"Пророк с Луны, Ангел с Венеры. Новые земли" - читать интересную книгу автора (Форт Чарльз)

12

Мы стараемся думать независимо. Допустим, что не расстояние разделяет звезды, коль скоро случаются резкие изменения расстояния между звездами, и это наводит на мысль, что звезды не разделены огромными расстояниями и не так уж далеки от этой Земли, иначе они были бы гораздо более обособлены; и что эта Земля не движется по орбите, иначе звезды каждого времени года выглядели бы независимо, а не вращались бы как единое целое; к тому же, если эта Земля относительно близка к звездам, если многочисленные перемены в величине и появления и исчезновения наблюдаются на звездном расстоянии и если звезды, вращаясь, не кружатся беспорядочно, как светящиеся снежные хлопья, и если не получается выдумать какого-нибудь взаимного отталкивания, тем более что звезды частенько сливаются друг с другом, то все это — постоянная сферическая оболочка, или скорлупа, и звезды — точки на ней.

Так многие идеи из предыдущей главы подводят к другим или ко всем остальным. Однако мы стараемся мыслить независимо. Конечно, мы сознаем, что так называемое различие между индуктивным и дедуктивным мышлением — ложная граница; тем не менее нам представляется, что дедукция, громоздящаяся на дедукции, — всего лишь произведение архитектуры, а мы в этой книге слишком много сил потратили, чтобы поставить архитектуру на место. Мы вовсе не хотим сказать, что в астрономии, или в новой астрономии, не должно быть архитектуры или математики, как в биологии не место поэзии, а в физиологии — химии, но что «чистая» архитектура или «чистая» математика, биология, химия имеют каждая собственную область применения, хотя все они неразрывно связаны со всеми прочими аспектами бытия. Так что, разумеется, то самое, против чего мы возражаем в крайнем его проявлении, в какой-то степени существенно и для нас, и в каждой индукции есть долядедукции, и мы не настолько бесчувственны, чтобы не восхититься изяществом сводов нашего сооружения. Мы возражаем не против аспектов, а против излишеств и вторжения в чужие области.

Эта первая часть нашей работы рассматривает то, что мы считаем новой астрономией, и здесь мы хотим показать, что не питаем ненависти к математике, если только ей не придают слишком большого значения и применяют к месту, так что скажем, что все вышерассмотренные идеи имеют для нас примерно пятипроцентную вероятность. Далее следует гораздо более смелая попытка независимого мышления, во второй части нашей работы, рассматривающей феномены настолько отличающиеся, что если первую часть своих изысканий мы назвали «новоастрономической», то для обозначения темы второй части придется изобрести новый термин, и слово «супергеография» кажется нам наиболее подходящим. Если в этих двух предметах наши, хотя бы временные, выводы окажутся одинаковыми, мы сочтем это впечатляющим признаком, вопреки своему циничному отношению к «согласованности».

Новая астрономия:

Эта якобы Солнечная система — как заключенный в яйцо организм, отгороженный скорлупой от внешнего света и жизни; эта неподвижная Земля в центре — его ядро; вокруг вращается скорлупа, и звезды в ней — поры или функциональные каналы, через которые впрыскивается вещество — говорят, «метеоритное», но возможно электрическое; а туманности в нем — полупрозрачные заплаты, и многочисленные темные области — непрозрачная структурированная материя — и до звезд не триллионы и даже не миллионы миль — и пропорционально уменьшаются все внутренние расстояния, так что до планет уже не миллионы и даже не сотни тысяч миль.

Мы понимаем изменчивость звезд и туманностей в терминах переливов наружного света по вращающейся скорлупе и мимолетных попаданий его в пропускающие свет места и отверстия. Мы принимаем, что все сущее подвержено ритмическим изменениям, так что если звезды — поры в веществе, то все целое должно быть подвержено некоторым изменениям с разной периодичностью для разных частей. В самой твердой субстанции могут образовываться локальные завихрения, и потому звезды, или поры, могут вращаться относительно другдруга, однако мы склонны думать, что если у некой звезды обнаруживаем светящийся спутник, то это — отражение света, проходящего сквозь каналы в веществе оболочки, перебегающего на небольшое расстояние из-за мелких неустойчивостей среды. Так что могут обнаружиться и иные смещения различной величины, новые отверстия открываются, а другие закрываются в субстанции, каковая не может быть абсолютно твердой. Так что «собственное движение» можно объяснить, хотя сам я предпочитаю думать о таких звездах, как «звезды Грумбриджа и Барнарда 1830 года», что это — планеты-беглянки; а также что некоторые кометы, в частности, бесхвостые кометы, которые иногда затмевают звезды, так что очевидно, что это не просто облачка сильно разреженной материи, — тоже планеты, и правоверные не признают их планетами из-за их эксцентричности и удаленности от эклиптики, хотя многие малые планеты в большой степени разделяют эти два недостатка. Если некоторые из этих тел оказываются планетами, отклонения в их поведении сочетаются с отклонениями в поведении спутников Юпитера.

Я предполагаю, что сочетание доктрин Птоломея и Тихо Браге хорошо согласуется со всеми рассмотренными феноменами, а также с планетарным движением, которое мы не имели возможности внимательно рассмотреть, — что Солнце, увлекая за собой Меркурий и Венеру, вращается на расстоянии несколько тысяч миль или несколько десятков тысяч миль, по восходящей и нисходящей спирали вокруг этой практически, но не абсолютно неподвижной Земли, каковая, согласно новейшим исследованиям, более напоминает волчок, чем шар; Луна в нескольких тысячах миль вращается вокруг этого ядра, а внешние планеты не только вращаются вокруг всей этой центральной системы, но также приближаются и удаляются от нее, описывая петли, и кроме того, расположены, как и видится глазу, смехотворно близко с точки зрения господствующего учения.

Так можно объяснить все небесные феномены. Но Коперник объяснил их все одним способом, Птоломей — другим, а Тихо Браге — третьим. Вероятно, есть и другие возможные объяснения. Имея дело с удаленным предметом, одна школа мудрецов может доказывать, что это дерево, другая — положительно опознать его как дом, а еще одна на высшем уровне анализа определит, что это облако, или буйвол, или герань, однако в этом случае их методикой можно восхищаться, но доверять ей не стоит. В самом сердце нашей оппозиции и в самом сердце наших идей кроется фатальная обреченность, поскольку ни одно рассуждение, логика или объяснение не сравнятся с иллюзией в тщеславии общего убеждения. Существует лишь процесс соотнесения, или систематизации, или организации вокруг чего-то, произвольно выбранного как основание, или как господствующая доктрина, или как основное допущение — процесс ассимиляции в нечто иное, согласования с чем-то иным или интерпретация в терминах чего-то иного, чье гипотетическое основание само по себе не окончательно, но было первоначально ассимилировано с чем-то еще.

Я обобщаю результаты любых исследований любых законов или доминирующих мыслей, научных, философских или богословских: при любом исследовании мы находим, что движение происходит по линии наименьшего сопротивления.

Движение по линии наименьшего сопротивления.

Но как определить, где наименьшее сопротивление?

Там, куда направлено движение.

Если ничто не может быть положительно выделено из чего-то другого, то невозможна никакая позитивная логика, представляющая собой попытку позитивного выделения. Рассмотрим популярное «основание», что Капитал есть тирания и всегда в корне порочен, и что Труд чист и идеален. Но чей-то труд представляет собой его капитал, а не работающий капитал никоим образом не вовлечен в этот конфликт.

Тем не менее мы теперь отказываемся от высказанного выше подозрения, что все наше бытие — прокаженный небес, загнанный в дальний угол пространства и изолированный, как предполагают астрономы, потому что иные небесные образы бытия бегут от заразы…

И если оно отгорожено скорлупой от внешнего света и жизни, то лишь по той же причине, по какой оказываются заключенными в скорлупу формы жизни, существующие в нем, — что оно представляет собой сверхзародыш.

Сумрак ночи, и жизни, и мысли — сумрак лона. Темнота, окружающая нерожденного, прорезаемая полусветом крошечного солнца, которое не есть свет, а лишь уменьшение темноты.

Тогда мы представляем себе организм, который не нуждается ни в каком основании, и не нуждается ни в какой окончательности, и не требует особого руководства для какой-либо из своих частей, поскольку развитие каждой части предопределено целым. Следственно, наша желчность пройдет со временем, и наши невежливые выходки можно оставить без внимания, признавая, что всякая система мысли не имеет основания в себе, и, разумеется, не окончательна, и непременно несет в себе элементы того, что рано или поздно разрушит ее, — эти прочные на вид положения, которые с развитием зародыша проходят, как призраки, сменяясь другими фазами роста.

И тогда всякий, ищущий основания, окажется в безнадежном положении, находя вместо основы все новые вопросы. В наших поисках не станем отказываться и ни от каких приемлемых находок. Пусть они указывают, что Земля движется вокруг Солнца. Столь же надежно они указывают, что Солнце движется вокруг Земли. Чем определяется, что именно будет принято правоверными, которым гипноз мешает увидеть другие возможности? Сами мы полагаем, что развитие представляет собой серию реакций на последовательно сменяющие друг друга доминанты. Пусть доминанта некой эпохи требует признавать, что Земля удалена от всего и одинока: кеплеризм поддержит ее; пусть доминанта изменится в духе экспансии, невозможной при такой удаленности и изолированности: кеплеризм поддержит и новую доминанту или не будет ей слишком противоречить. Такова суть процесса роста зародыша, что некоторые субстанции протоплазмы проявляются по-разному на разных стадиях.

Но я не считаю, что все факты столь податливы. Попадаются и такие, которые не удается совместить с предыдущей доктриной. Они могут не оказывать влияния на произвольно выбранную систему мысли или систему подсознательных убеждений в эпоху их доминирования — ими просто пренебрегают.

Мы переходим к перечислению зрелищ и звуков, относительно которых все вышесказанное было всего лишь введением. Для них не существует общепринятых объяснений, их не удается уныло втиснуть в систему Наши факты — зарницы эпохи, приближающейся с раскатами грома. Они содрогаются от поступи далеких космических армий. В небе уже нарисовались видения, предвещающие новые восторги, нарушающие наше наскучившее, пережившее себя отшельничество.

Мы собираем факты. Увы, нам не устоять перед искушением порассуждать и теоретизировать. Да смилуется суперэмбриология над нашими собственными силлогизмами. Мы считаем себя вправе по меньшей мере на 13 страниц глупейших и вопиющих ошибок. После этого нам придется объясняться.