"Миллионы Марко Поло" - читать интересную книгу автора (Хеллер Франк)Глава четвертая Иголка в стоге сенаИтак, это и есть Страсбург! Доктор Циммертюр стоял на лестнице Центрального вокзала и задумчиво моргал, глядя на полукруглую площадь, обрамленную отелями и маленькими магазинами. Начинавшаяся прямо напротив улица вела к каналу; доктору смутно виделись дома вдоль набережной, а за ними нагромождение старинных фронтонов и церковных шпилей. То был старый Страсбург с его фахверками и кафедральным собором. Улицы по левую сторону вели к современным кварталам. Доктор был у цели. Здесь его теория покажет, чего она стоит. Здесь решится, кто выиграет знаменитое пари, он или синьор Донати! Доктор не сомневался в том, что его теория верна, он готов был в этом поклясться; но одно дело — обосновать научный тезис в тиши своего кабинета при свете настольной лампы, за бутылочкой Барсака, а другое — доказать его на практике. Чтобы проверить свою теорию практикой, доктору надо было найти множество людей и вещей, которых, скорее всего, уже не было в помине. Скорее всего. Доктор едко посмеялся над самим собой, мысленно представив себе, какое объявление он поместит в «Les dernieres nouvelles de Strasbourg» («Последние новости Страсбурга»): Стоявший рядом носильщик деликатно откашлялся: — В каком отеле вы желали бы остановиться, мсье? Вот именно, в каком отеле? Это был первый вопрос. Хорошо бы в том самом, в каком они жили двадцать лет назад. Но что это мог быть за отель? Финансовое положение семьи едва ли позволяло им останавливаться в отелях люкс. С другой стороны, они наверняка всегда жили в условиях, которые приличествовали их происхождению. Перед доктором стоял рой хлопотливых портье, но надписи на их фуражках совершенно ничего не говорили доктору: «Почтовый отель», «Рейнский отель», «Отель Вогезы». — Послушай, друг мой, — обратился доктор к носильщику, молодому, крепко сколоченному эльзасцу. — Помоги мне найти то, что я ищу, и я заплачу тебе за три чемодана, хотя у меня с собой только дорожная сумка. Носильщик услужливо осклабился: — А что вы ищете, мсье? Доктор объяснил. По мере того как доктор говорил, лицо носильщика все больше вытягивалось, наконец он почесал себя за ухом. — Двадцать лет! — пробормотал он. — За последние двадцать лет тут много чего было. Ладно, спрошу папашу Анатоля. Он наконец нашел папашу Анатоля, чье лицо было красным, как зимнее яблочко, а борода белая и кудрявая, как у соломенного козла, везущего Деда Мороза. Доктор повторил свой рассказ, и Анатоль стал в такт своему молодому коллеге чесать за ухом. — Хороший, но дешевый отель, который был здесь двадцать лет назад? — стал философствовать он. — Была, например, «Золотая корона», был… — Семейный отель, и притом приличествующий знатным людям, — уточнил доктор. — Не забывайте об этом! — Был отель «Ампель» и отель «Шмидт», — продолжал размышлять Анатоль. — Но их уже снесли. Да, снесли. Двадцать лет — срок долгий. — Очень долгий срок, — согласился доктор, начиная падать духом. — А последние двадцать лет можно, так сказать, считать год за два. Но все же есть здесь какие-нибудь отели, которые не снесли? Он порылся в жилетном кармане и нашел потертую купюру. Как по мановению волшебной палочки, мысль Анатоля заработала быстрее. Повернувшись к своему молодому коллеге, он решительно сказал: — Был отель «Турин»! И он сохранился. И это как раз то, чего мсье желает. Что скажешь? А? Молодой носильщик угрюмо кивнул, но новая купюра из докторского кармана мгновенно развеяла его сомнения. — Был отель «Турин», — подтвердил он. — И вы, сударь, должны остановиться в отеле «Турин». Тут и сомневаться нечего! Сам доктор Циммертюр был в этом далеко не так уверен, но он прогнал свои сомнения. «В самом деле, не все ли равно, какой отель — почему бы не отель „Турин“? — подумал он, усаживаясь в машину. — Если окажется, что это не тот отель или никто не сможет сообщить мне нужные сведения, что ж, придется еще раз пересмотреть список отелей». И он таким меланхолическим взглядом уставился в список, насчитывавший десятка два названий, что забыл полюбоваться окрестностями. А машина уже остановилась перед входом в отель «Турин» на набережной Шёпфлин. Построенный четырехугольником вокруг служившего зимним садом дворика под стеклянной крышей, отель показался доктору как раз именно таким старомодным, как он и ожидал. В холле и гостиной стояла слегка обветшавшая мебель в стиле ампир. Старинные настенные часы из позолоченной бронзы и алебастра тикали, отсчитывая секунды и вспоминая о минувших счастливых мгновениях. Со стен смотрели старинные литографии с картин Винтерхальтера — отелю, несомненно, было лет пятьдесят-шестьдесят. Доктора встретила бледная молодая дама. Она оказалась хозяйкой отеля. Дама показала доктору его номер, и он высказал несколько одобрительных слов насчет открывавшегося из окна вида. И тут же приступил к расспросам о том, что волновало его душу. — Ах, мсье, если бы вы приехали всего на полгода раньше! Тогда еще жива была моя матушка, она владела отелем в течение сорока лет. Ни я, ни мой муж понятия не имеем о клиентах, которые жили в отеле двадцать лет назад. — А ваши служащие? — От тех, кто служил в давние времена, конечно же, никого не осталось, мсье. Доктор мрачно кивнул. Этого можно было ждать. Что теперь делать? Съехать из отеля «Турин» и попытать счастья в другом месте? Это был, без сомнения, единственный разумный выход, потому что в этом отеле ему никаких сведений не получить — и все-таки, все-таки! Внутренний голос говорил доктору, что именно в таком отеле — Как же я могла забыть про Йозефа? — воскликнула она. — Конечно, у нас есть Йозеф! И если кто-нибудь может вам помочь, мсье, то это именно он! — А кто такой этот Йозеф? — с бьющимся сердцем спросил доктор. — Это наш сомелье. Он ровесник лучших наших марок и знает их как свои пять пальцев, но только издали, потому что он трезвенник. — Сомелье, который не пьет вина! — со смехом воскликнул доктор. — Впрочем, ведь его зовут Йозефом — а это имя обязывает. Можете ли вы попросить Йозефа зайти ко мне, мадам? И пусть прихватит карту вин. Может случиться, что название какой-нибудь марки двадцатилетней давности напомнит ему клиента той поры! Хозяйка ушла. И вскоре появился Йозеф. Это был пятидесятилетний коротышка с бледно-серой кожей, с бесцветными волосами и жидкими бакенбардами — само воплощение корректности. Он носил пенсне в золотой оправе, за стеклами которого было очень трудно поймать его взгляд. Такие манеры и такой голос могли бы быть у какого-нибудь начальника конторы. Йозеф степенно поклонился и положил на стол толстый черный требник — это и была карта вин. Доктор открыл страницу с перечнем эльзасских вин. — Что вы скажете о Кефферкопфе? — Молодое вино, еще не устоявшееся, но с большими возможностями, — тотчас ответил Йозеф тоном начальника, дающего отзыв о перспективах своего подчиненного. — Вот как? А Траминер? — Молодое вино, более надежное, с более выраженными свойствами и большими возможностями, — ответил Йозеф тем же тоном. — Гм. А Риквир? Йозеф ответил безличным тоном справочного бюро: — Зрелое вино, сильное и ароматное, с выраженным характером. Доктор захлопнул требник. — Принесите мне, пожалуйста, бутылочку Риквира. Выпьете со мной стаканчик? — Я? Я никогда не пью вина, в крайнем случае могу подержать во рту, но никогда не глотаю. Никому из профессиональных сомелье никогда и в голову не придет глотнуть вина. Доктору доставили бутылку Риквира. И пока Йозеф вынимал ее из ведра со льдом, Циммертюр завел разговор о минувших временах, точнее, о том, что было двадцать лет назад. Разговорить Йозефа не составило труда. Наоборот. Стоило прозвучать вопросу, как немедля следовал ответ, краткий и сухой, но ясный и точный. Мало-помалу ответы становились более подробными, хотя Йозеф не терял своей сдержанности. Доктор потирал руки. Свидетель был идеальный. То был нежданный дар небес тому, кто искал иголку в стоге сена. Наконец доктор задал решающий вопрос: — Послушайте, Йозеф, у вас такая удивительная память: может быть, вы помните графа ди Пассано, который жил в этом городе лет двадцать назад? То есть, я не знаю наверное, жил ли он в городе, но теоретически… Йозеф прервал доктора коротким смешком: — Вы угадали! Он здесь жил. — Правда? — выговорил доктор, слегка побледнев. — Вы уверены в этом? И где он… — Он жил в этом отеле, — вновь прервал доктора сомелье. — Я уже сказал вам, я его помню. Пальцы доктора потянулись к жилетному карману. — Расскажите, Йозеф, расскажите все, что вы о нем помните, все! Вы не можете себе представить, как это для меня важно. Я не смел надеяться, что найду кого-нибудь, кто помнит те времена, но мне повезло: судьба послала мне вас и… Йозеф сунул деньги в карман с видом начальника конторы, который берет взятку, хотя и стыдится этого. Доктору больше не пришлось пришпоривать его услужливость. Из уст Йозефа полился поток слов с короткими паузами между отдельными фразами. Взгляд сомелье был устремлен куда-то вдаль, словно он перенесся на двадцать лет назад в давно исчезнувший мир. — Пассано! — воскликнул он. — Я помню это имя и помню самого человека, словно это было вчера. Маленький толстяк-итальянец… — Он был маленький и толстый? — прервал Йозефа доктор, вспомнивший облик графини Сандры. — Я представлял его себе скорее высоким и стройным, подтянутым, словно офицер… — Он был маленьким и толстым, — подтвердил Йозеф. — Он называл себя графом, но был ли он им… — Был, — уверил его доктор. — Это я знаю совершенно точно. Но пусть он даже и толстяк, он ведь выглядел как человек из хорошего общества, не правда ли? — Он выглядел как оперный певец, — упрямо возразил Йозеф, — и я хорошо помню, что, когда он здесь жил, он пытался получить ангажемент в оперу. А когда дело не сладилось, попросил разрешения петь здесь, в отеле, но хозяйка и слышать об этом не захотела. Да и вообще Пассано слишком часто устраивал здесь скандалы. Его подруга… — Йозеф! — взмолился доктор. — Вы уверены, что не путаете его с кем-то другим? Сомелье обиделся: — Если мсье не верит тому, что я говорю, не стоит и рассказывать. А вообще весь отель может подтвердить, что моя память… — Простите меня, — извинился доктор. — Просто приведенные вами факты плохо согласуются с теорией, которую я выстроил. Но конечно, тем хуже для теории. Продолжайте, Йозеф! Я больше не буду вас перебивать. — Его подруга, — тотчас подхватил феномен мнемонической техники, — была то ли танцовщицей, то ли чем-то в этом роде. По крайней мере с виду. Они ссорились день и ночь. Мсье, наверно, представляет себе, какие звуки раздаются, когда ссорятся итальянцы? Можно подумать, что настало светопреставление, не так ли? Само собой, мы не могли потерпеть у себя подобных постояльцев. По-моему, они прожили здесь не больше недели. Конечно, по счету они не заплатили, и администратор выставил их вон. С тех пор я их больше не видел. Но доживи я до ста лет, я их не забуду. Он замолчал. — А дочь? — спросил доктор. — Дочь? Какая дочь? — У графа была дочь четырех-пяти лет, прелестная девочка, обещавшая стать необычайно красивой женщиной, и в самом деле… ну да это не имеет значения. Помните вы что-нибудь об этой девочке? — У Пассано не было никакой дочери, — заявил официант с сухим ржанием. — Такие типы разъезжают по свету не с собственными дочерьми, а только с чужими. — У графа не было дочери! — воскликнул доктор, прижав руку ко лбу. — Но это невозможно! У него должна была быть маленькая дочь, слышите! — Стало быть, он поселил ее где-то в другом месте, — холодно ответил сомелье. — Здесь она не жила. Это совершенно точно. — Но ведь… — Сожалею, мсье, но я рассказал вам все, что мне известно. Желаете чего-нибудь еще? В таком случае… — Нет, спасибо, — сказал павший духом доктор. — Спасибо за сведения, что вы мне сообщили, хотя вообще-то говоря… Он не окончил фразы. Сомелье удалился, и доктор мог без помех отдаться собственным мыслям. Они были далеко не радужными. Вся его старательно выстроенная теория разлетелась в прах. Она рухнула от нескольких слов человека, наделенного необычайной памятью, как стены Иерихона рухнули от звуков труб. Доктор построил свою теорию на основании слов, на основании нехотя данных графиней объяснений, и вот от слов же теория и рухнула. Вся его работа проделана втуне, это было обидно, но едва ли не обиднее было другое. Теперь доктор знал, что проиграет пари, свое знаменитое пари с астрологом с Валкениерстрат. Тому хорошо! У него нет нужды взывать к ненадежной женской памяти и полуправде женских признаний (некоторые утверждают, что женщины лгут даже под гипнозом): он мог воззвать к высокому и неподкупному свидетелю — к вечным звездам! Нет сомнения, он выиграл пари! Нет сомнения, доктору придется выйти из игры с мучительным сознанием, что над ним одержал победу астролог, один из тех, кого обычно называют шарлатанами. Побежден шарлатаном! Чего же тогда стоит он сам… Мрачные мысли доктора были прерваны стуком в дверь. — Войдите! — крикнул он. Вошел посыльный с письмом в руке. Доктор слегка попятился. Письмо ему, адресованное в Страсбург? И тут он вспомнил, что переадресовал корреспонденцию, приходящую на его амстердамский адрес, в Страсбург до востребования и попросил хозяйку отеля брать ее. Доктор вскрыл письмо, прочел его залпом и замер без движения. Оно было отправлено из Венеции и переслано из Амстердама. То был ответ на его телеграмму другу, доктору Триульци, жившему в городе у лагуны. Добросовестно исполнив поручение, посыльный хотел удалиться. Но доктор его окликнул. — Минуточку, мой юный друг! Можешь ли ты оказать мне услугу и… оказать мне услугу и… Погоди минутку, я должен подумать! Он еще раз пробежал глазами письмо. Как всегда, когда Циммертюр напряженно думал, лицевые мускулы выходили у него из-под контроля, и он корчил такие гримасы, которые могли напугать человека и похрабрее посыльного. Но заметив вдруг, каким взглядом тот смотрит на него, доктор перестал гримасничать. — Так вот, мой юный друг, можешь ли ты заказать мне крепчайшего кофе и попросить Йозефа принести мне еще бутылочку вина! Взгляд посыльного ясно показывал, что именно такого поручения он и ждал от господина, строящего подобные гримасы. — Кофе и вина? — медленно переспросил он. — Мсье в самом деле сказал: кофе и вина? — Да, да! — воскликнул доктор, подталкивая посыльного к двери. — Но сначала закажи кофе, — Как лекарство! — повторил посыльный, поспешно ретируясь. — Кофе и бутылка вина… как лекарство! Сейчас доставят. Принесли кофе, а вскоре после этого явился Йозеф с бутылкой вина. Он внес ее с таким достоинством, словно явился вручить ключи от города Страсбурга. Пока он ставил ведро с бутылкой на стол, доктор запер дверь, положил ключ в карман и встал между сомелье и звонком. — Йозеф, — сказал он. — Что вы предпочитаете: выпить этот кофе или чтобы я опрокинул вам на голову это ведерко со льдом? Йозеф, откупоривавший бутылку, медленно прервал свою работу. С бесконечным достоинством он повернул голову сначала к ведерку со льдом, потом в сторону кофейника. Потом смерил доктора взглядом сквозь пенсне в золотой оправе. — Что мсье хочет сказать? — опустив веки, спросил он тоном министра. — Что я хочу сказать? — спросил доктор. — Что вы старый мошенник, Йозеф! Что вы сделали все от вас зависящее, чтобы сбить меня с толку. И я хочу отомстить вам, вот почему вы должны выбрать — вот этот кофейник или ведро со льдом на голову. Что вы предпочитаете? Спина сомелье почти неестественно выпрямилась. Он поставил бутылку на стол и шагнул к двери. — Бесполезно, Йозеф, — сказал доктор. — Дверь заперта. Вы не выйдете отсюда, пока не сделаете выбор: ведро со льдом или кофе. При мысли о вашей седине я предпочел бы, чтобы вы выбрали кофе. Но если вы будете медлить, я сам выберу за вас! На лице Йозефа не выразилось ни гнева, ни раздражения, оно хранило маску все того же натужного достоинства. — Сожалею, — произнес сомелье, — но должен сказать, что за двадцать пять лет моей службы в этом отеле ни один клиент еще не разговаривал со мной подобным образом. Очень прискорбно, но мне придется сообщить о нашем разговоре мадам… — Если я сообщу о нем мадам, для вас это будет куда прискорбнее! — воскликнул доктор. — Хватит церемониться, дружище! В тот самый миг, когда я сообщу мадам, что сомелье ее отеля — отпетый алкоголик, человек, всегда пребывающий в состоянии похмелья, которое длится не со вчерашнего дня, не с прошлого или позапрошлого года, а тянется уже три десятка лет, с прошлого столетия, и не проходит дня, чтобы человек этот не опохмелялся лучшими винами из ее погреба, в тот самый миг, говорю я… Впервые за все время маска Йозефа слегка дрогнула. — Что вы такое говорите? — воскликнул он. — Как вы смеете даже в шутку… Но преимущество было на стороне доктора. Сверля официанта глазами, он продолжал свою обвинительную речь: — В тот самый миг, дружище, когда я расскажу ей об этом, вам конец, и я надеюсь, вы это понимаете. Я уже сталкивался раньше с подобным случаем, но вам, благодаря вашим изысканным манерам и необычайной памяти, и в самом деле удалось меня провести. Да-да, вы были таким подтянутым и важным, какими бывают только люди пьяные в лоск. Под винными парами вы сочиняли свои воспоминания и, мешая правду с вымыслом, создавали воображаемую картину, а это ведь и называется сочинительством. Но вы писатель-романтик, Йозеф, потому что ваши произведения не выдерживают проверки действительностью, и в этом вы похожи на большинство других сочинителей, вдохновляющихся винными парами. Но теперь вам придется, подобно Бальзаку, искать вдохновения в кофе и стать реалистом, потому что теперь я хочу знать правду о графе Пассано! Йозеф рухнул на стул. Под взглядом доктора он стал моргать, как человек, в глаза которому бьет луч прожектора. — Это… это неправда, — попытался выговорить он. — Я никогда не пью и никогда не лгу! — Лжете! — сказал доктор. — Вы нарассказали мне кучу лживых историй, и я верил им, пока не получил вот это письмо. И если вы не протрезвитесь от кофе, придется вашей голове побывать в ведре со льдом, потому что я хочу знать правду! — Что еще за письмо? — пробормотал официант. — Что там обо мне написано? Доктор, не отвечая, налил официанту кофе. Поглощая чашку за чашкой крепкий напиток, Йозеф понемногу оживал. Но каждый раз, когда он делал попытку отставить чашку, доктор хватал ведерко со льдом, словно готовясь вывалить его содержимое на голову Йозефа. Йозеф без промедления послушно подносил к губам чашку. Наконец кофейник был опорожнен до дна. Йозеф несколько раз зевнул, как человек, который пробудился от глубокого сна, но хотел бы погрузиться в него снова. — Для верности мы еще приложим вот это, — сказал доктор и, набрав льда в носовой платок, повязал этим платком голову сомелье. Глаза Йозефа утратили свой металлический блеск и мало-помалу почти прояснились. — Ну, Йозеф, — подбодрил его доктор. — Заводите свою шарманку и будьте реалистом! Что вы помните о графе Пассано, который жил здесь двадцать лет назад? Йозеф тряхнул головой. — Пассано? Пассано? — спросил он хриплым голосом, совершенно не похожим на его обычный голос. — Это кто? Фальшивомонетчик? Или гостиничный вор? — Ничего подобного! — заявил доктор. — И не оперный певец, как вы убеждали меня сегодня днем, когда сочиняли и пророчествовали в сомнамбулическом состоянии. И жил он здесь не с танцовщицей, а с маленькой дочерью и ее гувернанткой. Теперь вспоминаете? — Вам, сударь, и так все известно, — буркнул Йозеф, упрямо уставившись взглядом в ковер на полу. — Я ничего не помню. — Послушайте, приятель, — резко сказал доктор. — Давайте говорить напрямик: хотите вы сохранить свое место или нет? Если да, вы мне поможете, если нет, позвольте вам заметить, что я врач. Мне достаточно сказать словечко одному из моих коллег — и вас поместят в заведение, где курс лечения, — сделав паузу, доктор увлажнил повязку на голове официанта, — где курс лечения будет не столь щадящим, как этот! Сомелье отшатнулся, словно его ударило током. Взгляд Йозефа убедительней многих толстых фолиантов говорил о том, какой страх внушает непосвященным наука. — Конечно, господин доктор, — выговорил он, — конечно, я хочу помочь господину доктору. Так о чем мы? Пассано? Пассано? Нет, ничего не помню — это правда. Что, если господин доктор вначале немного поможет мне — вдруг я тогда вспомню? — Граф Пассано, — медленно заговорил доктор Циммертюр, — жил в этом отеле двадцать с лишком лет назад. С ним была его дочь, хорошенькая маленькая девочка, которая позднее превратилась в более чем красивую женщину, — но это к делу не относится. Была еще гувернантка девочки. Граф был высокий красивый мужчина с орлиным носом и карими глазами. Имя у него было итальянское, но паспорт австрийский. Вот все, что мне удалось узнать из полученного сегодня письма. А хочу я узнать, что граф Пассано делал здесь в Страсбурге. Каковы были его ежедневные привычки, и наконец, я хочу узнать, не случилось ли во время его пребывания в Страсбурге чего-нибудь необычного? У меня есть основания полагать… с помощью теоретических выкладок я пришел к заключению, что здесь что-то случилось — какое-то внезапное, необъяснимое происшествие. Я хочу знать, прав ли я и что это было! Во время речи доктора в зрачках официанта медленно разгорался огонек. Вдруг он почти торжественным движением поднял руку и с горячностью в голосе, хотя и запинаясь, проговорил: — Господин доктор! Теперь я вспомнил! Я вспомнил, господин доктор! — Рассказывайте, — приказал доктор Циммертюр. Йозеф повиновался. Он стал рассказывать медленно, с трудом, это не был поток прежнего красноречия, но теперь чувствовалось, что каждое его слово — правда. У доктора, слушавшего его рассказ, глаза расширились от напряжения и блестели от удовольствия. Он застенографировал свидетельство Йозефа. Во время рассказа сомелье несколько раз косился в сторону бутылки, которую принес с собой, но пока рассказ не был закончен, доктор не дрогнул перед немой мольбой, выраженной во взгляде Йозефа. Потом он разрешил ему выпить два маленьких стакана. После чего отпер дверь. Со стонами, достойными того, кто очнулся от похмелья, тянувшегося с конца минувшего столетия, Йозеф поднялся со стула и, пошатываясь, вышел из номера. А доктор открыл окно и застыл возле него в глубоком раздумье. Погода переменилась, на темно-синем небе высыпали звезды, теплый весенний вечер спускался на город, стоящий на берегах Илля. Доктор вдохнул воздух полной грудью. — Значит, все-таки я был прав! — пробормотал он. — Теперь мне понятен весь трагический эпизод. Так что в общем ее сон истолкован, и если бы я хотел, я мог бы представить ей результат. Но что-то говорит мне, что за всем этим кроется нечто большее, чего я пока не знаю. Меня заинтересовали привычки графа! Йозеф утверждает, что он изо дня в день сидел в библиотеке! Сомелье поклялся мне в этом всем, что для него свято. Но что мог изучать в здешней библиотеке такой человек, как граф? Это я и намерен узнать завтра утром! Доктор опорожнил уже вторую из принесенных Йозефом бутылок. Он считал, что имеет на это право. Не каждый день удается найти иголку в стоге сена. Когда он спустился вниз к обеду, его ждали две сенсационные новости. Первым было сообщение хозяйки о том, что Йозеф вдруг исчез, не предупредив ее ни словом. Что за дух вселился нынче в слуг? Старый верный служитель, ни капли в рот не бравший! Чего же тогда ждать от других? — Не горюйте, мадам, — пробормотал доктор. — Он вернется завтра или послезавтра! С тридцатилетней привычкой не так легко порвать! Но когда доктор сел за отведенный ему столик, его настигла вторая сенсация. Через три столика от него сидел молодой человек странного облика — тот самый молодой человек, который, стоя против антикварного магазина Хейвелинка в Амстердаме, следил за графиней Пассано. |
||
|