Наталья Егорова
Парадокс лжеца

Я увидел ее в кафе с издевательским названием "Плесень". Она сидела, забившись в угол под псевдоживой картиной, и перед ней скучал высокий стакан с "другом самоубийц". Отливающие багровым щупальца с картины сплелись в причудливое кружево над ее головой, пряча лицо за фантастической вуалью.

Полчаса назад я понял, что окончательно заблудился в кишечнике извилистых проулков. Я то и дело спрашивал дорогу, каждый раз, нещадно перевирая название улицы и забывая номер дома; унылые прохожие тыкали пальцами в самых разных направлениях, и сейчас я не был уверен, остаюсь ли по-прежнему в том же городе. Бумажка, на которой вкривь и вкось был накарябан адрес, вконец затерлась в пальцах, а узким улочкам не было конца.

Наконец, один особенно темный переулок, поднимающийся в гору, доконал меня. Я понял, что если сию же минуту не получу глоток чего-нибудь погорячее, чем висящая в воздухе дождевая взвесь, то растворюсь прямо в холодном вечере, оставив растерянную тень пугать одиноких прохожих.

Минуту назад, когда я бесцельно брел посреди мостовой, в глаза то и дело бросались вывески ресторанчиков; причудливая фантазия архитекторов радовала то помпезной колоннадой, сплюснутой в один этаж, то вычурными окнами, а то и вовсе изломанными фигурами манекенов, вплавленными в прозрачные стены. Но сейчас по обеим сторонам дороги высились дома-близнецы, точно набросанные углем на грязном холсте улицы; хотелось приглушить собственные шаги, чтоб не нарушать липкой тишины задавленного стенами пространства.

Табличке "Кафе Плесень", заросшей псевдоживым кораллом, я обрадовался, как старому приятелю.

Я спросил мартини, бог знает почему; я терпеть не могу мартини, но я знал: сегодня такой день, когда нужно делать странные вещи. Иначе все полетит в тартарары, и струна "ми", удерживающая меня в этом бестолковом мире, порвется раз и навсегда. Близость последнего шага сладко щекотала под ложечкой.

Я подсел к незнакомке с "другом самоубийц". Черные хлопья в ее стакане кружились в безостановочном танце, мне казалось, я слышу тихий шелест, когда они касаются стенок.

– Вы кого-нибудь ждете? - спрашиваю я.

– Может быть, вас... - бесцветно роняет она.

Мы собираем мозаику из раз и навсегда придуманных вопросов и заранее известных ответов. Черные хлопья кружатся бесконечным инвертированным снегопадом, а я не притрагиваюсь к мартини. Ее пальцы обнимают полосатую соломинку, как смычок, и из серых щупалец картины на столе вырастает крохотный игдрассиль.

– Я хочу, чтобы вы оставались со мной, - говорю я.

Она поднимается одним змеистым движением, стакан жалобно звякает об стол, разливая под корни игдрассилю черные звезды. Мне кажется, что вселенная замерла, и щупальца картины вросли мне в затылок, и невозможно вздохнуть.

Она - шизза.