"Насилие. ру" - читать интересную книгу автора (Дым Александр)

Опасный город

Статистика преступности в Петербурге была пугающей — в 1900 году в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялись 227 подсудимых, в разбое — 427, нанесении телесных повреждений — 1171, изнасиловании — 182, краже — 2197 подсудимых. В 1913 году перед судом предстали 794 убийцы, 1328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6073 вора. Но и на этом фоне рост хулиганства — беспричинных преступлений — поражал: за тринадцать лет число хулиганов выросло почти в четыре раза: с 2512 до 9512. В 1910 году в Петербурге (население около 2 миллионов человек) произошло 510 убийств, 989 случаев разбойного нападения, 4245 краж, 46 690 случаев мелкого хулиганства — больше, чем в какой-либо другой европейской столице. И динамика была, что называется, положительной. Число убийств, например, за первые десять лет века увеличилось в три раза, и большая часть из них была безмотивна.

К тому же из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Недаром Достоевский хотел назвать свой ненаписанный роман из жизни Петербурга «Пьяненькие». Ежегодно в полицию попадал за пьянство каждый из 23 жителей. В Берлине — один из 315, в Париже за десять лет вытрезвлялось в полиции 1415 человек. В то же время в одной Спасской части Петербурга с 1905 по 1910 годы принудительному вытрезвлению подверглись 47 785 человек. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Больше всего пили на рабочих окраинах и вокруг рынков.

В Петербурге водку продавали в сотнях казенных ренсковых погребов (распивочно и на вынос) и в не меньшем количестве трактиров с продажей крепких напитков. Самыми пьяными улицами города считались Щербаков, Апраксин и Спасский переулки, на каждом из которых выпить можно было в десятках разнообразных заведений, которые были заполнены клиентами с утра и до поздней ночи.

Еще один бич столицы — беспризорность. Множество детей использовались преступными синдикатами как сборщики милостыни, проститутки, воры. Как и сейчас, существовали целые нищенские бригады, использовавшие детей для вымогательства денег у сердобольных горожан. В Себежском уезде Витебской губернии существовал специальный нищенский промысел — целые села отправлялись в столицу вместе с детьми, чтобы зарабатывать попрошайничеством. Десятки тысяч детей на окраинах оставались на весь день без присмотра родителей. У многих не было отцов, матери работали по тогдашним правилам по 10–12 часов на фабриках, в прачечных или в услужении.

В начале века на заводах начинают появляться поточные линии, при которых квалификация рабочего не играет той роли, что раньше. Поэтому все больше женщин находят места в промышленности. В результате семьи на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами, где работают оба родителя, были уже не редкость.

Наконец, особый отряд беспризорников составляли ремесленные ученики, «мальчики» из трактиров, портняжных мастерских, парикмахерских. Не выдержав издевательства подмастерьев и рукоприкладства хозяев, они бежали на улицу, а в деревню, откуда они были родом, вернуться не могли или не желали.

Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые пятнадцать лет XX века — с полутора миллионов до двух), чтобы проблема беспризорности, детской преступности и нищенства могла быть эффективно решена.

Насилие в молодежной среде, особенно на окраинах, было нормой. Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства проходила в драках. Охтинские плотники дрались с крючниками Калашниковской пристани, солдатами, фабричными стеклянного и фарфорового заводов; на Невской заставе село Александрово билось с Фарфоровским; на Выборгской стороне рабочие меднопрокатного и патронного заводов регулярно молотили друг друга и ближайших деревенских сверстников; за Нарвской заставой «балтийская» сторона враждовала с «петербургской». Любимым зрелищем обитателей Семенцов и Рот были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах стали похороны знаменитейшего бойца — Мишки-Пузыря. На другом берегу Обводного канала были популярны бои на «трех бревнышках». Основное занятие тогдашних путиловцев, по словам мемуариста, — «заливка несладкой жизни» и драки. Кулачные бои здесь шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лаутеровой.

Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодежью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодежь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: "Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!" Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».

Уличное насилие переносилось и на производство. Избиение заводского мастера считалось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молодежи: «Несколько человек внезапно хватали виновника недовольства, на голову его надевали мешок с суриком или с сажей… и с шумом и гамом вывозили за ворота завода». Рабочий Ижорского завода с гордостью вспоминал в 1920-е годы: «Мы, молодежь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При неполадке в заводской лавке разбивали стекла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросали в ораторов стулья. Вмешивался полицейский — били и его». Да и вообще, «избить или даже убить полицейского считалось подвигом». После демонстраций, разогнанных полицией, естественно было заявление рабочих городовым, которые жили с ними в одном доме: «Если вы не уедете отсюда, то мы вас убьем».

Основной контингент хулиганов выходил из молодых людей, не обремененных ежедневной работой, как бы сказали сейчас, «до армии» — учеников в ремесленных мастерских, фабричных, не слишком дороживших местом у станка, гимназистов, выгнанных за пороки из гимназии. Заводилами были ребята городские, родившиеся в Петербурге. Участие в банде — способ самореализации молодежи в обществе, которому нет до нее дела и в котором нет для нее места. Банда дает подростку защиту, чувство принадлежности к некоей общности, возможность заявить о себе брутальным образом. В Петербурге Серебряного века бесприютных и фактически беспризорных юношей были десятки тысяч.

Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие сапоги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности — челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. В кармане — финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде. Все давало понять многоопытным петербуржцам — перед ними сборище хулиганов, лучше держаться подальше.