Дубинянская Яна Фелиси

Фелиси нравился доктор. Он был уже немолод, но какое энергичное, по-настоящему мужественное лицо! Какая стремительная, уверенная походка, и какие широкие грудь и плечи! А глаза, в которых порой вспыхивал странный внутренний блеск — это были глаза подлинного рыцаря Науки, её фанатика, который во имя неё не остановится ни перед чем.

Почти каждый день доктор приносил Фелиси коробку шоколадных конфет. Конечно, он говорил, что это лекарство — будто шоколад повышает давление и вообще помогает против малокровия и анемии, но стоило Фелиси обмолвиться, что её любимые конфеты — «птичье молоко», как на её столе стали появляться именно они.

Фелиси не была красавицей. Она была «очаровательной блондиночкой» — не очень высокой, в меру пухленькой, с тонкой талией, большими голубыми глазами и маленькими детским ручками. Она с детства считалась очень болезненной, хотя всегда была веселой и подвижной. Всегда — но только не при докторе. К его приходу Фелиси даже иногда наносила себе под глазами голубые тени — достаточно легкие, чтобы не портить её фарфорового личика, но и достаточно заметные, чтобы можно было томно откинуться в кресле и произнести слабым голосом: «Сегодня ночью я так и не смогла сомкнуть глаз, доктор…»

Близилось время его ежедневного визита, и Фелиси сосредоточенно повертелась перед зеркалом, оправляя складки удивительно шедшего ей пеньюара — голубого, воздушного, всего в кружевах и оборочках. Положение больной позволяло ей не делать прическу, но это не значит, что она не завила как следует свои в беспорядке спадавшие на плечи белокурые локоны. Приготовившись надлежащим образом, Фелиси спустилась в сад, чтобы первой встретить доктора в ажурной тени беседки.

Вот он показался на том конце аллеи и приближается стремительными шагами, наклонив вперед большую львиную голову. Вот он заметил среди пестрых пятен света и тени её голубой пеньюар и повернул в её сторону резко, уверенно. Только за такого человека и стоит выходить замуж.

— Доброе утро, мисс Фелиси.

— Доброе утро, сэр Гарнвей.

Она протянула ему руку — медленно, ведь это очень красивая рука. Доктор осторожно взял её запястье двумя твердыми квадратными пальцами, и его узкие губы зашевелились, считая пульс. Фелиси откинулась на ажурную спинку скамейки и полузакрыла глаза.

— Пульс очень слабый, — сказал доктор, отпуская её руку. — И, должен вам сказать, результаты анализов тоже неутешительны Гемоглобин резко падает, и я не могу понять, почему…

Он умолк, и Фелиси вздохнула — тяжело, с чуть слышным стоном. Он должен понять, что она, такая несчастная и слабая, нуждается в защите…

— Фелиси — означает счастье, — вдруг медленно произнес доктор. — Но куда оно приведет вас, это счастье? — и тут же, без всякой связи с предыдущим:

— Вас часто жалят комары, мисс Фелиси?

Она вскинула глаза. Неужели он заметил этот маленький прыщик на лбу, который она так тщательно припудрила и прикрыла прядью волос? Но если заметил… пусть это только подчеркнет её беззащитность.

— К сожалению, да, доктор. Иногда я всю ночь не могу уснуть от их ужасного запредельно-высокого звона. В доме столько людей… но они почему-то выбирают именно меня.

Доктор кивнул головой — так, будто услышал именно то, что ожидал, и протянул руку к своему саквояжу. Вот сейчас она, наконец, появится коробка шоколадных конфет, по поводу которой Фелиси уже начала беспокоиться. Удивительно вкусные конфеты «птичье молоко»… Не может быть, чтобы доктор носил их ей только как пациентке.

Но рука доктора вынула из саквояжа вовсе не конфеты, а высокую изящную бутылку, наполненную бордово-красной жидкостью. Неужели вино? В семье Фелиси считалось, что молодая девушка не должна даже знать вкуса вина. Хотя вкус Фелиси, конечно, знала — однажды она попросила Джима дать ей попробовать из своего бокала, и Джим был слишком счастлив, чтобы думать о приличиях.

Джим был безнадежным поклонником Фелиси. Он служил клерком в банке, и в её глазах это обстоятельство вовсе не уравновешивалось его происхождением из обедневшего графского рода. Кроме того, Джим был безмерно положительным. Он с первого взгляда понравился родителям Фелиси, её многочисленным родственникам и даже подругам — достаточное основание для того, чтобы не понравиться ей самой.

А вино Фелиси понравилось. И если доктор считает, что оно поможет излечить её от анемии, она не будет иметь ничего против.

Доктор, принес с собой и бокал — красивый, хрустальный, с серебряной витой ножкой и ободком по краю. В бестрепетно-твердых руках доктора темная тягучая жидкость густой струей перелилась из бутылки в бокал, и неизбежная капелька оставила на пальце красно-коричневый след. Бокал был наполнен почти до краев, и Фелиси осторожно, боясь расплескать, поднесла его к губам.

Нет, это не вино. Солоноватый, чем-то знаковый вкус — он был бы приятнее, если бы бутылку подержали на льду. Фелиси отпила несколько маленьких глотков и поверх бокала взглянула на доктора — этот томный и чуть-чуть порочный взгляд она переняла в синематографе. Доктор смотрел на неё пристально, выжидающе, и в его глазах снова зажегся так волновавший её всегда фанатический блеск.

— Вам нравится, мисс Фелиси? — спросил он, и по легкому напряжению в его голосе Фелиси поняла, что речь идет не просто о микстуре. Она поставила бокал на столик и ответила, стараясь, чтобы это звучало как можно двусмысленнее:

— Недурно… но я думаю, что невинной девушке не следует злоупотреблять этим.

В разговоре с доктором Фелиси время от времени подчеркивала свою. невинность, Мало ли что он может подумать про неё с Джимом. А «женщины о прошлым» доктору не могли нравиться — однажды на званом обеде он сказал о них такое, что присутствуй подобная женщина в их. салоне, она покраснела бы до корней волос.

— Лучше бы вы лечили меня шоколадом, — добавила Фелиси, улыбаясь.

Доктор тоже улыбнулся и снова открыл саквояж. На этот раз на свет действительно показались конфеты, и Фелиси забыла о своей роли смертельно-больной беззащитной девушки и с детской радостью вскочила со скамейки.

В тот день Джим снова безуспешно просил её руки. Мать Фелиси опять указывала на неразумность отказа, но высокопарное утверждение, что Джим готов отнять за неё всю свою кровь, не казалось девушке достаточно убедительным. К тому же бедняга Джим не имел возможности настаивать — после обеда он должен был быть в банке, и торопился на пригородный поезд.

А в целом летняя жизнь Фелиси за городом текла, как обычно. Раз в три дня она устраивала званый ужин для подруг, а в остальное время честно поглощала фрукты и красный густой напиток, который доктор теперь приносил ей ежедневно. Фелиси привыкла к его странноватого вкусу, и теперь выпивала бокал до дна. А обращение доктора с нею становилось все более непостижимо-загадочным, и Фелиси уже не сомневалась, что вскоре выйдет за него замуж.

Однажды, когда они сидели вдвоем в беседке, доктор взял её руку и попросил:

— Закройте глаза, мисс Фелиси. А теперь расскажите мне: что вы слышите? Расскажите обо всем, не упуская самого ничтожного звука.

Фелиси слышала только щебетание птиц и где-то вдали — распоряжения по дому, которые мать отдавала слугам. Но этого было мало, и, медленно опустив ресницы — у неё очень красивые пушистые ресницы — Фелиси заговорила вполголоса:

— Я слышу, как какие-то мелкие насекомые копошатся под полом беседки… а ещё глубже… я слышу, как журчат грунтовые воды в подземных гротах…

Кто знает, что ещё она готова была услышать, но, приоткрыв глаза, Фелиси прочла на лице доктора мрачное удовлетворение. Мрачное — потому что его жизнь складывалась не так уж счастливо, но все изменится, когда в неё войдет она, Фелиси…

В другой раз доктор попросил её расписаться на какой-то бумаге, но, взяв в руку карандаш, Фелиси вскрикнула — одна из его граней была остра, как бритва. Инстинктивно положив в рот порезанный палец, Фелиси на мгновение почувствовала знакомый вкус — но не может же быть, чтобы доктор поил её кровью! Какая гадость! Но он так забеспокоился, тут же наложил на палец повязку — только чуть-чуть помедлив перед этим.

Лето уже подходило к концу, и однажды Фелиси, укладывая вещи для переезда в город, услышала за стеной, в прихожей, знакомые голоса.

— …ее пьянит этот вкус, — говорил доктор, — каждый раз она чувствует прилив жизненных сил — но скоро она уже не сможет удовлетвориться консервантом. Она уже чувствует потребность поранить себя, и скоро…

— Но на чем основана ваша уверенность, сэр Гарнвей? — спросил несмелый голос, и это был голос Джима.

— На всем! Я много лет изучал это явление, все признаки налицо: и сверхъестественные способности, и неожиданные всплески сексуальности…

— Сэр Гарнвей, вы забываетесь! И вообще, это нелепо — в наш просвещенный век, когда паровые машины…

— Не говорите мне о паровых машинах, молодой человек!!! — загремел доктор так, что Фелиси вздрогнула, зацепив стопку книг на столе. Шум их падения прервал этот интригующий разговор, и Фелиси осталось только ломать голову над его смыслом.

Накануне отъезда она гуляла в саду, и на боковой аллее неожиданно встретилась с Джимом. Ее удивил его вид — всегда застегнутый на все пуговицы и затянутый крахмальным воротничком, Джим сегодня явился в рубашке «апаш» с широким распахнутым воротом. И лучше бы он её не надевал — его тонкая бледная шея производила жалкое впечатление Увидев Фелиси, обычно сдержанный и корректный Джим опять-таки повел себя очень странно: опрометью бросился к ней и порывисто схватил за руку.

— Что с вами, мистер Джеймс? — недоуменно спросила Фелиси.

— Мисс Фелиси, — быстро заговорил он, — я люблю вас. Я люблю вас такую, какая вы есть. И я не дам, я не позволю… я пойду на все, только бы быть рядом с вами. Я увезу вас! И вы… вы можете сделать то, что хотите, адамово яблоко на его щуплой шее судорожно дернулось, — прямо сейчас.

Эта нелепая шея, и безумно-умоляющие глаза, и вся его фигура, более уместная в банковской конторе, чем в саду в пылу любовных признаний — все это смешило и раздражало Фелиси. И она беспечно выпалила то, что неизвестно откуда пришло ей в голову:

— А если я хочу вас укусить?

Лицо Джима изменилось прямо на глазах — исказилось, побледнело в тон рубашки. Фелиси почувствовала, как задрожала его рука, все ещё сжимавшая её руку. Так он ещё и трус!…Эта тощая шея просто выводила её из себя. Нет, она избавится, наконец, от этого надоевшего поклонника!

И, положив руку на его плечо, она легонько, но зло куснула Джима чуть повыше воротника.

Но кто бы мог подумать, что у него такая нежная кожа! На белой шее моментально выступили капельки крови, и Фелиси испуганно отпрянула, но Джим не увидел страха на её лице, он вообще ничего не увидел, он уже был на другом конце аллеи и не собирался останавливаться…

Это была последняя ночь за городом. Фелиси не могла заснуть и смотрела в потолок широко раскрытым глазами. О бессоннице надо будет обязательно рассказать родителям — чтобы они увеличили плату доктору, и он и в городе продолжал её посещать. Теперь, когда она бесповоротно порвала с Джимом, может быть, доктор соберется с духом сделать ей предложение. Леди Фелиси Гарнвей — звучит совсем неплохо…

Когда скрипнула дверь, она вздрогнула и приподнялась на кровати. Но это был он, да, он! — почему в такой час? — не все ли равно, она всегда счастлива его видеть… Что это поблескивает в его руке? — наверное, какой-нибудь медицинский инструмент, это не имеет значения…

Ей и в голову не пришло бояться.

Сегодня, шестого сентября 18…года, в спальне своего загородного дома была найдена мертвой мисс Фелиси Чартерс, единственная дочь сэра Уильяма Чартерса, баронета и члена парламента. Молодая девушка была зверски убита: ей перерезали горло, а в грудь вогнали деревянный кол двух с половиною дюймов в диаметре. Последнее обстоятельство наводит на мысль, что убийство было совершено сумасшедшим в припадке религиозного фанатизма. Сотрудники Скотланд-Ярда склонны подозревать сэра Чарлза Гарнвея, практикующего врача, известного в некоторых кругах своей книгой «Вампиры в наши дни». Упомянутого доктора Гарнвея в ночь убийства видели неподалеку от дома Чартерсов, после чего он скрылся. Ведутся розыски, и мы надеемся, что они увенчаются успехом.