс ногами, и, собрав все оставшиеся силы, отдала их объятиям, ибо ноги, разведенные студентом, были уже не подвластны ей. Приподнявшись на руках, она поднесла себя студенту. В тот же миг силы оставили ее. Теперь она обмякла, кости и мышцы потеряли упругость, рука студента легко скользила по коже, которая была точно умащенная притираниями, и только тогда студент испустил дух страсти. Эту ночь молодые люди провели в объятиях друг друга, и обоюдная сладость наслаждения была беспредельной.

А тем временем Чжэньнян грустно сидела за благоуханным пологом. По одну сторону от нее были Юйнян, Жолань, Яонян, Цяонян и Юйин, а по другую — Хаохао, Паньпань, Мю десятая, Айюэ и Аймэй.

— Милые сестры, — обратилась она к ним. — Сегодня у нас похитили главу дома, нашего возлюбленного господина. Но сохраняйте порядок, пусть каждая займется каким-нибудь делом.

Девушки приняли ее слова к сведению. Далее она сообщила:

— Отныне все вы — словно дворцовые девушки. Каждая делает свою работу. А когда собираетесь вместе в зале, то никаких тайных ласк, никаких улыбок или сплетен.

Девушки опять согласно кивнули головами.

— Во всяком порученном вам деле вы теперь главные ответственные чиновницы, как будто и вправду являетесь таковыми. И как во всякой управе, вам должно смотреть за слугами.

Девушки опять с ней согласились и кивнули головами. Чжэньнян распределила между ними обязанности:

— Двоих выделяю смотреть за очагом и пищей, двое же пусть ведают перепиской нашего золотого повелителя, одного человека вполне достанет, чтобы отвечать за приемы гостей, двоих — следить за платьем, чтобы не было противоестественного, одна — за освещением всех комнат и сохранностью утвари. Служить господину за пологом будем по двое.

Через час последовало еще одно ее распоряжение:

— Если кто из нас, замыслив недоброе, возмечтает привлечь к себе нашего господина, для чего станет кокетничать, строить глазки или же прибегать к иным злокозненным средствам и умыслам, то будет немедленно изгнан из дому на месяц или же в наказание будет по целым дням подметать двор или шить. Кто пением, игрой на музыкальных инструментах или вызывающими танцами станет совращать нашего повелителя, дабы вовлечь его в плотскую игру, та в наказание будет отлучена от постельных дел.

Она велела Юйнян записать эти правила для запоминания. Та взялась за дело с толком, и вот что вышло из-под ее кисти:

«КАК НЕБО — ГЕКСАГРАММА ЦЯНЬ — ЯВЛЯЕТ МУЖСКОЕ НАЧАЛО МИРОЗДАНЬЯ,

ТАК И ЗЕМЛЯ — ГЕКСАГРАММА КУНЬ — ЕСТЬ ЖЕНСКОЕ ВСЕЛЕНСКОЕ НАЧАЛО.

КАК СОЛНЦЕ — СИМВОЛ СИЛЫ ЯН,

ТАК И ЛУНА — НАЧАЛО СИЛЫ ИНЬ.

КАК СОЛНЦА ЛУЧ ЕСТЬ УД СИЯЮЩИЙ, ЧТО ВВЫСЬ ПРОСТЕРСЯ СРЕДЬ ЧЕТЫРЕХ МОРЕЙ,

ТАК ТЕМЬ БЕЗБРЕЖНАЯ — ЖЕНСКОЕ ЛОНО ОХВАТЫВАЕТ ДЕВЯТЬ ОБЛАСТЕЙ.

КАК ПО ВОЛЕ ГЕКСАГРАММЫ КУНЬ ТВОРИТСЯ ЖЕНЩИНА,

ТАК СИЛОЮ ГЕКСАГРАММЫ ЦЯНЬ — МУЖЧИНА.

КОСНЕТСЯ ЖЕНЩИНА СВИРЕЛИ — ТВОРИТСЯ БЛУД,

ПОЙДЕТ МУЖЧИНА НЕПРАВЕДНОЙ СТЕЗЕЙ — ТОТЧАС ИЩЕТ РАЗВЛЕЧЕНИЙ.

МУЖЧИНА ПОДОБЕН ОСИ НЕБА,

А ЖЕНЩИНА — СТУПИЦЕ КОЛЕСА ЗЕМЛИ.

ВЫСОКОЕ НЕБО ВЕЧНО,

ЗЕМЛЯ — ВО ВЛАСТИ ВРЕМЕНИ.

ЕЙ ПРЕДНАЧЕРТАНО РОЖДАТЬ ВСЕ ТВАРИ МИРА.

ЛИШЬ ОБРАЩАЯ К НЕБУ-МУЖУ ЛИК, ПОЛУЧИШЬ ТУ РОСУ, ОТ КОЕЙ ПОНЕСЕШЬ.

ЖЕНА И НАЛОЖНИЦЫ ОБЯЗАНЫ ЧТИТЬ ГОСПОДИНА.

ЖЕНЩИНА ПОДНОСИТ ЕМУ ЛОНО ДО ГРОБОВОЙ ДОСКИ.

ВСЕ ЖЕНЫ ДОМА ЖИВУТ ЕДИНЫМ СЕРДЦЕМ,

ИБО ИНАЧЕ ПЛАЧЕВНЫЙ КОНЕЦ НАСТИГНЕТ ИХ ГОСПОДИНА.

ЕСЛИ ЖЕ СЕРДЦЕ ОХВАЧЕНО ЗАВИСТЬЮ, ОБМАНОМ И РЕВНОСТЬЮ,

ЕЖЕЛИ КТО ВОЗРОПЩЕТ НА НАШЕГО ДОБРОГО ГОСПОДИНА,

ТО НАДЛЕЖИТ ПОСТУПИТЬ. КАК В СТАРИНУ, — ОТСЕЛИТЬ ОСЛУШНИЦУ.

ДА ПУСТЬ БУДЕТ СЧАСТЬЕ ТЕМ, КТО ЕДИН В УСТРЕМЛЕНИЯХ,

СОСТАВЛЯЯ КАК БЫ ОДИН МАТЕРИК, ТЕМ, КТО СООБЩА

СЛУЖИТ ЗА ПОЛОГОМ И СООБЩА ВЕРШИТ ДЕЛА ДОМА.

СПИСОК ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОМЕЩАЮ НИЖЕ:

ГЛАВНОЙ РАСПОРЯДИТЕЛЬНИЦЕЙ ДОМА ЯВЛЯЕТСЯ ЧЖЭНЬНЯН, УРОЖДЕННАЯ ЛАНЬ, ОТВЕЧАЮЩАЯ ЗА ОБЩЕЕ ВЕДЕНИЕ ДЕЛ И РУКОВОДСТВО ВСЕМИ ЖЕНАМИ.

УРОЖДЕННАЯ ЛАНЬ, ИМЯ ЮЙНЯН: СОСТАВЛЯЕТ СПИСОК, КТО, КОГДА И КАК СЛУЖИТ ЗА ПОЛОГОМ, ВЫДАЕТ СРЕДСТВА НА РАСХОДЫ И ДРУГОЕ.

УРОЖДЕННАЯ ПАНЬ, ИМЯ ЖОЛАНЬ: ПРИСМАТРИВАЕТ ЗА СЛУГАМИ И СЛУЖАНКАМИ, ОТВЕЧАЕТ ЗА ПРИГОТОВЛЕНИЕ СВЕЖЕГО ЧАЯ В ДОМЕ, ПОЧТИТЕЛЬНО И УСЛУЖЛИВО ВСТРЕЧАЕТ ГОСТЕЙ.

УРОЖДЕННАЯ ЛАНЬ, ЯОНЯН: РАСПОРЯДИТЕЛЬНИЦА ЗА ПОЛОГОМ, ВЕДЕТ ЗАПИСИ ПОСТУПЛЕНИЯ И РАСХОДОВ ЗОЛОТА, ПАРЧИ И ПРОЧИХ ЦЕННОСТЕЙ.

УРОЖДЕННАЯ МИНЬ, ИМЯ ЦЯОНЯН: ОТВЕТСТВЕННАЯ ЗА УГОЩЕНИЕ, НАКРЫВАЕТ СТОЛЫ, ГОТОВИТ ПИРЫ, СЛЕДИТ ЗА СЛУЖАНКАМИ, СЛУГАМИ И ПРОЧЕЙ ЧЕЛЯДЬЮ.

УРОЖДЕННАЯ БЯНЬ, ИМЯ ЮЙИН: ОТВЕЧАЕТ ЗА СОГЛАСИЕ И ДРУЖЕСТВЕННОСТЬ В СЕМЬЕ, А ТАКЖЕ ЗА ПОДНОШЕНИЕ ПИЩИ СТАРШИМ И ГОСТЯМ.

УРОЖДЕННАЯ ФЭН, ИМЯ ХАОХАО: ИСПОЛНЯЕТ ЗА ПОЛОГОМ ВСЕ ПРИКАЗАНИЯ ГОСПОДИНА, ОСОБО ПОМОГАЕТ ЕМУ ОТЫСКИВАТЬ НУЖНЫХ ЛЮДЕЙ И СЛЕДИТ, ЧТОБЫ НЕ ВОЗНИКАЛИ В СЕМЬЕ ЗЛОКОЗНЕННЫЕ УМЫСЛЫ.

УРОЖДЕННАЯ ФАН, ИМЯ ПАНЬПАНЬ: ПОМОГАЕТ ХАОХАО В ДЕЛАХ ЗА ПОЛОГОМ.

УРОЖДЕННАЯ ЛЯНЬ, ИМЯ АЙЮЭ: ОСОБО ОТВЕЧАЕТ ЗА ПЛАТЬЕ.

УРОЖДЕННАЯ ЛЯНЬ, ИМЯ АЙМЭЙ: ЕЙ ПОРУЧАЕТСЯ СЛЕДИТЬ, ДАБЫ НЕ БЫЛО ПРОТИВОЕСТЕСТВЕННОГО МЕЖДУ ЖЕНАМИ.

УРОЖДЕННАЯ МЮ, ДЕСЯТАЯ В СЕМЬЕ: ОБЯЗАНА ПРОВОДИТЬ ВСЯКИЕ ДОЗНАНИЯ ПО ДЕЛАМ, ВОЗНИКШИМ В ДОМЕ.

СРЕДСТВОМ ПРОТИВ НЕПОСЛУШАНИЯ И СОБЛАЗНОВ БУДЕТ НАКАЗАНИЕ: КТО ПОПЫТАЕТСЯ ВОВЛЕЧЬ В БЛУД ИЛИ ЖЕ ДОБИТЬСЯ ОСОБОГО БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЯ НАШЕГО ГОСПОДИНА, ИЗГОНЯЕТСЯ ИЗ СПАЛЬНИ НА МЕСЯЦ, У ОСЛУШНИЦЫ ОТНИМАЮТСЯ ШЕЛКОВЫЕ ЮБКИ, И ОНА ВО ВСЕМ УПОДОБЛЯЕТСЯ ПРОСТОЙ ПРИСЛУГЕ. ПО ИСТЕЧЕНИИ МЕСЯЦА НАКАЗАННУЮ ВОЗВРАЩАЮТ. ВСЕ ЖЕНЫ ОБЯЗАНЫ СТРОГО БЛЮСТИ ОЗНАЧЕННЫЕ УСТАНОВЛЕНИЯ, НЕ НАРУШАТЬ ИХ И НЕ ПЕРЕЧИТЬ.

В третий год под девизом да-е[49] «великие свершения» в месяцы малой весны оная запись составлена и принята».

Прочтя записку еще раз и уже вслух, Чжэньнян велела прикрепить ее на стену. Так в доме был установлен порядок и учрежден закон.

А тем временем студент и Ичжи, покинув изголовье, умылись, а Ичжи еще и тщательно припудрилась, сели в паланкин и направились к реке, где наняли лодку. Месяц еще не вышел на небо, а они уже были в усадьбе студента. Первым в дом вошел студент. Прошел в спальню, где его ждали Чжэньнян и все остальные жены. Выстроенные в ряд, они хором приветствовали его.

— Вчера заглянул к одному приятелю, — сказал им студент.

Чжэньнян в ответ не сказала ни слова. В тот миг в комнате появился посыльный и громко возгласил, что у ворот стоит паланкин, в коем находится женщина. Тут в комнату вбежала запыхавшаяся Гуйпин:

— Посыльный сказал, что господина ожидает какая-то женщина.

Чжэньнян метнула быстрый взгляд на студента — в сей же миг она все поняла: «Окаянный распутник! Не только не пришел ночевать, но еще и притащил потаскуху. Всякий раз приводит по девке. Так можно и до ста дойти. Да уж ладно, но в доме надо бы установить более строгие порядки». Она прикинула про себя: «Если не выйти встречать ее, с каким лицом предстану перед господином? Если выйти — он и вовсе станет несносен». Супругу она сказала так:

— Почтенный господин! Похоже, хорошо повеселились. Ваши наложницы, кои так жаждут лицезреть ваш лик, согласны принять в дом еще одного человека. Но полагаю, господин на этой красавице остановится.

Студент поклонился ей с благодарностью. Женщины скопом высыпали встретить гостью. Они провели ее в задние покои. Студент спрятался за занавеской, наблюдая за женами. Он увидел, как Ичжи залилась краской, видя вокруг столько красавиц. Она чувствовала себя неловко, и ему стало жаль ее. Чжэньнян и остальные жены расселись. Ичжи обвела их глазами: как хороши — точно цветные облака! Женщины походили на нефритовое деревце,[50] выросшее на нескольких комлях! Посреди этого цветника она увидела Чжэньнян. Ичжи склонилась перед ней в глубоком поклоне и молвила так:

— Сколь прекрасны эти девицы, ведающие обряд! Чжэньнян уже приняла решение разрешить новенькой

вступить за полог. Но все же ей хотелось, чтобы та еще усерднее поклонилась всем. Потому сказала ей:

— Совершите обряд приветствия перед каждой из присутствующих.

Ичжи по порядку отвесила каждой церемонный поклон. Скоро обряд взаимных приветствий был закончен, и Чжэньнян повела Ичжи в нарядную спальню. Когда все уселись, она завела с ней такой разговор:

— Вижу, сестрица имеет намерение служить нашему господину, как мы все делаем. Я не буду чинить ей препятствий, прошу только ознакомиться с теми наставлениями, кои среди нас приняты, чтобы не было у нее никаких ненужных мыслей.

Ичжи горячо благодарила ее. Снова поклонилась. Но, видя длинный ряд девиц, выстроившийся у стены, все же была не вполне спокойна. Тем временем Чжэньнян велела слугам готовить пир, и скоро на столе появилось вино и закуски. Пригласили студента разделить трапезу. Он сел в центре стола, а жены расположились по обеим сторонам от него. Когда вино было выпито, он обратился к ним:

— Ныне мы принимаем в семью Ичжи. Это мое тайное упование. И коль скоро оное свершилось, почему бы не украсить наше празднество стихами? Ведь когда льется вино, всегда звучат песни и рождаются стихи. Пусть каждая из моих любезных жен составит по строчке!

Все с радостью согласились. Чжэньнян позвала Гуйпин и велела принести жбан вина. Студент начал первым:

Так сложил студент, и все выпили вместе с ним по бокалу вина.

Чжэньнян сложила такую строку:

Юйнян продолжила:

Жолань составила так:

Яонян продолжила:

Студенту понравилась игра, и он стал превозносить литературные дарования своих жен. Прошло некоторое время, и Цяонян вдруг подала голос и сказала:

Юйин продолжила:

Стихи понравились собравшимся, и они решили продолжить игру. Мю десятая сложила:

Хаохао продолжила:

Игра продолжалась долго, пока не наскучила и пока хмель не затуманил головы. Студент был премного доволен. И то сказать! Могло ли быть иначе! Перед ним сидели двенадцать прекрасных дев, двенадцать золотых заколок сияло у каждой в волосах. Девушки походили на цветы, раскрывшие чашечки только что распустившихся бутонов, а он, точно золотая иволга, порхал среди этого цветника. Все были дружественны и милы, передавая друг другу бокалы вина, и вот уже хмель затуманил очи, и вот уже загорланили песни высокими голосами. Так просидели они за столом до той поры, пока не пришло время идти в спальню. А в спальне, нарядной и прекрасной, уже были зажжены светильники, кои отбрасывали вокруг подвижные блики пламени.

Плывет благоуханный запах мускуса и аромат орхидей над тюфяками и одеялами, курится в курильницах росный ладан, и воздух благоухает ароматом помады и притираний. Сколь изящны и грациозны эти двенадцать красавиц! Вот уже нет одежд, и двенадцать обнаженных тел сверкают нефритово-атласной кожей. Сброшены туфельки, и «золотые лотосы» семенят к ложу любви, где все двенадцать устроили на кровати некое подобие горы драгоценного сияющего нефрита, которая вот-вот накренится и рассыплется, тогда девушки будут походить на разбросанные по простыням коралловые веточки, а потом вновь будут собраны в один прекрасный букет под парчовым одеялом. Вот уже каждая спешит занять свое место на ложе любви, и бьются и колышутся персиковые груди, мелькают на них вишнево-алые соски, и они, вытянув шейки, точно уточки, уже лежат на изголовьях. Но это только миг недвижения, скоро каждая поднимется, спеша принять в себя то, что подарит ей высшее из блаженств.

Изрядно выпив вина, студент окрылился, точно орел, и распалился страстью. Эта кровать, такая беспредельная и безграничная, способна была воодушевить всякого достойного мужчину. Студента охватило желание насладиться любовью всех своих жен. Он вытащил заветный мешочек, отсыпал толику снадобья для женщин и передал его Чжэньнян, которая оделила им каждую, велев поместить пилюлю в самое лоно. И тотчас каждая почувствовала в себе редкую и благодатную приятность. Студент разом проглотил девять пилюль, ровно столько требовалось для полного ублаготворения двенадцати прекрасных дев, и уже был готов оседлать скакуна, держа пику наизготове, как вдруг вспомнил о порядке благочиния, принятом среди девиц. Первой, кому предназначалась его любовь, была Чжэньнян. Он знал, что от Чжэньнян трудно добиться сопереживания в любви, и потому играл с ней, дабы и другие, созерцая эту лучшую из картин, запылали жаркой страстью и возжаждали его объятий. Потом наступил черед Юйнян. Его крупный пест прекрасно подходил к ее узкой ступке, он тыкал в нее не раз и не два, а несколько сот раз, пока девушка не зазвучала дивной музыкой страсти, пока не начало раскачиваться ее тело под его ударами и пока не поплыло оно в его руках, точно ускользающее облако. Как плывущую по потоку лодку невозможно остановить, так не было на свете силы, которая могла бы удержать студента. Едва выпустив из рук Юйнян, он взялся за Жолань. Он вставил в нее уд, и «черепашья головка» тотчас отыскала нефритовый пруд и напилась его влагой. Задрав голову, его черепаха не двигалась. Ощущение от этого положения было восхитительно. Жолань покрылась каплями пота, безвольно раскинула руки и ноги, и только тогда студент оставил ее. К ложу любви подошла Яонян. Она высоко воздела «золотые лотосы» и распахнула лоно навстречу гостю. Точным движением Юэшэн вошел в нефритовый чертог. Тело красавицы двигалось под ним и волновалось, точно бурливая река, казалось, с девушки соскоблили жир, рот пересох, язык прилип к нёбу. Студент расслабил удила и отпустил ее. Тотчас рядом с ней легла Юйин. Скоро и ее захватила эта река страсти, и, перевернувшись животом вниз, она заставила студента оседлать ее, как резвую кобылку. Потом к нему приблизилась Цяонян. На лице ее играла улыбка. Она приняла его стоя, и по телу ее будто прокатывалась волна за волной, так жаждала она этого соединения. Он схватил ее, повалил и, положив на изголовье, скоро так заиграл, что та предпочла спастись бегством. Новую рать девиц возглавила Паньпань. Студент загнал ее под себя и слегка примял. Он колол и сек ее своим копьем, точно попадая в одно и то же место, и скоро она истекла влагой лона. Она с трудом поднялась и улеглась подальше от него. Хаохао сама взгромоздилась на студента. Она привольно раскинулась на нем, и его оружие торчало из нее, точно добрая стела, воздвигнутая за добрые заслуги. Хаохао была сама слабость, она не мешала ему протыкать себя насквозь. Казалось, он влез в нее вместе со всем снаряжением, ибо ему было трудно вытащить доспехи обратно. Хаохао прошиб пот, но вот он овладел ее цветком, и она, вольно раскинувшись, так и осталась недвижно лежать на изголовье. Мю десятая так широко распахнула перед студентом потайные двери, что он, дойдя до основания корней, едва ли не утонул в ней. Он вращал и крутил ее на своем вертеле, пока та не завопила истошным голосом. Она еще шире распахнула лоно, так что вполне можно было созерцать телесным оком, что там находится, но вот и она обмякла, точно ее поразил тяжкий недуг, и только тогда он оторвался от нее. Айюэ подняла повыше «золотые лотосы», и студент, одержимый неистовством, устремился в нее. Айюэ вскрикнула и разбудила тех девиц, которые спали, будучи изрядно во хмелю. Она молила отпустить ее и была на грани жизни. Одна Аймэй не соглашалась вступать в эту битву. Она спряталась среди простыней и не отзывалась. Студент окликнул ее:

— Вылезай из-под одеяла и встреть достойным образом своего господина.

— А разве господин не насытился? Лучше я завтра буду услаждать его ласками.

Студент повелительно крикнул, и некоторые из жен кинулись к ослушнице. Они подняли ее и поднесли к нему. Он развел ей ноги — бело-розовое нутро уже дышало желанием принять иную плоть. Студент быстро вошел в нее и так же мгновенно вышел. Он коснулся ее легонько, потом сильнее и в конце концов так заиграл, что она почти лишилась сознания. Он передал ее на руки женам. Тут настал черед Ичжи. Она первый раз была соучастницей любовной игры. Ей и в голову не приходило, какой огромной силой обладает студент, но, насмотревшись на его утехи, она воскликнула:

— Ах, вот ты каков! Раскидал всех направо и налево. Но будет тебе отмщение! — И с этими словами она бросилась ему на грудь и крепко прижала к себе.

Видя, что она охвачена безудержной страстью, Юэшэн позволил ей самой ласкать его. Ичжи нежно касалась его и ласкала раскачивающимися в воздухе грудями, она прикасалась к нему бедрами, ложилась животом и спиной, получая невыразимое наслаждение. Студент застыл в неподвижности, опасаясь разрушить это несказанное удовольствие. Но вот он сделал движение — Ичжи повторила его, и тогда он будто сотрясся. Дрожа, он вошел в нее, и уже через четверть часа она едва что-либо соображала. Она будто погрузилась в глубины подземного мрака. Сидя на ней, студент то удлинял удилище, то сокращал, не давая ей передохнуть. Ичжи размякла и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Она издавала какие-то неясные звуки, клубы иссиня-черных волос разметались по изголовью, высыпались золотые шпильки. Она была безвольна и недвижна, ибо силы покинули ее. Женская влага текла из лона нескончаемой струйкой. В конце концов студент спустил удила и растреножил коня В тот миг он был прекрасен. Он походил на воина, снимающего с себя снаряжение. Он спустился с кровати и еще раз прошелся по своей рати, понемножку потыкав в каждую пикой, а потом стреножил коня и, преклонив голову к изголовью, заснул благодатным сном.

Во сне ему виделась благородная Чжэньнян, и он вдыхал ни с чем не сравнимый ее аромат, дивные брови Юйнян и резкое своеобразие худенького тела Жолань, даже во сне его влекла распутная страсть Паньпань, бездонное и благодатное чрево Мю десятой, и он любовался узкими, точно только что народившийся месяц, глазами Аймэй. Рядом с ним его жены походили на цветы абрикоса, расцветшие на одной ветке, которая наполняет комнату дивным и тонким очарованием весны.

Когда на следующее утро студент пробудился, солнце поднялось над горизонтом уже на три шеста. Двенадцать жен студента разом поднялись, надели платья, натянули юбки, выбелили лица и тонко наложили румяна, расчесали волосы и уложили их наподобие клубящихся туч.

Студент вышел из дому и вдруг почувствовал, что дух в нем ослаб. Сознание его помутилось, и он в тот же миг повалился на землю. И вот, уже как бы мертвому или охваченному предсмертным сном, видится ему, будто идет он куда-то за городскую стену, где встречают его два облаченных в темные одежды отрока-даоса, которые, улыбаясь, говорят ему:

«В самый раз пришли. Наставник послал нас, младших братьев, пригласить вас посетить его обитель».

Студент заколебался — не мерещится ли, спросил:

«Что вы за люди?»

Те не ответили. Ведомый двумя отроками, он пошел к горе. Увидал крутые отроги и обрывистые теснины, иссохшие тополя и вечнозеленые сосны и, поглядев на вершину, усомнился, есть ли на ту гору дорога. Но скоро заметил у подножия едва заметную тропинку, что, прихотливо извиваясь, вела вверх. Путники пошли по ней и скоро по хребту добрались до отвесной вершины. На самой вершине заметили лесок зеленеющих ив и алеющие купы цветов. И через полчаса вышли к поляне, посреди которой увидели хижину отшельника. Пред хижиной журчал ручей, деревья и кустарники отбрасывали густую тень, даруя прохладу. Щебетали птицы, и беззвучно падали лепестки цветов, устилая землю густым алым ковром. Студент понял, что он попал в иной мир. Отроки вошли в хижину, и через какое-то время в дверях ее появился старец с посохом в руке. Улыбнулся студенту и сказал: «Уж и не знаю, сколько лет минуло с того дня, как расстался с вами!»

И с этими словами он повел студента в хижину, а потом вывел в сад, что прилепился на склоне горы. Студент заглянул вниз — клубятся под ногами облака, шапками висят на вершинах гор снега, а здесь на поляне царит весна и в полном цвету десять абрикосовых деревьев пылают алыми лепестками. Меж них выбивался из-под земли ручей, который питал влагой все десять деревьев. Неподалеку, шагах в десяти, через него был перекинут небольшой мостик, а еще поодаль зиял вход в пещеру. Старец прошел по мостику и направился к пещере. Он раздвинул каменные врата пещеры, и студент заглянул внутрь: увидал каменную лежанку, каменный экран, курильницу с дымящимся курением, книги и живописные свитки. Все лежало на своих местах, и ничего не было забыто. «Похоже, это обитель бессмертных», — подумал он. Гость и хозяин присели.

«Ваш друг, бедный даос, в иных рождениях вместе с вами, как говорится, «был у одних врат». А потом мы на много лет расстались. Постарайтесь вспомнить меня. Я скрылся от людей и от света, предался науке святых даосов, терпя лишения, пока не овладел тайнами сокровенного. Вчера был на пиру у святых небожителей подле Нефритового источника и прямо с пира пришел сюда. Место, где вы находитесь, называется «Древнее небо, где цветет абрикос». В прошлом году вы ненароком встретились в деревне Древняя Обитель с неким Вань Нацзы. Учение этого человека — вне доктрин о Темно-таинственном. Прослышал, что он научил вас гнуснейшему пороку и дал киноварное снадобье от бессилия. Слыхал, будто, пройдя учение, пошли вы дорогой, некогда избранной распутным государем Ян-ди; желая насытить похоть, держите дома дюжину жен. Скажу одно: сойдите с пути порока, пока не поздно, обратитесь к учению святых даосов и вновь возлюбите святое дао, иначе иссякнут дни вашей жизни. Вознесите моление святым и божествам этой благословенной земли — лишь покаянием можно снискать милосердие. В ином разе быть вам в темнице подземного ада, где вы утратите способность вновь возродиться к жизни. В назидание другим вам надлежит записать историю своих любовных похождений, дабы после того, как обретете прозрение, не запамятовали прошлую жизнь вашу». И, сказав так, он велел отроку принести чаю. Чай был дивного, тонкого, неземного вкуса и аромата.

После того как выпили по чашке чаю, студент совершил пред старцем глубокий поклон и благодарил за науку.

«Кто вы?» — спросил он старца об имени и роде.

Тот улыбнулся.

Вместо ответа он показал рукой на слова, высеченные на каменной плите: «Древнее небо, где цветет абрикос». Студент не понял смысла названия, но и не стал задавать больше вопросов. Между тем старец подозвал отроков и велел им проводить студента. Студент простился с ним и, ведомый отроками, двинулся в обратный путь. Но вдруг откуда-то налетели два разноцветных облака, и отроки, ступив на них, унеслись прочь.

Студент очнулся. Какая-то из его жен наклонилась над ним и что-то тихо говорила ему, лежащему посредине залы. Тут его будто озарило: дни летят быстро — точно стрела в полете, силы плоти не беспредельны, как и все на свете. Он внял предостережению старца и поступил вполне рассудительно: сменил волнение плоти на размышления о чистом, а похоти предпочел здоровье, впредь запретив женам предаваться разнузданной страсти.