Наталья Егорова
Пупырь

Арсений психовал молча. Уткнулся взглядом в помятый лютик и стиснул кулаки так, что побелели костяшки. В животе что-то болезненно скручивалось в тугой узел.

Влипли. Ох, как влипли...

И зачем он поехал?

Михалыч, как всегда, обещал невиданный клёв: золотых сазанов невероятного размера, полуметровых лещей и плотву чуть не по десять килограмм. Арсений вначале посмеивался, но с каждым днем идея нравилась ему всё больше. Опять же, хотелось опробовать новый спиннинг, родной Mega BANAX; не то, чтоб неподъёмно дорогой, но купленный вместо сапог жене и потому ценный задавленной внутрь виной.

Михалыч был истинным энтузиастом, постоянно выискивал новые рыбные места, забираясь порой в изумительную глушь. Он умудрялся заражать своей радостью не только Арсения, но даже анемичного начальника сектора, до знакомства с Михалычем ни разу не бравшего удочку в руки.

Круглый, как колобок, он бегал вдоль ряда кульманов, неистово сверкал глазами и растопыривал коротенькие руки, изображая размеры улова. Впрочем, донести восторг до дома слушателям удавалось редко, поэтому компания у Михалыча всякий раз подбиралась разная. И всегда малочисленная.

Сегодня вот оказалось, что третьим с ними едет Ванька Щербина - завзятый игрок в компьютерные стрелялки, лет десять как «молодой специалист» отдела.

Начать с того, что он уже на вокзале был хорош. Арсений сидел на рюкзаках и меланхолично размышлял, не вернуться ли от греха подальше: Щербина - парень, конечно, неглупый и душевный, но уж если начнет расслабляться, тут только держись. Драться, правда, не лезет, но чудит - в соседнем отделе до сих пор вспоминают, как он у них под Новый год мебель двигал.

Так и вышло. Вначале лез угощать всех подряд сплюснутыми в пакете бутербродами, принимался рассказывать бородатые анекдоты, но каждый раз забывал, с чего начал. Потом купил у помятой тётки, торгующей по электричкам всякой мелочью, три пачки зелёного чая, чтобы через минуту искренне удивиться.

– Слышьте, мужики, зачем он мне? Да я и не пью его, зелёный-то.

– Ну, тебе лучше знать, зачем, - устало отозвался Арсений.

Щербина расковырял одну пачку и в изумлении уставился на серую труху внутри целлофанового пакета.

– Не, это как же пить-то? - в сомнении пробормотал он и принялся сватать многострадальный чай немолодой женщине на соседней лавочке. Та, растерявшись от напора, одну пачку действительно перекупила, сунула в щербинину ладонь мятые десятки и быстро вышла в тамбур.

Михалыч похохатывал и совал Щербине минералку, тот отнекивался, а потом разом задремал с истерзанной пачкой в обнимку, обвиснув худыми плечами, уронив вялую челюсть.

Арсений бездумно провожал глазами бесконечные столбы.

Он и сам, похоже, задремал, потому что из окна глянул вдруг начальник сектора, и не лысый, как положено, а с буйной рыжей гривой и дьявольским огоньком в глазах. Ядовито сообщил, что программисты потеряли архив с чертежами, а значит, Арсению срочно цифровать все заново, иначе плакала квартальная премия... на этом месте он вздрогнул и пробудился в холодном поту.

С соседней лавочки звонко бранилась сухонькая старушка в белом платочке. Длиннолицая девушка нервно подбирала юбку, косясь в проход.

В проходе суетливо ползал Ванька Щербина.

– Это ж надо, ироды, развели тварей! - взвизгивала бабулька.

Арсений, все еще в тумане со сна, глянул вниз. Огибая неровную вдавлину, по грязному полу бегали здоровенные чёрные муравьи.

– Ладно тебе, бабка, подумаешь, муравей, - чуть заплетаясь языком, уговаривал Щербина.

– Муравей! - взвилась старушенция, - Почём я знаю? Может, ты специальную бактерию выпустил, заразную, вот хоть с гриппом этим... из Китая который!

– Ну ты, бабка, вообще...

В голове у Арсения все встало на места. У Ваньки в рюкзаке открылась банка с наживкой, и муравьи живо проторили тропку на свободу. Вот собирай их теперь.

– Вот щас как милицию позову, - ярилась бабка. - Разберутся, что у вас там такое!

Девушка торопливо пересела в конец вагона.

Собрать успели всего ничего. Михалыч глянул в окно, за которым уходил в туман громадный зев оврага, подхватился, едва заново не опрокинув муравьиную банку:

– Подъезжаем!

Спешно оторвали от собирания муравьёв Щербину, засуетились пихать в рюкзаки невесть как оказавшиеся снаружи термосы, бутерброды, газеты, какие-то вафли, подхватывать палатку. Уже с шипением и скрипом тормозил состав, и едва успели вывалиться в тамбур, а оттуда - в ледяную сырость утра.

Электричка простучала мимо платформы, мокрой змеёй вильнула за поворот, увозя щербининых муравьев, бранчливую бабку и женщину с пачкой зеленого чая. Упала та особенная вязкая тишина, какая бывает в лесу безветренным утром. Из тумана наплывали то ржавые перила в бусинах капель, то потемневшая лестница, уводящая куда-то в заросли орешника, то заросший ряской пруд не пруд, а так, большая лужа со скособоченными мостками.

Арсений медленно втянул глоток воздуха, пахнущий мокрыми листьями. Не хотелось не то что говорить, а и шевелиться даже. Хорошо...

– Ну чего, мужики, двинули? - радостно гаркнул Михалыч.

Тишина враз осыпалась росяными осколками.

– Автобус отменили, я узнавал, - бодро сообщал Михалыч. - Так что мы леском, а там тракторная станция. У меня там муж сестры работает, подбросит до самого места. Оно даже лучше выйдет, от автобуса километра четыре еще идти бы пришлось.

Мокрые репьи цеплялись за штаны, под сапогами вминались в грязь травяные плети. Невидимая птица самозабвенно голосила из ветвей, рассыпалась такими чистыми трелями, что замирало дыхание. Арсений, пожалуй, так и до места дошёл бы пешком, чем на воняющем соляркой тракторе ехать.

Муж сестры, баскетбольных габаритов детинушка с ясными глазами, отрекомендовался Григорием. Говорил он мало, но вдумчиво, руки пожимал осторожно, боясь ненароком сломать хрупкие инженерские лапки.

Зато обещанный трактор оказался на диво крохотным, почти игрушечным: узкая кабина без единого стекла, кузов облупленный, на руле самодельная нитяная оплетка. Арсений сунулся в кузов, подозрительно принюхался: не хватало на ошмётки навоза рюкзак укладывать.

Изнутри пахло травой, мокрой землёй и почему-то корицей.

Трактор зарычал, охваченный крупной дрожью. Пласт жирной глины отвалился с колеса.

– Ты нас близко не вези, чтоб не распугать! - орал Михалыч, перекрывая грохот мотора.

– На поле высажу.

– Сами-то ловите?

– Не.

– А чё так?

Григорий неопределенно дёрнул шеей. Умявшись в кабину, он будто выпирал из нее плечами и коленями, макушкой упираясь в потолок.

Интересно, это ему за провинность какую-нибудь мелкий трактор достался?

Раскисшая дорога пьяно вихлялась в полях. Выстроились на пригорке деревянные дома, накренившись каждый в свою сторону, как радикулитные старички. С годами все они приобрели общий, буро-седой цвет; и только смутно угадывалось, что вон тот в молодости красили в желтый, а этот, на углу - в голубой.

– Малаховка, - прокричал Михалыч. - Тут сестра у меня.

Дорога свернула в расхристанный дождём горох, ухнула с косогора и утонула в широченной луже. Трактор взвыл, густая жижа взметнулась веером.

Михалыч наклонился к кабине:

– А это чего там, слева?

Налево действительно мираж образовался. Серые замковые стены вздымались над полёгшим горохом, блестели ярким цинком крыши, а у подножия вроде черных ниток натянуто. Колючая проволока, не иначе.

За стенами торчал замок красного кирпича, растопырив во все стороны башенки, балкончики и - апофеозом - выставив спутниковую тарелку вместо флюгера.

– Новый русский живет.

– А-а-а... - протянул Михалыч со смесью уважительности и презрения. - А чего это он так далеко забрался?

Григорий пожал могучими плечами и вывернул трактор прямо в заросли. Хлестанули мокрые ветки, и внезапная тишина обрушилась на рыболовов.

– Приехали, - буднично сообщил тракторист.

Пока Михалыч совал Григорию поллитру и заручался обещанием забрать их непременно в три часа воскресенья, пока вконец очуманевший Щербина ломился в кусты по внутренней надобности, Арсений распрямлял затёкшие конечности и потягивался до хруста в суставах.

Впереди тянулся луг, усыпанный блестками куриной слепоты, и лохмотья кустарника. Взъерошенные ивы торчали безо всякого порядка, вольготно разбросав длинные плети. Поодаль они выстроились в линию, обозначая берег невидимой отсюда реки.

Звенели кузнечики.

– Удачного клёва, - пожелал на прощанье Григорий, и грохот мотора вспорол воздух.