V
КОНСТАНТИН

Суд, начавшийся в далекой провинции Вифиния-Понт, не давал римскому наместнику покоя, вызывая у него непрекращающуюся головную боль. Плиний Младший был богатым сенатором, утонченным ученым мужем и заядлым садоводом. В Италии у него остались три виллы, расположенные в красивейших, дышащих миром и покоем местах (две возле озера Комо, а еще одна в Умбрии). Кроме того, Плиний Младший был известен как просвещенный и мудрый хозяин, в собственности которого находилось не менее пятисот рабов. Однако сейчас, в 111 г. н. э., Плинию, находившемуся в Малой Азии, невдалеке от Черного моря, все эти богатства и радости казались безмерно далекими, словно из другой жизни. Досаду Плиния вызывало непростое дело, представленное на его рассмотрение.

Когда Плиний объезжал провинцию, желая посетить ряд судебных слушаний, местные жители привели на его суд группу людей. В чем же заключалось их преступление? Оказывается, они были христианами. Плиний не преминул дать обвиняемым возможность доказать свою невиновность. Однако в ходе допроса некоторые сознались, что действительно являются христианами. Услышав подобные речи, Плиний дал им еще один шанс оправдаться и спастись, напомнив, что исповедание христианства карается смертью. Однако, несмотря на доброту сенатора, на втором и третьем допросах обвиняемые, вопреки ожиданиям Плиния, не покаялись, а, наоборот, проявили «упрямство» и «непреклонное упорство». Их вера, по мнению Плиния, была «безумством».[75] У наместника не оставалось выбора. Римские граждане из числа обвиняемых были отправлены в Рим на официальные судебные слушания, остальных казнили на месте. Если Плиний Младший рассчитывал, что дело на этом кончится, его ждало страшное разочарование.

Вести о суде и приговоре распространились по всей провинции. Вскоре Плиний получил анонимку, в которой приводились списки имен сотен людей, которым можно было предъявить аналогичное обвинение. Дело усложнилось еще больше, когда указанные в анонимке люди, доставленные к наместнику, стали отрицать свою вину. Однако наместника, вершащего правосудие Рима, было не так-то просто провести. В голову Плинию пришла воистину гениальная мысль, как отделить виновных от невиновных. Он произнес молитву, славящую римских богов, и потребовал, чтобы обвиняемые ее повторили, а затем воскурили благовония и сделали подношения вином перед образом императора. Последняя проверка заключалась в том, что обвиняемые должны были проклясть Христа. Некоторые из тех, кто отрицал свою принадлежность к христианам, послушно выполнили все то, что им повелел наместник, другие признались, что некогда были христианами, но теперь ими не являются, и тоже согласились исполнить приказ Плиния. В результате проверка ничуть не помогла Плинию вынести приговор. Несмотря на то что некоторые сознались в том, что некогда были христианами, является ли виной следование христианской вере в прошлом? Чтобы узнать о преступлениях, которые совершали обвиняемые в бытность христианами, Плиний предал пыткам двух женщин, последовательниц раннехристианской церкви, известных под названием «дьяконицы». Вопреки возможным ожиданиям, основывавшимся на сплетнях, Плиний услышал рассказы не о людоедстве и оргиях, а о «порочных, вздорных предрассудках». И что же ему было делать с этими людьми? Виновны они или нет? Взяв в руки пергамент, Плиний решил написать императору Траяну и попросить у него совета.

Император ответил, что даже если у Плиния имеются подозрения относительно прошлого обвиняемых, их все равно следует простить. Кроме того, наместнику приказали не устраивать охоты на ведьм и не тратить время на поиски и разоблачения христиан. Это решение стало образцом для последующих «хороших» императоров, которые пришли на смену Траяну. Однако невероятная переписка между императором и наместником является очень важным историческим свидетельством, указывающим на то, что в 111 г. н. э. суды и казни христиан были привычной, пусть, с юридической точки зрения, и не совсем простой процедурой.

Преследования христиан начались примерно за пятьдесят лет до описываемых событий, с суда, состоявшегося в Риме над святым Павлом — первым великим христианским проповедником, который нес слово Божье восточной части Римской империи. Вскоре после этого император Нерон избрал членов растущей христианской общины на роль козлов отпущения, обвинив их в поджоге и великом пожаре Рима, который устроил сам, чтобы освободить место под новый дворец. Известно, что Нерон впоследствии прославился тем, что распинал и сжигал христиан прямо в саду своей резиденции. Императора Домициана обвиняли в том, что он поступал с христианами схожим образом. Несмотря на то что Траян проявил к обвиняемым снисходительность, когда Плиний обратился к нему за советом, факт остается фактом: римляне считали, что христиане представляют для них угрозу. Христиане собирались в общины и, поклоняясь Христу, отказывались от почитания римских богов, что римлянам казалось абсолютно недопустимым. Над христианами устраивались судилища, и в случае признания вины с несчастными последователями чуждой религии обходились не лучше, чем с преступниками и военнопленными. Нередко конец их был схожим — их ждала страшная смерть на аренах римских цирков.

Несмотря на враждебное отношение и в результате — суровые приговоры, у христиан появлялось все больше и больше последователей. К началу IV в. христианство представляло собой невероятный феномен в масштабах целой империи. По оценкам историков, в то время христианство исповедовали уже десять процентов населения империи, росло число церквей, которые теперь археологи обнаруживают во всех пределах государства, развивалась иерархическая система христианских священнослужителей (архиереев, пресвитеров и дьяконов), а сами христиане происходили из самых разных слоев населения — от рабов и бедноты до знати. В результате того, что новая религия продолжала набирать силы, в 303 г. на последователей христианства обрушились самые страшные гонения. Император Диоклетиан издал указ, в котором распорядился жечь церкви и священные книги, лишать христиан должностей и обращать в рабов.

Невзирая на все это, через двадцать лет после гонений Диоклетиана положение христиан в корне изменилось. Статус христианства подвергся кардинальной трансформации, и оно превратилось из самой презираемой религии в самую уважаемую. К 324 г. христианство стало официальной религией Римской империи. Поклонение традиционным римским богам никуда не делось, но сколь невероятным это казалось для людей того времени, вероисповедание перестало быть неотъемлемой частью образа подлинного римлянина.

Человеком, положившим начало данным изменениям, был император Константин — первый император-христианин и первый император, открыто объявивший о покровительстве христианской церкви. Его решение оказать христианству поддержку, пожалуй, стало самым главным поворотным моментом во всей истории Рима, а то и всего мира. Именно Константину христианство обязано своим расцветом, а также последующей трансформацией в одну из мировых религий на сегодняшний день. Ключевым моментом коренных изменений являлась особенность христианства, заключавшаяся в догмате о единобожии. Именно эта особенность стала причиной многовековых гонений, и, как это ни парадоксально, именно она привлекла внимание Константина, именно ее он пестовал, считая крайне необходимой. Встав на сторону христианства, Константин привел Римскую империю к новому, последнему расцвету, и его правление впоследствии назвали последним Золотым веком Рима.

Необходимо признать, что человек, благодаря которому стали возможны столь масштабные преобразования, отнюдь не являлся образцовым христианином. Флавий Валерий Константин, личность весьма противоречивая, успел побыть сперва солдатом, потом блестящим полководцем, а затем проницательным лицемерным политиком. Но можно ли утверждать, что он со всей искренностью уверовал в Иисуса и обратился в христианскую веру? Быть может, он был злым гением и авантюристом, действовавшим исключительно из личных соображений? Ключ к пониманию его характера нам дают древние источники: недруги христианства отзываются о Константине крайне неблагожелательно, а свидетельства христиан, особенно Лактанция и Евсевия, епископа Кесарийского, полны славословия и дифирамбов. Несмотря на противоречивость источников, об одном аспекте деятельности императора мы можем судить наверняка.

Для упрочнения своего положения и положения христианской церкви, требовались скорее не христианские добродетели, такие как покорность, искренняя вера и желание мира, а исконно римские — жестокость, честолюбие и беспощадность. Подобными качествами обладали не только враги Константина, но и его ближайшие родственники.

В III в. н. э. Римская империя погрузилась в пучину жесточайшего кризиса. В период с 235 по 285 гг. на престоле сменилось не менее двадцати императоров, каждый из которых уступал место последующему, пав жертвой заговора или сраженный на поле боя. Однако беда заключалась не только в отсутствии стабильной власти. В этот период безопасность римских рубежей находилась на небывало низком уровне. В 251 г. готам, пришедшим из северного Причерноморья, удалось пробиться через приграничные крепости, сторожевые башни и валы, протянувшиеся вдоль Дуная. Готы сошлись в битве с императором Децием, разгромили его и разграбили Афины. В 259 г. двум германским племенам алеманнов и ютунгов также удалось преодолеть придунайские пограничные укрепления и вторгнуться в Италию. Самым тяжелым, пожалуй, выдался 260 г.: прорвавшие рейнскую границу франки опустошили Галлию и разграбили Таррако. На восточных рубежах дела обстояли еще хуже. Император Валериан попал в плен к персам, был обращен в рабство и остаток своих дней провел в согбенном положении — царь Шапур использовал его в качестве подставки, когда залезал на лошадь. Несмотря на то что Валериан умер в плену, в некотором смысле жизнь его продолжалась: из его трупа персы сделали чучело и поместили в храм в назидание и устрашение будущим посланникам Рима. Сколь ни ужасны были эти события, худшее было еще впереди.

За большую часть пятнадцатилетнего периода от империи отпали Британия, Галлия и Испания, а в 272 г. римляне навсегда оставили Дакию (современную Румынию). Пожалуй, самый страшный удар Риму был нанесен из Пальмиры, богатого, полунезависимого города-государства на границе с римской Сирией. После смерти тамошнего государя Септимия Одената власть перешла в руки его супруги — царицы Зенобии. Славившаяся красотой, умом и целомудрием Зенобия возглавила покорение восточных земель Римской империи. В ее власти оказались Египет, Палестина, Сирия, Месопотамия и ряд малоазиатских римских провинций, после чего она объявила своего сына императором, а себе взяла титул Августа, т.е. императрицы.

Римляне пытались отбиться на всех фронтах. Более других в этом нелегком деле преуспел император Аврелиан, находившийся у власти в 270-275 гг. Правил он всего пять лет, но что за блестящее правление это было! Аврелиану удалось вернуть Восточное Средиземноморье, разбить армию Зенобии, пленить саму царицу и доставить ее в Рим, где она с остальными пленниками приняла участие в триумфальной процессии. Восстановление власти на востоке Римской империи явилось лишь одним из многих достижений краткого правления Аврелиана. Помимо этого, ему также удалось выдавить германские племена из Италии, оттеснить их обратно к северным границам и заключить с ними мир. Покончив с этим делом, он занялся присоединением отпавших от империи Британии, Испании и Галлии.

Однако, несмотря на всю блистательность военных побед, они не могли скрыть очевидности одного простого факта: Рим стал уязвим. О двойственности сложившейся ситуации наилучшим образом свидетельствует масштабное строительство, начатое по инициативе Аврелиана. Впервые за всю историю Римской империи император ощутил необходимость окружить Рим крепостной стеной, чтобы защитить город от захватчиков. Строительство стены было закончено уже после смерти Аврелиана, во время правления еще одного успешного императора — Марка Аврелия Проба. Часть стены сохранилась до наших дней. В 285 г. к власти пришел человек, благодаря которому жители империи вновь почувствовали себя в безопасности.

Гай Аврелий Валерий Диоклетиан точно так же, как и многие римские императоры III в., не имел никакого отношения ни к сенаторам, ни к верхушке римского политического общества. Он был обычным солдатом, выходцем из семьи простолюдинов, живших в провинции, и достиг высот благодаря военной карьере. Большую часть времени он провел не в Риме, а на границе, более того, столицу он посетил всего лишь один-единственный раз в жизни. Не исключено, что именно опыт, полученный у Дуная, навел Диоклетиана на мысль о реформах, столь необходимых для предотвращения распада и гибели Римской империи в ближайшие десятилетия кризиса. По крайней мере мы можем с уверенностью утверждать, что за преобразования он взялся с незаурядным энтузиазмом. В первую очередь он сконцентрировал свое внимание на армии и финансах.

По официальным записям регулярной армии мы можем судить о том, как Диоклетиан укрепил границы посредством формирования новых легионов. Он восстановил в армии единоначалие, увеличил солдатам оклад и улучшил снабжение. Чтобы обеспечить бесперебойное финансирование армии, экономика империи также нуждалась в серьезных преобразованиях. В течение III в. Деньги обесценились в результате выпуска низкопробной монеты. Диоклетиан приказал отчеканить новые полноценные золотую и серебряную монеты и привести и к единому стандарту. Также ему удалось обуздать инфляцию и ввести ряд суровых законов, гарантировавших бесперебойный сбор налогов. В ходе реформ он также учредил регулярный бюджет, обеспечивавший существование империи.

И в завершение император провел территориально-административную реформу, реорганизовал провинции, увеличив их численность, сократив размеры и объединив в двенадцать групп, известных под названием диоцезы. Новая административная система способствовала более тщательному надзору за провинциями, а также облегчала наместникам и их помощникам финансовый контроль и обеспечение выполнения законов. Однако все эти впечатляющие преобразования отнюдь не являлись главным достижением Диоклетиана. В историю он вошел благодаря решению, оглашенному 1 марта 293 года, согласно которому Римской империей должны были править четыре императора. Таким образом, Диоклетиан стал первым императором, признавшим, что управление огромной Римской империей — непосильная задача для одного человека.

Система, ставшая известной под названием «тетрархия» (правление четырех императоров), представляла собой следующее. Два верховных императора-властителя получали титул августов, при этом Диоклетиан правил восточной частью империи, а его товарищ Марк Аврелий Валерий Максимиан — западной. Каждый из августов выбирал себе помощника, и эти младшие правители получали титулы цезарей. На востоке вместе с Диоклетианом властвовал Гай Галерий Валерий Максимиан, тогда как на западе Максимиану помогал Флавий Валерий Констанций, отец будущего императора Константина. Все четверо проживали в городах, специально выбранных так, чтобы они находились поближе к границам (см. карту на с. 345). На востоке главная резиденция Диоклетиана находилась в Никомедии (совр. Измит, Турция) а у Галерия — в Фессалониках (Греция), на западе Максимиан обретался в Сирмии (совр. Митровица в Хорватии), а Констанций — в Трире (совр. Германия). Таким образом, Диоклетиан обеспечил наличие верховной власти во многих пределах государства одновременно.

Ключом к поддержанию престижа императоров и сохранения достоинства было единообразие. В каждом из указанных городов имелся императорский дворец, палата для аудиенций, а также ипподром; у каждого из властителей были свой аппарат, двор и охрана. Двор Диоклетиана в Никомедии нес на себе отпечаток восточных традиций. Подданные, чтобы выразить императору почтение, называли его владыкой и отвешивали ему глубокий поклон. Во время правления четырех императоров стали более явными приметы деспотизма. Есть и еще один факт, как нельзя лучше иллюстрирующий все негативные стороны тетрархии. Он заключается в том, что каждый из императоров, желая подчеркнуть якобы божественную природу своей власти, выбрал себе новое имя: Диоклетиан стал Иовием (сыном Юпитера), а Максимиан — Геркулием (сыном Геркулеса). Так императоры еще раз хотели подчеркнуть древность своих истоков, приверженность традициям и старинным верованиям. Однако в тяге Диоклетиана к единообразию имелся один просчет.

Одна из сторон политического курса Диоклетиана — преследование христиан — вызвала особенно много возмущений. Неужели христиане и вправду представляли столь страшную угрозу Риму? На протяжении всей истории государства ключом к его выживанию и расширению являлось поклонение римским богам. В результате завоевательных походов и присоединения новых земель на территории империи появлялись новые культы и религии, к которым Рим не только относился с терпимостью, но и всяческим образом привечал: равно как представители иных завоеванных народов становились гражданами Рима, точно так же и их божества включались в римский пантеон. Кибела из Малой Азии, Митра из земель, где сейчас находится Иран, Изиси Серапис из Египта, богиня Танит из Карфагена — все эти боги и их культы нашли свое место в Риме. Этим богам и богиням продолжали поклоняться, а некоторые из них даже приобрели черты римских божеств. Тот факт, что Рим не отверг новые культы, придавал им дополнительный вес. Включение иноземных божеств в римский пантеон являлось, с одной стороны, довольно прозрачным намеком — Риму благоволили даже боги его былых врагов, а с другой — помогало обеспечить преданность новых подданных империи.

Однако религиозной терпимости римлян имелся и свой предел, который нельзя было переходить. Ряд небольших культов мелких божеств не представлял никакой угрозы государственному контролю над религией; они, наоборот, только лишь его укрепляли. В этом и заключалось их отличие от хорошо организованной религиозной общины, предлагавшей альтернативу имеющимся культам. Римляне ненавидели христиан, поскольку объект их поклонения подразумевал исключительность, а само поклонение являлось отрицанием всего того, что для римлян было святым. Отказ молиться римским богам автоматически означал неприятие самих римлян и римского миропорядка. Однако главная угроза христианства заключалась в другом. После десятилетий жесточайшего кризиса Диоклетиану было крайне важно сохранить «жалованный богами мир» и следовать неписаному соглашению, согласно которому римские боги благоволят империи в обмен на молитвы и подношения им. Стабильность в государстве зависела именно от расположения богов. Таким образом, необходимо было принять меры для обеспечения этой стабильности, а поклонение и почитание христианского Бога ставили ее под угрозу. В связи с этим именно кризис и стал причиной самых страшных гонений на христиан.

Первое массовое преследование христиан в масштабах всей империи пришлось на 250 г. В то время северные границы государства страдали от набегов готов, и император Деций призвал к массовым жертвоприношениям в его честь, желая добиться расположения богов. Каждому жителю империи, принявшему участие в жертвоприношениях, выдавалось соответствующее свидетельство. Христиан, отказывавшихся следовать всеобщему примеру, предавали пыткам и казням. В конце концов преследования сошли на нет, но проблема никуда не делась. Сорок лет спустя, во времена введенной Диоклетианом тетрархии, контроль за вероисповеданием жителей империи стал еще жестче. Следование традициям, порядок и почитание старых богов стали краеугольными камнями реформ Диоклетиана и ключом к обновлению империи. Возражения не принимались. Нет ничего удивительного в том, что это было лишь вопросом времени — когда именно вспыхнет трут и проблема с христианами снова во всей ее тяжести предстанет перед Диоклетианом.

В 299 г. Диоклетиана известили о том, что некие жрецы пытались добиться знаков расположения богов. Когда же благие знамения им не были явлены, жрецы обвинили во всем солдат-христиан, которые во время жертвоприношений якобы осеняли себя крестным знамением. Диоклетиан отреагировал на известия крайне жестко. Сначала он провел чистку армии. После ряда попыток искоренить христианство он изменил тактику и взялся за его полное уничтожение. Он вызвал к себе отряд преторианских гвардейцев и приказал им сжечь церковь в своей столице Никомедии. Однако на этом он не остановился. Когда пламя угасло, Диоклетиан велел солдатам взяться за ломы и топоры и сровнять обугленные развалины церкви с землей.

За этим последовал эдикт, касавшейся всей империи: места христианских собраний уничтожить, священные книги сжечь, а христиан, занимающих какие-либо должности, отстранить от власти. Лишая христиан легального статуса, Диоклетиан выбивал почву у них из-под ног. Теперь их можно было пытать и казнить. Христиане из вольноотпущенников были снова обращены в рабов. Епископ Никомедийский был казнен, а многие другие брошены в тюрьмы и подвергнуты пыткам. Подвергая христиан гонениям, римляне стремились упрочить положение своей собственной религии. Необходимо признать, что политика Диоклетиана не нашла широкой поддержки. Она лишь еще раз продемонстрировала широту распространения христианства и высокую степень организации христианских общин. Кампания по преследованию христиан потонула в крови и закончилась крахом, став фактически единственной неудачей за все время выдающегося правления Диоклетиана. В 305 г., через два года после начала гонений, Диоклетиан объявил об их прекращении.

В тот же самый год Диоклетиан удалился в великолепный дворец, воздвигнутый на берегу моря в месте под названием Спалатум (совр. Сплит, Хорватия). Здания, которые сейчас стоят в этом городе, относятся к средневековью, однако рисунок улиц не менялся со времен античности. Диоклетиан стал первым и единственным императором, который отрекся от власти добровольно. Не терпевший возражений государь решил, что его тяжкий труд, связанный с проведением реформ, закончен и теперь он может беззаботно наслаждаться отдыхом у моря. По крайней мере, именно на это он надеялся. Однако после того, как император отошел от дел, его детище — система тетрархии — стало давать трещины.

По задумке Диоклетиана, тетрархия должна была не только решить проблему безопасности, но и положить конец постоянной смене императоров, которая дестабилизировала обстановку в стране. Назначение двух помощников-цезарей двум главным правителям-августам позволило упорядочить систему наследования, что, как предполагалось, сможет остановить узурпаторов. Несмотря на всю новизну и успех остальных реформ Диоклетиана, преобразование верховной власти в тетрархию закончилось полным провалом, поскольку полученный результат стал полной противоположностью ожидаемому. Единственным итогом создания тетрархии явилось ужесточение борьбы за власть и новый виток насилия. Вскоре стало ясно — тетрархия существовала исключительно потому, что все четыре императора устраивали друг друга. Как только этот объединяющий, цементирующий элемент системы был утрачен, тетрархия рассыпалась как карточный домик.

1 мая 305 г. в ходе церемонии передачи власти система тетрархии дала первые трещины. Когда бывшие цезари Констанций и Галерий были провозглашены августами и заняли места Максимиана и Диоклетиана, один молодой человек на востоке искренне полагал, что именно он будет назначен одним из новых цезарей. Однако вопреки его ожиданиям, Диоклетиан, объявляя нового цезаря, назвал не Константина, сына Констанция, а Максимина Дазу, сурового воина из Иллирии, люто ненавидевшего христиан. Константин, обойденный вниманием Диоклетиана, имел все основания возмутиться. В боях с персами на восточной границе и с сарматами на северной он проявил себя мужественным воином. После того как отец отбыл в Галлию и Британию, Константин пребывал при дворе Диоклетиана. Там он получилзысокий чин, однако его наивысшим достижением стало отнюдь не звание. Именно при дворе, из-за вечных козней и политических интриг напоминавшем банку с пауками, Константин, возможно, научился притворяться и лицемерить. Эти таланты весьма ему пригодились на церемонии передачи власти. При этом следует отметить, что вниманием обошли далеко не одного Константина.

При дворе западного августа, в Милане, в тот же самый день состоялась аналогичная передача власти. Здесь вниманием обошли Марка Аврелия Валерия Максенция, сына Максимиана, августа западной части империи, и назначили новым цезарем еще одного талантливого военачальника — Флавия Валерия Севера. Максенций воспринял удар судьбы более чем болезненно. Причины назначения Дазы цезарем восточной части империи можно было понять: там у него были связи, он был пользующимся доверием военачальником и другом Галерия. Но ведь у Максенция, сына бывшего августа Максимиана, уж явно имелось больше прав на титул цезаря западной части империи, чем у Валерия Севера! Разочарование сменилось подозрением. Север точно так же, как и Даза, был армейским другом Галерия. Может, за его назначением кроется нечто зловещее? Может быть, август на востоке также желает получить власть и над западом? Новое назначение породило немало вопросов, на которые не было ответов. Честолюбивые Максенций и Константин еще не знали, что скоро у них появится возможность отплатить за выказанное им пренебрежение. Система тетрархии вот-вот должна была рухнуть.

Согласно некоторым источникам первая размолвка произошла между двумя новыми августами. Констанций, возможно, опасался, что его сын станет заложником при дворе восточного августа. Нам известно, что Констанций направил Галерию послание с просьбой отпустить сына, чтобы он вместе с ним принял участие в военных кампаниях в Галлии и Британии, целью которых было восстановление власти Рима. Галерий, однако, не склонен был удовлетворить эту просьбу. Вероятно, он тоже понимал, что может влиять на Констанция, покуда его сын находится при его дворе на востоке. Депеша следовала за депешей, просьбы становились все настойчивей, и в результате Галерий смягчился, желая сохранить впечатление, будто верховные властители империи по-прежнему находятся в дружбе друг с другом. Но, как сообщают свидетельства, за ширмой видимого согласия Галерий принялся строить козни. Планируя устранение Константина, он приказал Северу перехватить и убить молодого человека. Ловушка была готова.

О заговоре стало известно Константину. Однажды вечером, дождавшись, когда Галерий удалится к себе в покои, он после полуночи бежал. В ходе долгого путешествия на запад Константин ловко опередил преследователей, калеча лошадей имперской службы, которых он встречал по пути, что позволило ему оставить убийц далеко позади. Константин был высоким, сильным и хорошо сложенным мужчиной. Он гнал день и ночь, пока наконец не прибыл к отцу в Галлию, в Булонь, как раз чтобы присоединиться к последней военной кампании — форсированию Ла-Манша и покорению Британии.

Война с пиктами, в которой Константин сыграл немаловажную роль, закончилась блистательной победой. За проявленное в боях бесстрашие ему был пожалован титул Britannicus Maximus (Величайший из бриттов). Популярность, которую он завоевал среди легионеров, дислоцировавшихся в Британии, впоследствии сыграла весьма значительную роль. При этом не менее важным оказалось и то, что он увидел. Правление его отца существенно отличалось от правления Диоклетиана и Галерия из восточной части империи. Несомненно, Констанций не стал открыто выражать неповиновение указу Диоклетиана о преследованиях христиан и даже приказал разрушить несколько церквей. Однако славу он завоевал не этим, а как раз обратным. Констанция славили за то, что он защищает христиан от творившихся на востоке зверств. При этом Констанций, суровый, не склонный к сантиментам военачальник из Иллирии, руководствовался отнюдь не добротой душевной. Решение о фактическом покровительстве христианам он принял исходя из чисто политических соображений, придя к заключению, что гонения на них ничуть не помогут ему править Западной Европой.

К несчастью для Константина, отец и сын пробыли вместе недолго. 25 июля 306 г. Констанций скоропостижно скончался в Эбура-куме (совр. Йорк). Вероятно, причиной смерти стала лейкемия. На эту версию наводит его прозвище Бледный, данное правителю после смерти. Однако перед смертью Констанций успел принять крайне важное решение, назначив Константина, по его же собственному свидетельству, августом западной части империи. Данный шаг был весьма неоднозначен и противоречив, поскольку Констанций даже не попытался посоветоваться с другими правителями, не сделав исключения и для Галерия. Тем не менее армия с восторгом восприняла решение Констанция и тут же объявила популярного в своих рядах Константина августом запада. Именно это событие стало крушением системы тетрархии, разработанной Диоклетианом. Константин выпустил джинна из бутылки.

Галерий, правивший на востоке, был вынужден смириться с возвышением Константина. Однако он отправил ему пурпурную тогу, соответствующую званию не августа, а цезаря. Верховную же власть на западе и титул августа Галерий вручил Северу. Однако даже подобный ход не мог изменить сложившееся в Римской империи положение дел. Система тетрархии на самом деле была временным явлением и не решала наболевших проблем, а четыре императора вели между собой скрытую борьбу, желая урвать больше власти. Неудивительно, что эта тайная борьба рано или поздно должна была выплеснуться в полномасштабную гражданскую войну, которой было суждено бушевать целые шесть лет. Первым начал действовать обойденный вниманием и титулом Максенций. Он вернул своего отца Максимиана к делам, завоевал популярность среди преторианской гвардии в Риме и в 307 г. объявил себя августом. Под его властью оказались Рим, Италия, Корсика, Сардиния, Сицилия и Северная Африка. Галерий бросил против него Севера, однако Север не мог ничего сделать с объединенной военной мощью Мак-сенция и Максимиана. Когда Север дошел до Рима, его солдаты дезертировали, сам он был схвачен, под нажимом отрекся от власти, а потом, в 307 г., казнен.

Константин, находившийся в императорском дворце в Трире, внимательно следил за разворачивающимися событиями. Баланс противоборствующих сил постоянно менялся, и Константин, желавший удержать свои позиции, заключил союз с Максенцием и его отцом, взяв в жены Фаусту, сестру Максенция. Однако вскоре союзу было суждено распасться самым невероятным образом. Сперва Максенция объявили деспотом и узурпатором (при этом Константин, Даза, Галерий и Лициний, назначенный новым августом, признавались легитимными правителями). Максимиан поначалу отрекся от сына, но потом, решив еще раз пойти на риск, снова вступил в игру, вознамерившись захватить в свои руки власть над западной частью империи. Поступок Максимиана вынудил Константина вступить в гражданскую войну. В битве они сошлись под городом Арль, в Галлии. Максимиан был разбит и повесился, поняв, что дело проиграно. Когда Максенций получил известие о смерти отца, его реакция была однозначной и недвусмысленной. Сперва он объявил об обожествлении отца, после чего приказал уничтожить все статуи и изображения Константина, символы признания его законным императором, таким образом объявив бывшему союзнику войну. Максенций утверждал, что желает отомстить за смерть отца.

В 311 г. умер Галерий, а вместе с ним ушло в небытие все то, что осталось от тетрархии. Епископ Евсевий с мрачным удовлетворением пишет о кончине знаменитого гонителя христиан следующее: «Вдруг на тайных членах его появился нарыв, затем в глубине образовалась фистулообразная язва, от которой началось неисцелимое разъедание его внутренностей… невыносимый смрад шел от тела. Еще до болезни Галерий стал от обжорства грузным и ожиревшим… невыносимым и страшным зрелищем была эта разлагающаяся масса жира».[76] Быть может, это Господь наказывал его за грехи перед христианами? Не исключено, что подобная мысль приходила в голову и самому Галерию: в последнем указе, изданном незадолго до смерти, он объявил о прекращении гонений на христиан, для которых наступила новая эра покоя. Однако Галерий, естественно, не мог предполагать, что эту эру сменит череда перемен, сыгравших одну из самых важных ролей в истории человечества.

Смерть Галерия привела к тому, что Даза и Лициний сошлись в битве за власть на востоке империи, а на западе на сцену вышли два заклятых врага — Константин и его шурин Максенций. Константин не сомневался, что власть над западной частью римской империи должна принадлежать только ему. Вместе с этим он хотел создать впечатление, что сражается за правое дело и законным правителем является именно он. В связи с этим Константин объявил, что цель войны — «от имени государства отомстить деспоту и его прихвостням». Константин справился с задачей: восхваляющий его христианин Евсевий называет начавшуюся войну «освободительной».[77] На самом же деле Константин просто хотел устранить своих противников и, оставив позади руины тетрархии, взять всю власть в свои руки. Однако зерно эгоизма и честолюбия дало ростки, сыгравшие самую главную роль в дальнейшей истории Европы. Исход войны не только решил судьбу Римской империи, но и определил путь развития всего мира.

По всей империи шли слухи о творящемся в Риме, и они были весьма кстати для Константина. Поговаривали, что деспот и узурпатор Максенций — настоящее воплощение вселенского зла, что он колдун, что он приносит человеческие жертвы, похищает и насилует замужних женщин. Однажды тиран даже натравил преторианских гвардейцев на самого префекта только ради того, чтобы заполучить его супругу. Когда гвардейцам наконец удалось вышибить дверь в ее покои, они обнаружили, что женщина покончила жизнь самоубийством, предпочтя надругательствам самозваного императора смерть. Не менее жестоко Максенций обращался и с простыми жителями Рима: когда они поднимали бунт, он не шел на уступки, а вместо этого посылал преторианцев усмирять толпу.[78] По крайней мере, именно такую картину рисует нам Евсевий. Однако нам следует учитывать, что Евсевий был христианином, а его труд «Житие императора Константина» был создан через двадцать пять лет после описываемых событий. Кроме того, автор ставил себе задачу возвысить Константина, принизив и очернив его врагов. В связи со всем этим свидетельства Евсевия следует воспринимать с известной долей скепсиса. Факт остается фактом: до того как разразилась война 312 г., Максенций успешно удерживал власть над Римом на протяжении шести лет. Значит, были в его правлении и положительные стороны.

Максенций знал, как вернуть римлянам утраченную гордость. В 306 г. Рим находился в упадке, являя собой лишь призрачную тень былого величия. Четыре императора практически никогда не бывали в старой столице. Они то и дело переезжали из одного приграничного города в другой, обращая на Рим мало внимания в силу его удаленности. По сути дела, жители Рима и Италии имели все основания сетовать на то, что к ним относятся как к населению обычной провинции. За год до того, как к власти пришел Максенций, жители Италии были обложены налогами, отмененными пятьсот лет назад. Вне всякого сомнения, сенаторам потребовались определенные усилия, чтобы смириться со сложившимся положением вещей: император и Сенат все больше удалялись друг от друга, поскольку правители в основном придавали значение поддержке армии. Теперь будущие императоры предпочитали делать карьеру не в бесконечных диспутах в здании Сената в Риме, а на полях сражений и в битвах, гремевших на границах государства. В римлянах все больше крепла уверенность, что они живут отнюдь не в великой столице могущественной империи, а в тихой глуши, месте паломничества путешественников, городе, утратившем свое значение. Все так и было до начала кампании Максенция, решившего бесстыдным образом сыграть на чувствах римлян.

Монеты, отчеканенные во время незаконного правления Максенция, свидетельствуют о том, сколь сильно узурпатор хотел вернуть Риму его былую славу, сделав ставку на исконно римские ценности. Не стала исключением и религия. В этой сфере общественной жизни Максенций, будучи язычником, также решил обратиться к прошлому Рима, поскольку так или иначе город являлся пристанищем богов, которых римляне собрали со всех концов империи. Повсюду виднелись приметы столь невероятного наследия: кроме статуй, алтарей, мавзолеев императоров и древних храмов, история которых насчитывала не одну сотню лет, повсюду на перекрестках улиц имелись также святилища, посвященные местным божествам. Максенций не только вернул былую гордость славным прошлым Рима, но и попытался придать городу новый облик, приказав воздвигнуть новый дворец у Аппиевой дороги, огромный ипподром на пятнадцать тысяч мест и новую базилику, ставшую самым величайшим его творением. Отделанная мрамором и украшенная изысканной лепниной, базилика, предназначенная для общественных собраний, стала одним из самых больших зданий города из тех, что имеют крышу. Оставив таким образом о себе память в Риме, Максенций предпринял попытку укрепить свою власть в западной части империи и устранить соперников. Однако шел уже 312 г., Максенций опоздал.

Строительство новых зданий обошлось Максенцию в целое состояние. Кроме того, ему требовались деньги на содержание легионов, с помощью которых он собирался отразить попытки законных императоров сместить его с престола. Однако такими средствами Рим не располагал. Город, находившийся под властью узурпатора, был полностью отрезан от ресурсов империи. В результате того, что денежные потоки из провинций иссякли, римляне вынуждены были жить, рассчитывая исключительно на свои силы. Чтобы свести концы с концами, Максенций обложил все население налогами и заставил крупных земельных собственников и сенаторов вносить в казну баснословные денежные подношения. Положение ухудшалось и тем, что власть в Северной Африке захватил еще один узурпатор, Домиций Александр, отрезав Рим от основного источника зерна. Нехватка продуктов становилась причиной волнений, и весь гнев протестующих обрушивался именно на Максенция. Чтобы удержать власть в своих руках, самозваный император подверг жителей репрессиям, в результате которых Рим стал скорее напоминать полицейское государство, нежели Вечный город, возрожденный в своей былой славе. Однако вести о полном хаосе в Риме казались одному человеку пением райских птиц. Этого человека Максенций называл «сыном шлюхи» и ненавидел за смерть отца. Изображения именно этого человека он приказал разрушить, подстрекаемый ревностью. Этот человек теперь двигался с армией через Альпы, чтобы «освободить» и «спасти» страждущий Рим.

Советники Константина, находившиеся под влиянием языческих жрецов, не разделяли радужных надежд своего повелителя. Они колебались и сомневались в успехе предстоящей кампании, указывая Константину на дурные знамения, явленные перед тем, как армия выступила в поход на Италию. Кроме дурных знамений у советников имелся ряд веских доводов. Три четверти армии Константин оставил на Рейне для обороны границ от набегов франков, а ему предстояло сойтись со стотысячной армией Максенция (усиленной вспомогательными частями из Сицилии и Африки), имея под своим началом всего лишь сорок тысяч человек.

Константин не согласился с советниками. Действительно, армия узурпатора численно превосходила легионы Константина, однако, в отличие от солдат врага, воины Константина были хорошо обучены, опытны и подготовлены к войне, получив закалку в боях за Галлию и Британию. Как выяснилось впоследствии, именно это преимущество и сыграло решающую роль. После переговоров, состоявшихся на одном из горных перевалов, войско Константина вторглось в Италию и быстро разбило три армии, брошенные ему навстречу Максенцием. К октябрю Константин, пройдя по Фламиниевой дороге, стянул легионы к местечку Сакса-Рубра (Красные скалы), находящемуся на расстоянии 15 километров от Рима. Следует отметить, что состав армии, вставшей там лагерем, был не совсем обычен.

Помимо офицеров и военных советников в ближайшее окружение Константина входили христиане. Максенций, несмотря на образ, созданный Евсевием в «Житии императора Константина», на самом деле не был фанатичным гонителем христиан. И все же христианам было за что его ненавидеть. Он изгнал из Рима трех епископов, а кроме того, так и не вернул собственность, конфискованную во время кампании по искоренению христианства в 303–305 гг. Константин, в отличие от него, вызывал у христиан куда больше симпатий. Он не был христианином, однако в 306 г. отменил в Галлии и Британии указ Диоклетиана о разрушении церквей и вернул христианам право совершать религиозные обряды. Подобная политика религиозной терпимости не могла ни привлечь внимания высокопоставленных христиан. Они прибыли ко двору Константина в Трир, прочли ему выдержки из своих религиозно-философских трудов, а впоследствии, когда он отправился в военный поход, присоединились к нему. Одним из этих христиан, сопровождавших Константина, вероятно, был Осий, епископ Кордовский. Н е исключено, что вторым оказался весьма уважаемый и влиятельный человек по имени Лактанций, которому в то время было около семидесяти лет.

Луций Целий Фермиан Лактанций, родом из Северной Африки, испытал на себе все тяготы гонений, выпавших на долю христиан. Некогда он прибыл в Никомедию, где и был обращен в христианство, а впоследствии вызван ко двору Диоклетиана самим императором, где стал преподавателем ораторского искусства. Во время трагических событий 303–305 гг. Лактанций потерял место и, чтобы спасти себе жизнь, в конце концов бежал на запад, ко двору Константина в Трире. Там он встретил императора, между 308 и 309 гг. написал труд под названием «Божественные установления», посвященный Константину, а впоследствии стал наставником сына Константина по имени Флавий Юлий Крисп, которого император прижил с любовницей еще до брака с Фаустой. Если среди христиан, находившихся в лагере Константина, был и Лактанций, то старик, по всей вероятности, не терял времени даром. Христиане в свите императора наверняка были рады, что оказались на стороне Константина, однако они скорее всего искали способ укрепить свое положение и усилить влияние, являвшееся результатом многолетних трудов. Единственное, ч т о требовалось христианам, — удобный случай, и как только он подвернулся, они тут же намертво в него вцепились.

Максенция, находившегося к югу от лагеря Константина, также окружали священники. Однако, в отличие от свиты Константина, священники Максенция были язычниками, и, опять же, в отличие от Константина и христианских священников, Максенций к мнению своих священнослужителей прислушивался куда с большим вниманием. Наступило 27 октября 312 года. До решающей битвы оставалось два дня. Максенций не находил себе места от волнения. Он был уверен, что для победы ему нужна серьезная поддержка со стороны римлян, и поэтому обратился к жрецам с просьбой во всеуслышание объявить о том, что предрекают ему знамения. Максен-ций отнюдь не был уверен в исходе предстоящей битвы, его мог ободрить лишь знак благорасположения римских богов. Жрецы вспороли брюхо агнца, запустили руки внутрь и принялись перебирать внутренности. Знамение было недобрым.

Авгуры объявили, что «враг Рима будет повержен».[79] В храме повисло тягостное молчание. Легко представить, что его тактично нарушил какой-нибудь сенатор или придворный льстец, не желавший, чтобы император окончательно пал духом. Ну конечно же, «враг Рима» — это Константин. Ну разумеется, повержен будет именно он. По крайней мере именно так Максенций решил истолковать слова жрецов. Императорский двор вздохнул с облегчением. У придворных были все основания смотреть в будущее с оптимизмом и уверенностью. Помимо того что войско Максенция численно превосходило армию Константина, придворные разработали хитроумный план, как сорвать готовящийся штурм города.

Чтобы вторгнуться в Рим с севера, армии Константина предстояло пересечь Тибр по Мульвиеву мосту (сейчас мост называется Пон-то-Мильвиа и восстановлен на прежнем месте, там же, где он и стоял в древности). Максенций и его советники, планируя оборону города, сделали главную ставку именно на этот мост. Максенций приказал уничтожить часть моста, а вместо нее сделать временный, наплавной мост, соединив его с оставшейся частью с помощью съемных железных штифтов. По плану войско Максенция должно было переправиться через мост и сойтись в бою с армией Константина. В том случае, если бы Константин начал одерживать верх и теснить легионеров Максенция, солдаты должны были быстро отступить и, не мешкая, извлечь штифты, отделив от Мульвиева моста его наплавную часть. Это, как предполагали Максенций и его советники, позволило бы отсечь преследователей, которые на глазах у защитников города попадали бы в воды Тибра.

Теоретически задумка Максенция была блестящей, однако Константин и его небольшая, по сравнению с войском противника, а р -мия получили психологическое преимущество, которое самым невероятным образом увеличило шансы Константина на победу. Произошедшее событие стало самым решающим, самым важным моментом в истории, но вместе с этим и наиболее спорным.

Незадолго до начала сражения Константину было явлено видение. По свидетельству Евсевия, на полуденном, залитом солнцем синем небе Константин увидел сияющий крест, на котором проступала надпись с пророчеством «Сим победиши!». По другому свидетельству, перед Константином предстал с крестом сам Иисус, а пророчество пропели ангелы.

Современные историки относятся к свидетельству Евсевия с некоторым недоверием, поскольку он, в подробностях описав столь удивительное событие в «Житии императора Константина», даже не упомянул о нем в «Церковной истории». Именно эта странность подтолкнула историков на поиски более рационального объяснения случившегося. Не исключено, что Константин стал свидетелем некоего атмосферного явления, а может, он видел метеорит (имеются доказательства, что именно в то время один из метеоритов упал в Италии). Однако, пожалуй, не так уж и важно, что именно увидел Константин. Важно то, как он истолковал это видение. В поисках объяснений случившегося Константин обратился к христианским священникам из своей свиты. Нам не известно наверняка, были ли среди них епископ Осий или Лактанций, но все же мы с уверенностью можем утверждать, что христиане, входившие в окружение Константина, немедленно ухватились за возможность укрепить свое положение и усилить влияние на императора. Они сказали, что Господь явил ему знамение, знак того, что Он избирает Константина своей десницей, которая сокрушит деспота Максенция.

По свидетельству Евсевия, теперь Константин не сомневался, что христианские священники говорят правду. Быть может, к тому моменту он уже был готов обратиться в христианство. Благодаря богатому военному опыту, полученному в прошлые годы, Константин понимал, что ему предстоит самая тяжелая, самая непростая битва в его жизни. Ему предстояло повести солдат в бой против армии, значительно превосходящей его войско по численности, и взять город, который прежде не удалось покорить ни одному иностранному завоевателю, даже Ганнибалу. Императору требовались опора и поддержка. Ему требовалось свидетельство того, что в предстоящей битве он с армией будет находиться под защитой высших сил. Однажды, в 310 г., эту роль сыграл Аполлон и культ Непобедимого Солнца: за два года до этого Константину было явлено видение в храме Аполлона, находившемся, по одним свидетельствам, в Галлии, а по другим — в Британии. После того видения на монетах, которые чеканились во владениях Константина, стали выбивать слова Sol Invictus, т. е. «Непобедимое Солнце». Но теперь в сознании Константина языческое божество сменил Господь, поскольку, когда после видения император обратился к советникам за объяснениями, наиболее правдоподобное толкование он услышал от христиан. Таким образом, им удалось завоевать симпатии Константина.

Должно быть, христианские священники никак не могли поверить своей удаче. Присоединившись к свите человека, который склонялся к обращению в христианство, они оказались в нужное время и в нужном месте. Римский император впервые не только выслушал их, но и согласился с ними.

Константин не тратил времени понапрасну. Он приказал всем своим солдатам написать на щитах белой краской две греческие буквы ХР, означавшие слово «Христос». (По свидетельству Лактанция, написавшего свой труд через четыре года после описываемых событий, император отдал такой приказ, выполняя волю Иисуса, явившегося к нему во сне перед битвой.) Несмотря на то, что часть легионеров была христианами, у нас есть все основания полагать, что большинство таковыми не являлось, поэтому приказ военачальника изменить традиционным богам вызвал у воинов шок. Вне всякого сомнения, в переломный момент войны, когда волнение и суеверие, властвовавшие над солдатами, достигли пика, повеление Константина ужаснуло армию. Не исключено, что Константин не ограничился этой мерой и пошел дальше, приказав армейским кузнецам переделать старые римские штандарты. Этой участи не избежал даже главный символ языческой римской армии. Возможно, он был изменен таким образом, что теперь включал в себя и крест. Император сделал самую главную ставку в своей жизни: он решил сражаться под символами христианской веры, избрав таким образом в свои покровители самого Господа Бога.

28 октября 312 г. армии Константина и Максенция схлестнулись на широкой равнине неподалеку от Мульвиева моста. Согласно первоначальному плану Максенций собирался остаться под защитой городских стен, однако, уверившись в победе благодаря благоприятному пророчеству, решил пересечь с армией Тибр по временному деревянному мосту и встретить противника в поле. Увидев многочисленных сов, опускающихся на стены города, Максенций дрогнул. Дурное знамение весьма правдиво предрекло последовавшие за ним события. Обширная равнина оказалась очень удобной для конницы Константина. Всадники врезались на всем скаку в ряды противника, и враг дрогнул. Суть заключалась в том, что легионеры Максенция особо не стремились сражаться и положить жизнь за своего повелителя. Те же из воинов, кто пытался оказать сопротивление, погибли либо под копытами лошадей, либо под ударами мечей наступавшей за конницей пехоты. Медленно, но верно армия Константина теснила противника обратно к Тибру.

Неожиданно, окончательно пав духом, войска Максенция развернулись и пустились наутек. Быстрее всех бежал сам узурпатор. Через некоторое время солдатам, возможно, удалось взять себя в руки, и армия наконец достигла наплавного деревянного моста, желая найти укрытие за стенами города. Тут-то и обнаружился страшный просчет в запасном плане, разработанном Максенцием и его советниками. Временный мост не выдержал чудовищного веса отступающей в панике армии, а механики то ли от испуга, то ли по ошибке слишком рано извлекли крепежные штифты.

Наплавной участок моста, отсоединившись от каменной части, с треском рассыпался. Солдаты, в отчаянной попытке спасти жизнь, цеплялись друг за друга, падали в бегущие воды реки и шли ко дну. Те же, кто успел добраться до каменного участка, кинулись к воротам, но проход был слишком узким, началась давка, в которой многие погибли. Когда все улеглось, берега Тибра были завалены тысячами трупов павших воинов. Имя одного из них установили сразу. Им был Максенций, которого выдавали богатые доспехи.

Константин одержал величайшую победу. Теперь он был единственным правителем западной части Римской империи, обязанным столь феноменальным успехам благоволению, покровительству и защите христианского Бога. Однако обращение Константина в христианство, если оно к тому моменту действительно состоялось, было относительно простой задачей. Совсем другим делом представлялось использование новой религии в политической жизни Рима, обращение в нее властителя восточной части империи и большинства языческого населения государства. Избрав себе в покровители Бога, Константин сделал лишь первый шаг, не предполагая, что ему еще предстоит воспользоваться всей мощью, которую заключал в себе этот союз.

Константин-освободитель вступил в Рим в окружении аромата благовонных курений, а народ осыпал его цветами. Повсюду виднелись радостные лица мужчин, женщин и детей, с восторгом выкрикивавших его имя. К Константину тянулись тысячи рук, и все новые и новые люди присоединялись к празднику «словно выпущенные на волю из клеток».[80] Константин ехал на колеснице, процессия, вышагивавшая за ним, несла голову Максенция, насажанную на копье. Люди осыпали мертвого тирана потоком оскорблений, а деньги, которые солдаты Константина совали в руки изголодавшимся, римляне встречали радостными криками. Однако, несмотря на ликование, с которым жители встретили Константина, он понимал, что этот торжественный марш отнюдь не является обычной триумфальной процессией.

Действительно, Константин не просто вступал в Рим. С политической точки зрения, он шел по лезвию бритвы. Победой он был обязан христианскому Богу, и вот теперь последователи этого Бога ожидали, что он надлежащим образом признает этот факт. Вместе с этим император вступал в древний город, в котором поклонялись традиционным языческим богам, город, где заседал Сенат, члены которого являлись последователями исконных верований римлян. Для них, как и для большинства жителей государства, христиане были не более чем группой странных чужаков, чье поведение казалось крайне подозрительным. Они отказывались признавать рабство, жили скромно, воздерживаясь от привычных удовольствий, верили в жизнь в раю после смерти и по какой-то нелепой причине считали целомудрие добродетелью. Перед новым императором стояла непростая задача — он должен был угодить как христианам, так и язычникам. Константин знал: как первые, так и вторые будут неусыпно следить за каждым его шагом.

Вступление Константина в Рим не могло не вызвать тревоги у приверженцев исконно римских традиций. Многие сенаторы с ужасом и отвращением заметили, что военные штандарты, которые торжественная процессия внесла на Форум, несколько отличались от тех, которые они ожидали увидеть. Все они были отмечены христианскими символами. Однако самый неприятный для сенаторов сюрприз заключался в другом. После того как Константин снял доспехи и пояс с мечом, приняв взамен пурпурную тогу, пучок дикторских прутьев — символ могущества и власти — и лавровый венок, толпа замерла, ожидая, что новый император совершит традиционное жертвоприношение Юпитеру. Священнослужители приготовили жертвенное животное, но Константин медлил. С одной стороны, он опасался, что отказ принять участие в церемонии оттолкнет от него солдат, а с другой — понимал, что победой он обязан вовсе не Юпитеру. В итоге он все-таки отклонил предложение подняться на Капитолийский холм и присутствовать на жертвоприношении. Он также отказался оставить лавровый венок в храме Юпитера и совершить подношения языческому божеству. После подобного публичного оскорбления традиций и славного прошлого Рима ему требовалось быть крайне внимательным и осторожным. Впереди его ждало еще одно испытание — беседа с сенаторами.

Появившийся было ледок в отношениях треснул, когда Константин представил своего предшественника в образе чудовища. Все, что случилось во время правления Максенция, было виной самого Максенция и нескольких его прихвостней. Рим не имел к решениям Максенция никакого отношения. Таким образом, сенаторы, с о -трудничавшие с Максенцием, получили прощение. Император проявил не меньшую изобретательность, когда огласил свое решение о судьбе армии деспота: дискредитировавшей себя преторианской гвардии предстояло отправиться на границы, где в боях с ордами варваров им следовало доказать свою преданность Риму и новому императору. Константин на этом не остановился и пошел дальше, простив сенаторов и поднявших против него оружие солдат. Он заявил, что хочет возродить былой авторитет армии и Сената. Константин обещал вернуть сенаторам их полномочия и власть. Отныне Сенат больше не станет в праздности довольствоваться данными ему привилегиями. Теперь самое деятельное участие в управлении государством будут принимать не только выходцы из армейских кругов, но и сенаторы, точно так, как это было прежде. Из числа сенаторов будут назначаться наместники провинций, судьи и префекты. Процесс преобразований должен был занять несколько лет, однако Константин совершенно точно выбрал правильный тон разговора и направление беседы.

Как только представители знати западной части империи услышали, что им предлагают стать помощниками нового государя, они тут же позабыли о Максенций. Сенаторы оказали Константину ответную любезность, провозгласив его императором Запада. В награду за освобождение Италии он получил золотой щит и лавровый венок, и в его честь в здании Сената воздвигли статую богини Победы. Еще одним даром Константину стала примыкавшая к Форуму огромная новая базилика, строительство которой начал Мак-сенций. Она была закончена и посвящена новому императору. А последний подарок со всей явственностью символизировал признание Константином христиан. У западной апсиды новой базилики вознеслась гигантская статуя Константина, сжимающего военный штандарт с монограммой Иисуса Христа.

На протяжении последующих нескольких месяцев Константин оставался в Риме. Это были непростые, но очень важные месяцы. Возможно, именно в это время Константин задумался о событиях, связанных с битвой на Мульвиевом мосту, о том, что значит — быть избранником Божьим. Не исключено, что он попытался побольше узнать о христианах. Вполне вероятно, он посетил ряд христианских общин и увидел, как они живут. Мы знаем, что за время пребывания в Риме Константин неоднократно приглашал к себе на обеды христианских проповедников и епископов. Может быть, среди приглашенных были и Лактанций с Осием. Н а м доподлинно известно, что христиане, входившие в свиту Константина и путешествовавшие вместе с ним неофициально, зимой 312–313 гг. получили должности советников по делам христианской церкви. Мы не знаем, о чем шла речь во время бесед Константина с христианами. Можно только с уверенностью утверждать, что плоды этих бесед не заставили себя долго ждать.

Когда Константин собрался отправиться из Рима в Милан в середине января 313 г., он имел все основания гордиться собой. Несколько месяцев в столице империи не прошли даром. Ему пока удавалось искусно лавировать между христианами и язычниками. Рим выражал покорность и поддержку, и теперь Константин мог по праву назвать себя властелином западной части империи. Теперь ему предстояло объединить и покорить восточную ее часть. С этой целью он отправил восточному императору письмо, ставшее для Максимина Дазы неприятной неожиданностью. В письме Максимина ставили в известность о новом титуле Константина, который был одобрен и подтвержден Сенатом. Кроме того, Константин в письме представал в образе защитника новой религии и требовал от Максимина прекратить преследования христиан. Однако Константину требовалась помощь, чтобы одолеть противника. Новый император задумал союз, который ему предстояло скрепить самым традиционным образом. Властитель западной части Римской империи вместе со свитой выехал в Милан — там его ждала свадьба.

Свадебная церемония состоялась в феврале в императорском дворце, а ее подготовкой и проведением заведовал лично Константин. Восемнадцатилетней невестой была сестра западного императора по имени Констанция. Она, как и многие представительницы знати начала III в., была христианкой. Вера для нее была очень важна, и Констанция придавала ей ключевое значение. Вместе с этим нельзя сказать, что она пришла в восторг от предложения брата выйти замуж за мужчину, который был гораздо ее старше, с которым она даже не была прежде знакома, которого она не любила и с которым ей предстояло связать свою судьбу исключительно по политическим мотивам. Чтобы пройти такое испытание, требовалось иметь определенную толстокожесть, а Констанция таковой не обладала. Однако выбора у нее не было. Константин настоял на том, чтобы она вышла замуж за человека, которому предстояло сыграть главную роль в планах императора по покорению востока. Молодожена звали Валерий Лициниан Лициний, и он тоже был императором.

Лицинию, происходившему из крестьянской семьи, проживавшей в Дакии (совр. Румынии), на момент свадьбы с Констанцией было почти пятьдесят лет. Точно так же, как и многие другие правители, входившие в тетрархию, столь высокого положения он достиг благодаря своим военным заслугам. В ходе приграничной военной кампании на Дунае он стал близким другом Галерия. Именно благодаря помощи Галерия Лициний скакнул вверх по карьерной лестнице. Это произошло в 308 г., когда система тетрархии уже трещала по швам. На совете в Карнунтуме Лициний был назначен императором западной части Римской империи, которой ему предстояло править на пару с Константином вместо погибшего Севера. После смерти восточного императора Галерия Лициний заключил с Дазой мир и взял под контроль часть территорий, принадлежавших покойному властителю. Теперь же, однако, хрупкость мира между Дазой и Лицинием стала очевидной всем. Союз между Константином и Лицинием, который предстояло скрепить свадьбой в Милане, в корне менял баланс сил. Империей должны были править два императора, и место для Дазы в этой новой системе не было предусмотрено.

После свадебной церемонии за закрытыми дверьми был заключен союз. Можно только догадываться, о чем именно говорили Ли-циний и Константин, но в общих чертах содержание их беседы очевидно. Лицинию предстояло править восточной частью империи, а Константину — западной. Союзники обязались оказывать друг другу военную помощь. Передел Римской империи был вполне ожидаемым событием. Однако Константин поставил еще одно условие союза — во всем государстве должна проводиться политика религиозной терпимости. Несмотря на то что Лициния нельзя было упрекнуть в преследованиях христиан, нет никаких сомнений в том, что сам он являлся язычником. И теперь ему предлагали провозгласить новую доктрину, согласно которой каждый римлянин был волен молиться кому угодно. Константин знал, как убедить Ли-циния, если тот вдруг начал бы упрямиться.

Даза, правивший на востоке, был общеизвестным гонителем христиан. Константин, возможно, привел довод о том, что политика религиозной терпимости привлечет на сторону союзников симпатии жителей восточной части империи, что поможет в войне с Дазой. Легко представить, как Константин, побуждаемый своими новыми советниками-христианами, пытался доказать верность нового политического курса своему новоявленному зятю-язычнику. Весьма вероятно, Константин был человеком искренне верующим, однако это нисколько не мешало ему использовать христианство в своих целях. Наконец Лициний согласился.

Вскоре союзники обнародовали эдикт, ставший известным под названием Миланского..Это был первый документ в истории Западного мира, провозглашавший свободу вероисповедания. Таким образом, преследования христиан были признаны ошибочными и неправильными. Однако более ощутимое преимущество эдикта, которым можно было немедленно воспользоваться, заключалось в другом. В нем говорилось, что вся церковная собственность, конфискованная в прошлом у христиан, должна быть возвращена законным владельцам. Не менее важен и тот факт, что христианам не предоставлялось никаких преимуществ по сравнению с язычниками, акцент делался лишь на том, что теперь за христианами официально признавались равные права с представителями других вероисповеданий. Отныне и те и другие могли поклоняться тому, кому им вздумается. Н а последнем, возможно, настоял Лициний, неразделявший религиозных верований шурина. Вероятно, именно новый союзник Константина позаботился о том, чтобы эдикт не наводил на мысль о том, что Лициний сам стал христианином. Об этом свидетельствуют следующие строчки эдикта, позволявшие римлянам «поклоняться любому из богов, обретающихся на небесах». Помимо всего прочего, данный эдикт весьма способствовал объединению новой империи, что придавало Константину и Лици-нию дополнительные силы.

Союзники сильно отличались друг от друга. Константин, будучи младше Лициния, вдобавок происходил из знатной семьи и, по свидетельству Евсевия, был благонравным, красивым и легко располагал к себе. Одержав победу на западе, он доказал, что является выдающимся полководцем и тонким политиком. Лициний, несмотря на все его воинские заслуги, находился в тени славы и блистательности западного императора. У него имелись все основания ревновать к более юному союзнику: Лициний был некогда назначен августом западной части империи, т.е. был верховным правителем, однако именно Константин, разбивший Максенция, захватил в конечном счете власть над западом. Однако времени на месть за былые обиды не оставалось. Союзникам предстояло разбить врага, который выступил против них еще до окончания переговоров в Милане. Даза пересек Босфор, вторгся во владения Лициния в Малой Азии и осадил город Византии. Итак, война была объявлена.

Лицинию удалось собрать армию за какие-то несколько месяцев. Бросившись в погоню за Дазой, он вытеснил его на равнину под Адрианополем (совр. Эдирне, Турция). 30 апреля 313 г. Лициний накануне битвы доказал, что Константин беседовал с ним в Милане не зря: он приказал солдатам прочитать молитву — пусть и не христианскую, но по своей сути более монотеистическую. Казалось, это решение принесло немедленные результаты: несмотря на то что тридцатитысячной армии Лициния противостояло семидесятитысячное войско, Лициний наголову разбил врага. Даза бежал в горы у г. Тарсус (совр. Турция), где покончил с собой, приняв яд, чтобы избежать унижения плена. Лициний, воодушевленный блистательной победой, соблюдая соглашение с Константином, разослал письма наместникам провинций, в которых ставил обитателей восточной части Римской империи в известность о новой религиозной политике государства.

Однако впечатление, что Лициний действует в силу пробудившейся в нем симпатии к христианству, немедленно рассеялось, как только стало известно о его следующем повелении. Чтобы никто не смог заявить свои права на престол восточной части Римской империи, Лициний устроил кровавую резню. Все сторонники Дазы, придворные советники и члены его семьи были казнены. Кроме того, по приказу Лициния по всей восточной части империи была развернута охота на жен и детей покойных тетрархов Диоклетиана, Севера и Галерия, которых выискивали и убивали. Несмотря на то что некоторые из христианских авторов с искренним одобрением отзывались о убийствах своих былых гонителей, пожалуй, даже они были потрясены жестокостью Лициция. Покончив с возможными претендентами на престол, Лициний, запретивший гонения на христиан исключительно из политических соображений, взял всю полноту власти над востоком империи в свои руки и поселился с молодой женой в новой столице Никомедии, откуда и правил государством. Однако тогда как Лициний, присоединившись к Миланскому эдикту, ограничился лишь провозглашением веротерпимости и сам к христианству остался равнодушен, проживавший в Трире Константин только приступал к главным преобразованиям.

Что касается публичной сферы жизни, то Константин продолжал следовать проторенной дорогой, никому не отдавая предпочтения: он отказывался принимать участие в языческих жертвоприношениях и при этом, как и все императоры до него, начиная с Августа, продолжал занимать пост верховного жреца (pontifex maximus). Константин не торопился наносить на монеты христианские символы, и они по-прежнему на протяжении еще долгих лет носили на себе имя монотеистического языческого божества Непобедимого Солнца. До нас дошла речь Константина, произнесенная в Трире в 313 г. Она является шедевром изворотливости. С одной стороны, Константин указывает на свою близость к высшим силам, но, с другой стороны, не отдает предпочтения ни одной из религий. Несмотря на то что Константин продолжал лавировать подобным образом, реальность была неумолима. Император понял, что может объединить империю. И вот теперь он стал использовать в управлении государством новый подход.

О первом шаге Константина нам сообщает эдикт 313 г., согласно которому христиане освобождались от ряда общественных обязанностей, как-то: от службы присяжными, наблюдения за сбором налогов, организации строительных проектов, игр и празднеств. Обычно подобные льготы предоставлялись только тем, кто и так служил государству, например врачам или учителям. И вот теперь Константин объявил, что христиане не менее достойны подобной чести. «Чем больше у них будет времени возносить молитвы христианскому Богу, — пояснил Константин, — тем больше от этого будет пользы обществу».[81] Таким образом, эдикт доходчиво давал понять, что христианство необходимо для процветания империи. Кроме того, император ввел жалованье духовенству, а также сделал христиан привилегированным сословием, освободив их от налогов. Помимо всего прочего епископы стали играть важную роль не только при дворе, но и во всем государстве: христиане получили законное право потребовать, чтобы их гражданский иск рассматривался не местным судьей, а епископом. Однако все эти беспрецедентные изменения не ограничились раздачей чинов и жалованием привилегий.

Константин щедро отпускал из казны деньги на строительство, расширение и украшение церквей. Результат его щедрости до сих пор украшает Рим, где Константин оплатил возведение не менее пяти-шести церквей. Величайшей из них стала базилика Святого Иоанна Латеранского. Несмотря на то что собор, стоящий сейчас на ее месте, относится к более позднему периоду, первоначальные размеры здания нам хорошо известны. Оно было не менее 100 метров в длину и 54 метров в высоту. Проекты этой и других церквей также дышали новизной. Хотя слово «базилика» в наши дни подразумевает храм, во времена Константина оно означало здание гражданского назначения — суда, рынка или же места общественных собраний. Итак, во времена Константина основной архитектурный принцип базилики — наличие большого зала — в ходе строительства крупнейшего христианского храма Рима стал первостепенным. В дальнейшем все христианские церкви строились по образцу именно этого храма.

Обычно церкви в Риме возводились за пределами городских стен, в местах поклонения апостолам и мученикам. Базилика Святого Иоанна Латеранского, построенная в самом центре Рима, стала исключением, поскольку она была сооружена на участке земли, примыкавшем к старому императорскому дворцу, который Константин преподнес епископу Рима (а именно Папе). Базилика Святого Петра, еще один собор, построенный на деньги, выделенные Константином, была местом отправления одного из раннехристианских культов. На склоне Ватиканского холма — центральном месте поклонения почитателей апостола Петра — была разбита огромная терраса. Когда под нее расчищали землю, рабочие обнаружили древние языческое и христианское захоронения, на месте которых и воздвигли огромную базилику Святого Петра. Сейчас там, где некогда высился храм эпохи Константина, стоит собор Святого Петра, возведенный в XVI в., однако из него до сих пор можно спуститься к тем древним погребениям.

Новые церкви отличались от языческих храмов не только внешне, они вдобавок играли несколько иную роль. Языческие храмы были просто обителями того или иного божества, а церкви, в отличие от них, не только домами Божьими, но и местами сбора христиан. Там по воскресеньям, которые впоследствии Константин сделал священными днями (321 г.), можно было встретить даже римских легионеров, которым император разрешал оставлять расположение частей, чтобы ходить в церковь. Рабам была также предоставлена удивительная привилегия — когда они находились в стенах храма, к ним должны были относиться как к свободным. Появление величественных соборов произвело в умах людей переворот: они поняли, что власть придает новой религии огромное значение и считает христиан привилегированным классом.

Здесь необходимо упомянуть об одном событии, которое лучше всего демонстрирует, сколь огромное значение Константин придавал христианству, видя в нем средство, цементирующее его государство и новую империю Лициния. В 313 г. до императора дошли известия о том, что Христианскую церковь в Северной Африке терзают сомнения в том, кто более заслуживает места нового епископа провинции — Цецилиан или Донат. Спор начался из-за того, что немало христиан считало Цецилиана недостойным сана епископа. Недовольные указывали на то, что Цецилиан опорочил себя во время диоклетиановых гонений на христиан тем, что отдал римским властям священные книги. В результате в епископы был посвящен соперник Цецилиана — Донат. Предшественники Константина сочли бы подобный спор мелкими дрязгами в далекой провинции, не имеющими решительно никакой важности. Однако новый император смотрел на все это иначе.

Намек, содержавшийся в послании, был более чем прозрачен: тогда как в прошлом императоры рассматривали петиции и разрешали споры по представлениям из провинций, авторитет Константина как правителя Римской империи в значительной степени определялся его способностью улаживать внутрицерковные распри. Разлад в рядах христиан угрожал единству империи, чего новая власть никак не могла допустить. Еще в эпоху диоклетиановых гонений Константин ясно осознал, что, если он сделает ставку исключительно на христианского Бога, полностью отвернувшись от других божеств, ему никогда не удастся объединить империю. И если он сейчас сорвет маску и открыто присоединится к христианам, подобный шаг, при наличии раздоров внутри самой христианской общины, не принесет ему никаких политических дивидендов. Распри не утихали всю зиму 315–316 гг., и тогда Константин написал письмо ее виновникам, пригрозив приехать лично. В этом случае спорщикам не поздоровилось бы. Впрочем, к этому моменту у Константина появились куда более важные дела.

Лето 315 г. было отмечено грандиозными празднествами в Риме. Властитель западной империи оставил резиденцию в Трире и в сопровождении семьи, епископов и придворных чиновников вернулся в город, который освободил три года назад. В ознаменование столь радостного события было устроено множество игр. Официально празднества были приурочены к «деценалии» Константина, т.е. к десятилетнему юбилею его пребывания на императорском троне. Окинув взглядом минувшее десятилетие, можно с уверенностью утверждать, что у Константина имелись все основания для торжества. Он провел несколько успешных кампаний против германских племен, и теперь граница империи вдоль Рейна была в безопасности. Он восстановил стабильность и мир в государстве, которое, казалось, вот-вот было готово распасться на части, и теперь оно вновь процветало. Сенат опять вернулся к делам и теперь, как и прежде, принимал живейшее участие в управлении государством. Вне всякого сомнения, Константин учитывал опасения сенаторов о том, что они, а значит и Рим, утратили былое значение, и поэтому увеличил их число. Теперь, чтобы стать сенатором, было необязательно проживать в Риме и присутствовать на слушаниях. Таким образом, Сенат стал включать в себя представителей со всех концов империи.

У представителей новой элиты, христианской, тоже имелся повод для праздника. Они теперь могли похвастаться привилегированным положением и влиянием, которое оказывали на императора, находясь при его дворе. Сам же Константин в разговорах и ученых беседах с Лактанцием и епископом Осием узнавал все новые и новые вещи о явившем ему милость Всевышнем. Это тоже не могло не радовать христиан. В искренности веры императора, по крайней мере внешней, можно было не сомневаться. О степени влияния христиан на Константина свидетельствуют специально отчеканенные памятные медали, увидевшие свет в том же 315 г. Эти медали с изображением Константина и монограммы Иисуса Христа (ХР) были торжественно вручены выдающимся чиновникам и придворным. Однако следует отметить, что священнослужители, верующие и сторонники исконно римских верований отнюдь не чувствовали себя незаслуженно забытыми. Благодаря новой политике религиозной терпимости культы языческих богов также переживали период бурного расцвета. Поэтому можно сказать, что на празднестве чествовались мудрость и осмотрительность императора.

Триумфальная арка Константина и по сей день украшает римский Форум. Этот памятник архитектуры знаменует собой переход от классического стиля к стилю, получившему название «поздняя античность». Скульптурные композиции, украшающие триумфальную арку, рассказывают нам об освобождении Константином Италии: одна из сцен повествует о разгроме Максенция, на другой изображены тонущие солдаты деспота и тирана, а на третьей — торжественный въезд Константина в Рим. Однако на всей арке нет ни одного христианского символа. Наблюдается как раз обратное. Некоторые из скульптур датируются эпохой Адриана. Как установили ученые, данные скульптуры, некогда изображавшие Адриана то на охоте, то приносящего жертвы римским богам, приняли образы Константина и Лициния. На триумфальной арке в последний раз встречается изображение римского императора, совершающего языческий обряд. Несмотря на все привилегии, дарованные христианам, властитель западной части Римской империи все еще не мог целиком и полностью открыто перейти на их сторону.

Константин стремился к объединению империи, и вот теперь он нашел средство, которое позволило бы ему достичь цели. Однако пока он решил умерить пыл, великолепно понимая, что открытая поддержка христианства сделает его уязвимым с политической точки зрения. Он все еще мог подвергнуться нападкам со стороны сторонников языческих культов среди сенаторов, наместников и высшего чиновничества, которые могли его обвинить в гонениях на почитателей исконно римских верований. Константин понимал, что открытая поддержка христианства не только оскорбит приверженцев прежних, языческих культов, — подобная политика может также натолкнуть их на мысль о том, что в новой империи они станут занимать более низкое положение. Это недовольство, учитывая тот факт, что большинство населения Римской империи оставалось языческим, в свою очередь стало бы плодородной почвой для разжигателей бунтов и волнений. Однако больше всего Константин опасался не сенаторов-язычников, а императора.

В тот же самый год, когда в Риме состоялись торжества (июль 315 г.), супруга Лициния Констанция родила сына. Год спустя, 7 августа 316 г., жена Константина, Фауста, также подарила мужу наследника. Рождение детей вполне могло служить поводом для ликования, поскольку теперь у их отцов появились наследники, которым можно было на законных основаниях передать власть. Однако вместе с их рождением Константин и Лициний все чаще и чаще стали задумываться над вопросом, который мучил их уже давно, — кому же на самом деле принадлежит империя. После заключения союза все более напрашивался ответ — Константину.

Сложно сказать, чем руководствовался Константин, когда принял решение о религиозных реформах и покровительстве христианству — может, дело было в искренней вере, а может, в тонком расчете. В любом случае его преобразования не только позволили объединить империю, но и вдохнуть в нее новую жизнь. Главное, они помогли Константину расположить к себе людей во владениях Лициния, где проживало большинство христиан Римской империи. Триумфальная арка с изображениями Константина и Лициния символизирует дружбу императоров. Власть, которую они мирно делили друг с другом, изображение их профилей на монетах того времени — все это предназначалось для того, чтобы не нарушить впечатления о безоблачности их отношений. Однако принципы, которые, по мнению Константина, должны были лечь в основу государства, никак не соответствовали столь прекрасному внешнему фасаду. Наличие одного Бога и одной империи, по логике, подразумевало одного императора.

Вскоре Лициний и Константин показали друг другу свое истинное лицо. Маски были сорваны, и два императора стали врагами, развязав новую войну. Это была война между сторонниками Константина и новой религии, покровителем которой он стал, и приверженцами исконно римских традиций. Так, по крайней мере, заявляли о себе те, кто встал под знамена Константина и Лициния. Несмотря на все слова противников, заявлявших, что они сражаются за святое дело, подлинная цель конфликта была проста и неоригинальна — захват власти над всей Римской империей.

Нам представляется довольно сложным перечислить все причины, превратившие императоров-союзников в злейших врагов. Вне всякого сомнения, у Лициния были все основания чувствовать обиду и даже ревность. Константин владел той частью империи, которая, как полагал Лициний, по праву принадлежит ему. Дело осложнялось еще и тем, что правителю восточной части империи было достаточно окинуть свои владения взглядом, дабы убедиться, что Константин пользуется у его подданных куда большей популярностью, нежели он сам. Христиане на востоке Римской империи молились на Константина в надежде, что настанет день, и привилегии, дарованные их братьям по вере на западе, будут пожалованы и им. Поскольку христиане были готовы принять смерть за свою веру, готовность умереть за Константина была не меньшей. Они прекрасно понимали, что Лициний не был ни их спасителем, ни воплощением их надежд. Не исключено, что Константин изначально планировал выставить Лициния в невыгодном свете: сперва его руками восстановить мир на востоке, а потом с помощью христиан ослабить его положение. Кроме того, Лициний завидовал популярности Константина, и у него была еще одна серьезная причина не любить правителя западной части империи. Именно она в конечном счет и подтолкнула Лициния к войне.

Больше всего Лициния выводили из себя меры, предпринятые Константином, чтобы помешать новорожденному сыну Лициния унаследовать власть. В 315 г. Константин отдал свою сводную сестру Анастасию в жены прославленному сенатору Бассиану, после чего отправил Лицинию посланника с предложением сделать Бассиана цезарем западной части империи. Лициний оскорбился. Весьма вероятно, ему стало очевидно, что теперь Константину осталось только назначить своего сына Криспа цезарем восточной части государства, после чего вся Римская империя досталась бы его наследникам. Возможно, именно в связи с этим Лициний решил разорвать дружеские отношения с Константином. Сделал это Лициний самым решительным образом — он начал замышлять убийство.

Для воплощения плана в жизнь Лицинию срочно требовались и союзники, и повод. К счастью, и то и другое оказалось под рукой. Смещение властителя западной части Римской империи можно было оправдать тем, что Константин нарушил Миланский эдикт и возвысил христиан над язычниками. Если бы этот предлог показался недостаточным, то можно было припомнить вторжение Константина во владения Лициния, которое произошло, по свидетельству историка-язычника, осенью 315 г.[83] Что же касается осуществления самого плана по устранению Константина, Лицинию было достаточно вспомнить о существовании римского Сената.

К 316 г. ряд сенаторов-язычников, несмотря на все блага, обещанные им Константином, буквально кипели от ярости. Он и крайне неодобрительно относились к трате государственных денег на строительство христианских церквей. Сенаторам казалось, что влияние на императора могут оказать только епископы, и только их Константин жалует приглашениями на свои пиры. Какой толк трудиться, сетовали сенаторы, если теперь можно сделать карьеру, только будучи христианином.

Лициний знал, что пора действовать. В Никомедии он обратился к придворному по имени Сенецио, приказав найти в Риме заговорщиков, которые согласились бы с ним сотрудничать. Убийца, в идеале, должен был быть высокопоставленным лицом, входить в ближайшее окружение императора и находиться вне подозрений. Сенецио тут же предложил отличный вариант: убийцей мог стать его брат и зять Константина — сенатор Бассиан. Реализуя план, Лициний не учел одну деталь. Легко представить, что, найдя себе союзника при дворе Константина, Лициний позабыл, что у властителя западной части Римской империи тоже имеется преданная союзница на востоке. Можно предположить, что именно она предупредила Константина об опасности.

Возможно, до Констанции дошли слухи, которые ползли по коридорам императорского дворца в Никомедии, или, не исключено, она стала случайной свидетельницей разговора между Лицинием и Сенецио. Вероятно, Констанция написала брату письмо фазу же, как только узнала, что на него готовится покушение, и передала послание через верных ей христиан. На этот счет мы можем строить догадки, однако одно нам известно точно. Когда Бассиан попытался воплотить план в жизнь, его тотчас же, к немалому удивлению сенатора, схватили. Именно он, а не Константин, которому покровительствовал Всевышний, в конечном счете и принял смерть. Когда Лициний узнал, что покушение на властителя западной части империи сорвалось, он приказал разбить статуи и бюсты Константина во всей Никомедии. Итак, война была объявлена.

Первые столкновения между армиями враждующих сторон произошли в 316 г. на Балканах у Цибала и Сердики. Несмотря на то что в обеих битвах Константин одержал верх, ему не удалось полностью разгромить основные силы противника. В результате военных действий императоры заключили новый договор. Греция и Балканы отходили к Константину, а у Лициния оставались Фракия, Малая Азия и восточная часть Римской империи. Также было принято решение по непростому вопросу о наследовании власти: 1 марта 317 г. Константин, находившийся в своей новой резиденции Сердика (совр. София, Болгария), объявил цезарями своих обоих сыновей (Флавия Юлия Криспа и еще одного — от Фаусты), а также сына Лициния и Констанции, т. е., иными словами, все они в будущем должны были стать императорами. Лициний и Константин также договорились на протяжении 317 г. делить власть консула, а потом ежегодно, каждый в своей части империи, чередоваться на посту консула со своими сыновьями. На бумаге между двумя императорами снова воцарились дружба и согласие, однако на деле установившийся мир был шатким и сразу же дал трещины. Договор не устранил имевшихся противоречий и лишь отсрочил продолжение войны.

В период с 317 по 321 г. Лициний продолжал следовать политике религиозной терпимости. Возможно, этому способствовали Констанция и епископ Никомедии, находившийся при его дворе. Однако Лициний терпеть не мог роль «освободителя» востока и единовременно спасителя христиан, которую ему приходилось играть. Теперь уже никто не сомневался в том, что Лициний объявил о следовании религиозной терпимости в силу краткосрочной политической необходимости, а не потому, что сам уверовал в Бога. Константин на западе, в отличие от него, все меньше и меньше скрывал свои религиозные взгляды. Он любил засиживаться допоздна, сочиняя пышные речи, которые затем произ носил перед придворными, читая ниспосланные ему свыше проповеди о том, какой на самом деле предстоит стать империи. В ходе выступлений великолепно проявлялся артистический талант Константина. Каждый раз, когда император упоминал о Божьем суде, его лицо делалось суровым, он делал голос тише и указывал пальцем вверх. Некоторые придворные, слушая его, склоняли головы, «будто бы слова императора секли их словно плети».[84] Другие же громко хлопали, но на самом деле не понимали, отчего император обращается к ним с таким пылом, и пропускали его проповеди мимо ушей.

Несмотря на то что император то и дело поминал слово «трепет», который следует испытывать перед Богом, он и сам мог проявить суровость и даже жестокость. В 317 г. в Африке все еще продолжали спорить о епископате. У Константина лопнуло терпение, и он вмешался. В результате кое-кого из возмутителей спокойствия отправили в ссылку, а кое-кого даже казнили. Несколько лет спустя был закрыт ряд языческих храмов — первая примета того, что эпоха многообразия религиозных культов уходит в небытие. На смену ему приходила новая вера, которой предстояло объединить людей.

Благодаря пожертвованиям, жесткой позиции епископов, раздаче зерна и одежды беднякам, сиротам, нуждающимся вдовам и разведенным, церкви быстро набирали силу, становясь в провинциях западной части империи организующими центрами. Около 321 г. судебные полномочия епископов расширили, а кроме того, было узаконено завещание собственности в пользу церкви. Таким образом, церквям в провинциях становилось легче привлекать на свою сторону знать. Представители высших классов по всей империи начали стремительно богатеть, у них появилась уверенность в собственных силах. Благодаря раскопкам мы знаем, что именно в это время монограмма Иисуса Христа (ХР) стала появляться на предметах, принадлежавших богачам, а в западной империи началось бурное строительство новых роскошных вилл. Обращение в христианство имело несомненные плюсы, а следование христианским заповедям являлось проявлением патриотизма. Именно христианство обеспечивало благополучие империи, которой, как полагалось, суждено было процветать, покуда Константин находился под защитой и покровительством Всевышнего.

Константин открыто заявил о своей позиции в речи, содержание которой чудом дошло до нас и которую он произнес перед христианами в Страстную пятницу где-то между 321 и 324 гг. Император заявил, что своим успехом обязан Богу, и, чтобы отблагодарить Всевышнего за покровительство и защиту, он должен убедить своих подданных в необходимости молиться Богу, протянуть руку помощи обиженным и гонимым и обратить в христианскую веру язычников и нечестивцев. Подобное заявление не могло не иметь серьезных политических последствий. Лициний оказался загнанным в угол, и его положение день ото дня ухудшалось. Вскоре он преподнес Константину подарок, которого властитель западной части Римской империи так долго ждал и которого требовала его вера, — повод, давший ему право возобновить войну.

Обретавшийся в Никомедии властитель восточной части империи становился все более и более подозрительным. Быть может, чиновники в его собственном дворе — на самом деле соглядатаи Константина? Лициний допросил чиновников, но доказательств их вины не нашел. Согласно свидетельству историков, для одного из придворных он устроил особую проверку на верность. Лициний попросил чиновника по имени Аксентий пройтись с ним в сад, где возле фонтана стояла статуя Диониса, обвитая пышной виноградной лозой. Император приказал Аксентию срезать лучшую гроздь винограда и, когда это было исполнено, велел чиновнику совершить подношение в честь Диониса. Аксентий отказался, и тогда император поставил его перед выбором: либо он немедленно возложит виноград к ногам статуи, либо пусть убирается прочь. Аксентий, который впоследствии стал епископом в городе Мопсуестия (в совр. Турции), предпочел оставить двор. Подобная проверка стала первой из многих, которые вскоре провел Лициний, ну а потом страх заставил его принять более крутые меры.

В 323 г. Лициний поставил всех чиновников перед выбором: они должны были либо совершить жертвоприношения римским богам, либо уйти в отставку. Точно такая же альтернатива была предложена военным. По совету недовольных из числа чиновников-язычников Лициний не ограничился этими мерами, и 24 декабря того же года до Константина дошли вести, что Лициний на празднованиях, приуроченных к пятнадцатилетию его правления, заставлял епископов совершать жертвоприношения. Всех отказавшихся ждало суровое наказание. Собрания и советы епископов были запрещены. Лициний не желал, чтобы ведущие представители христианской церкви объединялись, и не хотел их видеть в своем окружении, поэтому он издал эдикт о том, что епископам следует оставаться в своих городах и приходах. Теперь собрания христиан и богослужения разрешалось проводить только под открытым небом, а все налоговые льготы для христиан были отменены. Лициний не пошел еще дальше скорее всего только благодаря влиянию своей жены, которую очень любил, однако у чиновников в его администрации не было столь сильного сдерживающего фактора. Короче говоря, Лициний силой политики попустительства инициировал на востоке Римской империи новую кампанию по преследованию христиан. Наместникам провинций разрешалось без всяких опасений наказывать провинившихся христиан, закрывать и сносить церкви и даже убивать ведущих представителей христианской церкви, как это случилось с епископами провинции Вифиния-Понт. По свидетельству Евсевия, их тела были изрублены на куски и брошены в море на корм рыбам.[85]

Лактанций, советник Константина и наставник его сына, не уставал уговаривать правителя западной части империи встать на защиту справедливости. Когда Константин, весьма вероятно специально провоцируя Лициния, захватил его владения во Фракии под предлогом отражения нападения готов, обе стороны тут же ухватились за возможность продолжить прерванную войну. Помимо имевшегося повода к войне у Константина было еще немало оснований выступить против зятя и бывшего союзника. Властителю западной империи предстояло сражаться против деспота и тирана во имя спасения и освобождения гонимых и угнетенных.

Итак, все было готово для фактически последнего масштабного противостояния в истории Рима. Константин и Лициний быстро собрали войска. Численность армий поражала — каждая из враждующих сторон имела под своим началом более 100 000 человек пехоты и 10 000 конницы. Даже учитывая склонность античных историков к преувеличению, можно с уверенностью утверждать, что силы были стянуты немалые. Войско Лициния состояло из египтян, финикийцев, выходцев из Карий и Вифинии, греков из Малой Азии, африканцев. Константин, под властью которого находилась большая часть Римской империи, в основном полагался на вспомогательные части, нежели на римские легионы регулярного состава. Евсевий с удовольствием сравнивает армии противников: солдаты Константина, естественно, предстают воинами Божьими, а легионеры Лициния — болванами и шутами, почитателями традиционных божеств и восточных мистических культов колдунов, волшебников, пророков и предсказателей.

Прежде чем армии сошлись лицом к лицу, Лициний обратился к жрецам с просьбой погадать об исходе войны. Авгуры в поисках знамений провели гадание по полету птиц и вынесли вердикт, пообещав Лицинию, что он одержит победу. Дело на этом не кончилось. Лициний, взяв с собой самых преданных военачальников, повел их в чащу, в глубине которой находилась священная роща. Из-за ветвей деревьев и покрытых мхом скал, по которым бежали ручьи, на воинов взирали статуи языческих богов. Были совершены приличествующие обстоятельствам жертвоприношения, после которых Лициний обратился к военачальникам с речью. Эта речь весьма соответствует образу императора-язычника, который рисуют нам историки-христиане, приводя причины начавшейся войны:

3 июля 324 г. состоялась первая битва при Адрианополе во Фракии (совр. Эдирне), в результате которой надежды Лициния на успех и скорую победу развеялись как дым.

Армии заняли исходные позиции на противоположных берегах реки Гебр. Каждый раз, когда на глаза воинам Лициния попадался штандарт Константина с монограммой Христа, тишину разрывали улюлюканье и оскорбления. Однако в ходе этого странного стояния на реке Константину удалось захватить инициативу в свои руки. У него получилось обвести противника вокруг пальца, совершив обманный маневр: Константин сделал вид, что собирается строить через реку мост. Для вящей убедительности он даже отправил часть солдат в горы за лесом. Одновременно с этим Константин тайно искал брод. Когда его конница пересекла реку, она захватила войско Лициния врасплох. Легионеры Ли-циния пришли в смятение и бросились бежать. Конница кинулась в погоню и многих изрубила. Войско противника было рассеяно, немало воинов сдалось в плен, однако Лицинию удалось спастись.

Лициний и остатки его армии проследовали быстрым маршем к побережью, где сели на корабли и попытались пересечь Босфор, желая оказаться в безопасности. Константин, однако, предусмотрел такое развитие событий. Он приказал своему старшему сыну Криспу отправиться в погоню, и семнадцатилетний подросток, получивший под свое начало флот из двухсот кораблей, бросился исполнять волю отца. Лициний, в свою очередь, приказал командующему флотом остановить преследователей. Эскадры враждующих сторон встретились в узком проливе Геллеспонт. Крисп принял волевое решение оставить основную часть флота и атаковать противника восемью самыми быстрыми кораблями. Маневр оказался гениальным. Крисп нанес удар быстро и точно. В отличие от передовой группы Криспа, флот Лициния сгрудился в узком тесном проливе, где у него не было пространства для маневра. Над поверхностью моря, покрытого лесом парусов, воцарился хаос грохочущих, сталкивающихся весел. Криспу удалось потопить несколько судов противника, но потом опустилась ночь, положив конец битве. На следующий день подул сильный южный ветер, который завершил начатое сыном Константина: флот Лициния разбило о скалы. Таким образом, властитель Западной Римской империи одержал еще одну блистательную победу — теперь на море. Несмотря на это, Лицинию потребовалось всего лишь несколько недель, чтобы перегруппировать свои силы и собрать в Азии еще одну армию. Враги вновь встретились у Хрисополя. У Лициния еще было достаточно сил, чтобы продолжить борьбу.

Решающее сражение между Лицинием и Константином состоялось 18 сентября 324 г. Противники стянули огромные по численности армии к равнине, расположенной между Хрисополем (совр. пригород Стамбула) и Халкидоном. Армию Константина можно было сразу узнать по величественному штандарту. С перекладины свисал усыпанный драгоценными камнями стяг, на котором золотым шитьем была выткана монограмма Христа (ХР). Император понимал, сколь важен этот символ. Штандарт охраняли специально отобранные для этого воины, отличившиеся силой и отвагой, проявленными в бою. И вот теперь штандарт с гордостью вздымался над рядами солдат, которые ждали приказа броситься в атаку. Константин не торопился ринуться в бой. Возможно, он, как всегда перед битвой, находился в своем шатре и молился Богу, ожидая, что ему будет ниспослан знак. Когда же Константину казалось, что Господь изъявил ему свою волю, то он, как свидетельствует историк, «выбегал из шатра, поднимал войска и приказывал готовиться к скорой схватке».[87]

Первой в наступление двинулась армия Лициния. Быть может, на этот раз, увидев эмблему противника с монограммой Христа, солдаты Лициния смолчали и лишь мрачно взирали на штандарт врага. По свидетельству Евсевия, Лициний приказал своим воинам не приближаться к штандарту и даже не смотреть на него. Когда войско Константина подступило к врагу и многие из его легионеров пали под градом дротиков, то все солдаты, охранявшие штандарт, «чудесным образом», по словам Евсевия, остались живы. Возможно, именно это придало воинам Константина новые силы, и уверенность в неизбежной победе распространилась по рядам легионеров со скоростью лесного пожара. Когда армии наконец схлестнулись, легионеры Константина сражались с большим бесстрашием и мужеством, нежели солдаты противника.

Воины Константина бились столь отчаянно, что легионеры Лициния дрогнули и пали духом. Сражение при Хрисополе превратилось в кровавое избиение. По свидетельству историков, погибло более 100 000 солдат Лициния. Константин и христианство одержали решающую победу. Однако кое-кому посчастливилось избежать смерти во время кровавой резни. Лицинию удалось бежать в сопровождении остатков конницы. Пока Константин обозревал поле битвы, в ходе которой его противнику было нанесено сокрушительное поражение, измотанный, сломленный Лициний скакал в Никомедию, где находились его жена и девятилетний сын. Константин бросился в погоню и осадил город.

Возможно, Лициний хотел спасти себя от позорного плена традиционным способом — покончив жизнь самоубийством, однако, увидев своих родных в никомедийском дворце, он передумал. В одном из источников сообщается, что в ту ночь, когда Лициний вернулся домой, Констанция убедила его, что вместо самоубийства ему лучше сдаться на милость победителя. Как только ей удалось пробудить в супруге волю к жизни, Констанция ускользнула из дворца и направилась в лагерь к брату.

Константин увидел сестру в первый раз за десять лет. Перед ним была женщина, которую он восемнадцатилетней девушкой выдал замуж за своего врага, перед ним была супруга человека, которого Константин раз за разом пытался уничтожить, чтобы стать единовластным правителем Римской империи. И вот теперь она стояла среди измотанных, заляпанных грязью и кровью солдат и пленников, которых ждало «суровое наказание по закону войны». На казни заставили присутствовать главнокомандующего армией Лициния, а захваченных солдат принуждали покаяться и признать Бога, которому молился Константин, истинным и единственным. Должно быть, брату и сестре было непросто посмотреть друг другу в глаза в столь мрачной и гнетущей обстановке. Констанция собрала волю в кулак и взмолилась о пощаде. Помянув христианское милосердие, она попросила сохранить Лицинию жизнь. Константин согласился.

На следующий день была назначена торжественная церемония. Константин, одетый в роскошную тогу и ставший теперь единовластным правителем Римской империи, восседал на помосте, возведенном прямо в лагере неподалеку от городских стен. Его окружали епископы и придворные чиновники. Возможно, среди них были Лактанций и Осий, торжествовавшие победу христианства. Лици-ний медленным шагом прошел вдоль рядов вражеских солдат, выстроившихся от дворца до лагеря победителей. Не исключено, Констанции и ее сыну пришлось разделить его позор. Подойдя к помосту, на котором восседал Константин, Лициний в знак покорности опустился на колени. С собой он принес пурпурную тогу императора, которую теперь, склонив голову, поднес своему заклятому врагу. Вероятно, Константин, желая добавить соли на раны недруга, заставил его принять христианство. Мы точно знаем об одном унижении, которое пришлось пережить Лицинию: он признал Константина «господином и повелителем» и «попросил прощения за дела минувших дней».[88] После этого на основании официального решения Лициний с семьей был выслан в Фессалоники, где им и предстояло в мире доживать свои дни.

Однако легко представить, что, несмотря на всю пышность и помпезность церемонии и вежливые аплодисменты, оба недруга понимали: на самом деле ничего не изменилось. Через год после того, как Лициний сдался на милость победителя, его вместе с семьей отыскал в Греции отряд солдат, посланных императором. Как только Лициний увидел приближающихся легионеров, он сразу же понял, что Константин решил изменить своему слову — император не мог оставить врагам и их наследникам жизнь. Он никогда никого не прощал. Легионеры отвели Лициния с сыном в сторону и удавили.

Констанция пережила мужа и сына. Император пожаловал ей титул «Самой благородной из жен», и она продолжала играть важную роль при дворе брата. Весьма вероятно, жизнь ее была несладкой и преисполнена взаимных попреков и обвинений. Она умерла в 330 г., возможно не успев дожить до тридцати пяти лет. Однако следует отметить, что Констанция была не единственной из родственников Константина, пострадавших от его властолюбия.

В 326 г. Константин приказал умертвить старшего сына Криспа, которому он пожаловал титул цезаря, и свою супругу Фаусту, женщину, родившую ему трех сыновей. Причины, подтолкнувшие императора к подобному решению, покрыты завесой тайны. Среди придворных ходили слухи, что у Криспа был роман с приемной матерью. По версии другой сплетни, Фауста влюбилась в Криспа, но он ее отверг. Так или иначе, Константин не собирался закрывать глаза на столь аморальное поведение, представлявшееся абсолютно неподобающим императорской семье, исповедующей христианство. Блестящая карьера Криспа оказалась короткой и закончилась казнью. Согласно официальной версии хронистов Фауста задохнулась в слишком жарко натопленной бане.

Желание Константина всегда добиваться поставленной цели при полном отсутствии сантиментов нашло свое отражение в религиозной политике поздних лет его правления. После победы над Лицинием император издал несколько эдиктов. Христиане восточной части империи, пострадавшие от гонений, должны были быть выпущены из тюрем и получить назад конфискованную собственность. Им предоставлялись точно такие же привилегии, как и христианам запада. Епископы поощрялись в стремлениях отстраивать разрушенные церкви и возводить новые. Однако поздние указы сильно отличались от Миланского эдикта наставительным тоном. В посланиях, которые сопровождали каждый указ, Константин хоть и не заставлял своих поданных отречься от язычества и принять христианство, однако настоятельным образом их к тому побуждал. Император отмечал, что христианский Бог гораздо выше всех других богов. Именно Всевышний покарал деспотов и тиранов. Константин был всего лишь Его орудием. Подтекст посланий весьма очевиден — теперь власти Римской империи открыто оказывали христианам покровительство. А как же язычество?

Указы Константина были недвусмысленно направлены против язычества: император закрыл некоторые храмы, запретил совершать жертвоприношения и спрашивать совета оракулов. Особенно эти запреты касались наместников провинций и префектов. Однако картина, которую рисует Евсевий, обманчива и может ввести нас в заблуждение. Вне всякого сомнения, Константин желал искоренить предрассудки, запретив обращаться частным образом к предсказателям, наводить порчу, а также использовать колдовство, укрепляющее силы для любовных утех. Однако поклонение традиционным богам было совсем другим делом. Подобная форма язычества исчезла еще очень нескоро, поскольку эпоха массового обращения в христианство пока не наступила.

Императорский указ о запрете языческих жертвоприношений было невозможно претворить в жизнь. Приношения продолжались в Италии, а в Греции Константину даже пришлось пойти на попятную, и он дозволил отправление культа известного под названием Елисейские мистерии. Позднее Константин также разрешил строительство нового языческого храма в Италии, посвященного императорской семье. Император гарантировал неприкосновенность языческих храмов в Риме, и на протяжении IV и V вв. в обязанности римского префекта входили ремонт и поддержание в должном состоянии языческих храмов, статуй божеств и центров традиционных религиозных культов римлян. Несмотря на это, императоры, пришедшие на смену Константину, действовали куда более жестко в искоренении язычества. Римское многобожие уходило в небытие.

Возможно, именно церковь способствовала объединению христианской империи Константина. Однако общую благостную картину портили доктринальные разногласия. Когда Константин «освободил» восточную часть империи от Лициния, то обнаружил, что тамошняя христианская церковь еще более разобщена, чем в Африке. Здесь, однако, главный спор шел не о законности рукоположения в епископы того или иного священника, а о связи между Богом и Иисусом Христом: равен ли Иисус Богу-Отцу, или же Бог-Отец являет собой более высокую сущность? Священник по имени Арий утверждал, что Бог-Отец вечен и неразделим, а Бог-Сын пришел в мир позднее и стал орудием, посредством которого Бог-Отец спас людей. Несмотря на совершенную природу, Иисус Христос, следовательно, не был вечен и, таким образом, не мог именоваться Богом. В философский диспут вмешался Константин.

В 325 г. Константин созвал первый всеобщий совет представителей церкви, на котором присутствовал лично. Эта встреча получила название Первого Вселенского собора, или Никейского собора. Собор был беспрецедентным событием, его масштаб поражал. На встречу со всех концов Римской империи впервые съехались свыше трехсот епископов, чтобы подробно обсудить доктринальные вопросы, истинность которых Арий поставил под сомнение. В первый день собора в огромный зал, где собрались епископы, неспешной походкой с достоинством вошел Константин, одетый в красную, шитую золотом тогу, украшенную драгоценными камнями. В зале повисла тишина. Перед рядами епископов в центре поставили небольшое позолоченное кресло. Восторг, преисполнивший епископов от осознания того, что собрание почтил присутствием сам император, стал еще сильнее, когда Константин отказался сесть, пока в кресла не опустятся епископы. В результате Константин сел, только когда ему дали знак. После этого началось собрание. Император не только следил за его ходом, но и принимал в нем самое активное участие.

Согласно свидетельствам, именно он четко сформулировал доктрину, положившую конец спорам, заявив, что Бог-Сын и Бог-Отец представляют собой единую сущность. Подобная доктрина подразумевала, что Арий заблуждается. Несмотря на это вмешательство, Константин, прославленный полководец, положивший конец гражданской войне, не был склонен досконально разбираться в запутанных доктринальных спорах. Он всего-навсего желал погасить пламя противоречий и положить конец спорам. Упрашивая, запугивая и лавируя между римлянами и греками в попытках урезонить непокорных епископов, Константин уговорил большинство поставить свои подписи под предложенной им формулировкой доктрины, которая, как он полагал, положит конец спорам. Ария и двух его сторонников так и не удалось убедить, и в результате все трое были отправлены в изгнание. Если не брать в расчет нескольких раскольников, можно утверждать, что восторжествовало единство взглядов. Это стало великой победой. Так, по крайней мере, тогда казалось.

Вне всякого сомнения, имел место фантастический успех Впервые император Рима, самый могущественный человек на земле, воспользовавшись своей властью, принял участие в выработке доктрины христианской церкви. По многим вопросам Константину удалось добиться согласия большинства епископов, впервые собравшихся вместе. Несмотря на все знаки уважения, которые выказал им Константин, епископы были вынуждены подчиниться его власти, а решения, принятые на соборе, касались всех христиан. Изгнав Ария и его последователей, Константин продемонстрировал, что проблема «еретиков» перестала быть заботой епископов, и теперь отступников будут карать по законам, установленным императором. Императорская власть и религия стали единым целым.

На самом деле собору не удалось положить конец всем распрям. Евсевий, рассказывая о Никейском соборе, упомянул только о самых основных разногласиях. Впоследствии Арий вернулся из изгнания и продолжал совершать службы в Никомедии, крупном городе, в котором проживало много христиан. Следует также отметить, что в последующие годы Константин сам отошел от доктрины, формулировку которой он заставил епископов принять. Единство, о котором мечтал Константин в Никее, было реализовано лишь в молитве, получившей название «Никейского символа веры». Данный символ веры является воплощением сущности христианства и начинается со слов: «Верую в Бога единого Отца всемогущего, создателя неба и земли, всех видимых и невидимых…» До сегодняшнего дня каждое воскресенье христиане повторяют эти слова, которые, впервые произнесенные Константином, являются своеобразным кредо, объединяющим церковь.

Христианство позволило Константину вдохнуть в империю новую жизнь. Благодаря христианству и стараниям Константина Иерусалим стал священным городом не только для иудеев, но еще и для христиан. Однако император этим не ограничился. 8 ноября 324 г., сжимая в руках копье, он указал на место неподалеку от Византия (совр. Стамбул), где повелел заложить город, который назвал Новым Римом. Если Константин желал основать новую христианскую империю, то, конечно же, наилучшим решением было заложить новую столицу там, где он победил Лициния. Лучшее место вряд ли можно было сыскать — городу предстояло возникнуть в стратегически важном месте, где смыкались Азия и Европа. Как обычно, тяготея к славе, Константин повелел дать городу свое имя. Официально городу было присвоено название Константинополь 11 мая 330 г.

С образом Рима ассоциировались императоры минувших дней, языческие боги и героическое прошлое. Константин положил начало новой эпохе. Началось масштабное строительство: всего за шесть лет возвели стены, форумы, ипподром и даже императорский дворец, а также новое здание Сената, предназначенное для только что назначенных сенаторов-христиан. Кроме этого город мог похвастаться мавзолеем Константина. Что же касается христианских церквей, то многие полагают, что прообраз знаменитого храма Святой Софии был построен именно в эпоху Константина. Однако, несмотря на свидетельства Евсевия, следует отметить, что город, носивший имя Константина, не был исключительно христианским. Император наполнил его сокровищами со всего мира, превратив в огромный выставочный зал новой империи. Важно отметить, что он не переносил столицу в Константинополь, оставив ее в Риме. Сенаторы в Вечном городе продолжали принимать участие в управлении государством. Константинополь являлся скорее одним из центров империи на манер Трира и Милана. Единственное его отличие заключалось в том, что государь к нему был очень привязан. Большую часть времени из своих последних семи лет правления Константин провел именно там.

Константин скончался 22 мая 337 г. Он находился у власти дольше всех императоров, начиная с самого первого — Августа. Незадолго до смерти он был крещен, что свидетельствует об искренности его веры. После этого он больше не надевал красную императорскую тогу и носил только белое, как велели христианские традиции. У его смертного одра присутствовал епископ Ни-комедии, которого Константин освободил тринадцать лет назад после разгрома Лициния и который с тех пор нередко сопровождал императора.

После смерти Константина христианство продолжало процветать. Вслед за Константином на престол всходил только один император-язычник. Попытки Юлиана Отступника в течение 360-363 гг. повернуть время вспять с треском провалились. В конце IV в. в одном только Риме насчитывалось семьдесят священников и двадцать пять церквей. Храм Святого Петра приобретал все более пышные черты, свидетельствующие о покровительстве христианству со стороны римской знати и самого императора. Со временем Рим стал одним из основных мест паломничества пилигримов. Несмотря на все это, победа христианства не смогла повлиять на судьбу обновленной, вновь объединенной Римской империи.

Константин оставил после себя трех сыновей. Они согласились делить власть между собой, но, невзирая на это, тут же начали враждовать и пытаться уничтожить друг друга. По фундаменту Римской империи снова пошли трещины, которые Константин всю свою жизнь пытался залатать. Пятьдесят лет спустя они превратились в проломы. В 364 г. Валентиниан I основал новую династию. Он решил снова разделить государство на Восточную и Западную империи. При этом смертельный удар империи нанесло не ослабление центральной власти, а сила, которая сосредоточивалась на границах. На Рим надвигались варвары.