"На плоту через океан" - читать интересную книгу автора (Виллис (Уиллис) Вильям (Уильям))

Глава XXX. Паго-Паго.

Мне неизвестно было направление течения между островами Офу и Тутуила. Я знал только, что остров Тутуила длиной в семнадцать миль, и мне не хотелось бы утром увидеть этот остров справа по борту, очутившись на его подветренном берегу. Вот почему я держался немного к северу.

Ночь началась шквалами, и океан был довольно бурным. Луна появилась на небе около одиннадцати часов. Я тщательно наблюдал за курсом, и мне наконец удалось найти правильное положение килей. Плот сильно качало.

Меня разбудил вой ветра. Вскочив, я схватился за штурвал. Черная туча простерлась по всему небу. С полчаса плот несся вперед, затем ветер несколько стих, изменив направление. Я приготовил себе чашку крепкого кофе. Потом, вспомнив, что Икки пронзительно кричал во время шквала, когда невозможно было оставить штурвал, я пошел на носовую часть плота. С первого же взгляда я понял, что произошло.

Клетка была опрокинута и лежала на боку. Кусок картона, который заменял дверцу, с тех пор как она сломалась во время моего единоборства с дельфином, исчез, и кошка сидела в клетке. Ей удалось освободиться от привязи, и она загрызла попугая.

Размокший от брызг кусок картона вывалился из гнезда, и Микки удалось пробраться внутрь клетки. Я достал кусок жести, укрепил его на месте дверцы и ушел назад, к штурвалу. Ночь была бурная, и приходилось неусыпно нести вахту.

Утром, когда солнце осветило океан, я завернул беднягу Икки в парусину. Сделав несколько стежков, я зашил труп попугая. Затем я положил его назад в клетку вместе с тяжелой скобой, которая должна была служить грузилом. Я крепко обвязал клетку бечевкой, чтобы она не раскрылась и не всплыла на поверхность, где Икки достался бы прожорливым акулам. Потом, став на край плота, я опустил клетку в воду. Она быстро погрузилась в бурный океан где-то между островами Офу и Тутуила.

Только накануне Икки издавал радостные крики, когда мы плыли мимо покрытых зеленой растительностью склонов. После долгого плавания попугай снова увидел землю и деревья. Ему так и не удалось высадиться на землю. Маленький крючконосый комедиант в зеленом наряде так скрасил мне путешествие! Прощай, Икки!

Микки сидела поблизости и даже не смотрела в мою сторону...

Настало 13 октября. Около девяти часов по местному времени я заметил затянутый дымкой остров Тутуила, находившийся приблизительно в двадцати милях от левой скулы [66] на зюйд-зюйд-вест. Всю ночь я шел северным курсом. Приготовив передатчик и воспользовавшись периодом молчания, я послал в эфир следующее сообщение: "7HTAS. Плот в двадцати милях от Тутуила. Нуждаюсь помощи для высадки на берег. Виллис". Эту радиограмму я также послал в двух частотах.

Теперь я плыл по направлению к Тутуила. Шквалы один за другим набрасывались на плот. Я держал курс на восточную оконечность острова, намереваясь пройти как можно ближе около его северного берега в поисках подходящего места для высадки.

Ветер становился все более стойким и вместе с волнами нес меня к северу. Час за часом плот плыл в крутом бейдевинде, и все это время я не спускал глаз с парусов и с окутанного дымкой гористого берега. Я снова поднял все флаги.

Около трех часов пополудни плот очутился совсем близко от берега. Видимость была плохая, так как воздух был насыщен мельчайшими брызгами. Нечего было и думать о том, чтобы в этом месте высадиться на берег, но я все же надеялся, что встававшие впереди горы задержат ветер и я смогу где-нибудь пристать. Одной рукой я управлял плотом, а другой все время держал у глаз бинокль, пристально всматриваясь в берег в поисках прохода. Я знал, что остров около семнадцати миль в длину и что времени у меня в обрез.

Вскоре я с тревогой заметил, что солнце садится. Затем я увидел на берегу местечко, как будто подходящее для высадки, и сделал отчаянную попытку пристать, направившись к небольшой полоске песка, но ветер и волны гнали плот в сторону от берега. Брызги заливали бинокль, и мне приходилось то и дело протирать стекла. Горы крутыми складками спускались в море, образуя небольшие мыски и заливы, но я не видел, что лежит за горами, пока плот не оказывался у них на траверзе или не проходил мимо. Я шел вдоль берега, держась на расстоянии около пятисот ярдов, так как подойти ближе было невозможно. Нигде не было видно каноэ.

Быстро темнело. Немного спустя у подножия гор на берегу вспыхнули огни. Казалось, это огни керосиновых ламп, горящих в открытых туземных хижинах. Я достал электрический фонарик и начал подавать сигналы, размахивая им из стороны в сторону.

В ответ на острове стали размахивать фонарями, но ни одно каноэ с зажженным фонарем не отошло от берега. Вероятно, океан был слишком бурный, и жители не решались пуститься в плавание на утлом челне.

Затем я увидел что-то вроде залива с плоскими берегами. Я заметил его еще раньше, до наступления темноты, и теперь мне казалось, что здесь лучше всего пристать к берегу. Но и на этот раз ветер и волны помешали мне. Во время схватки со стихией я три раза попадал в слишком крутой бейдевинд и, пока плот снова начинал слушаться руля, терял около пятидесяти ярдов.

Замеченный мною в этой части побережья залив был моей последней надеждой. Несколько дальше к западу отвесно вставали почти остроконечные скалы, к которым ветер гнал мой плот. Между ними имелся проход шириной в обычные ворота, в который плот мог бы проскользнуть, но так как неизвестно было, что ожидает меня за скалами, я не рискнул туда направиться. Я решил обогнуть скалы и затем снова сделать попытку высадиться немного дальше, где берег простирался в южном направлении.

Пройдя мимо скал и держась от них на расстоянии нескольких сот ярдов, я стал снова приближаться к окаймленному рифами берегу. Совсем стемнело. Целый день я поглядывал на солнце, с беспокойством думая о том, удастся ли мне засветло пристать к берегу или же я отважусь высадиться в темноте.

Продвигаясь в кромешном мраке, я рыскал вдоль берега. Луна взойдет не так скоро, но и после восхода она будет долго прятаться за горами. Остров находился от меня с подветренной стороны, здесь было спокойно и дул лишь легкий ветер. Я по-прежнему старался плыть как можно ближе к берегу, и, если бы попался проход между рифами или открытый залив, я попробовал бы пристать. Я измерял расстояние дюймами, и мне приходилось очень точно управлять плотом, рассчитывая крайний предел самого крутого бейдевинда, при котором парус не подавался бы назад, если плот станет сносить.

Ярд за ярдом плыл я вдоль рифов, вдоль линии бушующего прибоя, пена ярко белела в темноте. Порой мне казалось, что плот сейчас коснется прибрежных утесов. Рев океана эхом отдавался в скалистых горах.

Я надеялся, что ветер изменит направление или же мне удастся попасть в какое-нибудь капризное течение, которое поднесет меня к берегу. Но порывы ветра снова гнали меня от берега. Мне казалось, что какая-то гигантская рука ухватилась за плот и поворачивает его в сторону океана. Я приближался на двести ярдов и берегу, временами даже на сто пятьдесят, но пристать так и не удалось.

Я двигался вдоль береговой линии, тщательно выслеживая ее, словно гравер, изготавливающий клише географической карты. Плот скользил в темноте под сенью мрачных черных гор. Какой-то странный запах доносился до меня с берега. Над океаном поднималась дымка, застилая остров. Иногда я терял направление, погрузившись в молочный туман. Бешеный ветер, срывавшийся с гор, чуть не раздирал парус, и по временам на меня обрушивались ливни. Надо мной нависли темные зловещие тучи.

Плот плыл все дальше под размеренный шум прибоя. Я опять увидел мигавшие на берегу огоньки и снова стал размахивать фонариком, но заметил лишь один ответный сигнал. Я был уверен, что в заливах, мимо которых я проплыл, имелось хоть одно местечко, где мой легкий плот мог бы пристать к берегу...

Медленно тянулась ночь. Луна уже начала подниматься на небосклон, о чем я мог догадаться по свету, разливавшемуся над горными пиками. Бурное небо было загромождено рваными тучами. Я по-прежнему двигался в полной темноте. Плот плыл, словно яхта, на определенном расстоянии от берега, ни на дюйм не приближаясь к нему. Мне были ясно видны волны, набегающие на рифы; порой они высоко взлетали, белея в темноте, и растекались на плоской отмели у подножия гор. Несколько раз, встречая какой-нибудь маленький залив, не загороженный рифами, я пытался в него проникнуть, но меня отбрасывало в сторону. Ветер и течения были против меня.

Но вот у меня появилась уверенность, что мне удастся пристать к берегу, так как справа от меня неожиданно выросла гора. Должно быть, я заплыл в залив. На этот раз уж я не промахнусь! Я входил в заливчик беззвучно, как призрак. Там было темно, как в колодце, и кругом царило безмолвие. Даже шум прибоя затих.

"Берегись, Бил, если ты ошибся, то врежешься прямо в риф; мачты будут снесены, плот разбит в щепки. Наутро и косточек твоих не соберут".

Но я ответил себе:

"Что ж, я рискну! Главный киль подвешен на тали, и я смогу быстро его поднять, а остальные пусть себе обламываются. Пойду на посадку!.."

Я был уверен, что на сей раз пристану, так как уже был почти на берегу. Но внезапно нос плота повернулся в сторону, и я увидел, что плыву прямо в открытый океан, тускло освещенный все еще невидимой луной.

Я растерянно смотрел на небо, стараясь понять, что произошло. Тучи мчались над головой. Иные из них цеплялись за вершины лесистых гор и неслись дальше, разодранные на длинные узкие темные ленты. Я смотрел на молчаливые горы, черные от мрачных лесов.

Густой туман клубился по склонам, закрывая ландшафт. Плот снова плыл вдоль побережья, а я затаив дыхание наблюдал за трепетавшим парусом, который был для меня сейчас важнее всего на свете. Внезапным порывом ветра чуть не вырвало парус, и мне пришлось опять отдалиться от берега.

"Бил, на этот раз ты ринулся очертя голову в темноту, и все-таки тебе не удалось пристать".

Было уже два часа ночи.

"Тебе все равно не пристать к берегу. Перед тобой открытый океан, — возьми курс на Британское Самоа. Уйди отсюда, пока ты еще не потерпел крушение на этих рифах".

Я дал парусу наполниться ветром и стал сдерживать плот, чтобы он не ринулся на рифы, вокруг которых кипела пена.

Двенадцать часов промучился я с плотом, нос которого временами почти нависал над рифом! Двенадцать мучительных часов! Ни на секунду не отрывал я глаз от рифов и паруса, ожидая в любой момент роковой развязки. И все же я не сомневался, что при дневном свете мне удалось бы пристать к берегу. Я бросил бечевку с грузилом, но дна не нащупал.

Плот выплыл из береговой тени на освещенный луной простор, направляясь в открытый океан. Вначале ветер был слабый, и медленное течение сносило плот к югу. Мне пришлось делать один оверштаг [67] за другим, но потом ветер усилился и стал дуть устойчиво. Час спустя я уже уверенно продвигался вперед по новому курсу.

После длительного напряжения необходимо было отдохнуть и подкрепиться. Затем я стал внимательно изучать карту, проверяя свое положение. Я решил высадиться при дневном свете на одном из островов Британского Самоа и приготовил для этой цели шлюпку.

Как только рассвело, я взял лоцию и набросал схему северного побережья двух островов Британского Самоа — Юполу и Савайи. Остров Юполу, расположенный в тридцати шести милях к вест-норд-весту от Тутуила, имеет около сорока миль в длину и тринадцать миль в ширину. Подобно Тутуила, этот гористый остров вулканического происхождения. Я обратил внимание, что во многих местах побережье этих островов не закрыто рифами.

Оглядываясь назад, я видел в разрывах спустившихся туч острова Американского Самоа и мог различить похожие на башни скалы, между которыми чернел проход в виде ворот. Они резко выделялись на востоке, на фоне рассветного неба. Впереди, на северо-западе, нависли огромные черные тучи, по направлению к которым непрерывно неслись шквалы. Я знал, что тучи скрывают верхушки гор Юполы и Савайи. Горная вершина Юполы возвышается на четыре тысячи футов, а Савайи — на восемь тысяч.

День был ветреный, и океан умеренно волновался. Я приготовил шлюпку на случай, если мне придется воспользоваться ею для высадки на берег, уложив в нее запасы муки и воды. Фото- и киноаппараты, пленки, судовые бумаги и паспорт уже были спрятаны в непромокаемые мешки.

Ветер разогнал тучи, и вот на расстоянии каких-нибудь двадцати миль показались острова Британского Самоа. Я шел правильным курсом и за ночь ничуть от него не уклонился. Плот направлялся прямо к мысу Тапага — восточной оконечности острова Юполу. Вскоре небо опять затянуло тучами, и в течение двух часов мне удавалось лишь мельком видеть острова. Наконец окончательно прояснилось. Теперь острова все время оставались в поле зрения.

Я подходил к острову с севера, избегая подветренной стороны побережья. К счастью, Аппия, столица и главный порт Юпола, находилась на этой стороне острова. Дул свежий устойчивый ветер, и я не без оснований надеялся сегодня или завтра высадиться на берег. Подозревая, что мой передатчик не действует, я решил не посылать радиограммы в эфир, так как из Американского Самоа ни одно судно или самолет не вышли на поиски моего плота. Я больше не буду передавать сообщения, если только не высажусь где-нибудь в необитаемой области Юполы или Савайи.

После дождя, выпавшего близ острова Тау, у меня было достаточно воды, и я подумал, что не мешает немного привести себя в порядок — ведь англичане больше придают значение внешности, чем мы, американцы. Привязав штурвал, я достал из каюты бритвенные принадлежности и тщательно побрился и подстригся.

Острова Британского Самоа все отчетливее вырисовывались над океаном.

Микки торчала около меня и как будто не одобряла моих действий.

"Теперь, когда ты подстригся, ты стал не похож на себя, Бил", — казалось, говорила она.

— Ничего не поделаешь, Микки. Сегодня или завтра мне предстоит пожать руку английскому губернатору. Он и с тобой поздоровается. Не бойся, он тебя не обидит!

Покончив с бритьем и уборкой, я обернулся, чтобы бросить последний взгляд на острова Американского Самоа, скрывавшиеся в тучах, и увидел на расстоянии каких-нибудь трех миль позади плота судно. Я посмотрел на него в бинокль. У него был ярко-белый корпус и темно-желтые мачты. Судно шло по направлению к островам Британского Самоа, должно быть, в Аппию. Вероятно, это английское торговое судно, курсирующее между островами, подумалось мне, и я тотчас же поднял флаг на верхушке бизань-мачты.

Судно шло точно по моему курсу. Если оно приблизится ко мне, я попрошу передать в Аппию, чтобы мне выслали навстречу шлюп, который указал бы мне путь в порт. Посмотрев снова на судно в бинокль, я увидел развевающийся по ветру американский флаг. Американское судно! У меня мелькнула мысль, что это судно направляется ко мне. Наверное, приняли одну из моих радиограмм.

Судно быстро нагоняло меня и теперь уже находилось на расстоянии нескольких сот ярдов от плота. Верхняя палуба и мостик были черны от людей. На мой плот направлены объективы фото- и киноаппаратов. Судно оказалось на траверзе, почти в ста ярдах, и я мог разглядеть лица людей. Что вызвало такое возбуждение и почему столько аппаратов? Я не знал, что и подумать. Может быть, это судно голливудской киностудии? Может быть, снимают фильм в Самоа и приплыли посмотреть на меня ради забавы?

Но вот раздался с мостика голос.

— Рады ли вы снова видеть людей?

— Очень рад!

Что еще мог я сказать!

— Приятно ли вам слышать голоса людей?

— Еще бы!

— Вы разрешите отбуксировать вас назад в Паго-Паго?

— Конечно!

Трое дюжих самоанцев прыгнули с "Мануа-тель" [?!] в воду и поплыли по направлению к плоту. Взглянув на них, Микки забилась в щель, куда не проникла бы и белка. Самоанцы взобрались на плот и помогли мне убрать паруса, потом поймали переброшенный с судна конец буксирного троса и закрепили его на плоту. Было около одиннадцати часов утра. Вскоре с судна на плот приплыли двое американцев. Мы развернулись и взяли курс на Паго-Паго, находившееся примерно в шестидесяти милях от нас.

Только теперь я узнал, что уже сто тринадцать дней меня считали пропавшим. Ни одно из моих сообщений не было принято, за исключением последнего, посланного в эфир накануне, — о том, что я приближаюсь к Тутуила. Это сообщение принял и передал на Паго-Паго Дуг Каннольд, английский радист на острове Раратонга, из группы Кука, находящемся в семистах милях отсюда. После этого "Мануа-тель" был немедленно послан в океан на поиски моего плота, но из-за штормовой погоды и плохой видимости не мог меня найти и на ночь возвратился в Паго-Паго. На следующее утро он снова ушел в океан. Радист судна первым заметил мой парус на сером фоне океана.

До Паго-Паго предстояла долгая буксировка. "Семь сестричек", казалось, не желали идти на буксире, им, видно, хотелось по-прежнему бороться с ветром и волнами — ведь они самостоятельно проделали семь тысяч миль. Вырываясь на свободу, плот три раза обрывал трос. Сгустились сумерки, настала ночь, а мы все еще были далеко от Паго-Паго. Волны и фонтаны брызг то и дело обдавали плот. Самоанец все время стоял у штурвала.

Лишь около часа ночи, плывя под всеми флагами, мы вошли в гавань, образованную кратером потухшего вулкана, одна из сторон которого обрушилась в океан. К борту плота подошел небольшой катер, чтобы подтолкнуть его в темноте к пристани.

В заливе, стиснутом отвесными стенами, было очень тихо. Мне казалось, что я иду по огромному полутемному амфитеатру. Сейчас я был один на плоту. С берега не доносилось ни единого звука. Небольшой пирс и низкие навесы были освещены прожекторами. Там я увидел людей, украшенных цветами. На отдельные фигуры падал свет, но почти вся толпа стояла в темноте. Здесь были сотни самоанцев.

Когда мы находились в двадцати футах от маленькой деревянной пристани, что-то всколыхнулось во мне. Я пристально смотрел на стоявших в напряженном безмолвии зрителей. Я чувствовал всю торжественность момента. Я стоял безмолвно, подавленный тишиной. Принимая приветствия, я в смущении наклонил голову. Дюйм за дюймом продвигался плот в полосе света. Наконец он прикоснулся к пирсу.

Я пришвартовал плот четырьмя крепкими канатами и ступил на берег. Губернатор Самоа, мистер Лоуи, и его супруга стояли на пристани. Миссис Лоуи изящным жестом повесила мне на шею гирлянду цветов. Я произнес несколько слов в микрофон. Затем я был представлен самоанским вождям и народу.

После этого я вернулся на плот взять Микки.

— Идем, Микки, мы прибыли на Самоа и отправляемся на берег.

В 1.30 ночи, 15 октября, я высадился на берег, закончив плавание, продолжавшееся сто пятнадцать дней, во время которого я покрыл от 6400 до 6700 миль. Два дня спустя во время торжественной церемонии "Кава" (традиционный обряд полинезийцев), на котором присутствовали все вожди и знатные люди острова, мне было присвоено почетное звание "Таутаи О Ле Васа Лаолао", что значит: "Капитан дальнего плавания".

Мой плот "Семь сестричек" остался в Тутуила как дар народу Американского Самоа. Он будет помещен в музее.

Я провел несколько дней в прекрасном и дружественном Тутуила. Потом австралийское газетное агентство "Аустралиен Консолидейтед пресс" прислало самолет с острова Сува, из группы Фиджи. На этом самолете прилетел репортер и очеркист агентства Том Фаррел и с ним фотокорреспондент. Я вылетел с ними из Паго-Паго, захватив с собой Микки. На острове Сува мы пересели на американский самолет, который стремительно перенес нас через Тихий океан на остров Кантон, в Гонолулу, а оттуда — в Сан-Франциско. После краткой остановки в Техасе, на моей родине, самолет "ДС-7" опустился в Нью-Йорке в Айдлвилдском аэропорте.

Все было организовано как нельзя лучше. Когда вышли пассажиры и я остался один в кабине, Тедди поднялась по трапу на самолет. После первых приветствий она сказала сквозь слезы:

— Бил, в следующий раз я отправлюсь с тобой. Было так мучительно ждать!

— Ты думала, что я погиб?

— Нет, ты сказал мне, чтобы я не беспокоилась. Но все считали, что тебя нет в живых.

Затем мы попали в руки фотокорреспондентов и репортеров. Микки чуть не сорвалась с привязи — она стремилась назад, на плот.