"Апостол Павел" - читать интересную книгу автора (Друцэ Ион Пантелеевич)
Часть первая
Середина первого века от Рождества Христова. Македония. Солнечная поляна у подножия горы, омываемой морем. “О, Картагена!” Голосистая кифара исходит печалью, но расположенные вокруг связки пшеничных колосьев, тяжелые амфоры, дымящиеся котлы стоят на том, что, ничего, жить можно.
Посреди поляны высится округленная куча камней, напоминающая основание будущей колонны. Вокруг этого основания разминается молодая танцовщица. Зачарованные бородачи следят за нею не дыша, но как только танец выходит за рамки приличия, из-за скалы выплывает огромная, разношенная корзина и долго, словно хмельная, блуждает по всему пространству, мешая свободному процессу созерцания.
— Эй, ты, рыжий!
Корзина медленно опускается. Из-под нее выползает кряжистый, ушедший в свои заботы труженик. Поставив корзину, тут же принимается укладывать в свое странное сооружение принесенные камни. Исполнив труд, вытряхнув корзину, оглянулся, ища кого-то, чего-то. Увидев рядом скалу, направился к ней. Поднявшись, невероятным образом, на самую верхушку, обратив ладони раскинутых рук к небесам, таинственно, пророчески возгласил: “Вам, Римлянам! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да будет со всеми вами!”.
За тысячи и тысячи верст племена услышали его; земля качнулась, глубины пришли в движение, и замерла, в глубоком оцепенении, развеселая компания.
Тем временем Собиратель камней спустился, вытряхнул корзину и ушел, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Озадаченная танцовщица подошла к краю обрыва и долго всматривалась в морскую даль.
Варвар: Ну, чего стоишь, точно кукла? Танцуешь, не танцуешь? Зритель ждет.
Женщина: Этот, с кошелкой, испортил настроение.
Дак (грохоча походными жерновами): Положим, не он тебе, а ты ему.
Женщина: Что он такого делает?
Дак: Не видишь? Камни собирает.
Женщина: Каменщикам нужно еще и настроение?
Дак: Он скорее чистильщик.
Женщина: Что чистит?
Дак: Лик земной.
Женщина: Зачем?
Дак: Чтобы чисто было. Красиво. Чтобы было вам где бесноваться.
Женщина: Я готова танцевать хоть на скалах, лишь бы его тут не было.
Дак: Так уж он тебе ненавистен?
Женщина: Не столько он, сколько его запахи.
Скиф: Эй, ты, рыжий! Ну-ка, сгинь!
Дак: Пусть работает. Он аккуратно, краешком ходит.
Женщина: Что с того, что краешком, если от него несет так, что выворачивает.
Дак: И не от него, а от его плаща. Должно быть, долго путешествует. Пыль, жара, потные животные. Вместе в гору, вместе с горы. Ночевка у дороги, под открытым небом. Половину плаща подстелил, другой половиной укрылся. А шерсть, она, если что впитала, прощай...
Женщина: Отчего не выбросит?
Дак: Как выбросишь хорошую вещь! Я думаю, если тот плащ выстирать в двух-трех водах, просушить, проветрить...
Скиф: Много чести. Стирать, сушить, проветривать.
Дак: А что делать?
Скиф: Удар мечом — и в пропасть.
Дак: Нельзя убивать чистильщиков земли.
Скиф: Почему?
Дак: Они — служители небес. Если их обидеть, небеса восстанут, плохо будет нам.
Скиф: Эй ты, мусорщик! А подойди ко мне.
Собиратель, аккуратно уложив очередную ношу, ушел за скалу.
Еллин: Независим и трудолюбив, как все Апостолы.
Финикиец: Что есть Апостол?
Еллин: Носитель веры, озабоченный внутренним миром человека.
Финикиец: Что он тут продает?
Еллин: А ничего.
Финикиец: Может, купить чего хочет?
Еллин: Тоже не думаю.
Финикиец: А тогда, что ему тут?
Еллин: Собирает грехи земные, несет их на себе, страдает и почитает это смыслом жизни.
Скиф: У нас их называют бездельниками. Я этих бездельников давлю конем и скачу дальше, не оборачиваясь.
Дак: Уж вы их надавили на своем веку. Земля опустела, одичала, смотреть на нее — сердце разрывается.
Варвар: А это всё они, Апостолы! Они во всем виноваты!
Дак: Не Апостолы, а варвары всё разрушают. Дух — он животворит, и там, где пройдет Апостол, там мир, благодать, и травка следом за ними зеленеет.
Скиф: Эй, ты, как тебя там! Ну-к, подойди.
Дак: Не трогайте его. Сбор камней — святое дело.
Варвар: Сбор камней в горах — это глупость.
Дак: Почему глупость?
Варвар: Потому, что горы — это и есть огромная куча камней.
Еллин: Ну, горы — это не только камни.
Варвар: А еще что?
Еллин: Высота. Чистота. Простор. Не случайно богиня Гера изгнала в горы свою любимую нимфу по имени Эхо.
Женщина: Из-за чего ее так жестоко наказали?
Еллин: Болтала много.
Женщина: И что она, так в немоте всё время и пребывает?!
Еллин: Только последний слог из каждого слова ей позволено повторять.
Варвар: Я слышал ее сегодня утром.
Женщина: Что, она прямо тут, в этих горах?!
Еллин: Конечно. Ну-к, послушаем тишину. Чу!
После долгой, тревожной паузы, в верховьях раздался протяжный крик, похожий на детский плач. Из низин, из ущелий, ответили.
Еллин: Не похоже. Море — до самого горизонта — пустыня.
Варвар: Отсюда мачты не видать, но с вершин заметили и подали сигнал. Бухта ответила — вход свободен.
Скиф: Слава морским безумцам!!
Дак: Теперь, главное, не снижать цены.
Еллин: О ценах, друг мой, забудь. Они не торгуются.
Дак: А тогда... как?..
Варвар: Что дадут, на том и спасибо.
Дак: А могут и просто так?..
Варвар: Очень даже могут.
Женщина: Они что, и меня... могут?
Еллин: Тебя-то в первую очередь.
Женщина: Что же мне делать. Бежать?
Варвар: От пирата не убежишь. Пират — это как рок.
Женщина: Куда ты меня, варвар, затащил? Что мне делать?
Варвар: Приголубь их, умиротвори, расслюнявь...
Женщина: Как? Чем?
Варвар: Своим искусством. Оторви от земли и уже не давай им на нее опуститься.
Еллин: Ты ставишь ей непосильную задачу.
Варвар: Почему непосильную?
Еллин: Тяжеловата.
Варвар: Ничего, она у меня взлетит. Просто этот нудный раб со своей кифарой всё время прижимает ее к земле.
Женщина: И вовсе не в кифаре дело.
Варвар: А в чем?
Женщина: Наряды расфалдились.
Варвар: Сбрось их к дьяволу и — лети!
Женщина: Как сбросить? В чем останусь?
Варвар: В чем мать родила. Лучших нарядов у вас не было и не будет.
Дак: Неприлично делать женщине такие предложения.
Варвар: Почему неприлично? Она танцовщица. Я наниматель. Что закажу, то и изобразит.
Еллин: Ты платишь ей за искусство, а не за позор!
Варвар: Я нанял ее для увеселения, а истинное веселье есть полет обнаженной женщины. Видели, как танцуют гадитанки?
Дак: Неужто голыми?!
Варвар: Снимают с себя всё, бросают вверх платочек, и пока платок парит в воздухе, танцуют в чем мать родила. Но подгадывают так, что парящий платочек всё время прикрывает стыдливые места. Все ждут, когда танцовщица промажет, но при мне никогда, ни одна гадитанка себя не посрамила.
Женщина: Я не хуже их это умею, но у меня нет такого платочка, чтобы долго парил в воздухе.
Варвар (снимая с шеи платок): Вот, подбрасывай и веселись. Гадитанки подарили. Учись у них и пойдешь далеко.
Женщина: Мне нечему учиться у шлюх из общественных купален. Мы по-разному смотрим на мужчин.
Варвар: В каком смысле?
Женщина: Моя задача возбуждать в мужах страсть, увеличить человеческое плодородие, а их задача — осушать болота.
Еллин: Профессионалки... Всюду, куда ни глянешь, профессионалки...
Варвар: Я тебя, детка, нанял не для умных бесед. Поди ко мне. Сними вот это, и это. И это, вот, сбросим.
Скиф (обнажив меч): Не смей к ней прикасаться! Она — богиня!
Варвар: Дурья твоя голова, это не богиня, а храмовая проститутка, которую выгнали из святилища за пристрастие к танцам.
Женщина: Вот уж неправда. Меня не выгоняли, а отослали на расстояние колокольного звона с условием, что если не буду пропускать молитвы, смогу туда вернуться.
Варвар: Так ты в ожидании часа молитвы всё торчишь над пропастью?
Женщина: Так.
Варвар: Ну, если ты всё еще считаешь себя храмовой, возьми свои пожитки и мотай.
Женщина: Заплати, что мое, и я уйду.
Варвар: За что платить? Мы условились, что будешь развлекать клиентов за одну десятую от выручки, а вина я сегодня не продал ни капли, и всё по твоей вине.
Женщина: Почему по моей?
Варвар: Ты говорила, что сводишь мужей с ума, а ты этого не умеешь.
Женщина: Как не умею? Посмотри вокруг — одни обалдевшие рожи!
Варвар: Вина, однако, не покупают!!
Женщина: Я свою работу сделала. Они все мною бредят, а то, что при этом не покупают вина, это уже твоя забота. Мой товар пользуется спросом, твой — нет. Рынок — это рынок.
Варвар: И кто это так уж вожделеет? Покажи мне его?
Женщина: Да хотя бы и он.
Варвар: Скиф не в счет. Он всегда готов вскочить в седло, только платить нечем. А ты расспроси тех, что при средствах.
Женщина: Ты сомневаешься, ты и спроси.
Варвар: А что, и спрошу. Я не такой дурак, чтобы бросать деньги на ветер. Начнем с крайнего, с Дака. Скажи, пахарь, глядя на танец этой жрицы храма Сладострастии, зашевелилось ли у тебя...
Дак: А чего ему шевелиться, когда, вон, засуха замучила! Третий год без дождя, держимся поливами. А сколько воды на том буйволе натаскаешь?
Варвар: Стало быть? Дак мимо. Скиф не в счет. Я — наниматель. Что до Еллина...
Еллин (углубленный в чтение): Меня тут нет.
Женщина: А где же ты?
Еллин: Ученые больше пребывают в мире идей, чем в этом греховном мире...
Женщина: Как же ты, пребывая в мире идей, заявляешь, что я тяжеловата?!
Еллин: Ну, может мельком что и приметил, но глубоко не вникал.
Женщина: Как же ты, не вникая...
Еллин: Душечка, философы уходят в горы для размышлений, а не для того, чтобы смотреть танцовщиц!
Женщина: В Афинах мало места для размышлений?!
Еллин: Для глубоких размышлений — мало, и потому, когда нами овладевает великая, но спорная идея, мы уводим ее в горы.
Варвар: Ну вот, еще один мимо. И хотя сама Волупия посвящала тебя во все тонкости женских чар, никого ты тут не охомутала.
Женщина: Как не охомутала? Послушай кифару! Посмотри в его глаза!
Варвар: Рабы не смеют мечтать о любви свободных женщин, их за это кастрируют.
Тем временем из-за скалы выплыла тяжелая корзина и долго маялась по поляне, мешая беседе.
Варвар: Сгинь!!
Женщина: Апостола не спрашиваешь?
Варвар: А он тут при чем?!
Женщина: При том, что он больше всех меня хочет.
Варвар: Вот эта копна рыжих волос?!
Дак: Апостолы — наша опора, это труженики, жертвующие собой, потому, если когда и споткнутся, их нужно прощать.
Скиф: Что ты за него всё заступаешься? Он тебе кто?
Дак: Соработник. Он собирает камни, очищает лик земной, я иду за ним, пашу и сею. Вместе творим хлеб насущный.
Варвар: А как с ним поговорить? Он же и не видит и не слышит ничего вокруг.
Дак: Сборка камней — труд тяжелый. Подождите. Когда устанет и сядет передохнуть...
Варвар: Как же, стану я ждать... Эти рыжие никогда не устают, Эй, ты! Петух!
Апостол продолжал укладывать камни, и тогда Варвар подошел и ступил ногой на его плечо.
Варвар: Ты, петух!
Апостол: А вот этого не надо.
Варвар: Чего не надо?
Апостол: Грубо со мной обращаться.
Варвар: А то что?
Апостол: Будет плохо тебе. Сгоришь.
Варвар: Почему это я сгорю?
Апостол: Civis romanus sum.
Варвар: Я, по-твоему, кто?
Апостол: Северный варвар, торгующий вином.
Варвар: И что из этого следует?
Апостол: Следует то, что за грубое обращение с римским гражданином варвар может быть умерщвлен на месте, без суда. Помни, мы на землях Рима и под сенью римского права пребываем.
Дак: Как он словами орудует!! Точно искру из камня высекает!
Варвар (отступив, более миролюбиво): Скажи, Цивис романус, верно ли, что эта молодка тебя как бы...
Апостол: Что?
Варвар: Завлекла.
Женщина: Откройся перед ними, не стесняйся.
Апостол (после некоторого раздумья): Прости меня, жено. Сознаю, соблазнила ты меня, и в помыслах своих я согрешил с тобой. Это тяжкий грех, да простит меня мой Господь. И тебя, жено, прошу о прощении.
Женщина: Но, если ты меня безумно желаешь, сознайся перед всеми! Чего стесняться!
Апостол: Я говорил о том, что было, а не о том, что есть.
Женщина: Как? Только что сгорал от страсти, и всё прошло?
Апостол: Мои признания не пойдут тебе на пользу.
Женщина: ...иль ты не мужчина?!
Апостол: Я, конечно, мужчина, очень даже мужчина, но я испытываю влечение ко всем женщинам, которых встречаю. Танцует ли она, месит ли тесто или несет кувшин на голове — я их всех желаю, со всеми успеваю мысленно согрешить.
Варвар: Скажи какая прорва!
Дак: Ну, зачем со всеми! Одну пожелал, и довольно.
Апостол: Что поделаешь, дано мне от Господа такое жало во плоти. Чтобы побороть в себе эти постыдные искушения, изнуряю себя путешествиями и тяжелой работой.
Женщина: Ну, не хочется тебе с нами грешить — найди работу поприличней. Зачем превращать себя в мула?
Апостол: Что делать! Наступает каменное время, и носим камни на себе...
Еллин: Что значит — каменное время?
Апостол: Как известно, существует время разбрасывания и время собирания камней.
Еллин: И это всё, чем занят человек?!
Апостол: Такова наша планида — мы или строим, или рушим. Другого нам не дано.
Еллин: Человек, по-твоему, безумен?
Апостол: Когда он без Бога, конечно, червь безумия точит его. Осмотрись. Поразмысли. Вся история человечества есть история строительства и разрушения крепостей. И снова собираем камни, и снова возводим крепости. И опять осада, штурм, камни летят во все стороны. Конца и края этому нет.
Еллин: И не будет, потому что человек несовершенен, демон саморазрушения заложен в нем самом.
Апостол: Не так.
Еллин: А как?
Апостол: То, что создано Всевышним, не может быть несовершенным. Надо только не лениться и вовремя убирать разбросанные камни.
Женщина: Зачем?
Апостол: В мире много несправедливости, обиженному хочется отомстить, и если камни валяются у него под ногами, велико искушение...
Женщина: Да простится мне моя глупость, но я все-таки не понимаю, зачем их собирать?
Апостол: Сейчас я тебе объясню. Поди сюда. Видишь этот камушек?
Женщина: И что?
Апостол: Как ты думаешь? Для чего он может быть пригоден?
Женщина: Чтобы валяться в пыли.
Апостол: И он валяется, валяется, пока кто-нибудь не подберет и не убьет своего ближнего.
Женщина: Вот этой крошкой?
Апостол: Вот этой крошкой. И пока на наших тропах валяются подобные камушки, мой дух неспокоен. Господь будит меня ранними утрами и говорит — сын мой, пойди, пособирай, слишком уж много их поразбрасали, как бы не началось новое кровопролитие...
Варвар: И много тебе за это дают?
Апостол: Много не дадут, но вечность могут дать.
Еллин: Вечность — это не хлеб, вечностью не прокормишься.
Апостол: Хлеб мой — на мне.
Еллин: Что ты умеешь делать? Какое у тебя ремесло?
Апостол: Палатки. Или дорожные дома, как их называют.
Женщина: Если умеешь делать палатки, зачем тратишь время на пустое? Скоро ночь, нам негде будет укрыться.
Апостол: Долгим и трудным будет твой путь в мою палатку, жено.
Женщина: А почему он должен быть таким уж долгим и трудным? Разве ночь не сближает тех, кто днем приметили друг друга?
Апостол: Ночь сближает тела, души сближает Бог.
Женщина: Что ты хочешь этим сказать?
Апостол: Что в мои палатки сначала входят души, только потом тела.
Финикиец: О Картагена, моя Картагена...
Дак: Как жалостливо поет! Хочется бросить всё, вернуться к жене, к деткам, обнять их...
Варвар (рабу): Перестань! Вино скисает от твоей тоски...
Кифара умолкла. В наступившей тишине вершины подали голос. Низины ответили.
Дак: Корабли на горизонте! Все в пурпуре и золоте!
Скиф: Морские волки, они всегда берут неожиданностью!
Варвар (рабу): Давай что-нибудь повеселее, типа — ах, вчера-вчера-вчера, мы всю ночку обнимались... Ну, красотка, настал твой час! Лети!
Женщина: Чтобы полететь, нужен разбег.
Варвар: Ну и разбегись!
Женщина: Мало места. Занесет над пропастью.
Варвар (свирепо): Лети в пропасть к манам в подземелье, но раздевайся и — лети!
Женщина (плача): Но что мне делать, если я не могу белым днем обнажаться! Такая вот грешница!
Апостол: Не убивайся. Пока ни обнажаться, ни летать не перед кем.
Варвар: Как не перед кем? На горизонте корабли! Богатейшая клиентура!
Апостол: После обеда, когда лучи солнца косо скользят по волнам, море начинает отливать золотом...
Варвар: Но вот Дак, видевший корабли собственными глазами!
Апостол: Простите этого бедного пахаря. У него слабое зрение, а правый глаз, тот совсем темен.
Все подходят к краю пропасти, исследуя морские дали.
Еллин (после паузы): Но ты же не станешь отрицать, что вершины запросили бухту и бухта дала добро? Была перекличка.
Апостол: Какая перекличка! Вой шакалов и больше ничего.
Скиф: Мы, по-твоему, не видели шакалов в своей жизни?!
Апостол: Во время брачных сходок у шакалов меняются голоса.
Еллин: Откуда у тебя такое знание?
Апостол: Из страны детства.
Еллин: Где прошло твое детство?
Апостол: В городе Тарсе. Среди ткачей, пиратов и горных шакалов.
Еллин: Ты смог бы чем-нибудь подтвердить свои слова?
Апостол: Конечно.
Сложив определенным образом ладони, издал некий вопль, похожий на тот, что доносился с гор. Ему тут же ответили — и вершины, и бухта. Глубокое уныние охватило поляну.
Дак: А скажи, добрый человек, кто тебе сказал про мои глаза?
Апостол: Сам страдая зрением, я, при встрече, смотрю, у кого какие глаза.
Дак: Но как ты догадался, что именно мой правый глаз темен?!..
Апостол: Ты постоянно поворачиваешь голову вправо; у тебя и плащ истерт на правом плече.
Дак: Одно слово — Апостол!
Скиф: Да еще рыжий.
Варвар: Рыжая голова — это предвестник пожара!
Апостол: Не надо обижать рыжих, которых Господь посеял довольно и среди иудеев, и среди еллинов, и в холодных краях варваров они, надо думать, водятся...
Дак: Как же! Я сам, в молодости, был немного рыжеват. А потому, преславный труженик, позволь тебя обнять и назвать своим братом.
Апостол: Ты братьев по волосам выбираешь?
Дак: По разумности, трудолюбию и вере.
Апостол: Тогда и я, ради душевности твоей, назову тебя своим братом, ибо кто душевен, тот и духовен.
Дак (разломав глиняную статуэтку на две половинки): Вот, возьми. Когда будешь за Дунаем, спроси слепого пахаря при одном буйволе, и тебя всякий направит в мой дом. Как преступишь порог, покажи свою половинку, и едва половинки сойдутся — мой дом, это твой дом.
Апостол: Да освятит Господь этот союз гостеприимства.
Дак (после взаимных лобызаний): А если мне случится побывать в твоих краях, как найти твой дом?
Апостол (после долгого раздумья, печально): Имя,данное мне от рождения, изменилось, родина моя далеко за морем.
Дак: Нехорошо оставлять своих.
Апостол: “И сказал Господь Аврааму: пойди из земли твоей, от родства твоего, из дома отца твоего, в землю, которую я укажу тебе”.
Дак: Звучит складно, но вникнуть не могу. Скажи мне то же, но моими словами.
Апостол: Святое Писание говорит — родню дает Господь, и Господь может ее отвергнуть.
Еллин: Из-за чего произошло отвержение?
Апостол: Долгий разговор.
Дак: Укороти, но скажи.
Апостол (после паузы): Так у нас полагают, что мир делится на иудеев и неиудеев. Поскольку иудеи, как известно, народ избранный Богом, то неиудеи, стало быть, не избранны и переступить порог нашего дома, восседать с нами за одним столом, не могут.
Дак: Почему?
Апостол: Считается, что они как бы нечисты, и, общаясь, они нас оскверняют. Тех, которые жили подолгу среди неиудеев, стали чураться. Обходили и меня. Ну, я и ушел от своих.
Еллин: Поступок достойный, но мудрости в нем нет.
Апостол: Отчего же?
Еллин: Уйдя от своих, ты никуда не пришел.
Апостол: Почему?
Еллин: Потому что мир может сближаться только до определенной точки, ибо, по природе своей, он разнороден и несовместим.
Апостол: Не так.
Еллин: А как?
Апостол: Мир гармоничен и един. Мир основан на предрасположенности человека к человеку. Посмотри, сколько нас тут на этой поляне, и все мы, хоть и такие разные, а получаем удовольствие от общения друг с другом. И, что самое главное, не мы собрались, нас привело сюда...
Еллин: Кто?
Апостол: Провидение.
Еллин: Каким образом?
Апостол: Через наши судьбы.
Женщина: Что есть судьба?
Апостол: Это Богом уготованный для каждого путь. Мы шли и шли, каждый по своей тропинке, пока не встретились сегодня на этой поляне. Уклоняться от уготованного тебе пути, уходить от судьбы грешно перед Богом и глупо перед людьми.
Дак: Но как можно строить жизнь, не возвращаясь! Вот распродадим товар, каждый вернется под свой кров, к своему очагу. А как же ты, без крова и очага? Один, в этих диких горах?
Апостол: Служитель неба никогда не бывает один. Со мной всегда, всюду и везде — мой Бог. Он моя Кровля и мой Очаг, мой Советчик и мой Защитник.
Дак: Так близок Он тебе?!
Апостол: Ближе, чем, вот, рукой дотянуться до тебя.
Дак: Если Бог к тебе так близок и так благоволит, выпросил бы у него что-нибудь для своего брата Дака.
Апостол: Имя твое уже посажено в моих молитвах.
Дак: И неужто? А что ты собираешься выпросить у Бога для меня?
Апостол: Мира и терпения.
Дак: Может, к этому как-то добавить, чтобы мне помогли из беды выбраться?
Апостол: Из какой беды?
Дак: Третий год свирепствует засуха. Сгорело всё.
Апостол: Положим не всё, раз ты тут стоишь.
Дак: Вот! Сколько видишь, столько и уродило.
Апостол: Разумно ли всё продавать? Чем прокормишь семью?
Дак: Пшеничный хлеб — слишком дорогое лакомство для нас. Продам пшеницу, а за вырученные деньги чечевицу куплю.
Апостол: Что ж, на чечевичном отваре можно перезимовать, и я не вижу такой уж большой беды.
Дак: Осень, вот, стоит сухая. Если земля уйдет под снег без влаги, пропадем. Четыре года засухи — это конец, могила.
Апостол: В трудные времена, чтобы выжить, надо упрочить мир вокруг своего дома. Вне мира жизни нет.
Дак: Мы с соседями, душа в душу.
Апостол: Не надо лукавить. Со Скифом вы постоянно в ссоре, что до Варвара...
Дак: Варвара я ценю и уважаю.
Апостол: Ценишь, уважаешь и ненавидишь.
Дак: Я, да чтобы ненавидел этого замечательного, очаровательного, задушевнейшего Варвара? (Подходит и обнимает его. Потом, смутившись, отходит.)
Апостол: Брат мой задунайский, помни, что я близок к Богу и когда мы беседуем, над нами витает Всевышний. А Он ненавидит ложь и может за каждое слово неправды покарать...
Дак (после паузы): Ну, если совсем уж по правде, то Варвара я остерегаюсь.
Апостол: Почему?
Дак: Коварен, жесток и бесчеловечен. Для него что вино, что моча, что кровь людская — лишь бы платили хорошо. Недаром говорят — встретишь Варвара утром, пропадет день; встретишь весной — год пропадет.
Апостол: Народ любит забавляться хлесткими словечками...
Дак: Причем тут хлесткие словечки, когда я из-за этого чудовища встать на ноги не могу!
Апостол: Почему не можешь?
Дак: Унижает на каждом шагу.
Апостол: Сегодня, вот, не унижал!..
Дак: Как не унижал! На рассвете, когда стало зябко, я подошел к его костру, так Варвар, едва завидя меня, тут же стал засыпать угли землей!
Еллин: Свидетельствую, Дак говорит правду.
Скиф: И мои глаза видели это его коварство.
Варвар: Видели, да не поняли.
Скиф: Чего мы не поняли?
Варвар: Подойдя к костру, Дак и не думал греться, а стал с подветренной стороны и вытянул нос, чтобы подышать винными парами.
Скиф: И ты пожалел для него винных паров?! Смерть Варвару!
Варвар: Будет тебе размахивать мечом, стоя на костылях. Я поспешил засыпать угли, потому что вино полагается довести до кипения, но не кипятить. Как только запахнет хмельным, угли тут же надо гасить, иначе пропадет добро.
Апостол: И ничего не пропадет, у кого хорошие соседи.
Варвар: Не знаю, как у других. У меня — одни мерзавцы.
Апостол: Но вот Дак, который не дал пропасть твоему добру! Обычно за это благодарят.
Варвар: Чем?
Апостол: Кто словами, кто подарком, у кого как. Не грех, если разопьете чашу мира.
Варвар: Если заплатит за вино, могу с ним выпить.
Апостол: Я что-то не понимаю... Дак удружил тебе, помогая спасти добро, и ты его же заставляешь купить вино, чтобы отблагодарить?! Это называется у тебя — чаша мира?
Варвар: В любом мире одна сторона заинтересована, другая не очень. Платит тот, кто заинтересован.
Апостол: И почему ты думаешь, что Дак больше заинтересован в мире?
Варвар: Потому что я хитрее, сильнее, богаче. Хочешь жить в мире со мной — плати. Так между королями, так между городами, так между людьми.
Еллин: Почему и между людьми должно быть так?
Варвар: Потому что жизнь — это вино, бабы, золото!
Апостол: Нет. Не так.
Варвар: А как?
Апостол: Жизнь — это великий дар небесный, который мы размениваем на пустяки, чтобы купить на них огорчения. Да простят нас небеса. (Молится.)
Финикиец: Как можно человеку общаться с небесами, когда мы тут, а небеса вон они где!
Апостол: Посредством Божьей Благодати.
Финикиец: Что есть это слово твое, Бла...
Варвар: Ты, раб ничтожный, как смеешь вступать в беседу мудрецов, не испросив на то моего разрешения!..
Финикиец: Да позволено будет и мне сказать слово.
Варвар: Говори.
Финикиец: Что есть это слово — Благода?!
Апостол (подумав): По моему разумению, Благодать — это луч надежды, пробивающийся сквозь черные тучи, в самый трудный день нашей жизни. А солнечный свет — это жизнь, это мир, это, наконец, любовь. И еще раз мир, и еще раз любовь.
Еллин: Зачем так много любви? Любовь — это не маслины, масла из них не выжмешь.
Апостол: Любви никогда не бывает слишком много. Всё, что есть прекрасного в этом мире, создано человеком в состоянии любви. Вне любви нет созидания, и, стало быть, нет жизни, ибо и сам человек есть плод любви.
Варвар: Почем ты знаешь, как я был зачат? А может, моя мать была изнасилована отцом, и на свет появился я?
Дак (обращаясь ко всем): Вот, скажите, можно ли с таким человеком жить в добрососедстве?
Скиф: Смерть Варвару!!
Еллин: Выслать на пустынный остров...
Апостол: Ни убивать, ни высылать не надо, а ты, брат мой задунайский, сделай вот что... Набери хворосту и разведи свой костер.
Дак: Какой в этом смысл?
Апостол: Смысл будет в том, что, как только ты его разведешь, уже не ты к нему на огонек, а он к твоему очагу попросится.
Варвар: Как же. Разбежался. У меня что, нет своего огня?!
Дак: Слышал, что он говорит?
Апостол: Не обращай внимания. Варвары любят болтать, но в здравом уме им не откажешь.
Дак: И если подойдет, отвести ему место?! После всего, что между нами было?
Апостол: Ты выделишь ему лучшее место. Ты искренне обрадуешься ему. И ты станешь мудрее. Человечнее его. Выше его.
Варвар: Что ты за глупости несешь! Как он может, при одном старом буйволе, быть выше меня, если у меня пять ослов и четыре верблюда в загоне. Кто из имеющих разум может поставить его выше меня?
Апостол: Бог.
Варвар: Он что, ничего не смыслит в человеческих делах, этот твой бог?
Апостол: Отчего же! Он очень хорошо разбирается, иначе не направил бы мои стопы сюда, не поставил бы меня между тобой и этим пахарем.
Варвар: И для чего он тебя так поставил?
Апостол: Чтобы ты не унижал, не обдирал, не душил его, ибо вы — братья.
Варвар (мучительно изучая соседа): Да, но... Я его не люблю.
Апостол: И все-таки вы оба — дети Всевышнего и, стало быть, духовные братья.
Варвар: Ну, а если мы братья, почему не можем стоять рядом? Почему твой бог непременно хочет ставить этого несчастного выше меня?
Апостол: Потому что брат мой Дак не просто разведет костер.
Варвар: Что он еще может? У него ни вина, ни котлов.
Апостол: Разве ты не слышал, как он целый день гудит жерновами?
Варвар: И что?
Апостол: У него достаточно муки, чтобы замесить тесто и испечь хлеба.
Варвар: Хлеба могут так возвысить человека?
Апостол: “Я есмь хлеб”, — сказал Господь. Замесив тесто и поставив его на горячие угли, мой брат Дак не просто испечет хлеба; он Господа приведет в нашу общину.
Варвар (Еллину): Что, хлеб и Бог — одно и то же?
Еллин: По крайней мере, из всех открытий человеческого разума, хлеб — единственное открытие, которое всегда и везде ведет к жизни, и только к жизни.
Скиф: У нас тоже хлеб почитают. Нету праздника, чтобы без выпечки.
Женщина: Обожаю праздники.
Дак: Я до праздников охоч как никто но, что если на рынке будет больше спроса на зерно, чем на готовые хлеба?
Апостол: Причем тут рынок?
Дак: Как причем? Для кого я их буду печь?
Апостол: Надо же, и мой брат Дак только о ней одной, о торговле...
Дак: Но что мне делать, если у меня восемь ртов в доме, а в поле засуха, сгорело всё...
Апостол: Если ты тут стоишь, немного, всё же, уродило...
Дак: Совсем мало.
Апостол: Но, все-таки, больше чем у соседей?
Дак: У соседей булыжники, и те обгорели.
Апостол: А возблагодарил ли ты Господа за то чудо, которое, что ни год, происходит на твоем поле?
Дак: Что, и за такую малость следует благодарить?
Апостол: Сказано — наблюдайте, чтобы хлебы Мои в жертву Мне приносимы были... А ты ничего не несешь. Третий год Бог спасает твою семью, и ты третий год не приносишь полагающуюся Ему десятую часть.
Дак: Но мало, брат мой, посмотри, как мало всего у меня...
Апостол: Жертвовать, это и значит оторвать от себя часть того, в чем ты сам имеешь нужду. И чем труднее оторвать, тем обильнее возблагодарит тебя Господь.
Дак: Но тут, это самое... ни храма, ни амвона, ни стола, чтобы возложить хлебоприношение...
Апостол: Горы и голубой купол неба — это удивительнейший храм, самим Господом созданный...
Дак: А как быть с тем, что, вот, амвона нет...
Апостол: Скала — это несокрушимый амвон, и всё, что оттуда будет сказано, — на века!
Дак: А стол для жертвоприношений где возьмем?
Апостол: Покроем это округлое возвышение травой, цветами.
Дак: Это может получиться красиво, но у нас священнослужителя нет. Кто, ради меня, поднимется на скалу и воззовет к Господу?
Апостол: Я поднимусь.
Дак: И воззовешь?
Апостол: Воззову.
Дак: Думаешь, спустится? Возьмет?
Апостол: Возьмет сколько возьмет.
Дак: А с оставшимися что будем делать?
Апостол: Угостим братьев, помолившихся и воспевших вместе с нами.
Дак: Но... им же платить нечем...
Апостол: Брат мой задунайский, принесенное Господу в дар — это уже не твое, а Господне!
Дак: Как бы не прогадать. Я такой нехитрый, сколько раз оказывался в дураках...
Апостол: В дураках ты никак не можешь оказаться, ибо Господь помнит все добрые дела и тех, кто их сотворил.
Дак: Что я для твоего Господа, чтобы он меня помнил!
Апостол: Ты Его сын, как и я. Потому мы и братья.
Дак: А если так, между нами... как брат брату... На что я мог бы рассчитывать?
Апостол: Для начала, думаю, на хорошие, плодородные дожди...
Дак: И — всё! Большего не надо. Разве что после тех бесконечных осенних дождей — раннюю, снежную зиму, так чтобы снега до самой весны простояли...
Апостол: Отцы знают нужды своих детей еще до того, как узнают о них сами дети...
Дак (принимаясь за дело): Ну, жена, переплавляемся на другой берег!
Кифара умолкла. Наступившую тишину расколол долгий, протяжный, разбойничий свист. Бухта ответила. В горах подтвердили.
Варвар: Надо драпать. Возвращаются головорезы.
Еллин: Убить не убьют, но ограбят.
Женщина: А что если отвлечь их танцами?..
Варвар: Какие танцы, куколка! Всмотрись в эту пропасть.
Женщина: Я давно в нее всматриваюсь.
Варвар: И что ты там видишь?
Женщина: Что-то белеет на самом дне.
Еллин: Там лежат кости тех, что хотели отвлечь бандитов танцами.
Скиф: Можете положиться на мой меч.
Варвар: Что толку в мече, если воин на костылях?
Дак: Но мне-то, мне-то как быть?
Апостол: Размешивай тесто и не паникуй. Волнение передается, и хлеба не всходят.
Дак: Это так, но нагрянут бандиты, а я весь в муке. Как окажу им достойное сопротивление?
Апостол: Когда руки раскатывают хлеба Благодарения, ушам не пристало слушать всякую дребедень.
Дак: Причем тут дребедень, когда пересвист кругом, банда банде сигналы подает!!!
Апостол: Банды днем не пересвистываются.
Еллин: Кто же, по-твоему, свистел?
Апостол: Пастухи перегоняют отары.
Варвар: Где они, пастухи-то?
Апостол: Вон, по откосу, отара спускается. По соседнему склону поднимается стало коз.
Еллин: Откуда тебе известны повадки разбойников?
Апостол: Я же сказал, что родился и вырос в Тарсе, городе ткачей, ученых и разбойников.
Финикиец: Да позволено мне будет спросить.
Варвар: Спрашивай.
Финикиец: Собиратель камней, кто ты есть? С какого родства происходишь?
Апостол: Я — иудей.
Финикиец: Хороший иудей?
Апостол: Хороший.
Финикиец: Но ты не можешь быть хорошим иудеем, если твоя родина по ту сторону моря, а ты по эту.
Апостол: Я иудей по рождению, по вере — Апостол Иисуса Христа.
Финикиец: И это значит — что?
Апостол: Это значит то, что для христианина истинная родина не столько на земле, сколько на небесах.
Финикиец: Оставшись без родины, люди выживают?
Апостол: Без земной выживают, без небесной — нет.
Финикиец: А что есть для тебя жизнь?
Апостол: Жизнь есть счастье непрерывного общения с Богом. С моим Создателем. С моим Отцом. Когда я чувствую Его Дух, я полон сил, находчив, умен, решителен, удачлив. Другими словами, я такой, как в свои лучшие дни, и другого мне не надо. Когда же Всевышний отринет лицо от меня — печаль, пустыня, одиночество. Конец всему. Конец всего.
Финикиец: А что делать тому, кто вне родины существовать не может?
Апостол: Искать Бога.
Финикиец: Для чего?
Апостол: Чтобы иметь долю не только на земле, но и на небесах.
Финикиец: Разве это разные вещи?
Апостол: Конечно. Никогда не надо путать земное с небесным.
Финикиец: Что есть одно, что есть другое?
Апостол: Посмотри на эти росточки.
Дак: Можжевельник. Ягода кислая, но полезная.
Апостол: Кто спорит, что этому кустику жилось бы свободнее, вольготнее где-нибудь на опушке леса, среди своих. Там и хорошей землицы полно, там птицы, дожди, близкая и дальняя родня. Судьба, однако, закинула его в расщелину этой скалы.
Женщина: Не приведи Господь!!
Апостол: Теперь, если бы этот кустик отдавался тоске по родному лесу, давно усох бы. Инстинкт выживания заставляет его всем своим существом, всей своей болью тянуться к свету, ибо в этом жизнь. Свет — это и есть наша небесная родина.
Финикиец: Я, конечно, ниже всех вас, будучи рабом, но я все-таки не куст можжевельника.
Апостол: Дорогой мой брат, и ты, и этот кустик — творение рук Господних. У вас один Создатель. Одним светом питаетесь, одним солнцем прогреваетесь, и временами от дерева к человеку ближе, чем от человека к человеку.
Скиф: Мерзавец! Он владеет тайнами слов. Волнует и мучает так, что сил моих больше нет!
Дак: А мне, вот, от его слов светло и хорошо, только мне нужна женщина.
Скиф: Ты же сказал, что в год засухи у тебя ничего такого...
Дак: Я не в том смысле! Хлеба не округляются. Нужны женские руки.
Апостол: Вон же они рядом с тобой — молодые, ловкие, крепкие руки.
Женщина: Если вам нужна кухарка, сбегайте на городскую площадь, их там полно.
Апостол: Твои руки еще не касались теста?
Женщина: Может, я его когда и месила, но теперь это не мое дело.
Апостол: Твое дело есть что?
Женщина: Пасти мужские страсти.
Еллин: Это — ремесло такое?
Женщина: Наука.
Еллин: И ты владеешь этой наукой?
Женщина: В совершенстве. Я могу, возбуждая мужей, натравить их друг на друга, довести их до помутнения разума, могу вывести их в лес и погнать нагишом, как стадо баранов...
Апостол: Господи, отними у нее дар речи, ибо эта сорока сама не ведает, что несет!!
Женщина: Что он сказал? Как он меня обозвал?!
Дак: Дочка, не трать попусту время. Иди, помоги мне.
Женщина: Какая я тебе дочка? Посмотри на себя, мужлан несчастный, а потом посмотри на меня. Даже будучи одноглазым, можно заметить, что пред тобой стоит царская дочь, что в моих жилах течет голубая кровь!!
Варвар: Эта курица рехнулась.
Женщина: Как ты смеешь, свиное рыло...
Апостол (примирительно): Конечно, она царская дочь, в том смысле, что Бог есть царь Вселенной и всяк рожденный волею Отца принадлежит к царскому роду...
Женщина (Варвару): Слышал, что эти златые уста изрекли?
Апостол: Что до голубой крови, то ты как раз и есть дочь одной из тех кухарок, что стоят на площади в ожидании заработка.
Женщина: Врешь, карлик!
Апостол: Отец твой, рыбак, пропал в море. Вас осталось много детей, кормить было нечем, и когда ты в двенадцать лет расцвела на удивление, мать продала тебя в храм Любви за три меры пшеницы.
Женщина: Это сплетни наших старых шлюх, которые завидовали тому, что я была королевой храма.
Варвар: Если ты была королевой, почему тебя изгнали?
Женщина: Нарушала час молитвы.
Еллин: Чем?
Женщина: Танцами.
Еллин: Что же ты, молилась и танцевала в одно и то же время?
Женщина: Не знаю почему, но молитвы веселили меня, и потому во время молитв у меня начинались всевозможные телодвижения. Меня поругивали, на меня шикали со всех сторон. Я старалась изо всех сил усмирять себя, но даже когда я стояла неподвижно и уста произносили молитву, все догадывались, что внутри себя я продолжаю танцевать. Хранительница, ради спокойствия, попросила уйти в мир, оттанцевать свое.
Апостол: Жено, подойди ко мне.
Женщина: Для чего?
Апостол: Надо поговорить.
Женщина: Мы до сих пор что делали?
Апостол: Примеривались. Приценивались. Принюхивались. Теперь время поговорить.
Женщина (сделав несколько шагов): Ближе не могу.
Апостол: Почему?
Женщина: Ты некрасив и дурно пахнешь.
Апостол: Я, конечно, перепотел. Собирание камней — тяжелая работа. А ты прикрой нос платочком, отведи глаза в сторону и всё же подойди, потому что правду, которую я тебе открою, она великая, горькая, святая правда.
Женщина: Ну, говори.
Апостол: Я как-то сознался, что волнуешь меня, но не сказал чем.
Женщина: Известно чем.
Апостол: Нет, эти твои округлости меня не трогают. Всё, что прилепляется телесами, на том же уровне и разлепляется.
Женщина: Чем другим я могла тебя взять?
Апостол: Голосом.
Женщина: Голосом? Но, я... голосом не беру...
Апостол: Конечно, ты голосом не берешь, испортив его вином и сплетнями, привив ему ту распущенную хрипоту, которая так ценится в вашем храме. Но, за хриплой глухотой, иной раз, нет-нет да и мелькнут — воистину божественные переливы.
Женщина: Это в моем-то голосе божественные переливы?!
Апостол: Да разве ты сама не замечала, когда ангелы начинали петь твоим голосом, не перехватывало дух от высоты, не содрогалось всё в тебе от тех божественных далей?..
Женщина (подошла и долго вглядывалась в его лицо, точно видела впервые): По правде говоря, танцы — это придурь молодости, но счастлива я бываю только когда пою. Что делать, если мое пение отвергают?
Апостол: У лежащего в яме колокола нету голоса, потому что медь скована земной немотой. Но если тот колокол оторвать от земли, очистить, приблизить к небесам, появятся и глубина, и объем, и купольный перекат.
Женщина (встав на колени): Господин мой, помоги этому чуду свершиться, и я буду твоей верной рабыней до конца дней моих.
Апостол (возложив ей руку на голову): Помолимся, и произойдет.
Еллин: Зачем берешься за невозможное?
Апостол: Почему думаешь что это невозможно?
Еллин: Если женщина уже в зрелом возрасте, а голос ее всё еще скован земной немотой, кто может вернуть его к жизни?
Апостол: Бог.
Еллин: Каким образом?
Апостол: Чудом любви. Если, конечно, этой женщине когда-нибудь дано будет познать это великое, святое чувство...
Женщина: Ты, рыжее чучело, будешь мне рассказывать про любовь? Мне, королеве храма Сладострастии?!
Апостол: Не говори мне больше про храм Сладострастии. Все знают, какие безумства там творятся. Но в этом не только твоя вина. За свою жизнь ты прошла через столько унижений, что превратилась в красивого зверька, презирающего всё и вся. В глубине души ты никого, даже свою родную мать, не почитаешь...
Женщина: Мать мою не трогай. Она шлюха и мерзавка.
Дак: Как можно о своей родной, единственной?..
Варвар: А почему нельзя, если мать действительно мерзавка...
Апостол: Даже если на ней грех, разумная дочь должна каждый день, утром и вечером, просить Бога, чтобы Он отпустил тот грех матери, даровавшей ей жизнь...
Женщина (вопит): Как мне просить Бога за женщину, которая бросила двенадцатилетнего ребенка...
Апостол: Дочь моя, один из главных заветов Господа нашего — чти родителей, свою мать и своего отца. Не смей их судить, не смей плохо думать о них.
Женщина (в слезах): Но как же мне, если меня, в двенадцать лет...
Апостол: А ты думала, каково было ей самой расстаться с тобою? Ты была самым умным, самым красивым ребенком в ее доме. Без тебя она как бы осиротела. Часто по ночам плакала, а по праздникам приходила к ступенькам храма, чтобы издали любоваться своей дочерью.
Женщина: Не у ступенек, а там, за оградой, она стояла.
Апостол: Ты ее видела?
Женщина: И не раз.
Апостол: Подходила к ней?! Улыбнулась хотя бы издали?
Женщина: Я не могла ей простить...
Апостол: Теперь, уже несколько лет, она не приходит, и ты знаешь почему.
Женщина: Знаю.
Апостол: И всё еще не можешь простить?
Женщина: Да, но, если ее уже нет, как это сделать?
Апостол: Испеки в ее память хлеба Благодарения.
Женщина: Боюсь, не сумею. Хлеб я пекла не раз, но хлеба Благодарения — никогда.
Апостол: Я тебя научу.
Женщина: Ты знаешь как?!
Апостол: Знаю.
Женщина: Ну, тогда научи.
Апостол (после долгой паузы): У тебя четыре сестры. И не все такие прехорошенькие...
Женщина: Они попросту дурнушки.
Апостол: Но они рукасты, домовиты, хорошие хозяйки...
Женщина: Что им еще остается!
Апостол: Не принижай своих сестер, ибо, чтобы испечь хлеба Благодарения, тебе придется представить себе, что ты одна из них.
Женщина: Ну?..
Апостол: А теперь вообрази, что ты — старшая. Родителей нет, в доме холодно, кормить младших нечем, и ты пошла на площадь, стала в один ряд с кухарками...
Женщина: Ну?..
Апостол: И еще вообрази, что сегодня не этот Варвар, а мы наняли тебя, чтобы испечь хлеба Благодарения.
Женщина: Ну?..
Апостол: Ну и подойди к огню, возьми тесто в руки. Вспомни хватку матери, сноровку своих сестер; пой те печальные песни, которые поют кухарки перед горячей печкой, вспоминая свою угасшую родню.
Женщина (подходит к тесту): И... что будет?
Апостол: Вместе с песнями печали, вместе с творением хлебов Благодарения душа твоя, озаренная светом Любви, выберется на проcтop веры. И голос твой, не нынешний, а тот, что дарован тебе Господом, скинет с себя дремоту тяжких прегрешений, расправит крылья, и, может быть, то самое чудо и произойдет...
Женщина: Нет.
Апостол: Что — нет?
Женщина: Я не буду вам кухарить. (Орет.) Человек не должен делать того, чего не любят делать его руки!!
Тяжело вздохнув, Апостол восходит на скалу. Долго и терпеливо держит в раскинутых руках голубой купол неба. “Вам, Коринфянам! Благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет со всеми нами”. Заволновались земные глубины, и замерла в оцепенении греховная ярмарка. Женщина тихо, виновато подошла к костру и принялась кухарить. Округляя хлеба, запела, потом, спохватившись, смутилась, умолкла. (Про себя.) “Что этот рыжий со мной делает, что он со мной делает!!!”
(Вдруг, увидев Скифа.) Чего стоишь? Чего зубы скалишь?
Скиф: Любуюсь. Красавица. Жизнь готов отдать за один поцелуй.
Женщина: Целоваться охота? А почему не вопиешь — смерть ему!!
Скиф: Кому?
Женщина: Да этому мучителю моему.
Скиф: Зачем его убивать?
Женщина: Как — зачем? Он же твою богиню низвергает, он ее прямо в пыль...
Скиф: Но, он же с тебя одежды не снимает, он тебя не развенчивает...
Женщина: Как не развенчивает, если он королеву храма Сладострастии превращает в кухарку!
Скиф (подумав): Женщина должна уметь кормить, иначе у нее не будет ни дома, ни семьи.
Финикиец: О, Картагена, моя горькая Картагена...
Варвар: Хорошую ярмарку превращают в домашнюю кухню. Дай сюда кифару. Слушай, как надо создавать соответствующее настроение. Ах вчера, вчера, вчера мы всю ночку... Почему не танцуешь?
Женщина: Ушла от тебя.
Варвар: Как ушла? Куда?
Женщина: К нему.
Варвар: Но, нанял тебя я!
Апостол (Женщине): Сколько он тебе дал задатка?
Женщина (сложив три пальца): Вот что он мне дал.
Апостол: Верни ему полученный задаток, и дело с концом.
Женщина (Варвару): Вот. Держи.
Апостол: Сдачи не надо. И не приставай больше к ней. Она занята.
Возвращается к своему строению. Варвар, подняв камень, подошел сзади, прицеливаясь.
Варвар: А ты не думал, рыжий, что я могу тебя убить?
Апостол: Меня уже столько раз убивали, что я привык умирать каждый день.
Варвар: Давай поговорим, как муж с мужем.
Апостол: Увы. Всё. Время разговоров кончилось, настал час молитвы.
И снова восходит на скалу. Преклонив колени, слился со скалой, они стали единой каменной громадой. Поляна замерла.