5. Всадник и раззак

Эрагон сидел, освещенный красным волшебным огнем, в том самом коридоре, где вдоль обеих стен тянулись двери темниц: здесь, видимо, было сердце Хелгринда. Посох лежал у Эрагона на коленях.

Каменные стены отражали звук его голоса, монотонно повторявшего одну и ту же фразу древнего языка. Это было не заклинание, а, скорее, послание оставшемуся в живых раззаку. А говорил Эрагон примерно следующее: «Выходи, о пожиратель человеческой плоти, и давай закончим, наконец, этот поединок. Ты ранен, а я смертельно устал. Твои соплеменники мертвы, но и я один. Мы достойные противники. Обещаю, что не стану ни пользоваться магией, ни загонять тебя в ловушку из тех чар, которые уже создал. Выходи, о пожиратель человеческой плоти, и давай закончим, наконец, наш поединок…»

Ему казалось, что он повторяет это бесконечно долго; время, похоже, остановилось здесь, в освещенном тусклым волшебным светом чреве горы, которая и сама целую вечность оставалась неизменной. В итоге даже значение этих монотонно повторяемых слов стало Эрагону безразличным. А еще через некоторое время умолк и его бушующий разум, и странный покой постепенно охватил его…

Эрагон некоторое время помолчал, затем удивленно открыл рот, закрыл его и весь напрягся.

В тридцати футах от него стоял раззак. Кровь капала с подола его изорванных одежд.

— Мой хоз-з-зяин не ж-ж-желает, чтобы я убил тебя, — прошипел он.

— Но разве для тебя это теперь имеет какое-то значение?

— Никакого. Если я паду от твоего пос-с-соха, пусть Гальбаторикс-с-с с-с-сам с-с-с тобой рас-с-справляется, как хочет. Он куда отваж-ж-жнее тебя.

Эрагон рассмеялся:

— Отважнее? Но ведь среди людей героем считают меня, а не его.

— Глупый мальчиш-ш-шка. — Раззак слегка склонил голову набок, глядя мимо Эрагона на труп второго раззака, лежавший чуть дальше. — Она была моей… нас-с-седкой. Мы вмес-с-сте выс-с-сиживали наши яйца… А ты с-с-стал значительно с-с-сильнее с-с-с тех пор, как мы с-с-с тобой впервые встретилис-с-сь, Губитель Шейдов.

— Что ж, мне только это и оставалось — стать сильнее или погибнуть.

— Не хочешь ли заключить со мной договор, Губитель Шейдов?

— Какой еще договор?

— Я пос-с-следний представитель с-с-своей рас-с-сы, Губитель Шейдов. Мы — очень древний народ, и я не хотел бы, чтобы о нас-с-с позабыли. Так вот, готов ли ты внушить людям, чтобы они в своих пес-с-снях и с-с-сказках рас-с-сказывали о том ужас-с-се, который мы вам внуш-ш-шали? Чтобы все помнили, что мы — это СТРАХ!

— С какой стати мне это делать?

Опустив клюв на впалую грудь, раззак некоторое время щелкал им, что-то шипел и пришепетывал, потом сказал:

— А с такой с-с-стати, что тогда я с-с-скажу тебе кое-что, тебе неизвестное! Да, с-с-скажу.

— Ну, так скажи.

— С-с-сперва дай мне с-с-слово! Иначе ты меня обманешь.

— Нет. Выкладывай свою тайну, а потом уж я решу, давать тебе обещание или нет.

С минуту оба молчали и не двигались. Эрагон в напряжении ждал, готовясь в любую минуту отразить нападение раззака. Последовала еще череда пришепетываний и щелкании клювом, потом раззак сказал:

— Он почти отыс-с-скал ис-с-стинное имя.

— Кто?

— Гальбаторикс.

— Чье имя?

Раззак даже зашипел от бессильной ярости и отчаяния:

— Я не могу с-с-сказать тебе! Имя! Ис-с-стинное имя!

— Мне этого мало.

— Но я не могу!

— Значит, мы с тобой и не договоримся.

— Будь ты проклят, Вс-с-садник! Будь ты проклят! И чтоб тебе не обрес-с-сти ни корней, ни гнезда, ни покоя в душ-ш-ше на этой твоей земле! Чтоб тебе покинуть Алагейзию и никогда туда не воз-з-звращатьс-с-ся!

Эрагон почувствовал, как у него волосы зашевелились на голове, а по спине от ужаса пополз холодный пот. В ушах у него снова зазвучал голос травницы Анжелы, которая, раскинув кости дракона и предсказывая ему будущее, говорила, что его ждет именно такая судьба.

Широкая, как хвост кобылы, кровавая полоса протянулась по полу у ног раззака, когда он откинул назад тяжело набухший кровью плащ и вытащил из-под него лук с вложенной стрелой. Быстро подняв лук и прицелившись Эрагону в грудь, он выпустил тяжелую стрелу, которая должна была пробить противника насквозь.

Но Эрагону удалось на лету отразить ее с помощью посоха.

Затем, словно эта попытка ровным счетом ничего для него не значила и была всего лишь неким предварительным ритуальным действом, предшествующим началу поединка, раззак склонил голову, положил свой лук на пол, поправил капюшон плаща и медленно, но решительно вытянул откуда-то из недр своих темных одежд древний меч. Эрагон тем временем расставил ноги на ширину плеч и крепко ухватился обеими руками за посох.

Они бросились друг на друга одновременно. Раззак попытался с одного удара разрубить Эрагона пополам, от ключицы до бедра, но тому удалось уйти от удара и, перехватив посох, с силой ударить острым концом раззаку под клюв, пробивая хитиновые пластины, прикрывавшие ему горло.

Сильная судорога прошла по телу раззака, и он рухнул на пол.

Эрагон посмотрел в лишенные век черные глаза ненавистного своего врага и вдруг почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Он резко отвернулся к стене, и его вывернуло наизнанку. Утерев рот, он выдернул посох из тела раззака и прошептал:

— За нашего отца! За наш дом! За Карвахолл! За Брома!.. Я отомстил. И пусть твое тело так и сгниет здесь, проклятый раззак.

Затем Эрагон вытащил из темницы Слоана, который по-прежнему был погружен в зачарованный сон, взвалил его на плечи и пошел обратно во внешнюю пещеру. На обратном пути он, положив мясника на пол, обследовал те туннели и проходы, в которые до этого еще не заглядывал. Там он обнаружил немало всяких смертоносных приспособлений, оружия и ядов, в том числе металлические сосуды с маслом сейтхр, которые немедленно уничтожил, чтобы больше никто не смог воспользоваться этим жутким, разъедающим плоть веществом во имя осуществления неких злокозненных планов.

Горячие солнечные лучи прямо-таки обожгли лицо Эрагона, когда он, спотыкаясь, выбрался из хитросплетения туннелей. Стараясь не дышать, он поспешно миновал зловонную тушу мертвого летхрблака и подошел к самому краю огромной пещеры, глядя с высоты Хелгринда на далекие холмы внизу. На западе виднелся столб оранжевого дыма или пыли над той дорогой, что соединяла Хелгринд с Драс-Леоной, и Эрагон догадался, что это скачет отряд всадников.

Правое его плечо и бок уже ныли от усталости, все-таки весил Слоан немало, и он переложил мясника на другое плечо. Смахнув капли пота со лба, он пытался решить, как же ему все-таки спуститься отсюда на землю да еще и с такой тушей. До земли от края пещеры было что-то около пяти тысяч футов.

— Это же почти целая миля! — прошептал он. — Если бы здесь была хоть какая-то тропинка, я бы запросто спустился даже со Слоаном на плечах. Значит, придется собрать все силы и опустить нас на землю с помощью магии… Да, разумеется. Однако то, что можно было бы сделать постепенно и без особого вреда для себя, может запросто убить меня, если я вздумаю совершить это в несколько секунд. Как говорил Оромис, тело человека не способно достаточно быстро превращать запасы своей энергии в энергию магическую. Значит, придется действовать по этапам, используя в каждый конкретный момент строго определенное количество сил, а потом ждать, пока они восстановятся… А в общем, эти разговоры с самим собой ничем мне не помогут.

И Эрагон, покрепче ухватив Слоана, устремил свой взгляд на узкий выступ примерно в ста футах ниже края пещеры.

«Будет больно», — успел он подумать, готовясь к прыжку, потом рявкнул:

— Аудр! — и слегка приподнялся над полом пещеры. Затем сказал: — Фрам!

И заклятье вынесло его из пещеры, так что некоторое время он просто висел в открытом пространстве, точно облако в небе. Хоть он и привык к полетам на Сапфире, но все же чувствовал себя весьма неуверенно, не видя под ногами ничего, кроме воздуха.

Затем, управляя потоком магической энергии, Эрагон быстро опустился на выступ, и логово раззаков вновь скрылось за той нематериальной «каменной» стеной. Ноги Эрагона скользили по мелкому щебню на краю выступа, и в течение нескольких показавшихся ему вечностью секунд он, затаив дыхание, тщетно пытался найти более надежную опору, боясь даже посмотреть вниз, ибо малейшего наклона головы было бы достаточно, чтобы он кувырком полетел на землю. Он даже невольно вскрикнул, когда его левая нога соскользнула с выступа, и чуть не упал, но обратиться за помощью к магии не успел: его левая нога внезапно нащупала некую спасительную трещину, и он сунул ее туда, восстановив равновесие. Неровные каменные края трещины больно впились ему в лодыжку там, где она не была прикрыта латами, но Эрагон даже внимания на это не обратил: хорошо было уже и то, что он удержался от падения.

Прижавшись спиной к скале, он поправил на плече безжизненное тело Слоана и подумал: «В общем, не так уж и плохо». Сил он, конечно, потратил немало, но все же не столько, чтобы не иметь возможности продолжать спуск. «Ничего, я смогу», — сказал он себе, жадно вдыхая свежий воздух и выжидая, когда сердце перестанет стучать, как бешеное; у него было такое ощущение, словно он не одну милю пробежал с тушей Слоана на плечах. «Ничего, — повторил он, — у меня все получится, как надо…»

Приближавшиеся в Хелгринду всадники вновь привлекли внимание Эрагона. Теперь они были значительно ближе и мчались по засушливой равнине с такой скоростью, что это его встревожило. «Ага, — догадался он, — получается, что кто быстрее, тот и выиграет. Мне необходимо поскорее убраться отсюда. Среди них наверняка есть маги, а я сейчас не в том состоянии, чтобы вступать в сражение с заклинателями Гальбаторикса». И, глянув на Слоана, он прибавил уже вслух:

— Ну что ж, может, и ты мне чем-то поможешь, а? И это, надо отметить, совсем немного, если учесть, что ради тебя я рискую жизнью, а может, и чем похуже. — Но спящий мясник только башкой поворочал, не просыпаясь.

Эрагон что-то сердито проворчат и, оттолкнувшись от скалы, воскликнул:

— Аудр! — и снова воспарил, как птица. На этот раз он воспользовался силами Слоана — хоть их и было немного, — а не только своими. И они вместе скользнули вдоль покрытой острыми выступами щеки Хелгринда к следующей площадке, выбранной им для приземления.

Эрагон старался спускаться не отвесно, а как бы зигзагом, и в итоге они оказались практически с противоположной стороны Хелгринда, так что его массивные отроги скрыли их от приближавшихся всадников.

Чем ближе они были к земле, тем медленнее происходил спуск. Эрагон испытывал поистине сокрушительную усталость, так что ему пришлось существенно уменьшить то расстояние, которое он теперь мог преодолеть за один раз, и ему становилось все труднее восстанавливать силы после каждой очередной затраты энергии. Даже поднять палец стало теперь так трудно, что это его раздражало. Голова кружилась, дурнота, душным плащом обволакивая его, туманила мысли и чувства; теперь даже самый твердый камень казался его усталому телу мягким, как подушка.

Когда же Эрагон, наконец, упал на согретую солнцем землю — он был слишком слаб, чтобы удержать себя и Слоана от падения в грязь, — то так и остался лежать ничком, нелепым образом подогнув под себя руки. У себя под носом он видел мелкие камешки с желтоватыми вкраплениями золотистого топаза и не сводил с них полузакрытых глаз. Слоан лежал у него на спине, точно свинцовая чушка. Воздух медленно вытекал из легких Эрагона, и, казалось, вдохнуть он не может ни капли. Все вокруг казалось затянутым какой-то пеленой, точно солнце закрыла темная туча. Сердце билось редкими толчками, то и дело останавливаясь, и удары его больше напоминали предсмертный трепет.

На разумные мысли Эрагон тоже больше не был способен, хотя где-то в глубине души сознавал, что вот-вот умрет. Его это не пугало; напротив, подобная перспектива даже как-то успокаивала: он так устал, что воспринимал возможную смерть всего лишь как избавление от этой ущербной оболочки — его тела — и возможность отдыхать хоть целую вечность. Откуда-то прилетел здоровенный шмель размером с его большой палец. Покружив над головой Эрагона, он обследовал его ухо, затем принялся хоботком ощупывать камни; его привлекали желтые блестки топаза. Шмелю, наверное, казалось, что это мелкие ромашки, какие цветут среди здешних холмов. Крылышки шмеля так и сверкали на солнце; каждый волосок на его полосатом тельце был отче! ливо виден. Его гудение напоминало сигнал вечерней зори. отбиваемый на барабане. С мохнатых ножек сыпалась цве точная пыльца.

Этот шмель был таким шумным, таким живым и таким красивым, что Эрагону как-то сразу стало легче и вновь захотелось жить. Мир, в котором существовало такое удивительное существо, был прекрасен, и это был его, Эрагона. мир.

Собрав всю свою волю в кулак, он высвободил левую руку, ухватил ею жесткую ветку какого-то росшего рядом кустарника и, точно пиявка, клещ или еще какой-то паразит, высосал из растения жизненную силу, отчего оно сразу помертвело и засохло. Даже столь незначительного притока энергии Эрагону хватило, чтобы действовать более разумно, однако он вдруг испытал настоящий ужас: восстановив в душе желание жить, он не обнаружил ни в себе, ни вокруг ничего, кроме тьмы.

Тогда, чуть продвинувшись вперед, он схватил ветку другого куста и втянул в себя его жизненную силу, за этим кустом последовал третий, затем четвертый и так далее, пока он не почувствовал, что запас энергии в нем почти полностью восстановился. Когда же, встав, он оглянулся на полосу засохших коричневых кустов, тянувшуюся за ним, рот его невольно наполнился горечью.

Эрагон понимал, что в последние часы слишком беспечно обращался с магией, и эта его беспечность могла дорого стоить варденам, ибо он запросто мог сейчас погибнуть. Вспоминая собственное безрассудство, он даже поморщился. «Бром бы мне просто уши надрал, если бы узнал, во что я по собственной неосторожности вляпался», — думал он.

Чувствуя, что вполне пришел в себя, Эрагон подхватил с земли бесчувственное тело Слоана и двинулся на восток, уходя все глубже в заросли молодняка и старательно петляя. Уйдя подальше от Хелгринда, он минут через десять остановился, чтобы посмотреть, далеко ли его преследователи, и увидел облако пыли у подножия горы; это, видимо, означало, что всадники достигли черной каменной твердыни.

Эрагон улыбнулся. Даже если среди этого отряда и есть маги Гальбаторикса, они слишком далеко от него, чтобы мысленно определить, где они со Слоаном находятся. «К тому времени, как они обнаружат тела раззаков, — решил Эрагон, — надо было бы пробежать про крайней мере лигу, и тогда уж вряд ли кто-то из них сможет меня обнаружить. И потом они наверняка станут искать дракона и Всадника, а не пешего странника».

Довольный тем, что не нужно опасаться сиюминутного нападения, Эрагон двинулся дальше тем же ровным, широким шагом, что и раньше; так, без особого напряжения, он мог идти хоть целый день.

Над головой ослепительно сияло золотисто-белое солнце.

Впереди на много лиг расстилалась дикая местность, лишенная каких-либо следов пребывания человека; вблизи не было ни одного селения. А в сердце Эрагона бушевала радость: наконец-то с проклятыми раззаками было покончено!

Наконец-то его жажда мести была полностью удовлетворена. Наконец-то он исполнил свой долг по отношению к Гэрроу и Брому. Наконец-то сбросил с себя тяжкий груз страха и гнева, который так мучительно угнетал его с тех самых пор, как раззаки впервые появились в Карвахолле. На то, чтобы найти их и уничтожить, потребовалось гораздо больше времени, чем он рассчитывал, но теперь дело было сделано, и, надо сказать, это было нелегкое дело. И Эрагон позволил себе расслабиться, наслаждаясь той радостью, которую принесло ему решение столь трудной задачи.

И все же, как ни странно, у вкуса этой его победы был отчетливый горький привкус: неожиданное ощущение потери. Охота на раззаков была одной из последних нитей, связывавших его с прежней жизнью в долине Паланкар, и ему страстно хотелось возобновить эту связь, сколь бы печальные и горькие воспоминания она ни вызывала в его душе. Мало того, выполнение этой задачи дало ему цель в жизни, определив ее направление; ведь именно по этой причине он, собственно, и покинул некогда родной дом. А теперь, когда эта цель была достигнута, в душе у него возникла некая пустота — в том самом месте, где некогда жила его пламенная ненависть к раззакам.

Эрагона это потрясло. Оказывается, ему даже жаль, что с раззаками покончено? И он поклялся в душе, что впредь никогда не совершит подобной ошибки, все свои помыслы связав с одной-единственной конкретной целью и став, по сути, ее рабом. «Я не желаю думать только о том, как мне победить Муртага или Гальбаторикса, чтобы после победы над ними не чувствовать подобной пустоты и отсутствия желания дальнейших перемен в своей жизни! — сказал он себе. — Это может закончиться тем, что я сам попытаюсь продлить этот конфликт до бесконечности, чтобы не думать о том. что будет после его завершения». И Эрагон решил отбросить свои ненужные сожаления и сосредоточиться на том. что теперь ему явно значительно полегчало, ибо он теперь свободен от бесконечных поисков, которые сам себе навязал и единственные его теперешние обязательства связаны только с тем положением, которое он занимает в борьбе варденов.

Эти мысли взбодрили его настолько, что даже походка его стала более легкой. Теперь, после гибели раззаков, он, наконец, сможет устроить свою жизнь так, как ему самому того хочется, основываясь не на том, кем он был когда-то, а на том, кем он стал — Всадником, повелителем дракона.

Эрагон улыбнулся, глядя вдаль, на неровную линию горизонта, потом весело рассмеялся, не думая о том, что его кто-то может услышать, и быстрым шагом двинулся дальше. Его смех гулко разносился по молодому леску, и все вокруг казалось ему сейчас новым, прекрасным и полным обещаний.