"Ньютоново яблоко" - читать интересную книгу автора (Пашнев Эдуард Иванович)

2. Короткое замыкание

До начала уроков оставалось несколько минут, когда друзья припрыгали в класс. Швака бегал между рядами и на каждой парте двумя руками отбивал чечетку. Он любил один производить столько же шума, сколько весь класс общими усилиями.

Саньку и Зебрика сразу окружили:

– Круглому надо дать! – кричала Сонька Козловская.

– Дать, дать!

– Тише вы – потребовала Нинка Мумия. – Они же ничего не знают.

– Мы все знаем, – заявил Санька.

– Нет, пусть они сначала скажут, почему они не пришли на воскресник, – потребовала староста класса Люба Крыжовникова.

– Они же не шнали, што вошкрешник. Они же ш пошледнего урока шбежали, – вмешался Швака.

Все засмеялись. Когда Швака начинал говорить, всегда все смеялись. Он никак не мог научиться правильно произносить все буквы. За это его и прозвали Швакой. Еще в детском садике вместо того, чтобы петь: «Баба шла, шла, шла, пирожок нашла, села, поела, опять пошла», он пел: «Баба шва, шва, шва, пивожок нашва, шева, поева, опять пошва».

Зебрику и Саньке рассказали, что произошло в воскресенье. А произошло страшное, трудно поправимое несчастье. Пятый «А» и пятый «Б» соревновались между собой по сбору металлолома. Победители во время летних каникул должны были поехать в Ленинград смотреть крейсер «Аврору». И вот Круглый позорно предал. Он нашел на левом берегу реки зарытый в землю танк без башни и вместо того, чтобы сказать старосте своего класса Любе Крыжовниковой, сказал старосте параллельного класса Леночке Весник. А Леночка позвонила на авторемонтный завод, где ее отец работал главным инженером, тот прислал тягач, и пятый «Б» сразу обогнал пятый «А» на десять тонн!

– Он потому, что жил в Ленинграде, – сказал Люба.

– Конечно, – согласилась Нинка Мумия.

Круглый сидел за своей партой красный, надутый:

– Мой танк, кому захотел, тому и сказал.

– Эх ты, Круглый, – презрительно бросила Сонька Козловская.

Вообще-то этого мальчишку звали Владиком Синицыным. Но когда он. в прошлом году приехал из Ленинграда и стал на «отлично» учиться, учителя после второй четверти прозвали его круглым отличником, а ребята просто Круглым. И он, действительно, был круглым. Карикатуры на него получались с необыкновенной легкостью. Стоило нарисовать круг, сделать черточку вместо чубчика, такую же черточку вместо губ, и получался безошибочно Владик Синицын.

Этот образец впервые вышел из-под руки Соньки Козловской. Она нарисовала на доске карикатуру и подписала внизу: «Это не Владик».

Теперь Круглого в пятом «А» умели рисовать все, даже самый неспособный к рисованию Швака. И всегда под рисунком стояла подпись: «Это не Владик».

Карикатуры на Владика появлялись на доске каждый день. Многие ничего, кроме этого, не могли нарисовать, а на чистой доске так хочется что-нибудь изобразить.

Вошла учительница географии Мария Ивановна. Мальчишки и девчонки разбежались по партам, но шум не прекратился. Мария Ивановна подождала немножко, постучала негромко указкой по столу:

– Тише! Что расшумелись?.. Шумом делу не поможешь. Ищите, и вы найдете что-нибудь потяжелее.

– У них транспортная проблема решена, – сказал Зебрик.

– У них машина.

– У них тягач и машина, и вообще…

– А у нас – Круглый, – сказала Соня Козловская.

И все повернули головы и посмотрели на Круглого.

Мария Ивановна еще раз легонько постучала указкой по столу:

– Ну, хватит. Я думаю, что вы тоже сумеете решить транспортную проблему.

– Мы можем из нашей тележки сделать транспорт, – оживленно повернулся к своему другу Зебрик.

Учительница еще раз постучала указкой по столу, на этот раз более строго:

– Начнем урок.

Она начала урок, а Зебрик начал излагать Саньке проект самоходной тележки. Но он только один раз успел поправить очки, один раз произнести слово «колесо» и один раз возбужденно взмахнуть рукой.

– Эй, там, на «Карамбаче», нельзя ли потише? – сказала учительница.

Зебрик и Санька притихли. «Карамбачей» называлась парта, за которой они сидели. Так они ее прозвали. А придумала эту игру Сонька Козловская, или просто Козлик. Она свалилась на тогдашний 3«А» как снег на голову. Пришла одна, без матери. Волосы у нее стояли на голове, как солома. Ребята потом выяснили, что они вообще не поддавались ни одному гребешку. Причудливо лохматая, в клетчатой мальчишеской рубашке, она прошла к свободной парте и спросила у Шваки:

– Как она называется?

Швака не понял:

– Кто?

– Парта.

Такое нахальство не то чтобы возмутило его. а как-то удивило. Швака пожал плечами.

– Никак.

Девчонка отвернулась.

– А у нас в Арсеньеве называлась, – она стукнула решительно кулачком по парте. – Эта парта будет – «Дальний Восток».

А через несколько дней все парты получили наименования. Девчонки только возражали против географических названий. Нинка Мумия назвала свою конопатую парту «Астрой», Люба Крыжовникова – «Алой розой». А Санька и Зебрик – «Карамбачей». Они три дня сочиняли название по буквочке. Слово нравилось своей несомненной бессмысленностью, хотя друзья и утверждали, что оно есть в рыбном словаре. Выдумав слово, ребята заодно выдумали и рыбу с таким названием. А выдумав рыбу, выдумали море, где она водится. Так всегда – одна выдумка влечет за собой другую, другая – третью, и так до бесконечности. Мало-помалу слово прижилось, ему перестали удивляться. И даже учителя признали «Карамбачу», стали говорить, как Мария Ивановна: «Эй!.. Там, на «Карамбаче», перестаньте разговаривать!»

На большой перемене Зебрик и Санька сбегали домой, принесли какой-то тяжелый сверток, спрятали в парте. И все сразу поняли, что сегодня на «Карамбаче» затевается что-то грандиозное.

Девчонкам не сиделось спокойно. Они встряхивали косичками, небрежно их поправляли и незаметно оглядывались на Саньку и Зебрика. Им не хотелось выдавать своего любопытства, но и тайное внимание было замечено. Мальчишки самодовольно улыбались.

Владик Синицын ни о чем не подозревал. Он сидел за одной партой с Любой Крыжовниковой. Люба просто изнемогала от любопытства, а Владик ничего не замечал.

Между «Карамбачей» и «Алой розой» находились еще две парты: «Дальний Восток» Соньки Козлика и Швакин «Везувий». Поэтому главную часть операции пришлось передоверить Шваке.

Староста Люба Крыжовникова не выдержала и послала записку Нинке Мумии. Владик же не проявлял никаких признаков простого человеческого интереса к происходящему в классе.

Все следили за «Карамбачей». «Немку», Анну Елисеевну, некрасивую полную женщину, никто не слушал. И дело даже не в том, что она преподавала нелюбимый предмет. Не уважали ее за отсутствие фантазии. Все учителя приняли игру в названия, а когда ей предложили как-нибудь назвать стол на время своих уроков, она равнодушно сказала, что «дер тыш есть дер тыш» и никаких названий не требует…

Под партами из рук в руки передавали два проводка. Они вели в парту к Зебрику и Саньке, где лежала динамка, найденная еще в прошлом году на самолетном кладбище. Швака принял проводки и повернулся к Саньке. Он присвоил своей парте имя действующего вулкана – «Везувий». На самом деле это название больше подходило не парте, а ему самому. Он никогда не находился в спокойном состоянии. Всегда двигался, размахивал руками и быстро-быстро говорил. Раз в неделю он ухитрялся опрокидывать чернильницу. А когда на него находило вдохновение, то и два, и три, и четыре раза. Но самое удивительное, что тетради его при этом оставались чистыми, а кляксы почему-то попадали на чужие книжки.

Получив проводки, Швака и вовсе ни одной секунды не мог усидеть на месте. Он просто ел Саньку глазами. Наконец тот два раза моргнул, что означало. «Приготовиться!» Но в это время Анна Елисеевна обернулась:

– Горский, – равнодушно спросила она, – ты что моргаешь?

– Это у меня на нервной почве, – не задумываясь соврал Санька.

В классе засмеялись.

– Ахтунг! – сказала Анна Елисеевна. – Продолжим урок.

Она повернулась к доске. В одном из темных отсеков «Карамбачи» рядом с портфелем заработала динамка. Раздалось негромкое жужжание. Зебрик старался вертеть ротор так, чтобы не было перебоев.

Круглый, разложив на парте локти, старательно выводил в тетради глагол «верден».

Швака во все глаза смотрел на Саньку. Ну?.. Он просто погибал от нетерпения. Раз! Два! Три! – моргнул главный сигнальщик с «Карамбачи», что означало: «Давай!»

Швака с оголенными концами проводков скрылся под партой. Посвященные в операцию смотрели в затылок Круглому. Швака собирался замкнуть на отличнике проводники. Он утверждал, что «короткого шамыкания вше равно не будет, а интерешно будет».

Несколько мгновений Владик продолжал спокойно выписывать глагол.

– Ой!..

Сел и снова подскочил.

– Ой!

Вид Круглого после двух замыканий вполне удовлетворил Саньку. Он сильно дернул за проводки, и они уползли двумя змейками в сторону «Карамбачи».

Анна Елисеевна, конечно, подняла шум и убежала в учительскую.

Весть о том, что Круглого замкнули, быстро миновала границы класса, и к концу перемены об этом уже знала вся школа. На перемене все хотели посмотреть и потрогать динамку. Санька увидел, что и Капелька пришла и направляется к нему. Он, гордый собой, приготовился показать ей чудо электротехники. Но Леночка Весник презрительно отвернулась:

– Ты… Ты принес моего «Графа Монте-Кристо»?

– Нет… Я его еще не прочитал.

– Принеси завтра. Мама велела. И потом, у меня просил эту книгу Владик.

Санька, ошеломленный, даже ничего не ответил. Капелька повернулась и с достоинством вышла из класса. Санька успел только заметить, что на платье у нее появилась бляха. Такие железки он видел у взрослых девушек, На бляхе была изображена голова девочки с такими же пышными и красиво растрепанными волосами, как у Леночки. Эта штучка могла бы служить вместо фотографии. Если бы у Саньки были деньги, он бы купил себе такую. Не для того, чтобы носить, а так…

К концу перемены Саньке подбросили записку. Всего четыре строчки и те в стихах:

Написала эти стихи, конечно, Капелька. Никто, кроме нее, стихов ни в пятом «А», ни в пятом «Б» не писал. После уроков Саньку вызвал директор.