"Планшет разведчика" - читать интересную книгу автора (Туманов Юрий)

ВДОГОНКУ

Все пока идет удачно. Едем на север. Минут через сорок пересекаем линию фронта, то есть выезжаем за пределы расположения наших войск. Пока везет. Немцев тут не густо. Только проехав километров пять, увидели мы первого вражеского солдата. Он вынырнул из какой-то лесной избушки и мгновенно остался далеко позади, что-то крича и размахивая руками.

— Немец был при оружии! — крикнул мне на ухо лейтенант Рагозин. — И в избушке той не иначе как были солдаты.

— Караульный пост? — выкрикнул я, указав на быстро удаляющуюся избушку.

— Точно! Въезжаем в их расположение.

Андрей обернулся к нам и тоже показал через стекло по карте:

— Прошли! Теперь поглубже к ним в тыл! — И улыбнулся.

Я согласно киваю ему в окошечко. Завадский выжимает из машины все, что она может дать. Деревья со стороны шоссе уже не мелькают, а сливаются в сплошную стену. Руку не высунуть наружу: бьет ветром, припечатывает к борту.

Дальше к западу пошли холмы. Взлетишь на вершину, тут же перед тобою другая, из-за нее выдвигается третий, четвертый гребень… А еще дальше сизой стеной вздымается лес. Ринется машина под уклон — и вовсе ничего не видно, кроме короткой полосы шоссе впереди.

Что скрывают от нас холмы? Что в ста метрах от опушки?

Гудит мотор, заглушая все, брызжет грязь из-под колес, подрагивает кузов на выбоинах. Не снижая скорости, мчимся от неизвестности в неизвестность.

Вот какие-то фигуры мелькнули за зеленеющей вершиной на краю дороги. Мелькнули и скрылись: машина пошла под уклон. Немцы! Через две минуты промчавшись ложбиной между высотами, видим двух солдат. Они идут в гору. Спокойно поворачивают к нам головы: кто удержится, чтобы не поглядеть на бешено несущуюся машину. Вниз по склону направляется другая пара солдат. Снова патруль? Винтовки у них за спиной. Идут серединой шоссе: убеждены, что мы объедем, не хотят забираться в грязь, растяпы!

Словно снаряд, несется машина на солдат. Мгновение, вижу искаженные от испуга лица и хватаюсь за решетку: на этакой скорости и котенка не переедешь без последствий — самый небольшой удар швырнет машину вбок либо подбросит вверх, да так, что вылететь совсем не хитро. Я вижу в окошко, как Завадский, оторвав на мгновение взгляд от шоссе, вопросительно оборачивается к Андрею: гнать прямо? А тот вдруг отрицательно качает головой: не надо!

Ревет сирена. Тонкая рука водителя стремительно крутнула баранку. И тут же Завадский артистически вывернул руль обратно.

Как ухитрился он объехать солдат, непостижимо!

Мгновение — и далеко позади патрульные грозят нам вслед кулаками. Они оправились от испуга и, наверно, кроют на чем свет пьяного шофера. А мы хохочем. Знали бы черти, кто спас их от гибели! Знали бы, как близко промчалась мимо них смерть! Правильно решил Андрей, правильно! Лучше было объехать. Ведь наша машина для них — своя, а своя давить не станет. Чем позже нас на этой дороге распознают, тем лучше.

…Только часа через три добрались мы до деревни, отмеченной на карте. Конечно, смешно было ждать, что нас здесь встретит кто-нибудь из своих. Но, видимо, где-то в глубине души таилась такая надежда: уж очень обидным показалось, что в поселке никого нет. Оглядываюсь на Андрея. Он тоже огорчен. Лейтенант Рагозин невесело посматривает вдоль улицы. Завадский стучит по скатам и только покачивает головой да укоризненно смотрит на проселочную дорогу.

Вдруг выстрел, второй, третий… Это Рагозин стреляет на ходу и бежит куда-то вправо.

— Хальт, хальт, заячья душа! — кричит он и, не останавливаясь, меняет обойму.

— В чем дело?

— Где?

Бежим за лейтенантом. Андрей, обгоняет меня и Завадского. Он первым заворачивает за угол. Секунда — и мы тоже там. Тьфу ты, черт! Вместо ожидаемого солдата, разведчика, врага — сморщенная старушка в черной накидке. Она машет на нас носовым платочком, прижимает руку к груди и что-то кричит. Глаза у нее почти закатились, лицо пепельно-серое. Рагозин стоит рядом и в смущении надвигает на затылок фуражку, обнажая лысую голову.

— Вижу, товарищ майор, кто-то выскочил из-за угла да как кинется назад. Ну вот и… черт ее знает… А может, старушка тут шпионит за нами?

Кто-то громко заговаривает по-немецки.

Я вижу, как вздрагивает и с недоумением озирается старуха, Вроде бы с нею говорят. И сам сжимаюсь в тугой комок: кто это здесь, возле нас, смеет так спокойно говорить на языке врага? Оказывается, это Андрей объясняется с немкой. Предлагает перевязать ей руку. И действительно разрывает индивидуальный пакет, бинтует сухую, как обезьянья лапка, кисть. А старуха то ли от боли, то ли от страха почти теряет сознание. Впрочем, через минуту-две она справляется со слабостью и принимается благодарить Андрея.

— Данке… Данке… Данке шён… — бесконечно повторяет она.

Потом начинает что-то шептать. Андрей наклонил голову, слушает и время от времени быстро переспрашивает ее.

Попробуй пойми, когда они говорят так быстро! Я при допросах понимал слово-другое, а сейчас — ну ни в зуб ногой!

А Андрей чувствует себя совершенно уверенно. Он смеется и поворачивается к нам.

— Она спрашивает, не из Бреслау ли я, там у нее родственники, произношение-то у меня польским отдает. То-то мне преподавательница немецкого языка говорила, что у меня слишком мягкое произношение.

Старуху забыли или нарочно бросили бежавшие отсюда родственники. В поселке осталось еще несколько жителей. Пугливо косясь на пистолет, который лейтенант Рагозин так и не вложил в кобуру, она ведет нас куда-то. При этом старается держаться поближе к Андрею.

На ее зов из различных закоулков выходят на улицу человек двенадцать. Один неуклюже спрыгнул с чердака, другой вылез из погреба. Опрос их дает немного. Все эти люди более чем пожилые, самому молодому далеко за пятьдесят, все насмерть запуганы, считают, что они чудом избежали смерти два дня назад, когда через деревню прошли наши части. А теперь, увидев нас, они решили, что окончательно прощаются с жизнью, — еле шевелят языками от ужаса.

Куда ушли наши, жители, конечно, толком не могут сказать. Видели лишь, что войска двигались по двум дорогам, выходящим из поселка на юг и на запад. Может, нарочно путают? Вряд ли. Немцы жалобно глядят на нас, хором говорят что-то сбивчивое и невразумительное. Потом замолкают, и древний старец, у которого серебряный пух на голове колышется даже без ветра, просит снисхождения к его возрасту, просит не вешать его.

Андрей переводит. Рагозин растерянно почесывает лысину и прячет пистолет в кобуру.

— Ну и ну… — брезгливо говорит лейтенант. — Думают, что мы полнемца за обедом съедаем…

Однако времени терять нельзя. Выезжаем из деревни по дороге, ведущей на юг. Среди жителей поселка могут быть и шпионы. Возможно, вражеский разведчик скрытно наблюдал за нами. Да что там, появись фашисты, любой из этих стариков укажет, куда уехали русские. Только миновав два перекрестка, свернули мы в нужном направлении — на запад. Рисковать попусту нельзя.

Снова на узкой проселочной дороге трясусь в кузове и думаю с завистью: «Вот ведь какой все-таки Андрей молодчина!» Я только на фронте пожалел, что не знаю немецкого языка!

…Хлещут по стеклам кабины ветви деревьев, буксуют в грязи колеса. Тихо в лесу. Но не спокойствие, а тревогу несет эта тишина.

Мы еще не видели ни одного нашего солдата! Только изредка по некоторым приметам узнаем следы своих да следы гитлеровцев, отступавших под натиском наших. Следы обнаруживаются повсюду, а это значит — нигде, точного направления нет.

Дальше ехать вслепую нельзя. После короткого совещания на ходу решаем подобраться к главной магистрали. Нужно устроить засаду и взять пленного. Вот бы попался офицер!

Подъезжаем вплотную к шоссе, загоняем свой грузовик в густой кустарник в чаще леса, придаем ему вид давно заброшенного.

А если на него наткнутся немцы? Если им придет в голову сжечь машину? Кто-то должен остаться возле нее. Андрей коротко приказывает:

— Завадский, останетесь с машиной.

— Ну вот, — жалобно вздыхает водитель, — так и знал.

Мы переглянулись и рассмеялись. Смеется и сам Завадский, хотя именно его вздох и рассмешил всех.

Выходим к широкому асфальтированному шоссе. В просветах между деревьями белеют столбики, ограждающие крутой поворот. Андрей, идущий впереди, предостерегающе поднимает руку. Удобное место для засады.

Мы долго сидим в густых ветвях поваленной сосны, ждем. Наконец издали доносится скрип обоза. Он все ближе, но обоз почему-то движется не на запад, а к востоку, к линии фронта. Я смотрю на Андрея: видно, и он недоумевает. Фигуры повозочных разочаровывают нас — не солдаты! На подводах сидят одни женщины и дети. Над повозками маячат шесты с белыми тряпками. Рядом с головной подводой шагает старик с обнаженной, несмотря на холодный ветер, лысой головой. В руке он держит кепку.

— Возьмем, что ли? — спрашивает Рагозин, не отрывая взгляда от обоза. — Мужчин больше не видно.

— Придется его побеспокоить, — соглашается Андрей.

Мы подходим к головной телеге. Люди заволновались, особенно старик, которого мы отводим в сторону. Он рассказывает Андрею, что все они беженцы из одной деревни, пробирались на запад, по в восьмидесяти километрах отсюда их обогнали наши войска.

Встречал ли старик на обратном пути немецкие войска? Конечно, встречал, и довольно много.

— Как же, не поверил Андрей, — вас пропустили на восток? Да еще под белым флагом?

Старик понимает, что лучше не попадаться на глаза соотечественникам, поэтому он все время вел обоз по лесным дорогам и только полчаса назад выехал на шоссе. Значит, обоз прошел незамеченным по проселочным дорогам к западу от этого поворота шоссе? Да, это так. Андрей отмечает по карте селения, которые сегодня утром миновал обоз, и решает забрать с собой старика — будет проводником. Не обошлось, конечно, без слез и причитаний. Но как поверить на слово бывшему кайзеровскому солдату? А теперь, имеете с нами, он, наверно, сам понимает, что его ждет, если укажет не ту дорогу, по которой сегодня утром провел свой обоз.

…Снова мчимся на запад. Старика усадили в кабине между Завадским и Андреем. С тоской поглядывая по сторонам, трясется в кабине нахохлившийся немец. Задолго предупреждает он нас о близости деревень, которые объехал с обозом. Десять, пятнадцать и двадцать километров проносимся словно по своей территории, совсем не видим противника.

В двух-трех местах нас, правда, обстреляли, когда мы промчались, не останавливаясь, мимо постов. Но это мы уж сами… старик ни при чем.

На полдороге между далеко лежащими друг от друга поселками высаживаем старика. Дальше поедем без него. Долгонько придется ему, однако, догонять бабий обоз!

Не пошлет ли старик за нами погоню? Если даже и захочет, это ему удастся сделать не раньше чем через час: до ближнего поселка ему еще шагать и шагать. А мы за это время отмахаем километров сорок. Да старику и самому не так-то просто рассказывать о нас фашистам: поймут, что провожал нас, и расстреляют. Нет, не пойдет он с доносом.

На прощанье Андрей протягивает ему буханку хлеба и консервы, а заметив неодобрительный взгляд Рагозина, оправдывается:

— Два дня старику теперь догонять, не меньше.

Тот; видно, не рассчитывал уйти живым. Растерянно смотрит нам вслед. Долго, не двигаясь с места, он стоит на шоссе. Кажется, даже картузом замахал на прощанье.

…Одно за другим мелькают необитаемые селения. Обстреляли нас еще раза два, не больше — в обоих случаях это были часовые на шоссе, когда мы мчались, не рискуя заезжать глубоко в лес, чтобы не завязнуть там на проселках.

Направление верное. То и дело видны теперь стрелки со словом «БИЧ». Это инициалы командира головного подразделения. Значит, мы не ошиблись.

Однако после того как по этой земле прошел «БИЧ», тут двигались и немецкие части. Об этом рассказывают многие приметы. Враг шел по пятам. Мелкие, наскоро отрытые нашими бойцами окопы с рассыпанными возле них стреляными гильзами и патронами от трехлинейной винтовки, временные — чуть тронутые лопатой — огневые позиции артиллерии, на которых грудами лежат задымленные гильзы. Здесь вели огонь наши пушки. Огневые позиции обращены фронтом на восток. Враг, видно, наседал сильно. Арьергардам приходилось туго. А вот совсем ясные следы тяжелого боя — несколько немецких самоходок застряло между строениями небольшого поселка.

В сырую погоду быстро покрылись ржавчиной изломы и разрывы искореженных пушек. Через пробоину в броне «фердинанда» видно, что его изнутри выстлала свежая ржавчина. Еще не выветрился из него запах газойля. Здесь «БИЧ» отбивался от «фердинандов», когда они его настигли на марше.

Чем кончился бой? Куда направился отсюда «БИЧ»? Андрей останавливает машину и выходит. Я тоже спрыгиваю на дорогу. Лейтенант задержался в кузове, он вглядывается вправо, чем-то встревоженный.

Вдруг Рагозин вынимает пистолет, перекладывает его в левую руку и, держась рукой за стойку фургона, подается всем телом вперед, высматривая что-то.

— Немцы! Немцы! — кричит он и с неожиданной для его грузного тела ловкостью соскакивает на дорогу.

Я еще не вижу никого, а Андрей, развернув автомат, веером бьет вправо вдоль улицы.

Ах, вот они! Люди в зеленоватых шинелях и мундирах укрываются за подбитым неподалеку «фердинандом».

Мы втроем залегли в кювете, а Завадский никак не оторвется от машины. Подстрелят же! И Рагозин тоже, можно сказать, весь на виду. Никак не может втиснуться в мелкую для него канаву.

Андрей пристально всматривается в сторону противника, внезапно опускает автомат и подымается во весь рост из кювета.

— Ты что? — Я дергаю его за рукав шинели. Андрей хохочет.

— Чему радуешься? Пулю себе выглядываешь? — злюсь я, а самому уже стыдно лежать в кювете, когда Андрей стоит рядом и не прячется.

— Да какие же это немцы? Наши смоленские мужики!

Андрей машет рукой и кричит:

— Эй, славяне! Кончай войну! Высылай парламентеров!

Несколько зеленых шинелей, не торопясь, показываются из-за закопченного «фердинанда». Шинели приближаются к нам. Ждем, не снимая пальцев со спусковых крючков.

Теперь я тоже вижу, что это вовсе не немцы, а какие-то бородачи. В свою очередь, незнакомцы, видимо, увидели звездочки у нас на шапках и один за другим бегом бросаются к нам.

— Товарищи!.. Братцы!.. — истошно орет худой долговязый детина. Он несется со штыком в руке впереди всех. Голубые глаза его сияют, слезы катятся по заросшим щекам. — Вы русские? Да? Советские? — Он жмет нам руки, обнимает Андрея. — С сорок второго не видел!

Подбегают и остальные. Кажется, ветром шатает их — так измождены люди. А лица омыты радостью.

На иных из-под трофейных шинелей виднеются гимнастерки нашего покроя, превратившиеся в отрепья.

Говорят все наперебой. Кто-то по-ярославски окает — не разучился на фашистской каторге…

Вчера правее концлагеря, в котором их держали, прошла наша батарея, да не на конной, а на механической тяге. И сразу охрана лагеря разбежалась. Все видели, как батарея вдали развернулась и открыла огонь прямой наводкой по немецким танкам. Один танк наши подбили, два других скрылись. Батарея ушла на запад.

Сперва лагерники никак не могли понять, почему гитлеровцы воюют лицом к западу, но потом поняли, что их фронт прорван.

Куда же подаваться? На восток или на запад? Прежде всего, конечно, нужно было убраться подальше от лагеря, пока охрана не пришла в себя и не расстреляла безоружных. Их группа решила пробираться на восток, обходить вражеские гарнизоны.

Когда они издали увидели нашу машину, то решили, что заблудились какие-то немцы. Лагерники хотели незаметно подобраться к машине и в рукопашной схватке разжиться оружием.

— Вы что же, с одним штыком на нас шли? — смеется Андрей.

Но тут же выяснилось, что у них есть несколько гранат и трофейный пистолет. Не густо!

— А кто вы будете по званию, товарищи? — интересуется голубоглазый бородач. — Как различать вас в погонах?

Он услышал ответ и взмолился:

— Товарищ майор, я взводом разведки командовал. Щукин моя фамилия. Возьмите с собой. Мне бы поскорей оружие в руки, мне бы…

— Сперва давай поглядим, какой из тебя разведчик, — решает Андрей. — Садись в кабину, дорогу покажешь. Нам такая дорога требуется, где противника нет.

Щукин и рад и не рад. То к нам бросится, то к товарищам по лагерю. Мы больше не можем задерживаться. Берем в машину Щукина, остальным наскоро чертим маршрут, указываем пункты, от которых лучше держаться подальше. Прощаемся, и Завадский срывает машину с места.