"Двойной оскал" - читать интересную книгу автора (Федотов Дмитрий Станиславович)

Часть первая. Она возвращается

Глава 1

Это была странная улица. Дома здесь стояли только по одну сторону сплошной стеной безо всяких промежутков, сливаясь в какого-то чудовищного искореженного червя, застывшего в вечной судороге камня. По другую же сторону узкой выщербленной мостовой земля уходила в никуда. Не было ни обрыва, ни тумана, ни даже пустого пространства. Ни одно окно не светилось в черно-бурой каменной туше, фонарей на улице тоже не было, но свет — тусклый, лилово-желтый — заполнял, казалось, весь свободный от домов объем.

Я шел по твердо-текучей мостовой, стараясь не приближаться к телу «каменного червя», от которого ощутимо исходили волны ледяного холода. И это тоже было странно — при полном безветрии. И еще полное отсутствие людей…

«Червь» неожиданно отвернул от светящегося ничто и влился во вполне нормальную улицу с тротуарами и проезжей частью. И я наконец-то увидел людей. Они двигались по улице, каждый по своим делам, по одиночке и парами, заходили в распахнутые стеклянные двери магазинов, подходили к топтавшимся тут же лотошникам, курили, разговаривали, но… до меня не долетало ни единого звука! Немое кино.

Но жуть заключалась не в этом. То один, то другой из прохожих вдруг останавливался, тело его буквально скрючивало непонятной судорогой, и оно мгновенно распадалось на две фигуры — золотистую и черно-фиолетовую. В руках у них появлялись клинки, и начиналась молчаливая и беззвучная сеча. Золотистые неизменно оказывались вооружены длинными и тонкими, похожими на шпаги клинками, а черно-фиолетовые — двумя кривыми и широкими ятаганами.

Когда один побеждал другого, последний мгновенно растворялся в окружающем лиловом сиянии, а победитель тут же снова становился внешне обычным человеком и продолжал прерванное занятие, как ни в чем не бывало. И самое ужасное, что черные почти всегда одерживали верх!

Это было плохо, это было несправедливо. Я чувствовал это, но не мог понять, почему так происходит. Я лишь точно знал, что мне необходимо быстрее найти, настигнуть кого-то — кого? — иначе этот кошмар никогда не кончится. Но и просто наблюдать за происходящим вокруг я не мог. Не имел права!

Я двинулся вперед, — как я почему-то знал, к центру города, — и тут из ближайшего ко мне дома выскочил растрепанный полный мужчина в цивильном костюме, замер посреди мостовой, потом тело его знакомо свело судорогой страдания, и он мгновенно распался на две фигуры — золотистую и черно-фиолетовую. В руках у них появились все те же, что и у других, клинки, и началась стремительная и по-прежнему бесшумная дуэль.

Это было мрачное и в то же время захватывающее зрелище. Но светлая ипостась оказалась явно слабее темной. И когда оба черных ятагана уже готовы были вонзиться в золотистое тело, я не выдержал, выбросил вперед правую руку, одновременно сжав в кулак левую, и поток розового пламени, сорвавшийся с пальцев, накрыл светлую фигуру. Через мгновение ятаганы коснулись трепещущей завесы, и тут же темная фигура растворилась в окружающем лилово-желтом свечении. А светлая половина вновь обрела человеческую плоть. И мужчина, уже спокойный, пригладил волосы, одернул пиджак и прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания.

Я вздохнул и снова двинулся вдоль улицы, и снова не удержался, увидев, как схватился сам с собой аккуратный мальчик в больших очках со скрипичным футляром в руках. А потом была беременная молодая женщина с годовалым малышом в коляске, а потом еще и еще…

И с каждым разом воздух вокруг меня становился чуть плотнее, и двигаться было все труднее, и розовое пламя животворной Чи бледнело на глазах. Я понял, что долго не протяну, ускорил шаг, стараясь не смотреть по сторонам, где продолжалось безумие распада, повернул за угол и неожиданно вышел на площадь. Посреди нее возвышался смутно знакомый, серый четырехгранный постамент с такой же блеклой, низкорослой и лысой статуей наверху, нелепо вытянувшей куда-то вперед и вверх правую руку в непонятном призыве. А рядом с памятником четко вырисовывалась стройная фигурка в черном плаще с капюшоном, скрывавшим лицо владелицы.

Она?..

Я максимально ускорил шаг, но когда до нее оставалось с десяток метров, черная женщина вдруг подняла обе руки перед собой, между ладонями ее вспыхнул красно-фиолетовый шар и рванулся мне навстречу, превращаясь в волнистую ленту. Я инстинктивно укрылся за ставшим уже полупрозрачным радужным овоидом волевой защиты, но понял, что долго не выстою, когда зловещая лента ударила в самый центр его — в Анахату, сердечную чакру. Это было классическое энергоинформационное нападение, какое обычно применяют колдуны и маги.

Кто же ты?!..

В следующий миг, словно услышав мой мысленный возглас, черная женщина откинула капюшон, и я замер от неожиданности. Это была она, Нурия Саликбекова, черный мадхъя — мой рок и мое проклятие!

И она рассмеялась мне в лицо радостно и весело, и поманила к себе обеими руками, и от этого простого, человеческого жеста на меня вдруг навалилась неимоверная, неподъемная тяжесть. Я буквально ощутил, как продавливается и покрывается трещинами разрывов защитный кокон воли. Голова раскалывалась болью от чудовищного давления чужого сознания, слабость пополам с тошнотой волнами прокатывалась по телу снизу вверх, в глазах поплыли черные круги, и тут я услышал ее голос:

— Здравствуй, Идущий! Наконец-то я дождалась. Мне очень не хватало тебя все эти годы, но теперь мы будем вместе. Отныне и навсегда!..

Гора на моих плечах снова стала набирать вес, ноги подогнулись, и я упал на колени. Но в тот же самый миг откуда-то сверху на меня хлынул бесшумный поток дивного золотисто-алого света, который буквально смыл беспощадную тяжесть чужой воли, одновременно пропитывая и наполняя тело и душу живительной силой и мощью. Я легко вскочил на ноги, оттолкнулся и стал медленно и плавно всплывать в этом чудесном потоке навстречу невидимому спасителю. В последнюю секунду, оглянувшись, я разглядел сквозь струящуюся завесу искаженное злобой и отчаянием прекрасное лицо чудовища и… проснулся!

Какое-то время я просто бездумно лежал, отдыхая от пережитого стресса и почти с нежностью слушая ровное тихое посапывание Лены, удобно устроившейся на моем плече. Электронная «сова» на стене высвечивала глазами цифры — 5:45 — Час Гиены или время «третьих петухов», когда вся разгулявшаяся за ночь нечисть с тоскливым воем и шипением уползает обратно в свои норы до следующей полуночи — Часа Нетопыря. Но то — нечисть, а на черного мадхъя сии неписаные законы ни коим образом не действуют, даже наоборот, при желании он сам может их писать и переписывать. Это вполне ему под силу, в пределах нашего континуума…

Черт! Откуда это в меня полезло?! Неужели опять началось?! О, Господи, только не это!.. Ведь больше полугода прошло…

Тогда нам казалось, что удалось прекратить цепную реакцию распада социума. Мы собрали достаточно большое число инициированных мадхъя людей, и помощь пришла неожиданно из Ассоциации Ведовства и Целительства в лице ученицы «серого» мага Андрея Венедиктовича Золотарева — Ксении Меньшиковой. Вдвоем с ней мы сумели «нащупать» резонансную частоту процесса распада личности и погасить ее, используя энергию эгрегора — коллективного биоинформационного поля собранной группы. Но Нурия снова уклонилась от силового контакта и исчезла.

Время шло, постепенно в памяти события тех зловещих дней изрядно потускнели, хотя и не стерлись вовсе. Но сознание человека обладает одной замечательной способностью: в целях самосохранения оно превращает любое негативное явление в некое условно-фантастическое или сказочное, как бы берет его в кавычки и начинает с ним играть, постепенно добавляя к нему различные позитивные детали. В итоге то, что было плохим, становится, если и не хорошим, но уж заведомо нейтральным и незначимым для последующих событий. Так произошло и со мной.

Конечно, я помнил Ирину, помнил ее голос, руки, взгляд, потоки розового пламени — жизненной энергии Чи, которую она щедро отдавала мне, спасая от страшной болезни, и последнюю нашу с ней ночь… Но вот того сильнейшего чувства, даже не любви, — единства душ — более не было. Осталась только безмерная благодарность и ощущение теплого прикосновения каждый раз, когда память возвращалась к тем дням.

А потом появилась Лена. Собственно, не появилась, а просто оказалась рядом, то есть совсем рядом. Раньше у нас с ней было что-то вроде затянувшегося тренировочного спарринга, но не физического, а словесного. Мы с удовольствием подначивали друг друга, ехидничали по поводу романтических увлечений или предметов воздыхания, даже флиртовали иногда, и я водил «рыжую бестию» в кафе или ресторан. Но этим тогда все и заканчивалось. А сам поворот в отношениях произошел обыденно и незаметно. Просто в один из долгих зимних вечеров, когда я сидел в своей «берлоге» перед компом с банкой любимого «Хольстена» и бездумно гонял очередную фэнтезийную виртуалку с сенсорным эффектом присутствия, раздался сигнал «стража ворот» — видеосистемы входной двери. Оживший экран показал мне Лену в ее любимой пушистой белой шубке, белых брюках и высоких сапожках. И когда она шагнула в прихожую и молча прижалась всем телом, спрятав лицо на моей груди, я понял, что, наверное, так и должно было быть, и ничуть не удивился этому…

А вот теперь, почти через полгода спокойной жизни, снова пришли страшные провидческие сны. То, что мне приснился именно сон-предвестник, я нисколько не сомневался, я лишь боялся признаться в этом самому себе. Потому что сей факт однозначно указывал на начало цепи неких весьма неприятных и значимых событий в моей и, возможно, не только моей жизни. И я просто обязан был как можно быстрее разобраться в смысле увиденного и сделать надлежащие, а главное, правильные выводы!

Я осторожно пошевелил начавшим затекать от неподвижности плечом, на котором уютно устроилась взлохмаченная рыжая головка, и маленький, чуть вздернутый нос тихо и ровно дышал мне в ухо. Лена слегка изменила позу, положив свою горячую под одеялом ногу мне на бедро, а рукой обняв мою грудь, чмокнула пару раз пухлыми губками, но не проснулась.

Мысли снова вернулись в прежнее русло. Нурия во сне вновь назвала меня Идущим, и опять я не понял смысла этого обращения, как и тогда, в серые туманные дни сентября. Идущий — куда? Или зачем?.. И почему мадхъя ждет меня? Зачем я ей нужен?.. Мои аналитические способности явно пасовали перед такой проблемой. Требовалась незамедлительная помощь кого-то из посвященных или понимающих в этих вопросах. Только вот к кому обратиться? Ирины давно уж нет, и даже ее «мысленный шепот» не возникал в мозгу с тех пор, как в мою жизнь окончательно вошла Лена. В тот обычный и памятный вечер я в последний раз «услышал» сначала ее открытую и честную мысль-образ в виде говорящей розы, которая, широко раскрыв лепестки, произнесла простую и вечную фразу всех влюбленных, а в следующий миг, будто эхом прилетела другая: «Будь счастлив, родной!..» И не было в ней ни обиды, ни горечи разочарования — одна только радость, светлая и чистая…

Мог бы помочь и Золотарев. Но «серый» маг ушел, передав мне часть своей силы и знаний, которых, впрочем, я не просил, а потому и не последовал его совету постоянно тренировать новые способности и свойства своего мозга.

Оставалась Ксения Меньшикова, талантливый врач и сильный маг, достойная преемница своего учителя, но я не представлял как встречусь с ней после тех жутких событий. Ведь она, когда все закончилось, вместо теплых слов прощания и в ответ на мою благодарность бросила: «Если бы не ты, они оба были бы живы!». Я, конечно, понял, о ком речь, но легче мне от этого не стало…

К тому же подняла голову одна нехорошая черта моего характера — стремление всего достигать самостоятельно, даже в тех случаях, когда собственного опыта и знаний явно не хватало. И она же подсказала выход из ситуации, показавшийся простым и очевидным: выйти в астрал и поискать там ответы на возникшие вопросы — чего уж проще! Ведь в свое время Ирина научила меня и этой, в общем-то, несложной манипуляции с собственным сознанием. Она же предупреждала об опасности посещения так называемого «нижнего астрала» — слабоструктурированного информационного поля, образуемого преимущественно эмоциональным «эхом» человеческих эгрегоров различной сложности и объема. Ориентироваться в этом поле, воспринимаемом сознанием как бескрайнее море волнующегося многоцветного тумана или облаков, без должной тренировки и волевой защиты было бы проблематично, а искать необходимую информацию весьма непросто. Но мне-то, собственно, нужно было пройти в «верхний астрал» или планетарный эгрегор. Однажды я это уже проделывал, правда, под контролем Ирины…

И тут я решил, что поскольку смог один раз, смогу и другой. Осторожно, чтобы не разбудить Лену, я высвободился из ее объятий и как был, нагишом, бесшумно выскользнул из спальни. Я собирался провести сеанс посещения астрала в зале, — его мягкое половое покрытие, похожее на шкуру леопарда, весьма подходило для длительных трансовых упражнений.

Усевшись посреди комнаты в универсальной позе для динамического медитирования — «падмасана» или лотоса, я привычно проделал дыхательный комплекс крийя-йога, посредством которого кровь освобождается от углекислого газа и насыщается свободным кислородом, а те в свою очередь активируют ток главной жизненной энергии тела Кундалини, омывающей и очищающей от накопившегося «мусора» мозг и всю нервную систему. Как только в голове появились легкость и тонкий мелодичный звон, а зрение скачком изменило чувствительность, позволяя без напряжения видеть не только мельчайшие детали любых предметов в комнате, но также их тепловые ауры, я, как сказано в «Бхагавадгита», «… внешние касания оттеснив вовне, направив взор в середину бровей…», активировал Аджну, шестую чакру или третий глаз, контролирующую астральное зрение. Пару минут спустя я достиг необходимой глубины транса, когда включается внутреннее зрение, и внимательно осмотрел все шесть своих энергоинформационных оболочек — тонких тел — на предмет возможных повреждений, памятуя сегодняшнюю ночь и сражение с черным мадхъя пусть даже и во сне.

«А все-таки, — родилась где-то в глубине уже «поплывшего» сознания мысль, — кто же спас меня там, во сне — Ирина, Золотарев или кто-то третий?.. Надо бы и это тоже проверить через астрал…»

С чистым, глубоким многотональным звуком «Оумм» раскрылась перед внутренним взором радужная «орхидея» центральной чакры — Анахаты, а в середине ее запульсировал жемчужно-белый шарик — ментальный зонд, которому предстояло доставить мое «я» в астрал. Все-таки кое-чему я у магов научился, потому весь процесс «всплытия» прошел быстро и без заминок — полное ощущение, будто летишь на воздушном шаре! Однако моим замыслам не суждено было сбыться. Едва я, вернее, часть моего «я» достигла переливчатой, вихрящейся границы «нижнего» астрала, как из его туманной глубины навстречу вынырнула по пояс призрачная колоссальная фигура, напоминающая мифического циклопа, и отвесила мне, то есть моему «я», своей когтистой лапой физически ощутимую затрещину, от которой все мое существо мгновенно наполнилось оглушительным звоном, астральный «глаз» погас, и осталось только ощущение стремительного падения в черную бездну.

«Не получилось», — мелькнула последняя четкая мысль.

Очнулся я от того, что кто-то гладил меня по голове и щекам. Прикосновения были ласковые и требовательные одновременно.

— Рыжик, — сказал я осипшим почему-то голосом, — с добрым утром.

— Слава Богу, — вздохнула Лена, — живой! А я уж думала… Ты что же это творишь, а?

Я понял, что лежу головой на ее коленях, то есть на голых, теплых, очень крепких и аппетитных ножках. Я поднял обе руки и пробежался кончиками пальцев по их восхитительно-бархатистой коже от коленок вверх до приятной округлости бедер. Лена прервала свою гневную отповедь на полуслове и тихо охнула, вздрогнув всем телом. Я продолжал играть пальцами на ощупь с ее телом, с удовольствием и нарастающим возбуждением чувствуя, как оно отзывается на ласки и начинает подсказывать незаметными движениями, где именно сейчас нужно его коснуться. Пальцы мои уже поднялись по ее животу и вступили в игру с двумя тугими, упругими «персиками», увенчанными налившимися холмиками сосков.

— Ты хулиган и маньяк, — тихо прошептала Лена, и это были последние слова в ближайшие полчаса. Говорили только наши тела, и понимали друг друга, и были это простые, прекрасные, всем известные и одновременно вечно новые слова, в которых звучала и тихая нежность, и обжигающая страсть, и томное наслаждение, и снова страсть, и снова нежность. И на вершине этого безумного блаженства два встречных потока живительного, розово-золотистого пламени окутали на несколько бесконечных секунд наши утомленные тела, возвращая им силу и гармонизируя все жизненные процессы.

— Господи, как же хорошо! — вымолвила наконец Лена, садясь на «леопардовой шкуре» возле меня и потягиваясь, как сытая кошка.

Я перекатился через правое плечо и вскочил на ноги.

— Мне тоже очень хорошо с тобой, Рыжик! — честно признался я и подхватил ее на руки.

Лена положила голову мне на плечо и потребовала:

— Тогда неси меня в ванную, я по твоей милости вся в пыли и каких-то крошках!

— С удовольствием, — сказал я, — а мне можно с тобой? Я ведь тоже в крошках…

— Даже не думай! — Она легонько шлепнула меня по губам и дернула за бороду. — Я же из-за тебя на работу опоздаю. Это тебе можно являться, когда вздумается — спецкор, видите ли! А я — секретарь при исполнении.

— Не нужно было из редакции уходить, — привычно отпарировал я, поставив Лену на ноги прямо в ванне, и тут до меня дошло. — Сколько же сейчас времени?!

— Да уже часов восемь, наверное, если не больше.

— Гм-м, получается, что я там провалялся больше полутора часов? — Эта мысль неприятно похолодила затылок, будто кто-то невидимый дунул сзади струйкой ледяного воздуха — сакки, «ветер смерти»! Но почему?! Из-за чего? Что я такого сделал или наоборот — не сделал?! Нет, необходимо срочно с кем-нибудь посоветоваться, хотя бы с той же Меньшиковой. Черт с ним, с самолюбием!

— А чем, собственно, ты занимался в зале? — вспомнила Лена прерванный приятным занятием разговор, настраивая электронный смеситель на режим контрастного душа с диапазоном температур от плюс десяти до плюс сорока градусов. — Когда я пришла, ты был в полной отключке: весь холодный, почти не дышишь, пульс — чуть ли не двадцать ударов…

— Нормальное трансовое состояние, — попытался отговориться я, не желая распространяться о своей неудаче, быстро достал из стенного шкафчика два махровых халата и развесил их на плечиках рядом с ванной.

— Не пудри мне мозги! — нахмурилась Лена, поворачиваясь ко мне всем телом и упирая кулачки в крутые бедра. Мой взгляд при этом случайно уперся в два колыхнувшихся от движения чудных «персика» и уже не смог от них оторваться. — В трансе не бывает дыхания Чейн-Стокса и аритмии! Ты что, пытался выйти в астрал?

Н-да, красивая женщина — это замечательно, но если она еще при этом и умная…

— Послушай, Рыжик, — сказал я тоном прожженного соблазнителя, шагая к ней в ванну и задвигая прозрачную триплексовую ширму теплоизолятора, — давай-ка я лучше тебе спинку потру, и переключи пока душ на обычный режим.

Из ванной мы выбрались только минут через сорок, и Лена, конечно, снова опоздала на работу в свою фирму по продаже спортивного оборудования.

Офис Ассоциации Ведовства и Целительства располагался в старинном особняке постройки середины восемнадцатого века, принадлежавшем при царе-батюшке известному сибирскому купцу первой гильдии Коршунову Ивану Денисовичу, торговавшему пушниной и кедровым орехом и владевшему помимо трех лесопилен еще и собственным колесным пароходом. Дом этот, вопреки сибирской традиции построен был не из лиственницы, как большинство купеческих особняков, а из темно-красного кирпича местного изготовления, владел которым еще один купчина по фамилии Рукавишников. Каждый кирпич весил не менее полпуда и не разбивался даже при падении с высоты десятка метров, а в раствор мастера-каменщики подмешивали к цементу яичный белок. Как только эта смесь застывала, кладка превращалась в монолит. Прочность его была такова, что когда однажды, уже в двадцатом веке власти решили снести ряд лабазов, принадлежавших в свое время тому же Рукавишникову, справиться со стенами не смогли ни отбойными молотками, ни кувалдами, ни даже тротиловыми шашками! Во времена советской власти здание вмещало в себя сначала весь областной аппарат административного и партийного управления, а затем, уже в демократическую эпоху, было великодушно передано в распоряжение творческой интеллигенции, получив громкое название «Дома творческих союзов».

По роскошной, мраморной, истертой несколькими поколениями людей лестнице с резными и тоже мраморными перилами я поднялся на второй этаж и очутился в поистине циклопическом помещении со сводчатым потолком и лепниной по верхнему поребрику стен, в котором распаленный воображением мозг с трудом признал обыкновенный коридор. До потолка, тонувшего в полумраке, каковой не в силах были разогнать редкие настенные бра возле каждой из двух десятков дверей, выходивших в коридор, было не менее шести метров. Да и в ширину это творение неведомого архитектора достигало размеров едва ли не настоящей улочки где-нибудь в Татарской слободе или Соляном квартале. Во всяком случае, пара каких-нибудь «ауди» разминулась бы здесь запросто!

Двери тоже потрясали воображение — трехметровые, резные, мореного дуба с литыми, потемневшими от времени бронзовыми ручками в виде медвежьих лап. Партийные бонзы и чиновники, бывшие владельцы здания, не рискнули ни менять этих монстров, ни как-либо их «облагораживать» по моде. Наоборот, видимо, стараниями управляющего делами областной администрации состояние всех «врат» поддерживалось со всей возможной тщательностью, не жалея средств. Единственное, на что осмелились потомки, это привинтить на одну из монументальных половин каждой двери соответствующую хозяину табличку.

Офис Ассоциации Ведовства и Целительства располагался в самом конце колоссального коридора и занимал сразу два помещения друг напротив друга. В правой части, выходящей окнами на Центральный проспект, размещались кабинеты председателя, секретаря Ассоциации, а также зал для заседаний и библиотека. В левой — кабинеты для приема посетителей и клиентов магами и целителями.

Верный журналистской привычке сразу брать «быка за рога», я потянул на себя левую «воротину», инстинктивно приготовившись приложить для этого немалое усилие. Однако, вопреки ожиданию, дверь открылась легко и бесшумно. Даже пожалуй слишком легко. Не иначе, как штучки кого-то из магов? А может быть…

Меньшикова сидела в дальнем углу небольшого квадратного холла, в который выходило шесть обыкновенных светлых «под ясень» дверей рабочих кабинетов. Стеклянный журнальный столик и два низких, «дутых» кожаных кресла уютно прикрывал сверху широкий зонтик какого-то экзотического тропического растения с крупными блестящими перистыми листьями, росшего, казалось, прямо из стенной панели в углу. Ксения, одетая в строгий темно-вишневый костюм, расположилась в одном из кресел, вытянув стройные загорелые ноги, и курила длинную черную сигарету с золотым мундштуком. Дым при этом совершал какой-то странный вираж над столиком и исчезал под зеленым зонтиком.

Я остановился в дверях, не решаясь без приглашения двигаться дальше, а Меньшикова, казалось, и не думала облегчать мне задачу. С минуту мы молча разглядывали друг друга. Наконец, терпение мое лопнуло, я сделал шаг вперед и сказал:

— Здравствуйте, Ксения Олеговна. Мне очень нужна ваша помощь.

— Опять? — слегка приподняла она тонкие изящные брови, не ответив на приветствие. — Кажется, мы с вами договорились более не беспокоить друг друга?

— Бывают ситуации, когда приходится нарушать их, разумеется, не по личной прихоти, но ради общего дела, — я постарался придать голосу убедительности.

— Что же это за дело может быть у нас с вами? — Меньшикова загасила сигарету в хрустальной пепельнице на столике и сменила позу, закинув ногу на ногу, от чего ее идеальной формы бедра открылись еще на десяток сантиметров выше, а руки сложила под высокой грудью, обхватив себя за локти.

На языке тела эта поза называлась «раковина» и практически лишала собеседника возможности эффективного общения. Единственным и действенным способом «достучаться» до принявшего эту позу был прием из арсенала психолога Милтона Эриксона именуемый «отзеркаливание». То есть применяющий его должен был копировать позу, жесты, мимику, интонации собеседника, и в результате последний начинал воспринимать того как собственное отражение. А ведь известно, что с отражением никто не конфликтует, и говорить ему можно все, что угодно! Правда, в данном случае передо мной сидел не обычный человек, но все же я рассчитывал, что сейчас в Ксении больше от женщины, чем от мага, а в каждой женщине живет хотя бы ма-а-ленькая мартышка!..

Поэтому я быстро прошел ко второму креслу, развернул его под тем же углом, что и первое, сел и закинул ногу на ногу, скрестив руки на груди и придав лицу высокомерно-удивленное выражение. Подумалось: «Сейчас она либо просто уйдет, либо превратит меня в таракана, либо…»

— Отдаю должное вашей находчивости, — чуть улыбнулась уголками полных губ Меньшикова, не меняя позы, — и готова выслушать причину вашего появления. Но если я сочту ее несерьезной, больше мы с вами не увидимся!

Я понял, что судьба все-таки предоставила мне шанс, и постарался как можно короче и выразительнее описать свое «видение», а про попытку самостоятельно выйти в астрал упомянул лишь вскользь. Рассказ занял у меня не более пяти минут, и все это время я неотрывно следил за выражением лица Меньшиковой, совершенно напрасно пытаясь обнаружить хоть малейшие признаки интереса. Увы! Я забыл, с кем имею дело! Лик «греческой богини» оставался абсолютно бесстрастным и по-прежнему прекрасным и надменным.

«Интересно, — пришла мысль, когда я закончил монолог, — маги — они все такие? А может быть, им просто скучно общаться с нами, людьми? Или наоборот, им скучно, потому что они все знают наперед?»

Ксения наконец сменила позу, выпрямившись в кресле, и, опершись одной рукой о мягкий подлокотник, другой вынула прямо из воздуха зажженную черную сигарету. Стальной блеск в глазах исчез, и теперь они медленно наполнялись теплой голубизной летнего неба. А главное, я увидел в них интерес и даже, по-моему, некое беспокойство. Поэтому я тоже сменил позу на аналогичную и закурил свои любимые «Монте-Карло» с ментолом.

Так мы курили и молчали, думая каждый о своем и одновременно об одном и том же. Наконец Меньшикова загасила недокуренную сигарету в хрустальной пепельнице на столике и встала. Я поспешил проделать то же самое, все еще оставаясь в образе «зеркала». Дело в том, что даже если человек и осознает, что его копируют, «отзеркаливают», на подсознательном уровне он все равно испытывает к своему визави определенное доверие — такова уж психофизиология, и маги здесь не исключение!

— Пойдемте! — коротко приказала (именно приказала!) Ксения, повернулась и шагнула к двери со скромной табличкой «Психологическая консультация».

Не оглядываясь, она скрылась за дверью, и мне ничего не оставалось, как поспешить следом. Кабинет оказался самым обычным, со стандартным медицинским интерьером, без малейших намеков на какую-либо магию, мистику или эзотерику. Правда, у меня возникло неясное ощущение, что на самом деле помещение выглядит не так, да и вообще — помещение ли?.. Но Меньшикова не дала мне времени разобраться в ситуации.

— Вот что, Дмитрий Алексеевич, — сказала она, останавливаясь посреди кабинета и снова поворачиваясь ко мне лицом, — я думаю, что ваше… видение неслучайно, но чтобы сделать какой-либо прогноз, мне необходимо увидеть всю картину.

— То есть вы предлагаете… — у меня неприятно засосало под ложечкой.

— Ментальное сканирование. — Она прямо посмотрела мне в глаза, и тревожная синева буквально окатила меня с головы до пят.

«Блин! Да что же это такое творится?! Неужели каюк спокойной жизни? За что, Господи? Почему именно я?!.. А как же Лена?..» Мысли, одна другой сумбурнее и отчаяннее, колготились в быстро распухавшей голове, не желая выстраиваться под команду логики и рассудка. «Ментальное сканирование возможно лишь при условии полного подавления воли реципиента», — вспомнилось вдруг одно из наставлений Ирины.

— Иного способа нет, Дима, — тихо, но четко добавила Ксения, будто услышав мои сомнения и переходя на «ты» естественно и просто. — Я не имею права ошибиться, потому что второй попытки мадхъя не даст!

Она замолчала и прикрыла глаза, давая мне возможность договориться с самим собой, и я был очень благодарен ей за это. Мучения и метания мои тут же прекратились, и я сказал почти бодрым голосом:

— Все понятно, шеф, поехали!..

— Хорошо. — Ксения вновь превратилась в энергичную, деловую «амазонку», какой я ее знал. — Раздевайся и ложись на кушетку. Лицом вверх!

— Гм-м, совсем?

— Что?

— Раздеваться…

— Естественно. А что тебя смущает? Тебе же должно быть известно, что одежда, особенно из искусственных материалов, нарушает энергоинформационный обмен ауры, — говоря это, она быстро сняла с себя темно-вишневый жакет и юбку и аккуратно повесила их на плечики в стенной шкаф.

— Знаю, — откликнулся я, стараясь отвести взгляд от ее роскошной «роденовской» фигуры, символически прикрытой лишь кружевным полупрозрачным гарнитуром. — Считается, что в этом кроется причина большинства современных «городских» недугов, типа синдрома хронической усталости, иммунодепрессии, дискинезии желудочно-кишечного тракта, вегето-сосудистой дистонии и тому подобного.

— Вот именно! — Она сбросила остатки одежды прямо на яркий турецкий ковер, покрывавший весь пол кабинета. — А для сканирования целостность ауры является непременным и необходимым условием. Ну, что же ты?

— Угу. — Мне пришлось использовать старый, проверенный прием, дабы унять естественное возбуждение, поспешно сложив пальцы рук в мудру «Щит Шамбалы» и резко выдохнув несколько раз через нос.

Способ сработал безотказно, и тогда я уже спокойно разделся донага и улегся на неожиданно теплую кожаную поверхность, казалось бы, обыкновенной с виду, высокой медицинской кушетки для лечебного массажа. Ксения подошла и встала сбоку, положив горячие ладони мне на лобок и на темя.

— Закрой глаза и расслабься, — сказала она необычно низким для нее, грудным голосом. — Еще лучше, если ты сам войдешь в транс…

— Попробую…

Я мысленно сосредоточился на ощущении кончика большого пальца правой ноги, затем одновременно постарался почувствовать мочку левого уха, потом попытался подключить сюда образ собственного пупка и… «поплыл». Мысли потеряли четкость, пропали осязательные ощущения, все звуки скачком отодвинулись куда-то почти за предел слышимости. Возникло чувство медленного и плавного полета, тело стало невесомым, и по нему снизу вверх покатились волны солнечного жара. В голове с тонким и мелодичным звоном как бы открылось маленькое оконце, сквозь него проник золотисто-алый луч и заплясал по моему внутреннему пространству, вызывая своими ласковыми прикосновениями легкую щекотку. Вместе с лучом в меня вошел и тихий шепот:

— Все в порядке, родной, спи спокойно…

Он показался мне знакомым, но я не стал отвлекаться, полностью отдаваясь неспешному, мерному полету нирваны. Это было чудесное ощущение! Я вдруг понял, почему все начинающие йогины стремятся овладеть этой техникой.

Тела не было. Точнее, я его просто не чувствовал. Меня окружал безбрежный океан всепоглощающего блаженства, я купался в нем, я пил его, я дышал им, я был им, и больше ничего не хотел, кроме спокойного движения в никуда…

Потом, спустя вечность, на грани слухового восприятия возник голос, тень голоса:

— Открой Врата Силы, любимый…

«Какие Врата?..» — шевельнулась разомлевшая мысль, но разум — сторож личности — уже начал привычную работу и тут же выдал результат: «Свадхистана». Некто советует активировать вторую чакру — центр накопления и преобразования энергии Кундалини. Но зачем? Ведь тогда придется постоянно сбрасывать куда-то неиспользованную часть энергозапаса, иначе физическое тело просто сгорит в огне «биохимического пожара», и я за несколько месяцев превращусь в дряхлого старика! Либо, что хуже, еще одним необъяснимым случаем самовозгорания станет больше…

— Если ты не создашь Щит Шамбалы, ты погибнешь… — снова пришел знакомый шепот.

«Какой еще Щит, мудру что ли?..» — недовольно заворочалась следующая мыслишка, и снова на выручку пришел вечно бодрствующий разум: «Аджна». Тот же неизвестный доброжелатель предлагает включить и шестую чакру — третий глаз, центр реализации и контроля над экстрасенсорной системой организма, а Щит Шамбалы — это полная ментальная защита. Вот куда должна пойти Кундалини!..

Океан нирваны неожиданно пронзили в разных направлениях бесшумные золотисто-алые молнии, нарушив неспешное блаженство тела и души, и я вдруг снова осознал себя лежащим навзничь на теплой кушетке. Одновременно закончилась и тишина. Еще не открывая глаз, я услышал мерный шелест кондиционера и тихое гудение компьютерного процессора и понял, что Ксении рядом со мной нет.

Тогда я сел в позу «лотоса», попытался привычно включить «кожное зрение» и спустя несколько секунд определил, что Меньшикова находится справа от меня, там же, где и незамеченный мною ранее компьютер. Удовлетворенный собственной кондицией, я наконец открыл глаза и… убедился, что ошибся! Ксения сидела прямо передо мной, на другом конце кушетки, тоже в позе «лотоса» с закрытыми глазами и по-прежнему обнаженная.

От неожиданности и досады я фыркнул, и лишь тогда она улыбнулась и взглянула на меня заботливо и тревожно.

— Тебе нельзя выходить в астрал! — категорично заявила Ксения, грациозно спрыгивая на ковер и подбирая свое изумительное белье.

— Что за глупость?! Почему? — Я все еще был раздосадован своей неудачей.

— У тебя нет защиты. Тебя растворят. — Она подошла к шкафу и стала неторопливо одеваться.

— Ерунда! — Я уже понял, о чем идет речь, но спорил из чистого упрямства. — Я умею ставить ментальные блоки.

— Блок — пассивная защита, и хорош только от обычного информационного нападения. — Меньшикова снова превратилась в надменно-неприступную бизнес-леди. — От астральных хищников он не спасет, ты знаешь. К тому же блок лишает возможности вести активный поиск информации. Тебе нужен именно Щит, Дима! — Она пристально посмотрела на меня, продолжавшего сидеть на кушетке, потом вдруг одним сложным движением пальцев извлекла из воздуха зажженную длинную черную сигарету и сказала уже совершенно другим тоном. — Ты долго еще собираешься испытывать мою сексуальную стойкость?

— А что, у меня есть шанс? — Я соскользнул с кушетки и постарался принять позу опытного стриптизера, поигрывая мускулами.

— Никакого! Старый, толстый, волосатый… — Ксения презрительно вытянула губы в трубочку и пустила в мою сторону струю дыма. — Все, Котов, выметайся, у меня больше нет на тебя ни времени, ни желания!

— Когда женщина говорит «нет», это означает «да» — первый закон женской логики, — отпарировал я и принялся неторопливо одеваться. — Мне нужна твоя помощь, Ксюша.

— Да пойми же ты! — взорвалась она. — Нельзя тебе в астрал! Тебя там ждут!

— Кто? Уж не Нурия ли? — Я попытался изобразить голосом небрежную браваду. — Давно что-то не встречались.

— Это — не Нурия! — раздельно и веско сказала Меньшикова. — Гораздо хуже и… страшнее.

— Тем более интересно. — Я застегнул последнюю пуговицу на рубашке, подошел вплотную к девушке и взял ее за вздрогнувшие плечи. — Мне очень нужна твоя помощь, — повторил я, заглядывая в ее расширившиеся, полные тревоги и надежды глаза. — Помоги мне со Щитом, Ксюша. Я не знаю, кто там еще за мной охотится, но уверен, что мадхъя Саликбекова вернулась. Я видел ее, Ксюша! И без тебя мне с ней не справиться.

Несколько долгих мгновений она всматривалась в мое лицо, будто пытаясь прочитать на нем нечто, неведомое даже мне самому, потом коротко вздохнула и сказала:

— Хорошо, Дима. Я согласна потренировать тебя на включение Щита, но в астрал с тобой не пойду. Извини.

— Спасибо, Ксюша, — у меня словно гора с плеч упала. — Я тебе завтра позвоню?

— Послезавтра. — Она решительно высвободилась и шагнула к двери. — Жду тебя в центре «Световид» с девяти до десяти. Это твое время. До свидания!

— Дакшина, гуру! — поклонился я ей без намека на улыбку. — Благодарю, учитель! — и покинул кабинет, не оглядываясь.

Выйдя из здания, я угодил под настоящий летний ливень, какие бывают только у нас в Сибири. Абсолютно отвесные струи толщиной в мизинец шипели по дымящемуся разогретому асфальту, грохотали по блестящим крышам авто и клокотали в решетках дождевых стоков. Публика, несмотря на разгар рабочего дня, попряталась кто куда, и лишь отдельные смельчаки и торопыги передвигались в этом водяном аду короткими перебежками от подъезда до подъезда. Деревья и кусты же, казалось, наоборот тянули вверх, навстречу живительной, освежающей влаге свои изнуренные жарой и пылью ветви.

Я взглянул на часы и понял, что лишен возможности переждать стихию в уютном холле «Дома творческих союзов». Поэтому, примерившись, я рванулся к стоянке на другой стороне улицы, где сейчас получала бесплатные водные процедуры моя вишневая «Селенга». Но все равно дождю хватило тех десяти секунд, чтобы превратить и рубашку, и летние брюки в половые тряпки на выезде. Это я в полной мере ощутил, едва оказался в машине. Смутные воспоминания из розового детства пронеслись как в калейдоскопе, пока я включал систему кондиционирования и влагопоглощения кресел и салона. Наконец, минут через пять одежда и волосы высохли, я завел двигатель и осторожно выехал со стоянки.

Часы на приборной панели подсказывали, что жить мне осталось всего-то полчаса, ибо если я через тридцать минут не займу рабочее кресло, то явившийся с регулярной проверкой начкадрами непременно наябедничает на меня генеральному как на злостного нарушителя трудовой дисциплины с всеми вытекающими финансовыми последствиями. С другой стороны, по такой погоде только сумасшедший или камикадзе рискнули бы гнать машину на скорости большей, чем конный экипаж сто лет назад. В общем, когда индикатор спидометра высветил число «40», я решил, что в гости ко Всевышнему мне еще рановато, а на работу поспею вовремя. Однако правы были предки, утверждавшие, что «человек предполагает, а Бог располагает».

На пересечении проспектов Центрального и Независимости я издалека различил размытое водяной стеной зеленое пятно светофора. Но как только прибавил газу, дабы успеть проскочить перекресток, впереди на обочине возник темный силуэт и буквально ринулся под колеса моей «Селенги». По крайней мере, мне так показалось. И единственное, что я успел предпринять, это резко вывернуть руль вправо, молясь, чтобы на тротуаре не оказалось еще какого-нибудь ненормального, вздумавшего прогуливаться под проливным дождем. Как выяснилось тут же, пятьдесят километров в час, каковые я успел набрать перед светофором, очень проблематично погасить на каких-то десяти-пятнадцати метрах асфальта, покрытого слоем воды в несколько сантиметров. А лучшим тормозом в таком случае может выступить только нечто прочное и хорошо закрепленное. Вроде столба уличного освещения например.

Когда я пришел в себя от удара о рулевую колонку, лишь самую малость смягченного ремнем безопасности (чтоб он совсем оторвался!), то обнаружил, что моя «красавица» утеряла правое переднее крыло и снесла таксофонную будку возле самого крыльца «Сибирского бистро», в котором я частенько посиживал с друзьями или без. Сие открытие неприятно поразило меня. Получалось, либо скорость машины была километров на десять больше указанной спидометром, либо я вместо тормоза умудрился нажать на газ!

Стараясь дышать осторожно из-за сильной боли в груди, я расстегнул предательский ремень безопасности и попробовал открыть дверцу, но, как и ожидал, она не поддалась. Блин! Придется выбираться через лобовое стекло, благо, оно полностью вылетело от столкновения. Салон покореженной машины медленно наполнялся водой — так и так промокну! Кряхтя и морщась от боли, я выкарабкался на скользкий вздыбившийся капот и съехал по нему на тротуар. Тут же из бистро выскочило несколько человек, явно бывших свидетелями моего каскадерского искусства, и под руки затащили меня в душистую теплоту кафе, усадив на один из мягких диванчиков уютного холла рядом с чучелом медведя-пестуна.

Кто-то из них заботливо сунул мне в руки стакан со знаменитой «Таежной падью» — брусничный морс с корицей, медом и коньяком в пропорции явно в пользу последнего. Я благодарно кивнул в ответ и не замедлил воспользоваться «лекарством», ибо по самым скромным прикидкам снова сесть за руль мне придется не скоро. Коктейль произвел на мой избитый организм должное оздоравливающее действие, и я тут же вспомнил о виновнике происшествия.

— А где же тот псих, что мне под колеса кинулся? — поинтересовался я у окружающих.

— Какой псих?!..

— Да не было тут никого!..

— Мужик, ты же сам в столб въехал!..

— А может у тебя самого с головой…

— Да говорю же вам: человек какой-то через дорогу, наперерез побежал! — возмутился я.

За этой перепалкой нас и застали «гаишники», как их до сих пор называли промеж себя водители всех мастей. Старший наряда оказался мне не знакомым, а потому развернул следствие по всем правилам: нудно и протокольно. Гипотеза о моей трезвости отпала сама собой в виду невозможности проверки, поскольку к моменту появления блюстителей дорожного порядка я успел «приговорить» первый стакан «пади» и принялся за второй. Мои утверждения об исчезнувшем виновнике происшествия были занесены в протокол, но также не удостоились внимания, поскольку других свидетелей этому факту не нашлось. В конце концов лейтенанту надоели галдеж и препирательства, он вызвал эвакуатор, а меня усадил в патрульную «ауди» и отвез в управление безопасности дорожного движения.

Я, конечно, понимал, что мне светят большие неприятности — все-таки будку таксофона я снес, — но сдаваться не собирался и позвонил из управления «дорожников» в управление криминальной милиции, своему дальнему родственнику и другу детства комиссару Бересту.

— Здравия желаю, комиссар!

— Аналогично, — хмыкнул Николай. — Что-то припозднился ты сегодня, не иначе быт заел?

— А что — быт?.. Быт есть, он не может не есть! — Я постарался говорить как можно бодрее, несмотря на то, что самочувствие мое продолжало оставаться в стадии средней паршивости: все болит, но все — по фигу. — Николай Матвеевич, у меня к вам просьба: поручитесь за лояльность и законопослушество вашего самого близкого человека в этом бренном мире перед грозными хозяевами улиц и проспектов…

— Ты что, ДТП устроил с утра пораньше? — прервал мой поток краснобайства невозмутимый комиссар.

— Господи, вот это сила мысли! Какой напор, какая глубина…

— Еще слово и останешься там, где сидишь, на двойной срок, — рыкнул доведенный до нужной мне кондиции Берест. — По моей личной просьбе!

— Не будьте таким жестоким, комиссар, — я шмыгнул носом, — вам это не идет.

— Достал ты меня, родственничек! Немедленно отдай трубку дежурному офицеру! — голос Николая обрел твердость дамасской стали.

Капитан «дорожников», с изумлением слушавший мои наглые речи, забрал у меня радиофон и сказал:

— Капитан Войкович! Здравствуйте, господин комиссар… Да, естественно нарушил… Я понимаю, но господин Котов не просто разбил машину, а еще и будку таксофона разрушил… Утверждает, что пытался уйти от столкновения с пешеходом, но свидетели происшествия этот факт отрицают… Хорошо, господин комиссар, уважу. Но права и машину задержу до выяснения! Всего хорошего, — он выключил связь и мрачно посмотрел на меня. — Господин Котов, за вас поручился комиссар Берест. Подпишите протокол временного задержания вашей машины и водительских прав и можете быть свободны.

Я хотел было обнаглеть и попросить еще один звонок за казенный счет, но потом решил не напрягать служителей светофоров и дорожных пробок, подписал с оскорбленным видом кучу бланков и покинул гостеприимных «гаишников».

Я вышел на широкое, в пять ступеней, крыльцо, укрытое от непогоды здоровенным, скошенным почему-то на одну сторону козырьком, и, не торопясь, закурил. Дождь еще не кончился, хотя и превратился уже из могучего ливня в слабосильную мелкую морось, машину у меня отобрали, на работу я опоздал бесповоротно, так что объективных причин суетиться и куда-то бежать у меня не осталось. А осталась обида на незаслуженное наказание и неясное предчувствие надвигающейся грозы, похлеще только что прошедшей. Какие-то незримые эманации все время настигали меня, где бы я ни был, отвлекали, не давали сосредоточиться и расслабиться.

И все-таки, чтобы совсем уж не выкидывать испорченный день на свалку истории, я вытащил мобильник и позвонил старому и верному другу Олегу Ракитину, капитану (простите, теперь уже майору!) криминальной милиции города, сыгравшему в предыдущей битве с черным мадхъя далеко не последнюю роль. Олег тогда невольно сделал решившее схватку открытие: оригинал (человек), с которого Нурия творила матрикат для клонирования темных сущностей — психомов, становился временно неуязвимым, вплоть до гибели матриката. Именно благодаря этому, так и не понятому нами явлению, Олег и остался жив, когда попытался взорвать себя в беседке городского парка, считая это радикальным способом уничтожения своих психомов, едва не убивших его любимую жену Алену. Но про свойства матрикатов Ракитин не знал, а свой — не нашел, поэтому аутодафе не получилось: капитан остался жив. Правда, веселости и легкости с тех пор в его характере поубавилось, но чуть позже Олег получил звание майора и должность начальника оперативно-розыскного отдела криминальной милиции города, и все решили, что Ракитин просто стал серьезней и взрослей.

— Привет, Олежек! — жизнерадостно начал я, несмотря на то, что на душе скреблось целое стадо бродячих котов.

— Привет, Димыч, — Ракитин явно обрадовался моему звонку. — Ты где?

— Да тут, недалеко, в одном милом заведении…

— Хочешь, угадаю его название с трех букв? — хмыкнул Олег.

— Валяй!..

— ГАИ…

— Тебе Берест настучал?

— Стучат дятлы, а у нас — обмен информацией, — наставительно сказал Ракитин. — Так что, без ног теперь остался? Надолго?..

— Почему без ног? — не сообразил я.

— Ну, волка же ноги кормят, а у тебя вместо них — машина…

— Юморист! — съязвил я. — Мой главный кормильный орган — голова, чтоб ты знал! Лучше скажи, можешь ты меня отсюда забрать — очень уж мокнуть неохота. Да и, наверное, есть какая-никакая свежатинка?

— Есть, есть, кровожадный ты наш, — Олег явно нервничал: именно поэтому шутки у него сегодня и не получались. — Я заберу тебя через пятнадцать минут. Жди.

Пятнадцать минут — это же девятьсот секунд: целая вечность! И я набрал номер Лены.

— Здравствуй, Рыжик! Как работается? Много «похудайчиков» продала?

«Похудайчиками» Лена называла модные и дорогие электромиостимуляторы с обратной биологической связью, которые якобы тренируют мускулатуру незаметно для хозяина, контролируя нагрузку и обмен веществ в мышцах. «Похудайчики» вот уже лет десять пользовались бешеным успехом у наших нуворишей, но что-то до сих пор ни одного Шварценеггера среди них не появилось.

— Привет, котик! Мне из-за тебя пришлось сегодня выслушать такой нагоняй, что думала — уволят, — несмотря на грустное событие, голосок у Лены был звонок и бодр, как всегда. — В общем, я тебя перевожу на жесткий график: понедельник, среда, пятница с десяти до двенадцати вечера. Иначе, еще одно такое опоздание, и меня тут же выкинут на улицу, — она сделала многозначительное ударение на слове «такое».

— А как же суббота и воскресенье? — притворно возмутился я.

— Это выходные дни, — заявила соблазнительница, — и я намерена просто отдыхать, а не… А чего это ты, собственно, звонишь? — спохватилась вдруг она.

Ох, уж мне эта хваленая женская интуиция!

— Да, понимаешь, я тут вляпался в одну странную историю, а в результате приобрел пару ушибов мягких тканей и потерял машину и права, — признался гробовым голосом. — Но ты не волнуйся, я передвигаюсь самостоятельно, говорю членораздельно и даже могу еще кое-что…

— Блин, Котов, ты когда-нибудь научишься относиться к жизни серьезно?! — рявкнула мне в ухо пантера по имени Лена, и связь прервалась.

— Дурак ты, Дмитрий Алексеевич, — сказал я своему отражению на погасшем экране мобильника, — теперь вот думай, как прощения просить будешь у хорошего человека.

Я выкурил еще одну сигарету и уже совсем решил было позвонить на работу Колобку, то бишь Григорию Ефимовичу Разумовскому, заму нашего главного редактора по связям с общественностью и моему непосредственному начальнику, и соврать что-нибудь героическое в свое оправдание, но в этот момент к крыльцу подкатила бело-синяя «ауди» и гостеприимно распахнула передо мной правую переднюю дверцу.

— Садись, орел ты наш болезный, — высунулся с заднего сиденья Ракитин, — поедем свеженинку кушать.

— Сегодня завезли? — тут же насторожился я, садясь рядом с водителем: Олег зря болтать не станет, не то что ваш покорный слуга.

— Да буквально полчаса не прошло! — отмахнулся Ракитин. — Миша, давай к «Северной», а то Велесов там уже, наверное, полтонны икры наметал, — добавил он для водителя.

Парень оказался новеньким и потому был не в курсе наших с Олегом отношений. Он с круглыми глазами выслушал весь диалог, но счел разумным промолчать и не задавать глупых вопросов. Впрочем, Ракитин внес в его положение некоторую ясность, сказав:

— Рядом с тобой, Миша, сидит живая легенда местной уголовной хроники и всей криминальной милиции, мастер пера и сыска господин Котов Дмитрий Алексеевич, он же Димыч для друзей и он же известный во всех злачных заведениях города и окрестностей Кот — авантюрист, игрок в бильярд и забияка.

— Благодарю, господин майор, — не удержался я. — Такой лестной характеристики мне еще никто не выдавал. Я совсем нестрашный, Миша, я белый и пушистый аки агнец Божий. Олег Владимирович шутят.

— Рад познакомится, — выдавил вконец сбитый с толку сержант Миша и изо всех сил сосредоточился на управлении новенькой «ауди».

Я пожал плечами и повернулся к Ракитину:

— Так что же произошло в «Северной»?

— Ну, ты в курсе, что эту гостиницу давно откупили для себя наши заклятые друзья из солнечного Азербайджана, — Олег со вкусом закурил и продолжил: — У них там все обустроено по высшему разряду, даже свой центр спутниковой связи есть, все удобства для приятного времяпровождения и отдыха от трудов неправедных — сауна, солярий, боулинг, тайский массаж, кабинеты психологической разгрузки с исключительно женской обслугой…

— Короче, Склифосовский, — не выдержал я, — все это мне известно и даже лучше, чем тебе. Кого грохнули?

— Нет, Димыч, все-таки ты не романтик, — притворно вздохнул Ракитин, — циник ты прожженный! Ладно, убит родной брат ихнего «оглы», Ильхан Амиев.

— Ну, и что же в этом странного? — искренне удивился я. — Очередная разборка с «чеченами», только и всего. Кстати, давно назревала, еще в феврале «азеры» перехватили в Юрге их «спиртовой» караван и увели в Кемерово, к себе на базу. Правда, валили на Гену-Ганнибала, но кто этому поверит…

— Дело в том, дорогой Ватсон, что Ильхан никогда в большом бизнесе старшего брата не участвовал, а тихо-мирно вел хозяйство «Северной» — это раз! — Олег щелчком пустил окурок в приоткрытое окно. — Во-вторых, а может, и во-первых, в гостинице установлена новейшая система охраны с идентификацией по сетчатке глаза и форме ушей. Тем не менее посторонний на территории зафиксирован не был. Да и спецов такого уровня, что могли бы обойти электронную охрану, у наших «чеченов» никогда не водилось.

— Значит, завелся, — пожал я плечами, хотя внутри у меня уже давно все звенело и пело от предчувствия.

Ракитин не ответил и до самой гостиницы не проронил больше ни слова.

Вестибюль «Северной» по какой-то странной прихоти хозяев не подвергся коренной перестройке. Наоборот, вся лепнина начала прошлого века, кедровые панели и паркет из сибирской лиственницы — «вечного дерева» — были восстановлены в первозданном виде, в то время как остальное здание было полностью реконструировано согласно современной моде «кибер-арт» с ее конформными помещениями и нашпигованной наноэлектроникой бытовой техникой и мебелью. Ну, говорящую дверь или кондиционер я еще понимаю, но говорящий унитаз или кровать?!.. Увольте! Полусфера вестибюля отсекалась от остального здания прозрачной стеной из бронестекла, в центре которой был встроен блок охраны, похожий с виду на пропускник в аэропорту, с той лишь разницей, что у этого имелись еще и две автоматические двери, набранные из металлических полос. С той стороны стены сидели два охранника: один из них контролировал входную часть блока, а другой — выходную. Ни дать, ни взять — демоны Максвелла, ёшкин кот!

Мы с Ракитиным подошли к блоку входа, Олег предъявил свою электронную идентификационную карту, которые были введены в обращение всего-то год назад специально для прохода в закрытые учреждения, и вошел. У меня тоже была такая карточка, но я сильно сомневался, что когда охранник увидит у себя на дисплее результат идентификации, вряд ли пропустит какого-то спецкора какого-то там «Вестника». Тем не менее я сунул карточку в щель опознавателя и с изумлением услышал голос «демона Входа»:

— Инспектор Кротов, проходите!

Мне стоило немалого усилия ничем не выдать себя, и только когда я оказался внутри гостиницы и догнал ушедшего вперед Ракитина, перевел дух.

— Когда это ты успел мне карточку подменить? — насел я на него.

— Какую карточку? — ненатурально удивился Олег. — Ах, эту!.. Ну, ты же не простил бы мне, если бы я оставил тебя в вестибюле… А вступать в переговоры с охраной, с начальством, с хозяевами — нету времени, сам понимаешь!

— Так ты ее мне насовсем даешь?! — обрадовался я, рассматривая собственную физиономию с совершенно другим именем. — Кротов Денис Анатольевич, инспектор отдела биофизической экспертизы управления внутренних дел… Здорово!

— Особо не радуйся, — усмехнулся Ракитин, — закончится это следствие, сдашь обратно.

— Почему? — Я почувствовал себя ребенком, которому подарили огромный торт и тут же запретили есть сладкое.

— Потому что такие вот карточки — наш стратегический запас, так называемые «мертвые души», для всяких непредвиденных ситуаций, — пояснил Олег, пока мы поднимались по лестнице на третий этаж и шли до апартаментов «супер-люкс» для VIP-персон, расположенных в конце длинного коридора. По ходу я насчитал аж целых три (!) поста электронной защиты в виде автоматических щитов, которые в случае тревоги перекрывают коридор наглухо и способны, пожалуй, выдержать выстрел из гранатомета.

Весь коридор был погружен в полумрак, но как только мы ступили на его пол, застланный искусственным пружинистым покрытием, вокруг нас вспыхнуло кольцо молочно-голубоватого света и заскользило вместе с нами по стенам и потолку.

— Ни фига себе! — невольно вырвалось у меня, поскольку подобную технику видел раньше только в фантастических фильмах. — Сколько же такая хреновина стоит?!

— Столько мы с тобой даже на том свете не заработаем, — покосился на меня Ракитин. — А вот Ильхану и это не помогло. Как говорил мудрейший Наср-эд-Дин, на Аллаха надейся, а верблюда привязывай! — Мы остановились перед светло-коричневыми дверями VIP-апартаментов, и Олег снова приложил свою карточку к электронному глазу опознавателя. — Проходи.

— А не прищемит? — кивнул я на массивную, толщиной едва ли не в ладонь, створку двери. — Как-то еще пожить хочется.

— Не дрейфь, инспектор! — хлопнул меня по плечу бравый майор. — Здесь система идентификации совсем почти глупая, однако. Ты проходишь, лазер фиксирует, дверь закрывается. Я снова прикладываю карточку, дверь опять открывается…

— А-а, вот даже как! — закивал я с умным видом. — Тогда почему бы мне не воспользоваться своей карточкой?

— Потому что незачем лишний раз светить «липу»! Шагай, говорю! — и Ракитин буквально впихнул меня в просторную прихожую «супер-люкса».

В апартаментах оказалось неожиданно людно, как на вокзале. Кроме дежурной опергруппы, здесь толклось, по меньшей мере, еще человек десять, и почти все с типичными «лицами кавказской национальности». Правда, только мужчины. Среди них выделялся один: высокий, поджарый, с молодым, но уже избитым судьбой лицом и совершенно седыми, коротко стрижеными волосами. И хотя он не отличался от остальных ни одеждой, ни поведением, все прочие «азеры» сохраняли с ним уважительную дистанцию и обращались к нему с подчеркнутой вежливостью, если не с подобострастием. Я понял, что это и есть Амиев-старший, старейшина всей сибирской диаспоры выходцев из Азербайджана, хотя на вид ему можно было дать не больше сорока лет.

Как только мы вошли в гостиный зал, Амиев прервал тихую беседу с земляками, подошел к нам, но поздоровался только с Ракитиным, проигнорировав мое присутствие. Олег тоже заметил сей демарш, покосился на меня, но я сделал вид, будто ничего не случилось, и преспокойно принялся рассматривать обстановку «супер-люкса», в котором, надо признаться, оказался первый раз в жизни.

Однако мне не суждено было удовлетворить свое любопытство. Одна из конформных дверей в правой стене гостиного зала вдруг с легким шелестом свернулась к потолку в трубочку, и взгляду предстала роскошная, нет, умопомрачительная спальня — мечта Казановы! Но всю картинку портило голое волосатое тело молодого парня с неестественно вывернутой шеей, лежавшее посреди бескрайнего лилового поля некоего сооружения, которое язык не поворачивался назвать кроватью. Думаю, что при желании на этом ложе утех и любви мог бы запросто разместиться патрульный геликоптер «гаишников», если бы, паче чаяния, вздумал совершить аварийную посадку. Из спальни показался рослый светловолосый парень, одетый в рубашку с коротким рукавом и светлые летние брюки, нашел глазами в толпе Олега и громко сказал:

— Прошу сюда, господин майор.

Ракитин тут же прервал разговор с Амиевым-старшим и направился в спальню, поманив меня за собой.

— Закрой дверь, — бросил он стоявшему возле нее сержанту в форме патрульного. — Никого без моего разрешения не впускать и не выпускать.

— Слушаюсь, господин майор, — вытянулся тот, и дверь развернулась буквально перед носом какого-то тощего и небритого «азера», попытавшегося было просочиться в комнату вслед за нами.

— Димыч, познакомься, — повернулся ко мне Олег, — это лейтенант Павел Сергеевич Велесов, наш новый командир опергруппы и талантливый сыщик, несмотря на молодость и небольшую практику.

Русый гигант кивнул и утопил мою немаленькую ладонь в своей лапище.

— А это, Паша, — продолжил представление Олег, — и есть тот самый Дмитрий Котов, который дважды помог нам выйти на серийного убийцу, Нурию Саликбекову, хотя вообще-то он журналист и бабник, да и выпить не дурак. И не его вина, что эта бестия оба раза ускользнула от нас.

Мне показалось странной такая интерпретация событий почти годичной давности, но я счел за лучшее промолчать. Пока. А там уж — как масть пойдет. А может, и не надо бы новому сотруднику забивать голову всякими мистическими и магическими заморочками? Как говорится, есть история, а есть историография — и это две большие разницы. Первая — порождение времени и закона причины и следствия, вторая же — суть насквозь прагматичная и сиюминутная, в угоду текущему моменту и тому, кто этот момент создает.

Поэтому я стоически выдержал железобетонное рукопожатие нового знакомого и даже выдавил необходимую дежурную фразу:

— Рад познакомиться. Надеюсь, сработаемся.

— Взаимно, — голос у лейтенанта был, что твоя труба иерихонская. — Разрешите доложить, господин майор? — повернулся он к начальству.

— Валяй, только покороче, — важно кивнул Ракитин, закурил и двинулся по комнате в обход, с интересом разглядывая многочисленные технические прибамбасы, усеявшие стены и обстановку спальни.

Я тоже закурил и пошел в противоположную сторону по направлению к лоджии, скрытой от глаз полупрозрачной, бликующей радужными пятнами гардиной.

— Сегодня, в двенадцать ноль пять, поступил сигнал из гостиницы «Северная» об убийстве управляющего этой гостиницей Амиева Ильхана Расуловича, тридцати пяти лет, родного брата президента Ассоциации азербайджанцев Сибири Амиева Гейдара Расуловича. Дежурным нарядом на месте был обнаружен обнаженный труп мужчины с признаками насильственной смерти путем перелома шейного отдела позвоночника, в котором Гейдар Амиев опознал своего брата в присутствии понятых…

Я не выдержал и прыснул. Ракитин, тоже пряча улыбку, быстро глянул на меня и поинтересовался:

— В трупе или в позвоночнике?

— Что? — не понял Велесов.

— В ком Амиев признал своего брата?

— А… ну да, простите, действительно глупо вышло. — Лейтенант покраснел как рак, откашлялся в свой пудовый кулак и продолжил уже нормальным человеческим языком: — Короче, по словам охраны, вчера около полуночи Ильхан Амиев заявился сюда в апартаменты в компании с девицей, которую бодигарды ранее не видели. Но, поскольку «слово шефа — закон», обыскивать ее не стали, тем более что и досматривать-то особо было нечего: девчонка и так уже была почти голая…

— А сумочку? — перебил я.

— Смотрели, а что толку? — кивнул Велесов на труп. — Ежу понятно, оружие тут ни при чем. Шеи у нас сворачивают исключительно руками…

— Можно и ногами, — возразил я, отдергивая гардину.

— Это как? — удивился лейтенант.

— Потом покажу, — пообещал я и вышел на лоджию, укрытую от непогоды полным тонированным стеклопакетом с кондиционером и обшитую натуральной «вагонкой» из розоватого кедра.

— Так вот, возникает вопрос, — сказал Велесов, и я его прекрасно услышал из лоджии (ну, и связки у парня!), — даже два. Кто убил и куда он делся?

— А разве эта «ночная бабочка» не могла Амиеву шею свернуть? — подал голос наконец Ракитин, останавливаясь у открытой двери в ванную комнату.

— Да что она, Шварценеггер или Мата Хари какая-нибудь?! — искренне изумился лейтенант. — Шалава! Соплей перешибить можно.

— Ты ее видел? — уточнил Олег.

— Н-нет, но…

— А Мата Хари, между прочим, пользовалась ядом и пистолетом, но не руками, — злорадно добавил я: этот большой простофиля начинал меня понемногу раздражать.

— Что у вас еще есть нам сообщить, лейтенант? — спросил Ракитин голосом, не сулившим молодому сыщику ничего хорошего в обозримом будущем.

— Ну, девица эта ушла рано утром, сказав охране, что их шеф просил не беспокоить его до полудня — устал очень, а те и поверили. Уж больно девчонка несерьезно выглядела, — закончил несчастный Велесов и умолк, поглядывая то на майора, то на меня.

— Павел, ты меня разочаровываешь, — покачал головой Олег и притушил окурок в огромной хрустальной пепельнице, выполненной в виде какого-то цветка. — Мне перед Дмитрием Алексеевичем неудобно: расхваливаю тут твои способности, понимаешь, а ты — как курсант-первогодок: ни «а», ни «бе»! Нашли что-нибудь?

— «Пальчиков» тут немерено, — нехотя ответил пристыженный лейтенант. — Запаховую пробу тоже взяли: и здесь, и в ванной, и на лоджии. Ну, волос еще везде полно — линька у них, что ли?

— Чьих волос? — встрял я, возвращаясь в комнату.

— Мужских и женских: на постели и в ванной. Да, и два окурка всего, — вспомнил Велесов. — Амиев, по словам друзей и брата, не курил. Тем не менее один «бычок» — мужской, — он протянул Ракитину пластиковый пакетик для «вещдоков».

— Как определил? — прищурился Олег, заглядывая в пакет.

— У него фильтр прикушен, а на другом зубов нет, только помада.

— Значит, здесь был кто-то третий?

— Вряд ли, — ответил я за лейтенанта. — Охрана бы знала, а через лоджию не проникнуть — там везде масс-датчики понатыканы, таракан не проскочит.

— Что ж он, дух бесплотный? — усмехнулся Ракитин, возвращая «вещдоки» Велесову и доставая сигареты.

— Да все гораздо проще, шеф, — я последовал его примеру: проснувшийся во мне, давно забытый охотничий азарт требовал любимого стимулятора. — Дяденька просто покурил за компанию с девочкой. Подумаешь, одна сигаретка!.. А насчет шеи — да, следов борьбы не обнаружили, но женщина даже не сильная — обученная, вполне может проделать эту операцию, когда клиент спит! Например, у нее на коленях. Сон глубок, мышцы расслаблены…

— Гениально, Холмс! — развел руками Олег.

— Служу родному капиталу, Ватсон! — отпарировал я.

— Ладно, конкретный разговор будет завтра, после всех экспертиз. Пошли отсюда! — резюмировал Ракитин.

— Кстати об экспертизе, — сказал я. — Судя по тому, как лежит труп, могу заметить, что шею ему свернули не на постели. На «сексодром» Амиев попал уже в неживом состоянии, а точнее — тело туда просто закинули!

— Я что-то тебя не пойму, — Олег упер в мою сторону указательный палец. — Ты же только что доказал нам, что здесь не было никого постороннего?!

— А я и сейчас не утверждаю, что он был, — пожал я плечами.

— Но ведь девица не могла…

— А кто вам сказал, что это была девица?

— А?.. — Ракитин несколько секунд очумело разглядывал мою невинную физиономию, потом до него дошло. — Ты опять за свое?! Нет больше никаких психомов! Нет!!.. Понял, фантаст хренов? — Он тут же спохватился и замолчал, лишь желваки под скулами выдавали напряжение, охватившее Олега по моей вине. А сам я в этот момент готов был отрезать себе язык, проклиная собственную бестактность по отношению к лучшему другу.

— Значит так, — заговорил через минуту Ракитин почти нормальным голосом. — Лейтенант, заканчивайте тут все и садитесь за отчет. Я — к полковнику Бересту, а ты, Шерлок Ватсон, свободен до… Короче, свободен! — Он резко повернулся и размашистым шагом вышел из спальни.

Велесов покосился на меня и спросил:

— А это правда, что господин майор, ну… пытался вместе с собой и этих…

— Правда, Паша, — я вдруг почувствовал жуткую, прямо таки многотонную усталость и непреодолимое желание выпить. — Подбрось меня до «Бистро», а то я сегодня безлошадный.

— Идемте, Дмитрий Алексеевич, — кивнул Велесов, открыл дверь и кликнул маявшихся в гостиной санитаров.

Уже в машине, когда отъехали пару кварталов от гостиницы, он рискнул задать еще один, мучивший его до сей поры вопрос:

— А кто же это все-таки мог быть, если не девчонка?

— Не знаю, лейтенант, — честно ответил я, — может быть, это и вовсе нечеловек. Всякое в жизни бывает…

Все-таки я сумел закончить сей суматошный день более-менее достойно и с пользой для себя. И во многом благодаря вовремя принятому внутрь стаканчику знаменитой в городе «Таежной пади» — напитку, изобретенному владельцем «Сибирского бистро», моим бывшим однокурсником Васькой Полосухиным, пардон, Василием Вилоровичем! Испытывая, видимо с детства, слабость ко всякой «вкусной, но нездоровой» пище, Василий все же удержался от погружения в пучину алкогольного забвения подобно многим своим приятелям-бизнесменам легендарных «мутных девяностых» годов. В результате появилось «Сибирское бистро» — помесь знаменитого брэнда «Макдоналдс» и чисто местного колорита — с весьма оригинальным меню напитков и блюд. А коктейль «Таежная падь» — клюквенный морс пополам с коньяком, медом, корицей и гвоздикой — вкупе с «чебурятами», жаренными во фритюре пельменями, составили лицо заведения.

И вот когда я, расправившись с порцией «чебурят», приступил ко вкушению «таежного» напитка, меня довольно сильно и бесцеремонно шлепнули по загривку, и следом раздалось довольное «гыгыканье», которое я бы, наверное, узнал и на том свете. Васька плюхнулся на стул напротив меня и, продолжая улыбаться во весь свой «буратинский» рот, дождался, пока я откашлялся от попавшей не в то горло «Пади» и снова обрел способность говорить.

— Здорово, Димоген! — сказал Васька знакомым гнусавым из-за сломанного в юности носа голосом. — Как тебе моя жрачка?

— Полосатый, — морщась от попавшего в нос напитка, хрипло проговорил я, — когда же ты научишься вести себя сообразно положению, а не происхождению?

— А чем тебе не нравится мое происхождение? — немедленно окрысился Полосухин, всегда болезненно воспринимавший любое упоминание о своем, далеко не безоблачном детстве.

Родители, вконец спившиеся сельские интеллигенты, выгнали десятилетнего Ваську из дому, посчитав для себя разорительным содержание «лишнего рта». И сидеть бы им в тюрьме по суровым советским законам, если бы история получила хоть какую-то огласку. Но ее-то как раз и не было, потому что Василий, по натуре гордый и независимый, молча снес обиду и пошел в большой мир, даже не думая о последствиях. Через месяц скитаний по разбитым дорогам степного Приобья его, полумертвого от голода, подобрал цыганский табор, приняв, очевидно, за родственника из-за носатости, чернявости и хитрющих зеленых глаз. И за следующие пять лет Полосухин постиг все премудрости жизни «вольного народа», начиная от конокрадства и кончая философией мировосприятия этих простодушных, плутоватых, свободолюбивых людей. Табор по сути являлся абсолютно автономной социальной единицей, имеющей даже собственную систему образования и медицинской помощи. И такая независимость никак не могла понравиться властям предержащим, усиленно строившим в то время новое общество — единый советский народ. Поэтому когда табор попал в «зачистку» во время очередной кампании по борьбе с бродяжничеством и тунеядством и Ваську вместе с остальными цыганятами отправили в интернат для трудновоспитуемых детей, преподаватель, тестировавший их на грамотность, был несказанно удивлен Васькиным уровнем образованности, вполне соответствовавшим среднешкольному. Полосухин же, будучи все-таки не цыганом, не стал упираться и рваться из интерната на волю, подобно другим детям «вольного народа», а весьма прилежно доучился до семнадцати лет и, получив копию метрики, записанную с его слов, и паспорт, вышел в большой мир вполне состоявшимся гражданином. Правда, привычка жульничать и хитрить при любом удобном случае, а также ввязываться с бесшабашной отвагой во всякие сомнительные авантюры, въевшаяся в его натуру за время «цыганской одиссеи», так и осталась. Именно поэтому по окончании Сибирского медицинского университета в большой мир вышел не Василий Филаретович, а Василий Вилорович Полосухин: видимо, Васька решил, что последнее отчество звучит более солидно и благородно. А может, сделал это для того, чтобы поскорее забыть детский кошмар бесконечных побоев и унижений от собственных родителей…

Поэтому, зная всю историю, я поспешил исправить неловкость и примирительно сказал:

— Извини, Васек, это я от неожиданности. Рад тебя видеть!

— Да уж, — хмыкнул он, — в большом городе живем: времени на встречи со старыми друзьями совсем нету. А ведь в бистро регулярно ходишь!

— Ну, и ты, Васек, знаешь, где я работаю и где отдыхаю…

— Так ты, Димоген, кто? — немедленно надулся этот прохиндей. — Журналист, любитель «жареного». А я?..

— А ты, Полосатый, всего лишь слегка отмытая цыганская рожа! — осадил я его, зная наперед, что если Ваську не остановить сразу, ссора неизбежна: уж больно он любил кичиться своим новым положением, которого достиг исключительно самостоятельно. — И не продолжай, пожалуйста! А то ведь… тебе ли не знать силы печатного слова?

— Ты чего, Димыч? — тут же пошел на попятную Полосухин. — Я же пошутил…

— Я тоже…

— Ну и ладненько! — снова расцвел Васька и щелкнул пальцами, подзывая пронырливую смазливую официанточку: любил господин Полосухин смолоду, что и говорить, миниатюрный, но фигуристый, женский пол, потому и реализовал свою мечту, лично проводя отбор обслуги для бистро вплоть до уборщиц.

Девчонка мгновенно выставила на стол перед своим благодетелем запотевший стакан «Пади» и мисочку с очищенными кедровыми орешками.

— Люди бают, у тебя давеча неприятность приключилась аккурат возле моего заведения? — спросил Васька, переходя на любимый, как он выражался, «народный диалект».

— Да уж, — кивнул я, принимаясь за свой стакан, — врагу не пожелаешь такого глупого положения…

— М-да, — Полосухин задумчиво кинул в рот щепоть орешков, запил глотком «Пади». — Неладно, ежели человек правду речет, а его во лжи уличают.

Я едва снова не поперхнулся коктейлем от неожиданности и мгновенно подобрался, не подавая виду. Получается, Васька встретился со мной не случайно, а ждал здесь специально, вычислив с цыганской прозорливостью мои дальнейшие шаги. Знал господин Полосухин что-то весьма важное для меня. И для него, разумеется, потому что бывшего однокурсника я мог бы заподозрить в чем угодно, но только не в альтруизме.

— Но есть все же правда в мире сем, — продолжал вещать Василий, войдя в образ и не забывая прихлебывать из стакана. — И вошла она в уста человека гордого, но честного!

— Господин Полосухин, ау! — позвал я, буквально вспотев от предчувствия. — Давай по-простому, а? Ты видел того психа, что мне под колеса кинулся, да?

— Видел, — сказал Васька уже совершенно будничным тоном и высыпал остатки орешков из мисочки прямо в рот. — И не псих он вовсе был, а… не знаю кто, — продолжил он, с аппетитом чавкая.

— Почему ты так решил? — холодный ветерок опасности снова пощекотал мне затылок.

— Потому что этот парень ждал тебя, — заявил бывший однокурсник, сохраняя на физиономии простодушную улыбку, но взгляд у него при этом был жестким и сосредоточенным. — Он маячил у меня под окнами минут десять. И обратил я на него внимание именно потому, что выглядело сие подозрительно: стоит человек под проливным дождем без зонтика, и даже укрыться не пытается — странно!

— Что ж тут странного? — Я по своей извечной привычке уже рассуждал вслух. — Ну, любит человек под дождем гулять, особенно под летним, проливным.

— Так ведь не гулял он. — Васька взял свой стакан, повертел его в ловких длинных пальцах, но пить не стал и поставил обратно на стол. — Он именно ждал! Просто стоял столбом возле таксофона и на дождь не обращал никакого внимания. А когда появился ты, он буквально рванулся на дорогу, будто стометровку решил освоить. — Полосухин все же не выдержал и отхлебнул коктейля, покрутил головой, вспоминая, и продолжил: — А вот дальше, Димыч, я тоже ничего не пойму. Вроде я на пару секунд отвлекся от него на твой финиш в будку, и за это ничтожное время он умудрился исчезнуть! Но проспект-то здесь метров тридцать поперек будет?..

— Значит, он должен был развить скорость порядка шестидесяти километров в час, чтобы добежать хотя бы до ближайшего подъезда на другой стороне проспекта, — подсчитал я и невольно поежился от ледяного дуновения в затылок. — Так не бывает!

— Не бывает, — согласился Василий и вперил в меня пронзительно-зеленый взгляд. — Мне почему-то кажется, Димыч, что ты знаешь, кто это был!

— Ей-богу, Васек, могу только догадываться, — честно сказал я. — Кстати, ты очень правильно сделал, что не вышел давеча и не рассказал «гаишникам» свои наблюдения.

— Почему? — немедленно подобрался он, почуяв приближение тайны, из которой, видимо, собирался извлечь кое-что полезное и для себя.

— Потому что это стало бы опасным и для тебя, — веско ответил я. — И следующий таксофон или столб оказались бы твоими.

— Темнишь, Димоген! — процедил в миг преобразившийся Полосухин. От длинного и нескладного великовозрастного балбеса с дурацкой улыбкой на лице не осталось и следа. Теперь напротив меня сидел матерый, битый жизнью волчара — стремительный и беспощадный. — Кто на тебя наехал, говори!

— Послушай, Василий Вилорович, — я постарался аккуратно разорвать дружескую дистанцию, — даже если бы я знал, я бы тебе не сказал. Не в моих правилах подставлять друзей. Но я пока действительно не знаю, кто это. Могу только предполагать, но даже предположения мои могут негативно отразиться на твоем здоровье, а я этого не хочу. Так что, давай договоримся: если мне понадобится твоя помощь, я позвоню. Дай мне свой мобильник, а я тебе — свой…

— Ладно, — немного поиграв желваками, согласился Васька. — Верю. Записывай: 613–777.

— Порядок. А мой — 599–600.

— Крутой номер! — не удержавшись, цокнул языком Полосухин.

— А то!.. — улыбнулся я и тут же серьезно добавил. — Только про свои наблюдения — никому!

— Не учите меня жить! — Передо мной снова оказался прежний Полосатый, бывший однокурсник и соратник по ночным приключениям на дискотеках. Я полез было за бумажником, чтобы расплатиться, но Васька барским жестом остановил мою руку. — Оставь, Димыч, сегодня — за счет заведения. Бывай! — и он неожиданно легкой и пружинистой походкой удалился в сторону служебной двери в дальнем конце зала.

Я посмотрел сквозь стеклянную стену на улицу и убедился, что дождь, наконец-то, закончился. И в этот момент проснулся мой мобильник. Вместо номера определитель выдал аж целых десять «шестерок». Чувство опасности промолчало, и я, пожав плечами, нажал кнопку ответа.

— Котов слушает.

В трубке что-то зашуршало, послышался тонкий свист и какой-то неживой, лязгающий голос медленно произнес:

— Не ходи в «Световид». Не надо…

На меня вдруг накатила веселая злость: вспомнился знаменитый и единственный в своем роде российский вестерн конца шестидесятых годов прошлого столетия «Белое солнце пустыни».

— Зачем ты пытался убить меня, Саид? — поинтересовался я голосом киношного басмача.

Я все еще был уверен, что это чей-то розыгрыш.

— Ты ничего не сможешь сделать, а женщина Ксения умрет, — снова проскрипело в трубке как по ржавому железу.

Теперь я уже не был уверен, что меня разыгрывают. Никто не знал про мою встречу с Меньшиковой. По крайней мере, никто из людей. От этой мысли меня вновь прошиб пот и стянуло льдом затылок. Блин! Да что же это такое?! Неужели все начинается по новой?! Опять явился по мою душу черный мадхъя? Неужели я обречен всю оставшуюся жизнь воевать с этой нечистью и ради чего?.. Ну нет, врешь — не возьмешь! Вот теперь-то я уж точно пойду до конца, хотя бы для того, чтобы раз и навсегда отбить у тебя охоту совать нос в мои дела, Нурия Саликбекова!

— Эй, шутник! — прорычал я в трубку. — Я поеду в «Световид». А если что-нибудь случится с Ксенией Меньшиковой, я тебя из-под земли достану!

Но ответом мне были лишь короткие гудки. Ярость поднималась изнутри меня, грозя затопить сознание мутной водой отчаянной решимости, а это было сейчас очень опасно, и потому я сжал зубы, глубоко вдохнул в три приема по технике тайцзи и сложил пальцы в мудру Земли, восстанавливающую внутренний энергетический потенциал организма и защищающую от внешних негативных энергоинформационных воздействий. Эффект, как всегда, не замедлил сказаться буквально через пару минут: в душе наступило светлое умиротворение, в сознании — ясность, и даже хмель выветрился.

Просветленный я двинулся к выходу из бистро, и тут опять запел мобильник. Но на этот раз номер высветился знакомый — звонил Берест.

— Привет, родственник. Как самочувствие?

Это было новостью: что-то не припомню, чтобы Николай интересовался моим самочувствием.

— Вашими молитвами, комиссар, — ответил я осторожно. — А что случилось?

— Ну, пока ничего. — Берест явно мучился вопросом: сообщать или не сообщать мне приготовленную информацию. — Короче, твою «телегу» я отправил в ремонт на нашу станцию техобслуживания, а пока, так и быть, выделю тебе колеса из вторичного фонда. Можешь подъехать в управление и взять бежевую «хундайку» — во дворе стоит. Ключи и права — у дежурного.

Вот это да! Но откуда такая щедрость у прижимистого комиссара?!

— А никакой щедрости, — будто прочитал мои мысли Николай. — Просто ты мне нужен будешь в мобильном состоянии для расследования убийства Ильхана Амиева.

— Стоп! — прорвался наконец я. — Я не являюсь вашим сотрудником, комиссар, а потому не собираюсь действовать по вашим указкам…

— Вот и прекрасно, — хмыкнул Берест. — Действуй самостоятельно, но в рамках закона. Именно это мне и нужно от тебя. Ты же теперь — инспектор Кротов, не так ли?

— Ах, вот оно что! — я снова рассвирепел. — Купили за полушку?! Не ожидал я такого от своих лучших друзей…

— Не строй из себя наивную нимфетку, Котов! — Комиссар тоже начал закипать. — У меня нет времени тебя уговаривать! Если я в б-ближайшие дни не найду убийцу, Г-гейдар Амиев начнет войну с «чеченами», и тогда нам п-придется вывозить трупы самосвалами! И раз уж т-ты сунул свой ушлый нос в это д-дело, так будь добр, не выпендривайся, а работай!

— Все-все, уговорил, — поспешил я успокоить разбушевавшегося друга. — Действительно, чего это я? Дело-то пустяковое! На одну трубку…

— Д-димыч, я тебя… — у Береста от возмущения пропал голос.

— Я же сказал, Коля: договорились! Уже еду, то есть бегу за машиной, — и я быстренько отключился.

Да, как говорится, никогда не знаешь: где найдешь, где потеряешь! А дело-то закручивается нешуточное, то бишь два. И ведь не вывернуться, не уйти в сторону, будто кто-то невидимой сильной рукой взял за шиворот и толкает только в одном ему ясном направлении: шаг влево, шаг вправо — побег, прыжки на месте — саботаж.

И ведь не проходит ощущение, что дело здесь не в Нурие! Точнее, не только в ней. Что-то еще кроется за всеми этими вещими снами и исчезающими нарушителями безопасности движения вкупе с железноголосыми шантажистами. Эх, был бы жив Золотарев, мы бы с ним вдвоем… А так, выходит, придется выпутываться самому: нельзя же всерьез рассчитывать на Ксению. Или можно?.. Так или иначе, а завтрашний день должен все расставить на свои места.

И полный грустных мыслей и дурных предчувствий, я отправился за «подарком» бравого комиссара.