"Две возможности" - читать интересную книгу автора (Квин Эллери)

Суббота, 22 апреля

Рима лежала на мягкой кушетке в темной приемной. Чистый молодой голос пел что-то нежное под аккомпанемент старинного струнного инструмента. Сквозь эти звуки она слышала ритмичное дыхание Кеннета Уиншипа и все еще ощущала прикосновение его горячей руки к ее лодыжке — бодрящее и в то же время опасное, как лучи яркого солнца. Рима не знала, сколько сейчас времени — очевидно, около двенадцати ночи с пятницы на субботу, но что такое время? Способ измерения происшедших событий, а она была не в настроении для таких изысканий. День был слишком полон боли, покрасневших лиц, свистящего дыхания, высокой температуры, покорных пациентов, шипения стерилизатора, плача больных детей. От усталости у Римы кружилась голова. Возможно, в этом была повинна причудливая старинная музыка.

Или горящая огнем лодыжка.

Голос умолк, и огонь погас, когда Рима почувствовала, как Кеннет поднялся с кушетки. Из гостиной по другую сторону коридора доносились царапающие звуки отыгравшей грампластинки. Она видела, как высокая фигура Уиншипа пересекла коридор при тусклом свете ночника и скрылась во мраке. Вскоре царапанье прекратилось, но потом началось снова. Тот же чистый голос с тем же аккомпанементом запел грустную и пылкую молитву. Доктор Уиншип вернулся и занял прежнее место.

— Что это было, Кен? — пробормотала Рима.

— Итальянская баллада четырнадцатого столетия. Помнишь «Декамерон» Боккаччо?[54] Молодые повесы бегут от чумы и находят себе занятие в сельской местности. Об этом была песня в сопровождении виолы.

— А сейчас?

— «Gloria in Cielo».[55] Того же периода, но звучит совсем по-другому, верно?

— Да.

Да, подумала Рима. Хотя обе мелодии одинаково красивы… Ее взяли за руку, и она резко поднялась.

Внезапно Кеннет начал говорить какие-то нелепости. Рима слышала его голос и понимала, что означают его слова, но ни то ни другое не казалось реальным. Это напоминало язык, на котором певец исполнял балладу — непонятный, но четкий и ясный, как солнце на водной поверхности.

— Я полюбил тебя с первого взгляда, Рима, и понял, что мне не будет покоя, пока я не увижу тебя снова. Конечно, я неуклюжий бык, а ты такая маленькая и изящная…

Она ответила ему, покуда музыка продолжала звучать:

— Я тоже люблю тебя, Кен. Хотя не знаю, что такое любовь, но полна ею до краев…

После этого не было сказано ни слова, и только слышно было, как вращается пластинка, и мысли Римы кружились в том же сладостном ритме…

Спустя часы или годы — Рима не могла сказать точно — в гостиной зажегся свет, она услышала голос доктора Додда:

— Странно, на проигрывателе пластинка… А где же все?

Рима вскочила, но почувствовала, как большая рука Кена удерживает ее.

— Все в порядке, милая. Просто док и Квин вернулись с Фаризи.

В приемной зажегся свет. В дверях стояли доктор Додд и Эллери, удивленные и одновременно понимающие. Волшебство кончилось.

Потом трое мужчин и Рима сидели в полутемной гостиной, говоря о чуде и строя планы его освящения. Это было очень счастливое время — по крайней мере, так казалось Риме. Она склонилась на плечо Кена, не думая ни об отце, ни о своих недавних горестях и желая только, чтобы Эллери говорил как можно меньше, а Кен — как можно больше, чтобы она могла до бесконечности слушать его голос. Однако Эллери никак не мог умолкнуть. Теперь он рассказывал о поездке на озеро и о том, какой доктор Додд опытный лесоруб, избегая смотреть на Риму. В конце концов она это заметила, и ее радость несколько уменьшилась.

Когда Эллери внезапно замолчал, Риме это показалось странным, и она засмеялась, но Кен прикрыл ладонью ее рот, и ей стало не по себе.

— Вы слышали, Кен? — спросил Эллери вполголоса.

— Окно. Где-то в задней части дома.

— Странно, — заметил доктор Додд.

Они снова прислушались.

На сей раз услышала и Рима. Кто-то медленно открывал скрипучее окно. Скрипы чередовались с паузами.

— Взломщики? — шутливо спросила Рима.

Но никто не улыбнулся. Доктор Додд встал.

— Куда вы, док?

— Сейчас вернусь. — Он быстро пересек коридор и скрылся в темной приемной.

— Что за черт? — пробормотал Кеннет Уиншип.

Доктор Додд вернулся в гостиную. Что-то поблескивало в его правой руке.

— Нет-нет, док, дайте это мне.

— Кеннет…

— Ради бога! Вы можете ранить самого себя. — Молодой врач отобрал у него револьвер. — Бояться нечего, док. — Зубы доктора Додда громко стучали. Кен успокаивающе положил руку ему на плечо. Стук прекратился, и Эллери услышал, как Додд что-то пробормотал. — Оставайтесь все здесь.

— Нет! — испуганно прошептала Рима.

— Не… не бросайте меня, — с трудом вымолвил Додд.

Кен уже был в коридоре. Рима побежала за ним. Доктор Додд снова задрожал.

— Все в порядке, — сказал Эллери. Он взял его за руку — она была неподвижна, словно деревянная. — Мы пойдем следом. Опасности никакой — ведь Кеннет побывал на войне и умеет обращаться с оружием. — Конечно, Уиншип был прав. День, проведенный в лесу, убедил Эллери в одном: Себастьян Додд жил в джунглях, населенных чудовищами, в вечном страхе перед… чем? Этого Эллери не знал.

Кен стоял у двери в заднем конце коридора, прислушиваясь. Рима прижалась к стене. Когда Кен обернулся, Эллери кивнул в сторону люстры и, все еще держа доктора Додда за руку, выключил свет.

В темноте слышалось свистящее дыхание пожилого врача.

Дверь в другом конце коридора неожиданно открылась, и через нее из комнаты в коридор протянулась полоска света. Левая рука Кена метнулась к невидимой стене и повернула выключатель, осветив коридор.

Они услышали, как Кен спокойно произнес:

— Стойте на месте.

Эллери побежал по коридору и остановился, отодвинув в сторону Риму.

Комната оказалась кабинетом со старинным письменным столом и книжными шкафами в стиле мебели испанских католических миссий в Калифорнии и черной кожаной кушеткой, одно из двух окон было открыто настежь, несколько ящиков стола выдвинуты, в один из них запустил свою грязную ручищу Никола Жакар, его вторая рука сжимала карманный фонарик.

— Что вы здесь делаете, Жакар? — осведомился Кен.

Жакар облизнул губы и снова закрыл рот.

— Что вы искали? — спросил Эллери.

Но Жакар только пялил на них глаза.

— Ник, — заговорил Додд дрожащим голосом. — Разве я когда-нибудь посылал вам счет за операцию Эмили? За спасение ноги маленького Андре? За роды вашей жены, когда она произвела на свет младшую тройню? И таким образом вы меня отблагодарили, Ник?

Жакар молчал. Его стеклянные глаза бегали по сторонам.

— Вы ничего из него не вытянете, — сказала Рима. — Он умеет только пить и воровать. Даже мой отец ничего не мог с ним поделать. — В ее голосе опять зазвучала горечь.

Жакар вновь облизнул губы.

— Квин, возьмите револьвер и держите его на прицеле, — велел Кен Уиншип. — А я найду веревку, чтобы связать его…

«Это научит тебя никогда не спускать глаз с загнанного в угол человека», — подумал Эллери, резко выбросив руки вверх и вбок, сбивая Риму с ног, заставляя пригнуться доктора Додда и прикрывая обоих своим телом. Как только Уиншип чуть повернул голову, Жакар прыгнул вперед, точно зверь, протянув свои лапы к оружию. Оба покатились по полу — Кен изо всех сил вцепился в револьвер. Эллери не мог ему помочь, так как тоже лежал на полу, прикрывая Риму и старого доктора. Внезапно грянул выстрел, и все застыли.

Оба противника оставались на полу, вцепившись друг в друга.

Рима с криком выбралась из-под Эллери. Он тоже подбежал к противникам и, протянув руку, ощутил на ней теплую кровь.

— Кен! — в ужасе закричала Рима и тут же радостно воскликнула: — Это не Кен!

Лицо Уиншипа застыло. Эллери помог ему встать. Он попытался вырваться, глядя на Ника Жакара, по Эллери остановил его:

— Нет, Кен. Пускам этим займется доктор Додд.

Через некоторое время пожилой врач поднял голову. Его лицо нервно подергивалось.

— Он мертв.

— Мертв?! — испуганно переспросил Кен.

— Пуля попала прямо в сердце, Кеннет.

— Я убил его!

— Дорогой, он ведь хотел отобрать у тебя револьвер, — быстро сказала Рима. — Мы все это видели. Это не твоя вина, Кен.

— Однажды я убил фрица в Италии. Здоровый был громила, как Жакар. Он завертелся, как балетный танцор, а потом рухнул лицом вниз и остался на коленях кверху задом, точно молящийся араб… Мертв?

— Уведите его отсюда, — тихо сказал Эллери доктору Додду и Риме. — Дайте ему успокоительное, доктор, и повторяйте, что он не виноват. Идите скорее! Я должен позвонить шефу Дейкину.

Шеф полиции Дейкин, которого подняли с постели, прибыл без четверти два ночи, а прокурор Шалански, вынужденный покинуть вечеринку где-то на Скайтоп-роуд, — только в четверть третьего. Жалуясь на головную боль от выпитых коктейлей, прокурор округа Райт обменялся с Эллери вялым рукопожатием и добавил, что преступление следует за Квином по пятам, словно сборщик налогов. Эллери выразил надежду, что все происходит как раз наоборот.

Казалось, никто, за любопытным исключением Гарри Тойфела, не принял близко к сердцу смерть городского вора. Кен был поглощен собственными психологическими проблемами; Рима была поглощена Кеном; Эсси Пингарн, прибежавшая вниз в бумажных папильотках и удивительно элегантном купальном халате с красными розами, упала в обморок и, будучи приведенной в сознание доктором Доддом, погрузилась в бурные воды религии; миссис Фаулер, бледная, но демонстрирующая стальные пуританские гены, суетилась вокруг с кофейником, теребила слуховой аппарат и заявляла, что у Господа свои пути наказания грешников; доктор Додд почти повеселел, обмениваясь с шефом Дейкином шутками насчет лицензии на оружие, рассказывая истории из своего опыта, касающиеся гибели от огнестрельных ран, и казался воплощением силы (это не слишком удивляло Эллери, которому доводилось видеть, как смерть оказывает на людей ложно бодрящее действие); Дейкин и Шалански занимались Жакаром, словно он был всего лишь очередной карточкой в их картотеке. Что касается Гарри Тойфела, то он появился, как средневековый монах, в длинном халате земляного оттенка и с мрачным стоицизмом встал на вахту возле тела приятеля. Странно было видеть его ноги в мягких шлепанцах с налипшими комьями земли прямо рядом с лицом мертвого друга. Тойфел спал в комнате над гаражом позади дома, некогда служившим каретным сараем, и приплелся через задний сад.

— Нет, я крепко спал, — ответил он прокурору Шалански, — и ничего не слышал, пока меня не разбудила ваша сирена.

— Возможно, для Жакара было бы лучше, если бы вы не спали, — заметил Дейкин.

Но Тойфел покачал головой:

— Ник все равно рано или поздно влез бы в какую-нибудь скверную историю. Он был озлобленным человеком — всю жизнь катился под гору и не мог остановиться.

— Ну, теперь ему это удалось, — с усмешкой промолвил Шалански и отвернулся.

Тойфел продолжал стоять возле трупа.

Мальвина Прентис прилетела как метеор из космоса. Эллери видел из окна, как она «приземлилась» в своем похожем на ракету автомобиле, его серебряный корпус отражал свет уличных фонарей. Люди Дейкина оцепили участок перед домом Додда, на них напирала толпа, и все, включая полицию, пялили глаза на серебряного монстра. Издательница, очевидно, прибыла с вечеринки, как и Шалански, — на ней были серебристое вечернее платье с истинно полинезийским декольте и такая же накидка. Когда она плыла по дорожке с неизменным Фрэнсисом О'Бэнноном в кильватере, то выглядела столь же невероятной для Райтсвилла, как марсианский полководец. О'Бэннон, однако, явно не был извлечен с субботнего званого ужина. Он нуждался в бритве, его аккуратный костюм был измят, а шнурок на одном из ботинков волочился следом. Но если Фрэнсис казался недовольным, то лишь временно. Очутившись в доме, он извлек блокнот и карандаш и послушно побрел за своим боссом.

Казалось, мисс Прентис явилась проследить, чтобы восторжествовало правосудие.

Когда ей сообщили факты — Шалански был сама любезность, как подобает человеку, надеющемуся стать кандидатом в конгресс и завоевать электорат с помощью прессы, — аристократические ноздри Мальвины затрепетали, словно чуя запах коррупции, и она потребовала интервью «с убийцей несчастного отца двенадцати осиротевших детей». Вмешательство джентльмена из Нью-Йорка предотвратило нанесение увечий со стороны Римы Эндерсон королеве прессы. Эллери с улыбкой объяснил, что выстрел произошел случайно и по вине убитого, поэтому любые попытки «Архива» возбудить общественное мнение против доктора Уиншипа в преддверии дознания были бы циничными, несправедливыми, предубежденными и достойными желтой прессы. В заключение он осведомился у мисс Прентис, как она поживает, на что та рассмеялась, и неприятный инцидент был исчерпан, угрожая рецидивом, когда Гарри Тойфел задумчиво произнес:

— Человек, который ожидает прочитать правду в газете, может с таким же успехом ждать милосердия от скорпиона.

Когда мисс Прентис наконец удалилась в сопровождении мистера О'Бэннона, с его исписанным каракулями блокнотом, все вздохнули с облегчением.

Вскоре два человека из похоронного бюро Данкана увезли тело Никола Жакара на временное хранение в морг, где его должны были обследовать коронер Грапп и присяжные. Доктор Додд пробормотал, что ему нужно подумать, как помочь вдове и детям Жакара. Гарри Тойфел проводил тело друга до вяза на передней лужайке. На его длинной физиономии застыло выражение монашеской мудрости.

Посоветовавшись с Дейкином, Шалански сказал, что нет необходимости содержать доктора Уиншипа в заключении до процедуры дознания — он должен дать показания для протокола и будет освобожден под залог до слушания дела.

Эллери, кряхтя, забрался в ветхий автомобиль доктора Додда — он ощущал смертельную усталость. Все оставалось непонятным и не приводящим ни к чему: судьба Эндерсона, значение смерти Мак-Кэби и Харта… События этой ночи только сильнее все запутали. Загадка давила на него с такой тяжестью, что вызывала головную боль.

И внезапно боль отпустила.

Из окошка машины доктора Додда Эллери увидел на крыльце небольшого каркасного дома с другой стороны Алгонкин-авеню двух совершенно одинаковых маленьких человечков в нижних рубашках, мешковатых штанах и куртках, накинутых на узенькие плечи, которые стояли рядом, наблюдая за происходящим.

Близнецы Уолдо — маленькие пожилые портные из Грэнджон-блока на Вашингтон-стрит.

Который из них Дэвид, а который — Джонатан? Эллери никогда не видел Джонатана. Впрочем, видеть Дэвида означало видеть его брата. Возможно, используя микрометры и рентгеновские лучи, можно было обнаружить между ними какую-то разницу; возможно, один из братьев был опытнее другого, но какое все это имело значение?

Когда автомобиль доктора Додда тронулся с места, Эллери продолжал спрашивать себя: почему его нервная система так тревожно реагирует на открытие явно не имеющего отношения к делу факта, что браться Уолдо, которые шьют одежду для Отиса Холдерфилда, были соседями адвоката везучего доктора Себастьяна Додда?