"Путь в Иерусалим" - читать интересную книгу автора (Гийу Ян)

Глава XI

Магнус и Эскиль сидели в башне, и разговор их был нелегким. Их очень устраивало, что у Арна сейчас горячие деньки. Он находился на озере Венерн, где выпиливал ледовые глыбы, такой же формы, как строительный камень для стен. Лед тянули затем на санях в Арнес и складывали в новый ледник. Арн настаивал на том, что именно этим надо заняться в первую очередь, пока лед не сделался слишком тонким. Вот и прекрасно, что он так занят. Было бы трудно вести этот разговор в его присутствии.

Магнус с Эскилем знали по личному опыту, что юноши, а иногда, как говорят, и молодые девушки, подвержены искушениям. Такова жизнь, и ничего другого не оставалось, как ждать, пока эти искушения пройдут, вроде весеннего насморка. Магнус припоминал нечто подобное из своей ранней юности, и при этих воспоминаниях он расчувствовался, признавшись Эскилю, что та женщина, которая была первой хозяйкой Арнеса и матерью Эскиля и Арна, поначалу значила для него не больше, чем пара гнедых или какое-нибудь другое полезное приобретение в хозяйстве. Но со временем Сигрид стала ему дороже всего на свете. И то, что Арн называл любовью, могло появиться позже, когда люди поживут вместе, в благополучии и согласии. Поразмыслив, Магнус добавил, что даже Эрика дочь Юара в последнее время стала для него красивее и приятнее и с ней сейчас легче иметь дело. По крайней мере, никогда прежде не было с ней так легко, как теперь. Разве это не то, что Арн называет любовью?

Но мудрость старших не передашь молодым. Бессмысленно пытаться толковать о разуме там, где его нет и в помине. Это все равно что прийти к тому, кто недавно похоронил родича, и сказать ему, что время лечит все раны. Утверждение справедливое, но бессмысленное, когда еще столь сильна скорбь об умершем.

Что же делать им с Арном, который чуть ли не завтра намерен мчаться в Хусабю и объявлять о помолвке?

Эскиль считал, что надо стараться быть хладнокровными, пока с ними нет Арна. Уж он-то — как раскаленное железо. Есть доводы за и против обручения, и следует спокойно взвесить их, как серебро, чтобы увидеть, что перевешивает.

Против предложения Арна было очень многое, ибо никто не знал, кто возьмет королевскую власть в свои руки в ближайшие два года. Во всяком случае, пока королем остается Карл сын Сверкера, Альгот сын Поля должен остерегаться связывать себя узами родства с врагами короля. По крайней мере, если Альгот — человек с умом. Да и с их стороны было бы неразумно играть свадьбу с представительницей рода, враждебного Кнуту сыну Эрика. А ведь королем вместо Карла, конечно же, будет он, Кнут сын Эрика.

За предложение Арна было тоже немало. Теперь, когда Форсвик на Веттерне принадлежал Арнесу, Фолькунги оказались владельцами всей северной части Западного Геталанда — той самой части к югу от Тиведена, где пройдут торговые пути между четырьмя странами. Слабым звеном были земли Альгота у Чиннекулле. Будет очень важно приобрести себе Чиннекулле и берег Венерна к югу от него. Когда придет время совершить эту сделку, Альгот, пожалуй, заупрямится, и тогда его можно было бы уговорить отдать земли в качестве приданого, вдвое большего, чем принято давать за невестой.

Планы казались неосуществимыми, пока оставался жив Карл сын Сверкера. Но тем покладистее будет Альгот в таких вопросах, чем быстрее Карл сын Сверкера покинет этот мир, как предполагал Кнут сын Эрика.

Значит, так тому и быть. Пока король Карл сын Сверкера надежно сидит в своем замке на Веттерне, ничего не поделаешь. Если же он почит в бозе, можно сразу же с выгодой для Арнеса провернуть это дельце.

Во всех своих расчетах Эскиль усматривал один недостаток. Он не знал планов Биргера Брусы и родового тинга. Однажды уже случилось так, что Магнус сам подумывал о свадьбе с Сесилией либо Катариной, и по тем же самым причинам, о которых они говорили сейчас. Но вместо этого он получил в жены Эрику дочь Юара, ибо родовой тинг счел, что такой брак будет полезнее.

Но Магнус сказал Эскилю, что вроде бы не слышал о каких-то других планах. С Эриковым родом они породнились через Эрику дочь Юара, и, хотя у Кнута была сестра Маргарета, она уже стала женой норвежского короля Сверрира. А так как брат Магнуса Биргер Бруса был женат на Бригиде, дочери короля Харальда Гилли из Норвегии, то их норвежские связи тоже достаточно крепки. Нет, в данный момент Магнус не видит лучшего выбора, чем Катарина или Сесилия — не важно, которая из них. Хотя сам Арн считал, что Сесилия ему дороже жизни.

Оставалось решить, кто скажет все это Арну. Дело ясное: пока жив король Карл — никакой помолвки.

На словах-то все было просто, но гораздо труднее убедить в этом юного сына или брата, живущего в бреду, который он называет любовью.

Говорить должен Магнус, так как он — отец и ему давать согласие на свадьбу. А может, лучше сказать Эскилю, он все-таки брат и безо всякого давления все растолкует Арну. Они поворачивали это деликатное дело и так и этак и наконец решили, что говорить с Арном будет Эскиль.

За неделю до дня святого Тивуртия, когда на земле местами еще лежал потемневший снег, в Арнес без предупреждения нагрянул Кнут сын Эрика. Он прискакал в обществе Гейра сына Эрленда, скальда Орма сына Регнвальда и Берсе Силача. Кнут объездил весь Западный Геталанд, и его скальд потрудился на славу, а теперь они возвращались из Скары, где у Кнута было много глаз и ушей и где он купил ценные сведения у одного человека, только что оставившего службу у Карла сына Сверкера в Висингсе.

Не сообщив, зачем приехал, Кнут принялся разыскивать Арна, которого нашел печальным, среди слуг в поварне. Кнут счел, что подобное место и настроение не достойны такого воина, как Арн.

К беспокойству Арна, его друг тут же изъявил желание состязаться в стрельбе из лука, поставив мишень из связки соломы. Арн не хотел отказываться, но никакой радости в этой игре не находил. Они установили мишень во дворе, на расстоянии сорока шагов. Арн счел, что это сложно для Кнута, но тот воспротивился. Стрелки выбрали себе тугие луки, и люди высыпали на двор поглазеть на состязание, ибо все знали, что стрелять собираются будущий король страны и сын хозяина Арнеса.

Когда они встали рядом, с луками наготове, хотя Арн с нежеланием подчинился просьбе друга, Кнут обнял его за плечи и сказал то, что тщательно продумал заранее: — Теперь, дорогой друг детства, ты должен выстрелить, чтобы выиграть у своего короля. От этих стрел зависит все. Вспомни о Сесилии, да-да, я знаю о вас. Подумай, что я твой король и могу отдать ее тебе, если ты только одержишь победу. Смотри, вот я стреляю первым. Можешь не отвечать мне, главное — попади в цель.

И пока Арн, потрясенный услышанным, собирался с силами, чтобы не ударить лицом в грязь, Кнут послал в цель десять стрел, вызвав всеобщее восхищение, ибо никто не думал, что он такой отличный стрелок.

После него стрелял Арн — хладнокровно, сосредоточенно, словно действительно все его будущее зависело от состязания. И люди смогли убедиться, что Арн владеет луком лучше Кнута.

Тогда Кнут снова обнял его за плечи, заявив, что Арн сейчас добыл себе в жены Сесилию дочь Альгота. Покинув двор, оба они направились в башню, куда Кнут попросил принести пива.

Оставшись с Арном наедине, Кнут объяснил ему, как обстоят дела. Пришло их время. Для него самого речь идет о короне, для Арна — о Сесилии. По всей стране у Кнута сына Эрика были свои соглядатаи, и потому он знал все, что важно было знать, и даже такое, что представлялось менее важным, вроде новости о Сесилии и Арне.

Арн хмуро ответил ему, что, пожалуй, может понять важность таких донесений для того, кто стремится получить королевскую корону, но он не понимает, зачем было затевать состязание в стрельбе из лука. Ведь будущий король подвергал себя риску и мог проиграть, а потом бы об этом все только и говорили.

В этот момент вошли слуги с пивом, и Кнут широко улыбнулся. Похоже, он хорошо понимал причину недоумения Арна. Они учтиво выпили друг за друга, как того требовал обычай, и Кнут видел, что Арну не терпится получить ответ. Однако он не спеша заговорил о своем отце, святом Эрике, который со всеми был добр, ничего не просил для себя, а придворной жизни предпочитал власяницу и долгие молитвы, помогал слабым и противостоял сильным и умер как святой от руки злодеев. Возможно, Арн много слышал об этом прежде, но теперь следовало прибавить еще одну вещь.

Отец Эрика, Едвард с Оркнейских островов, плавал вместе с Сигурдом Крестоносцем в Святую Землю и оказал там большие услуги норвежскому королю. В благодарность за это Сигурд подарил Едварду две частицы Креста Господня. Сам же король получил святые частицы от короля Балдуина Заморского, правившего в Иерусалиме.

Тут Кнут остановился и спросил у Арна, слышал ли тот когда-нибудь об Иерусалимском королевстве. Арн радостно закивал в ответ.

Так вот, потом отец Кнута, Эрик сын Едварда, стал владельцем этих частиц Святого Креста. Он вставил их в свой золотой крест, который всегда носил на шее. Когда Эмунд Однорукий отрубил ему голову, священная реликвия упала на землю, а коварный злодей взял ее и отнес тому, кто стоял за этим убийством, — Карлу сыну Сверкера. Так что он не только убийца короля, но и святотатец, присвоивший себе чужую святыню. Тот самый золотой крест носит теперь на шее он, Карл сын Сверкера. Ведь это мерзость перед Богом, разве можно усомниться в этом?

Арн тотчас согласился с Кнутом, сказав, что надо восстановить справедливость.

При этих словах Кнут сын Эрика улыбнулся Арну и тихо повторил, что пришло их время. Но для того, чтобы добраться туда, где сейчас находится святая реликвия, нужно уметь терпеть холод, ходить под парусом, метко стрелять из лука и хорошо владеть мечом, а на это способны немногие.

Вот почему он устроил состязание, продолжал Кнут. Ибо другие люди, которые метко стреляют, если им мешает гнев и страх, в нужный момент промахнутся. Арн, когда он стрелял, был взволнован, думая о Сесилии, однако он сумел отправить все свои стрелы прямо в цель.

Теперь и ни минутой позже необходимо сделать то, что должно быть сделано, продолжал Кнут и спросил небрежно, не хочет ли Арн отправиться с ним в эту поездку, как один из восьми избранных воинов. При этом Кнут тут же заверил его, что, когда станет королем, он первым благословит брак Арна с Сесилией.

В третий раз Арну говорили, что он не получит Сесилию, пока жив Карл сын Сверкера. И если в первые два раза он колебался, то теперь его больше не мучили сомнения.

Приехав в Форсвик, на берегу Веттерна, они увидели, что Эйвинд сын Иона, Ион сын Микеля и Эгиль сын Улафа построили маленькую ладью — красивую, широкую в середине, с тремя парами весел. Она лежала на мелководье. Норвежские дружинники горевали, что не успели вырезать на ладье магические руны, но они очень торопились, чтобы ладья была готова прежде, чем начнется ледоход. Построенная по норвежскому образцу, ладья могла идти под парусом быстрее всех остальных кораблей того времени, особенно в Западном Геталанде. Ею можно было очень ловко управлять, тем более что на веслах сидели норвежские гребцы, и ее легко было перетаскивать волоком по льду. Кнут остался доволен увиденным и подробно объяснил все детали Арну, который никогда не был в Норвегии, в отличие от своих родичей.

После трехдневного ожидания пришло время спускать ладью на воду. Они отслужили мессу, которую Арн для пущей убедительности пел на церковном языке. Затем Кнут сын Эрика обратился к ним с речью и призвал их к решительным действиям. Их сила в том, что они, восемь славных воинов, переправятся через Ветгерн, когда никто не ожидает внезапного нападения. Там, на южном мысе, в Висингсе, сидит убийца короля, Карл сын Сверкера, со своей дружиной и думает, что он в безопасности. Но Господь не станет помогать тому, кто убил святого ради своей выгоды. И когда мы сделаем то, что должно быть сделано, каждый будет вознагражден по заслугам.

Больше ничего сказано не было. Ладью вывезли на лошадях из того разводья, где она лежала, набухая обшивкой от воды. Потом лошадей отвели в конюшню, и люди погрузили поклажу в судно. Каждый из них взял конец веревки, чтобы вытащить ладью в открытое море. Широкая, она легко скользила по льду, да и восемь человек — это немало.

Был уже полдень, когда они добрались наконец до трещины во льдах, за которой плескались волны Веттерна. Вдали виднелся Висингсе. Дул западный ветер, как обычно в это время года, и они вскоре поставили парус. Чем дальше плыли они на юг, тем больше расширялась трещина. В приближавшихся сумерках они различили, что южный мыс Висингсе омывали волны и льда там не видно. Они поняли, что Бог — на их стороне. Если бы они приплыли сюда на день раньше, то вынуждены были бы оставить ладью прямо на льду, и при свете дня ее тотчас заметили бы. А днем позже лед на Веттерне уже тронется, и тогда в королевской крепости выставили бы на стенах стражу — вести наблюдение за тем, не грозит ли опасность с озера.

Спустив парус, они медленно шли на веслах к Несу и причалили к берегу только после того, как наступила ночь. Им удалось спрятаться в маленькой бухте, поросшей ольхой. Натянув на ладью парус и замаскировав ее, они разожгли в двух железных чанах огонь и послали на сушу лазутчиков, чтобы те проверили, не видно ли пламя. Весенние ночи на Севере очень холодные, и им хотелось погреться.

Кнут был в хорошем расположении духа, будто бы все самое трудное уже позади. Сидя рядом с Арном, он говорил, что это либо их последняя ночь вместе, либо первая на долгом пути.

Затем он заговорил о человеке, убившем его отца и пытавшемся убить хитростью, в неравном поединке, отца Арна, однако Арн сразу прервал его, заявив, что эти слова неуместны. Ведь все это он уже знал и много думал над этим.

И все-таки его одолевали сомнения, признался он Кнуту. Он дал клятву не брать в руки меч из чувства гнева или ради собственной выгоды, и теперь ему казалось, что он нарушает клятву. Со смертью Карла сына Сверкера он лично многое выигрывает. Арн сказал еще, что только сейчас понял: дело не просто в том, чтобы вернуть назад святую реликвию, которая по праву принадлежит другу Кнуту и которая несправедливо висит на шее у Карла сына Сверкера, но и в том, что едва они заберут себе крест, как с этой шеи упадет и голова.

Кнут ничего не сделал, чтобы развеять сомнения Арна, так как сказанное им было чистой правдой. Вместо этого он вкрадчиво и проникновенно заговорил о Сесилии и той радости, которую он сам испытает, когда, став их королем, он торжественно введет их в любую церковь. А если они захотят, то смогут предстать перед архиепископом в Восточном Аросе. Арн размяк и подобрел, ему даже жарко стало, несмотря на сырую холодную ночь, и он ответил, что ему все равно, в какой церкви венчаться, лишь бы она была поблизости. Оба они расхохотались, и Кнут, все еще смеясь, бросил, что Арн, если на то пошло, может выбрать себе славный норвежский меч, над которым не произносилась торжественная клятва.

Затем Кнут, понизив голос, объяснил, что должно произойти. В Скаре они платили многим осведомителям, но главные сведения им сообщил человек, который недавно оставил службу у Карла сына Сверкера в Несе. От него они узнали, что когда Несу не грозит явная опасность — как теперь: лед подтаивает, но еще не тронулся, — то Карл сын Сверкера каждое утро в одиночестве совершает небольшую прогулку вдоль берега. Никто в точности не знал, зачем он это делал, но прогулка повторялась ежедневно. Король выходил на берег, едва забрезжит свет, когда уже можно видеть в темноте.

Вот за эти-то важные сведения предатель Карла сына Сверкера и получил награду.

Если им поможет Бог, то все произойдет на исходе ночи, ибо теперь — последняя ночь перед ледоходом. Потом Карл сын Сверкера начнет опасаться вражеских кораблей. Так что им остается лишь помолиться и попытаться немного поспать.

Они выставили дозор. Ладья их была хорошо спрятана за ольхой на берегу.

Арн спал плохо в эту холодную ночь, да и все остальные тоже, хотя они и были норвежцами, которых мало пугает, что следующий день может оказаться последним в их жизни.

Однако все происходило так, словно Бог решил не оставлять их. Арн стоял наготове, с луком и стрелами, когда было еще совсем темно. Начало светать, и он перебрался в местечко поудобнее. Рядом с ним находились сам Кнут, Ион сын Микеля и Эгиль сын Улафа. Было холодно, и они надели толстые волчьи шкуры и двойные обмотки на ноги. Они стояли так близко к крепости, что, выпусти они стрелу, она долетела бы до верхушки крепостной стены. У Арна был с собой норвежский меч. Свой собственный он взять не пожелал. Они почти не говорили друг с другом.

Когда тяжелые дубовые ворота в стене отворились, им показалось, что от волнения они перестали чувствовать холод. Из ворот вышел человек, его сопровождали еще двое. Они видели, как трое людей идут прямо к берегу, туда, где они стояли. Арн сделал движение, натягивая лук, но другие удержали его.

В предрассветной тьме было сложно различить цвета. Но когда эти трое из крепости прошли всего в нескольких шагах от непрошеных гостей, те увидели, что на шедшем впереди всех был красный плащ, а на груди его поблескивал золотой крест.

Кнут сын Эрика предупреждающе поднял руку, чтобы никто не двигался и не стрелял, хотя все уже поняли, что мимо них прошел сам король.

Карл сын Сверкера спустился к берегу Веттерна. Остановившись, он наклонился над водой, зачерпнул рукой воды и выпил ее, а потом упал на колени, чтобы в последний раз поблагодарить Бога за то, что озеро еще на одну ночь спасло ему жизнь.

Земля была мягкой. И поэтому Кнут сын Эрика смог подскочить к троим на берегу так быстро, что они не услышали его шагов. Он мгновенно отрубил королю голову, а потом — и одному из дружинников. Но второго он не убил. Вместо этого он приставил меч к его горлу и махнул, чтобы к нему подошли Эгиль и Ион, что те и сделали, предварительно шепнув Арну, чтобы он оставался на месте.

Арн видел, как его дорогой друг детства нагнулся за золотой цепью и омыл ее от крови в водах Веттерна. Затем он, шепнув что-то своим норвежским дружинникам, подбежал к Арну, а те, зажав рукой рот оставшемуся в живых, потащили его за собой.

Столкнув ладью в воду, они сели в нее. Норвежцы были на веслах, а Кнут стоял у кормила, удерживая одной рукой пленника. В другой у него была золотая цепь со святой реликвией. Когда все было готово к отплытию, он выпустил пленника и громко обратился к нему: — Теперь ты свободен. Я дарую тебе жизнь, но ты должен знать, кто после Бога может даровать тебе ее. Я — Кнут сын Эрика и отныне твой король. Иди же к мессе в честь святого Тивуртия и благодари Бога за спасение, ибо как Всевышний сохранил тебе жизнь, так Он привел нас сюда. Да поспеши, чтобы никто не подумал, что это ты убил Карла сына Сверкера!

Затем Кнут сделал знак рукой, и гребцы взялись за весла. Сильными движениями они вывели ладью в открытое пространство, где их уже не могли настичь стрелы врага, а тем временем пленник, брошенный Кнутом сыном Эрика, словно котенок, в воду, добежал что есть мочи до приотворенных дубовых ворот королевской крепости, — той крепости, которая была построена так надежно, что никто не мог проникнуть в нее и убить короля.

Гребцы отдыхали на веслах ожидая, когда дружинники Карла сына Сверкера появятся на берегу. Они, выбежав с арбалетами и длинными луками, тщетно посылали свои стрелы в сторону ладьи, а король Кнут, в знак победы, держал высоко над головой священную реликвию.

Затем они взяли курс на Форсвик, идя против ветра. Никто во всем Западном Геталанде не сумел бы грести против ветра столь искусно, как норвежские родичи короля Кнута.

Через неделю после дня святых Филиппа и Иакова, когда скот выпустили на пастбища и починили изгороди, весна сразу вдруг перешла в лето. Дул теплый южный ветер, появилась молоденькая листва, а меж дубов на склонах Чиннекулле белел ковер из анемон. На западе куковала кукушка.

Арн неторопливо ехал в Хусабю. Он словно хотел продлить сладкую муку — теперь, когда знал, что Сесилия будет его. Ему надо было о многом подумать — отныне он был занят выполнением поручений Кнута сына Эрика, но Арн был не вполне уверен, что понимает цели и намерения Кнута.

Когда они вернулись в Форсвик после своей успешной вылазки в Висингсе, им удалось причалить прямо к берегу. Ледовый покров изменился всего за один день. Кнут тут же велел послать эстафету в Арнес, Магнусу сыну Фольке, который должен был переслать ее дальше, Юару сыну Едварда в Эриксберг. Прежде всего следует известить о случившемся собственных родичей, ибо вскоре предстоит собирать войско.

Арн был готов самолично скакать с эстафетой, полагая, что известия должны прийти как можно быстрее. Но Кнут сказал ему, что есть более важные вещи, в которых Арн должен помочь своему королю, а когда все будет сделано как надо, он сможет поехать к Сесилии.

Прежде всего Кнут вместе с Арном снова переправятся через Веттерн, с лошадьми и дружинниками, и поскачут в Бьельбу, к Биргеру Брусе. Нельзя было терять ни дня, так как незнание могло обернуться смертью и все родичи должны были успеть объединиться, прежде чем на них нападет враг. Кроме того, будет правильнее, если Биргер Бруса узнает о том, что случилось, от своего, от человека, участвовавшего в отмщении злодею из Висингсе. Столь же важно, по мнению Кнута, было встретиться с архиепископом Стефаном из Восточного Ароса. Кнуту необходимо привлечь на свою сторону и Биргера Брусу, и архиепископа, с которыми был в дружбе Арн. И возразить на это было нечего.

Когда они прискакали в Бьельбу, Биргер Бруса принял их как родственников и извинился, что вынужден их покинуть на следующий день, так как у него важное дело в Линчепинге. Но, узнав, что произошло, он и думать забыл про все свои дела. Никто из Бьельбу и носа не покажет в Линчепинге, этом городе Карла сына Сверкера, теперь наверняка ставшем оплотом Болеслава и Коля.

Биргер Бруса сидел молча, задумавшись, и лицо его было непроницаемо. Вдруг он поднялся и сказал, что у них есть лишь один путь. Весь род Фолькунгов должен поддержать Кнута сына Эрика в его стремлении отвоевать корону своего отца. Надо объединиться против рода Сверкера и их датских сторонников, надо показать им свою силу и решительность, используя преимущество во времени, о чем уже благоразумно позаботились.

Лед тронулся в день убийства Карла сына Сверкера на берегу Ветгерна, и еще день прошел, прежде чем об убийстве узнали на материке. Биргер Бруса счел своим долгом использовать эту весть в Восточном Геталанде, но предложил, чтобы Кнут тоже действовал быстро и отправлялся в Восточный Арос — увидеться с архиепископом Стефаном и, если получится, склонить его на свою сторону, а затем попытаться собрать свеев на тинг в Муре, чтобы те провозгласили его новым королем. Действовать нужно немедленно, теперь не время для отдыха. Как сказал Биргер Бруса, так и сделали.

Кнут сын Эрика во всем согласился с Биргером Брусой, зная, что он был самым опытным в том, что касалось борьбы за власть. Когда же они собрались в путь, Кнут вдруг изъявил желание, не совсем понятное Арну: он захотел, чтобы в Бьельбу им дали щиты Фолькунгов, синие плащи и флажки на копья, да еще дружинников в придачу. Биргер Бруса глубокомысленно кивнул, выражая согласие, будто бы понял, что имел в виду Кнут сын Эрика. Арну это желание показалось одновременно пустячным и важным. Но в дальнейшем он убедился, что такие люди, как Кнут и Биргер, думают совершенно иначе, чем он.

В Восточном Аросе архиепископ Стефан сперва отказался принять Кнута сына Эрика, когда тот вместе с Арном прибыл в его усадьбу. По слухам, архиепископ был сердит и сказал нечто вроде того, что этот человек только и делает, что плетет интриги.

Однако, узнав, что Кнут приехал вместе с Арном сыном Магнуса, он принял обоих. Когда гости вступили в сумрачные покои архиепископа, Арн преклонил колени и поцеловал его руку, пока Кнут колебался, не сделать ли ему то же самое. К неудовольствию Кнута, разговор велся на церковном языке, и поэтому он ощущал себя менее значительным, чем двое других. Его разбирала злость на Арна, хотя дело-то было в архиепископе.

То, что архиепископ Стефан мог сказать Кнуту сыну Эрика, понять было просто, даже если эти слова были малоприятны для Кнута. Церковь не может и не желает участвовать в начинающейся борьбе за власть. Как архиепископ, Стефан заботится о Царствии Божием, а не о внутренних распрях между претендентами на земной престол. Не может быть и речи о том, чтобы встать на сторону родичей Кнута, или Карла сына Сверкера, или кого-то еще, кто вскоре придет с юга. Мирская власть — это одно, а власть Божия — совсем другое.

Кнут сын Эрика держался достойно, когда понял, что здесь ничего не добьется, и тогда он попросил Арна выразить пожелание причаститься вместе из рук архиепископа на завтрашней мессе. Не видя никакого подвоха в этой просьбе, Арн передал слова Кнута архиепископу. И архиепископ Стефан ответил согласием, впрочем подозревая, что у Кнута иное на уме. Возможно, Стефан посчитал, что это хороший способ закончить спор с человеком, который может стать будущим королем страны. Церковь не участвует в борьбе за королевский трон, но ей все-таки следует поддерживать дружеские отношения с властью.

Едва гости почтительно простились с архиепископом, как Кнут снова исполнился силы и рвения и заявил, что еще не все потеряно. Они вернулись к поджидавшим их людям, которые пока не надели на себя синюю одежду Фолькунгов, и Кнут велел им пойти в город и распространить там кое-какие слухи.

На другой день Кнут вместе с Арном скакали на мессу впереди строя дружинников, одетых в синие плащи. На их копьях реяли синие флажки. Кнут и Арн были при полном вооружении. На щитах красовались лев Фолькунгов и три короны.

Слухи сделали свое дело, и на мессу стеклось столько народу, что большинству не нашлось места в церкви и они остались стоять у ворот. Кнут и Арн поднялись по лестнице в храм, а их дружина осталась снаружи, держа лошадей.

Они вошли в церковь, и люди почтительно расступились, давая им дорогу. Еще в притворе Кнут, как и полагалось, снял свой меч. И он был крайне удивлен тем, что Арн не сделал того же. Кнут шепнул ему об этом, но Арн лишь загадочно улыбнулся и покачал головой. Когда же они подошли к архиепископу за причастием, Кнут сын Эрика вновь изумился тому, что произошло. В дальнейшем это сослужило ему хорошую службу. Арн обнажил свой меч, и прихожане в страхе содрогнулись. В следующий миг он протянул меч архиепископу, который с почтением взял его, приложился к нему и окропил меч святой водой, а затем вернул его Арну. Тот поклонился и, вложив меч в ножны, упал на колени, шепнув Кнуту, чтобы тот следовал его примеру.

Люди расступились, и оба они коленопреклоненно ждали, когда их причастит сам архиепископ. Затем, еще до конца мессы, они тихо вышли из церкви, приняв Святые Дары.

На паперти было большое волнение, ибо до людей уже дошла весть о том, что архиепископ благословил меч, хотя никто и не знал, чье это было оружие.

Тут Кнут вытащил свой меч из ножен и громко крикнул, что это оружие, которое он держит в своей руке, осенено благословением Божиим и именно этим мечом он убил злодея, который когда-то, на этом самом месте, убил короля Эрика. Затем Кнут снял с шеи золотую цепь, высоко поднял ее, так что крест засиял на солнце, и заявил, что это святая реликвия, которую он по праву вернул себе, отняв у святотатца Карла сына Сверкера. И так как он, Кнут, питает столь же глубокое уважение к свеям, как некогда его отец Эрик, то он призывает их через пять дней собраться на тинг и просит передать это лагманам и хевдингам Свеаланда.

Когда он умолк, вновь поднялся шум, исходивший скорее от его дружинников. Однако вслед за ними заволновались и остальные. Все теперь думали, что сам архиепископ решил вопрос о том, кто будет избран королем Свеаланда. Слух об этом распространялся быстрее ветра.

Позже, в тот же день, когда они вернулись в свой лагерь, куда Кнут велел принести воды из источника святого Эрика, чтобы самому окропить всех приходящих, он наконец отпустил Арна.

Кнут отвел его в сторону и сказал, что теперь предстоят томительное ожидание и переговоры с разными людьми. На это у Арна не хватит терпения, как считал Кнут. Не лучше ли ему отправиться к Сесилии? Кнут не хотел проявлять бессердечие и препятствовать счастью своих друзей.

Арн обнял друга, и они расстались. Арн уехал во имя своей мечты, а Кнут остался ради власти.

Поездка в Хусабю заняла у Арна меньше времени, чем могла бы отнять у любого другого на всем Севере, ведь скандинавские жеребцы гораздо медлительнее его Шималя. Хозяин быстрого скакуна даже успел завернуть в Арнес, чтобы рассказать своим новости и сменить одежду.

Но вот наконец он скачет прямиком в Хусабю, и усадьба уже открылась его взору. Он едет медленно, опустив поводья, и Шималь пританцовывает в нетерпении, порываясь вперед. Чем ближе Арн подъезжал к Хусабю, тем меньше он думал о странностях, открывшихся ему в борьбе за власть.

Альгот сын Поля был приглашен в Арнес, чтобы договориться о приданом, и родня Арна порадовалась, что все разговоры ведутся в отсутствие жениха, только между Эскилем, Магнусом и Альготом.

Такое положение вещей вдвойне устраивало самого Арна. Во-первых, его совершенно не волновало, хорош или плох его брак с Сесилией с точки зрения их отцов. Во-вторых, ему не терпелось встретить Сесилию наедине и сказать ей все, что он хотел, без подозрительных взглядов ее отца или дружинников.

Все было слишком уж хорошо, чтобы казаться правдой. Скоро он будет у нее. Скоро он будет держать ее в своих объятиях и скажет ей, что обручение состоится в Хусабю, на день святого Эскиля.

Магнус с Экилем решили, конечно же не спрашивая Альгота, так: обручение — в Хусабю, свадьба — в Арнесе; Сесилия получит в подарок от жениха Форсвик. А о ее приданом теперь надо договориться с Альготом. И они полагали, что он не будет противиться их предложениям.

Арна вопрос о приданом не занимал. Леса или берег — что может сравниться с великим чувством, дарованным человеку Богом?

Пусть Альгота не заботили чувства дочери, пусть Магнус не принимал всерьез чувств младшего сына. Но Альгот благодаря этому браку сохранял себе и своему роду жизнь и состояние. Так понимал это Арн, наблюдая борьбу за власть.

То, что еще недавно, при их последней с Сесилией встрече, выглядело мрачным и безнадежным, теперь превращается в свою противоположность. Как Гудрун и Гуннар, Арн и Сесилия всегда неустанно будут благодарить Пресвятую Деву Марию за вновь явленную силу и за то, что еще раз Она показала людям, что превыше всего — любовь.

Когда Арн подъехал к усадьбе, его заметили рабы, сажавшие репу. Они побежали в дом сообщить о его приезде. На дворе поднялась суета, и скоро слуги и дружинники выстроились в два ряда перед воротами в усадьбу. Когда Арн въезжал в усадьбу, слуги ликующе восклицали; дружинники гремели оружием, а рабы стучали всем, что попадалось им под руку.

Выйдя на крыльцо, Сесилия бросилась было навстречу Арну, но сдержала себя и, выпрямившись, ожидала, когда он приблизится. Ее бабушка Ульрика вышла следом, со строгим выражением лица, но, увидев Арна и ряды прислуги, остановилась в ожидании, точь-в-точь как ее внучка.

В душе Арна бушевали страсти. Он соскочил с Шималя, которого взял под уздцы подбежавший слуга. Арн чувствовал, что краснеет, сердце громко стучало в его груди, и юноша решил, что вот-вот потеряет сознание. Он должен собрать всю свою волю, чтобы учтиво подойти к Сесилии под взглядами окружающих. Ведь она ожидает его спокойно и чинно, опустив глаза.

Но вот она мельком взглянула на него, и их глаза встретились. Откинув всякое приличие, они бросились друг к другу в объятия, что в общем-то не подобало молодым людям, которые еще не объявили о помолвке. Но тут снова раздались ликующие возгласы прислуги, и поднялся такой шум, что нельзя было разобрать ни слова.

В Хусабю уже знали, что должно произойти в скором времени, и многие из слуг надеялись последовать за Сесилией после свадьбы. Все считали, что у Сесилии и молодого господина Арна с ними будут обращаться лучше, чем где бы то ни было. Об Арне рассказывали только хорошее. И речь шла вовсе не о том, как он владеет мечом и луком, — об этом говорили за кружкой пива господа. Известно было, что Арн обращается с рабами как со свободными людьми.

Бабушка Ульрика кашлянула в третий раз, и Сесилии с Арном пришлось оторваться друг от друга. Они вошли в дом, чтобы гость, по обычаю, выпил и преломил хлеб. Ульрика начала выспрашивать о подарке для невесты, о приданом, о том, где будут праздновать помолвку. Арн вынужден был собраться с мыслями, чтобы толково ответить на все ее вопросы, будто они действительно занимали его, и ему пришлось описать местоположение Форсвика, количество мыз, размеры главной усадьбы, число рабов в доме и прочее, о чем он и сам-то не знал в точности. Только после этого Ульрика задала вопрос о более важных вещах: как настроены Фолькунги в Восточном Геталанде и есть ли еще у свеев свой тинг. Арн уверил ее, что Фолькунги Восточного и Западного Геталанда объединились с Эриковым родом и он думает, что Кнут сын Эрика будет избран королем на тинге свеев. Арн сам слышал об этом, проезжая по Свеаланду, и похоже, в этом нет никаких сомнений. Короля Эрика сына Едварда в Свеаланде очень любили, и как понял Арн, к Карлу сыну Сверкера подобных чувств не испытывали. Кто же такие братья Коль и Болеслав, об этом у свеев мало что знали. Возможно, что Кнут сын Эрика уже избран королем свеев, и теперь он должен прибыть на ландстинг в Западный Геталанд, чтобы его и здесь избрали королем.

Госпожа Ульрика порадовалась добрым вестям и поняла, что она замучила расспросами молодых людей. Они придавали мало значения тому, что, конечно же, было важнее их нежных чувств. И как же она удивила их, когда сказала, что погода стоит прекрасная и им стоит совершить прогулку верхом в Чиннекулле. При этих словах Сесилия вскочила и обняла свою строгую бабушку.

Девушка сразу велела седлать смирную кобылку и переоделась: на ней был широкий, теплый зеленый плащ, застегнутый пряжкой на груди и спадавший до пят. Привычно перекинув подол через руку, Сесилия живо вскочила в седло, прежде чем Арн или кто-нибудь из рабов успел ей помочь. Пришпорив свою кобылку, она быстро поскакала прочь, пока Арн брал суму с хлебом, свининой и деревянными кружками для воды, приготовленными служанкой на случай, если прогулка затянется, как она сказала ему, нескромно рассмеявшись. Оказавшись на расстоянии, Сесилия повернулась в седле и крикнула Арну, чтобы он догонял ее. Арн, опьяненный счастьем, засмеялся в ответ и, нежно похлопав Шималя по крупу, пошутил, что они отправляются на охоту с удачным исходом. Одним махом вскочив в седло, так что стоявшие рядом зашептались в изумлении, Арн поскакал за Сесилией. Он пустил Шималя коротким галопом, чтобы не сразу догнать развевающийся вдали зеленый плащ и рыжие кудри.

Когда же королевская усадьба скрылась из виду, он пустил коня во весь опор. Быстрее ветра Арн обогнал Сесилию, повернул Шималя и снова понесся к ней, но в последний миг свернул в сторону и начал скакать кругами вокруг нее, наслаждаясь нежным смехом любимой, который делал его лихим и смелым. Он поднялся в седле, балансируя в воздухе руками, и вновь промчался мимо нее на полном скаку, а она, дивясь его искусству, придержала кобылку. Но когда он, смеясь, обернулся, раскинув руки, то не заметил толстую дубовую ветку, и она смахнула его на землю, словно рукавицу.

Это было досадное падение. Он неподвижно лежал на земле, и Сесилия, в испуге сойдя с лошади, бросилась к нему, в отчаянии гладя его лицо. Он открыл один глаз, потом второй и, смеясь, заключил ее в свои объятия. Они оба покатились по ковру из белоснежных анемон, и она ругала его за то, что он так напугал ее.

Потом они разом смолкли и, сев на траву, обнялись в долгом молчании, будто никаких слов и не требовалось, только пение птиц над головой.

Так они сидели, пока их тела не заныли от неудобного положения. Сесилия высвободилась первой и откинулась на траву, а он лег рядом с ней, гладя ее лицо, и, борясь с робостью, осторожно поцеловал ее в лоб, а затем в щеки и губы. Она начала отвечать на его поцелуи, и их робость словно унесло летним ветром.

Они вернулись в королевскую усадьбу Хусабю поздно вечером.