"Трое в снегу" - читать интересную книгу автора (Кестнер Эрих)
Глава седьмая Сиамские кошки
Этот вечер что-то предвещал. Первое недоразумение не должно было оставаться последним. (Истинные недоразумения размножаются, как клетки, — делением. Ядро заблуждения расщепляется, и возникают новые недоразумения.)
Пока Кессельгут надевал смокинг, а Шульце под самой крышей выгребал пожитки из корзины, Хагедорн в блеске своего синего костюма сидел в холле, курил сигарету (одну из тех, что дал ему на дорогу квартирант Франке) и морщил лоб в размышлениях. Ему было не по себе. Если бы на него смотрели косо, он чувствовал бы себя лучше. К плохому обращению Хагедорн привык и знал, как защищаться. Но такое? Он был похож на ежа, которого никто не хочет дразнить. Он нервничал. Почему люди ни с того ни с сего вели себя столь противоестественно? Если бы вдруг взлетели вверх столы и стулья вместе со швейцаром, это удивило бы Хагедорна куда меньше. Он подумал: поскорее бы пришел старик Шульце. С ним хоть знаешь что к чему! Но в холле пока появлялись другие лица. Ужин близился к концу.
Госпожа Каспариус, оставив десерт нетронутым, поспешно выкатилась из столовой.
— Возможно, проголодалась, — заметил он мягко. Фон Маллебре зло рассмеялась.
— А вы не особенно наблюдательны.
— Знаю, — ответил барон.
— Она хочет захватить миллионерчика, — сказала Маллебре.
— В самом деле? — спросил Келлер. — Только потому, что он плохо одет?
— Она находит это романтичным.
— Это называется романтикой? — спросил он. — Тогда я согласен с вами: госпожа Каспариус действительно противная особа.
Минуту спустя он засмеялся.
— Что такое? — спросила Маллебре.
— Несмотря на мою общеизвестную ненаблюдательность, я заметил, что и вы очень быстро едите.
— У меня разыгрался аппетит, — заявила она сердито.
— Я даже знаю на что, — сказал он.
Госпожа Каспариус, шикарная блондинка из Бремена, достигла своей цели. Она сидела за столиком рядом с Хагедорном. Дядюшка Польтер изредка поглядывал в их сторону, и его взор излучал отеческое благословение.
Хагедорн молчал, а госпожа Каспариус живописала сигарную фабрику своего мужа. Она упомянула, ради полноты изложения, что господин Каспариус остался в Бремене, чтобы посвятить себя табаку и присмотру за двумя детьми.
— Вы позволите мне вставить словечко? — скромно спросил молодой человек.
— Пожалуйста!
— У вас в номере есть сиамские кошки?
Она обеспокоенно посмотрела на него.
— Или другие твари? — спросил он еще.
Она засмеялась.
— Будем надеяться, что нет!
— Я имею в виду собак или моржей. Или морских свинок. Или бабочек.
— Нет, господин кандидат, — ответила она. — Сожалею. В моем номере я единственное живое существо. Вы живете тоже на четвертом?
— Нет, — сказал он. — Я хочу только знать, почему у меня в номере завелись три сиамские кошки.
— Можно взглянуть на ваших зверюшек? — спросила она. — Я больше всего люблю кисок. Они такие ласковые и в то же время совсем дикие. Какое-то волнующее сочетание противоположностей. Вы не находите?
— У меня мало опыта с кошками, — сказал он неосторожно.
Ее глаза сделались фиалковыми, и она заворковала грудным голосом:
— Тогда берегитесь, господин ученый. Я — кошка.
К счастью, госпожа фон Маллебре и барон Келлер сели за соседний столик. А через несколько минут Хагедорн очутился в громкоголосом окружении сгорающих от любопытства гостей отеля.
Госпожа Каспариус нагнулась к нему:
— Боже, какой шум! Пойдемте! Покажите мне ваших кисок!
Такая прыть была ему внове.
— Думаю, что они уже спят, — сказал он.
— Мы их не потревожим, — сказала она. — Мы будем тихо-тихо. Обещаю вам.
Подошел кельнер и протянул ему записку. Текст гласил: «Нижеподписавшийся, имеющий отношение к концерну Тоблера, желает встретиться с господином Хагедорном в баре на несколько минут для переговоров. Кессельгут».
Молодой человек поднялся.
— Извините, пожалуйста, — сказал он госпоже Каспариус. — Со мной хочет поговорить человек, который может оказаться для меня очень полезным. Удивительный отель! — Поклонившись, он ушел.
Красивое лицо госпожи Каспариус светилось незатухающей полуулыбкой.
Госпожа фон Маллебре не дала себя провести. От удовлетворения она впилась пальцами в подлокотник кресла, однако промахнулась и ущипнула барона за руку.
— Это обязательно, почтеннейшая? — спросил тот с легким стоном.
Кессельгут напомнил сначала, что они с Хагедорном прибыли в гранд-отель вместе, и поздравил с первым призом конкурса. Затем он пригласил молодого человека на рюмку джина. Они уселись в углу.
У стойки на табуретах сидели брат и сестра Мареки с индийским колониальным офицером Салливаном, пили виски и разговаривали на английском.
На диване крайне малой вместимости кое-как уселась супружеская пара из Саксонии. Остальные посетители бара имели удовольствие слушать их гнусаво-неразборчивый сердечный дуэт. (Саксонский диалект, известно, как никакой другой подходит для выражения нежных чувств.) Даже бармен Джонни утратил сдержанность и осклабился. Потом, нагнувшись над ледницей, стал без всякой нужды колоть лед. Служащему отеля не положено смеяться над постояльцами.
— Если сравнить немецкий язык со зданием, — заметил Хагедорн, — то можно сказать, что в Саксонии протекла крыша.
Кессельгут улыбнулся, заказал еще две рюмки джина и сказал:
— Буду откровенным, господин кандидат. Хочу вас спросить, могу ли я быть вам полезным. Извините за прямоту, пожалуйста.
— Я не щепетилен, — ответил молодой человек. — Было бы здорово, если бы вы мне помогли. Помощь нужна. — Он отпил глоток. — Приятная штука. Да, я уже несколько лет безработный. Директор фирмы «Путцбланк», когда я справился у него о рабочем месте, пожелал мне хорошо отдохнуть в Брукбойрене. Хотел бы я знать, от какого переутомления мне надо отдохнуть! Я хочу работать, работать до седьмого пота! И получать хоть малость денег! А вместо этого я помогаю моей матери проедать ее жалкую пенсию. Ужас!
Кессельгут ласково посмотрел на него.
— У концерна Тоблера кроме «Путцбланк» есть другие заводы, — сказал он. — И не только заводы. Вы Специалист по рекламе?
— Да! — ответил Хагедорн. — И уверяю вас, не из худших, если позволите.
Кессельгут кивнул:
— Позволяю!
— Что вы скажете о таком варианте? — оживился молодой человек. — Сегодня вечером пошлю матери вторую открытку, То, что я доехал целым и невредимым, я ей уже сообщил, Она запакует мои работы в картонку, и самое позднее через три дня собрание произведений Хагедорна будет в Брукбойрене. Вы хоть немного разбираетесь в рекламе, господин Кессельгут?
Иоганн честно покачал головой,
— Тем не менее мне хочется посмотреть работы, а потом я отдам, — он тут же поправился, — потом я отошлю их с припиской тайному советнику Тоблеру. Так будет лучше всего.
Хагедорн выпрямился и побледнел,
— Кому вы хотите послать этот хлам? — спросил он.
— Тайному советнику Тоблеру, — ответил Кессельгут. — Я знаю его двадцать лет.
— Хорошо знаете?
— Встречаюсь с ним ежедневно.
У молодого человека сперло дыхание.
— Ну и денек, — сказал он, — рассудок можно потерять. Многоуважаемый господин, не шутите, пожалуйста, со мной, Я говорю очень серьезно, Тайный советник Тоблер читает ваши письма?
— Он дорожит моим мнением, — гордо заявил Иоганн.
— Мои работы наверняка ему понравятся, — сказал Хагедорн. — В этом отношении у меня мания величия, Она ничего не стоит, но поддерживает хорошее настроение. — Он поднялся, — Отправлю сейчас матери открытку экспресс-почтой. Но я вас еще застану?
— Буду очень рад, — сказал Кессельгут. — Не будучи знакомым, передаю привет вашей матушке,
— Она у меня молодец, — сказал Хагедорн. Дойдя до двери, он обернулся. — Один вопросик, господин Кессельгут: у вас в номере есть кошки?
— Не обратил внимания, — ответил тот. — Думаю, что нет.
Пересекая холл, Хагедорн неожиданно столкнулся с госпожой Каспариус. Она была закутана в норку и обута в опушенные мехом ботики. Рядом с ней шел в шубе торговец антиквариатом Ленц.
— Пойдете с нами? — спросила дама. — Мы идем на эспланаду. Там сегодня бал на открытом воздухе. Разрешите вас познакомить? Господин Хагедорн — господин Ленц.
Господа поздоровались.
— Присоединяйтесь, господин Хагедорн! — сказал толстяк Ленц. — Наша милая дама страсть как любит танцевать. Впрочем, и танцует страстно. А я со своей фигурой не очень-то смогу прижиматься. Я слишком выпуклый.
— Извините, мне надо сейчас написать письмо, — сказал Хагедорн.
— Почта работает весь день, — сказала госпожа Каспариус. — А танцуют только вечером.
— Письмо надо отправить сегодня, — сказал Хагедорн с сожалением. — Проклятые дела! — И он поспешно удалился.
Госпожа фон Маллебре, увидев его, подала знак барону. Тот поднялся, преградил с улыбкой молодому человеку дорогу, представился и спросил:
— Вы разрешите познакомить вас с очаровательной женщиной?
— Прошу, — ответил сердито Хагедорн и подчинился общепринятой церемонии. Келлер сел, а молодой человек остался стоять, проявляя нетерпение.
— Боюсь, мы вас задерживаем, — сказала Маллебре.
Ее голос звучал на терцию ниже обычного. Она стремилась произвести эффект. Келлер улыбался. Он знал акустическую тактику госпожи фон Маллебре.
— Сожалею, но вы правы, — сказал Хагедорн. — Почта! Проклятые дела!
— Заблуждение, — ответил он. — Я приехал, потому что меня послали сюда за выигранный приз на конкурсе.
— Присаживайтесь, — сказала Маллебре.
Люди за соседними столиками с любопытством прислушивались к разговору.
— Очень любезно с вашей стороны, — сказал Хагедорн. — Но мне нужно идти. Всего хорошего.
Он ушел.
Барон Келлер засмеялся.
— Вот и незачем было торопиться с ужином, почтеннейшая.
Маллебре посмотрелась в зеркало пудреницы, припудрила свой аристократический нос и сказала:
— Поживем — увидим.
На лестнице Хагедорн встретил Шульце.
— Промерз до костей, — пожаловался тот. — У вас в номере тоже не топят?
— Да нет же, — ответил Хагедорн. — Не хотите ли заглянуть ко мне? Я должен написать домой. Со мной случилось невероятное происшествие. Угадайте! Нет, никто не догадается. Подумайте только: я сейчас разговаривал с господином, который лично знает старого Тоблера! И ежедневно с ним встречается! Что вы на это скажете?
— Быть того не может, — сказал Шульце и последовал за молодым человеком на второй этаж.
Хагедорн включил свет.
Шульце показалось, что он видит сон: гостиная, спальня, облицованная кафелем ванная. Что это значит? — подумал он. Не настолько же лучше его решение конкурсных задач, чтобы мне всучили жалкую каморку под крышей, а ему такую анфиладу.
— Хотите выпить? — спросил Хагедорн. Он налил в рюмки французского коньяку. Лауреаты чокнулись.
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Хагедорн. Вошла горничная.
— Я хотела только спросить, господин уже ложится спать? А то я принесла кирпич.
Хагедорн наморщил лоб.
— Что принесли?
— Кирпич, — повторила девушка. — Его нельзя класть в постель слишком рано, а то он остынет.
— Вы что-нибудь понимаете? — спросил Хагедорн Шульце.
— Не совсем, — ответил Шульце и, обращаясь к горничной, сказал: — Господин еще не собирается спать. Принесите ваш кирпич попозже.
Горничная вышла.
Хагедорн, растерянный, погрузился в мягкое кресло.
— Вам горничная тоже принесла нагретый кирпич?
— Никоим образом, — ответил Шульце. — Уж не говоря о коньяке. — Он размышлял.
— А сиамских кошек? — Хагедорн показал на корзинку.
Шульце схватился за голову, присел на корточки и стал разглядывать спящих котят. При этом не удержался и сел на ковер. Один котенок проснулся. Потянувшись, он вылез из корзинки и устроился на фиолетовой штанине Шульце.
Хагедорн писал открытку матери.
Шульце, улегшись на живот, играл с котенком. Потом проснулся второй, сонно посмотрел через край корзинки и после долгих размышлений тоже вылез на персидский ковер. У Шульце теперь прибавилось забот.
Хагедорн, взглянув на эту сцену, улыбнулся и сказал:
— Осторожнее! Они царапаются!
— Не беспокойтесь, — заявил человек на ковре. — Я умею с ними обращаться.
Оба котенка играли на пожилом господине в салки. Когда он их придерживал, они мурлыкали от удовольствия. Я чувствую себя как дома, подумал он. И когда эта мысль пришла ему в голову, его осенило.
Хагедорн закончил писать открытку, а Шульце положил двух котят обратно в корзинку к третьему. Они вопросительно смотрели на него, щуря черные глаза и довольно поводя хвостами.
— Я скоро приду к вам опять, — сказал он. — А сейчас спите, как положено маленьким послушным кискам!
Потом он уговорил молодого человека передать открытку горничной, которая отнесет ее на почту.
— За мной реванш, — сказал Шульце. — Вы должны посмотреть мой номер. Идемте!
Они отдали открытку горничной и вошли в лифт.
— Фамилия любезного господина, который хорошо знает старого Тоблера, Кессельгут, — рассказывал Хагедорн. — Мы прибыли с ним одновременно. А четверть часа назад он спросил меня, не надо ли мне его содействия в концерне Тоблера. Считаете ли вы возможным, что он способен это сделать?
— Почему бы и нет? — сказал Шульце. — Если он хорошо знает старого Тоблера, то уж справится с этим.
— Но отчего совершенно посторонний человек решился мне помочь?
— Наверное, вы ему симпатичны, — сказал Шульце. Такое объяснение, видимо, показалось кандидату наук недостаточным.
— Разве я симпатичен? — спросил он удивленно. Шульце улыбнулся.
— Даже чрезвычайно!
— Извините, это ваше личное мнение? — спросил молодой человек, покраснев.
— Это мое твердое убеждение, — ответил Шульце и тоже смутился.
— Славно, — сказал Хагедорн. — То же самое вызываете и вы у меня.
Помолчав, они доехали до пятого этажа.
— Вы живете на громоотводе? — спросил Хагедорн, когда Шульце начал подниматься по лестнице на шестой этаж.
— Еще выше, — ответил тот.
— Господин Кессельгут хочет послать Тоблеру мои работы, — сообщил Хагедорн. — Надеюсь, старый миллионер кое-что смыслит в рекламе. Ну вот, опять я завел свою шарманку, да? Но это не выходит у меня из головы. Я сбился с ног, мотаясь по Берлину уже не первый год. Почти каждый день меня отфутболивают куда-нибудь еще. Наконец, увозят в Альпы. И едва я там появляюсь, как совсем чужой человек спрашивает меня, не хочу ли я служить в концерне Тоблера.
— Желаю удачи, — сказал Шульце. Они шагали по узкому коридору.
— Когда я заработаю денег, то отправлюсь в большое путешествие вместе с матерью, — заявил Хагедорн. — Может быть, на озера в Северной Италии. Мать была только в Свинемюнде и Гарце. Для шестидесятилетней женщины это мало, не правда ли?
Шульце был того же мнения. Пока молодой человек рассказывал о выигранных призах и связанных с ними географических познаниях, Шульце возился с дверным замком. Открыв дверь, он зажег свет.
Стокгольм и шхеры застряли у Хагедорна в горле. Он уставился бессмысленным взглядом на убогую каморку. После долго молчания он сказал:
— Вы меня разыгрываете!
— Входите, входите! — пригласил Шульце. — Присаживайтесь, пожалуйста, на кровать или в умывальный таз! Где угодно!
Хагедорн поднял воротник пиджака и сунул руки в карманы.
— Холод полезен для здоровья, — сказал Шульце. — В крайнем случае не сниму домашние туфли, когда лягу спать.
— Даже шкафа нет, — сказал Хагедорн, оглядевшись. — Как вы все это объясняете? Мне даруют шикарный апартамент. А вас премируют чердачной конурой и собачьим холодом!
— Есть единственное объяснение, — сказал Шульце. — Вас приняли за кого-то другого! Кто-то осмелился подшутить. Возможно, он распустил слух, что вы престолонаследник Албании. Или сын мультимиллионера.
Хагедорн показал залоснившиеся рукава пиджака и поднял ногу, демонстрируя библейский возраст ботинка.
— Я похож на них?
— Именно поэтому! Есть немало экстравагантных личностей среди тех, кто в состоянии оплатить свои сумасбродства.
— Я не страдаю сплином, — сказал Хагедорн. — Я не наследник престола и не миллионер. Я проклятый бедняк. Моя мать пошла в сберкассу, чтобы я смог разок-другой выпить пива. — Он с яростью стукнул кулаком по столу. — Вот! А теперь я пойду к директору отеля и скажу, что его одурачили и чтобы меня немедленно переселили сюда наверх, рядом с вами, в нетопленую собачью конуру! — Он шагнул к двери.
Тоблер понял, что его затея в опасности. Он схватил молодого человека за пиджак и усадил на единственный стул.
— Дорогой Хагедорн, не делайте глупостей! От того, что вы поселитесь в ледяной ящик рядом со мной, мы оба ничего не выиграем. Будьте умницей! Оставайтесь таинственным незнакомцем! Сохраните ваш номер, чтоб я знал, куда мне пойти, если замерзну! Пусть вам носят коньяк, черт возьми, бутылку за бутылкой, и положат в постель сто горячих кирпичей! Кому от этого плохо?
— Ужас! — сказал молодой человек. — Завтра утром придет массажист.
— Массаж полезен! — засмеялся Шульце.
— Знаю, — сказал Хагедорн. — Усиливает кровоснабжение кожи. — Он хлопнул себя по лбу. — А швейцар собирает почтовые марки! Мистификация хорошо продумана! И я, дурень, вообразил, что люди здесь душевные от природы. — С обиженным видом он швырнул конверт, наполненный марками, на стол.
Шульце профессионально проверил содержимое конверта и сунул его в карман.
— У меня замечательная идея, — сказал Хагедорн. — Вы переселитесь в мой номер, а я буду жить здесь. Директору скажем, что он ошибся. Престолонаследник Албании — вы! Хорошо?
— Нет, — возразил Шульце. — Для наследника я слишком стар.
— Бывают и старые наследники, — заметил Хагедорн.
— А уж за миллионера меня никто не примет! — сказал Шульце. — Вы только представьте: я — миллионер! Умора!
— Во всяком случае, убедительного впечатления вы не производите, — откровенно признался Хагедорн. — Но я не хочу быть кем-то другим!
— Сделайте это ради меня! — попросил Шульце. — Мне так понравились котята.
Молодой человек почесал в затылке.
— Ну ладно, — согласился он. — Но перед отъездом мы повесим объявление на черной доске, в котором сообщим, что отель стал жертвой обмана какого-то шутника. Да?
— Это не к спеху, — сказал Шульце. — Прошу вас, останьтесь пока загадкой!