"Девочка из нашего класса" - читать интересную книгу автора (Минутко Игорь Александрович)

Игорь Александрович Минутко Девочка из нашего класса Девочка из нашего класса (Дневник Вити Сметанина)История с кроликами (Продолжение дневника Вити Сметанина)Мой верный друг ДозорЗимняя дорога

Мой верный друг Дозор

И совсем неправда, будто собаки не понимают человеческих слов. Мой Дозор всё понимает. Вот сейчас: я вслух учу урок по географии, а он слушает, и всё ему ясно — вон как лупит хвостом по полу. Ну, пойди сюда! Ух ты, лохматый!

Он у меня учёный. Например, иду в школу, а он мой портфель в зубах тащит. Он может и сумку с хлебом из магазина тащить, да мама ругается: говорит, что Дозор хлеб слюнявит, а он только сумку слюнявит, а хлебу от этого что сделается? Ничего ему не будет.

А тут ещё Люська. Сидит и Дозору бант к уху привязывает. А того, глупая, не понимает, что ему больно.

Люська — это моя сестрёнка, ей четыре года. Она вообще вредная. Если что узнает про меня и друга моего Вовку, так сразу маме говорит. Когда Вовка придумал радио на чердак проводить и стали мы с ним в потолке дырку сверлить, Люська увидела — и к маме. А Дозора она любит. Да его теперь все ребята любят, даже Митька Трубин. А во второй четверти, когда мы с Вовкой Дозора нашли, что было! Но лучше я всё по порядку расскажу.

Накануне вечером сидим мы с Вовкой у нас, решаем задачу по арифметике. Очень трудные задачи в пятом классе! Вовка хороший, да только уж очень любит выдумывать. Арифметику он здорово знает, а я нет. Но зато по истории или географии — тут уж мой верх. Спросите у Вовки, что такое Гвадалквивир, он вам может такое сказать, что закачаешься: например, что это город или пролив…

А задачу тогда мы так и не решили. Сидели, пока мама с фермы не пришла.

Вот она и спрашивает:

— Вы что, полуночники? Опять какое-нибудь путешествие выдумываете?

Потом узнала про задачу, сказала:

— Утро вечера мудренее.

Вовку домой прогнала, а меня — спать.

Утром проснулся, смотрю — в избе как-то светло и тихо. Кот Барин сидит на полу, умывается, дрова в печке трещат и пахнет блинами. Посмотрел в окно — оно замёрзло, ничего не видно. Тут Вовка прибежал, взъерошенный весь, щёки точно красные яблоки, а глаза так и бегают.

— Колька, вставай! — кричит. — Снег выпал. Страсть сколько. Уже дед Фёдор в район на санях поехал. Сегодня будем кататься. Ты знаешь, что я придумал? По дороге в школу расскажу.

Позавтракали мы, вышли с Вовкой на крыльцо. Свету сколько! Даже глазам стало больно: белое всё, сверкает, только избы тёмные. А снегу! Все дорожки замело, а на ёлках так килограммов по десять, наверно, на каждой ветке снегу лежит. И всё как будто новым стало.

Идём мы, а Вовка трещит, как сорока:

— Знаешь, Колька, я придумал к нашим саням руль сделать, и можно будет ими управлять: куда хочешь, туда и поезжай. Здорово, правда?

Я молчу, потому что не все Вовкины затеи гладко с рук сходили. Например, летом он из-за своей выдумки всё путешествие нам испортил. Решили мы на нашей лодке в Куйбышев ехать, на стройку: сначала по Упе в Оку, потом по Волге, ну, а там легко. Насушили сухарей, купили консервы (пришлось копилки сломать), даже маршрут начертили. Тут Вовка и придумал руль к лодке сделать. Прорубили мы дно, а дальше ничего не получилось: вода пошла. Мой отец узнал, и пришлось во всём признаться. Вовке-то что! Мне ведь попало! Потом все нас дразнили «путешественниками». А теперь — руль к саням!

Вышли мы на шоссе, до школы полтора километра осталось. Вдруг слышим: жалобно кто-то в кювете скулит. Подбежали, а там на боку пёс лежит. Чёрный, шерсть мокрая и вся в снегу, язык высунул и с него кровь капает. Смотрит на нас и, честное пионерское, плачет.

— Это его, наверно, машиной шибануло, — говорит Вовка, — видишь, вираж делала. Видно, задним крылом.

— Что же делать, Вовка? — спрашиваю.

Стоим молчим. Вдруг Вовка как подпрыгнет:

— Я придумал! Побегу за санями, и мы его прямо к вам.

— Это почему же к нам, а не к вам?

— Ты же знаешь, какая у нас тётя Нюра…

Правда, тётя Нюра у них злая: в прошлом году мы на их поросёнке катались верхом, так она нас хворостиной до самого ручья гнала. А поросёнок уже большой был. Что ему сделается?

— Ну, ладно, — говорю. — Давай к нам. — И вдруг вспомнил: — Вовка, а школа?

— Ну, что школа? Ну, опоздаем. Ты не бойся, что-нибудь придумаем. Так я побегу, а ты с ним сиди. Может, ему какая помощь нужна будет.

— А как ему помогать? — спрашиваю.

— Очень просто: делай ему массаж. Гладь тихо по пузу.

И Вовка убежал.

Легко сказать: гладь по пузу. А вдруг он укусит? Я его сначала по голове погладил. Пёс лизнул мне руку. Язык тёплый, шершавый. Тут мне его ещё больше жалко стало.

Скоро Вовка вернулся с санями. Положили мы на них собаку, а она ничего: молчит и смотрит на нас. Наверно, понимает, что мы её спасаем.

Поехали мы, а Вовка выдумывать начал:

— Вы́ходим мы пса и будем разным штукам учить. Сделаем его ищейкой или приучим санки возить. И будем мы с тобой, как на Севере, ездить на собаке.

— Так на Севере много собак, а у нас одна.

— Ну и что же? А мы ещё найдём.

Свернули мы с шоссе, а тут навстречу Митька Трубин. Увидел нас да как захохочет:

— Что же это вы, голубчики? Собак катаете? А в школу?

— Ничего ты не понимаешь. Мы его спасаем, он под машину попал, — говорит Вовка.

— Ах, спасаете? Оч-чень интересно!

И Митька опять как захохочет.

А мы поехали дальше. Только боязно стало: теперь Митька всем расскажет. Он вредный. Той весной на берёзе около Вовкиного дома грачиное гнездо разорил. Мы б ему за это дали как следует, да он с зареченскими дружит, а нам мимо них в школу ходить.

Привезли мы собаку к нам, Вовка говорит:

— Давай её на кухню.

— На кухню? А мамка?

— Что мамка? Она в сарае, не увидит, а увидит — жалко станет.

Подняли мы легонько собаку — и на кухню. Положили около печи, а что дальше делать, не знаем. Пёс лежит, смотрит на нас и часто дышит.

Тут из комнаты Люська выбежала да как закричит:

— Собачка, собачка! — подошла и гладит её по носу.

— Молока бы ей, — говорит Вовка.

Пошёл я в сени, а в дверях мама.

— В чём дело? Почему не в школе? — И вдруг собаку заметила. — Что такое? Откуда притащили? Да ещё в кухню! Ах, вы!

Стали мы ей объяснять да просить — не помогает. Требует, чтобы собаку на улицу выбросили.

Вдруг Люська как заревёт:

— Не надо собачку на улицу!

— Ну ладно, — говорит мама, — пусть до вашего прихода остаётся. А сейчас — марш в школу!

Тогда Люська здорово нам помогла.

…В школу мы пришли ко второму уроку. Только дверь в класс открыли, а Митька как закричит:

— Собачьи спасители!

А за ним все зареченские:

— Собачьи спасители! Собачьи спасители!

На перемене меня и Вовку подозвал Борис Ля-мин из девятого класса, вожатый нашего отряда, и сказал:

— После уроков — к завучу.

Сидели мы как на иголках: всё думали, что скажет Яков Михайлович. А тут ещё Митька да зареченские пристают.

Смотрим, на третьей перемене подходит к нам Тоня Батенко и говорит:

— Вы их не слушайте. И очень даже правильно, что вы собаку спасли. Вы её будете лечить?

— Будем.

— Коля, можно я к вам приду сегодня? Я собаке сахара принесу.

— Конечно, приходи.

Очень она хорошая, Тоня: добрая и красивая, косы длинные-длинные. И потом она умеет на рояле играть. Он у них даже есть, этот рояль. Тонина мама у нас пение преподаёт. Я у них бываю. У них дома здорово: книги везде и чучела всякие стоят, даже один медведь есть, рыжий, и, по-моему, когда он жил, то был добрый. Один раз Тоня поиграла на рояле и мне предложила. Ну, я пробовал, пробовал — ничего не выходит. А Тоня говорит: «Ты смотри на ноты». Я смотрю, а там на листе какие-то крючки да колечки. Разве что-нибудь поймёшь? А с Тоней мы вообще дружим. Летом я и Вовка ей в саду так гамак приделали, что она только ахнула. Хорошо, что Тоня за нас с Вовкой.

После уроков пошли мы к завучу, Якову Михайловичу, и всё ему рассказали. Его разве обманешь? Он смотрит на нас, будто уже знает всё. Говорим мы, а он молчит. А под конец сказал:

— Урок-то пропустили? Придётся вам по четвёрке за поведение поставить. — И тут Яков Михайлович улыбнулся, а может, мне только показалось. — А с собакой что же собираетесь делать?

— Лечить будем, — говорит Вовка.

Теперь Яков Михайлович уже точно улыбнулся:

— Ну, что ж, лечите, а как ваш больной поправится, так мне доложите.

Больше он ничего не сказал. И зачем ему знать, когда у нас собака поправится? Мы с Вовкой так и не поняли.

Решили мы назвать собаку Дозором и считать её общей, а хозяином уж потом кто-нибудь станет, кого Дозор больше полюбит.

Из школы шли поздно: уже с электростанции свет дали. А снег всё идёт и идёт. Хлопьями. Большими. Летят хлопья, белые все, а когда мимо освещенного окна пролетают, так сразу делаются тёмными. Почему это?

Вовка опять какие-то планы строить начал, а я всё про Дозора думал. Как с ним быть?

Пришёл домой — и на кухню. Смотрю, Дозор лежит на подстилке, живот у него туго бинтом перевязан, сбоку миска с молоком стоит. А на скамейке сидит мама и Захар Данилыч, наш ветеринар. Это его мама позвала. Она хоть и кричит на нас иногда, а так очень даже добрая, ласковая.

Захар Данилыч протянул мне бумажку и говорит:

— Сбегай в лабораторию, порошки получишь. Три раза в день давай их псу, в суп или в молоко всыпай. А завтра мы его в гипс положим: два ребра у него сломаны.

Я хотел побольше спросить, как лечить Дозора, да где тут! Мама и Захар Данилыч заговорили о своих телятах и коровах, о силосе, о прививках от какой-то такой болезни, что и не выговоришь. А когда они об этом говорят, к ним лучше не подступаться.

И начали мы с Вовкой лечить Дозора. Сколько мучений было! Сначала он ничего не ел, только пил молоко да суп. В гипсе три недели лежал. А когда гипс сняли, Дозор встал да как упадёт! Тут Захар Данилыч разрешил ему мясо дать. И он съел! Но всё равно ходить пока не мог.

Целый месяц Дозор лежал в сенях. Я к нему и ночью выходил. Сначала он мне только руку лизал, потом хвостом махать стал. А однажды утром открыл я дверь, смотрю, Дозор стоит и на меня смотрит. Встал! Тут Вовка пришёл, и мы Дозора во двор вывели. А он увидел на плетне кота Барина да как гавкнет! Первый раз гавкнул. И с тех пор быстро на поправку пошёл.

Тут к нам и ребята из нашего класса ходить начали. А Митька и зареченские уже больше не дразнились. Да хоть бы и дразнились! Чего их бояться? Их всего четверо с Митькой вместе.

Полтора месяца болел Дозор и поправился! А полюбил он больше меня. И потому я ему — законный хозяин.

Однажды после уроков вызвали нас с Вовкой к завучу. Пришли мы, а у Якова Михайловича в кабинете Борис Лямин. Мы все его уважаем — он сильный: на турнике десять раз без отдыха подтягивается, а гранату швыряет — не видно, где упала. И рисует хорошо.

— Ну что, друзья, поправился ваш Дозор? — спросил Яков Михайлович.

— Поправился.

— Тогда вот что, — говорит Борис, — через неделю будет в нашем отряде сбор на тему «Четвероногие друзья человека». Вы всем расскажете, как Дозора спасли и вылечили.

Когда мы вышли из кабинета, Борис сказал нам:

— Этот сбор Яков Михайлович придумал ещё в тот день, когда вы собаку нашли. Понятно?

Это был замечательный сбор!

Все нас хвалили. Вовка рассказывал, как мы Дозора лечили. А я привёл его, чтобы показать всем. Дозор сидел спокойно, и все его гладили. Только раз всего и зарычал, когда мимо полуторка проехала. Он всегда на машины рычит.

Потом Тоня рассказывала о собаках, как они человеку помогают. И ребята про своих собак говорили. А Соня Бабина прочитала рассказ про пограничника Карацупу и про его ищейку.

Под конец выступил Яков Михайлович. Он говорил, что ребята должны любить и охранять животных, которые полезны человеку. Про птиц рассказывал, как они много разных вредителей сельского хозяйства уничтожают. И тут Яков Михайлович стал стыдить ребят, которые разоряют птичьи гнёзда, кидают в собак камни. И все сразу догадались, что это он про Митьку говорит.

Митька вдруг встал и сказал:

— Яков Михайлович, я больше никогда не буду разорять гнёзда. И собак бить не буду. Честное пионерское! А к весне я пять скворечников сделаю!

И тогда мы решили всем классом сделать много скворечников и устроить птицам хорошую встречу.

Когда все шли домой, меня и Вовку догнал Митька и говорит:

— Я себе тоже собаку найду.

— Попробуй, — говорит Вовка, — поищи.

А на другой день, когда мы с Вовкой учили Дозора через забор прыгать, к нам Пашка Юдин пришёл с фотоаппаратом и сказал:

— А ну, пацаны, давайте я вас с вашей собакой сфотографирую для стенной газеты.

Подумаешь — «пацаны»! Если ему отец фотоаппарат купил да он лыжный костюм надел, так уж и думает, что большой, а сам в седьмом классе. Но мы ему ничего не сказали: ещё фотографировать не станет. Щёлкнул он нас. Через некоторое время фотографию наклеили в газету «Советский школьник». Мы там здорово получились: сидит Дозор, а мы с Вовкой по бокам. Дозор прямо как овчарка, только левое ухо висит немного. Но это ничего: он всё равно как овчарка, всё понимает.

Мы его научили портфель носить, ложиться, когда говоришь «ложись», искать разные вещи. Он всё время со мной. Вот скоро Вовка придёт. Он Дозора считать учит: напишет цифру, а Дозор должен гавкнуть, сколько там написано. Пока он цифру «один» понимает, да и то гавкает только при мне. Дозор меня больше слушается. Он и защищает меня всегда. Вот вчера вагинский козёл как попрёт на меня. Я так и попятился. Дозор увидел это да как бросится на него, так козёл такого стрекача дал, что даже через плетень в палисадник перемахнул. Раньше никогда не перепрыгивал, а тут перепрыгнул.

Вот он какой, мой верный Дозор!