"Пояс жизни" - читать интересную книгу автора (Забелин Игорь Михайлович)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Первую половину дня, нарушив свой многолетний режим, Батыгин провел вне стен Института астрогеографии: близились сроки начала космических исследований, и все больше времени отнимали организационные дела. Прямо из дома Батыгин поехал в Институт физики Земли, астрогеофизический отдел которого разрабатывал для экспедиции специальную аппаратуру, а оттуда — на один из подмосковных заводов, где эта аппаратура изготовлялась… Во время первого полета на Луну, в котором участвовало всего несколько человек, Батыгину пришлось совмещать обязанности астрогеографа, геолога, астрогеофизика. В составе будущей экспедиции предполагался небольшой астрогеофизический отряд, но и теперь Батыгин считал необходимым усвоить все тонкости сложнейшей аппаратуры…

В конце рабочего дня Батыгин позвонил в Совет Министров Леонову. Секретарь сказал, что Леонов сегодня работает в Президиуме Академии наук, и сразу же соединил с ним Батыгина, — они условились о встрече через час.

Леонов все время следил за подготовкой экспедиции, и поэтому Батыгин лишь коротко информировал его о состоянии дел: один из звездолетов готов, второй, предназначенный для семян растений, микроскопических водорослей и колоний бактерий, будет закончен в ближайшие недели.

— Через год, в намеченные сроки, сможем вылететь, — закончил Батыгин.

— Т-а-а-к! — Леонов, довольно улыбнулся. — Слушаю вас, а у самого вот тут, под сердцем, щемит: и страшно за вас и с вами полететь хочется!

— Ну-ну, завидуйте, — Батыгин усмехнулся.

Леонов подошел к распахнутому окну и долго молча смотрел на улицу.

— Я много думал о вас последнее время, — сказал он наконец. — Помните нашу беседу и опасения насчет состава второй экспедиции?

Батыгин кивнул.

— Вольно или невольно, но я много раз мысленно возвращался к этому разговору. Ваша экспедиция в моем представлении неразрывно связана с нашим будущим, с близким коммунизмом, и она заставляет особенно остро, нетерпимо относиться к нашим внутренним неполадкам, бороться с ними. Как ни грустно, но у порога коммунизма нам еще приходится бороться с рецидивами мещанства. Оно стремится найти себе место даже в коммунизме, хотя нет ничего более враждебного мещанству, чем идея коммунизма!..

— Да, мещане оказались живучи.

— К сожалению. Они играют на низменных чувствах недостаточно сознательных людей и находят сторонников…

— В какой-то степени это тоже проявление принципа неравномерности, — сказал Батыгин. — Нельзя же было ожидать, что все люди одновременно проникнутся основными идеями коммунизма, что для всех одновременно труд станет первой жизненной потребностью.

— Согласен. Однако я что-то не припомню ни одного человека, который не понимал бы права брать по потребности, а вот насчет давать по способности… Ведь от каждого по способности — это значит дай все, что можешь!.. Так нет! Кое-кто на это заранее не соглашается. Но ведь подлинные коммунисты никогда не отождествляли коммунизм с сытым существованием. Они боролись за имущественное равенство людей для того, чтобы человек мог стать подлинным властелином планеты!.. И в то время, когда осталось сделать последнее усилие, чтобы достроить коммунизм, шептуны говорят: «Не торопитесь! Давайте поживем спокойно. Это раньше пролетариям нечего было терять, а теперь можно потерять многое. Не все ли равно, построим мы коммунизм на десять лет раньше или на десять лет позже?.. Нужно и о себе подумать». — Леонов говорил желчно, зло, и на узком костистом лице его проступил сухой румянец.

— Все это мне хорошо знакомо, — сказал Батыгин. Он думал об отце Виктора, но на этот раз без прежней злобы.

— Но эти хоть понимают, что работать нужно, потому что без работы и сыт не будешь, они за медленный прогресс, — продолжал Леонов. — А есть и более откровенные приспособленцы. Они рассуждают примерно так: если у нас в стране министр и уборщица обеспечиваются практически почти одинаково, а в недалеком будущем станут обеспечиваться совершенно одинаково, то зачем нам заниматься тяжелой работой?.. Зачем, например, идти в горнодобывающую промышленность, если можно устроиться делопроизводителем в Совете Министров?.. Или, зачем мне стремиться на общественный пост, связанный с большой ответственностью, если можно просуществовать в той же должности делопроизводителя?.. Ведь социалистический принцип материальной заинтересованности постепенно сходит на нет, и недалеко то время, когда он вообще отойдет в область истории!

Леонов закурил, что случалось с ним очень редко, только когда он нервничал, и прошелся по кабинету.

— А вас, кажется, не очень взволновала моя речь? — спросил он Батыгина.

— Во всяком случае меньше, чем взволновала бы год назад, — ответил Батыгин. — Проблема состава второй экспедиции меня уже не пугает. Жаль, что вы не видели, как ребята прекрасно работали в Туве! Молодцы они. Почти все молодцы. Мне думается, что в наши дни важнейшая общественная задача состоит в том, чтобы помочь каждому человеку найти свое призвание. На своем месте все будут работать по способности, с полной отдачей, потому что это интересно, а труд для большинства все-таки стал первой жизненной потребностью. Было время, когда школа выпускала из своих стен учеников почти без всяких производственных навыков, не помогала им найти самих себя, — с некоторым запасом знаний они отпускались на все четыре стороны, вот и все. И начинались поиски, сомнения, ошибки, возникало чувство разочарования, неудовлетворенности. Иное дело теперь. Реформы образования и решают эту важнейшую задачу — они помогают молодым людям найти свое общественно полезное место в жизни…

Леонов потушил едва раскуренную папиросу.

— Значит — славная молодежь, говорите? — он улыбнулся. — А как Виктор Строганов?

— Я не ошибся в нем. Держится отлично. Думаю вскоре послать его в новую экспедицию.

— Какую?

— Она предусмотрена в планах Академии. Помните?.. Мы наметили ботаническую экспедицию в тропики, на Амазонку, для сбора семян наземных и водных растений. Климатические условия там, вероятно, более всего соответствуют амазонским. По крайней мере на большей части планеты…

— Поручим ее Ботаническому институту, — сказал Леонов.

— И еще одно дело. Я ознакомился с опытами Института стимуляторов роста. Растения с повышенной жизнедеятельностью, ускоренным темпом развития — это прямо-таки находка для нас… И заметьте, что сотрудникам института удалось закрепить новые свойства, они передаются по наследству…

— Понимаю. Ваша экспедиция получит стимулированные семена злаков.

Несколько месяцев, проведенных в разлуке с сыном, показались и Андрею Тимофеевичу и Лидии Васильевне бесконечно долгими. Они скучали, волновались и случалось даже ругали себя за то, что отпустили сына в экспедицию. Сначала Андрей Тимофеевич был уверен, что Виктор уехал в обычную географическую экспедицию, которая будет заниматься изучением природы Саян, но потом он совершенно неожиданно узнал, что к экспедиции имеет какое-то отношение Батыгин…

«Что нужно Батыгину от экспедиции? — пытался угадать Андрей Тимофеевич. — Ясно одно: Батыгин — слишком занятый человек, чтобы зря тратить время…»

В первые недели единственной отрадой Андрея Тимофеевича и Лидии Васильевны были разговоры по радиотелефону и письма, которые доставлялись на следующий день после отправления. Виктор звонил часто и часто, приходили письма; Андрей Тимофеевич мог проследить по ним весь путь сына от Москвы до рудника.

Узнав, что Батыгин причастен к делам экспедиции, и понимая, что это, пусть косвенно, но связано с предполагаемыми космическими полетами, Андрей Тимофеевич решил действовать иначе, чем раньше: не требовать от Виктора разрыва с Батыгиным, а развенчать Батыгина в глазах сына. Он сделал это, как ему казалось, умно, не навязчиво, но Виктор после этого вообще перестал писать и звонить, коротко уведомив, что ему некогда…

Виктор приехал неожиданно, без предупреждения, — повзрослевший, возмужавший, обветренный, с рюкзаком за плечами.

И сильно изменившийся духовно. Это отец и мать поняли в тот же день, к вечеру. Виктор вдруг ни с того ни с сего заявил, что в квартире у них тесно, что она захламлена, и весьма скептически отозвался о тех вещах, которыми так дорожили Андрей Тимофеевич и Лидия Васильевна и которые отнюдь не легко было приобретать… Они так и сказали ему, и Виктор ничего не возразил, но на следующий день вытащил из своей комнаты половину стоявшей там мебели, оставив только самое необходимое.

Виктор почти не рассказывал об экспедиции — он казался сдержанней, чем раньше, молчаливей. Он не изменил прежнего режима, продолжал тренировку, только стал еще строже, требовательней к себе…

После возвращения Виктор ни разу не видел Батыгина. И со Светланой ему тоже ни разу не удалось встретиться. Но мысленно он встречался и разговаривал с ней очень часто. Любовь его не угасла; она словно замерла, скованная безнадежностью, и, не причиняя острой боли, заставляла сердце тоскливо сжиматься. Возвратившись из школы, Виктор сразу же садился за книги и читал, читал, читал. Подсознательно он теперь стремился все время быть впереди каравана, стремился прокладывать дорогу другим. Он понимал, что для этого нужно много знать. Очень много. И он работал. Виктор всегда видел перед собою Батыгина и всегда старался равняться на него, идущего далеко-далеко впереди. И он верил, что наступит такой момент, когда знания уравняют его с Батыгиным. Нужно только работать, работать неутомимо, так, как работает Батыгин…

И теперь за этими юношескими мечтами скрывалось нечто несоизмеримо большее, чем просто честолюбие, — скрывалось желание много сделать в жизни.

Любовь к Светлане, раздвинув для Виктора границы мира, кое в чем сузила их. Он перестал встречаться с прежними приятелями, редко бывал в кино, в театре. Все это было бы интересно вместе со Светланой, а без нее…

Без нее Виктор учился. Уходя на миллиардолетия назад, к началу геологической истории Земли, или уносясь на миллиарды парсеков в глубь космоса, он мысленно приближался к Светлане, и ему всегда казалось, что она в это время занимается тем же, читает те же книги, думает над теми же проблемами. Так было в первые недели, но процесс познания все более и более увлекал Виктора, и в конце концов он понял, что действительно в мире нет большей радости, чем радость открытий. И пусть пока он открывал известные другим факты — эти маленькие открытия, открытия для себя, со временем обещали перерасти в открытия подлинные, в открытия для всех. Он ни к кому не обращался за помощью. Ему доставляло удовольствие самому докапываться до сути сложных проблем. Это было на редкость увлекательно: одно маленькое звено цеплялось за другое, Виктор ощупью брел вдоль длинной цепи, пока после немалых плутаний не добирался до ее конца; тогда все становилось ясным, и он неизменно испытывал чувство глубокого удовлетворения… И каждая новая крупица знаний была для него новой победой, очередным самостоятельным шагом вперед.

Экспедиционные впечатления не тускнели в памяти Виктора. Мысленно он часто возвращался к ним, думал, стремился во всем разобраться. Теперь, когда экспедиция была в прошлом, ему порою казалось, что все происходившее с ним, вплоть до назначения его начальником отряда, не было случайным, что кто-то умышленно ставил его в самые неожиданные положения. Виктор уже знал, что Травин работает в Институте астрогеографии, и догадывался, что не без умысла был назначен начальником экспедиции. Но если так — значит Батыгин испытывал, проверял и Виктора и его товарищей. Виктор вновь и вновь перебирал в памяти события летних месяцев, чтобы понять, выдержал он испытание или нет. Но окончательный ответ на этот вопрос мог дать только Батыгин, а Батыгин молчал. Сначала это беспокоило Виктора, а потом к нему пришла уверенность, что нет такой силы в мире, которая могла бы помешать ему стать астрогеографом. В институте ли Батыгина, или еще где-нибудь — он все равно будет заниматься астрогеографией, посвятит свою жизнь этой науке… Он преодолеет любые трудности, и ничто не заставит его отказаться от астрогеографии!

Однажды Виктор прибежал домой возбужденный, счастливый.

— В институте Батыгина создан семинар для молодых астрогеографов! — с порога крикнул он отцу. — И меня пригласили туда! Значит, я выдержал испытание!

— Какое еще испытание? — спросил опешивший от неожиданности Андрей Тимофеевич.

Но Виктор, не отвечая, забежал к себе в комнату и тотчас снова ушел из дому.

В Институте астрогеографии Виктор встретился со всеми своими товарищами по экспедиции. Пришли и Костик Курбатов, и Свирилин, и Крестовин с Надей, пришла и Светлана.

Светлана сама подозвала Виктора.

— Садись, если хочешь, здесь, — предложила она.

Виктор сел. Они обменялись несколькими незначительными фразами и беспомощно умолкли. «Я же столько хотел сказать ей! — думал Виктор. — И скажу! Обязательно скажу!»

В аудиторию вошел Батыгин. В маленькой круглой комнате, уже заполненной молодежью, он казался особенно массивным, могучим. Следом за ним появился астрогеолог Безликов — широкоплечий, почти квадратный, с большим желтым портфелем, набитым книгами. Безликов скромно остановился у дверей, но Батыгин жестом пригласил его на середину аудитории, к столу.

— Близятся события, которым суждено сыграть огромную роль в истории всех наук, начинающихся со слова «астро», — сказал Батыгин. — Мы решили создать в институте теоретический семинар для молодежи, чтобы ускорить ваше обучение, передать вам свои знания и, главное, научить вас самостоятельно работать, самостоятельно мыслить. Руководить семинаром будет товарищ Безликов — вы все с ним знакомы. У нас в институте он занимается астрогеологическими проблемами, но в то же время мало кто может поспорить с ним знаниями по астрогеографии, астроботанике, планетологии… Вскоре вы сами убедитесь, что товарищ Безликов — неисчерпаемый кладезь знаний…

При этих словах Безликов приподнял и опустил свой портфель, смущенно двинувшись на стуле, но похвала Батыгина пришлась ему по сердцу.

— Для начала я сделаю краткий общий обзор, — продолжал Батыгин, — а в дальнейшем вы будете, советуясь с товарищем Безликовым, самостоятельно разрабатывать темы, готовить доклады… Приближается великое противостояние Марса, и к этому событию все мы должны тщательно подготовиться.

Батыгин сделал небольшую паузу и продолжал:

— В общих чертах вы, конечно, представляете себе, как развивалась биогеносфера Земли: состав и строение ее все время усложнялись за счет возникновения новых компонентов — воды, почвы, растительности, возрастала ее автономность, обособленность от иных частей планеты, усложнялись взаимосвязи между компонентами; биогеносфера становилась все более целостным природным образованием, в котором одна часть влияла на все другие части и наоборот.

Например, растительность — она не только создала почву, но и по-своему изменила состав воздуха. Вы знаете, что растения поглощают из атмосферы углекислый газ и выделяют в атмосферу кислород. Когда-то на Земле было гораздо больше углекислого газа, чем сейчас, и значительно меньше кислорода. По сути дела весь атмосферный кислород создан растительностью. Жизнь как бы сама себе обеспечила возможность существовать и развиваться. Значит, если на какой-нибудь планете жизнь находится в таком же расцвете, как на Земле, то атмосфера этой планеты должна содержать много кислорода и мало углекислого газа… Можно привести и другие примеры, но все это должно стать темой ваших самостоятельных изысканий.

Я же хочу подчеркнуть главное. Биогеносфера — это очень тонкий слой на поверхности Земли. Ученые включают в нее тропосферу, часть земной коры до глубины в пять километров и океаны. Экваториальный радиус Земли превышает 6378 километров, а средняя мощность биогеносферы по вертикали всего 15–16 километров … Но в этом тонком слое материя проделала сложнейшую из всех известных нам эволюции — породила жизнь, человека; здесь, если выражаться образно, солнечным лучам удалось высечь из камней жизнь! И сейчас биогеносфера — это дом, который все человечество никогда не сможет покинуть. Голубые стены этого дома защищают нас от смертоносной космической и коротковолновой радиации, идущей из мирового пространства, и, наконец, биогеносфера снабжает нас всем необходимым для жизни, для производства.

Следовательно, прежде чем решать, есть ли жизнь на другой планете, нужно установить, есть ли там биогеносфера, потому что проблема возникновения жизни, как бы она ни была сложна, — это все-таки часть другой, еще более сложной и обширной проблемы — проблемы возникновения и развития тонкой пленки у поверхности планет. Жизнь во вселенной немыслима без биогеносфер.

Астрогеография и есть наука о самых сложных и высокоорганизованных явлениях мироздания — о биогеносферах, несущих в себе жизнь или возможность жизни.

Кроме Земли, в солнечной системе биогеносферы имеют Венера и Марс. Вы, конечно, помните, что Венера, если считать от Солнца, — вторая планета; перед ней есть еще Меркурий — лишенный атмосферы, мертвый. Третья планета — Земля, четвертая — Марс, а за ними располагается еще несколько планет-гигантов; они покрыты ледяными панцирями из сгустившихся газов, а атмосферы их ядовиты; жизнь там невозможна. Таким образом, планеты, несущие на себе биогеносферы, расположены в солнечной системе подряд и заключены между Меркурием с одной стороны, и мертвыми ледяными планетами — Юпитером, Сатурном, Ураном, Нептуном и Плутоном с другой.

Венера, Земля и Марс образуют в солнечной системе «пояс жизни». В самое ближайшее время мы с вами и приступим к исследованию пояса жизни. Вы, наверное, заметили, что я очень осторожен: я говорил о биогеносферах на Венере и Марсе, но не говорил о жизни на них. Это не случайно, конечно. На Марсе жизнь есть почти наверняка, хотя фотографии, переданные межпланетными станциями, и не дают окончательного ответа. Что же касается Венеры… Утренняя звезда — сплошная загадка…

Батыгин умолк и устало провел ладонями по лицу.

— Вот, пожалуй, и все. Теперь слово за вами. Посоветуйтесь с руководителем и действуйте. Время не ждет. — Батыгин сделал паузу и добавил: — От занятий временно освобождаются только Строганов и Крестовин. Для них у меня будет особое задание. Прошу завтра утром зайти ко мне.

Виктор пошел провожать Светлану. Он хотел поговорить с ней о самом важном — о их будущем и никак не мог решить, с чего начать. Стоял крепкий мороз, но Виктору было уютно, тепло и хотелось идти долго-долго, чтобы все время чувствовать рядом Светлану.

Но они пришли к ее дому до обидного быстро.

— Мне нужно столько сказать тебе, — спохватился Виктор. — Мы должны быть вместе. Не знаю как, но вместе!

— Чудной ты, — Светлана улыбнулась. — Зачем тебе это?

— Нужно, — убежденно сказал Виктор.

— Совсем не нужно, — Светлана вздохнула. — А говорят, что в жизни все просто…

— Кто говорит?

— Например, Крестовин — Наде. Он говорит ей, что не надо мудрить, надо просто смотреть на вещи. А Надька влюбилась и верит ему.

— Любить — это же хорошо, — неуверенно сказал Виктор.

— Хорошо, — вздохнула Светлана. — Но твой Крестовин мне очень не нравится!

— Почему?

— Я уж сама думала. Не знаю. — Светлана протянула руку. — До свиданья.

Виктор задержал ее руку в своей.

— Можно… мне завтра прийти к тебе?

Светлана молчала.

— Приходи, — сказала она наконец. — Приходи часов в восемь…

Домой Виктор вернулся в превосходном настроении. Не дожидаясь лифта, он взбежал на четвертый этаж и открыл своим ключом дверь. Отец и мать сидели за пустым обеденным столом.

— Мы хотим еще раз поговорить с тобой, Виктор, — строго сказал Андрей Тимофеевич. — Присаживайся, Ты уже не маленький, и пора серьезно подумать о будущем…

И Виктор услышал рассуждения, которые уже читал в письмах.

На этот раз Андрей Тимофеевич постарался подкрепить их ссылкой на свою молодость. Он признал, что жил иначе — рискованней, напряженней; но жил он так для того, чтобы создать иную, более устроенную жизнь поколению, к которому принадлежит его сын… Чувствуя, что Виктор не соглашается с ним, Андрей Тимофеевич даже попытался научно обосновать свою позицию.

— Изменения в жизни нашей семьи, — сказал он, — в данном случае совпадают с изменениями в жизни всего общества, покончившего с материальной необеспеченностью, с внутренними разладами. Это закон общественного развития, закон очень верный и справедливый…

— А сводятся все твои рассуждения к тому, чтобы я перестал встречаться с Батыгиным и забросил астрогеографию? — хмуро спросил Виктор.

— Да, к этому. Но меня удивляет твой тон.

— Чему же удивляться, папа?.. Я внимательно читал твои письма, но я очень люблю астрогеографию…

— И без нее в жизни много интересного. Ты еще так мало знаешь…

— Нет! Просто я сразу нашел свое интересное. Другие дольше ищут, а мне повезло. И потом, очень хочется сделать что-нибудь такое, чтобы после меня людям жилось лучше, чем при мне!

— Вот и получается глупость: поколение за поколением трудится, борется, живет ради потомков, а потомки, вместо того чтобы воспользоваться сделанным для них, все начинают снова ради других поколений!..

— Нет, мы ни от чего не отказываемся, но мы не хотим останавливаться на достигнутом!

— Ты говоришь, как Батыгин…

— Может быть, Батыгин многому научил меня. И лучше не возвращаться к этой теме. Никто не запретит мне заниматься астрогеографией! — холодно сказал Виктор и поднялся. — Станете принуждать — уйду. Совсем уйду!

— Ну так и уходи! — вспылил Андрей Тимофеевич.

… Виктор быстро шел по улице. Едва он выбежал из подъезда, как почти тотчас успокоился: в душе не осталось ничего, кроме недоумения. Виктор понимал, что нужно выдержать характер и не возвращаться домой. Но куда пойти? Он перебрал в памяти всех своих знакомых и вспомнил о Крестовине. «Да, разумеется, надо пойти к Крестовину, — заключил Виктор. — Он живет один, у него и переночую».

Виктор проехал в электробусе несколько остановок и снова пошел пешком. В этот поздний час на улицах почти никого не было. Виктор торопливо пробежал по переулку, свернул во двор. В комнате Крестовина еще горел свет.

«Что он там делает?» — подумал Виктор.

Звонить пришлось долго; наконец за дверью послышались шаги.

— Ты? — Денни Уилкинс не смог скрыть удивления. Был он в пижаме, как видно собирался ложиться спать. — Ты один?.. Проходи!

Он пропустил Виктора и запер за ним дверь.

— У тебя есть кто-нибудь? — спросил Виктор.

— Никого нет. Сидел, ужинал.

В комнате Денни Уилкинса на столе еще стояла неубранная посуда.

— А меня ты покормишь?

— Я человек не любопытный, но все-таки… — Денни Уилкинс выжидающе смотрел на Виктора.

— А-а! Я ушел из дому, — беспечно ответил тот.

— Совсем?

— Не знаю. Может быть, и совсем.

Денни Уилкинс вполне удовлетворился объяснением и даже как будто повеселел.

— Что же, накормлю. И ночевать у меня будешь?

— У тебя.

Денни Уилкинс достал из холодильника вареную говядину, колбасу, салат оливье, купленный в магазине, и плоскую бутылку.

— Выпьем?.. «Советское виски».

— Можно. А ты виски пьешь?

— Да. Это хорошая штука — виски… — Денни Уилкинс ловко открыл бутылку. — Видимо, у всех людей существует потребность в опьянении, потребность забыть себя таким, каков ты есть, и почувствовать себя другим — свободным, веселым, сильным, — таким, чтобы без предрассудков и условностей, чтобы море по колено!.. Жизнь такая милая штучка, что человеку, где бы он ни жил, всегда хочется убежать от самого себя! Мрачно?

— Мрачно.

— Но верно.

— Может быть, и верно. Сегодня мне тоже хочется убежать от самого себя.

Денни Уилкинс разлил виски по стаканам, и они выпили. Виктор поспешил отправить в рот кружок колбасы; а Денни Уилкинс пил не закусывая.

— Почему ты ушел из дому?

Виктор рассказал.

— Н-да, пожалуй, ты поступил правильно. Нельзя уклоняться с избранного пути. Такие вещи даром не проходят.

— О чем ты?

— О себе. А может быть, и не только о себе. Я сделал неприятное открытие — узнал, что такое любовь.

Виктор смотрел на него, ничего не понимая.

— Пей еще.

— Что ж…

— Да, неприятное открытие. Ты знаешь, как избавиться от любви?

— Нет…

— Эх ты… Я тоже не знаю. Два голубых глаза, золотистые волосы и очень теплые руки… Вот и все. А не избавишься.

— Значит, и не надо избавляться.

— Нет, надо!

— Зачем?

— А затем, что это мешает. Понимаешь? Это лишнее, это мешает, с этим за душой не на всякое пойдешь. Я думал — умереть! Что такое — умереть?.. Плевое дело! Каждый день вокруг умирают. А вот с этим за душой на смерть трудно идти. Выпьем!

— Что ж… А кто тебя заставляет идти на смерть?

— Жизнь. Или хотя бы та же астрогеография. Поди-ка, улети на Марс, когда на Земле остаются два таких покорных голубых глаза!

— Полететь можно.

— Можно. Но труднее.

— А я сегодня разговаривал о тебе.

— С кем? — живо спросил Денни Уилкинс.

— С одной девушкой. Она говорила мне, что ты слишком просто смотришь на жизнь и Надю уговариваешь так же смотреть.

— Слишком просто? — Денни Уилкинс облокотился на стол. — Последнее время я часто думаю над всякими такими вещами. С Тувы еще… о жизни, о любви, о дружбе… Вот что такое любовь — я знаю, и откуда она берется мне понятно. А что такое дружба — этого я не понимаю. И откуда она берется — тоже не понимаю… Выпьем?

— Что ж…

— Никогда ни с кем не дружил. И кто такие друзья?.. Те, что вместе играли в жмурки?.. Или те, что живут одними интересами и поверяют друг другу сокровенные мысли?.. По-моему, в дружбе не бывает равенства — кто-нибудь верховодит. А в настоящей любви люди равны… Нет, непонятное это чувство — дружба… А насчет того, чтобы просто смотреть на вещи, а если говорить конкретнее — на женщин, так можешь сказать Светлане…

— Откуда ты взял, что Светлане? — Виктор покраснел.

— Можешь сказать Светлане, что Крестовин ошибался…

— Скажу, — обрадовался Виктор. — Обязательно скажу. Знаешь, ты почему-то ей не нравишься.

— Вот как?..

Если бы Виктор был трезв, он, пожалуй, подметил бы настороженность во взгляде приятеля, беспокойство, вызванное случайно брошенной фразой. Но ничего этого Виктор не заметил.

— Ты не огорчайся, — успокаивал он. — Знаешь, эти девушки…

— Давай-ка спать, — предложил Денни Уилкинс.

— Давай, — согласился Виктор.

Виктор рассказал Батыгину о семейных неладах. Батыгин выслушал его молча, ничем не обнаруживая своего отношения к этому событию. Он все-таки не ожидал, что дело примет такой оборот, и чувствовал себя немного виноватым. Придется позвонить Андрею Тимофеевичу и еще раз поговорить с ним; неприятный будет разговор, но его не избежать…

У Виктора Батыгин спросил:

— Что же ты думаешь делать?

— Перееду в интернат. Буду жить, как другие.

— На твоем месте я бы помирился с родителями. Ведь все равно же ты не бросишь астрогеографию и, значит, постепенно убедишь их в своей правоте…

— Конечно, не брошу! — Виктор взглянул на Батыгина, стараясь понять, что кроется за этими словами.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал Батыгин, и Виктор понял, что окончательно завоевал доверие своего учителя. Ему хотелось сказать Батыгину что-нибудь восторженное, но он лишь кивнул, показывая, что согласен на все.

— Слышал ли ты когда-нибудь о гипотезе, — продолжал Батыгин, — утверждающей, что жизнь в солнечной системе сначала возникла на Марсе и развилась там; но Солнце постепенно угасало, и очаг жизни переместился на Землю, а в будущем — переместится на Венеру…

— Я читал о ней, — сказал Виктор.

— Солнце вовсе не угасает, и гипотеза эта неверна, но кое-какие предположения ее заслуживают внимания. Например, мысль о будущем Венеры…

— Я вас пока не понимаю…

— Поймешь когда-нибудь. Твоя дальнейшая деятельность будет иметь некоторое отношение и к Венере. Весь «пояс жизни» принадлежит астрогеографии. — Без всякого перехода Батыгин спросил: — Можешь ли ты сегодня выехать из Москвы?

— Могу, — сказал Виктор, и тотчас вспомнил о Светлане. — В котором часу?

— В четыре.

— А нельзя… вечером? Мне нужно, вы даже не знаете, как мне нужно до восьми быть в Москве!

— Нет. Нельзя. Решай немедленно.

— Еду, — сказал Виктор.

— Вот и хорошо. Ты отправляешься с ботанической экспедицией в Бразилию. Экспедиция будет заниматься сбором семян ветроопыляемых растений — злаков, пальм, а также пресноводных и солоноватоводных водорослей. Растения, которые опыляются насекомыми, вас не должны интересовать.

— Почему?

— Так надо. Почему — узнаешь позднее.

— Кто еще полетит?

— Из твоих товарищей — Крестовин. Вылетишь вместе с ним. Будете помогать ученым — они уже в Одессе. Завтра утром экспедиционное судно «Коралл» выйдет в море. А до отъезда зайди домой. Если не успеешь зайти — хотя бы позвони…

… Виктор и Денни Уилкинс летели на обычном пассажирском самолете. Откинувшись на спинку мягкого кресла, Виктор смотрел на часы. Стрелка приближалась к восьми. Виктор звонил Светлане, но к телефону никто не подошел. Механический телефон-секретарь записал слова Виктора, и, если Светлана догадалась прослушать его, то она уже знает, где Виктор. Виктор пытался представить — очень ли ждала его Светлана и очень ли теперь тоскует, но это плохо получалось, и он чувствовал себя глубоко несчастным.

Если бы их свидание состоялось, все в жизни изменилось бы, — Виктор не сомневался в этом. Он добился бы права встречаться со Светланой, и рядом с ним она поняла бы, что жизнь не замерла, что жизнь продолжается… И тогда, кто знает, может быть, Светлана полюбила бы его…

Остались позади выжженные солнцем скалы Гибралтара, и «Коралл» плавно закачался на пологих длинных волнах, шедших с просторов Атлантики… Но вскоре судно попало в полосу жестоких штормов. Волнами сорвало укрепленный на палубе груз. Капитан «Коралла» Вершинин объявил аврал. Виктор и Денни Уилкинс выскочили на палубу вместе со всеми. Они находились на баке и успели схватиться за натянутые леера, когда на палубу обрушился огромный вал, но удар был так силен, что никто из них не смог удержаться. В последний момент Виктор за что-то зацепился, и волна схлынула, пронеслась мимо, а Денни Уилкинс исчез за бортом. В одно мгновение Виктор очутился около небольшого надувного плота, обрубил пожарным топором удерживающие его канаты и столкнул плот за борт. Потом он швырнул в воду спасательный круг и бросился в океан.

Виктору показалось, что он пробыл под водой бесконечно долго, прежде чем его вытолкнуло на поверхность. Он открыл рот, чтобы набрать воздуха, и едва не захлебнулся: плотный ветер нес над водой тучи брызг, а мелкие волночки, вспененные на склонах океанских валов, беспорядочно шлепали в лицо. Повернувшись так, чтобы волны били в затылок, Виктор подплыл к спасательному кругу, ухватился за него и огляделся. Надувной плот, как гигантский поплавок, взлетал на гребни валов, а за ним виднелась голова Крестовина — она то исчезала между волнами, то вновь показывалась над гребнем.

Виктор первым достиг плота, забрался на него и втащил спасательный круг. Денни Уилкинс плыл, с трудом выгребая против волн, но плот несло ему навстречу, и минут через десять он тоже влез на плот.

— Где «Коралл»? — спросил Денни Уилкинс.

Но, сколько они ни вглядывались, рассмотреть экспедиционное судно не смогли — «Коралл» исчез из виду. Напуганные, растерявшиеся, они легли на дно плота и прижались друг к другу.

Шторм продолжался всю ночь. К утру ветер стих, волны вновь стали пологими; с голубого неба полились жаркие лучи тропического солнца. Вода сверкала так ярко, что вдаль нельзя было смотреть.

Согревшись и высушив одежду, Виктор и Денни Уилкинс немного ожили. Они сидели у борта, смотрели, как темными тенями проносятся глубоко под ними стаи макрели, следили за маленькими летучими рыбками; когда рыбки выскакивали из воды, чешуя их вспыхивала на солнце. Изредка вдалеке показывался похожий на перископ черный акулий плавник, и тогда темные тени макрелей стремительно бросались в противоположную сторону.

Но все это недолго развлекало Виктора и Денни Уилкинса. Страшный вопрос — что делать дальше? — неумолимо вставал перед ними. Оба понимали, что нужно бороться, нужно что-то предпринять. Но как бороться?..

«И зачем бороться?» — вдруг подумалось Денни Уилкинсу. Сначала он чуть-чуть удивился этому, но потом удивление прошло и возникло чувство грустной растерянности, подавленности. Он все время боролся, все время шел сложными тайными путями к целям, которые ставили перед ним другие. Он привык к этой борьбе, изучил ее хитрые приемы и знал, как выкарабкаться из, казалось бы, безвыходного положения. Знал, потому что его окружал знакомый мир, в котором немногие умели ориентироваться с такой легкостью, как он. И вдруг этот знакомый мир исчез, и вместе с ним исчезло все, с чем он боролся, и все, за что он боролся. Правда, этот мир исчез не совсем. Денни Уилкинсу чудилось, что он еще видит его — далеко-далеко, сквозь серую дымку. Он, пожалуй, даже смог бы добраться туда, но ему почти не хотелось этого. Зачем?.. Зачем ему возвращаться? Чтобы встретить смерть там? Но разве не безразлично ему, где умирать? И все, что делал в жизни Денни Уилкинс, все, из-за чего рисковал жизнью, — все вдруг показалось таким мелким и неинтересным, что он даже удивился: как он раньше не замечал этого, как он мог раньше относиться к этому серьезно?.. Нет, уж погибать так погибать. Сразу.

— Все равно погибнем, — сказал Денни Уилкинс. — Что ни делай — все равно погибнем.

Виктор упрямо мотнул головой.

— Черта с два! Раз в шторм не погибли, теперь и подавно продержимся. Нас обязательно найдут. А пока я знаю, что нам делать.

— Ничего тут не сделаешь! — Денни Уилкинс зачерпнул за бортом воды, взял ее в рот, сморщился и выплюнул. — Под таким солнцем мы без пресной воды и двух суток не продержимся. И никто нас искать не будет. Кому-то нужны мы!

Виктор снова упрямо мотнул головой.

— Нужны! Нас обязательно найдут.

— Я-то смерти не боюсь, но не думал, что так умирать придется. Думал иначе… Но ты… как ты надумал прыгнуть за мной?

— А я не думал. Прыгнул и все.

— И не страшно было?

— Когда с головой в воду ушел — перетрусил, думал — каюк, — Виктор застенчиво улыбнулся.

— Дурак ты, — Денни Уилкинс произнес это с неподдельным восхищением. — Я бы ни за что не прыгнул, — чистосердечно признался он.

— Прыгнул бы, — не согласился Виктор. — Это тебе сейчас кажется, что не прыгнул бы.

— Я-то себя знаю, — возразил Денни Уилкинс. — Можешь быть уверен. Хорошее сердце у тебя. С такими, как ты, мне раньше не приходилось встречаться, а теперь уж больше и не встречусь…

— Опять ты…

— А знаешь, это ведь тоже мужество — честно признать свое поражение и спокойно встретить смерть.

— Замолчи.

— Когда будем умирать, я открою тебе великую тайну, и у тебя волосы дыбом встанут!

— Открой сейчас.

— Нет, сейчас не открою. Когда будем умирать. Не хочется мне уносить ее под воду, не разделив ни с кем из людей. А вы — славные ребята. Все вы, с кем я работал в экспедиции. Очень славные.

— Что ты разговорился сегодня?

Но Денни Уилкинс не унимался.

— Если бы мне еще раз довелось родиться, я пошел бы с вами на все. Но по два раза не рождаются. Вот в чем беда!

— Чудак ты! — Виктор спустил ноги за борт и шевелил пальцами в прохладной воде. — Вот и несет, и несет чепуху. Давай-ка займемся чем-нибудь полезным.

— Ничего я не буду делать.

— Будешь.

— Нет, не буду. Умирать нужно спокойно. Мы достаточно суетимся, пока живем.

«Надо его переломить — любой ценою переломить, — подумал Виктор. — Иначе нам плохо придется».

— Размазня, — сухо сказал Виктор. — Берись за дело, а то хуже будет! — он стиснул кулаки так, что суставы побелели.

Денни Уилкинс засмеялся.

— Что может быть хуже, чем отправиться на дно?.. Ах да! Издохнуть от солнца, раздуться и плавать на этом корыте! Выбор чудес…

Сильный удар в челюсть опрокинул его навзничь. Денни Уилкинс удержался на плоту и, приподнявшись, увидел прямо перед собой бледное лицо Виктора.

Рука Денни Уилкинса привычно потянулась к карману, но оружия не было. Он успел заметить кулак Виктора и слегка отклонился. Удар пришелся в скулу. Денни Уилкинс, не вставая, ногами обхватил ноги Виктора и рывком повернулся со спины на живот. Виктор плашмя рухнул на плот. Они вскочили одновременно, бросились друг на друга и, потеряв равновесие, упали в воду.

Виктор первым забрался на плот и помог влезть Денни Уилкинсу.

— Ну, пришел в себя? — спросил Виктор. — Остался б ты без зубов — как бы тогда к Наде вернулся?

Денни Уилкинс вздрогнул, и в тусклых глазах его вспыхнули на секунду живые искорки.

— К Наде?.. Ни к кому мы уже не вернемся.

Виктор, не отвечая, встал, и в этот момент что-то сильно и больно ударило его в затылок. Он ткнулся носом вперед, неловко подскочил, и в воздухе повернулся так, чтобы очутиться лицом к новому неожиданному врагу… На дне плота прыгала небольшая летучая рыбка.

— Рыба! — заорал Виктор. — Рыба! — ликуя повторил он. — Рыба!

От волнения он все никак не мог схватить ее, и рыба прыгала перед ним, а он то накрывал ее ладонью, то выпускал снова, но наконец схватил и зажал в кулаке, с невыразимой любовью глядя на круглый рыбий глаз, на топорщившиеся жабры. Он поднес рыбу к самому лицу Денни Уилкинса.

— Видал?

— Вот и мы как эта рыба, — Денни Уилкинс слабо улыбнулся. — От одного врага спаслись, другому попались, а он еще безжалостнее.

Но Виктор уже не слушал его. Внимательно осмотрев спасательный круг, он обнаружил на продетой в петле веревке кусочек проволоки.

— У тебя нет ножа?

Денни Уилкинс пошарил в карманах и протянул ему маленький перочинный нож. Виктор перерезал веревку, распустил ее и сплел лесу. Согнуть крючок было совсем не сложно.

Насадив уснувшую рыбку на крючок, Виктор бросил удочку. Он ничуть не сомневался, что все макрели Атлантического океана немедленно кинутся на приманку, но ему пришлось жестоко разочароваться: макрели, как видно, предпочитали охотиться за живыми рыбками.

— Ничего ты не поймаешь! — почти торжествуя, сказал Денни Уилкинс.

Виктор не отвечал. Солнце пекло нещадно; намокшая во время невольного купания одежда давно высохла, и казалось, что на плечи насыпана горячая зола. Хотелось пить и, должно быть от этого, слегка мутило. Виктор вытащил на плот приманку, зачерпнул воды и взял ее в рот. Она была противна, но все-таки он заставил себя сделать глоток. А потом снова забросил удочку.

Почти тотчас удочку сильно дернуло вниз, а Виктор, вздрогнув от неожиданности, в свою очередь дернул удочку вверх.

— Есть! — заорал он не своим голосом. — Есть!

Денни Уилкинс приподнялся и перегнулся через борт; длинная плоская рыбина с плавником во всю спину яростно металась из стороны в сторону; она была необычайно красива — нежно-золотая, с синеватыми разводами.

— Золотая макрель, — со знанием дела сказал Денни Уилкинс; он припомнил небольшой коралловый островок, затерянный в Тихом океане.

Виктор так волновался, что едва не упустил макрель, но все-таки ему удалось втащить ее на плот.

— Вот, — сказал он. — Обед на столе.

Солнце стояло очень высоко, почти в зените, и лучи его, не отражаясь от поверхности, уходили глубоко в воду и там расплывались в радужные пятна.

— Будем есть, — решил Виктор.

Он раскрыл нож и вырезал из спины макрели две полоски розоватого мяса. Одну полоску он отдал Денни Уилкинсу, а вторую взял себе. Сладковатое мясо макрели оказалось сносным на вкус — Виктор думал, что сырая рыба противнее.

— Совсем неплохо, — сказал он и заставил себя проглотить.

— Дрянь! — Денни Уилкинс сморщился и выплюнул за борт разжеванный кусок.

— Ты! — Виктор чуть не задохнулся от бешенства при виде такого кощунства. — Да я тебя!..

Он держал в руке раскрытый перочинный нож, на лезвии которого сверкал крохотный солнечный лучик.

— Противно, — пожаловался Денни Уилкинс.

— Ешь! — Голос Виктора прозвучал так повелительно, что Денни Уилкинс не осмелился ослушаться. Он положил в рот другой кусочек рыбы, разжевал и, давясь, проглотил.

— Ешь еще, — приказал Виктор, и Денни Уилкинс съел еще; Виктор тоже съел. — Это не бифштекс, конечно, — согласился он. — Но есть можно.

Подкрепившись таким образом, они мирно легли рядом, прикрывшись одеждою от солнца, которое уже клонилось к закату.

Под вечер Виктор решил наловить планктона.

Он встал и с хозяйским видом оглядел океан. Пологие волны равномерно вздымались вокруг плота; их было очень много, бесчисленное количество, и они заполняли все видимое пространство; Виктор знал, что и там, за чертой горизонта, точно такие же волны медленно катятся к Америке… Близился вечер, и красные мазки лежали на гребнях… На секунду Виктору сделалось жутко, и он едва не поддался отчаянию, но совладал с собой.

Денни Уилкинс тоже встал.

— Словно кровь пролита на океан, — глухо сказал он. — Кровь всех убитых… Посмотри — солнце садится. И с каждой минутой все больше и больше крови становится в океане, словно она стекает с неба. Если собрать кровь всех убитых за тысячелетия — наполнился бы океан?..

— Тебя противно слушать.

— Может, и не наполнился бы, но она разлилась бы по всей поверхности; океан тогда и днем и ночью казался бы красным…

— Прекрати, пока просят по-хорошему!

Денни Уилкинс молча лег на дно плота.

Тропические сумерки коротки, и через полчаса багрянец сменился позолотой; потом море сразу погасло, став черным, а на небе вспыхнули звезды.

Виктор тоже лег. Они лежали рядом и смотрели вверх. Высокие борта скрывали от них воду, и порою Виктору казалось, что все это, — и «Коралл», исчезнувший в штормовом океане, и сам океан, и плот, — все это сон, а на самом деле они просто лежат в гамаке и смотрят в черное звездное небо…

— Когда мы вернемся и расскажем о нашем приключении, нам не поверят, — сказал Виктор.

— Почему тебе так хочется вернуться?

— Хотя бы потому, что я еще не был на Марсе, — Виктор произнес это тихо, в задумчивости глядя на крупные махровые звезды.

— Ерунда какая! — в голосе Денни Уилкинса слышалось неподдельное презрение. — Вздор все это. Нелепость. Он вдруг приподнялся и заговорил сбивчиво, горячо: — Как будто это так уж нужно — лететь туда, как будто нельзя обойтись без этих космических полетов! Мы оба с тобой были глупы. Слышишь?.. Оба! Мы беспомощны у себя на Земле, среди океана, а что будет там, на Марсе?.. Представить страшно!

— Что с тобою? — перебил Виктор. — Я никак не пойму, что с тобою происходит.

Теперь они сидели рядом, касаясь друг друга плечами. Волны тихонько раскачивали плот.

— Ты выглядел таким сильным, уверенным, — продолжал Виктор, — и вдруг… Да, умирать нужно спокойно, но сначала надо все сделать для спасения. А ты словно смирился с судьбою, и весь мир перестал существовать для тебя. Не понимаю я этого. Ведь ты любишь, и тебя, наверное, тоже любят…

Денни Уилкинс не вздрогнул, но Виктор почувствовал, что плечо его стало горячее, а грудь вздымается чаще и сильнее.

— Меня не любят, мне хуже, — грустно сказал Виктор. — И все-таки я не сдаюсь и не сдамся. Рыба, вынутая из воды, и то бьется до последнего!

— Зря бьется, — машинально ответил Денни Уилкинс; он думал о другом.

— Не всегда зря; случается, что с пользой. Но люди и подавно не должны сдаваться. Это самое оскорбительное — сдаться!

Денни Уилкинс молчал. Они снова легли и снова стали смотреть на звезды, влажно блестевшие в черной глубине неба.

— Она меня любит, — неожиданно сказал Денни Уилкинс. — Любит.

— Конечно, — охотно подтвердил Виктор.

— Любит, — тихо повторил Денни Уилкинс и умолк. — Мы должны спастись! — это он почти крикнул. — Должны, понимаешь? — Он нашел руку Виктора и крепко стиснул ее. — Если бы не Надя — тогда ладно! Но теперь мы должны спастись! Надина любовь — это единственное, что принадлежит только мне. На нее больше никто не имеет права! Я никому не отдам Надину любовь! Никому!

— Кто же отнимает у тебя любовь?..

— Никому, — сказал Денни Уилкинс. — Она — единственное, что есть у меня…

— Странный ты, Крестовин.

— Может быть. Но того, что ты сделал, я никогда не забуду.

— Ерунда все это. Какую ты хотел открыть тайну?

— Да нет, никакую. Так болтал…

Советский геликоптер обнаружил их на третий день — голодных, обожженных солнцем.

— Нашли! — несколько раз с удивлением повторял Денни Уилкинс, пока они летели к ближайшему американскому порту. — Вот чудеса!

— Какие там чудеса, — устало отвечал Виктор. — Все как полагается! — Он смотрел на океан, который сверху казался неподвижным.

«Полагается! — мысленно усмехнулся Денни Уилкинс. — Черта с два — полагается!.. Или прав Виктор? Или Герберштейн заслал меня в мир, живущий по другим законам?.. Если так, у этого мира до странности хорошие законы…»

В чужом городе, среди множества незнакомых людей, Денни Уилкинс и Виктор поменялись ролями: Виктор держался настороженно, даже робко, а Денни Уилкинс обрел прежнюю самоуверенность, энергию.

Но в глубине его души навсегда затаился страх, и если бы он мог отказаться от всяких космических полетов, он отказался бы от них и вообще от борьбы — борьбы с теми странными людьми, которые спасли его в океане…

Денни Уилкинс догадывался, что предстоит встреча с шефом, и, когда она состоялась, попытался пуститься на хитрость.

— По-моему, все это выеденного яйца не стоит. Не знаю даже, нужно ли мне лететь на Марс… — начал он.

— Ты куда клонишь? — резко прервал Герберштейн; он не добавил больше ни слова, но Денни Уилкинс сник, почувствовав угрозу.

— Экспедиция послана за самоопыляющимися растениями…

— Что за чертовщина?

— Ну… за теми, которые опыляются без помощи насекомых…

Денни Уилкинс впервые видел своего шефа растерявшимся.

— При чем тут насекомые?

— Сам ничего не понимаю…

— А должен понимать! — вспылил Герберштейн, но тотчас успокоился. — Любопытно. И с каждым днем становится все любопытнее…

… Через несколько дней Денни Уилкинс и Виктор вылетели вдогонку экспедиции. Ночь они провели в отеле аэропорта на берегу Амазонки, а потом сели в геликоптер… Широкая Амазонка медленно текла к океану меж зеленых, заросших непроходимым тропическим лесом берегов. Изредка внизу проплывали лодки и небольшие пароходы. И наконец Виктор и Денни Уилкинс увидели «Коралл» — он шел вверх по течению, оставляя за собою пенный след…