"Колдун из Салема" - читать интересную книгу автора (Хольбайн Вольфганг)

Книга шестая Книги, написанные сатаной

Свет керосиновой лампы отбрасывал на стену причудливые узоры, создавая имитацию жизни там, где ее не было. Воздух в комнате был очень затхлым, а под подошвами туфлей обоих находящихся здесь мужчин хрустел всякий хлам и пыльные осколки стекла. Сквозняк колыхал похожую на занавес паутину, а из глубины здания доносились непонятные жуткие шорохи. Тремейну, нервы которого были на пределе, эти звуки казались тяжелыми, мучительными вздохами. Он остановился. Лампа в его руках задрожала, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы подавить все возрастающее желание повернуться и убежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше — прочь из этого проклятого жуткого дома, который с каждой секундой все больше казался похожим на огромную сырую могилу.

— Что с тобой? — спросил Гордон. — Боишься?

Тремейн повернулся к своему спутнику, который был выше его где-то на две головы, и хотел было ответить что-то резкое, но в последний момент сдержался и ограничился лишь кривой усмешкой. Выставив перед собой лампу, словно это было оружие, он пошел дальше. От него не ускользнуло, что голос Гордона дрожал, а его насмешка была ничем иным, как слабой попыткой подавить свой собственный страх. Он, Тремейн, безусловно, боялся, но и Гордон боялся не меньше его, если не больше. Это, конечно, было безумной идеей — прийти сюда лишь вдвоем, да еще и без оружия, но никто из них теперь не хотел первым признаться в том, что боится, а потому они оба — вопреки здравому смыслу — шли вперед.

Мерцающий желтый свет лампы высветил какую-то дверь. Сквозняк, ворвавшийся вместе с ними в здание, поднял пыль, и она замельтешила в воздухе, создавая тонкие колышущиеся кружева. Тремейн с трудом удержался от того, чтобы не раскашляться. Его сердце бешено колотилось. Было холодно: снаружи уже зашло солнце, и его — и так не очень теплые в это время года лучи — перестали согревать землю. Несмотря на это, Тремейн был весь в поту.

Гордон кивком головы указал вперед. Тремейн поднял лампу немного выше, чтобы лучше рассмотреть, что же там, впереди. Пламя секунду дрожало, и Тремейну показалось, что свет словно отпрянул от подкрадывающихся теней — или от того, что пряталось за этими тенями. Тремейн отогнал подобные мысли и внимательно всмотрелся в полумрак, стараясь разглядеть, на что же ему указывал Гордон.

Дверь была слегка приоткрыта, и на ее нижнем крае поблескивало что-то серое и влажное…

Тремейн подавил в себе чувство отвращения, подступившее к горлу, присел на корточки и наклонился вперед. Нижний край двери был покрыт тонким влажным слоем какого-то вещества. Вглядевшись повнимательнее, Тремейн заметил, что перед дверью и позади нее — посреди пыли и мусора — пролегал след почти полуметровой ширины, как будто здесь что-то протащили по полу. Ему невольно вспомнился тот след, по которому они с Гордоном пришли сюда — широкая, словно отполированная тропинка, ведущая через лес к этому заброшенному дому. Еще когда они шли по этой тропинке, он заметил маленькие лужицы серой массы, похожей на слизь, как будто по лесу проползла гигантская улитка, поглощая все, что ей попадалось на пути. Внутри у Тремейна похолодело.

Он резко поднялся и посмотрел на Гордона.

— Сматываемся отсюда, — сказал он. — Не нравится мне все это.

Гордон попытался рассмеяться, но его голос дрожал так сильно, что он тут же предпочел замолкнуть. Он засунул руку в карман, порылся там и вдруг резким движением вынул руку из кармана. В его ладони блеснул складной нож.

— Ты что, боишься? — спросил он. — Там, наверху, нас, наверное, поджидает какое-то ужасное чудище, да?

Он воинственно приподнял подбородок, всунул нож в руку Тремейну и распахнул дверь пинком ноги. Открывавшийся за дверью проход упирался в нижнюю ступеньку полуразвалившейся лестницы, ведущей куда-то наверх, в темноту.

— Пошли, трус! — буркнул он. — Наверху нет ничего страшного. Разве что пауки да мыши.

Тремейн, у которого с языка уже готов был сорваться резкий ответ, предпочел промолчать, еще раз неуверенно оглянулся назад и все-таки пошел за Гордоном. Когда они вдвоем поднимались по полуразвалившимся ступенькам, лестница под их весом громко скрипела. В доме слышались какие-то шорохи, как это бывает в старых заброшенных домах. Затхлый запах, который Тремейн почувствовал еще внизу, становился все сильнее.

Дойдя еще до одной двери, Гордон остановился. Она тоже была слегка приоткрыта, и здесь повсюду виднелись следы серой блестящей массы.

Гордон распахнул дверь, им обоим в ноздри буквально ударила волна мерзкого запаха. Тремейн демонстративно зашмыгал носом.

Они оказались на мансардном этаже здания. Перед ними простиралась длинная сумрачная комната, заваленная полусгнившими балками и вся затянутая пыльной паутиной. Крыша в некоторых местах провалилась, и сквозь образовавшиеся отверстия было видно ночное небо. А еще сквозь эти отверстия доносились звуки леса, смешиваясь с раздававшимися в доме шорохами.

Гордон дотронулся до плеча Тремейна и кивком головы указал налево. Комната не была пустой. Посередине нее находился огромный — весь покрытый пылью и черноватой грязью — письменный стол, на котором стояли две старинные керосиновые лампы, излучающие мерцающий красновато-желтый свет. За столом сидел человек.

Тремейн судорожно сглотнул, пытаясь избавиться от подступившего к горлу кома. На секунду ему показалось, что сидящий за столом человек — мертвец, но затем он засомневался в этом. Этот человек сидел в неестественной позе на резном стуле с высокой спинкой. Его широко открытые глаза были неподвижны, а лицо выглядело осунувшимся и сероватым, словно покрытым пылью. Он не мигал. На столе перед ним лежала большая книга в темно-сером твердом кожаном переплете. Книга была открыта, и, несмотря на плохое освещение и большое расстояние, Тремейн заметил, что ее страницы испещрены какими-то непонятными причудливыми значками.

— О господи, — пробормотал Тремейн. — Что…

Он запнулся, быстро сделал шаг назад и так вцепился в руку Гордона, что тот застонал от боли.

— Он мертв! — пролепетал Тремейн. — О господи, он…

Гордон гневным жестом высвободил свою руку и сделал полшага в сторону.

— Этот… этот парень мертв! — пролепетал Тремейн еще раз. Его голос дрожал и срывался.

— Это я и сам вижу, — сердито выпалил Гордон. — Причем уже давно, — он глухо засмеялся, пытаясь тем самым подавить собственную нервозность. — Он уже не сделает тебе ничего плохого, ты, трус! Пошли.

Он сделал шаг вперед, ожидая при этом, что Тремейн последует за ним. Но Тремейн даже не сдвинулся с места. На его лбу заблестел пот.

— Что с тобой? — спросил Гордон. — Ты что, боишься мертвеца?

Тремейн покачал головой, бросил на Гордона быстрый растерянный взгляд, а затем вдруг кивнул.

— Не нравится мне все это, — сказал он. — Давай уйдем отсюда. Здесь… здесь все равно нечем поживиться.

Левая бровь Гордона слегка приподнялась.

— Откуда ты знаешь? — спросил он. — Можем же мы, по крайней мере, просто посмотреть тут, что к чему, ведь правда?

Он покачал головой, резким движением руки заставил замолчать собиравшегося что-то возразить Тремейна, повернулся и пошел — правда, не так уверенно, как ему хотелось бы — к столу, за которым сидел мертвец.

Тремейн нервно сглотнул и нерешительно потоптался на месте. Ему вдруг пришло в голову, что он по-прежнему держит в руке складной нож Гордона. Смутившись, он поспешными движениями сложил нож, засунул его в карман и, сделав нерешительный шаг вперед, тут же остановился.

— Нам нужно сматываться отсюда, — сказал он. — Прошу тебя.

Гордон не обратил внимания на его слова.

Но и он подходил к столу все медленнее, чувствуя, как возникшие в нем опасения постепенно перерастают в настоящий страх. По мере того как он приближался к сидящему за столом мертвецу, темнота в комнате словно оживала, из нее стали доноситься шелест и шепот. Гордон вдруг заметил, что две керосиновые лампы, стоящие по краям стола, освещали вокруг себя пространство в радиусе всего лишь нескольких шагов, то есть намного меньше, чем обычно освещают подобные лампы. Стол стоял посередине островка мерцающего тусклого света, окруженного плотной стеной темноты, в которой мельтешили какие-то расплывчатые тени. Что-то в лице мертвеца показалось Гордону удивительно знакомым, причем одновременно и притягивающим, и отталкивающим, но он никак не мог понять, что. К его горлу подступил комок, а в животе стали ощущаться какие-то болезненные спазмы. В сознании Гордона на секунду мелькнул вопрос, кто же и зачем мог зажечь эти две лампы, но мысль об этом ускользнула прежде, чем он успел найти какой-нибудь ответ.

Они остановились в двух шагах от письменного стола. Гордон попытался рассмотреть страницы потрепанной книги, но сделать это ему не удалось. Происходило что-то странное: ему было видно, что значки на страницах были весьма необычными, даже причудливыми, похожими не столько на более-менее нормальный человеческий почерк, сколько на каракули маленького ребенка, но при этом в них чувствовалась какая-то удивительная упорядоченность. Тем не менее, Гордону не удавалось рассмотреть эти значки детально: каждый раз, когда он пытался сконцентрироваться на каком-нибудь одном из этих иероглифов, тот каким-то удивительным образом ускользал от его взора.

Гордон с трудом оторвал взгляд от книги и посмотрел на мертвеца. Тремейн, тоже смотревший на мертвеца, лишь в последний миг сумел удержаться, чтобы не вскрикнуть.

Глаза незнакомца были широко раскрыты. Они по-прежнему не мигали, и теперь, когда Тремейн подошел совсем близко, он заметил, что серая пелена на лице незнакомца не была признаком какой-то болезни или результатом игры света. Это была обыкновенная пыль. Пыль лежала даже на глазах…

— Что… — ахнул Гордон.

Он тут же замолк: незнакомец зашевелился. С его одежды взметнулась пыль. Гордон заметил, что между пальцами у незнакомца была натянута паутина, которая сейчас разрывалась от его движений. Медленно, очень медленно верхняя часть тела мертвеца наклонилась вперед, затем замерла на мгновение, словно ее удерживали невидимые веревки, и, в конце концов, рухнула на стол. Раздался такой звук, как будто где-то на пол обрушилась балка крыши.

— О гос… о господи, — пробормотал Тремейн. — Что… что это значит? Что здесь происходит? Я… я хочу уйти отсюда!

— Подожди-ка секунду, — сказал Гордон. Он резко повернулся и схватил Тремейна за руку. — Помоги мне.

Тремейн чуть не вскрикнул. Его глаза были широко раскрыты от страха.

— Что… что ты собираешься делать? — спросил он.

Гордон указал на раскрытую книгу, лежавшую перед мертвецом. Теперь она была наполовину придавлена головой мертвеца, а его правая рука лежала на раскрытой странице книги, словно приколоченная к ней гвоздем.

— Я хочу взять эту штуковину с собой, — сказал Гордон. — Помоги мне.

Тремейн в испуге сделал резкий шаг назад.

— Ты с ума спятил! — вырвалось у него. — Я к этому парню и пальцем не прикоснусь!

Гордон бросил на него быстрый гневный взгляд.

— Ты что, боишься, что он тебя укусит? — резко спросил он.

Но его насмешка не произвела на Тремейна никакого впечатления. Тремейн лишь покачал головой.

— Я к этому парню и пальцем не прикоснусь, — решительно повторил он. — Можешь думать про меня, что хочешь, но я до него не дотронусь.

Гордон ругнулся себе под нос и, подавив начавшее охватывать его чувство отвращения, попытался приподнять голову мертвеца. Труп оказался удивительно тяжелым, а его кожа была холодной и твердой, словно дерево. Гордону все же удалось приподнять голову трупа.

— Тогда хотя бы возьми саму книгу, — сказал он. — А я пока придержу его голову.

Тремейн послушно протянул руку к книге, но так и не взял ее.

— А зачем она тебе? — спросил он.

— Черт побери, эта штуковина — очень древняя, — сердито выпалил Гордон. — Она, может быть, стоит целое состояние. Возьми ее!

Тремейн несколько раз нервно сглотнул, но все же наклонился вперед и резким движением вытащил книгу из-под головы мертвеца. Окоченелая рука трупа не сразу выпустила книгу, как будто пытаясь ее удержать. Ее ноготь скользнул по странице, издав такой звук, какой издает сталь, царапающая стекло. Гордон вздрогнул, поспешно отпустил голову трупа и сделал шаг назад.

— А вот теперь сматываемся отсюда, — сказал он. — Причем быстро.

Он взял книгу, засунул ее себе под мышку и бросился к двери, уже больше не говоря ни слова. Тремейн тоже побежал было к выходу, но тут же остановился и, оглянувшись, бросил взгляд на мертвеца. Ему опять показалось, что он когда-то уже видел этого человека. Лицо мертвеца было безжизненным и жутко искаженным, но, тем не менее, в нем угадывалось что-то знакомое…

Тремейн отогнал эту навязчивую мысль, повернулся и бросился бежать по лестнице, вдогонку за Гордоном.

Если бы он задержался в комнате еще хотя бы на секунду, он бы увидел, как мертвец, неестественно двигаясь, — так дергаются марионетки в кукольном театре — приподнялся. А если бы Тремейн перед этим обошел вокруг стола, он бы понял, что сидевший за столом мужчина — не мертвец, да и вообще не человек. По крайней мере, судя по нижней части его тела.

От макушки до пояса у него действительно было человеческое тело. Но ниже находилась серая пульсирующая масса, лежащая кучей на сиденье стула. Эта дрожащая слизь стекала с сиденья тонкими блестящими струйками, обвивая ножки стола…

— Мне абсолютно все равно, как ты это назовешь, — сказал я раздраженно. — Мы потерпели самое настоящее поражение, и если эти книги хотя бы наполовину так опасны, как ты все время об этом говорил, то…

Я замолчал. Говард слушал меня уже больше часа, при этом его единственной реакцией на мои слова было то, что он периодически доставал очередную тонкую черную сигару и, раскурив ее, заполнял пространство этой небольшой каюты пахучими голубоватыми клубами дыма. Мало-помалу мне начинало казаться, что я выгляжу не только беспомощным, но еще и одураченным. Ничто так не разочаровывает, как осознание того, что все твои вспышки гнева — а сейчас эти вспышки следовали одна за другой — разбиваются о спокойствие собеседника, как волны о волнолом. Я в беспомощной ярости сжал кулаки, бросил на Говарда такой презрительный взгляд, на какой только был способен, и демонстративно отвернулся. Мне вообще хотелось вскочить и в гневе выбежать отсюда, но на судне длиною в пятнадцать ярдов не так уж много места, чтобы бегать туда-сюда, к тому же я был бы просто смешон, если бы мне через пару минут пришлось вернуться обратно, стуча зубами от холода. Поэтому я остался в каюте.

Говард еще несколько секунд смотрел на меня сквозь клубы табачного дыма, образовавшие плотную, почти непрозрачную стену между ним и мной, затем громко вздохнул и ткнул остаток сигары в уже переполненную пепельницу.

— Ну, теперь-то тебе стало легче? — спокойно спросил он. — Я имею в виду: ты высказал то, что хотел высказать. Ну, так что, тебе после этого полегчало?

Ему не очень-то удалось скрыть в своем голосе насмешливые нотки, но на этот раз уже я вместо ответа бросил на него мрачный взгляд. Ну конечно же, я высказал то, что хотел высказать — где-то раз сорок пять. Но так и не получил никакого ответа.

— Ты ведешь себя так, как будто было бы вполне естественным, если бы мы…

— Конечно же, нет, — перебил меня Говард. Он вздохнул и закурил еще одну сигару. — Однако мы все равно ничего не добьемся, Роберт, если будем метаться, как перепуганные куры. Единственное, что мы можем сейчас делать, — так это ждать.

— Ждать? — выпалил я. — Ждать чего?

— Ждать, пока наши противники не совершат ошибку, — ответил Говард. Он вдруг улыбнулся. — Ты знаешь, а ты очень похож на своего отца, когда сердишься. В твоем возрасте он был таким же вспыльчивым.

— Не уклоняйся от темы, — буркнул я. — Черт возьми, Говард, мне не очень хочется торчать на этой посудине и ждать, что земля разверзнется и поглотит нас.

— Скорее море, — невозмутимо ответил Говард. — Но этого не произойдет, не переживай. Йог-Сотхотх получил то, что хотел. Я даже сомневаюсь, что он сейчас находится где-нибудь поблизости.

Помолчав секунду, он добавил:

— В противном случае мы давно были бы мертвы.

Произнося последние слова, он говорил уже значительно тише, причем в его голосе чувствовалась какая-то странная интонация, которую я не раз замечал, разговаривая с Говардом сегодня.

Я уже снова собирался вспылить, но в последний момент прикусил язык и лишь молча посмотрел на Говарда. Хуже всего было то, что в глубине души я осознавал его правоту. Все ведь зависело от того, сумеем ли мы раздобыть сундук с магическими книгами моего отца. Но нам это так и не удалось, и — что еще хуже — эти книги попали в руки наших врагов.

Наших врагов… Эта мысль воскресила в моем сознании целую цепочку неприятных воспоминаний — именно тех, которые я в течение последних трех дней изо всех сил пытался забыть.

Я с трудом отогнал от себя невеселые мысли и попытался рассмотреть лицо Говарда через голубоватый табачный дым, заполнявший каюту. Несмотря на холод, я демонстративно открыл один из иллюминаторов, но Говард выпускал изо рта облачка дыма быстрее, чем развеивались предыдущие. Сколько я его знал, он почти все время курил. Иногда у меня возникало подозрение, что он и в ванне купается с сигарой в зубах. Его легкие, должно быть, стали уже такими же черными, как душа Йог-Сотхотха.

Мои мысли прервал звук тяжелых шагов по палубе прямо над нами. Я поднял глаза и увидел, как открылась дверь и на лестницу упала узкая полоса тусклого света. Вслед за этим в дверном проеме появилась мощная фигура Рольфа.

Говард встал, швырнул только что начатую сигару в открытый иллюминатор и сделал шаг навстречу Рольфу:

— Ну что?

— Все так, как мы и предполагали, — пробормотал Рольф. — Бенсена уже два дня нет дома. И его никто не видел.

Лицо Рольфа было раскрасневшимся — верный признак немилосердного холода, охватившего это шотландское побережье и явно свидетельствующего о том, что зима уже стучится в двери.

— А в городе поднялась шумиха, — добавил Рольф после небольшой паузы. — Нам лучше там больше не появляться.

Говард, похоже, этому не удивился. Впрочем, не надо обладать особенно большой фантазией, чтобы представить, как развивались события в Дернессе после нашего поспешного исчезновения. Как-никак, без вести пропали три человека, причем при таинственных обстоятельствах, а Говард был последним, кто их видел в живых, к тому же с ними общался. Да и я своим театральным уходом из гостиницы подлил масла в огонь возникших подозрений.

Говард шумно вздохнул, достал еще одну сигару из нагрудного кармана, но — к моему облегчению — так и не зажег ее, а лишь, задумчиво поглядев на ее кончик, откусил его и выплюнул в открытый иллюминатор.

— Больше ты ничего не заметил? — спросил он.

Рольф колебался. На его бульдожьем лице трудно было прочесть его мысли, тем более в окутавшем каюту полумраке, но мне, тем не менее, показалось, что его что-то тревожит.

— Ну? — спросил Говард.

— Не знаю, — пробормотал Рольф. — Быть может, это не так уж важно, но…

— Но?.. — Говард чиркнул спичкой и заморгал.

— За последние два дня произошли кое-какие забавные вещи, — сказал Рольф и нерешительно улыбнулся. — Я зашел в портовый кабачок опрокинуть кружку пива, а заодно подслушал там кое-что.

— И что же ты подслушал, Рольф? — спросил Говард.

При этом я почувствовал, с каким трудом ему удавалось казаться невозмутимым и терпеливым.

— Ничего особенного, — ответил Рольф уклончиво. — Так, забавные россказни за кружкой пива.

— Россказни за кружкой пива? — Говард глубоко затянулся сигарой, закашлялся и бросил на меня суровый взгляд, увидев на моем лице злорадную ухмылку.

— Ты должен подыскать себе какую-нибудь менее вредную привычку, — сказал я вполне дружелюбно.

Говард проигнорировал мои слова, снова закашлялся и затем опять наполнил легкие дымом.

— Меня мучает жажда, — вдруг сказал он. — Как вы смотрите на то, чтобы сходить в какой-нибудь кабачок и насладиться знаменитым английским пивом? За мой счет.

— Мне не очень хочется, — ответил Рольф.

— Он прав, — добавил я.

Предложение Говарда меня просто поразило. Мы уже целых два дня практически не вылазили из этой посудины, даже из каюты почти не выходили — и вдруг он хочет пойти в город, и все потому, что Рольф слышал там какие-то истории!

— Я думаю, с нашей стороны будет не очень умным в нынешней ситуации показываться в городе, — продолжал я. — Нам могут начать задавать глупые вопросы.

— Если мы будем отсиживаться на этой посудине, то привлечем еще больше внимания, — возразил Говард. — Дернесс — не Лондон. О нас уже поползли слухи, можете мне поверить, и…

— Тогда почему мы вообще находимся здесь? — спросил я, хотя и знал, что все равно не получу никакого ответа.

— Действительно, — ухмыльнулся Говард. — Ты сам это сказал, Роберт. Поэтому давайте пойдем в кабачок и опрокинем по кружке пива, а то и по две. Мне что-то захотелось снова почувствовать под ногами твердую почву.

Я обреченно вздохнул. Мне уже не раз приходилось убеждаться, каким непреклонным был Говард, когда принимал решение избегать какой-либо темы разговора. Покачав головой, я взял свой непромокаемый плащ, валявшийся на узкой койке, надел его и вышел из каюты.

Снаружи уже начало темнеть. Город лежал вокруг гавани массивным черным полукругом, и кое-где в нем уже зажглись огоньки. Небо, как и в предыдущие несколько дней, было покрыто тучами, но, по крайней мере, дождь не шел, да и ветер был не таким холодным, как я опасался.

Стояла тишина. Море в последние несколько дней было неспокойным, а потому те немногие рыбацкие суда, которые, несмотря на плохую погоду, с утра отважились выйти в море, уже давно вернулись в гавань и покачивались у причалов, прочно привязанные канатами. Наше судно было последним в длинном ряду различных по величине суденышек, пришвартованных у низкого причала, и стояло на приколе. В гавани не было видно людей, и практически отсутствовало освещение, если не считать тусклого света, падавшего из окна дощатой будки, в которой храпел сторож.

Но, несмотря на безмятежность окружающего нас вида, мы находились в очень щекотливом положении. Жители Дернесса должны были совсем ослепнуть, чтобы не обратить внимание на троих странных незнакомцев, прячущихся в нанятом судне в дальней части гавани и высовывающих свои носы только с наступлением темноты. Вполне вероятно, что в местных кабачках и забегаловках целый день только о нас и говорили.

Я подождал, пока Говард и Рольф поднимутся вслед за мной по лестнице, поплотнее завернулся в свой плащ и спрыгнул на каменный причал.

И тут же чуть было не упал. За два дня пребывания на борту нашего суденышка я полностью адаптировался к качке: вздымание и опускание палубы под моими ногами стало обычным делом, и я практически перестал это замечать. Поэтому твердая земля оказалась весьма непривычной для моих ног.

Рольф ухмыльнулся, увидев мою неуклюжесть, но все же удержался от ехидных замечаний и лишь указал жестом в сторону города.

— Будет лучше, если мы пойдем туда, где нас еще никто не знает, — пробурчал он. — А то людишки здесь хоть и добрые, но нервные.

Говард в знак согласия кивнул, надвинул шляпу на лоб и втянул голову в плечи, почувствовав, что с моря вдруг подул ледяной бриз. Откуда-то издалека донеслись раскаты грома. Непогода, начавшаяся три дня назад, с более-менее равными интервалами то прекращалась, то возобновлялась, то, по крайней мере, грозила издалека блеском одинокой молнии или отдаленным раскатом грома. Чувствовалось, что зима уже на пороге.

Мы молча шли по узкой мощеной дороге в сторону города. В домах, высившихся черно-коричневыми тенями, загоралось все больше и больше огоньков — на улице быстро темнело. Оглянувшись назад, я посмотрел на море: теперь оно казалось черной пропастью, простиравшейся на север до самого горизонта.

Как только мы подошли к первым домам, Говард остановился. Я уже открыл было рот, чтобы задать вопрос, но Говард предупреждающим жестом заставил меня замолчать.

Мы были уже не одни. Пока мы шли, как-то незаметно для меня опустился светло-серый дымчатый туман, клубившийся теперь над улицей. Он, казалось, слегка пульсировал в вечерних сумерках.

В тумане прорисовывались контуры — четыре или пять.

Люди?

Трудно было сказать наверняка. В этих контурах было что-то странное, неестественное, но я не мог понять, что именно. Они стояли неподвижно и, казалось, смотрели на нас, но при этом они каким-то странным образом двигались туда-сюда, словно тени или какие-то мимолетные видения…

Я потер руками глаза, пытаясь отогнать это наваждение, одновременно убеждая себя в том, что мои нервы несколько последних дней были перенапряжены и теперь играют со мной злые шутки. Однако, взглянув на Говарда, я понял, что он видит то же самое.

Неожиданно налетел ветер и разогнал туман, а вместе с туманом исчезли и таинственные контуры. Улица снова была пустой.

— Что… что это было? — пробормотал я.

Я почувствовал страх, хотя для этого вроде бы и не было особых оснований.

— Не знаю, — сказал Говард. — Поня… понятия не имею.

Он явно солгал, но что-то удержало меня от того, чтобы попытаться добиться от него правдивого ответа. Мне вдруг совсем расхотелось выяснять, что же все-таки я видел в тумане.

— Пойдемте, — сказал Говард. — Становится холодно.

Солнце еще не зашло, но с востока на землю уже наползала темнота. Море, ударявшее волнами в словно нарисованный под огромную линейку тридцатиярдовый участок побережья у скал, было похоже на серый расплавленный свинец. Шел дождь, к тому же ветер приносил с собой уже почти зимний холод. Однако человек, неподвижно стоявший на краю скалистого обрыва, словно не замечал всего этого. Он стоял здесь уже давно — целый час, а то и два — абсолютно неподвижно, словно он даже не дышал. Его глаза были наполовину закрыты, а лицо выглядело необычайно обрюзгшим, как будто мышцы и сухожилия на нем совсем атрофировались. Руки человека были слегка разведены в стороны и вытянуты вперед, как будто он пытался схватить что-то невидимое. Время от времени у него изо рта вырывались нечленораздельные звуки, но его губы при этом не шевелились. От дождя его одежда насквозь промокла, а черные волосы — в них над правым глазом выделялась похожая на шрам белая зигзагообразная прядь — слиплись. Его ноги по самые щиколотки увязли в жидкой грязи, в которую дождь превратил слой плодородной почвы. Но этот человек ничего вокруг себя не замечал. Внешне его состояние было похоже на состояние транса, но — лишь внешне. На самом деле он был в полном сознании, а его мозг напряженно работал. Его мысли устремлялись такими путями, которые испокон веков закрыты для обычного человеческого сознания, навстречу мыслям гигантского существа, лежавшего в нескольких милях к северу отсюда на морском дне. Разговор между ними был беззвучным, но, когда мысленный голос этого существа раздавался в голове человека, ему казалось, что сама природа сжимается под ударами невидимого титанического кулака.

То, что он ощущал в своем сознании, были не слова и даже не понятия, свойственные человеческому языку или другому средству человеческого общения. Да и те звуки, которые человек издавал время от времени, не имели ничего общего с говорением. То, что «слышал» человек, было вереницей изображений, видений, чувств, суровых, отдаваемых с чудовищной гипнотической силой приказов и еще каких-то элементов коммуникации, таких же неимоверных, каким было и само существо, их применяющее. Оно кануло в лету два миллиарда лет тому назад вместе с цивилизацией, использовавшей такие средства общения. Рассудок человека, его собственная — человеческая — фантазия помогали ему преобразовывать этот немыслимый информационный поток в слова и понятия, доступные человеческому сознанию. Но это были всего лишь частички информационного потока, слабая тень той духовной мощи, которой обладало гигантское существо. Если бы человек попытался воспринять всю эту информацию, его сознание просто разрушилось бы, как разбивается тонкое стекло под ударом кулака великана. Человек уже многое узнал об этом существе и той цивилизации, к которой оно принадлежало, и то, что он узнал, поразило его. Голос существа (точнее, это был не голос, а то, что сознанию человека удавалось воспринять из потока информации) был полон — хотя это было слабо различимо — всевозможными эмоциями, такими как ненависть, гнев, нетерпение, жадность, презрение. Больше всего было презрения. Да, он уже много узнал о ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТАХ за эти три дня, в течение которых ему довелось общаться с Йог-Сотхотхом — одним из семи могущественных существ. Быть может, это было впервые, чтобы один из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ разговаривал непосредственно с человеком. Однако, несомненно, это был и первый случай, когда один из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ обращался к помощи человека. Человек уже задумывался над тем, каково было для этого существа пытаться наладить сотрудничество с тем, к кому оно — кроме откровенного презрения и своего рода любопытства исследователя — не испытывало ничего, кроме ненависти. Однако эти размышления ни к чему не привели. Человек знал лишь то, что Йог-Сотхотх дрожал от нетерпения. После многих сотен миллионов лет ожидания последние несколько дней все равно показались существу вечностью. Но, тем не менее, в излучаемом им потоке информации чувствовалось необычайное спокойствие и сдержанность. Те духовные путы, которыми были охвачены мысли человека и которые превращали его в марионетку, были просто средством достижения цели. Они, хотя и подавляли его волю, но все-таки оставляли ему некоторую свободу в принятии решений. Йог-Сотхотх был безжалостным существом — своего рода богом зла и уничтожения — но его безжалостность скорее была сродни бесстрастности фанатичного ученого, который без каких-либо угрызений совести мог сеять смерть и разрушения, лишь бы только способствовать достижению своих целей.

Долго, очень долго и совершенно бездвижно стоял человек у берега моря, внимая беззвучным приказам своего господина. Как только он вышел из транса, он тут же изменился, и не только внутренне. Человек, который пришел сюда несколько дней назад, был Стивеном Махоуни, жителем Дернесса, считавшимся пропавшим без вести. Тот же, кто уходил отсюда размеренными шагами в восточном направлении, был уже Родериком Андарой.

Колдун вернулся.

Кабачок оказался маленьким и просто забитым посетителями. Воздух в нем был таким спертым, что Говард, достав сигару, даже забыл ее прикурить. Рольф, работая своими широкими плечами и раздавая локтями толчки направо и налево, проложил нам путь к стойке. После уличного холода внутри кабачка показалось даже жарко. Бокалы, тут же поставленные хозяином заведения перед нами на протертую стойку, были заполнены едва до половины, но пиво было свежим и вкусным, а из кухни, дверь в которую была приоткрыта, кроме звона посуды и гула голосов доносились такие запахи, от которых у меня потекли слюнки.

— Ты голоден? — спросил Говард, заметив мой страждущий взгляд.

Я кивнул, и Говард тут же наклонился вперед и поманил пальцем хозяина заведения. Но, хотя тот явно заметил жест Говарда, последнему пришлось еще долго жестикулировать и звать хозяина, прежде чем тот соизволил повернуться и — очень медленно — подойти к нам.

— Что такое?

Говард указал пальцем на дверь кухни.

— Мы хотели бы перекусить, — сказал он. — Нельзя ли подать нам что-нибудь из того, чем так славно пахнет из вашей кухни, почтенный человек?

— Если всей этой своей запутанной болтовней вы хотели спросить, есть ли тут что-нибудь пожевать, то мой ответ — «да», — пробурчал хозяин.

Его свиные глазки уставились на Говарда со смешанным выражением неприязни и алчности. Я уже не раз замечал, как недружелюбно относятся жители Дернесса к приезжим. Они охотно брали у них деньги, но при этом даже и не пытались скрыть, что в глубине души презирают приезжих. Хозяин этого заведения — оно нашивалось «Белый дракон» — явно не был исключением. Я невольно усмехнулся, припомнив название заведения и взглянув при этом на его хозяина. «Грязный гном» было бы, пожалуй, более подходящим названием.

— Именно это я и имею в виду, — сказал Говард, все еще дружелюбным тоном. — А что у вас, уважаемый, есть в меню?

— Различные виды рыбы — рыба и еще раз рыба, — буркнул хозяин и криво ухмыльнулся. — Хотя, если вам не нравится рыба, вы можете еще заказать рыбу.

Говард подумал несколько секунд.

— Тогда мы берем рыбу, — сказал он серьезно. — Может быть… — он замолчал, приподнялся на цыпочки, чтобы посмотреть через головы посетителей, и указал на небольшой стол в глубине помещения, возле которого три стула были свободны. — Вы будете так любезны и накроете нам вон там?

Хозяин громко сглотнул.

— Рыбу? — на всякий случай переспросил он.

— Именно, — ответил Рольф вместо Говарда. — Четыре порции. И желательно побыстрей, хорошо?

Я с трудом удержался от злорадного смеха, быстренько опустошил свой бокал и жестом попросил хозяина снова наполнить его. Затем я последовал за Говардом и Рольфом, которые уже пошли к облюбованному Говардом столу. Четвертый стул, стоявший у стола, был занят. Расположившийся на нем мужчина был весьма широкоплечим и — насколько можно было судить по сидящему человеку — не менее высоким, чем Рольф. Его туловище наклонилось вперед, а глаза были полузакрыты. Он подпирал подбородок кулаком, но его голова все время норовила соскользнуть с него. Всем стало понятно, что незнакомец изо всех сил пытается не заснуть. Похоже, он был сильно пьян.

— Позволите? — спросил Говард и указал тростью на три свободных стула.

Мужчина поднял глаза, моргнул и что-то пробурчал. Говард принял это бурчание за знак согласия и тут же присел на один из стульев. Рольф тоже уселся на свободный стул, а за ним — после некоторого колебания — и я. Говард громко вздохнул, положил шляпу и трость перед собой на стол и достал из нагрудного кармана сигару, а Рольф тем временем одним глотком опустошил свой бокал и со стуком поставил его на стол. Сидящий напротив нас мужчина вздрогнул, заморгал, а затем, что-то пробурчав, снова закрыл глаза.

Тем не менее, мне показалось, что он лишь притворялся, что дремлет. Его глаза были слегка приоткрыты, а взгляд казался ясным и осмысленным. Он не был ни пьяным, ни усталым. Я попытался наступить под столом на ногу Говарду, чтобы предупредить его, но вместо этого наступил на ногу Рольфу. Говард ухмыльнулся, затянулся сигарой и облачко пахучего табачного дыма скрыло его лицо.

Мы говорили о всякой ерунде, пока, наконец, хозяин заведения не принес заказанное мной пиво. Бокал снова был заполнен лишь наполовину.

— Прекрасно, — сказал Говард. — Принесите еще пива — мне и моему другу. И вот этому господину тоже, — он указал на сидящего напротив нас мужчину и улыбнулся. — Как компенсацию за то, что ему приходится терпеть нашу компанию.

Мужчина медленно приоткрыл один глаз, посмотрел секунду-другую на Говарда и снова закрыл глаз. С его стороны так и не последовало реакции, на которую рассчитывал Говард. Но Говард снова лишь улыбнулся, откинулся на спинку стула и продолжил свой разговор с Рольфом, как ни в чем не бывало. Я удивился хладнокровию Говарда.

Через некоторое время снова появился хозяин заведения: он принес три бокала с элем (два заполненных до половины и один — доверху) и со стуком поставил их на стол. От удара бокалов о стол из них полетели брызги пива, попав при этом на шляпу Говарда и оставив на ней неопрятные пятна. Полный бокал хозяин пододвинул прямо под нос сидевшему с нами за столом мужчине, а наполовину заполненные — оставил стоять на краю стола.

Рольф что-то буркнул, повернулся на стуле и схватил за руку уже собравшегося уходить хозяина. Тот вздрогнул. Уголки его губ искривились от боли и неожиданности, и мне на миг даже стало его жаль: я знал, какая у Рольфа хватка.

— А сколько, собственно, стоит полная кружка пива? — мрачно спросил Рольф. — Или у вас тут нехватка пива?

Хозяин сердито вырвал свою руку, точнее говоря, попытался ее вырвать. Но могучая лапа Рольфа удерживала ее так, как будто приросла к ней.

— Послушайте, вы! — прошипел хозяин, при этом ему не удалось подавить в своем голосе испуганное дрожание.

Я увидел, что позади него несколько посетителей посмотрели в нашу сторону. На некоторых лицах появилось напряженное выражение.

— Если вы пришли сюда безобразничать, то… — голос хозяина все еще дрожал.

— Прекрати, Уилл.

Я от удивления вздрогнул, а Говард тут же нахмурил лоб: мужчина, притворявшийся спящим, теперь сидел прямо и смотрел на хозяина, качая головой.

— Веди себя прилично и лучше принеси-ка господам полные бокалы эля, — сказал он тихо. — Они ведь, в конце концов, за это платят, не так ли? А вы, — он повернулся к Рольфу, — отпустите его руку. Нечего хвататься тут за что ни попадя руками.

Рольф сердито посмотрел на него, но все-таки — понукаемый к тому же требовательным взглядом Говарда — отпустил руку хозяина заведения и отвернулся. Его бульдожье лицо, как обычно, ничего не выражало, но я заметил, что в глазах Рольфа блеснули искорки: он был не из тех, кто позволяет посторонним указывать, что ему следует делать.

К моему облегчению, Говард тоже заметил выражение глаз Рольфа и, не дожидаясь, пока тот сделает что-нибудь неосмотрительное, повернулся к незнакомцу.

— Благодарю вас за помощь, — произнес Говард необычайно вежливо.

Незнакомец небрежно махнул рукой, взял свой бокал и сделал большой глоток.

— Да ладно, — сказал он, вытирая рукавом пену с губ. — Уилла надо иногда одергивать. Кроме того, я ваш должник.

Он указал кивком головы на свое пиво, ухмыльнулся и вдруг снова стал серьезным.

— Вам нужно быть поосторожнее, — продолжал мужчина, повернувшись к Говарду, но явно имея в виду Рольфа. — Здесь всегда есть пара-тройка не очень хороших людей, которые только того и ждут, чтобы затеять какую-нибудь драку. А вы, видимо, нездешние?

Говард кивнул.

— Да. Меня зовут Филлипс. Говард Филлипс. А это, — кивком головы он указал сначала на меня, а потом на Рольфа, — мой племянник Роберт и мой мажордом Рольф.

— А меня зовут Син, — сказал мужчина. — Вам следует посоветовать своему мажорадуму — или как там его — быть посдержаннее. Сейчас тут не очень жалуют приезжих.

Меня поразила прямота и откровенность его слов, но я благоразумно не вмешивался, предоставляя Говарду возможность самому поддерживать разговор.

— Да мы, в общем-то, безобидные люди, — сказал Говард, улыбаясь. — Мы, собственно говоря, пришли сюда просто спокойно выпить пива и как следует поесть.

— Ну, тогда, как только закончите, уходите отсюда побыстрее, — сказал Син серьезно.

Говард нахмурил лоб:

— Почему?

— Вы ведь те трое, что расположились на одном из суден в гавани, да? — спросил Син.

Говард кивнул. На этот раз он был явно удивлен.

— Да, это так, — сказал он. — А как вы об этом узнали?

— Я не знаю, откуда вы сюда прибыли, — сказал Син, — но Дернесс — не Лондон и не Бирмингем. Новости здесь распространяются мгновенно. А то, что произошло в последние дни, взбудоражило народ.

— А что произошло-то? — спросил Говард. — О чем вы говорите?

Син вздохнул, опустошил свой стакан и жестом показал хозяину заведения, чтобы тот принес новый. Лишь после этого он ответил:

— Послушайте-ка меня внимательно, мистер Филлипс, или кто вы там такой на самом деле. Я не такой дурень, каким, наверное, кажусь. Ваш минордом — или как его там — сегодня целый день шастал по городу, пытаясь подслушивать чужие разговоры, причем вел себя так глупо, что уже буквально минут через десять попал бы в переделку, если бы не был здоровым, как бык. А теперь вы втроем появляетесь здесь и строите из себя невинных овечек! Вы, наверное, считаете нас, провинциалов, полными тупицами, да?

Это был один из тех редких моментов, когда Говард чувствовал себя в полной растерянности. Он некоторое время смотрел Сину прямо в глаза, а затем отвел взгляд в сторону, беспомощно моргая.

Син ухмыльнулся.

— В общем, ладно, — сказал он. — Я просто хотел внести некоторую ясность. И если мне это удалось, то хочу дать вам еще один хороший совет: уезжайте из города, и как можно быстрее.

— А почему? — спросил я.

Мой голос прозвучал более резко, чем я того хотел, но Син лишь спокойно улыбнулся.

— С тех пор, как вы появились в нашем городе, юноша, здесь произошло слишком много забавных событий, — сказал он. — И эти события взбудоражили народ.

— А что это за события, да еще забавные? — спросил я.

Син вздохнул, покачал головой и посмотрел на меня так, как будто я у него спросил, почему утром всходит солнце.

— Начнем, например, с тебя, — сказал он.

Его манера говорить постепенно начинала меня раздражать. Он был примерно такого же возраста, как и я, но вел себя так, как будто разговаривал со школьником, или даже с ребенком в коротких штанишках. Впрочем, учитывая то, что он был в два раза крупнее среднестатистического человека, он мог, наверное, себе такое позволить…

— Сначала о твоей внешности, — он поднял руку и загнул один палец. — Что это там у тебя в волосах? Последний крик лондонской моды, или же какая-то рана? С тобой произошел несчастный случай?

Я инстинктивно поднял руку, чтобы коснуться пряди белоснежных седых волос над своим правым глазом, но так и не сделал этого. Слишком уж много чьих-то лиц — словно бы случайно — было обращено к нам. Я вдруг осознал, что в этом кабачке, наверное, нет практически никого, кто бы про нас сейчас не говорил или хотя бы не думал. И, если верить Сину, мысли местных людей о нас были, скорее всего, недружелюбными…

— Да… что-то вроде того, — ответил я уклончиво. — Да, рана.

— Тогда покрась себе волосы, — грубо сказал Син. — Быть может, ты и не бросался бы в глаза в каком-нибудь большом городе, но только не здесь. К тому же припомни, каким образом ты покинул гостиницу. Думаешь, это осталось без внимания? — он покачал головой, загнул второй палец и, повернувшись к Говарду, тут же загнул еще один палец. — Да и вы вели себя не особенно умно.

— А именно? — холодно спросил Говард.

— Ну, знаете ли, это весьма необычно, когда постояльцы съезжают из гостиницы и располагаются на судне, и это в такую погоду, когда сами мы, местные жители, стараемся держаться подальше от моря.

— А может, у нас закончились деньги, — сказал Говард.

Син тихо засмеялся.

— Ну конечно. Именно поэтому вы платите за еду стофунтовыми банкнотами, не так ли? — он откинулся на спинку стула, по очереди оценивающе посмотрел на Говарда, Рольфа и меня, а затем снова покачал головой. — Не поймите меня неправильно. Мне лично все равно, кто вы такие и что вам тут нужно. Но с тех пор, как вы появились, здесь произошли кое-какие загадочные события.

Говард кивнул, хотел было что-то ответить, но тут же замолк: к нашему столу снова подошел хозяин. Он принес четыре — на этот раз полные до краев — кружки эля. Лишь только когда он снова удалился, Говард повернулся к Сину.

— А что за загадочные события, Син? — спросил он. — Поверьте нам, мы ничего про это не знаем.

Син некоторое время помолчал. Затем он пожал плечами.

— Что ж, как вам будет угодно, — сказал он. — Сейчас мы впустую тратим ваше время, не мое. Кроме того, я лично не очень-то во все это верю.

— А вы все же расскажите нам, — сказал Говард. — Пожалуйста.

Син отхлебнул пива, положил руки справа и слева от своего бокала и сжал их в кулаки.

— В общем-то, ничего особенного, — начал он. — Люди просто болтают всякую чушь. — Он улыбнулся, но, тем не менее, мне показалось, что он нервничает. Я почувствовал, что он уже жалеет о том, что вообще ввязался в разговор с нами. Ему было явно неприятно говорить на эту тему. — Что якобы происходят какие-то забавные вещи, — он нервно улыбнулся. — Вчера, например, один из рыбаков на полном серьезе утверждал, что видел собственную жену.

— Ну и что же в этом забавного? — спросил я.

Син взглянул на меня и ухмыльнулся.

— Да ничего, — ответил он. — Кроме того, что она умерла три года тому назад.

Говарду при этих словах не удалось скрыть свой испуг, да и я почувствовал, как по спине у меня побежали ледяные мурашки. Но я изо всех сил попытался придать своему лицу самый невозмутимый вид и даже — хотя как-то неестественно — улыбнулся.

— И это все? — спросил я.

Син отрицательно покачал головой.

— Кое-кто утверждает, что видел, как по ночам по улицам шастают какие-то призраки, — сказал он.

На этот раз была моя очередь пугаться. Мне припомнился туман и расплывчатые контуры фигур, прятавшиеся за туманом и исчезнувшие вместе с ним.

— Иногда, — продолжал Син, — с моря доносятся какие-то странные звуки, а несколько парней из тех, что регулярно выходят в море, утверждают, что видели гигантскую рыбину. Вчера в городе слышался звон колоколов.

— Ну и что? — спросил Рольф.

— Да ничего, — сухо ответил Син. — Просто в местной церкви нет колоколов. А еще несколько людей заболели.

— Заболели? — Говард выпрямился и отодвинул от себя бокал с пивом.

Син кивнул. Если он и заметил, как испугался Говард, то не подал виду.

— Причем совершенно внезапно, — сказал он. — Заболевших немного — двое или трое, насколько мне известно. Но врач просто не знает, что с ними делать. Ну, и еще пара-тройка таких же забавных событий, — он вдруг улыбнулся. — Хотя, наверное, половина из них — просто выдумки, а остальные явно приукрашены.

— Да и этого хватает, — пробормотал Говард.

Хотя его слова были адресованы не Сину, они были произнесены достаточно громко, а потому Син их услышал и посмотрел на Говарда с еще большим подозрением.

— Что вы имеете в виду? — спросил он.

Говард поспешно махнул рукой.

— Так, ничего, — сказал он. — Я просто… подумал вслух, только и всего. Так или иначе, своими разъяснениями вы нам очень помогли.

— А еще пропало несколько человек, — продолжал Син.

То, как он произнес эти слова, заставило меня насторожиться, хотя я и не понимал, почему.

— Да? — спросил Говард. — А кто именно?

— Так, не бог весть какие людишки. Пара-тройка местных выпивох, которые, бывало, пропадали на день-два по причине запоя или еще из-за чего-нибудь. Но люди говорят об этом, причем, насколько мне известно, вы были одним из последних, кто виделся с одним из них — Бенсеном.

— Бенсеном? Это он исчез?

Син кивнул.

— Он и два его приятеля. Они и раньше, бывало, пропадали, но, учитывая, какая сейчас напряженная обстановка в Дернессе, я не удивлюсь, если люди найдут определенную взаимосвязь между вами и их исчезновением. Насколько мне известно, вами уже заинтересовалась полиция.

— Нами?

Я не мог не оценить бесстыдство, с каким Говард изобразил удивление. Он играл так естественно, что даже я начинал ему верить.

— А как вы думали? — сказал Син и кивнул. — Трое приезжих, ведущих себя очень странно… Дернесс — почти что деревня, не забывайте об этом. Эта дыра лишь пытается делать вид, что она — город.

Говард немного помолчал.

— Быть может, вы правы, — наконец пробормотал он. — Мы действительно ведем себя не совсем обычно. Но у нас для этого есть некоторые основания.

— Может быть, — ответил Син. — Но вам все равно следует быть осторожнее.

Говард посмотрел на него испытывающим взглядом.

— Почему вы это делаете, Син? — вдруг спросил он.

Син вздрогнул:

— Что именно?

— Почему вы помогаете нам? — уточнил Говард. — Вы правы, когда говорите, что надо быть просто слепым, чтобы не видеть, как к нам тут относятся, — действительно, не очень-то хорошо. Но вы ведь помогаете нам.

— Это вам только кажется, — ответил Син, улыбаясь. — Я всего лишь ответил на несколько ваших вопросов. К тому же я сам не из Дернесса, если вам больше понравится такое объяснение. Я здесь всего лишь несколько недель, и отнюдь не собираюсь пробыть в этой дыре до самой старости. Вас устраивает такой ответ?

Такой ответ, конечно же, не устраивал ни Говарда, ни меня, но Говард все-таки кивнул.

— У меня… была определенная причина для того, чтобы задать этот вопрос, мистер…

— Мор, — подсказал Син.

— Мистер Мор, — продолжал Говард. — Я… то есть мы, — он бросил быстрый, почти умоляющий взгляд в мою сторону, — хотели бы вас попросить об одном одолжении.

— А именно?

Говард ответил не сразу. Он некоторое время смотрел мимо Сина в пустоту, нервно теребя серебряную рукоятку своей трости. Затем он сказал:

— Вы говорили, что несколько жителей города заболели.

Син кивнул:

— Именно так. В том числе и дочка домовладелицы, у которой я остановился, — его лицо омрачилось. — Бедняжка. Ей нет и шестнадцати.

— И никто здесь не знает, что с ней?

— Местный врач — древний старикашка, который не отличит геморрой от ветрянки, — ответил Син презрительно. — У нее жар, и ей в голову лезут всякие фантазии. Это все, что я знаю.

— Не могли бы вы… отвести нас к ней, мистер Мор? — вдруг спросил Говард.

Я от неожиданности вздрогнул, но Говард проигнорировал мой вопросительный взгляд и продолжал в упор смотреть на Сина. Син, поразмыслив некоторое время, кивнул:

— Почему бы нет? Миссис Уинден — в полном отчаянии. Она бы позвала и шамана, если бы верила, что он сможет помочь.

— Тогда пойдемте, — сказал Говард.

— Прямо сейчас? А как же ваша еда?

— Мы возьмем рыбу с собой, — сказал Говард и встал. — Пойдемте, Син.

— Прекрати, — сказал Гордон. — Прошу тебя.

Тремейн на секунду оторвался от своего занятия, нахмурил лоб, чтобы показать, насколько ему трудно это сделать, и снова опустил взгляд на пожелтевшие страницы лежащей перед ним на столе книги большого формата.

— Почему? — спросил он.

— Это… нехорошо, — ответил Гордон. — Эта вещица меня пугает.

Он указал кивком головы на книгу и стал беспокойно переминаться с ноги на ногу. В этой маленькой мансардной комнате было холодно, а снаружи — по крайней мере теперь, после захода солнца — установилась вообще почти зимняя погода. Огонь в стоявшей в углу чугунной печке не горел уже дня два — то есть как раз столько времени, сколько прошло с тех пор, как они вдвоем вернулись после своей вылазки в лес. Гордон уже на следующее утро пошел на работу в находящуюся возле гавани небольшую кузницу, Тремейн же почти все это время пробыл здесь, в этой комнате. Он ничего не ел и ложился спать только тогда, когда уже валился с ног от усталости. Его лицо стало белым как снег, глаза — красными и воспаленными, а кожа приобрела нездоровый оттенок.

— Нехорошо? — передразнил он Гордона таким тоном, который однозначно показывал, что он думает по этому поводу. Он полистал страницы, затем оторвал взгляд от книги и потер себе ладонью глаза. — А что в этом такого нехорошего, а? — спросил он. — Это же всего лишь старинная книга, не так ли?

Гордон нервно сглотнул. Он уже давно почувствовал, что фолиант, который они стащили из того заброшенного дома, был явно не просто старинной книгой. Однако он не мог вразумительно объяснить, почему он так думал. Просто эта книга вселяла в него страх. Он резко шагнул к столу, присел позади Тремейна, затем вдруг так же резко встал и растерянно начал переводить взгляд со страниц книги на измученное лицо Тремейна и обратно. Его пугало то, что эта книга, похоже, зачаровала Тремейна. Видимо, он допустил ошибку, прихватив тогда эту книгу с собой, и теперь, по мере того, как шло время, в нем росло какое-то странное чувство. По истечении последних двух дней ему даже стало боязно приближаться к Тремейну.

— Может, хватить сидеть здесь безвылазно? — нерешительно спросил он. — Бринкс уже несколько раз про тебя спрашивал. Сегодня мне, по-видимому, не удастся отговорить его явиться сюда.

Тремейн сощурил глаза:

— Ты что, сказал ему, что я заболел?

— Нет, — поспешно ответил Гордон. — Конечно же, нет. Но ты же его знаешь. Если ты не явишься, он просто возьмет нового работника на твое место. Ты ж знаешь, какой он.

Тремейн презрительно фыркнул.

— Ну и пусть, — сказал он. — Эта работа все равно уже давно мне надоела. Скажи ему, что мне нужно отлежаться еще дня два. В общем, придумай что-нибудь.

— Два дня?

— Наверное, — ответил Тремейн равнодушно. — А может и меньше. Думаю, я уже скоро ее расшифрую.

Он торжествующе улыбнулся, однако на его осунувшемся бледном лице с воспаленными глазами эта улыбка больше походила на жуткую гримасу. Гордон вздрогнул.

— Расшифруешь? — недоверчиво переспросил он. — Ты хочешь сказать, что сможешь эти каракули прочесть?

Глаза Тремейна на мгновение гневно вспыхнули. Затем он снова улыбнулся — как-то надменно и даже немного злобно. Раньше он никогда так не улыбался. Несомненно, Тремейн очень сильно изменился за последние дни. Гордон еще никогда не видел, чтобы человек так сильно менялся за такой короткий промежуток времени. Гордону пришло в голову, что эти изменения начались в тот самый момент, когда Тремейн коснулся принесенной книги.

Тремейн выпрямился, взял дрожащими пальцами стоящий перед ним на столе стакан с водой и смочил свои воспаленные губы.

— Не прочесть, — сказал он, — а понять.

— Какая разница?

— Большая, — сказал Тремейн. — Я не могу тебе этого объяснить, Гордон, но если мне удастся расшифровать книгу, то, значит, нам это удалось. Я уже начинаю ее понимать, но нельзя сказать, что я ее читаю. Это… как будто страницы разговаривают со мной.

Гордон слегка наклонился над столом и бросил взгляд на значки, хаотично расположенные на пожелтевших пергаментных листах. Для него это были не более чем бесформенные и бессмысленные каракули. И ему совсем не хотелось знать, что они означают. Ему также отнюдь не хотелось знать, что имел в виду Тремейн, когда сказал, что если ему удастся понять эту книгу, то им это удалось.

— Тебе нужно прервать свое занятие, — сказал он, последний раз пытаясь убедить Тремейна. — Ты же изведешь сам себя. За последние два дня ты хоть раз взглянул на себя в зеркало?

Тремейн снисходительно улыбнулся.

— Есть вещи поважнее физического здоровья, Гордон, — сказал он. — Но тебе этого не понять.

Он ухмыльнулся, наклонился над книгой и снова начал водить указательным пальцем по строчкам. Заметив, что Гордон и не собирается уходить, он спросил:

— Что-нибудь еще?

Гордон вздрогнул.

— Не… не знаю, — пробормотал он. — Не нравится мне все это, Тремейн. Эта книга и…

Тремейн поднял глаза:

— И?..

— Так, ничего, — ответил Гордон уклончиво. — За последние дни в городе произошли кое-какие странные события.

— И ты думаешь, что это все взаимосвязано? — Тремейн шлепнул ладонью по странице и пронзительно рассмеялся. При этом он широко открыл рот, и Гордон увидел, что его зубы стали черными и гнилыми, как у древнего старика. — Ты рехнулся, если ты так думаешь.

— Я… я так не думаю, — поспешно возразил Гордон. — Однако…

— Что? — в голосе Тремейна чувствовалась настороженность.

Гордон опустил взгляд.

— Так, ничего, — ответил он тихо. — Ничего. Забудь.

Тремейн еще секунду-другую в упор смотрел на Гордона, а затем снова уткнулся в книгу.

— Ну и хорошо, — сказал он. — Оставь меня в покое. Я занят.

Гордон нерешительно повернулся и пошел к двери, но, услышав, что Тремейн его окликнул, остановился.

— Ты ведь никому ни о чем не расскажешь, Гордон? — настороженно спросил Тремейн.

— Про книгу? — Гордон поспешно покачал головой. — Конечно, нет. Будем считать, что ты болен и должен лежать в постели. Не переживай, я тебя не выдам.

Тремейн ничего не ответил. Гордон поспешно вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Лишь только когда Тремейн остался один, он тихо проговорил как бы про себя, но слова эти явно предназначались Гордону:

— Я бы тебе не советовал этого делать, дружище.

Этот дом находился на отдаленной окраине Дернесса — в одном из «гадюшников», которые есть в каждом городе и которые обычно стараются не показывать приезжим. В этом квартале на улицах не было газовых фонарей, да и в большинстве окон уже не горел свет, хотя часы едва пробили девять. Здания по обеим сторонам улиц представляли собой, главным образом, дешевые ночлежки и маленькие, словно сбившиеся в кучу дома, окна на которых были частично заколочены. Тротуары и мостовую покрывали мусор и грязь. Единственными живыми существами, встретившимися нам, когда мы шли вслед за нашим провожатым, были кошка и несколько крыс. Крысы, уставившиеся на нас своими маленькими коварными глазками, бросились прочь лишь после того, как Рольф поднял камень и швырнул его в них, естественно, не попав ни в одну из крыс. Здесь значительно сильнее, чем в гавани, ощущался холод, а окружающая нас темнота была какой-то совсем не такой, как в центре города: она представляла собой не просто отсутствие света, а черную непроницаемую завесу, за которой, казалось, скрывались какие-то движения и жуткая призрачная жизнь. Все то время, пока мы шли вслед за Сином, я никак не мог подавить в себе чувство страха, и, взглянув на лица Говарда и Рольфа, я понял, что они испытывают то же самое. Абсурдность ситуации заключалась еще в том, что я сам вырос и провел большую часть своей жизни примерно в такой же местности — до того, как в моей жизни появился Родерик Андара и вытащил меня из нью-йоркских трущоб. Поэтому я вроде бы должен был чувствовать себя здесь как рыба в воде. Но почему-то это было совсем не так. Даже в самых гнусных местечках Бронкса — района Нью-Йорка — я знал, какие сюрпризы меня могут поджидать. Здесь же я даже не догадывался об этом. Но я чувствовал, что нам угрожает опасность. Чувствовал очень отчетливо.

Прошла, как мне показалось, целая вечность, прежде чем Син наконец-таки остановился перед узким двухэтажным домом и показал нам жестом, что мы должны отойти немного в сторону.

— Подождите здесь, — сказал он шепотом. — Будет лучше, если я зайду один. Я хочу сначала поговорить с миссис Уинден.

Говард демонстративно огляделся по сторонам и лишь затем кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Только, пожалуйста, побыстрее.

Син ухмыльнулся и, больше ничего не говоря, открыл дверь и зашел в дом. Послышался громкий шум его шагов по деревянному полу. Я вздрогнул. Хотя рядом со мной стояли Говард и Рольф, я вдруг почувствовал себя в полном одиночестве. Мне показалось, что стало еще холоднее, а темнота словно навалилась на меня, как тяжкий груз.

— Надеюсь, он скоро вернется, — пробурчал Рольф, поеживаясь от холода. — Тут что-то холодновато. Да и райончик не особенно приятный.

Говард кивнул, достал из нагрудного кармана сигару, но, поколебавшись, засунул ее обратно.

— Ну и что ты о нем думаешь? — спросил он.

Прошла пара секунд, прежде чем я понял, что вопрос был обращен ко мне. Я в этот момент сосредоточенно озирался по сторонам, вглядываясь в окружающую нас кромешную темень и пытаясь вообразить себе всяких мыслимых и немыслимых монстров, поджидающих в темноте меня и моих спутников. Повернувшись к Говарду, я беспомощно улыбнулся и пожал плечами:

— О Сине? Не знаю. Он…

— …явно не просто какой-нибудь рыбак или крестьянин, так ведь? — Говард улыбнулся. — Впрочем, он и не утверждал, что он рыбак или крестьянин.

Я растерянно посмотрел на Говарда, но все же кивнул. Говард был абсолютно прав. В тех обстоятельствах, при которых мы познакомились с Сином, мы все склонны были считать, что он либо моряк, либо рабочий из Дернесса. Но он сам ничего подобного нам не заявлял. Так или иначе, мы почти ничего о нем не знали. Во всяком случае, слишком мало для того, чтобы решиться взять его в качестве провожатого в такой вот район.

— У него не такая манера разговаривать, как у местных жителей, — нерешительно сказал я. — Хотя, впрочем, это еще ни о чем не говорит. Так или иначе, он не должен перед нами отчитываться.

— Конечно, нет, — Говард повернулся и бросил долгий задумчивый взгляд на дом, в который зашел Син. — Я лишь спрашиваю себя, почему же он нам помогает. Если обстановка в Дернессе действительно такая напряженная, как он это утверждает, то он тем самым может навлечь на себя гнев местных жителей.

— С такой комплекцией он, наверное, может себе это позволить, — сказал я.

— Чепуха, — буркнул Рольф. — ГП абсолютно прав. С этим парнем что-то не так. И я выясню, что именно.

— Не делай глупостей, Рольф, — наставительно сказал Говард. — Син нам не враг.

Рольф фыркнул и указал рукой, сжатой в кулак, на дом:

— А если это западня?

— Роберт предупредил бы нас об этом, — заявил Говард. — Да, Роберт?

Я поспешно кивнул, хотя сам вовсе не был в этом уверен. Конечно, я бы заметил, если бы Син попытался обманывать нас. Однако то, что он нам не враг, не означало, что он автоматически является нашим другом.

Наш разговор был прерван возвращением Сина. За узкими треснутыми дверными стеклами появился мерцающий свет, затем дверь приоткрылась и на пороге появилась широкоплечая фигура Сина. В руке он держал свечу, заслоняя ладонью ее пламя от ветра. Красновато-желтый свет свечи падал на его лицо, придавая ему жутковатое выражение.

— Все в порядке? — спросил Говард.

Син кивнул.

— Я поговорил с миссис Уинден, — сказал он, причем так тихо, как будто боялся, что его слова может услышать кто-нибудь в доме. — Вы можете взглянуть на ее дочь. Я сказал ей, что вы — ученый из Лондона и здесь проездом. Давайте придерживаться этой версии.

Говард кивнул и хотел было пройти мимо Сина в дом, но тот поспешным движением удержал его за руку.

— И еще, Филлипс, — добавил он. — Не давайте ей каких-либо лживых обещаний только для того, чтобы ее утешить.

Говард отвел его руку в сторону и хотел что-то ответить, но Син, не говоря больше ни слова, повернулся и вошел в дом. Он сказал то, что хотел сказать, и был, похоже, на сто процентов уверен, что Говард правильно его понял. Во мне росло чувство уважения к этому черноволосому гиганту. А еще чувство недоверия. Этот человек явно не был обычным портовым рабочим.

Один за другим мы зашли вслед за Сином в дом. Коридор был темным и сырым, а в воздухе чувствовался спертый запах. Тут было явно не жарко: холод словно проник сквозь тонкие стены и мертвой хваткой вцепился в коридор. Мы прошли по узкой лестнице — такой узкой, что нам пришлось идти гуськом — на второй этаж. Кроме того, лестница была необычайно дряхлой — так что я даже не рискнул опираться на ее грязноватые поручни. Свеча в руке Сина отбрасывала мерцающие отблески на стены и потолок, а необычайная акустика лестничного проема превращала звук наших шагов и скрип ступенек под ногами в такое жуткое перешептывание, что мне стало не по себе.

И еще кое-что здесь казалось странным: с каждой новой ступенькой мне становилось все тяжелее идти. Причем это было не физическое сопротивление чего-то непонятного, и не какая-либо невидимая сила, удерживающая меня. Просто возникло ощущение, что, для того чтобы идти дальше, мне необходимо было перебарывать что-то внутри себя. Это производило просто жуткое впечатление. Сам дом, или же что-то, что находилось в нем. Он не был обычным домом, заселенным только людьми. Здесь присутствовало что-то еще. Я уже испытывал подобное чувство, но никак не мог вспомнить, где и когда. А еще я откуда-то знал, что это что-то появилось здесь лишь недавно…

Син открыл узкую дверь, в которую упирался верхний конец лестницы, и сделал приглашающий жест рукой. Мне пришлось сделать невероятное усилие над собой, чтобы заставить себя пройти вслед за Сином и Говардом в находящееся за дверью помещение.

Горевшая в комнате керосиновая лампа излучала тусклый желтый свет, поэтому наши фигуры отбрасывали на стену причудливые тени. Комната была маленькой и такой же запущенной, как и весь дом. Оглядевшись, я заметил, что это не просто комната в доме, а полностью оборудованное жилище. Прямо возле двери находилась почерневшая угольная печка, рядом с ней — большая полка, на которой стояло множество всевозможных кастрюль, чашек и тарелок. Еще в комнате находились шкаф, стол, четыре шатких стула и две низенькие кровати.

Мне, однако, потребовалось приложить определенные усилия, чтобы все это рассмотреть. То ощущение сопротивления, которое появилось у меня еще на лестнице, здесь стало почти невыносимым. Я быстро и отрывисто дышал, а руки, чтобы они не дрожали, мне пришлось сжать в кулаки. В этой комнате было что-то необычное. Что-то чуждое, злобное, затаившееся. И это не было лишь плодом моего воображения. Я отчетливо чувствовал, что, кроме нас и миссис Уинден с дочерью, в комнате находится еще кто-то или что-то.

— Доктор Филлипс, — Син бросил на Говарда быстрый, почти умоляющий взгляд и указал рукой на хрупкую женщину лет сорока, которая до этого сидела на краю кровати и встала, когда мы вошли. — Миссис Уинден, домовладелица, — он повернулся, и я увидел, что серьезное выражение на его лице сменилось сердечной улыбкой. Ему, должно быть, весьма нравилась эта женщина. — Миссис Уинден, это доктор Филлипс. Он хотел взглянуть на Сэлли.

— Доктор? — в темных глазах женщины забрезжил лучик надежды. — Вы — врач?

Говард поспешно отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я — ученый, миссис Уинден. А это — мой слуга и мой племянник, — он указал на кровать. — Полагаю, это ваша дочь.

Лишь теперь я заметил тоненькую фигурку позади миссис Уинден. Несмотря на весьма запущенное состояние помещения, кровать была застелена чистыми белыми простынями, на фоне которых узенькое лицо девушки трудно было заметить. Я испугался, увидев — несмотря на плохое освещение — какая у нее бледная кожа.

Так и не получив никакого ответа от миссис Уинден, Говард молча подошел к кровати, присел на ее край и протянул руку к лицу девушки. Судя по ее открытым глазам, она не спала и находилась в сознании. Тем не менее, она никак не отреагировала, когда Говард коснулся пальцем ее щеки.

— Роберт, — Говард посмотрел на меня и показал жестом, чтобы я подошел к нему.

Я кивнул, сделал шаг вперед и остановился. Говард раздраженно посмотрел на меня, но у него, слава богу, хватило самообладания, чтобы не вспылить. Он лишь снова склонился над девушкой.

Мои колени дрожали. Чувство, будто мне что-то угрожает, стало просто невыносимым. Мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не повернуться и не выбежать из комнаты как можно быстрее.

И вдруг я понял, что именно было причиной этого ощущения и где находился источник чуждого и невыразимо злобного излучения.

Им была эта девушка.

Широко раскрыв глаза, она смотрела прямо мне в лицо. Внутренне содрогнувшись, я прочел в ее взгляде безграничную ненависть. Это была ненависть ко всему живому и чувствительному, ненависть, которая преступала все вообразимые границы и ощущалась почти физически.

И эта ненависть была направлена в том числе и на меня.

Собрав все свои силы, я сделал еще один шаг к кровати. Лицо девушки вздрогнуло. На ее губах появилась беловатая пена, а из груди вырвался глубокий, похожий на стон звук. Руки девушки судорожно задрожали, ногтями она вцепилась в простыню.

— Уходи, — пролепетала она. — Уходи… прочь… от меня.

Звук ее голоса заставил меня содрогнуться.

Он не был похож ни на голос юной девушки, ни даже на голос женщины. То, что я услышал, казалось жутким неестественным хрипом, и я еле смог различить слова. Эти звуки были похожи на попытку живого существа заговорить, тогда как его голосовые связки не были приспособлены для разговора.

Я сделал еще один шаг вперед, затем еще, и еще, остановился перед кроватью и опустился на корточки. Глаза Сэлли раскрылись шире, из ее рта вырвался ужасный гортанный звук, а руки дернулись так, как будто она хотела меня ударить. Говард раздраженно переводил взгляд с меня на девушку и обратно. От его внимания не ускользнула странная дуэль, происходившая между мной и Сэлли.

— Уходи… прочь, — пробормотала Сэлли. — Уходи прочь… от меня.

— Она бредит, — поспешно сказал Говард, увидев, что ко мне подошла мать девушки.

Я на секунду оторвал взгляд от Сэлли и посмотрел на миссис Уинден. Ее лицо было напряженным, а губы сжались в узкую бескровную полоску. В ее глазах я увидел страх.

Говард встал и быстрым, незаметным для окружающих жестом показал мне отойти от кровати. Я поднялся с корточек, повернулся и лишь с трудом подавил в себе вздох облегчения. Меня охватил буквально водоворот чувств, среди которых доминировал страх. Эта девушка уже перестала быть человеком. Обычным человеком. Она представляла собой лишь оболочку, в которой поселилось что-то чуждое и злобное.

Говард отошел от кровати на несколько шагов, подождал, пока я подойду к нему, и повернулся к миссис Уинден.

— Как долго она находится в таком состоянии? — спросил он. — У нее высокая температура, вы знаете об этом?

Женщина кивнула. Ее лицо было спокойным, но я видел, скольких усилий ей стоит сохранять самообладание. Маска на ее лице скрывала чувства, бушевавшие в ней.

— Уже два дня, — ответила она. — Это началось как-то внезапно. У нее поднялась температура, она полностью потеряла аппетит и…

Миссис Уинден больше ничего не сказала. Из уголка ее глаза выскользнула одинокая поблескивающая слезинка и побежала по щеке, оставляя после себя влажный след. У меня в груди болезненно закололо. Я почувствовал лютую ненависть к этому нечто, вселившемуся в невинного ребенка.

— Вы обращались к врачу? — спросил Говард.

— Да. Он приходил вчера, но так и не смог ничего сделать.

Говард на некоторое время замолчал. Я заметил, что он о чем-то напряженно думает. Хотя миссис Уинден рассказала нам не так уж много, и мне, и Говарду было ясно, почему врач ничего не смог сделать. Причина крылась явно не только в том, что миссис Уинден, по всей видимости, не могла заплатить за лекарства.

— Вы можете… помочь Сэлли? — спросила миссис Уинден.

Ее голос дрожал. В нем чувствовалась такая мольба, что у меня внутри все сжалось.

Говард еще немного помолчал, затем пожал плечами и кивнул, но как-то очень нерешительно. Я краем глаза заметил, как напрягся Син.

— Возможно, — наконец сказал Говард. — Хотя не могу вам ничего обещать, миссис Уинден. Не хотелось бы обнадеживать вас необоснованно.

— И не надо, — поспешно произнесла она.

Самообладание покинуло миссис Уинден, а с ее лица словно свалилась маска, и теперь оно выражало лишь безграничное отчаяние.

— Помогите ей, — сказала она, всхлипывая. — Умоляю вас, доктор Филлипс. Я… я не смогу вам много заплатить, но я отдам вам все, что у меня есть, и…

— Дело не в деньгах, — перебил ее Говард.

— А в чем же?

Говард шумно вздохнул. Его глаза забегали. Было видно, что ему очень трудно ответить на этот вопрос.

— Ваша дочь не больна, миссис Уинден. Я имею в виду, физически не больна.

— Она…

— С ее телом все в порядке, — продолжал Говард.

Син сделал поспешный шаг к нему и впился в него взглядом, но Говард не обратил на него никакого внимания. Он продолжал:

— Я не знаю, сможем ли мы ей помочь. Во всяком случае, мы можем попытаться это сделать. Но мне понадобится ваша помощь.

— В чем именно, Филлипс? — спросил Син недоверчиво.

Я увидел, как напряглись его могучие плечи. Говард внимательно посмотрел на него, покачал головой и указал на кровать позади себя.

— Я могу помочь этому ребенку, Мор, — начал было он, но Син тут же перебил его, агрессивно сжав кулаки.

— Я же вас предупреждал, Филлипс, — раздраженно сказал он. — Вы…

— Пожалуйста, Син! — вмешалась миссис Уинден. — Оставьте его в покое. Мне все равно, что он собирается делать, лишь бы только он помог Сэлли. Вы… Вы ведь поможете ей, доктор?

Говард бросил на нее серьезный взгляд.

— Попытаемся, — сказал он. — Но я не могу ничего обещать.

— Что вы попытаетесь сделать? — спросил Син. — И, в конце концов, что с этим ребенком, Филлипс?

— Она одержима, — ответил Говард.

Со стороны кровати донесся гортанный крик. Говард, Син, Рольф и я одновременно обернулись. Миссис Уинден, испуганно вскрикнув, сделала шаг к кровати, но затем вдруг, прикрыв рот рукой, отпрянула назад, словно от удара.

Ее дочь приподнялась над кроватью. Она не встала, нет, а именно приподнялась, не сгибая своего тела, которое словно превратилось в каменное изваяние. Затем она вытянула вперед руки, согнув пальцы, как хищные когти. И все это она проделала одним-единственным, ужасным, невероятным движением. Из ее рта раздался шипящий звук. По ее подбородку текла слюна, а в глазах пылал всепожирающий огонь.

— Рольф! — крикнул Говард.

Рольф начал действовать с такой скоростью, которая ошеломила даже меня. Он молниеносно бросился к девушке, отбил в сторону ее руки, которыми она пыталась его ударить, и обхватил ее тело своими могучими лапами.

По крайней мере, он попытался это сделать.

Сэлли тут же вырвалась из его объятий и с ужасной силой ударила его ладонью по лицу. Рольф вскрикнул, отшатнулся назад и потерял равновесие. Упав, он быстро перевернулся на живот и попытался подняться, но Сэлли тут же бросилась с расставленными руками на него и начала лупить его кулаками. Я увидел, как тело Рольфа буквально тряслось под ее гневными ударами.

— Син! Держите ее! — крикнул Говард. — Быстро!

Прошло несколько секунд, прежде чем Син, смотревший на происходящее широко раскрытыми от изумления глазами, вышел из оцепенения и одним прыжком оказался рядом с Сэлли и Рольфом. Он схватил девушку за плечи, оттащил ее от Рольфа и попытался прижать ее руки к туловищу, но Сэлли, вырвавшись из его объятий, вцепилась ногтями в его лицо, пытаясь добраться до глаз.

Син, отпрянув назад, освободился от ее хватки и тут же сжал ее руку. Сэлли, гневно рванувшись вперед, потеряла равновесие. Син молниеносно отскочил в сторону, дернув ее при этом за руку и сделав ей подножку. Сэлли, гневно взвыв от неожиданности, упала на кровать и стала брыкаться. Син тут же бросился на нее и придавил ее весом своего тела. Ему едва хватало сил, чтобы удержать ее.

— Рольф, помоги ему! — приказал Говард.

Рольф с трудом поднялся, ощупывая пальцами свое разбитое лицо и постанывая при этом. Из его разбитой губы сочилась кровь.

— Быстрее, — сказал Говард. — Он один ее долго не удержит.

Рольф, снова застонав, нерешительно подошел к кровати и попытался схватить Сэлли за ноги. Девушка вскрикнула, рванувшись изо всех сил, перевернулась на спину и ударила Рольфа ногой в живот. Рольф, охнув, опустился на колени и, отведя на всякий случай свою голову назад, молниеносно вцепился руками в ее лодыжки, в то время как Син попытался держать руки Сэлли.

Я хотел им помочь, но Говард удержал меня.

— Нет, — сказал он. — Нам нужно быть осторожнее.

— Что… о господи, что… что… — лепетала миссис Уинден.

Говард умоляюще посмотрел на нее.

— Пожалуйста, миссис Уинден, доверьтесь нам, — сказал он поспешно. — Это существо — уже больше не ваша дочь. Но мы можем ей помочь. Син, Рольф, держите ее покрепче!

Син что-то буркнул в ответ, посильнее прижал руки Сэлли к кровати, одновременно пытаясь отклонить свою голову как можно дальше назад — подальше ото рта пытающейся его укусить Сэлли. На лбу у Сина блестел пот, а еще я увидел, как набухли от напряжения мускулы на его шее. Рольф тоже еле-еле справлялся с задачей. И он, и Син были, пожалуй, самыми сильными людьми из всех, кого я когда-либо в своей жизни видел. Но, тем не менее, им едва удавалось удерживать эту охваченную безумием девушку.

Говард схватил меня за руку, серьезно посмотрел мне в глаза и затем молча кивнул. Я не понял, что он имел в виду. А может, я просто не хотел этого понять.

— Давай, — тихо сказал Говард.

Сэлли теперь уже буквально бушевала. Ее тело сжалось, как стальная рессора, которая вот-вот лопнет от напряжения. Я почувствовал ее ненависть, словно нанесенный мне удар.

Я медленно подошел к кровати. Чем ближе я подходил к Сэлли, тем пронзительнее становились ее крики, а ее глаза буквально пылали.

И вдруг она перестала защищаться. Ее сопротивление угасало секунда за секундой, и я почувствовал, что ее ненависть, словно впивавшуюся в меня невидимыми когтями, постепенно сменил неописуемый страх.

— Мама, — пролепетала она. — Помоги мне. Прогони его! Помоги мне. Он причинит мне боль!

Ее мать, стоящая позади меня, издала сдавленный всхлипывающий звук. Я услышал шаги, шум борьбы, тихие вскрики, увещевающий голос Говарда, но что он говорил, я так и не разобрал. Сделав последний шаг, я остановился рядом с Сэлли и протянул к ней руку. Это получилось как бы само собой. Я сам не понимал, что делаю. Словно против своей воли, я коснулся ее лба, замер на миг, затем прижал свою ладонь к ее лицу: основание ладони — к ее рту, а указательный и безымянный пальцы — к ее векам.

Мне показалось, что я коснулся раскаленного железа. Ужасная боль пронзила мою руку, болезненно отозвавшись каждым нервом.

Но эта боль тут же исчезла — еще до того, как я успел на нее отреагировать. Затем…

Извивающиеся щупальца.

Ненависть.

Кромешная тьма, равнина, простирающаяся до самой границы мира и даже дальше.

Бесформенные мерзкие существа, ворочающиеся в озерах с бурлящей смолой.

Темные шахты, ведущие в самый ад и даже дальше.

Полные призрачного ужаса, зловонные ямы, из которых доносится дыхание самого ада.

А еще:

Ощущение утраты, такое глубокое и болезненное, какого я еще никогда не испытывал.

И безграничная разрушительная ненависть ко всему живущему, чувствующему, думающему. Ненависть, копившаяся два миллиарда лет, ненависть, перешагнувшая через временную пропасть и границы реальности.

То, что я видел, не было образами. То, что я чувствовал, не было мыслями. Я испытал такой вид общения, с каким еще никогда не сталкивался, — доселе он был абсолютно неведом и совершенно невероятен. На один миг — коротенький, мимолетный и одновременно бесконечный миг — моя душа, казалось, слилась с душой того существа, которое вселилось в Сэлли, и мы стали с ним единым целым, разделенным на два различных тела. Я почувствовал, что глубоко внутри меня происходит какая-то борьба. Это было не противоборство двух сил, а ужасное молниеносное столкновение двух противоположных полюсов чудовищной мощи. У меня возникло ощущение, как будто внутри меня взорвалось мощное пылающее солнце — в той части моей души, которая до этого всегда была скрыта от моего сознания — а я при этом являлся не более чем сторонним наблюдателем, бессильным и беспомощным.

Затем все это исчезло. Борьба внутри меня прекратилась так же внезапно, как и началась, и я почувствовал, что черное беспомощное нечто отползло назад с беззвучным предсмертным криком.

Я зашатался, мое сознание затуманилось от слабости и тошноты. Моя рука соскользнула с лица Сэлли. Вздрогнув, я опустился на колени, а потом упал на бок. Комната поплыла перед моими глазами, но я еще успел увидеть, что тело Сэлли, все еще удерживаемое Сином и Рольфом, замерло.

А еще я успел почувствовать, как что-то жуткое и бестелесное отступало от Сэлли. Оно было похоже на волну мрака, на черное колышущееся существо со множеством щупальцев, рассеявшееся в ее теле, как рассеивается туман под светом керосиновой лампы.

Затем я потерял сознание.

Тремейн вздрогнул, как от удара. Его череп пронзила острая колющая боль, по туловищу пробежали судороги, а перед глазами заплясали языки пламени и заколыхались тени. Перед его мысленным взором замельтешили какие-то невероятные видения. Он вскрикнул, потерял равновесие и свалился на пол с неудобного стула, на котором сидел. Комната вокруг него начала вращаться, как будто стены, пол и потолок стремились изменить свою форму. Мерцающий свет керосиновой лампы потонул в появившемся откуда ни возьмись ярком зеленоватом свечении, а комнату неожиданно наполнил неведомый резкий запах, от которого сбивалось дыхание.

Через некоторое время боль и судороги прекратились, и Тремейн снова смог нормально дышать. Он медленно приподнялся на четвереньки и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Его сердце колотилось, и, несмотря на холод, одежда была влажной от пота. Он безуспешно пытался понять, что же сейчас с ним произошло. Он словно получил удар — молниеносный неистовый удар некоей невидимой силы — той самой силы, присутствие которой он ощущал в течение последних двух дней и которая, издавая беззвучный шепот в его сознании, направляла его усилия, подводя к расшифровке книги. По мере того как он все глубже проникал в тайны книги и все лучше понимал написанные в ней загадочные значки и символы, эта сила все больше подчиняла его себе. Теперь же он познал ее другую, мрачную сторону, почувствовав на себе, как невидимая ладонь его духовного господина сжимается в кулак.

Он застонал. Воспоминание о только что испытанной боли все еще угнетало его, но при этом он ощутил себя свободным: в первый раз с того момента, как начал изучать эту книгу, он снова стал хозяином самого себя.

Послышалось громкое шуршание, и Тремейн невольно приподнялся. Он вдруг снова обратил внимание на жуткое зеленоватое свечение, наполнявшее комнату. Слегка пульсируя, оно исходило непонятно откуда и было похоже на светящийся прозрачный туман. Тремейн медленно встал на ноги, сделал шаг к столу и вдруг резко остановился.

Книга шевелилась…

Прямо перед его глазами тонкие желтоватые страницы словно перелистывались невидимыми руками, при этом шелест сухого пергамента наполнял комнату таинственным угрожающе-насмешливым шепотом, от которого по спине у Тремейна побежали ледяные мурашки.

Словно внезапно очнувшись от глубокого сна, Тремейн посмотрел на себя и на все, что происходило с ним, уже совсем другими глазами. Он почувствовал холод, от которого у него стучали зубы и немели пальцы, а еще голод, уже два дня терзавший его организм незаметно для него самого, и слабость, вызванную почти непрерывным бодрствованием в течение двух суток. Он вдруг осознал, что читал книгу, написанную на абсолютно непонятном для него языке, о котором он даже никогда ничего не слышал. А еще — что совершал поступки помимо своей воли, превратившись в раба этой книги.

И вдруг он почувствовал страх.

Тонкие пергаментные страницы, шелестя, продолжали перелистываться, а зеленоватое сияние в комнате стало пульсировать еще сильнее. Тремейн отшатнулся назад, ощутив, что невидимая сила снова пытается подчинить себе его волю. Он хотел закричать, но голосовые связки его не слушались. Затем словно нахлынула невидимая волна и парализовала его тело. Воля Тремейна угасла. Он медленно подошел к столу, уселся на узкий стул и протянул руку к книге. Страницы, которые до этого перелистывались сами собой, словно от порывов ветра, вдруг замерли, а пульсирующее зеленоватое сияние в комнате стало еще сильнее.

Взор Тремейна затуманился. Его глаза стали тусклыми, как у мертвеца, а рука начала двигаться, как маленькое живое существо, по столу, подползла к открытой странице этой дьявольской книги и уперлась пальцем в определенную строчку. Губы Тремейна стали беззвучно выговаривать какие-то слова — на языке, канувшем в лету два миллиарда лет тому назад вместе с существами, говорившими на этом языке.

Я пробыл без сознания, по-видимому, всего лишь несколько секунд. Когда я открыл глаза, первой, кого я увидел, была всхлипывающая миссис Уинден, склонившаяся над своей дочерью, а рядом Говард осторожно поправлял простыню на неподвижном теле Сэлли. Моя голова раскалывалась, но это было уже не смертоносное давление, только что сжимавшее мое сознание, а вполне обычная физическая боль, исходившая от огромной шишки на голове, которую я набил себе, упав на пол.

Чья-то огромная лапа обхватила меня за плечи и поставила на ноги. Я поднял глаза и увидел лицо Рольфа. Он улыбался, но это была мученическая улыбка, от которой из его разбитой губы еще больше стала сочиться кровь.

— Все нормально? — спросил он.

Я машинально кивнул, отвел его руку в сторону и, застонав, коснулся ладонью своего затылка. У меня, казалось, болел буквально каждый мускул тела.

— А у тебя?

Улыбка Рольфа стала еще более мученической.

— Теперь вроде бы все в порядке, — пробормотал он. — Хотя мне досталось от малышки. Еще несколько секунд и… — он сокрушенно покачал головой, шумно вздохнул сквозь зубы и повернулся к Сину. — Благодарю за помощь.

Син небрежно махнул рукой.

— Да ладно, — сказал он. — Мне самому еле удалось удержать ее.

Увидев, что Говард, поднявшись с кровати, быстро и выразительно поднес палец к губам, Син покачал головой, вздохнул и отступил на шаг назад. Мы все молча отошли в дальний угол комнаты.

Говард бросил на меня серьезный оценивающий взгляд:

— С тобой все в порядке?

Я кивнул, хотя и сам не был в этом уверен. Физически я чувствовал себя более-менее нормально, но моя душа казалась обессиленной и опустошенной.

— Что… что это было? — пробормотал я.

Говард поспешным жестом показал мне, чтобы я говорил тише, а затем кивнул в сторону миссис Уинден. Я, однако, понял, что Говард имел в виду и Сина, который, пожалуй, и так увидел больше, чем следовало бы.

— Не знаю, — солгал Говард. — Но, по крайней мере, надеюсь, что в основном все уже позади.

— Вы надеетесь? — спросил Син, сделав ударение на последнем слове.

— Нет, я в этом уверен, — поправился Говард. — Теперь дело за врачами.

Нервно и не очень уверенно улыбнувшись, он тут же отвернулся — до того, как Син успел задать еще какой-нибудь вопрос.

— Миссис Уинден, — позвал он тихо.

Темноволосая женщина посмотрела на него, еще раз наклонилась над своей дочерью и затем медленно и, как мне показалось, явно нерешительно подошла к нам. Она снова выглядела уравновешенной, и лишь в ее глазах по-прежнему можно было заметить отчаяние и страх.

— Как дела у вашей дочери?

— Она… спит, — ответила миссис Уинден. — Температура спала. Она… она снова будет полностью здоровой?

Пока миссис Уинден говорила, ее взгляд перемещался с Говарда на меня и обратно. Я заметил, что ей было трудно надолго задерживать взгляд на белой пряди волос над моей правой бровью.

— Да, — ответил Говард, не обращая внимания на выразительный взгляд Сина. — Но ей сейчас нужен хороший уход и самые лучшие лекарства из всех, какие только есть.

Он улыбнулся и достал из своего кармана пачку банкнот. Тщательно отсчитав четыре двадцатифунтовые бумажки, он положил их на стол, тут же быстрым решительным жестом остановив миссис Уинден, хотевшую было что-то возразить.

— Возьмите эти деньги, — безапелляционным тоном сказал Говард, — и потратьте их на врача. А на то, что останется, купите хорошей еды и, возможно, теплую одежду для Сэлли. Она ей теперь понадобится.

Миссис Уинден в течение некоторого времени смотрела на Говарда недоверчиво и растерянно, так обычно и бывает в подобных ситуациях. Но при этом она несколько раз бросила взгляд и на меня.

Я почувствовал, что она боится. Это было странно: мы с Говардом, по всей видимости, спасли жизнь ее дочери, но взгляд этой женщины сейчас не выражал ничего, кроме страха.

— Нам нужно идти, — неожиданно сказал Говард. — Возьмите эти деньги и заплатите ими за услуги врача, миссис Уинден.

Женщина нерешительно протянула руку к деньгам, но так и не дотронулась до них, а в самый последний момент испуганно отдернула руку назад.

— Почему… почему вы это делаете? — спросила она.

Говард улыбнулся.

— Потому что мне жаль вашу дочь, миссис Уинден, — ответил он. — А еще потому, что я всегда охотно помогаю людям, когда у меня есть такая возможность, — он вдруг стал серьезным. — И еще кое-что. У меня к вам просьба.

— Просите все, что хотите, — сказала миссис Уинден. — Я сделаю все, что…

Говард перебил ее, нетерпеливо покачав головой:

— Послушайте меня. Я всего лишь хочу, чтобы вы мне пообещали, что никому не скажете ни единого слова о том, что здесь произошло. Никому. Даже врачу. Обещаете мне это?

Она снова стала растерянно переводить взгляд с меня на Говарда. Затем, явно колеблясь и словно пересиливая себя, кивнула.

— Я… обещаю это, — сказала она, запинаясь. — Главное — чтобы Сэлли выздоровела. Она ведь выздоровеет, да?

— Выздоровеет, — кивнул Говард. — Но ей понадобится ваша помощь. Вы работаете?

Она кивнула.

— Тогда возьмите отпуск на неделю, — сказал Говард решительным тоном. — Мы будем поддерживать связь с Сином. Если вам еще понадобятся деньги, дайте мне знать. Вам ни в коем случае не следует оставлять Сэлли одну. Даже на секунду.

Слова Говарда совершенно озадачили мать Сэлли, хотя она, похоже, поняла, что Говард говорит очень серьезно, а потому ничего не сказала.

— Хорошо, — в конце концов сказал Говард. — Сейчас нам нужно уходить, но я позабочусь о том, чтобы врач пришел к вам еще сегодня. Вы знаете, где он живет, Син?

Син кивнул. Говард показал жестом на спящую девушку.

— Тогда сходите и приведите врача, Син. А мы с Рольфом и Робертом вернемся на судно.

— Я вас провожу, — сказал Син.

Говард хотел было возразить, но Син не дал ему раскрыть рта.

— Этот район небезопасный, — сказал он. — Будет лучше, если я пойду с вами, уж поверьте мне. Да и врач живет недалеко от гавани. Так что мне не придется делать большой крюк.

Говард согласился.

— Мне все равно, — сказал он. — Но обещайте мне, что позаботитесь о том, чтобы врач пришел еще сегодня.

— Я приволоку его сюда силой, если он откажется идти по доброй воле, — пообещал Син.

— Тогда пойдемте, — сказал Говард. — Мы и так потеряли много времени.

Мы попрощались с миссис Уинден и удалились, причем так быстро, что это походило на бегство.

Когда мы вышли из дома, на улице стало еще темнее. Нигде не было видно ни единого огонька, и даже луна и звезды скрылись за плотной завесой туч, из которой на землю сеялся мелкий дождь. Было холодно, даже очень, и единственным звуком, который мы слышали, было завывание ветра.

Говард поднял воротник, натянул шляпу на лоб и отвернул лицо, пряча его от дождя. Син молча указал рукой в том направлении, откуда мы сюда пришли, и зашагал по улице. Нахохлившись и согнувшись от ветра, я последовал за ним. Рольф плелся в арьергарде.

Хотя Син шел в каких-нибудь трех шагах впереди меня, я его почти не видел. Было так темно, что мы скорее догадывались о существовании домов по сторонам улицы, чем видели их, а нашему пути, похоже, не было ни конца, ни края. Когда мы шли сюда, дорога показалась мне длинной; теперь же она представлялась мне просто бесконечной. У меня возникло ощущение, что нам пришлось идти несколько часов, прежде чем мы наконец-таки добрались до гавани и увидели свое судно.

Говард остановился и повернулся к Сину.

— Спасибо, что проводили, — сказал он. — Дальше мы пойдем сами. Вы лучше отправляйтесь за врачом. А еще позаботьтесь о миссис Уинден и ее дочери.

Я увидел, как Говард достал что-то из кармана и дал Сину — быть может, деньги. Син поблагодарил его кивком головы, повернулся и молча исчез в ночи. Рольф, сощурившись, посмотрел ему вслед. Я не видел лица Рольфа, но почувствовал, что он все еще не доверял этому широкоплечему гиганту. Причем еще больше, чем раньше.

Мы пошли дальше, все ускоряя шаг, стараясь как можно быстрее преодолеть оставшиеся до нашего судна несколько сот метров. Море стало довольно бурным, превратившись из плоского сероватого зеркала в колышущийся пенный ковер, то и дело вздымавший нашу маленькую посудину, прижимая ее к причалу. Доски палубы были влажными и скользкими, а когда я, пригнувшись, заходил в низкую дверь каюты, в судно ударила особенно большая волна, причем так сильно, что я чуть было не слетел кубарем по ступенькам.

Когда я, пошатываясь, спустился по лестнице, Говард уже зажег штормовой фонарь. Он молча стоял, все еще в пальто и шляпе, мокрый от дождя и удивительно бледный в красноватом мерцающем свете фонаря. Когда он, вздохнув, обернулся, мне показалось, что на его лице мелькнуло выражение безысходности. Но, как только Говард заметил, что он не один, он тотчас же попытался придать своему лицу более беззаботное выражение.

Я не стал подходить к нему, а направился прямо к своей койке, стянул с себя насквозь промокшее пальто, затем снял туфли и куртку и стащил с койки одеяло, чтобы им обернуться. Говард бросил мне полотенце, зажег сигару и некоторое время молча наблюдал, как я окоченевшими от холода пальцами пытаюсь выжать воду из своей шевелюры. В каюте было очень холодно: при выдохе у меня возле лица образовывался парок, а в кончиках пальцев на руках и ногах чувствовалось болезненное покалывание.

Говард молчал до тех пор, пока я не закончил борьбу с влагой и не накинул на себя еще одно одеяло. Впрочем, одеяла не сильно защищали меня от холода. У меня даже возникло ощущение, будто я коченею изнутри. К тому же судно под моими ногами так сильно болтало на волнах, что я чувствовал, как ко мне медленно, но неумолимо подкрадывается тошнота.

— Вытрись насухо, — сказал Говард. — Ночью будет чертовски холодно.

— Неужели? — спросил я. Его слова вызвали во мне такой гнев, какого я от себя не ожидал. — Тогда объясни мне, пожалуйста, почему нам так необходимо ночевать на этой посудине, а не в теплом гостиничном номере?!

Говард хотел что-то ответить, но затем лишь покачал головой и вздохнул. Я тоже усилием воли заставил себя успокоиться. Мне следовало быть порассудительнее: сейчас было бессмысленно ввязываться в спор. Тем более в спор, в результате которого я все равно ничего бы не добился.

— Рольф приготовит нам грог, — сказал Говард через некоторое время. — Выпьешь, и тебе станет лучше. Кстати, как ты себя чувствуешь?

— Просто прекрасно, — ответил я.

Говард сделал вид, что не заметил насмешливых ноток в моем голосе, еще раз затянулся сигарой и снова посмотрел на меня со странным смешанным выражением озабоченности и облегчения — он уже смотрел на меня так в доме миссис Уинден.

— В самом деле? — спросил он.

— Со мной все в порядке, — пробурчал я. — Кроме того, что я мерзну, как цуцик, и что мне скоро станет дурно. К чему вообще подобные вопросы?

— А ты сам не знаешь? — спросил Говард.

— А я вообще ничего не знаю, — резко ответил я. — Хотя меня не покидает ощущение, что мало-помалу приближается время, когда мне крайне необходимо будет получить ответы на кое-какие вопросы. Что, собственно, произошло с той девушкой? И каким образом я смог ей помочь?

— С ней было как раз то, о чем я сказал миссис Уинден, — ответил Говард серьезно. — Ее дочь стала одержимой. Боюсь, что с другими больными, о которых говорил Син, та же самая история.

— Одержимой? — я впился в него взглядом, но дерзкая реплика, уже вертевшаяся у меня на языке, так там и осталась, а смех, которым я тут же разразился, показался неестественным даже мне самому. — Только не надо мне рассказывать, что в нее вселились бесы и довели ее до такого состояния!

Говард по-прежнему был серьезен.

— Бесы? — переспросил он, затем покачал головой, но тут же почему-то кивнул. — Вероятно, их можно назвать и так. Ты ничего не почувствовал, когда коснулся ее?

Его последние слова заставили меня вздрогнуть. Я до сего момента судорожно пытался не думать о тех странных видениях, которые промелькнули тогда перед моим взором — или они мне только померещились? Я теперь не был уверен в том, что действительно все это видел. Тем не менее, я догадывался, к чему клонил Говард. И уже одна мысль об этом приводила меня в ужас.

— Ты… ты имеешь в виду, что это был ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ГИГАНТ? — спросил я.

— Возможно, — ответил Говард. — Я вообще-то надеялся получить ответ от тебя. Что ты тогда чувствовал?

— Чувствовал? — я судорожно сглотнул. У меня во рту появился горьковатый привкус. Я попытался вспомнить, но что-то в моем сознании отчаянно этому сопротивлялось. — Я… я не уверен. Но вряд ли это был кто-либо из них.

Говард затянулся сигарой. Он закрыл глаза, и на какой-то миг мне показалось, что на его лице отразилось разочарование.

— Возможно, это было что-то, связанное с ними, — продолжал я, запинаясь, не зная, как передать свои ощущения. — Но не…

Я запнулся, пытаясь подобрать нужные слова, но затем лишь покачал головой и вздохнул.

— Это невозможно описать, — сказал я. — Я не знаю, что это было. Я… я чувствовал какую-то ненависть, но не просто ненависть, а нечто большее.

На некоторое время я замолчал, пытаясь восстановить в памяти тот момент, когда я действительно почувствовал в себе некую часть ДОИСТОРИЧЕСКОГО ГИГАНТА. Но уже сама мысль об этом причиняла мне почти физическую боль. И я постарался об этом не думать.

— Это не было духом какого-либо живого существа, — сказал я. — Это были… какие-то галлюцинации.

— Галлюцинации?

Я кивнул.

— Мне… мне кажется, что я видел какой-то ландшафт, — пробормотал я.

Мне по-прежнему трудно было что-либо вспомнить. Видения, казалось, буквально ускользали от моего мысленного взора как раз в тот момент, когда я пытался их получше представить. Даже говорить об этом мне было трудно.

— Ландшафт, — повторил Говард.

Он искренне пытался выглядеть бесстрастным и спокойным, словно ученый, который расспрашивает об интересном феномене, к которому сам лично относится вполне нейтрально, но это ему не очень хорошо удавалось. Я почувствовал, что он внутренне просто дрожит от волнения. Даже сигара в уголке его рта слегка подрагивала.

— А что за ландшафт? — попытался уточнить Говард.

— Не знаю, — честно ответил я. — Я, собственно, не уверен, что это действительно можно назвать ландшафтом. Но, так или иначе, то, что я видел, не было частью нашего мира.

— И нашего времени, — мрачно пробормотал Говард.

Я впился в него взглядом:

— Ты имеешь в виду?..

— Я ничего не имею в виду, — грубо перебил меня Говард. — Но у меня есть кое-какие подозрения. И дай бог, чтобы я ошибался.

— Какие подозрения?

— Я не могу об этом говорить, — ответил Говард грубо. — По крайней мере, сейчас.

Однако на этот раз я уже не выдержал. В гневе вскочив, я сбросил одеяло со своих плеч и подошел к Говарду.

— Черт возьми, Говард, с меня довольно! — сказал я сердито. — Мне, в конце концов, надоело в ответ на все свои вопросы видеть лишь пожимание плечами или же слышать нечто невразумительное.

— Я пока что не могу об этом говорить, — сказал Говард. — К тому же я, возможно, ошибаюсь.

— А если нет? — гневно спросил я. — Черт побери, за кого ты меня принимаешь? За глупого мальчика, с которым ты можешь поступать так, как тебе вздумается? То ты требуешь, чтобы я находился на этой посудине и терпеливо ждал, пока меня не прикончит холод или морская болезнь, затем ты вдруг гонишь меня через весь город, жители которого с большим удовольствием расправились бы с любым из нас. Я чуть с ума не сошел, когда мне пришлось сцепиться с существом, вселившимся в ту девушку, а по пути обратно я чуть не околел от холода. И после всего этого ты требуешь, чтобы я оставался терпеливым.

— Да не нервничай ты так, малыш, — спокойно сказал Рольф.

Еще больше разгневавшись, я повернулся к нему, но его единственной реакцией была добродушная улыбка. А еще он сунул мне в руку стакан с горячим грогом.

— ГП не делает ничего такого, что могло бы причинить тебе вред, — сказал он. — Ты несправедлив по отношению к нему.

Я уже хотел сказать ему «пару ласковых слов», но что-то удержало меня. Быть может, понимание того, что Рольф, в общем-то, прав. Конечно же, Говард не делал ничего такого, что так или иначе могло бы повредить мне. Он ведь уже не раз доказывал, что он мне друг.

Рольф показал мне жестом, чтобы я выпил грога, дал стакан с грогом и Говарду, да и сам тут же сделал большой глоток из своего стакана. Затем он серьезно посмотрел на Говарда.

— Да расскажите вы ему, — сказал он тихо. — У него есть на это право.

— Что он должен мне рассказать? — спросил я недоверчиво.

Говард вздохнул, поставил свой стакан на стол, так и не сделав ни глотка, вынул сигару изо рта и опустил взгляд.

— Быть может, ты и прав, Рольф, — пробормотал он. — Рано или поздно это все равно должно произойти.

Он кивнул и, подняв глаза, печально посмотрел на меня.

— Это все еще не закончилось, Роберт, — сказал он тихо. — Помнишь, ты сказал сегодня утром, что мы потерпели самое настоящее поражение, как бы я это ни называл?

Я кивнул, а Говард продолжал:

— В этом ты неправ, Роберт. Это было бы поражением, если бы борьба завершилась. Но этого не произошло. Как раз наоборот. Борьба еще в самом разгаре. И, боюсь, дела у нашего противника идут лучше, чем я предполагал до сего момента.

— У нашего противника?

— У Йог-Сотхотха, — ответил Говард. — Он все еще здесь — где-то в море. Может быть, даже совсем недалеко от этого места. Да и твой отец неподалеку от нас.

— Мой… отец? — переспросил я недоверчиво. — Какое отношение к этому имеет мой отец?

Говард засмеялся — очень тихо и очень горько.

— Самое прямое, Роберт, — сказал он. — Зачем, по-твоему, Йог-Сотхотху понадобилось захватывать сундук с книгами Родерика, да и его самого подчинять своей воле? Твой отец, парень, был колдуном, одним из немногих когда-либо существовавших настоящих магов. И он знает о магии и скрытых силах природы, пожалуй, больше, чем кто-либо другой. Колдунам из Иерусалимского Лота удалось на один совсем коротенький миг перебросить мост через пропасть времени и переправить в наш мир Йог-Сотхотха и нескольких существ более низкого уровня, но твоему отцу вполне было по силам захлопнуть ворота во времени.

Я оцепенел. Медленно, очень медленно до меня доходил смысл слов Говарда. Но мне просто не хотелось верить в то, что он мне говорил.

— У Йог-Сотхотха не хватит могущества перемахнуть через два миллиарда лет и воскресить свой народ, — продолжал Говард. — Он уже пытался это сделать, но у него не получилось. То, что произошло в доме Болдуина, наглядно показало, что могущества Йог-Сотхотха недостаточно. А вот твоему отцу это по силам, Роберт. В этом причина того, что Йог-Сотхотх воскресил его из мертвых и заставил работать на себя. Он ненавидит нас — не только нас, но и все живое в этом мире. Наш мир когда-то принадлежал ему и подобным существам, и он не остановится ни перед чем, чтобы снова вернуть себе этот мир.

— Но мой отец никогда бы…

— Он уже не хозяин своей воли, Роберт, — резко перебил меня Говард. — Не стоит заблуждаться по этому поводу. Три дня назад, на побережье, нам просто повезло. Вероятно, в нем еще осталось что-то человеческое, и он пощадил нас — своего сына и своего друга. Но, чем дольше он пребывает под влиянием Йог-Сотхотха, тем все меньше и меньше в нем остается человеческого. Он теперь — всего лишь орудие, с помощью которого ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ГИГАНТ усиливает собственное могущество. Вот в чем причина того, что мы сейчас живем на этом судне, а не в гостинице, Роберт. Йог-Сотхотх непременно нападет на нас, поскольку он знает, что мы — единственные люди, знающие о надвигающейся опасности и способные расстроить его планы, и я боюсь, что при этом может пострадать еще больше невинных людей, чем раньше.

— А та девушка? — спросил я. — И этот… призрак?

Говард пожал плечами.

— Не знаю, — признался он. — Мне кажется, ты чувствовал в ней какую-то часть Йог-Сотхотха. Не знаю, начал ли уже Андара выполнять какие-то конкретные задания, хотя то, что произошло за последние дни в городе, свидетельствует о том, что, по-видимому, все-таки начал.

— Но какое отношение имеют к ДОИСТОРИЧЕСКОМУ ГИГАНТУ звуки несуществующих колоколов и призраки мертвецов? — озадаченно спросил я.

— Господи, Роберт, да не знаю я этого, — вздохнул Говард. — Если бы знал, то смог бы что-нибудь предпринять. Боюсь, однако, что мы узнаем это скорее, чем хотелось бы.

На следующее утро Говард разбудил меня ни свет ни заря. Непогода за ночь угомонилась, но все еще шел дождь, и стук дождевых капель по деревянной палубе над нами напоминал отдаленную ружейную пальбу. Судно покачивалось на волнах, и хотя Рольф прошлым вечером еще разок выбрался на причал и закрепил еще два швартовочных каната, борт судна по-прежнему бился и терся о полированные камни причальной стенки.

Ночью я долго не мог заснуть. Слова Говарда еще больше взбудоражили меня, и даже не столько то, что он сказал, сколько то, чего он не сказал. В конце концов — глубоко за полночь — мне все-таки удалось заснуть, но это был беспокойный, полный кошмаров и ужасных видений сон, не очень-то восстановивший мои силы. Говарду пришлось хорошенько потрясти меня за плечо, прежде чем я наконец-то очнулся ото сна и неохотно открыл глаза.

— Вставай, Роберт, — сказал Говард нетерпеливо. — Нам пора. Пришел Син.

Я зевнул, отстранил от себя его руку и заморгал, пытаясь разогнать пелену перед глазами. Каюта была наполнена сероватым светом. Я дрожал всем телом от холода, несмотря на то, что был укутан в три одеяла.

— Что случилось-то? — спросил я, спросонья не понимая, чего от меня хотят.

Рядом с Говардом появилась еще одна — широкоплечая — фигура. Некто присел на корточки и бесцеремонно потянул меня за руку. В первый миг я подумал, что это был Рольф, но затем мой взор прояснился, и я увидел Сина. Он, как и вчера вечером, был одет в черную рабочую куртку, однако теперь на его голове красовалась мохнатая шапка, а на руках — грубые шерстяные рукавицы. Его лицо раскраснелось от холода, а под глазами виднелись темные круги. У него был такой вид, будто он прошедшей ночью вовсе не сомкнул глаз. Наверное, так оно действительно и было.

— Черт возьми, что все-таки случилось? Что, мир перевернулся? — я приподнялся, ударившись при этом о выступ кровати, и наконец сбросил ноги на пол.

Син злорадно ухмыльнулся.

— Полагаю, у меня есть для вас кое-что, — сказал он. — И это вас наверняка заинтересует.

— В данный момент меня вообще ничего не интересует, — пробурчал я. — А который сейчас вообще-то час?

— Почти восемь, — сказал Говард. В его голосе чувствовался легкий упрек. — Син, похоже, обнаружил кое-что такое, что может нам помочь.

Я моргнул, с трудом подавил зевоту и попытался встать, но судно под моими ногами раскачивалось так сильно, что мне пришлось схватиться за кровать, чтобы не упасть.

— Ах, вот как? — спросил я. — И что же это?

— Я вчера вечером побывал у этого шарлатана, — сообщил Син. — Чтобы выполнить поручение Филлипса.

— Ну и что, он ходил к девушке? — сонно спросил я.

Как всегда, когда я не высыпался, я чувствовал себя усталым и разбитым, как будто вообще не спал.

— Да, ходил, — в тоне Говарда чувствовалось нетерпение. — Но это не самое главное. Врач был не один.

Я, шатаясь, подошел к столу, безуспешно попытался найти там хоть какие-нибудь признаки завтрака и, так ничего и не найдя, взял стакан со вчерашним — совсем холодным — грогом. Грог был ужасным на вкус, но благодаря ему мне все же удалось, по крайней мере на некоторое время, избавиться от чувства оледенения своих внутренностей.

— С ним был один из городских парней, — сказал Син. — Он нес какую-то чушь. Рассказывал что-то о своем друге и книге со странными значками.

Слова Сина вывели меня из полусонного состояния, в котором я находился.

— Книге? — переспросил я, тут же окончательно проснувшись. — Какой книге?

Я почувствовал на себе взгляд Говарда. Его мысли, по всей видимости, двигались в том же направлении, что и мои. Книга…

— Этого он не сказал, — ответил Син. — Он нес полный бред. Доктор не поверил ни одному его слову, дал ему успокоительное и отослал прочь. Быть может, доктор подумал, что он пьян.

— А он и вправду был пьян? — спросил я.

Син отрицательно покачал головой.

— Я пошел вслед за ним, — сказал он. — Бедному парню было явно не по себе. И я уверен, что он не выпил и капли.

— Ну и? — спросил Говард, когда Син вдруг замолчал.

Син пожал плечами.

— Да так, ничего, — ответил он. — Я подумал, что после всего, что здесь произошло за последние дни, эта история может вас заинтересовать.

— А вы знаете, где он живет? — спросил Говард. Ему с трудом удавалось заставлять свой голос не дрожать.

Син покачал головой и махнул рукой в сторону лестницы.

— Нет, — сказал он. — Но это не важно. Я с ним поговорил. Его зовут Гордон, и он сейчас здесь.

— Здесь? — я машинально посмотрел на лестницу.

— Да, тут неподалеку, — сказал Син. — Он ждет вас у рыбного склада.

— А почему вы не привели его с собой? — спросил Говард.

Син раздраженно махнул рукой.

— Черт возьми, мне и так еле удалось уговорить его пообщаться с вами, — сказал он. — Вам что, до сих пор не понятно, что происходит в этом городе? Люди перепуганы, и во всем, что происходит, они обвиняют вас.

— Но ведь это же чушь, — возразил я.

— Конечно, чушь, — сердито сказал Син. — Но такие уж тут люди. В их мыслях не всегда есть логика, парень, — он встал. — Я пойду к Гордону. А вы поторопитесь. Не знаю, сколько он еще будет ждать.

Син попрощался с нами кивком головы, повернулся и взбежал по лестнице. Через пару секунд его шаги прогремели по палубе над нами.

Говард, нахмурившись, посмотрел ему вслед.

— Ну и что ты о нем думаешь, Роберт? — спросил он тихо.

Я пожал плечами, подошел к кровати и начал искать теплую одежду в ящике, где хранились наши пожитки. Если здесь, в каюте, так холодно, то на улице, наверное, просто лютая стужа.

— А ничего, — ответил я с явным опозданием. — Думаю, что навряд ли у него есть враждебные намерения по отношению к нам, хотя он, конечно, совсем не тот, за кого себя выдает.

— Он не задал ни единого вопроса, — пробормотал Говард.

Я, взглянув на Говарда, взял в руки тонкую рубашку, но сразу же отбросил ее, решив, что лучше взять теплый пуловер.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Вчера вечером, когда мы шли обратно, — пояснил Говард. — Там, у миссис Уинден, я подумал, что он помалкивает из осторожности и потому, что не хочет впутывать их во все это. Но он и на обратном пути ни о чем нас не спросил.

— Но вы же о чем-то разговаривали.

Говард небрежно махнул рукой.

— О чем угодно, только не об этой девушке, Роберт. Его, казалось, это вообще не интересовало…

Немного подумав, Говард добавил уже другим тоном:

— Или же он просто в курсе всего.

— А ты не заметил, как он борется? — спросил я.

Говард удивленно заморгал:

— Что?

— Когда он боролся с Сэлли, — продолжал я, — я наблюдал за ним, Говард. Если я когда-либо и видел в своей жизни человека, который умеет профессионально бороться, так это Син.

Говард немного помолчал, затем, вздохнув, потянулся за своим пальто.

— Давай быстрее, Роберт, — сказал он. — Мы так или иначе выясним, кто же он такой на самом деле. А пока что он на нашей стороне.

— Надеюсь, что да, — пробормотал я.

Говард предпочел ничего больше не говорить, и лишь молча, с растущим нетерпением наблюдал, как я одеваюсь.

Затем мы молча покинули судно. Рольф уже ждал нас на причале, закутанный, так же как я и Говард, в толстое, отороченное мехом пальто, в котором он казался еще массивнее, чем был на самом деле.

— А Син? — спросил Говард.

Рольф указал пальцем на ряд низеньких складских зданий, видневшихся сквозь дождевую завесу в каких-нибудь ста шагах отсюда.

— Он нырнул куда-то туда, — сказал он. — По центру.

Мы отправились на поиски Сина. Дождь был ледяным, и, несмотря на свою теплую зимнюю одежду, я уже через несколько шагов весь дрожал от холода. Мы шли рядом, стараясь держаться друг к другу поближе, и стремясь как можно быстрее преодолеть расстояние до складов. Они находились, как мне показалось, слишком далеко от воды, хотя и на территории порта. На улице перед ними было полно грязи, мусора и всяких нечистот, из чего следовало, что эти склады использовались довольно редко.

Когда мы шли к складам, я посмотрел в сторону города. Моему взору открылась странная картина: Дернесс выглядел мрачным и безжизненным, словно там все вымерли. Он не был похож на город, в котором живут люди, и походил скорее на театральные декорации, поливаемые дождем и обдуваемые ветром. Конечно, любой город выглядел бы не очень уютно при такой непогоде. В сером утреннем свете контуры домов казались расплывчатыми и бесцветными, словно какие-то тени. Но, тем не менее, в это дождливое зимнее утро ощущалась не просто обычная тоска. Казалось, что город пригнулся под нависшим над ним небом, и мной овладело чувство всепоглощающего страха. В моей душе происходило то же, что и вчера, когда я подходил к Сэлли: я ощущал присутствие чего-то чуждого и злобного, хотя и не так явственно, как вчера. Я поспешно отогнал навязчивые мысли.

Когда до складов оставалось еще шагов тридцать, дверь одного из них — находящегося в самом центре — отворилась, из нее появился Син и помахал нам рукой. Мы пошли еще быстрее, а последние несколько метров преодолели почти бегом, подгоняемые холодом и дождем.

Внутри склада было так темно, что в первое мгновение я не увидел ничего, кроме теней и неясных очертаний. В воздухе воняло гниющей рыбой и нечистотами, и было, пожалуй, еще холодней, чем снаружи, но здесь, по крайней мере, нас уже не поливал дождь.

Син указал на парня лет двадцати, стоящего в глубине склада и молча разглядывающего Говарда, Рольфа и меня.

— Это он, — сказал Син.

Говард кивнул, снял шляпу и сделал шаг в сторону незнакомца.

— Мистер…

— Блэк, — ответил парень. — Гордон Блэк. Зовите меня просто Гордон. А вы Филлипс?

Говард кивнул, обменялся быстрым взглядом с Рольфом и сделал еще один шаг вперед. Рольф, без слов понявший Говарда, вернулся к входной двери и сквозь щель между полусгнившими досками стал наблюдать за тем, что происходит снаружи, а мы с Сином последовали за Говардом.

По мере того как мы приближались к этому странноватому мистеру Блэку, я рассмотрел его получше. Он был очень высоким, почти таким же высоким, как Син, но там, где у Сина бугрились натренированные мускулы, у Блэка свисал жир. Его лицо было дряблым и распухшим, а кожа — нездорового цвета. Он, мигая, посмотрел сначала на Сина, потом на Говарда и меня. В его глазах отчетливо читался страх.

— Расскажи ему, Гордон, — сказал Син. — Филлипс — свой человек.

Блэк еще немного поколебался. Он нервно коснулся своих губ кончиками пальцев, а на шее у него задрожала жилка.

— Речь идет о некоем вашем друге? — спросил Говард дружелюбным тоном, так и не дождавшись от Блэка ни единого слова. — Син мне уже кое-что рассказал. Так что же случилось?

Блэк нервно сглотнул.

— Его зовут… Тремейн, — сказал он, запинаясь, и посмотрел на Сина почти что умоляющим взглядом. Но тот лишь кивнул и изобразил на своих губах ободряющую улыбку.

— Мы нашли ту книгу, и с тех самых пор Тремейн сильно изменился, — сказал Гордон. Теперь, когда он преодолел сдерживавший его психологический барьер, слова полились из него потоком, при этом он говорил так быстро, что я еле успевал за ним соображать. — Я толком не знаю, что с ним произошло, но он стал совсем другим. Я боюсь за него, и все из-за этой книги. Дело в том, что он не делает ничего другого, кроме как читает ее, и…

Говард прервал его речь быстрым движением руки.

— Давайте по порядку, мистер Блэк, — сказал он. — Этот самый мистер Тремейн — один из ваших друзей?

— Да не мистер Тремейн, — тихо сказал Син. — Тремейн — это его имя, — он улыбнулся, быстрыми шагами подошел к Блэку и положил руку на его предплечье. — Почему бы тебе не рассказать обо всем, что произошло, по порядку, с самого начала?

Гордон нервно кивнул, посмотрел на пол и вдруг сильно вздрогнул.

— Это было два… нет, три дня назад, — начал он. — Мы выпили и хотели немного прогуляться, чтобы освежить голову. И тут мы нашли тот след.

— След? — вмешался бдительный Говард. — Какой след? И где?

— Не очень далеко отсюда, — сказал Гордон. — Как раз за поворотом на Беттихилл. Тремейн не соглашался идти по этому следу, но мне хотелось узнать, куда он ведет, и я убедил Тремейна пойти со мной.

Он снова начал говорить очень быстро, как человек, которому необходимо выговориться, и на этот раз Говард его не перебивал, а слушал молча и внимательно. По мере того, как он слушал, его лицо становилось все мрачнее, но он молчал и лишь время от времени бросал на меня озабоченные взгляды, особенно тогда, когда Гордон рассказывал о чердаке и книге, которую они нашли рядом с мертвецом. Лишь когда Гордон закончил, Говард прервал свое молчание.

— А где ваш друг сейчас? — спросил он.

— Дома, — ответил Гордон. — Дело в том, что мы… снимаем одну комнату на двоих, чтобы сэкономить деньги. Но я… я последние два дня туда почти не захожу.

— А книга все еще у него?

Гордон решительно кивнул.

— Он и с места не двигается с тех самых пор, как мы нашли эту проклятую штуковину, — сказал он. — Он… он утверждает, что может ее читать. Но в книге все написано как-то не так.

— Написано как-то не так? — Говард нахмурил лоб. — Что вы имеете в виду, Гордон?

Блэк некоторое время помолчал.

— То, что… — наконец сказал он. — Дело в том, что там не настоящие буквы, а… а какие-то значки.

— Какие-то значки… — Говард на некоторое время задумался. Затем он вдруг опустился на корточки и кончиком своей трости нарисовал на полу в пыли несколько вроде бы бессмысленных линий. — Примерно такие?

Гордон наклонился, секунды две смотрел сощуренными глазами на линии в пыли и затем кивнул.

— Да, примерно такие, — сказал он. — Вы знаете, что… что они означают?

Говард сильно побледнел.

— Боюсь, что да, — пробормотал он.

— А вы можете помочь Тремейну? — спросил Гордон.

— Вот этого я не знаю, — сказал Говард. — Однако боюсь, что ваш друг в большой опасности, Гордон. Отведите нас к нему.

Гордон сильно задрожал.

— Я… обещал, что никому ничего не расскажу, — пробормотал он. — Он…

— Ваш друг в большой опасности, Гордон, — сказал Говард еще раз. — Можете мне поверить. Если мы не пойдем к нему, он, возможно, погибнет.

— Я знаю, где он живет, — тихо сказал Син. — Я могу вас отвести, — он повернулся к Гордону. — Пожалуй, будет лучше, если ты не пойдешь с нами.

— Я… я отведу вас туда, — пробормотал Гордон. — Но вы все-таки сможете помочь Тремейну, да? Так, как вы… как вы помогли Сэлли.

Говард шумно втянул в себя воздух, резко повернулся к Сину и посмотрел на него. Однако темноволосый гигант лишь пожал плечами.

— Я не сказал ему и слова по поводу того, что произошло с Сэлли, — равнодушно заявил он. — Но вы же не рассчитывали на то, что никто так и не узнает об этом?

— Нет, — мрачно ответил Говард. — Я всего лишь надеялся, что у нас будет больше времени. Но теперь это уже не имеет никакого значения, — он надел шляпу и показал рукой на дверь. — Отведите нас к своему другу, Гордон.

Гордон еще некоторое время постоял в нерешительности, затем, вздохнув, кивнул и пошел к выходу. Син последовал за ним, да и Говард хотел было выйти из склада, но я удержал его.

— Что все это означает? — спросил я резко, но очень тихо — так, чтобы мои слова не услышали Син и Гордон. — Это что, книга из того сундука?

Говард отстранил мою руку.

— Я не знаю, — пробормотал он. — Но боюсь, что это именно так.

Я показал на значки, начертанные Говардом на пыльной поверхности пола.

— Оказывается, ты знаешь, на каком языке написана эта книга, но ты не знаешь, что это за книга, — сказал я насмешливо. — Черт возьми, Говард, когда же ты скажешь мне правду?

— Я это уже сделал, не далее как вчера вечером, — ответил он, но я лишь раздраженно махнул рукой.

— Да, ты рассказал мне кое-что, — выпалил я. — Именно столько, сколько было в тот момент необходимо, так ведь? Так что это за символы? И что это за книга?

Говард повернулся и движением ноги стер написанные на полу значки.

— Она на арабском языке, — сказал он. — Конечно, если у Тремейна именно та книга, о которой я думаю.

— Это одна из книг моего отца?

Говард кивнул.

— Самая ужасная из них, парень. Некрономикон.

— Ага, — сказал я. — И что же это за Некрономикон?

— Этого я тебе не могу сказать, — ответил Говард, и я почувствовал, что на этот раз его слова прозвучали весьма категорично. Он действительно не мог этого сделать. — Но если это именно то, о чем я подозреваю, то не только Тремейн в опасности. И не только этот город, Роберт.

Мы пошли в город не сразу, а сначала вернулись к нашему судну. Говард показал нам жестом, что мы должны подождать на причале, а сам прыгнул на покачивающуюся палубу и быстро исчез в трюме. Пока мы, дрожа от холода и сбившись в кучу, как стадо перепуганных овец, ждали возвращения Говарда, дождь постепенно усилился, а вдалеке над морем все сильнее сгущались тучи.

Говард пробыл в трюме довольно долго. Когда он снова появился, мы увидели у него в руках полотняную сумку. Несмотря на немилосердный холод, он был без пальто. Говард молча спрыгнул на причал, подошел к нам и открыл свою сумку.

Син ахнул от удивления, увидев, что там лежит.

Это было оружие: четыре тяжелых револьвера с украшенными перламутром рукоятками и с длинными стволами. Они имели такой калибр, что вызвали бы уважение даже у слона. Говард молча протянул по револьверу каждому из нас, кроме Гордона, да и сам запихнул револьвер за пояс, под куртку. Затем он небрежно бросил пустую сумку в воду.

— Что это все означает? — спросил Син недоверчивым тоном, крутя оружие в руках и рассматривая его, словно не знал, для чего эта железяка вообще нужна. В его огромных лапах револьвер походил на игрушку.

— Так, всего лишь мера предосторожности, — сказал Говард. — В принципе, у нас нет серьезных оснований для беспокойства. Спрячьте оружие подальше и постарайтесь сделать так, чтобы его никто не заметил.

— Мера предосторожности? — Син зло рассмеялся. — Если у нас нет оснований для беспокойства, подобная мера предосторожности кажется излишней, не так ли?

— Спрячьте оружие, — сказал Говард, не отвечая на вопрос Сина. — Прошу вас.

— Что все это значит? — спросил Гордон, до сего момента молча наблюдавший за Говардом со все возрастающим удивлением. Он вдруг быстро шагнул вперед и протянул руку, как будто хотел схватить Говарда за шиворот, но все же не сделал этого. — Для чего эти пистолеты? Вы говорили, что поможете Тремейну, а теперь…

Я так и не расслышал, что он сказал дальше. Его слова потонули в одиночном раскате грома, донесшемся со стороны моря. Говард от неожиданности вздрогнул, повернулся и — оцепенел.

Море начало меняться буквально на наших глазах. Серая пенящаяся поверхность воды стала кромешно-черной, причем над ней начали сгущаться какие-то тени, а на севере одна за другой замелькали молнии, сопровождаемые такими раскатами грома, что они поглотили все прочие звуки. Ветер буквально за секунду превратился в настоящий ураган, а дождь стал похож на падающие с неба бесчисленные иголки, больно вонзавшиеся в мое лицо.

— О господи! — воскликнул Син. — Что это?

Словно в ответ на его вопрос небо разрезала очередная ослепительная бело-голубая молния.

А затем началось настоящее светопреставление.

С чудовищным грохотом, сопровождаемым громовыми раскатами, земля под нашими ногами задрожала. Молнии засверкали так часто, что горизонт, казалось, превратился в невыносимую для глаз ослепительную бело-голубую вакханалию света, словно весь мир был охвачен пожаром. Говард что-то прокричал, но из-за раскатов грома казалось, что он лишь беззвучно шевелил губами. Дождь лил как из ведра, будто все тучи разом прохудились и вся содержащаяся в них влага единым потоком хлынула на землю.

А затем с моря к берегу поползли тени.

В первый момент мне показалось, что с моря надвигается туман, но затем я увидел, что это не так. Это были тени. Человеческие тени.

Осторожно, но быстро двигаясь, они беззвучно выныривали из воды, хватались своими призрачными руками за край причала и заползали на него. Сначала появилась одна тень, затем две, три — в общей сложности их было, наверное, не меньше десяти. Син вскрикнул, выхватил пистолет из кармана и выстрелил пять раз подряд. Звук выстрелов потонул в раскатах грома, были видны лишь огоньки пламени у ствола, похожие на маленькие оранжевые молнии.

А еще я видел, как пули ударялись, выбивая искры, в камни причала позади этих жутких созданий и не причиняли им ни малейшего вреда.

— Бежим отсюда! — рявкнул Говард. — Как можно быстрее!

Его слова наконец-таки вывели меня из оцепенения. Я повернулся, грубо пихнул Гордона, стоявшего с открытым ртом и глазевшего на это невероятное зрелище широко открытыми от удивления глазами, и рванул прочь от моря.

Но, пробежав всего несколько шагов, я увидел, что по узкой улице нам навстречу невероятно быстро двигался туман, а за ним мельтешили какие-то тени…

— Назад! — пронзительно крикнул Говард. — Роберт! Гордон! Осторожно!

Но его предупреждение слегка запоздало. Туман, надвигаясь с невероятной скоростью, уже окутал меня и Гордона. Затем он отделил меня от Гордона, создав между нами своеобразный бурлящий барьер — серый, колышущийся и холодный. Гордон закричал, вскинул руки вверх и тут же, издав гортанный звук, рухнул на землю.

— Роберт, назад! — крикнул Говард. — Не подходи к нему!

Я проигнорировал слова Говарда, повернулся и тремя мощными прыжками оказался рядом с Гордоном. Туман стал еще гуще и начал образовывать на моей коже неприятную леденящую пленку, в результате чего ощущение холода стало просто невыносимым. Голос Гордона доносился до меня словно откуда-то издалека, и он, казалось, кричал не от страха, а от сильной боли. Я зашатался, чуть было не потеряв равновесие, и замер на месте. Туман вокруг меня стал похож на серую вату. Я почувствовал, что моя кожа начала гореть, как будто в капельках влаги, конденсировавшихся на моем теле из тумана, содержалась кислота.

— Роберт, назад! Ты не сможешь ему помочь!

Голос Говарда звучал неестественно: он словно доносился с расстояния в несколько миль. И хотя на самом деле Гордон кричал где-то рядом, я уже не видел ничего, кроме колышущейся серой массы тумана и мелькающих в ней теней. Они были похожи то ли на людей, то ли на каких-то жутких существ. Они в виде расплывчатых темных контуров словно вынырнули ниоткуда и собирались в кучу, чтобы совершить то, о чем я мог только догадываться.

Гордон!

Не обращая внимания на увещевания Говарда, я бросился вперед, рубя туман ладонями и отчаянно призывая Гордона. Тени расступились, и на секунду мне показалось, что я вижу чье-то искаженное чудовищной гримасой лицо. Это была физиономия мертвеца, необычайно безобразная, с какой-то щелью вместо рта и с пустыми глазницами. Я вскрикнул от ужаса, поднял кулаки инстинктивно ударил по этому лицу, но моя рука прошла сквозь него, как будто оно было всего лишь галлюцинацией.

Обезумев от страха, я все же продолжал двигаться вперед. Туман становился все гуще. Он был похож на густой едкий дым, обжигал мою кожу и разъедал глаза, от чего я уже почти ничего не видел. Но я должен был найти Гордона. Он был где-то впереди меня, совсем недалеко, за этим едким туманом. Его крики все меньше походили на человеческие. Он умирал.

Моя нога на что-то наткнулась. Я споткнулся, потерял равновесие и, бешено размахивая руками, упал на землю. Секунду я лежал неподвижно, затем поднялся и стал вслепую водить руками по земле.

Мои руки наткнулись на что-то мягкое и податливое. Затем я нащупал глаза, нос, губы. Это было лицо Гордона!

Я отчаянно рванулся вперед, вслепую нашел плечи Гордона и попытался поднять его на ноги, но он был слишком тяжелым. Мои руки вдруг стали влажными и липкими, но я старался не обращать на это внимания. Гордон все еще вскрикивал. Его туловище под моими руками судорожно извивалось, и он даже не пытался мне помочь. Хотя он находился рядом со мной, я его практически не мог видеть. Передо мной был лишь длинный темный контур, скрытый туманом.

Чья-то рука схватила меня за плечо и потащила назад, причем так резко, что я поневоле выпустил Гордона. Рольф! Он что-то крикнул, но я ничего не понял. Рольф поднял меня на ноги и потащил прочь от Гордона. Я стал было сопротивляться, но не стоило даже и пытаться меряться силой с Рольфом. Не обращая никакого внимания на мои протесты и отчаянные попытки вырваться из его рук, он тащил меня за собой. Лишь когда перед нами из тумана появились лица Говарда и Сина, Рольф отпустил мою руку.

— Черт возьми, Рольф, нам нужно вернуться! — сказал я, тяжело дыша. — Там же Гордон!

— Ты ему уже не поможешь, парень, — Говард тронул меня за плечо и показал рукой на колышущееся серое облако, перегородившее улицу позади нас.

Я испугался. Лишь теперь, выбравшись из тумана, я увидел, насколько густой была эта колышущаяся серая масса. Это был скорее не туман, а густая сиропообразная жидкость, бурлящая от распирающего ее изнутри давления. Теней в тумане уже не было видно, как, впрочем, и Гордона. Он перестал кричать, хотя мне показалось, что от его криков у меня все еще звенело в ушах.

— Ты не сможешь ему помочь, Роберт, — сказал Говард еще раз. — Никто не сможет.

Он покачал головой, посмотрел на меня очень серьезно и глазами указал на мои руки.

Они были красными. Липкая теплая жидкость, которую я чувствовал в тумане на своих руках, на самом деле была кровью. На мгновение перед моими глазами снова возникла жуткая картина, которую я видел там, в тумане: тени сбегались со всех сторон и беззвучно склонялись над телом человека, отчаянно борющегося за свою жизнь; он издавал все более пронзительные крики, которые, казалось, не стихнут никогда…

Я тихо застонал и закрыл на некоторое время глаза, отчаянно пытаясь подавить подступившую к горлу тошноту.

Когда я снова открыл глаза, тумана уже не было. Он исчез так же внезапно, как и появился, а вместе с ним исчезли и жуткие существа-тени — так в сказках с первыми лучами солнца исчезают ночные привидения.

Вместе с ними исчез и Гордон. Совершенно бесследно, словно он тоже был тенью.

— Вон там, — Син резким жестом указал на серый трехэтажный дом почти в самом конце улицы.

Мы шли сюда сравнительно недолго. От гавани до этого дома было кварталов десять-пятнадцать, не больше. Этот район — с небольшими, явно небогатыми домами, с маленькими лавочками, окна которых чаще всего были закрыты ставнями, с малюсенькими квартирками — располагался между центральной частью города и портом. Он был заселен работниками порта и местных фабрик. Приезжие появлялись в этих местах, по всей видимости, весьма редко. Хотя, надо сказать, здесь все же было получше, чем в том районе, куда мы наведывались вчера. Тем не менее, и сюда мне не хотелось бы попасть одному в темное время суток.

Здесь было так же тихо и безлюдно, как и в том районе. Кое-где из-за закрытых ставен жилищ пробивался свет, но нигде не было видно ни души. Туман вслед за нами добрался и сюда, и висел теперь серыми хлопьями между домами. На этот раз туман был самым обычным. Тем не менее, меня не покидали тревожные предчувствия. «Почему подобные злоключения всегда случаются в первую очередь с бедняками?» — подумал я.

— Потому что для этого есть причина, Роберт, — ответил Говард.

Я вздрогнул и растерянно посмотрел на него. И только теперь до меня дошло, что я задал вопрос вслух.

— Причина?

Говард кивнул:

— Им редко улыбается счастье, Роберт. А зло всегда ищет жертву там, где уже побывало несчастье.

Его слова показались мне уж очень театральными, но не успел я задать следующий вопрос, как Говард решительным жестом заставил меня замолчать, а сам повернулся к Сину:

— В этом доме?

— Да. Я не знаю точно, но, по-моему, они живут на самом верху, в пристроенной мансарде. Сейчас разберемся.

Он хотел было идти дальше, но Говард удержал его, сжав ему руку.

— Будет лучше, если вы туда не пойдете, Син, — сказал он серьезно. — Подождите нас здесь. Мы и сами найдем их комнату.

— А я не боюсь, — заупрямился Син, но Говард тут же перебил его:

— Охотно верю, Син. Но, тем не менее, я против того, чтобы вы шли с нами. Вы ведь сами видели, что случилось с Гордоном.

— Вы, надеюсь, не думаете, что в этом был замешан Тремейн? Они ведь с Гордоном дружили целых пятнадцать лет.

Говард кивнул в сторону дома.

— Если с той книгой, о которой говорил Гордон, действительно связано то, о чем я думаю, тогда, боюсь, Син, этот человек уже больше не Тремейн, — сказал он так же серьезно. — Оставайтесь здесь, Син. В конце концов, кто-то же должен прикрывать нам тыл, — он демонстративно огляделся по сторонам. — Не нравится мне эта тишина. Если вы действительно хотите помочь нам, то оставайтесь здесь и будьте начеку. Заметите что-нибудь подозрительное — дайте нам знать.

Син больше не возражал. Говард резко повернулся и быстрыми шагами устремился к дому. Мы с Рольфом последовали за ним.

Внутри здание было похоже на тот дом, который мы посещали вчера вечером, однако этот был побольше и не такой запущенный. В узком и душном коридоре виднелось множество дверей, из-за которых доносились голоса и другие звуки. Говард, не обращая на все это ни малейшего внимания, устремился по деревянной лестнице на верхний этаж.

Когда мы добрались до последней лестничной площадки, одна из дверей отворилась и в узком проеме появилось заспанное мужское лицо.

— Что вам здесь нужно? — вопрос прозвучал явно недружелюбно.

— Мы ищем одного человека, — ответил Говард.

— Кого именно?

— Одного… нашего друга, — нерешительно сказал Говард. — Нам сказали, что он живет в этом доме. Его зовут Тремейн.

— Тремейн? — выражение недоверия на лице мужчины усилилось. — Да, он живет здесь, на самом верху, в мансардной комнате. А что вам от него нужно?

— Это мы скажем ему самому, — пробурчал Рольф.

Мужчина хотел что-то возразить, но, внимательнее вглядевшись в могучую фигуру Рольфа, передумал и поспешно ретировался в свою комнату. Говард кивком головы указал наверх:

— Пошли дальше.

Мы прошли по еще одному темному коридору и добрались наконец до чердачной лестницы. Несмотря на отсутствие какого-либо освещения, мы все-таки разглядели, что в низеньком коридоре за лестницей была лишь одна дверь.

Говард сделал предупреждающий жест рукой, приложил указательный палец к губам и вытащил револьвер из кармана пальто. Рольф тоже достал оружие, и только я все еще колебался. Обычно в подобных ситуациях человек чувствует себя гораздо увереннее, если у него в руках оружие, но я, однако, осознавал, что сейчас оно будет бесполезным. Абсолютно бесполезным. Оружие бессильно против тех опасностей, которые, возможно, поджидают нас за этой дверью.

— Оставайся здесь, — прошептал Говард. — И будь начеку!

Он присел на корточки, бесшумно положил шляпу, трость и пальто на пол, поднялся и осторожно приблизился к двери.

Когда он был всего в шаге от нее, она вдруг начала открываться.

Говард в растерянности остановился. Беззвучно, словно усилием невидимой руки, дверь распахнулась, предоставив нам возможность увидеть находившуюся за ней комнату.

Точнее говоря, то, во что превратилась эта комната.

Зрелище было необычайным и пугающим.

На полу бурлил туман — зеленый, освещаемый каким-то внутренним сиянием, туман. От него исходил резкий запах. Стены были покрыты толстой коркой льда, а под наклонными балками крыши развевалась серая липкая завеса, похожая на паутину. В комнате ритмично пульсировало зеленоватое сияние, захватывающее и туман, а те немногие предметы мебели, которые находились здесь, были покрыты толстой коркой молочно-белого льда. Нам в лицо дохнуло невероятным холодом.

Однако я почти не обращал на все это внимания. Мой взор был буквально прикован к стоящему у окна круглому столу — единственному предмету мебели, не покрытому льдом. А еще к мужчине, находившемуся позади этого стола…

— Входите, мистер Лавкрафт, — сказал он. Его голос звучал очень необычно, как будто пыталось говорить существо, сделанное изо льда или стекла. — Я вас ждал.

Говард колебался. Оружие в его руке задрожало, он опустил было руку, но тут же снова поднял ее.

— Уберите свое оружие, Лавкрафт, — сказал мужчина. — Вы же знаете, что оно бессильно против меня.

Он вышел из-за стола и сделал отрывистый приглашающий жест рукой. Я увидел, что от его кожи отваливаются малюсенькие кусочки льда и беззвучно падают в бурлящий на полу туман. Неужели он — живой?

— Кто… кто вы такой? — спросил Говард, запинаясь.

— Кто я такой? — мужчина засмеялся, но его лицо осталось бесстрастным, словно это была маска. От звука его смеха у меня по спине побежали ледяные мурашки. — Тот, кого вы искали, Лавкрафт. Вы вместе с вашим глупым юным другом. Я — Тремейн. Вы ведь искали меня? Или же вы искали вот это?

Он сделал шаг в сторону и театральным жестом указал на стол.

Говард вздрогнул, как от удара, увидев книгу.

Она лежала на столе и была раскрыта — большущий том в твердом черном кожаном переплете. Зеленое сияние, наполнявшее комнату, над ее страницами становилось еще интенсивнее, и, несмотря на расстояние, разделявшее меня и книгу, мне показалось, что написанные на желтом пергаменте затейливые значки движутся.

Говард, ахнув, очнулся от оцепенения, сделал несколько быстрых шагов внутрь комнаты и остановился — путь ему преградил Тремейн.

— Я бы не советовал вам дотрагиваться до нее, — сказал Тремейн тихо. — Это означало бы вашу смерть, Лавкрафт.

Говард бросил на него взгляд, светящийся ненавистью.

— Что… что вы сделали, глупец? — спросил он.

— То, что я должен был сделать, — Тремейн тихо засмеялся. — Вы и сами знаете, что, Лавкрафт. Если бы вы этого не знали, вы бы сюда не пришли. Но теперь уже слишком поздно, — он повернулся и указал на нас с Рольфом — мы все еще стояли в коридоре. — Подойдите поближе, господа. Не бойтесь: с вами ничего не случится, если только вы будете вести себя благоразумно.

Внутренний голос подсказывал мне, что входить в эту комнату было полным безрассудством и что надо уносить отсюда ноги — как можно быстрее и как можно дальше. Но вместо этого я — почти не по своей воле — сделал шаг вперед и вошел в комнату. Холод окутал меня своим ледяным покрывалом, а по моим ногам, когда я вступил в туман, распространилось судорожное, необычайно неприятное ощущение. Мне показалось, что по моей коже поползли миллионы крошечных паучков.

— Вы — сумасшедший, Тремейн, — прошептал Говард. — Вы не представляете, что вы натворили.

— Да нет, еще как представляю, — возразил Тремейн. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Вы же умрете! — сказал Говард.

Тремейн невозмутимо кивнул.

— Возможно, — сказал он. — Но что стоит одна-единственная жизнь, к тому же жизнь человека? — последнее слово он произнес таким тоном, словно это было ругательство. — Вы пришли сюда слишком поздно, Лавкрафт. Все уже свершилось. Власть истинных хозяев этого мира будет восстановлена, и она окажется еще более мощной и всеобъемлющей, чем когда-то. И вы против этого ничего не сможете сделать.

Я не понимал, что он имеет в виду, но от его слов во мне что-то екнуло — то самое невидимое нечто, которое я уже ощущал в себе вчера вечером, когда «изгонял бесов» из той девушки. И, так же как и вчера, я вдруг почувствовал себя бессильным наблюдателем, бесправным гостем в своем теле, существом, воля которого загнана в самый дальний угол его сознания. Мои ноги словно сами по себе пришли в движение. Я видел, что мои руки поднялись и схватили Тремейна, видел, что его глаза наполнились гневом, услышал его какой-то невообразимый крик. Тремейн словно был схвачен невидимой рукой и с силой отброшен назад.

— Роберт! — ахнул Говард. — Это — смерть!

Я слышал его слова, но не мог ни адекватно отреагировать на них, ни хотя бы ответить Говарду. Я медленно подошел к столу, обогнул его и остановился перед книгой, вытянув к ней руки, словно в заклинающем жесте. Мое тело больше меня не слушалось. Я хотел закричать, но не смог. Мои руки, двигаясь словно сами по себе, приблизились к страницам раскрытой книги, замерли в полусантиметре от нее и — скользнули дальше…

— Нет! — завопил Тремейн. — Не делайте этого, вы, остолоп! Вы все уничтожите!

Моя правая рука коснулась книги.

Мне показалось, что я засунул руку в самый центр пылающего солнца. Но это была не боль. Не было ни ощущения жары, ни ощущения холода, ни вообще какого-либо физического ощущения.

Я почувствовал, что прикоснулся к всеохватывающей ненависти — ненависти ко всему живому и восприимчивому. Я уже сталкивался с таким ощущением. Зашатавшись, я закричал и попытался отдернуть руку от книги, но у меня ничего не получилось.

Мои пальцы словно приросли к черной коже переплета, а в руке запульсировала какая-то чуждая мне сила. Она, словно раскаленная лава, втекла в мое сознание, заставляя меня кричать, кричать, кричать… Словно в каком-то сне я увидел, что Говард и Тремейн одновременно бросились ко мне.

Тремейн подскочил ко мне на долю секунды раньше.

Удар его кулака отбросил Говарда назад, и почти одновременно второй рукой Тремейн схватил мою руку и попытался оторвать ее от книги.

И тут что-то произошло, причем мгновенно, и я толком не понял, что же случилось. Это было похоже на молниеносное проскакивание искры: когда наши руки соприкоснулись, таившаяся внутри меня энергия вдруг выплеснулась одним-единственным мощным разрядом. На долю секунды мне показалось, что я вижу свет — небольшое, но необычайно яркое свечение, вырвавшееся у меня из кончиков пальцев и перескочившее в тело Тремейна. После этого Тремейна еще раз отбросило назад, словно от удара невидимого кулака. Но на этот раз он не упал, а остался на ногах, в необычайно искривленной неестественной позе, словно поддерживаемый невидимой рукой.

Затем тело Тремейна начало светиться изнутри — сначала красным, затем желтым и, наконец, невыносимо ярким бело-голубым светом. Все это произошло буквально за одну секунду. По комнате пронеслась волна горячего воздуха, от которой лед на стенах растаял, тут же превращаясь в пар, а оконные стекла разлетелись на куски. И вдруг из пола поднялся клокочущий огненный столб, охватил тело Тремейна и поглотил его, не оставив от него и следа.

Я, словно во сне, смутно почувствовал, что давление воздуха повалило меня на пол. Упав, я перекатился по полу и, больно ударившись обо что-то, замер. Моя рука все еще держала книгу. Говард что-то прокричал, но я так и не понял, что. Затем по всей комнате стали прорываться языки пламени и дым. Там, где огненный столб коснулся крыши, в ней теперь зияло огромное зазубренное отверстие, по краям которого тоже плясали языки пламени. Гнилые балки горели, как сухой трут. Огонь распространялся с невероятной скоростью, намного быстрее, чем это казалось возможным. Я, закашлявшись, с трудом поднялся на четвереньки и поискал глазами Говарда и Рольфа. Их фигуры мерцающими темными контурами виднелись сквозь языки пламени, разделявшем комнату на две части. Жар от огня становился просто невыносимым.

— Роберт! — крикнул Говард. — Прыгай! Ради бога, да прыгай же! Сейчас загорится весь дом!

Я поднялся на ноги, сделал шаг к пламени и — отпрянул назад. Жар от огня был невыносимым. Моя одежда раскалилась, а лицо болело так, как будто оно уже попало в огонь. Но у меня не было другого выбора. Языки пламени быстро приближались ко мне. Я понимал, что через несколько секунд огонь охватит всю комнату и я сгорю.

Я глубоко вдохнул — так глубоко, как только мог — и рванулся вперед изо всех сил. Мой прыжок длился не более секунды, но он показался мне вечностью. Огонь окутал меня, превратив одежду в обгорелые черные лохмотья. Мое тело пронзила боль, а в легкие словно влилась раскаленная лава. Я упал на пол, ударившись лбом о твердый край обложки книги, и попытался приподняться на четвереньки. Тут меня подхватил подоспевший Рольф и, подняв на ноги, потащил к выходу. Огонь охватил уже и эту часть комнаты, и воздух стал таким горячим, что, сделав вдох, я взвыл от боли.

Когда мы выбегали из комнаты, я успел оглянуться. Как раз в этот момент пламя полностью охватило то место, где я только что находился. Затем в комнате за нашей спиной вдруг раздался какой-то взрыв огня, звук которого показался мне похожим на гневный дьявольский вопль.

Когда мы выбежали на улицу, дом горел, как огромный средневековый церемониальный костер. Пока мы бежали по дряхлой деревянной лестнице, огонь, словно невидимый огненный зверь, преследовал нас по пятам, а языки пламени распространялись по полусгнившим перекрытиям с той же неправдоподобной скоростью, как и в комнате Тремейна. Мы с Говардом и Рольфом по пути стучали во все двери, изо всех сил вопя «пожар!», чтобы предупредить жильцов. Перед домом на улице уже собралось человек десять — кто в ночных рубашках, кто в наспех одетых штанах, кто в пальто. Последние несколько десятков шагов до выхода из дома нам уже пришлось пробиваться вперед с большим трудом, и я впервые в жизни прочувствовал, что означает слово «паника».

Улица постепенно заполнялась людьми. Со всех сторон сюда бежали мужчины и женщины, и жуткую тишину, царившую на этой улице, когда мы подошли к дому, сменили беспорядочные крики и шум множества голосов.

Стараясь поспевать за Рольфом, своим мощным торсом прокладывающим нам путь в становящейся все более тесной толпе, я оглянулся. Дом уже нельзя было спасти. Из просевшей крыши вздымались десятиметровые языки пламени, а из почерневших окон чердачного этажа валил густой черный дым и выскакивали миллионы похожих на светлячков малюсеньких раскаленных искорок, падавших затем на улицу и близлежащие дома. Лишь каким-то чудом огонь не перебросился на соседние здания. Если бы это произошло, то, пожалуй, весь город мог бы сгореть дотла.

Син ждал нас на противоположной стороне улицы. Его глаза были широко раскрыты от испуга.

— Что произошло? — спросил он. — Я… я видел какой-то взрыв и…

— Не сейчас! — поспешно перебил его Говард. — Нам нужно убираться отсюда. Быстро!

Но он так и не успел осуществить свое намерение. На его пути встал седоволосый мужчина, поднявший в повелительном жесте руку и тут же сжавший ее в кулак.

— Не так быстро, мистер! — сказал он. — Вы никуда отсюда не уйдете.

Я узнал его. Это был тот самый мужчина, с которым мы разговаривали на лестничной клетке. У меня внутри похолодело, когда я увидел, Что на звук его голоса в нашу сторону повернулось множество лиц. Из дома позади нас все еще раздавались крики, треск и грохот, и только тут я осознал, как же все-таки много людей жило в этом убогом доме. А еще — как все-таки неимоверно быстро распространялся огонь.

— Что тебе нужно? — гневно спросил Рольф. — А ну прочь с дороги, человечишка! Мы должны позвать пожарных!

Но на этот раз внушительная фигура Рольфа не произвела на мужчину никакого впечатления. Он еще решительнее преградил нам путь и воинственно приподнял подбородок. Его голос звучал так громко, что, несмотря на общий шум, его было слышно и на противоположной стороне улицы.

— Что произошло там, наверху? — спросил он, указав гневным жестом на дом. — Что вы там делали? Это вы подожгли дом!

Говард схватил его за руку и хотел было отпихнуть в сторону, но мужчина с яростным ревом вывернулся и вцепился обеими руками в Говарда.

— Это вы подожгли дом! — завопил он. — Все из-за вас!

Рольф с размаху ударил его. Возможно, это было самым неподходящим из того, что он мог сделать в подобной ситуации, но когда он понял свою ошибку, было уже поздно. Мужчина, охнув, упал на колени, а из толпы, собравшейся на улице, донесся целый хор гневных голосов.

— Чертов идиот! — рявкнул Син.

Одним прыжком оказавшись возле Рольфа, он с силой толкнул одновременно и Рольфа и Говарда, от чего они оба отлетели к стене ближайшего дома, а Син встал, широко расставив ноги, между ними и начавшей надвигаться толпой.

— Роберт, ко мне! — крикнул он.

В его руке вдруг появился револьвер. Пока я отчаянным прыжком подскочил к Рольфу и Говарду, он успел поднять оружие, ударить с размаху ладонью другой руки слишком близко подошедшего мужчину по лицу и тут же два раза подряд нажать на спусковой крючок.

Выстрелы прогремели над улицей, как разрыв артиллерийских снарядов. Толпа, всего полсекунды назад угрожающе надвигавшаяся на нас, в ужасе отхлынула, и на мгновение стало так тихо, что даже в ушах зазвенело. Казалось, даже треск горящего дома на мгновение стих.

Затем шум возобновился с удвоенной силой.

— Убейте их! — раздался чей-то голос.

Его тут же поддержал кто-то еще, и еще, и вот уже целый хор голосов повторил этот призыв.

— Они подожгли наш дом! — раздавались крики. — Они во всем виноваты!

Син еще раз выстрелил в воздух, но теперь это не произвело никакого впечатления. Те, кто стоял поближе к Сину, пытались пятиться назад не столько из страха перед его револьвером, сколько опасаясь его мощной фигуры и поднятых в боевой готовности здоровенных кулаков, но мужчины и женщины, стоящие сзади, напирали на передних, в результате чего искаженные гневом лица и сжатые кулаки придвигались все ближе и ближе к нам.

— Бегите! — крикнул Син, тяжело дыша. — Черт возьми, да бегите же! Я попытаюсь их задержать! Встретимся на судне!

Говард, все еще колебавшийся, все-таки понял, что мы явно не сможем ни успокоить разъяренную толпу, ни отбить ее натиск.

В отчаянии мы бросились бежать. Двое или трое мужчин попытались преградить нам путь и задержать нас, но Рольф — то ударом кулака, то просто натиском своего мощного тела — посбивал их с ног. Позади нас раздавались выстрелы, а крики толпы слились в один кровожадный вопль. На мгновение мне показалось, что среди всеобщего шума я различаю голос Сина, но затем на перекрестке мы свернули за угол, и рев толпы стал невнятным. Однако не успели мы пробежать и ста шагов, как за нами появились уже первые преследователи. Их число росло.

Это была отчаянная гонка. Дорога до гавани показалась мне раз в десять длиннее, чем раньше. Расстояние, отделявшее нас от погони, медленно, но неуклонно сокращалось, и когда мы наконец достигли причала, ближайшие преследователи бежали за нами уже в каких-нибудь пятидесяти ярдах.

Говард на бегу вытащил из кармана револьвер и выстрелил поверх голов толпы. Эффект был нулевым. Эти люди просто обезумели. Я разобрал в их криках слова типа «дьявол» и «колдун», и по спине у меня побежали ледяные мурашки.

— Быстрее! — крикнул Говард.

Он снова выстрелил, но на этот раз направил ствол пистолета вниз. Пуля ударилась в камень мостовой, вышибив из него искры всего лишь в нескольких шагах от бегущей за нами толпы. Три или четыре человека, испуганно вскрикнув, попытались остановиться, потеряли равновесие и свалились на землю, но за ними напирали десятки — если не сотни — других. Страх, державший в напряжении жителей этого города в течение последних двух дней, вдруг разрядился одним мощным взрывом. За нами теперь бежали не только жильцы сгоревшего дома и соседних домов: все, кто оказывался на пути бушующей толпы, присоединялись к ней.

Рольф рванул вперед еще быстрее, одним отчаянным прыжком преодолел расстояние между причалом и нашим судном и начал с молниеносной скоростью отвязывать канаты, крепившие судно к причалу. Через несколько секунд мы с Говардом тоже заскочили на судно и бросились помогать Рольфу.

Но шансов у нас не было никаких. Когда толпа подбежала к судну, мы уже отвязали последний канат, однако прибой плотно прижимал нашу посудину к причальной стенке, и у нас уже не было времени, чтобы установить парус или хотя бы оттолкнуть судно подальше от берега. Рольф ударом кулака сбил в воду мужчину, перепрыгнувшего к нам на палубу и уже выхватившего острый кухонный нож, а Говард прострелил ногу еще одному смельчаку.

Тут подоспела основная масса преследователей. Кто-то выбил у меня оружие из рук, затем удар кулака повалил меня на палубу, а дальше я уже не чувствовал почти ничего, кроме сыпавшихся на меня ударов, наносимых руками и ногами, и еще того, как меня со всех сторон хватали за одежду и волосы. Еще я успел увидеть, как упал Рольф под нахлынувшей на него целой волной человеческих тел. Однако наше судно было слишком маленьким, чтобы вместить такую массу людей. Многие из них попадали в воду с судна, а другие, крича, рухнули в волны прибоя с причала под давлением напирающих сзади людей. Но гнев толпы от этого только возрастал. Я, уже не чувствуя отдельных ударов, лишь судорожно скрючился, пытаясь защитить свое лицо и пах, хотя у меня теперь не было никаких сомнений, что нас с Говардом и Рольфом прямо сейчас забьют до смерти.

Но толпа почему-то этого не сделала. Чей-то громкий голос что-то крикнул — я так и не разобрал, что. После этого удары стали сыпаться реже и в конце концов прекратились. Чьи-то крепкие руки подхватили меня, подняли на ноги и потащили по палубе к каюте. Затем толпа таким же образом поволокла к открытой двери каюты Говарда и Рольфа.

— Сожгите их! — рявкнул все тот же голос. — Они подожгли дом. Так пусть теперь сами почувствуют жар огня. Сожгите их, как сжигают колдунов!

Вопли из толпы подхватили этот призыв. Откуда ни возьмись, появился факел, затем еще один, и еще. Воздух наполнился запахом горящего дерева. Я отчаянно пытался сопротивляться, но силы были уж слишком неравными. Удар в спину отбросил меня к двери каюты, затем кто-то ткнул меня в подколенные впадины и пихнул вперед, от чего я кубарем скатился вниз по лестнице.

Я упал на пол, очень больно ударившись. Затем я, словно сквозь пелену, увидел, что в каюту впихнули Говарда и Рольфа, а вслед за ними бросили факел, который упал на пол всего в нескольких сантиметрах от меня, осыпав все вокруг искрами. Я отчаянно стряхнул с себя искры и, увидев, что в мою сторону сквозь дверь каюты полетели второй и третий факелы, закрыл лицо ладонями и откатился в сторону. Рольф, вскрикнув, рванулся вперед и попытался затоптать огонь, но вместо каждого затоптанного им факела толпа бросала через дверь пять новых.

Дверь с треском захлопнулась, и по палубе над нами затопали чьи-то ноги. Крики толпы слились в единый жуткий вопль. Судно содрогнулось, словно по нему ударили огромным молотом. Толпа взревела так громко, что даже здесь, в глубине судна, этот звук был почти невыносим.

Кашляя, я поднялся на ноги, стряхнул со своей одежды искры и — отшатнулся назад от быстро разрастающихся языков пламени. Жар от огня становился нестерпимым, а воздух внутри каюты уже наполнился едким дымом, в результате чего я еле мог дышать. Рольф, оглядевшись по сторонам, схватил стул и с силой ударил им в один из иллюминаторов. Результат был нулевым.

— Рольф! — крикнул Говард. — Вон туда! В трюм!

Он, отчаянно жестикулируя, указал на переднюю стенку каюты. Я знал, что там находится небольшой — длиной всего в пять шагов — кормовой трюм судна, из которого можно было выбраться наверх. Но этот трюм был отделен от нас массивной перегородкой из крепкого дерева.

Рольф что-то буркнул, отступил на несколько шагов назад и опустил плечи. Его уже еле было видно сквозь черно-серые колышущиеся клубы дыма, заполнившие каюту. Мои легкие невыносимо болели. «Мы задохнемся еще раньше, чем нас пожрут языки пламени», — подумал я.

Рольф бросился вперед. Казалось, что его тело превратилось в живое пушечное ядро. Наполовину развернув свое туловище в самый последний миг, он с невероятной силой боком ударился в перегородку и, вскрикнув от боли, отскочил назад.

Но в перегородке появилась зубчатая трещина в палец толщиной!

Говард, Рольф и я почти одновременно бросились к перегородке. Под нашим объединенным натиском доски застонали, как живое существо, и в них появилась еще одна — более длинная — трещина. Рольф нетерпеливым движением отстранил нас с Говардом в сторону, сжал кулаки и изо всей силы ударил по перегородке — она содрогнулась, и трещина в ней стала еще шире. Я увидел, как из разбитых суставов пальцев Рольфа потекла кровь, но он продолжал изо всех сил бить кулаками по доскам. Трещина превратилась уже в довольно большую щель. Рольф, рявкнув, схватился обеими руками за ее край и дернул изо всех сил. Громко треснув, кусок перегородки отвалился, образовав проход в соседнее помещение.

Когда мы перебирались в трюм, каюта была уже почти вся охвачена пламенем. Свежий воздух, устремившийся в каюту через пролом в перегородке, еще больше усилил огонь, и даже здесь, в трюме, тут же стало невыносимо жарко. Рольф одним мощным ударом вышиб люк, ведущий на палубу, и полез наверх. Оказавшись на палубе, он повернулся и протянул мне руки. Говард вырвал у меня книгу, которую я, сам того не замечая, все еще держал в руках, а Рольф тут же вытащил меня наверх и поставил, как мешок с песком, на палубу. Через секунду Говард передал Рольфу Некрономикон, а затем — с помощью все того же Рольфа — оказался на палубе и сам.

Теперь мы на некоторое время почувствовали себя в безопасности. Палубная надстройка скрывала нас от взоров тех, кто находился на берегу, однако уже через несколько секунд толпа наверняка могла заметить наш побег. Не успел я об этом подумать, как какой-то мужчина, отбежавший по причалу в сторону, заметил нас и, отчаянно жестикулируя, стал показывать рукой в нашу сторону.

— Вон они где! — раздался его голос. — Они пытаются сбежать!

Послышался выстрел, и пуля ударила в палубу совсем рядом с нами. Говард стремительно повернулся и бросился в воду. Рольф тут же пихнул меня с такой силой, что я моментально полетел за борт вслед за Говардом.

В воде было необычайно холодно. Всего несколько секунд назад мы едва не сгорели живьем, теперь же у меня возникло ощущение, что я вот-вот превращусь в лед. Поневоле хлебнув воды при падении, я — скорее инстинктивно, чем осознанно — моментально вынырнул на поверхность и мучительно закашлялся. Холод быстро высасывал жизненные силы из моего тела, и я чувствовал, как мои мускулы с каждой секундой все больше немеют.

Набежавшая с моря волна подхватила меня и, слегка приподняв, ударила о причальную стенку. От этого удара у меня буквально вышибло воздух из легких, однако боль вернула меня к действительности, разогнав вызванную слабостью и усталостью пелену, уже было охватившую мое сознание.

Мы барахтались в воде у причальной стенки всего в нескольких футах от горящего судна. Причал был полностью забит людьми. В нас полетели камни и какие-то обломки, один из которых попал в Рольфа.

— Надо сжечь их! — орала толпа. — Сожгите колдунов! Убейте их!

Камни полетели в нас просто градом.

И тут я увидел то, от чего у меня кровь похолодела в жилах.

Три или четыре человека под шумные крики толпы подкатили к краю пристани какую-то бочку. Последовал удар топором по тонкой жести — и широкая струя золотисто-желтого керосина полилась в воду!

— Нет! — рявкнул Говард. — Плывите! Плывите, иначе нам конец!

Но это было бесполезно. Я греб руками изо всех сил, однако керосин распространялся по поверхности воды в десять раз быстрее, чем я плыл, к тому же волны прибоя норовили отбросить меня назад.

— Сожгите их! — ревела толпа. — Убейте их! Убейте их! Убейте их!

Кто-то бросил факел. Медленно переворачиваясь в воздухе, он пролетел, словно комета, и шлепнулся в воду. Я сделал глубокий вдох и, рванувшись изо всех сил вперед, нырнул — как раз в тот момент, когда факел коснулся плавающего на поверхности воды керосина.

Керосин над нашими головами мгновенно вспыхнул. Огонь тут же с чудовищной скоростью распространился до самого берега, осветив воду вокруг нас ярким оранжево-красным мерцающим светом. Языки пламени теперь, должно быть, представляли угрозу и стоящим на берегу мужчинам и женщинам, да и портовые постройки могли изрядно пострадать, но толпа в данный момент, похоже, об этом совсем не думала.

Я собрал последние силы и заставил свое измученное тело нырнуть еще глубже, одновременно пытаясь разглядеть, где же находится граница простирающегося над нашими головами огненного одеяла. В моих легких усиливалось неприятное ощущение. Казалось, что вокруг моей груди все сильнее сжимается невидимый железный обруч. Почувствовав, что силы оставляют меня, я сделал еще один отчаянный рывок вперед, волевым усилием стараясь подавить инстинктивное желание открыть рот и сделать вдох.

Положение становилось отчаянным. Мои руки немели, а боль в легких была уже невыносимой. Перед глазами у меня поплыли разноцветные пятна и черный туман. Но я понимал, что неизбежно погибну, стоит мне только вынырнуть на поверхность посреди горящего керосина. Граница огненного зарева над нашими головами была от нас ярдах в тридцати. А может, и в двадцати, но это уже не имело никакого значения. С таким же успехом она могла быть и на другом краю земли.

Из последних сил я перевернулся на спину и рванулся к поверхности воды.

Языки пламени встретили меня невыносимой жарой. Воздух, который я вдохнул в свои легкие, показался мне расплавленной сталью.

И вдруг — совершенно неожиданно — все это прекратилось.

Языки пламени замерли. Жар мгновенно спал, а рев взбудораженной толпы стих так внезапно, как будто между нею и мной кто-то захлопнул огромную невидимую дверь.

Прошло несколько секунд, прежде чем я хоть немного пришел в себя, и еще несколько секунд, прежде чем я понял, что произошло. Впрочем, «понял» — не совсем подходящее слово. Я просто, не веря своим глазам, увидел на берегу словно оцепеневшую толпу, а еще замершие метровые желтовато-красные языки пламени, от которых гавань стала похожа на кратер проснувшегося вулкана.

Ничего не двигалось — ни языки пламени, ни люди, стоящие на берегу, ни вода, всего несколько секунд назад вздымавшаяся могучими волнами прибоя; даже низкие серые тучи в небе вдруг стали неподвижными, как на фотографическом снимке. Все замерло, словно оцепенев по мановению волшебной палочки. Мне показалось, что остановилось даже время.

Чья-то рука тронула меня за плечо. Испуганно повернув голову, я увидел почерневшее лицо Рольфа. Он хотел что-то сказать, но, пораженный чем-то, так и не смог этого сделать, а лишь указал рукой на север, в открытое море. Я медленно повернулся в воде и посмотрел туда, куда указывала рука Рольфа.

Мир вокруг нас словно замер, однако там, в нескольких милях от берега, еще оставалась частичка мира, где что-то шевелилось и двигалось, — там еще чувствовалась жизнь.

Однако это была такая жуткая, мрачная картина, что от одного ее вида у меня кровь похолодела в жилах.

Я смог разглядеть лишь какие-то тени. Тени и нечеткие контуры: мощные извивающиеся щупальца, бесформенные раздувшиеся тела, искаженные бесовские физиономии, глядевшие на окружающий мир своими бездонными черными глазами. Эти видения в своей совокупности были похожи на беззвучный ураган: они образовывали своего рода темную воронку, которая крутилась все быстрее и быстрее, достигая просто невероятной скорости вращения. Я почувствовал, как нечто из этого адского водоворота, превозмогая время и пространство, воздействует на стоящую на берегу оцепеневшую толпу.

Все это казалось бестелесным и неосязаемым. Оно представлялось объединением двух сил: темной, мрачной, пульсирующей энергии бушующего адского водоворота и неистовой ненависти взбудораженной толпы. Вся негативная энергия, накопившаяся в городе за последние дни, единым мощным потоком потекла к этому жуткому нечто, объединилась и слилась с ним, образовав что-то новое, еще более ужасное. На какое-то мгновение тела стоящих на берегу мужчин и женщин стали прозрачными, словно сзади них оказался невероятно мощный источник света. Одновременно с этим черный беззвучный адский водоворот над морем начал вращаться еще быстрее, постепенно превратившись в гигантский кулак. На свинцово-сером полотне неба появилась тонкая ломаная линия. Сначала она превратилась в молнию, а затем стала огромной трещиной в окружающей нас действительности, трещиной во времени и пространстве, образовавшей проход между реальностью и потусторонним безумным миром.

И из этой трещины потекло нечто…

Огромные мерзкие создания, существа с извивающимися слизистыми щупальцами, чудовищные порождения каких-то кошмаров, слишком чудовищные, чтобы можно было в полной мере понять, что же они собой представляют. Это был какой-то гигантский пульсирующий поблескивающий черный поток беснующихся созданий тьмы и порождений безумия, явившихся сюда из эпохи, отделенной от нас двумя миллиардами лет, и теперь пытающихся обрести здесь новую форму бытия. Два, три, четыре — и вот уже полдюжины бесформенных кошмарных существ вынырнули из пульсирующего адского водоворота и бросились в море. За ними последовали другие — десятки и сотни невообразимых существ, можно сказать, целая армия ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ, и каждый из них был таким ужасным, что от одного только взгляда на него можно было сойти с ума.

И вдруг трещина в небе задрожала. Словно картинка сломавшегося волшебного фонаря, она исказилась и начала съеживаться по краям. В тучах засверкали ветвистые голубоватые молнии. Они, словно тонкие лучи чистой энергии, устремились к трещине и коснулись выползающих из нее чудовищных существ. Трещина закрылась. Пламя невероятной интенсивности вдруг заполнило коридор во времени, убив многих из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ и отогнав назад тех, кого не смогло убить. Адский водоворот над морем судорожно затрепетал, как огромная дрожащая рана, а затем еще одна — последняя — ослепительная молния ударила по нему из туч, уничтожая его окончательно.

И тут из моря — из самой его глубины — донесся чудовищной силы гневный вопль.

Не знаю, каким образом я снова оказался на берегу. Меня, должно быть, вытащили Рольф и Говард. Моим первым ощущением после всей этой вакханалии была твердость брусчатки, на которой я лежал. А еще чувствовался горький привкус желчи в горле. Я внутренне осознавал, что весь этот кошмар уже позади, а еще что во время всех этих событий я на какое-то время погрузился в самое сердце ненависти, являющейся частью истинной сущности ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТОВ. То, что я при этом испытал, я не смогу забыть до конца своей жизни.

Когда силы наконец-то вернулись ко мне и я смог подняться на четвереньки и оглядеться, перед моим взором предстала странная картина. Вся гавань была охвачена пламенем, но это пламя было неподвижным и совсем не излучало жара. Наоборот, поверхность воды, казалось, начинала покрываться тоненькой ледяной корочкой. Даже крошечные пенные брызги, отскочившие от волн, застыли и теперь неподвижно висели в воздухе.

Меня осторожно — почти нежно — тронула чья-то рука. Подняв глаза, я увидел Говарда. А за ним…

Толпа все еще находилась там, где ее застало это удивительное всеобщее оцепенение. Люди стояли абсолютно неподвижно, на их лицах застыло выражение ужаса, а их тела были почти прозрачными, словно они состояли не столько из плоти и крови, сколько из дыма или тумана. Я осознал, что мы все еще находимся в узеньком промежутке между действительностью и каким-то потусторонним миром. Но мысль об этом лишь проскользнула в моем сознании. Все мое внимание было привлечено к стройному темноволосому человеку с темными глазами, стоявшему позади Говарда и смотревшему на меня.

Мы были с ним очень похожи. Теперь, когда — по прошествии нескольких месяцев — мы снова оказались лицом к лицу, я осознал, насколько же мы с ним похожи. Он был на тридцать лет старше, но это являлось, пожалуй, единственным различием между нами. Мы были похожи, как два брата.

Это был не кто иной, как мой отец.

— Роберт…

Его голос звучал как-то странно. В нем чувствовалась грусть. А еще страх. Страх перед чем?

Я поднялся, бросил растерянный взгляд на Говарда, который при этом лишь улыбнулся и отошел в сторону, и подошел к своему отцу.

— Отец? — спросил я. — Ты… вернулся?

На его лице появилась улыбка.

— Я все время был рядом с тобой, Роберт, — сказал он таинственно. — Я просто не мог показываться.

— Ты был… — у меня вдруг словно открылись глаза. — Син. Ты был Сином!

Он кивнул, и непонятное выражение грусти в его глазах усилилось:

— Я хотел еще раз тебя увидеть, прежде чем… мне придется уйти.

— Уйти? — озадаченно переспросил я.

Он кивнул:

— Да. Я сделал то, что должен был сделать. Моя миссия закончена, Роберт.

— Твоя миссия? Ты имеешь в виду, что…

— Ничего из того, что произошло, не было случайностью, — сказал он серьезно.

— Но ведь ты… ты был…

— На стороне противника? — он улыбнулся — нежно и снисходительно. — Нет, я никогда не был на стороне наших врагов, Роберт. Нет во вселенной такой силы, которая смогла бы заставить меня бороться против своего собственного народа. Но мне пришлось сделать то, что я сделал. Мне пришлось ввести в заблуждение и тебя, и Говарда, и всех других, чтобы отвести опасность, угрожавшую всем нам.

Я невольно посмотрел в сторону моря. Черный адский водоворот исчез, однако — мне это только чудилось или я действительно это видел? — глубоко под водой виднелось несколько чудовищных теней, пульсирующих, словно огромные злобные черные сердца.

— Произошло то, чего хотел Йог-Сотхотх, — ответил Андара на мой немой вопрос. — Усилия колдунов из Иерусалимского Лота сумели перетащить в наш мир лишь его одного, но его замыслом с самого начала было воскресить расу, к которой он принадлежал. Ты ведь помнишь то, о чем я тебе рассказывал на судне?

Я кивнул, но по-прежнему молчал, ожидая, что мой отец продолжит свой рассказ. Через некоторое время он так и сделал.

— Мне было необходимо его обмануть, — сказал он. — Он все равно нашел бы способ пробиться сквозь стену времени, даже и без моей помощи.

— Но ведь он это сделал, — возразил я. — Представители его расы уже…

— Лишь немногие, — перебил он меня. — Только тринадцать из них сумели пробиться сквозь время, их тела сейчас — пока что лишь иллюзия. Сами же они все еще пребывают в вечном сне — далеко-далеко отсюда. Лишь часть их духа сумела воскреснуть. И твоя задача будет состоять в том, чтобы их побороть. Они будут пытаться разбудить свои спящие тела и восстановить прежнее могущество. Если им это удастся, наш мир погибнет. Нельзя их недооценивать, Роберт.

— А… остальные? — спросил я, запинаясь.

— Та дорога, по которой они хотели пройти сюда, отныне навеки закрыта, — сказал он. — Именно ради этого я прикинулся вашим врагом, Роберт. Я заставил Йог-Сотхотха поверить, что он подчинил себе меня и мою волю и что я отныне его слуга. Мне пришлось пойти на то, что тринадцать из них все-таки пробрались в наш мир, но только благодаря этому мне удалось преградить путь многим и многим сотням чудовищ.

— Это была своего рода… ловушка.

— Да, — ответил Андара. — Мне пришлось прибегнуть к этому. Надеюсь, ты сможешь меня простить.

Простить… Я подумал о Гордоне и Тремейне, о мужчинах и женщинах, погибших в сгоревшем доме, о других невинных людях, которым пришлось умереть.

— Почему? — спросил я.

Он словно прочел мои мысли.

— Я некогда предупреждал тебя в своем письме, что ты когда-нибудь возненавидишь меня, — сказал он тихо. — Я сам ненавижу себя за то, что произошло. Но другого выхода просто не было. То, что я сделал, нельзя ни простить, ни исправить, однако я должен был это сделать, — он на некоторое время замолчал, посмотрел мимо меня в сторону моря и вздохнул. — Я уйду, Роберт. Навсегда.

— Это означает, что ты теперь… что ты теперь действительно умрешь?

Он улыбнулся, как будто я сказал что-то очень глупое.

— Смерти как таковой не существует, Роберт, — сказал он. — Но пройдет еще очень много времени, прежде чем мы снова увидимся. И я больше не смогу тебе помогать.

— Мне помогать? Ты был…

— Я был тем, кто изгнал бесовскую силу, которая овладела той девушкой, — сказал он. — Ты ведь почувствовал мою силу, Роберт. Но в будущем я уже не смогу быть рядом с тобой. Ты теперь должен рассчитывать только на себя. На себя и на ту силу, которую я тебе передал по наследству. Развивай ее в себе, Роберт, и используй ее во благо.

Он замолчал, сделал шаг ко мне и поднял руку, как будто хотел меня коснуться. Но он этого так и не сделал.

— И прости меня, если сможешь, — сказал он очень тихо и очень печально.

Затем он исчез.

А я еще долго, не шевелясь, смотрел на то место, где он только что стоял. Ты когда-нибудь возненавидишь меня, написал он в своем письме. Я пытался не допустить этого, но у меня ничего не получалось. Я пытался убедить сам себя, что то, что он сделал, ему необходимо было сделать, потому что у него не было другого выхода, причем я знал, что это была правда. Но в моем сознании все больше доминировала мысль о тех невинных людях, которым пришлось умереть, которые были принесены в жертву только для осуществления задуманного им плана.

Я не хотел его ненавидеть.

Я изо всех сил сопротивлялся этому, но в моей душе происходило именно то, что предсказывал мой отец. Я пытался его простить, но почему-то волей-неволей все же начинал ненавидеть его за то, что он совершил. И я поклялся отомстить тем, кто сделал его таким, каким он стал.

ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ГИГАНТЫ изувечили и его, и мою жизнь. И я не успокоюсь до тех пор, пока эти мрачные божества из доисторических времен не умрут. Пока не умрут они — или я…