"В Эрмитаж!" - читать интересную книгу автора (Брэдбери Малькольм Стэнли)33 (наши дни)Наконец-то он стронулся с места, наконец покидает Россию. И мы тоже. «Владимир Ильич» с таким же успехом мог и вовсе не избавляться от своих пассажиров три дня назад: все они (или их ближайшие родственники) снова здесь. Такая же бестолковая, шумная, пихающаяся, неповоротливая толпа, что неделю назад готовилась пересечь Балтику в обратном направлении; тогда они покидали буржуазную шведскую цивилизацию ради скифской фантасмагории, теперь — наоборот. Те, прошлые, пассажиры растворились в огромных и неуправляемых российских просторах; нынешние выбрались и плывут назад. Снова внизу, на верфи, кипит жизнь и проворачиваются сделки. Грязные автобусы выплевывают будущих путешественников; такси поставляют пассажиров для кают классом повыше. Уйма машин всех видов — от крутых до самых плохоньких, автомобили, убегающие из России навсегда или отправляющиеся на Запад по делам служебным, выстроились в очередь перед воротами парома. Контейнеры, кровати, разнообразный багаж подхватываются крюками подъемных кранов и доставляются на судно откуда-то снизу. Торговцы и посредники, коммивояжеры и палаточники появились снова — в еще более устрашающем количестве. На бетонной верфи и в киосках, самостийно понатыканных тут и там на территории терминала, продается все на свете: старое и новое, полезное и бесполезное, лицензионное и нелицензионное, антиквариат и старье; люди мечутся в коммерческом угаре, пересекаются, заключают сделки. Но самые необычные сделки и пересечения можно наблюдать в бетонных таможенных залах и у деревянных будок паспортного контроля. Там выстроились в очереди странные люди. Я ненадолго отлучался в город (купить последнюю порцию книг и компакт-дисков), а теперь возвратился и терпеливо жду. Жду в окружении татар, снабженных швейцарскими удостоверениями личности, албанцев, гордо размахивающих новенькими британско-гонконгскими паспортами, вьетнамцев, смело объявляющих себя норвежцами. Удивителен и состав семей: дети существенно старше родителей, братья и сестры разных национальностей и разного цвета кожи. Что поделаешь — мы живем в мультикультурные времена. Мир превратился в гигантский плавильный котел, а личность теперь — предмет сделки. Добавьте к своим документам пачку мятых рублей, и пусть ваша история будет сколь угодно неправдоподобной (а от истории никто и не ждет правдоподобия), ничего — сойдет: в наши дни сгодится любая история. И вот со своими неприемлемыми, но принятыми историями, пояснениями и извинениями наши новые попутчики карабкаются по сходням, толкаются и переругиваются, тащат тяжести и пыхтят. В руках и на плечах они несут следующее: иконы и картины в золоченых рамах, серебряные самовары и золотые православные кресты, старые фотоаппараты, выхлопные трубы и прочие детали машин, роскошные серебристые (и прочих оттенков) меха, завернутые в листья камыша рыбины, корзины с посудой и керамикой, драгоценности, мешки с одеждой, банки с икрой, ящики с книгами. С капитанского мостика со всевозрастающим изумлением за ними наблюдает Ленин. И мы — постоянные пассажиры, пассажиры с проживанием, для которых этот корабль стал домом и образом жизни. Мы знаем лучшие шезлонги на палубе, знаем лучшие сорта водки, знаем, где самые сладкие пирожные, и у каждого из нас есть свой любимый стюард. Несколько дарованных нам дней гостиничной тишины подошли к концу. Экипаж возвращается на судно — и все начинается по новой: балалайки, кавказские танцы, боярские ужимки и прыжки, булькающие самовары и горячие булочки с тмином. Сюда — в казино, туда — в дьюти-фри… Что бы ни произошло в России за последние несколько дней — а без необходимой дистанции все равно не понять, что же это было на самом деле: трагедия, кризис или просто очень серьезное несчастье, — на первый взгляд мало что изменилось. В битве между апатией и утопией вновь победила апатия. По-прежнему развеваются флаги враждующих сторон: там серпастый-молоткастый, здесь — старо-новый триколор. Бартер и коммерция процветают — во всяком случае, здесь, в порту, многочисленные торговцы как раз собирают последние доллары, кроны, марки и рубли, пакуют товары и собираются по домам. Несчастий тоже хватает: причитают на улицах женщины, валяются в подворотнях пьяницы. В опере поют, в балете танцуют. Преступность — растет, пьянство — поголовное, население — беднеет; на улицах полно нищих. Экстраординарный мир с экстраординарными проблемами, и нужно много-много записных книжек, чтобы хотя бы объяснить их. Корабль снимается с якоря. Опять играет оркестр — все так же фальшиво, но с меньшим энтузиазмом: наверное, потому что мы не приходим, а уходим, не пристаем с карманами, полными денег, а отчаливаем с наполовину опустошенными (несколько брошенных благодарными слушателями монеток все же летят через перила, хотя вряд ли достигают цели). Мы отбываем, отплываем, нам и грустно, и в то же время мы ощущаем внезапное облегчение, которое испытывают многие, покидая Россию. Ведь по правде сказать, пусть личность стала понятием расплывчатым, пусть мы подобны лицам, нарисованным на песке у самой кромки волн, и существуем в готовом взорваться космосе, все равно наши «я», нами же придуманные и взлелеянные, наше личное, персональное — по-прежнему ценно и дорого нам. Мы смотрим, как берег разжимает объятия, перлини падают в маслянистые портовые воды, причал неожиданно оказывается позади, а терминал, растворяясь в балтийской мгле и городском смоге, сразу же теряет знакомые трещины и прочие дефекты и снова выглядит цельным, блестящим, модерновым сооружением. На горизонте позолоченные шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства, позолоченный купол Исаакиевского собора, с которого я видел то же Балтийское море, сейчас скрытое туманом. В этот туман мы и плывем. С холодного капитанского мостика можно различить очертания Кронштадтской крепости, а дальше, на южных берегах широкого эстуария, вздымается ввысь огромная статуя — «Серп и молот». Потом картина меняется: жилые кварталы, еще, возможно, крыши дворцов, а дальше — море. Танкеры и плавучие базы бороздят ледяные октябрьские воды. А внизу начинает оживать и шуметь собственный наш корабль. Как всегда, когда судно, оторвавшись от суши, выходит в открытое море, пассажиры вздыхают облегченно, начинают надеяться на что-то и что-то предвкушать. — В самом деле? — говорю я Биргитте Лидхорст, ибо рыжеволосый соловей так любезен, что стоит рядом со мной у перил. — Прямо там, на сцене Мариинского театра? — Конечно, — отвечает она. — И мне очень жаль, что вас не было. Я ждала, думала, вы придете на меня посмотреть. — Я бы непременно пришел — если бы кто-нибудь взял на себя труд оповестить меня. — Бу уверял, что всех оповестил. Это был мой, и только мой, вечер, его устроили в мою честь, бессовестный вы человек, дорогуша. — Ну да… — Я выглядела как королева — все так говорили. — Не сомневаюсь. Это был настоящий триумф. — Гала-представление. И на бис меня, разумеется, попросили спеть что-нибудь из «Онегина». — Письмо Татьяны? — Конечно. «Не ты ли, милое виденье, / В прозрачной темноте мелькнул, / Приникнут тихо к изголовью…» Это было сногсшибательно! — И успех наверняка оглушительный. — Еще бы, дорогуша! Мне устроили овацию, зал аплодировал стоя — и не меньше десяти минут. — Замечательно. — А угадайте, сколько букетов? — Даже представить боюсь. — Сорок, дуся. Ей-богу, сорок. Двадцать бутылок розового шампанского. А икры-то, икры… — Я уверен — вы были выше всех похвал. — А сам не пришел. — Зато пришли все остальные. — Они-то пришли, а вы нет. Приходите после ужина в мою каюту. — Я подумаю над вашим предложением. — Двадцать бутылок шампанского, дорогуша. А икры-то, икры… — Русские знают и любят великих певцов. — Еще бы! Именно это я сказала мужу. — Вашему мужу? А я думал, он поет Скарпиа в Бари или еще где-то… Кстати, вы хотели его убить. — Разве вы не видели моего мужа? Он приезжал за мной на «ЗИЛе». — Вспомнил, вы хотели подсыпать ему мышьяка. — Он там пел в сезон Верди. Как вы думаете, зачем я поехала в Петербург? — Когда-то я полагал, что это имеет отношение к Дидро. — Вот вы где опять. — Не успел Кронштадт скрыться из виду, за спиной у нас выросла Снежная Королева Альма. — Как всегда! Неужели непонятно, что вас ждут внизу? Вы не понимаете, что семинар возобновляет свою работу? — А он разве не закончился? — удивляется мой рыжеволосый соловушка. — Нет, конечно, — обрезает ее Альма. — Проект «Дидро» не закончится никогда, он… Под конвоем Снежной Королевы мы снова спускаемся вниз. За кассой «Блинного бара» по-прежнему сидит Татьяна из Новгорода. В дьюти-фри Татьяна из Смоленска старательно протирает запылившиеся бутылки. Но в конференц-зал вместо нашей милой старой знакомой, Татьяны из Пушкина, заходите подносом и начинает разносить нам шампанское совсем другая, чужая девушка. Ирина из Омска — так она представилась. Потихоньку подтягиваются пилигримы Просвещения. За время своих странствий Свен Сонненберг обзавелся здоровенной меховой шапкой, а Агнес Фалькман щеголяет в широкой грязноватой крестьянской юбке. Я спрашиваю, как прошла их загородная поездка. Свен, по-видимому, рассчитывал найти в русской деревне больше порядка, а общественные объединения, которые надеялась увидеть Агнес, больше не существуют. Приходят и другие: Мандерс вежливо улыбается, Лapc Пирсон мрачно кивает. Не видно только Жак-Поля Версо. Бу выходит на середину комнаты, хлопает в ладоши, поднимает бокал. ВСЕ ВМЕСТЕ: БУ: Позвольте вновь поприветствовать вас на борту корабля. Надеюсь, все вы хорошо провели время в прекрасной Северной Венеции? ВСЕ ВМЕСТЕ: Да-да… Очень хорошо… Я: Да, Бу, мы и в самом деле получили большое удовольствие… БУ: Благодарю… Я:…но не возражаете, если я кое-что спрошу? БУ: Конечно не возражаю. Здесь все имеют право задавать вопросы. Прошу. Я: Я в восторге от проекта «Дидро». Но я недоумеваю — знаете ли вы сами, что он собой представляет? БУ: А вы не знаете? Я: Понятия не имею. Лично я поехал, потому что нам обещали знакомство с архивом Дидро в Публичной библиотеке. БУ: Ну и чем вы занимались в конечном счете? Я: Ну… Я пошел в Публичную библиотеку знакомиться с архивом Дидро. БУ: Именно так. Я: Значит, все это было организовано, чтобы я мог ознакомиться с бумагами Дидро… СВЕН: Я: Почему именно столы? СВЕН: Так мне сказал Бу. Он сказал, что Дидро был учителем всех ремесленников. Благодаря его урокам российские плотники научились делать правильные шаблоны, идеальные чертежи, сконструировали лучший в мире токарный станок, стали создавать прекрасные дворцы и памятники — и делать отличные столы. БУ: Разве я вас обманул? СВЕН: Ничего подобного, Бу. Столы у них действительно классные. Один я даже везу с собой… АГНЕС: Но дело не только в столах. Я: Ах вот как… Не только? АГНЕС: Бу посетил наш профсоюз и объяснил, что Дидро, оказывается, разработал принципы организации труда. Он первый соотнес профессиональные навыки со свойствами личности, ремесло с идеей. Первый заговорил о проблемах передачи опыта и воспитании чувства собственного достоинства у рабочих. Это все есть в его записных книжках. Поэтому Бу подумал, что мне интересно будет посмотреть, как организованы фермерские кооперативы в России. БУ: И, надеюсь, вы это осуществили. АГНЕС: Не совсем. Потому что этих кооперативов больше не существует. Но Бу-то в этом не виноват. Я: А вы, мистер Мандерс? Вы ведь не на колхозы смотреть поехали? АНДЕРС: Нет. Я поехал, чтобы встретиться с мэром Санкт-Петербурга. Я: Хотели поговорить с ним о столах? АНДЕРС: Н-не совсем. Предполагалось, что тема будет сформулирована немного шире. Бу организовал нашу встречу для обсуждения некоторых проблем культурного сотрудничества между странами Балтии. В данный момент я не имею права разглашать результаты переговоров. Но если предположить, что жизнь в России когда-нибудь приблизится к тому, что многие называют нормой, могут открыться кое-какие небезынтересные возможности… Я: Я в восторге. Вы сами-то, Бу, тоже за этим поехали? АЛЬМА: БУ: Ну, это просто чтобы отметить мою последнюю работу об ИИ. Я: Честное слово, я в восторге, Бу. Это большая честь. Но ради бога — кто или что такое этот ИИ? БУ: А вы не знаете? Искусственный интеллект — то, к чему все мы идем. Мыслящая машина. Компьютер. Имитация сознания и серого вещества. Может быть, вы помните, что именно Дидро изобрел первую такую машину. Это было приспособление для шифровки и дешифровки бумаг; предполагалось, что оно поможет дипломатам и политикам хранить секреты. АНДЕРС: И позволит им поменьше думать. Я: На что была похожа эта машина? БУ: Неизвестно. Это был чистый концепт, фантазия. Почти как машина Тьюринга. Я: Но машина Тьюринга вовсе не была фантазией. Я всегда думал, что он изобрел ее с целью взломать код «Энигмы», и эта машина стала первым компьютером. БУ: Да, но Тьюринг хотел, чтобы она осталась фантазией. Я: Не понимаю почему. БУ: Он хотел, чтобы это было что-то вроде мысленных экспериментов Эйнштейна. Так он говорил. Просто элегантное интеллектуальное построение. Я: Тьюринг хотел, чтобы его компьютер остался лишь воображением? БУ: Я: Но вы, Лapc… ЛАРС: Кто? Я? Я: Ведь не изыскания в области искусственного или реального интеллекта заставили вас приехать в Петербург? ЛАРС: В определенном смысле именно они. Видите ли, Бу договорился, что я проведу мастер-класс в Пушкинском драматическом театре. Я пытался объяснить слушателям «парадокс Дидро» — парадокс актерской игры, парадокс комедиантов. Тут такая штука… Чтобы сыграть определенного персонажа на сцене, актер должен отказаться от собственной личности. Это проблема лица и маски. Сколько масок нужно снять, чтобы добраться до истинного лица? Это проблема не только актера, но и любого человеческого существа. Люди мы — или маски? Я: И каков же ответ? ЛАРС: Простого ответа не существует. Но не для актера. Актер — это человек, который ясно осознает, что каждый индивидуум должен иметь возможность стать собственным своим двойником. БИРГИТТА: И еще актеры понимают, что жизнь — это спектакль, представление. KAPC: Иногда — гала-представление. БИРГИТТА: Ну да. Что за вечер, Бу, золотце мое! ЛАРС: Блестящий вечер, дорогая. АНДЕРС: Особенно хорошо, если смотреть из царской ложи. Я: Ах вон оно что… Вы тоже там были? СВЕН: Мы все были. Я: Я не был. АЛЬМА: Я: Может. Но не считая гала-представления в Мариинке, все мы занимались разными вещами? Так в чем же все-таки суть этого проекта? БУ: Дорогой профессор, мне кажется, что ответ очевиден. Собрав такую группу, можно заниматься практически чем угодно. В пределах разумного. Я: И получить под это грант. Кстати, о фанте. Что случилось с профессором Версо? БУ: На сей раз хороший вопрос. Кто-нибудь знает, что случилось с профессором Версо? Я полагаю, на корабль он все-таки вернулся… АЛЬМА: Бу, ты все пропускаешь мимо ушей. Я тебе говорила, что на корабль он не вернулся. И у себя в каюте последние три ночи не спал. АНДЕРС: А чем он собирался заниматься в Петербурге? ЛАРС: Предполагалось, что он будет изучать состояние постмарксистской философии… Я: Кроме того, ему очень хотелось побывать в Царском Селе. АНДЕРС: Насколько я понял, на самом деле он собирался в Москву. Я: Кто-нибудь знает, что случилось с Татьяной из Пушкина? АНДЕРС: Еще один хороший вопрос. Может быть, Ирина в курсе? АНДЕРС: Что ж… По-видимому, Татьяны Татьянович на корабле тоже нет. В Царское Село никто не ездил. Версо с Татьяной отправились на Московский вокзал. Последний раз их видели, когда они покупали билеты на поезд. Возможно, они поехали в Москву. А возможно, в Новгород, Смоленск или Владивосток. Ирина высказала несколько разнообразных гипотез. Но очевидно, наш друг задумал совершить длительное путешествие — куда-то, а куда — неизвестно… БУ: Гм… Было у меня смутное подозрение, что профессор Версо не вполне надежен. АЛЬМА: Боюсь, он неверно понимает цели нашего проекта. БУ: Его доклад! Я уверен, что видел эту статью раньше. Я даже не уверен, что он сам ее написал. Приглядевшись к ксерокопии, я обнаружил, что там стоят другое имя и другая дата. АГНЕС: Надеюсь, у нас хватит ума не публиковать его. АЛЬМА: Конечно, профессор Версо — взрослый человек. И волен поступать, как ему хочется. БУ: Но в пределах разумного. Итак, он исчез без следа. В таком случае мог бы с нами не ездить вовсе. Я: Как лицо, нарисованное на песке у самой кромки волн. БУ: Именно так. Но надеюсь, все согласятся, что за исключением этого мелкого недоразумения поездка оказалась полезной для всех участников. Что скажете? Вот вы, например. Я: Я? БУ: Вы, дружище. Вы съездили в Россию. Вы ознакомились с историческими документами. У вас наверняка завязались какие-то дружеские отношения. Вы — писатель. Как вам эта история? Есть в ней что-нибудь? Я: Не уверен. Надеюсь, что есть. БУ: Поверьте, что-нибудь обязательно отыщете. А как библиотека — нашли, что хотели? Я: Да. По-видимому, некоторые произведения Дидро до сих пор не опубликованы… БУ: Вот так-то. Я делаю вывод, что довольны практически все. ВСЕ ВМЕСТЕ: БУ: А теперь… Кто завтра утром сделает первый доклад? Может, следует поставить этот вопрос на голосование? АЛЬМА: Не надо, Бу: зачем голосовать, если никто не возражает? БУ: Хорошо. Что вы думаете о… |
||
|