"Слово" - читать интересную книгу автора (Уоллес Ирвин)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СИДЯ НА СВОЕМ БОКОВОМ КРЕСЛЕ в реактивном лайнере KLM Dutch, Ренделл вовремя успел перегнуться через сидящую рядом с ним Дарлену, чтобы ухватить пробегающий далеко внизу образ голландской столицы. Амстердам представился ему ржаво-серой шахматной доской не правильной формы с площадями, занятыми остроконечными башнями и похожими на ваньку-встаньку домами, шахматной доской, где границы между клетками были отмечены блестящими линиями старинных городских каналов.

Как-то раз, в давние-давние времена, еще с Барбарой, Ренделл уже бывал в Амстердаме — всего пару дней — и осматривал его по кем-то установленному стандарту, без должного терпения: самая главная площадь, которую называли Дам; торговый квартал Кальверстраат, дом Рембрандта и картины Ван Гога в «Стеделийк Мусеум».

И теперь, сидя в своем кресле, Ренделл высматривал, что же может ждать его в это новое возвращение, обещающее ему новую жизнь. Даже чувство давящей, томительной угрозы, испытанное им по прочтении вчерашней лондонской газеты — интервью, сделанного неким Пламмером с внушающим страх преподобным Мартином де Фроомом — прибавляло к прибытию в этот город оттенок неуверенности и скрытой опасности, но вместе с тем — и возбуждения. На пространствах проплывающей внизу шахматной доски втайне друг от друга действовали две антагонистичные силы, одна против другой: правоверные легионы «Воскрешения Два», собранные для того, чтобы спасти и укрепить существующую веру, и революционер по имени де Фроом, желающий исподтишка убить живого Иисуса Христа и свергнуть с пьедестала существующую почти два тысячелетия церковь.

Ренделл внутренне посмеялся над собой за то, что вот так просто разделил все на черное и белое, на дурное и доброе. Но, тем не менее, он решил оставаться лояльным к собственному клиенту, как поступал всегда.

Ему было интересно, читали ли Уилер и все остальные статью Пламмера на первой полосе, и какова была их реакция. Размышлял он и про то, стоит ли упоминать об этом интервью, когда Уилер встретит их в аэропорту Схипхол. Но потом решил, что нечего терять время. Понятно, что все они про статью Пламмера уже знали.

Через пять минут их самолет плавно коснулся посадочной полосы, прокатил к площадке у самого здания аэровокзала, и Ренделл с Дарленой вышли через крытый передвижной трап. Стоя на движущейся дорожке, они преодолели расстояние длиной в три футбольных поля и попали на пост таможенного контроля. Желтое стеклянное табло, управляемое итальянским компьютером «Solari 5», направило Ренделла к площадке выдачи багажа, к этому времени уже прибывшего туда на ленте транспортера. К Ренделлу и Дарлене подошел голландский таможенник.

— Американцы?

Он посмотрел на их декларацию.

— О, мистер Ренделл. Нам сообщили, чтобы мы вас ждали. Прошу вас, проходите.

Когда они уже шли за носильщиком, Дарлена облегченно вздохнула:

— Я так боялась, что у меня отберут лишние сигареты.

Попав в зал прибытия, Ренделл тут же запутался. Ему показалось, что он очутился в стеклянной клетке, вращающейся в такой же стеклянной клетке, только побольше размерами.

Дарлена потянула его за рукав спортивного пиджака.

— Может следовало бы поменять деньги? — показала она на банкоматы.

— Уилер сам позаботится об этом, — ответил на это Ренделл. — Только вот, черт подери, где он сам? — Он махнул круглолицей девушке, служащей компании KLM, одетой в темно-синюю униформу и белые перчатки. — Где мы сможем найти наших приятелей, которые приехали нас встречать?

Та указала на ближайшую из четырех дверей в стеклянной стене, уводящих из зоны прибытия.

Уилер, большой и шумный, уже мчался к ним навстречу.

— Добро пожаловать в Амстердам! — приветствовал он их. Затем, чуть понизив голос, он сообщил:

— Я хочу представить вас президенту нашего издательского комитета, главному человеку в «Воскрешении Два», видному религиозному издателю из Мюнхена… Он сам настоял на этой встрече…

Только сейчас Ренделл отметил присутствие другого мужчины, рядом с которым Уилер терял свою значительность, благородного вида джентльмена шести футов и четырех дюймов роста. Тот поднял шляпу, открывая свои седые шелковистые волосы на круглой голове. На его лице выделялись живые глаза за очками без оправы, остроконечный нос и крупные желтые зубы.

— Доктор Эмиль Дейчхардт, — объявил Уилер, представив Ренделла и Дарлену Николсон.

Доктор Дейчхардт сделал вид, что целует руку Дарлены, не касаясь ее губами, стиснул своими костлявыми пальцами руку Ренделла и сказал на несколько лающем, но правильном английском:

— Мы рады, что теперь вы здесь и с нами. С вашим прибытием, мистер Ренделл, наш коллектив обрел законченность. Теперь мы сможем направить все наши многолетние усилия самым эффективным путем, чтобы о них смог узнать весь мир. Да, мистер Ренделл, ваша репутация вас опережает.

Уилер повел всех к выходу.

— Не станем терять времени, — сообщил он на ходу. Сейчас мы подвезем вас прямо в «Амстель», самую лучшую гостиницу Амстердама, где останавливается большинство знаменитостей. Как только вы разместите вещи, мы хотим тут же видеть вас в своей штаб-квартире. Нам хочется, чтобы вы сразу же узнали круг здешних своих обязанностей и встретились кое с кем из наших ведущих сотрудников. После этого — в час дня, правильно, Эмиль? — вы пообедаете со всеми пятью членами издательского комитета, плюс с их советниками-богословами. Там будут все, за исключением доктора Джеффриса, который приедет через пару дней. Да-а, эта ваша телеграмма вызвала самую настоящую сенсацию — вы практически убедили Флориана Найта сотрудничать с нами. Чуть попозже вы обязательно должны рассказать, как вам это удалось. Получается, что вы настоящий коммерсант, разве не так? Ага, а вот и наша машина.

Их ждала громадная корзина цветов и блестящий «Мерседес — Бенц». Шофер — голландец открыл обе двери. Ренделл с Дарленой устроились на заднем сидении. К ним присоединился доктор Дейчхардт. Уилер сел спереди. Они оставили за собой высоченную башню радарного контроля аэропорта Шипхол, проехали мимо непонятной черной статуи в стиле «модерн», затем, преодолев ярко освещенный туннель, влились в шоссе, ведущее к Амстердаму. Разговоры в машине были необязательные, в основном между Уилером и Дейчхардтом, и касались они издательских планов, иногда они же предлагали Дарлене на что-то посмотреть. Ренделл практически не слышал их. Он предпочел внутренне собраться, накопить энергию, пока не уйдет чувство отстраненности, чуждости от новых мест и незнакомых людей, всегда охватывающего его в первый день приезда на новое место. Поездка до города заняла не более получаса. День был теплый, окрестности и дома купались в ярком солнце. Вдали показалось здание завода IBM, сразу же после этого они съехали с автострады, и за окошками автомобиля замелькали таблички с названиями улиц: Йоганн Хуицингалаан, Постесвег, Марникстраат, затем поворот на переполненном перекрестке — Розенграхт.

Ренделл услышал, как Дейчхардт растолковывает Дарлене:

— Неподалеку отсюда находится дом Анны Франк. А вот этот канал протекает на тринадцать футов выше уровня аэропорта. Вы наверное не знаете, что аэропорт — да что там он, большая часть города — находится ниже уровня моря. Да, эти голландцы — самые трудолюбивые люди в мире. Это Розенграхт — gracht означает «канал», ну, и чтобы вы знали, straat и weg означают «улица»; есть еще plein, уже более знакомое слово это площадь или, если пожелаете, плаза — так что Торбекеплейн означает всего лишь «Площадь Сумок». Bitte, видите вот этот трамвай перед нами? Видите красный ящик сзади вагона?

Ренделл присмотрелся и увидал ползущий по улице небольшой вагончик кремового цвета.

— Так вот, это почтовый ящик, — продолжил Дейчхардт. Амстердамцы предпочитают иметь свои почтовые ящики на трамваях. интересно придумано, правда?

Мерседес завернул, и они поехали вдоль Принсенграхт, а вскоре после того — вдоль реки Амстель. Ренделл во все глаза глядел на плывущие по каналу покрытые стеклянными панелями баржи с низкой осадкой, на голландцев, что заполнили улицу со своими велосипедами и мотороллерами, на их малолитражные автомобильчики — в основном местного производства: DAF, фиаты и рено. Ренделлу казалось, что сам бы он чувствовал себя в таком автомобиле будто в консервной банке. Он глядел на крепкие дома из кирпича, мимо которых они проезжали. Все было так, как будто раньше ничего из этого он не видал.

Они переехали через миниатюрный мостик, машина замедлила ход, и шофер свернул к тротуару.

— Ну вот, мы и приехали, — отозвался с переднего сидения Уилер. — улица Профессора Тульпплейна, номер один. Это адрес. Саму гостиницу — «Амстель» — сунули в глухой тупик. Одно из чудеснейших местечек во всей Европе. Само здание построено в прошлом веке. Очень элегантное. Когда королева Юлиана и принц Бернхардт праздновали свою серебряную свадьбу с участием королевских семейств со всей Европы, торжества они проводили именно здесь, в «Амстеле». Ну а у нас для вас сюрприз. Мы с доктором Дейчхардтом сняли для вас здесь самый лучший номер — королевские апартаменты. Сама королева — если возникает такая необходимость — пользуется только ими. По сравнению с вами мы с доктором Дейчхардтом живем в помещениях для прислуги.

— Спасибо, но, может, не следовало бы… — смутился Ренделл.

— Понятное дело, что мы вовсе не альтруисты. Или это не так, а, Эмиль? — Уилер нарочно подмигнул Дейчхардту, а потом снова повернулся к Ренделлу. — В нашей жертвенности имеется своеобразная цель и направленность. С этого момента для нас важно только одно — наша главная цель требует абсолютной секретности. И эта же цель требует, чтобы ты готовил самую грандиозную рекламную кампанию, которую только знала история. Мы рассчитываем на то, что когда наступит момент выпускать нашу новость в широкий свет, вам придется, сообщая о ней, встречаться с сотнями представителей международной прессы и телевидения. И мы желаем, чтобы все это происходило так, будто все они особы королевских кровей, равно как и ты сам. Поэтому встреча с тобой в таком вот шикарном окружении подействует на них весьма впечатляюще. Потому-то мы и размещаем тебя в королевских номерах — в десятом, одиннадцатом и двенадцатом. Мисс Николсон будет жить в соседнем номере. К тому же мы надеемся на то, что проживание здесь поможет тебе войти в самое творческое состояние, чтобы работа пошла как по маслу.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал Ренделл.

Выходили они перед каменными ступенями, колоннами и вращающейся дверью «Амстеля». Швейцар придержал заднюю дверцу автомобиля, водитель выставил багаж на тротуар.

Ренделл вышел из лимузина и помог выбраться Дарлене. В это время его подозвал Уилер. Ренделл склонился к открытой дверце. — Мы уже зарегистрировали вас, — сообщил ему Уилер. Можешь забрать у администратора почту, которую переправили для тебя сюда, но никакой местной корреспонденции быть не должно. Если не считать таможни в аэропорту, которую мы предупредили, что ожидаем очень важного для нас человека, о твоем пребывании в Амстердаме не знает больше никто. Никто, не связанный с «Воскрешением Два», и большинство гостиничного персонала не знает, да и не должно знать, что ты здесь и каким-то образом связан с нами. Это жизненно важно. Если же это каким-то образом проникнет наружу, то кое-какие личности могут припрятать кое-что у тебя в номере, поставить жучок на твой телефон, подкупить обслугу — чтобы вытянуть из тебя все возможное. В качестве нашего рупора ты получаешься самым уязвимым из всех нас. Крепко запомни это и скажи своей… своей секретарше…

— Она ничего не знает, — успокоил его Ренделл. — А что касается предусмотрительности, то я вообще человек-невидимка.

— Сможешь уложиться в сорок пять минут? — спросил его Уилер. — Мы пришлем за вами машину. Знаешь что, перед тем, как будешь готов выйти, позвони-ка мне. А я буду ждать тебя в «Краснапольском». Сегодня нам предстоит еще целая куча дел.

Ренделл проследил, как мерседес, не спеша, объехал по кругу — в его центре парковались такси и машины постояльцев «Амстеля» — и исчез из виду. Дарлена вместе с посыльным уже зашла вовнутрь. Ренделл поспешил за ними.

Зайдя в фойе, он приостановился, чтобы проникнуться обстановкой. Сразу же за покрывавшим мраморный пол восточным ковром была чудесная лестница с дорожкой коричневого цвета, ведущая к номерам, затем она раздваивалась и вела на балкон, хорошо видный отсюда, снизу. Справа от лестничной площадки стояли два носильщика с багажом, рядом с ними, за решеткой, Дарлена рассматривала лежащие в подсвеченной витрине сумочки. Сразу же слева от Ренделла находилась стойка администратора и примыкавшая к нему стойка кассира, где можно было поменять доллары на гульдены или послать телеграмму.

Ренделл направился к администратору.

— Меня зовут Стивен Ренделл, — представился он. — Насколько я понял, меня уже зарегистрировали…

Чиновник склонил голову в полупоклоне.

— Все правильно, мистер Ренделл. Ваша почта у нас.

Он передал Ренделлу целую пачку конвертов. Тот перебрал их. Все деловые, все из «Ренделл Ассошиэйтс» из Нью Йорка — от Ванды Смит, Джо Хокинса и один конверт от Тэда Кроуфорда, довольно толстый — явно черновик договора с «Космос Энтерпрайсез».

Ренделл уже уходил, как вдруг администратор позвал его:

— Простите, мистер Ренделл, чуть было не упустил. Вам тут оставили записку…

— Записку? — Ренделл был заинтригован. Недавние слова Уилера все еще звучали у него в ушах: "Никаких местных писем быть не должно… Никто не знает, что ты здесь.

— Некий джентльмен оставил это где-то час назад. Он ожидает вас в баре.

И администратор подал Ренделлу записку на визитной карточке. Тот поглядел на тонкие рельефные буквы. В центре карточки находилось имя: СЕДРИК ПЛАММЕР, ЭСКВ. Внизу слева: ЛОНДОН. Справа, фиолетовыми чернилами, написано одно слово: Переверните.

Ренделл перевернул карточку. Очень аккуратным почерком, теми же фиолетовыми чернилами, было написано:

Уважаемый мистер Ренделл. Мои поздравления. Удачи в «Воскрешении Два». Им очень нужен специалист по рекламным кампаниям и связям с прессой. Подойдите, пожалуйста, в бар, чтобы коротко оговорить весьма неотложные вопросы. Пламмер.

Пламмер!

Потрясенный Ренделл сунул карточку себе в карман. Он четко представил себе — как это было вчера вечером — первую страницу «Лондон Дейли Курьер». Эксклюзивный материал от нашего постоянного корреспондента, Седрика Пламмера, 12 июня, Амстердам. Касающееся слухов о новой Библии интервью с преподобным Мартином де Фроомом.

Откуда, черт подери, Пламмер узнал, что он сегодня прибыл в Амстердам? И эта записка, кое-что, чего не было во вчерашней статье, закодированное наименование «Воскрешение Два»?

Ренделл гордился собственным хладнокровием, но сейчас он испытал состояние панического страха. Все его инстинкты самосохранения вопили, что надо немедленно позвонить Уилеру. Но тот еще не прибыл в штаб-квартиру. Затем инстинкт подсказал Ренделлу усомниться в безопасности и изолированности его апартаментов. И в то же время он знал, что вечно укрываться в них не будет.

Потом он начал успокаиваться. Раз там был враг, значит, следует встретиться с ним во всеоружии. Если появится возможность, следует ею воспользоваться. Предупрежденный — наполовину победивший. Опять же, было весьма любопытно увидать и узнать врага в лицо.

Он поспешил к Дарлене.

— Милая, тут такое дело, что мне нужно на минутку заскочить в бар, кое с кем встретиться. По делу. А ты поднимайся, распаковывай вещи. Я мигом.

Она начала было протестовать, затем, улыбнувшись, подчинилась и, сопровождаемая носильщиками со всеми чемоданами, направилась к лифту. Ренделл же возвратился к стойке администратора.

— Где у вас тут бар? — спросил он.

Администратор направил его влево через фойе, прибавив:

— Этот джентльмен носит бутоньерку.

Ренделл направился в сторону бара и вошел вовнутрь. Это было просторное помещение со стеной из стекла. За ней был виден расположенный внизу ресторан на открытом воздухе, где несколько пар на солнышке доедали свой поздний завтрак. Прямо перед собой, глядя сквозь ту же стеклянную стенку, Ренделл мог видеть часть канала, по которому медленно проплывала баржа. Стойка бара находилась прямо возле входа. Верхнюю ее часть частично прикрывала заросшая виноградом решетка, нижняя часть была покрыта декоративной плетенкой, на которой располагались стопки. Ренделл обошел стойку. Бармен, жизнерадостный голландец, протирал стаканы, напевая про себя.

Ренделл осмотрел помещение. В этот ранний час здесь было всего два посетителя. Один из них потягивал апельсиновый сок и перелистывал путеводитель Бедеккера. А в дальнем конце, у занавешенного окна, на стуле, обитом голубой тканью, сидел моложавый мужчина в дорогом костюме. В лацкане его пиджака был цветок. Враг!

Ренделл направился к нему.

Его неприятель был настоящим денди.

У Седрика Пламмера были редеющие, матовые волосы, зачесанные таким образом, чтобы прикрыть лысеющую макушку. Над костистым носом располагались маленькие, похожие на бусинки глазки хорька. На щеках у него были ямочки, имелась и небольшая ван-дейковская бородка. Кожа на лице имела устрично-бледный оттенок. На нем был консервативного покроя костюм в тонкую полоску; темно-бордовый галстук украшала булавка с драгоценным камнем. На пальце руки был перстень с громадной бирюзовой печаткой. Совершенно не погож на тертого журналюгу с Флит Стрит, подумалось Ренделлу.

Уловив взгляд Ренделла, собственный корреспондент «Курьера» отложил газету, которую читал перед тем, и поднялся навстречу.

— Для меня большая честь, мистер Ренделл, — произнес он писклявым голосом и механически улыбнулся, обнажив торчащие зубы. — Присаживайтесь, будьте добры. Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Сам я чертовски нуждаюсь в хорошей порции «Кровавой Мэри», а что хотите вы?

— Нет, спасибо, — отрезал Ренделл. Он присел на ближайший стул, а Пламмер устроился напротив. — У меня буквально минутка, — сообщил Ренделл. — Я только-только прибыл.

— Знаю. Но то, что я собираюсь обсудить с вами, займет гораздо больше минуты, уж поверьте. Вы прочитали мою записку?

— Прочитал, — все так же резко ответил Ренделл. — Потому и пришел.

— Отлично, — расплылся в улыбке Пламмер. — Великолепно. — Я знал, что вы приезжаете сегодня, знал, что отель «Краснапольский» поручил вам заниматься рекламой, знал, что вы будете работать в «Воскрешении Два» — все это было необходимо, чтобы пробудить ваше любопытство и добиться вашего расположения. И я наслаждаюсь тем, что сделал.

Ренделлу этот человек решительно не нравился.

— Ладно, чего вы хотите?

— Вашего сотрудничества, — ответил Пламмер.

— Как это?

— Мистер Ренделл, вам должно быть понятно, что у меня имеются достоверные источники информации. Я без всяких сложностей узнал о вашем назначении на эту должность, о вашей поездке в Лондон, о времени вашего прибытия сюда. Ну, а что касается «Воскрешения Два» — вы же, конечно, читали мою вчерашнюю статью в «Курьере»?

Ренделл сидел спокойно, постукивая пальцами по крышке стола. Он не сказал ни слова.

— Великолепно, играете роль крутого, молчаливого американца, — заметил на это Пламмер. — Только давайте глядеть на вещи практично. Нельзя напечатать целую Библию — или даже только один Новый Завет — включив в производство сотни людей, чтобы раньше или позже тайна перестала быть тайной. Вы же прекрасно понимаете, дорогой мой, что правда всегда выплывет наружу. Мои напарники знают всех, кто входит и выходит в вашу штаб-квартиру на площади Дам. Сам я уже знаю много, довольно много, о всем вашем проекте…

Ренделл поднялся со стула.

— Раз уж вы знаете о нем, то я вам не нужен.

— Минуточку, мистер Ренделл. Только не надо этих спектаклей. Понятное дело, что всего я не знаю. Но узнаю, узнаю задолго до того, как вы подготовите официальное сообщение. Когда я изучу содержание этой вашей Библии, тогда я буду знать именно то, чего мне хочется. И гарантирую вам, через пару недель у меня будут все детали, все факты. Но, видите ли, мистер Ренделл, я занимаюсь таким делом, в котором у меня имеется масса конкурентов. И я должен быть первым с совершенно полной — и эксклюзивной — статьей. И так оно и будет. Тем не менее, сотрудничество с вами позволит мне сохранить массу усилий и подготовить мой сенсационный материал на несколько дней раньше. Понимаете, я всего лишь хочу написать эту статью. Когда у меня будет весь материал, я стану симпатизировать вашему «Воскрешению Два», но только если вы будете сотрудничать.

— А если я не захочу?

— Ну-у, я же могу и обидеться, и тогда все, о чем я поведаю миру, может отражать мои чувства. — В его голосе окрепла коварная нотка. — А вы же не захотите этого, а? Ведь не захотите? Ну конечно же, нет. Мистер Ренделл, я скрупулезно изучил вашу деятельность, особое внимание обращая на клиентуру, с которой вы имели дело эти годы. Похоже, что вы настроены по-деловому и не испытываете сентиментов к тем лицам, которых представляете. Мне не кажется, чтобы вас сдерживало или душило благородство или, скажем, достойная лишь смеха мораль. Если люди платят — вы за них беретесь. Пламмер сделал паузу. — Мистер Ренделл, мы — то есть мои друзья и я — готовы платить.

Ренделлу хотелось ударить его, влепить пощечину в эту бледно-устричную физиономию. Но он сдержался, так как нужно было выяснить еще кое-что.

— Вы готовы платить, — повторил Ренделл. — За что? Чего вы хотите?

— Вот это уже лучше. Гораздо лучше. Я же знал, что вы благоразумный человек. Чего я хочу? Я хочу видеть готовые гранки этого вашего суперсекретного Нового Завета. Вы достанете их без всяческого труда. Никому из «Краснапольского» не удастся сделать этого легче. Вы же сможете выходить оттуда куда угодно и когда угодно. Мне же хочется всего лишь опередить конкурентов. И я готов, имея на это все полномочия, оговорить с вами все дела. Так что вы скажете, мистер Ренделл?

Тот отставил стул.

— Что я скажу? Пошел ты нахрен, мистер Пламмер!

Он развернулся на месте и поспешил к выходу, тем не менее, какая-то часть слов Пламмера достигла его ушей:

— Нет, друг мой, не пойду я нахрен. Во всяком случае, не до того, как раскручу «Воскрешение Два». А я уверен, что раскручу, абсолютно уверен, как уверен в том, что ты сам и ваш прибацанный проектишка через пару дней загнетесь.

* * *

ОТПРАВИВ ДАРЛЕНУ, вопреки всем ее протестам, на дневную автобусную экскурсию по Амстердаму и на вечернюю «Поездку при свечах» — по каналам, Ренделл позвонил Уилеру, сообщая, что готов выехать в «Краснопольский». Он сразу же доложил о неожиданном столкновении с английским журналистом Пламмером, что вызвало лавину настойчивых расспросов со стороны издателя. Повесив трубку, Ренделл приготовился вступить в таинственное и защищенное от любопытных глаз укрытие, откуда «Воскрешение Два» вело свою деятельность.

Сейчас же, усевшись поудобнее у бокового окошка мерседеса, он слушал скрипучий голос круглолицего, средних лет водителя-голландца, сообщившего, что его зовут Тео:

— Дам. Наша центральная площадь. Это ось, на которую, будто спицы нанизаны центральные улицы Амстердама.

Кое-какие виды города Ренделл даже узнавал. Память о предыдущей поездке, освеженная чтением путеводителя KLM минут пятнадцать назад, помогла ему определить те места, мимо которых он сейчас проезжал. В центре площади было два людских островка. Один образовался вокруг Монумента Освобождения, памятника всем голландцам, погибшим в годы Второй Мировой войны. Когда Ренделл видел его несколько лет назад, подножие монумента было оккупировано студентами всяческих наций, которые обычно жарились на солнышке днем, и которых частенько ловили по ночам за то, что они жарились в окрестных кустах. Этим же утром, как и обычно, здесь тоже было множество сидящих на ступенях молодых туристов, но эти выглядели поживее, они разговаривали друг с другом или читали. Неподалеку находился и второй населенный людьми островок Дам — плоский бетонированный многоугольник, нечто вроде парка без травы, зато с качелями, кукольным театром и окруженной детьми стойкой мороженщика. Здесь же отдыхали на лавках или кормили голубей люди преклонного возраста.

— Слева Конинклийк Палейс, — проскрипел со своего места Тео. Ренделл послушно поглядел на массивный королевский дворец, занимавший всю оставшуюся часть площади. — Наша святыня, как Вестминстерское аббатство у англичан, — продолжал водитель. — Построен на болотистой почве, там внизу тринадцать тысяч деревянных свай. Королева здесь не живет. Она живет за городом, а дворец использует для официальных приемов или же по каким-то важным государственным делам.

— А там есть специальный тронный зал? — поинтересовался Ренделл.

— Тронный зал? Troonkamer? Ik versta het niet. — Потом до него дошло. — Ja, ja, ik weet wat u zeqt. Natuurlijk, wij hebben het.

— Тео, не могли бы вы говорить…

— Извините, извините, — тут же поправился водитель. Тронный зал — да, конечно же, имеется — очень большой церемониальный зал, очень красивый.

Ренделл вытащил у себя из кармана желтый блокнот и нацарапал несколько слов. У него уже появилась первая рекламная идея — первая с момента прибытия в Голландию. Надо будет предложить ее своим заказчикам. Он снова почувствовал себя лучше.

— Впереди «Де Биенкорф», — объявил Тео. Ренделл узнал самый крупный амстердамский универмаг — «де Биенкорф» или же «Беехайв» — шестиэтажный сумасшедший дом для покупателей. Вот и сейчас десятки людей, отправившихся за покупками, вливались в хромированно-стеклянные обычные и вращающиеся двери. — А рядом с ним то место, куда мы направляемся, — сообщил Тео. — «Крас».

— Чего?

— «Гранд Отель Краснапольски», где находится ваша штаб-квартира. Никто толком так и не может выговорить его, поэтому для нас он будет «Красом». Польский портной А.В. Краснапольский продал свое заведение и в 1865 году приобрел здесь, на Вармоесстраат, кафе, где подавали вино и пончики с вареньем, которые жарила его невестка. А потом он пристроил еще биллиардную, затем Винтертуин — зимний сад, после чего прикупил все окрестные дома, достроил несколько этажей сверху, так что получилось сто номеров для гостиницы. Сейчас здесь триста двадцать пять номеров. «Крас». Глядите, а вот и мистер Уилер. Он ждет вас.

И правда, Уилер ожидал их под застекленным навесом, накрывавшим тротуар.

Когда Ренделл вышел из машины, он тут же бросился навстречу и схватил Ренделла за руку.

— Рад видеть тебя здесь в целости и сохранности, — сказал он. — Прошу прощения за наскок Пламмера. Откуда он, черт его побери, пронюхал, что ты в Амстердаме? Никак не соображу!

— Давайте-ка лучше выбросим это из головы, — уныло предложил Ренделл.

— Да, так будет лучше. Тем более, что перед нами несколько дел. Я предупреждал тебя, что они ничего не пожалеют, чтобы нас прикончить. Ладно, не бери в голову, мы будем готовы к этому. — И он торжественно повел рукой. — Вот он, «Крас». Наша крепость — на месяц, а то и два.

— Выглядит как обычный фешенебельный отель.

— Мы так и полагали, — заметил Уилер. — Мы располагаем небольшой частью бельэтажа для общих собраний, к тому же наши служащие могут пользоваться и другими помещениями, чтобы поесть и выпить — Американским Баром, Пальмовым Двором и Белым Залом — там мы обедаем. По-настоящему же «Воскрешение Два» расположено за баррикадами на втором и третьем этажах. Они полностью наши, в основном, по причине безопасности. Для рекламной работы тебе, Стив, и твоей команде мы выделили два конференц-зала внизу, в бельэтаже. Твой личный офис будет в зале F, рядом помещение для секретаря. К тому же у тебя будут еще две комнаты — гостиничные номера 204 и 205. Мы не стали переоборудовать их под офис. Там ты сможешь принимать людей и брать интервью в более домашней обстановке. А можешь там и закрыться, если нужно будет подумать или прикорнуть часок. Только не думаю, чтобы в течение этого месяца тебе удалось подремать.

— Я тоже так не думаю, — согласился с ним Ренделл. — Ладно, с чего начнем?

— С того, что зайдем вовнутрь, — ответил Уилер. Он взял Ренделла под руку, но с места не сдвинулся. — Еще одно. У нас здесь несколько выходов на Вармоесстраат. Можешь пользоваться любым. К примеру, главным входом в отель, который сейчас за нами. Если так, то у тебя имеется выбор, равно как и у любого типа вроде Пламмера, пройти в фойе, чтобы попасть в Холл принцессы Беатрикс, Зал принцессы Маргрит, Американский Бар, чтобы переговорить там или же встретиться с кем-либо еще до того, как войти в лифт. Понятное дело, когда ты выйдешь из лифта, тебя задержит наша охрана. Поэтому, Стив, я бы предпочел, чтобы человек с красной карточкой пользовался каким-нибудь другим входом.

— Что вы имеете в виду — с красной карточкой?

— Потом поймешь. Так вот, самый короткий путь, это через вход на Вармоесстраат.

Он схватил Ренделла покрепче и повернул его в сторону улицы, на одной стороне которой был универмаг, а с другой гостиница. Они подошли к вывеске «INGANG KLEINEZALEN». Между двумя черно-зелеными мраморными колоннами располагалась вращающаяся дверь.

— И прямо сюда, — скомандовал Уилер.

Они прошли в узкое фойе, слева от которого была небольшая комната, а справа — комната побольше. Двери, ведущие в эти боковые помещения, были открыты. Бравый охранник в летней униформе цвета хаки, в портупее с пистолетной кобурой, заступил дорогу в большее помещение.

— Прямо перед нами, — объяснял Уилер, — коридор, ведущий прямо к лифтам. Так, а теперь мы представим тебя инспектору Хелдерингу. Тут же Уилер поздоровался с охранником и сообщил ему:

— Хелдеринг ждет нас.

Охранник отступил в сторону, и Уилер подтолкнул Ренделла к входу в комнату сотрудников безопасности проекта. Там находилось шесть человек. Две девушки с обильными формами занимались картотекой. Два загорелых молодых человека в мундирах, похоже, изучали расстеленную на столе карту. Пожилой мужчина в рубашке с короткими рукавами сидел, окруженный аппаратурой, включавшей в себя микрофоны, панели с переключателями и стойку с телевизорами, на четырех экранах которой можно было проследить, что происходит в залах и коридорах двух верхних этажей. Сейчас этот мужчина склонился над небольшой клавиатурой.

Рядом с ним, за столом розового дерева с бронзовой фурнитурой, сидел жилистый мужчина, лет пятидесяти, с мрачным лицом голландского бюргера кисти Рембрандта, заканчивающий разговор по телефону. На столе стояла бронзовая табличка, представляющая мужчину как инспектора Д. Хелдеринга.

Положив трубку, Хелдеринг сразу же вскочил с места и пожал Ренделлу руку, в то время как Уилер представил их друг другу.

Как только все трое уселись, издатель обратился к Ренделлу:

— Мне кажется, Стив, что как только ты устроишься, тебе захочется взять несколько интервью у инспектора. Он и сам по себе человек интересный, а его работа здесь и в городе вообще фантастика. Ведь после того, когда мы уже объявим о нашем Международном Новом Завете, публике должно быть любопытно, как нам удалось замалчивать наш проект так долго.

— Вполне возможно, что она — таки пожелает, — ответил ему Ренделл, — особенно, если мы и дальше будем умалчивать о нашем деле таким же образом. — Он улыбнулся Хелдерингу. — Не подумайте, будто это камушек в ваш огород, только…

— Только вы беспокоитесь о том, что Седрик Пламмер сможет нас расколоть, — сухо заметил Хелдеринг. — Не бойтесь.

Ренделл попытался зайти с другой стороны.

— Мистер Уилер рассказал вам о моем столкновении с Пламмером?

— Ни единого словечка, — ответил тот. — Честное слово, я не знал, что мистер Уилер уже проинформирован о вашей встрече с Седриком Пламмером в баре «Амстеля». Я как раз готовил ему доклад об этом. В любом случае, вы с ним великолепно справились, мистер Ренделл. Я знаю, что вы сказали ему идти нахрен, а тот ответил на это, что увидит, как сначала сдохнет наш проект.

— Туше, — обескуражено улыбнулся Ренделл. — Но как вы знаете об этом?

Инспектор взмахнул своей волосатой рукой.

— Это неважно. Мы стараемся знать обо всем, чем занимаются наши люди. Возможно, пока что нам удается не все — ведь после всего, преподобный де Фроом кое-что да вынюхал — но мы стараемся, мистер Ренделл.

— А с вами может получиться великолепная статья, — сказал Ренделл.

— Стив, да ты и половины не знаешь, — перебил его Уилер. — Инспектор Хелдеринг работал на Международную организацию уголовной полиции — на Интерпол — с момента начала его деятельности в Париже, в 1946 году. Он все время работал там и дошел до поста чуть ли не генерального секретаря, когда мы предложили ему сменить чудесный кабинет в Сен-Клу, чтобы возглавить службу безопасности «Воскрешения Два».

— Такое решение было несложно принять, — заметил Хелдеринг. — В Интерполе я занимался человеческой работой. Очень важной. Но в «Воскрешении Два» я занимаюсь работой Божьей. А она важнее.

«Божья работа с пистолетом на поясе», — подумал Ренделл, а вслух сказал:

— Боюсь, что я очень мало знаю об Интерполе.

— Да знать-то почти и нечего, — ответил инспектор. Эта организация объединяет полицейских двадцати государств с целью способствования поимке международных преступников. Я работал в штаб-квартире Интерпола, в пригороде Парижа, но региональные отделения имеются в сотне стран. Отделение в Соединенных Штатах сотрудничает с вашим Департаментом финансов, отделение в Великобритании — со Скотланд Ярдом и так далее. В Сен-Клу у нас было собрано около миллиона идентификационных карточек преступников по разделам. В каждом разделе около двухсот описаний разыскиваемых преступников, разделенных по национальности, расовой принадлежности, телосложению, походке, татуировкам, порокам, привычкам, увечьям и так далее. В «Воскрешении Два» я ввел подобную систему, только в меньшем масштабе. Мои папки содержат все, что мы можем знать о каждом здесь работающем. Опять же, подобная информация о всех журналистах, религиозных экстремистах, ярых реформаторах, соперниках, у которых может появиться желание и возможность саботировать нашу деятельность.

— Весьма впечатляюще, — признал Ренделл.

Хелдеринг отдал вежливый поклон.

И действительно, мистер Ренделл, прежде чем выдать вам пропуск, я должен был знать о вас все возможное. И самое главное — знать ваши слабые стороны: как действует на вас спиртное или наркотики, сколько и чего вы обычно употребляете, тип женщин, с которыми вы живете; равно как и степень вашей уязвимости — подчинитесь ли вы шантажу, если узнаете что-то тревожное о своей дочери Джуди, или же если кто-то предоставит вам сугубо личную информацию о вашей сестре Клер, или же о том, что кто-то ублажает мисс Дарлену Николсон…

«Ну и сукин сын, — подумал Ренделл. — Le grand frere — Большой Брат — присматривает за тобой».

— Вижу, что для вас нет ничего личного, ничего святого, — сказал он вслух.

— Только «Воскрешение Два», — невозмутимо ответил на это инспектор.

— Ну ладно, зачислен ли я в категорию "А"? — с оттенком досады спросил Ренделл.

— Не совсем, — вполне серьезно ответил ему Хелдеринг. Он открыл ящик стола и достал оттуда небольшую карточку. Вам присвоена категория "В", красная карточка, но все равно, у вас очень высокие полномочия, исключительно высокие. Видите ли…

— Я объясню, — вмешался Уилер. — Основываясь в чем-то на системе Интерпола, инспектор разделил всех занятых в «Воскрешении Два» на пять категорий. Красная карточка категории "А" означает доступ ко всему, и такую карточку дали только мне, другим четырем издателям и мистеру Гроату, куратору проекта. Красная карточка категории "В" означает доступ ко всем материалам, за исключением тех, что находятся в запретной зоне. Карточки другого цвета дают сотрудникам меньшие привилегии. Так что, Стив, у тебя второй после высшего приоритет.

Ренделл глянул на сидящего через стол Хелдеринга.

— А что это за запретная зона, о которой упоминал мистер Уилер?

— Стальное, защищенное от огня хранилище в подвале гостиницы, которое курирует мистер Гроат.

— И что же находится в этом хранилище?

— Оригинальные папирусы Евангелия от Иакова, написанного в 62 году нашей эры, и оригинальные фрагменты Пергамента Петрония, написанного в 30 году нашей эры. Там же хранятся все пять переводов. Для нас они дороже всего золота и драгоценностей на земле. — Инспектор Хелдеринг поднялся со своего места, обошел стол и вручил Ренделлу идентификационную карточку. — Это ваш пропуск в «Воскрешение Два», мистер Ренделл. Теперь вы можете свободно пройти вовнутрь и начать свою работу.

* * *

ДВУМЯ ЧАСАМИ ПОЗДНЕЕ, когда Стивен Ренделл, после встречи с первыми же людьми, встреченными им в «Воскрешении Два», вернулся в зал F, свой персональный кабинет на бельэтаже, он уселся в обитое кожей мягкое кресло и был готов действовать.

После того, как Уилер показал Ренделлу выделенный ему кабинет — с тяжелым дубовым столом в виде буквы L, швейцарской электрической пишущей машинкой, несколькими стульями для посетителей, громадным зеленым картотечным шкафом, закрывающимся на колодку, с трубками дневного света на потолке — там же материализовалась Наоми Данн, чтобы познакомить его с остальными сотрудниками.

Обязанностью Наоми было представить Ренделла ученым-теологам, специалистам и экспертам с первого этажа, тем, кто уже несколько лет готовил «Международный Новый Завет» к изданию. Теперь же, возвратившись после встречи с ними, Ренделл ожидал Уилера. Через двадцать минут издатель отконвоирует его в зал G, обеденный зал для высшего административного персонала, куда его пригласили на обед под председательством доктора Дейчхардта, и где он сможет встретиться с полным составом издателей, а также с консультирующими их специалистами-теологами.

После обеда Наоми должна будет отвести его на второй этаж, где представит сотрудникам рекламного отдела и поможет в проведении их первого делового совещания, которое наметит направления их деятельности на ближайшие несколько недель.

Сейчас же его сознание было с учеными-богословами, встреченными Ренделлом за последние два часа. Он прекрасно понимал, что будет нуждаться в помощи всех этих специалистов, чтобы подвигнуть всестороннюю рекламную кампанию по пропаганде «Международного Нового Завета». Еще он знал, как будет трудно рассортировать и запомнить все эти незнакомые лица, их голоса, внешность, их специальности, их безграничные познания. В кармане его спортивного пиджака лежал желтый блокнот, практически полностью исписанный поспешными заметками и каракулями, сделанными им во время переходов из одной комнаты в другую.

Чтобы зафиксировать каждого специалиста в сознании, Ренделл решил записать свои черновые впечатления о всех них. Такого рода краткое досье по персоналу «Воскрешения Два» станет его подручным справочником.

Ренделл подкатил кресло к пишущей машинке, вставил лист чудесной белой бумаги, просмотрел заметки и начал быстро печатать:


13 июня

Постоянные эксперты, работающие в «Воскрешении Два»


ГАНС БОГАРДУС… Носит длинные светлые волосы, глаза с тяжелыми веками, внешность самая обычная; высокий, напоминающий женский, голос. Довольно худощавый, стройный. Работал библиотекарем в Bijbelgenootschap — Библейском Обществе Голландии. В «Воскрешении Два» с самого начала исполняет обязанности библиотекаря справочного отдела. Это гостиничный Schrijfzaal — комната для письма — или что-то в этом роде. Вся она от пола до потолка заполнена книгами, все имеют перекрестные ссылки. Здесь можно получить любое необходимое для работы издание Библии или кодекса в факсимильном исполнении, печатные Библии — репринты и оригиналы, на самых различных языках. Богардус мне не понравился, показался скользким как угорь. Мнит о себе много, все хранит в секрете, держит себя с нескрываемым превосходством. Наоми говорит, что он ходячий компьютер. Может мгновенно отыскать все, что вам нужно. Может даже сообщить тебе о собственном открытии. Так что мне он нужен, придется сотрудничать и дальше.


ПРЕП. ВЕРНОН ЗАКЕРИ… Выдающийся проповедник-оратор из Калифорнии, собиравший целые стадионы в Нью Орлеане, Ливерпуле, Стокгольме, Мельбурне. Фундаменталист с громовым голосом и внешностью актера. Гипнотические глаза. Говорит с авторитетом Божьего внука. Личный друг Президента США и Джорджа Л. Уилера. Сразу же посадил меня на диван в Справочном отделе и, как будто я был индейцем с Амазонки или каннибалом, начал обращать меня в истинную веру. Тем не менее, для «Международного Нового Завета» он считается ценным торговым представителем, так что я и сам готов подумать, как запрограммировать его наилучшим образом.


ХАРВИ АНДЕРВУД… Американский специалист по опросам общественного мнения, чья фирма «Андервуд Ассошиэйтс» имеет отделения в Великобритании и европейских странах. Спокойный, задумчивый, истинный джентльмен. Для «Воскрешения Два» он проводит отдельное расследование, связанное с религией и ее влиянием на современное общество. Здесь же он выполняет еще и должность консультанта, находясь под рукой, в Амстердаме, одну неделю в месяц, вплоть до выхода книги из печати. Я испытываю к нему некое родство душ, и мы очень дружески поговорили, устроившись в уголке Справочного зала. Андервуд должен предоставить мне результаты опросов, которые я буду использовать для освещения под нужным углом моих публицистических выступлений. Он привел мне данные последних опросов, показывающие, что если десять лет назад около 50% опрошенных еженедельно посещали церковь, то теперь посещаемость упала до 40%. Такое падение посещаемости впервые столь сильно проявилось среди проживающих в США католиков. Опросы показывают, что лучшая посещаемость пока что отмечается среди лютеран, мормонов и южных баптистов. Среди протестантов наибольшее падение посещаемости церкви отмечено у протестантов епископального толка. Десять лет назад 40% американцев чувствовали, что религия теряет свое влияние. Сегодня так считает уже 80%. Андервуд отметил, что опрос среди обитателей студенческих кампусов показал, что 60% студентов считают, будто церковь и религия неуместны в обществе, остальные 40% считают, что это не так. Мы с Андервудом пришли к общему мнению, что выход в свет новой Библии сможет переменить сложившееся направление мнений и, возможно, сохранить организованную религию.


АЛЬБЕРТ КРЕМЕР… С ним я встретился в Редакторском отделе, что располагается неподалеку от моего кабинета. Здесь работают четыре человека, и Кремер является главным корректором. По мнению Наоми, корректура — это главное в редактуре книги, по важности она следует сразу же за трудом переводчика. Кремер похож на карлика, он горбатый, преданный своему делу, приятный, достойный доверия. У него глаза больного базедовой болезнью, выпученные будто объективы бинокля. Он швейцарец, уроженец Берна, из династии корректоров. Его отец, дядя, дед, прадед и другие предки — все были корректорами Библии и других книг религиозного содержания. Он рассказывал мне, что стремление к точности и совершенству в семействе Кремеров было фетишем с того времени, как далекий их предок, редактируя новую версию Библии короля Иакова во времена Карла I, выявил, что печатники пропустили слово «не» в Седьмой заповеди, так что у них в Исходе 20:14 читалось: «Возжелай жены ближнего своего». Появившись в 1631 году, эта Библия стала известна как «Безнравственная или же Возжелавшая жены ближнего своего», что пробудило на нее громадный спрос среди развратников той эпохи. Архиепископ оштрафовал печатников на 300 фунтов, передав эти деньги в Оксфорд и Кембридж для устройства там типографии, а Порочную Библию приказал уничтожить. В огонь пошли все экземпляры, кроме чудом сохранившихся пяти книжек. И всю свою жизнь далекие предки Кремера жили, купаясь в славе открывателей ошибки. После этого все Кремеры исповедывали культ точности и аккуратности. «Вы не должны найти в „Международном Новом Завете“ ни единой ошибки», — пообещал мне он.


ПРОФЕССОР А.ИСААКС… Я встретил его в отдельной секции «Терразаал», которую называют «Кабинетом почетных гостей», где работают приглашенные ученые и богословы. Сейчас под рукой там оказался один лишь профессор Исаакс из Израильского Древнееврейского Университета. Он специалист по древнееврейскому языку, и его весьма ценят за труды по переводу Свитков Мертвого моря. Среди всего прочего он указал мне на то, как недостаточное знание оттенков значений древнееврейского языка смог превратить самое банальное действие в чудо. «Могу показать это на примере, — сказал Исаакс своим медоточивым, певучим голосом. — Древнееврейское слово „валь“ всегда переводилось как „по“, потому-то Писания и говорят нам, что Иисус ходил по водам. Хотя, с другой стороны, гораздо чаще слово „валь“ имело и другое значение — „вдоль“. Исходя из этого, правильнее следовало бы читать, что Иисус шел вдоль воды, сокращая себе путь по берегу. Но, возможно, раннехристианские пропагандисты сделали его чудотворцем, а не пешеходом».

* * *

Стив Ренделл прервал печатание, еще раз просмотрел четыре готовых страницы и пролистал свой желтый блокнот. Каракули напомнили, насколько сильно вдохновили его встречи со специалистами и учеными с первого этажа. В большинстве своем это были люди, имеющие в жизни прямую цель. Каждый из них, в отличие от него, казалось, любил свое дело и нашел его смысл.

Когда же Ренделл пересматривал свои заметки еще раз, ему занятиям помешал громкий стук в дверь.

Тут же дверь открылась, и Уилер сунул голову в комнату.

— Рад видеть тебя за работой, Стив. Очень хорошо. Только уже пора обедать. Готовьтесь ко встрече с тяжелой артиллерией.


АРТИЛЛЕРИЯ КРУПНЕЙШЕГО КАЛИБРА


За огромным овальным столом сидело десять человек, их разговоры же представляли смесь английского и французского языков. Хотя у Ренделла французский хромал, он открыл, что понимает чуть ли не каждое слово. И услышанное заставляло его испытывать танталовы муки.

Обстановка обеда, который обслуживался двумя официантами — главными блюдами были черепаховый суп и рыбное филе «а-ля-тюрбо» с побегами аспарагуса — не мешала разговорам. Они звучали постоянно, слова подстегивали рождение новых бесед, до и во время еды.

Когда же на десерт были поданы фруктовый салат и кофе, Ренделл посчитал, что уже может отличить одного гостя от другого и ясно идентифицировать их в собственной памяти. Сидя между Уилером и Эмилем Дейчхардтом, Ренделл еще раз осмотрел тяжелую артиллерию. Равно как и Уилер, рядом с которым сидел преподобный Вернон Захери, так и рядом с каждым из зарубежных издателей сидел его личный консультант.

Сразу же за доктором Дейчхардтом сидел доктор Герхард Траутманн, профессор богословия из «Рейнского Университета Фридриха-Вильгельма» в Бонне. Ренделл подозревал, и это подозрение его весьма веселило, что доктор Траутманн специально подстригал свое монашеское полукружие волос, чтобы сделаться похожим на Мартина Лютера с самых известных гравюр. На кресле рядом с Траутманном сидел сэр Тревор Янг, английский издатель, выглядящий моложе своих пятидесяти лет, аристократичный до мозга костей, обменивающийся с соседями по столу малозначительными замечаниями. Его консультант по богословию, доктор Джеффрис, пока что оставался в Лондоне или Оксфорде.

Ренделл повел взгляд дальше. Вот мсье Шарль Фонтэн, французский издатель — миловидный, живой, было в нем что-то лисье, достойное эпиграмм. Уилер шепнул, что Фонтэн весьма богат, у него имеется великолепная резиденция на авеню Фош в Париже, и он вхож в самые высокие круги чиновников Елисейского дворца. Сразу же за Фонтэном сидел его консультант-теолог, профессор Филипп Собриер из Коллеж де Франс. Ученый выглядел невзрачным, потертым, каким-то скованным, но, слушая его, Ренделл подозревал, что пугливая мышка, превратившись в филолога, может и клыки показать.

Далее был синьоре Луиджи Гайда, итальянский издатель из Милана, удивительно похожий на папу Иоанна XXIII. Все его четыре подбородка свисали брыжами, при разговоре он брызгал слюной и гордо хвастался своими многочисленнейшими периодическими изданиями, выходящими в Италии, личным реактивным самолетом, на котором он привык летать, путешествуя по собственной финансовой империи, и верой в методы американского бизнеса. Именно синьоре Гайда первым узнал про находки профессора Монти в Остиа Антика. Он тут же сообщил о них доктору Дейчхардту в Мюнхен, который, в свою очередь, и организовал этот библейский издательский синдикат. Последним за столом сидел консультант Гайды, монсиньор Карло Риккарди, обладающий могучим интеллектом церковник, чье топорно вырезанное лицо, орлиный нос и простая, грубая сутана делали его неприятным на вид. Связанный с римским «Понтифико Институто Библико», он был неофициальным представителем Ватикана в «Воскрешении Два».

Когда Ренделл глядел на итальянцев, в голову ему пришел вопрос.

— Синьоре Гайда, — спросил он, — вы католический издатель. Как же вы можете участвовать в производстве протестантской Библии? И вообще, неужели вы ожидаете, что ее можно будет продавать в такой католической стране как Италия?

Итальянец удивленно воздел руки, все его подбородки заколыхались.

— Но ведь это же совершенно естественно, мистер Ренделл. У нас в Италии имеется много протестантов, весьма уважаемых людей. В настоящее время протестантские Библии только начали печататься. Как я могу заниматься ими? А почему бы и нет? Католическим издателям для публикации Библии нужна имприматура — разрешение на печать, но вот в печатание протестантских Библий Ватикан не вмешивается.

— Дорогой Гайда, позвольте-ка мне объяснить мистеру Ренделлу. — Это подал голос монсиньор Рикарди, после чего он обратился непосредственно к Ренделлу:

— Возможно, что сказанное мною сейчас, позволит объяснить мое участие в этом проекте. — Какое-то время он, казалось, формулировал то, что собирается сказать, затем продолжил:

— Мистер Ренделл, вам следует знать, что между католической и протестантской версиями Библии различий немного, если не считать Ветхого Завета, в который мы, в отличие от наших протестантских друзей, включаем в качестве священных некоторые апокрифические книги. Другими словами, наши библейские тексты в большинстве своем одинаковы, если не считать богословских оттенков. Вообще-то, во Франции уже имеется общая католико-протестантская Библия, что могут подтвердить мои друзья: месье Фонтэн и профессор Собрьер, а так же два наших католических богослова сотрудничали в этом издании с французскими протестантами. Вы удивлены?

— Да, конечно, — согласился с ним Ренделл.

— Тем не менее, это так, — заявил монсиньор Рикарди, и в будущем подобных совместных изданий будет больше. Понятно, что эта отдельная Французская Библия нашей имприматуры не получила, равно как и первое издание «Международного Нового Завета». Но мы интересуемся совместной деятельностью и собираемся сотрудничать дальше. Дело в том — ладно — осмелюсь сообщить вам в тайне, что мы готовим наше собственное издание «Международного Нового Завета», и эта новая версия будет переведена по-новому, чтобы соответствовать нашим собственным доктринам. Это единственный момент, по которому мы расходимся с нашими протестантскими друзьями.

— И в чем же он заключается?

— Естественно же, что в родственном отношении Иакова Юста к Иисусу, — ответил монсиньор Рикарди. — Иаков называет себя братом Иисусовым, в то время как Матфей и Марк говорят о братьях и собратьях Иисусовых. Наши протестантские друзья предлагают нам понимать слово «братья» как кровных братьев, предполагая — не устанавливая это прямо, а только предполагая — что Иисус, Иаков, их братья и сестры понимались как результат физического союза между Марией и Иосифом. Для католиков подобное совершенно невозможно. Тут не может быть ни малейшей неопределенности. Насколько вам известно, мы верим в постоянную непорочность Марии. Со времен Оригена и ранних Отцов Церкви католики утверждали, что Иаков был старшим сводным братом Иисуса, ребенком Иосифа от предыдущего брака, сводным или, возможно, двоюродным братом. Короче, мы придерживаемся того мнения, что Дева Мария и Иосиф не имели супружеских отношений. Хотя нет никаких сложностей договориться о взаимоприемлемом переводе, поскольку в арамейском и древнееврейском языках слово «брат» не имеет единственно-определенного значения и может означать брата по отцу или матери, зятя, шурина, деверя, двоюродного брата, дальнего родственника, равно как и кровного брата. Чтобы там ни было, у нас обязательно будет католическая версия «Международного Нового Завета». Его Святейшество далек от того, чтобы игнорировать будущую значимость Евангелия от Иакова и его важность для многонациональной католической общности.

Удовлетворенный Ренделл вернулся к роли слушателя, в то время как остальные продолжили беседу. Постепенно Ренделл с растущим интересом начал осознавать, что разговоры за столом разделились. В течение довольно долгого периода все богословы: преподобный Вернон Захери, профессор Собрьер, доктор Траутманн и монсиньор Риккарди были заняты дискуссией о необходимости сохранения ортодоксальности церкви.

Доктор Захери считал, что возрождение религии под воздействием новой Библии сможет дать возможность организованной церкви укрепить свое положение в обществе и повысить свой авторитет. "До сих пор же мы были вынуждены отсиживаться, идти на компромисс с дьяволами радикализма и разложения, — стоял на своем Захери. — Хватит! Никаких более уступок, никаких компромиссов. Наша паства нуждается в авторитете традиций и в дисциплине. Мы обязаны вновь навязать доктрины и догмы. Сейчас мы отдаем все силы распространению Нового Завета и должны быть уверены в его непогрешимости. В наших проповедях мы должны по-новому интерпретировать Воскрешение на основании писаний святого Иакова, ясно давая понять, что это было Божье деяние, Божье воплощение. Мы обязаны подчеркивать необходимость братской любви, прощения грешников и обещания загробной жизни.

Профессор Собрьер соглашался с Захери, хотя и в не таком помпезном стиле. Он сказал:

— Если можно, я процитирую своего земляка, французского философа Мари-Жана Гюйо: «Религия без мифа, без догмы, без культа и ограничений — это не более чем разврат… Религия — это социология, понимаемая как физическое, метафизическое и этическое разъяснение всего сущего».

Доктор Траутманн изложил собственные, еще более консервативные взгляды:

— Я согласен с тем, что обряды и ритуалы чрезвычайно важны. Но я склонен считать, что наивысший приоритет церковь должна отдать литургической музыке и хоровому пению, что чтение Библии во время служб должно вестись на латыни, а не каком-либо современном, свойственном данной местности языке. Я стою на том, что это, равно как повторение индуистских или буддистских мантр, может привести к мистическому переживанию, поощрить медитацию, дать нашим верующим скорее чувственные, чем умственные заключения относительно Единства Верховного Бытия. Короче, хотя Евангелие от Иакова и предлагает нам новый образ Господа нашего, что рационалисты смогут воспринять и с чем смогут согласиться, мы не можем низвести Его до преходящего мирского персонажа — но обязаны напоминать нашей пастве, что только лишь через Него и через Его церковь можно найти ответы, касающиеся вопросов нашего рождения, бытия, ухода и окончательных таинств.

Ренделлу удалось заметить, что внимательно слушавшие издатели, придавали этим вещам гораздо меньшее значение. Месье Фонтэн, издатель из Франции, вмешался в рассуждения богословов:

— Господа, если я правильно вас понял, вы собираетесь полностью обновить бастионы старой церкви. Но, если вы воспользуетесь толчком, данным «Международным Новым Заветом», для возврата к традиционализму, то сделаете серьезную ошибку. Активные фракции в церковных кругах не удовлетворятся этим, и очень скоро завоеванные территории будут вами потеряны. И, естественно, вновь укрепленная ортодоксальность вместе со вновь открытой Истиной послужат средством нападения на вас.

Какое-то время дискуссия топталась на одном месте, а потом богословы вновь втянулись в собственные разборки, на сей раз касающиеся символической ценности новооткрытых речений Христа, записанных его братом, Иаковом Юстом.

Издатели, как отметил Ренделл, прислушивались к ним, но затем их внимание пошло на убыль. Они попросту отдыхали, сидя в своих креслах. На богословов они поглядывали как на болтунов, подсчитывающих, сколько ангелов может разместиться на острие иглы. Постепенно Дейчхардт, Уилер, Фонтэн, сэр Тревор и Гайда перехватили нить беседы и монополизировали ее. Их реплики касались чисто деловых, коммерческих вопросов, проблем инвестиций и рекламы.

Сэр Тревор Янг казался озабоченным:

— Эта находка будет иметь капитальное значение для церквей, но я опасаюсь того, что между различными конфессиями из-за этого могут произойти столкновения. Большинство церквей, насколько нам известно, наш Новый Завет примет, но вот другие могут и не принять. Должно пройти целое поколение, чтобы проявился полный эффект нашей пересмотренной Библии, и это меня беспокоит, поскольку любая полемика может привести каждого из нас к банкротству. Нам нужна солидарность. Мы должны ошарашить верующих, пока какая-либо противоборствующая группировка не сможет сформироваться и доставить нам массу неприятностей.

Доктор Дейчхардт дружески поворчал на сэра Тревора за его сомнения в коммерческом успехе новой Библии в Великобритании.

— Вы, сэр Тревор, и Джордж Уилер у себя и понятия не имеете, с какими препятствиями мы имеем дело в Германии. Вы хоть можете напрямую обращаться к публике со своими статьями и объявлениями в сотнях ваших религиозных еженедельников и ежемесячников. В Германии же у нас имеются две самые сложные, можно сказать, самые мощные, преграды. Первая — это Лютеранская Библия, которой пользуются в большинстве из наших одиннадцати земель. Второе препятствие — это то, что Лютеранская Библия печатается исключительно лишь членами Союза Библейских Обществ. Для того, чтобы эти издатели приняли наш «Международный Новый Завет» я должен буду просить оставить их собственные дела, которые приносят им доход. Чтобы избежать неприятностей, нам следует заключить взаимовыгодный договор с Союзом.

— Вы понапрасну беспокоитесь, Эмиль, — ответил на это британский издатель. — Да не будет у вас в Германии никаких хлопот. Как только там узнают про новое Евангелие, про новые открытия, они тут же с воплями затребуют наш «Международный Новый Завет». Они сразу же решат, что их Лютеранская Библия неполная, устаревшая, и, следовательно, ее нужно заменить. Ваш Союз Библейских Обществ еще сам будет спонсировать и распространять наше издание. Можете мне поверить, даю вам слово. Как только ударят рекламные барабаны — а мистер Ренделл должен проследить за этим — требования общественности снесут всякую преграду. Гораздо большее беспокойство у меня вызывают как раз церковные разногласия.

После этого Уилер и Фонтэн вернулись к разговору о ценах, затратах, предложениях и распространении нового издания.

Допив свой кофе, Ренделл откинулся на спинку стула и увлеченно прислушивался к разговорам. Теперь он был совершенно уверен в своих подозрениях относительно раскола между богословами и издателями. Теологам до чертиков надоели разговоры издателей, вращающиеся исключительно вокруг долларов-фунтов-марок-франков-лир, в то время как издатели терпеть не могли богословские разлагольствования на духовные темы. Ренделл укрепился в чувстве, что это давний и вечный конфликт. Сам же он попытался выделить это различие наиболее явственно. Ренделл догадывался, что богословы проявляют к Международному Новому Завету неподдельную страсть, связанную с приведенными там сообщениями Иисусова брата и центуриона, описавшего суд над Христом. В богословах он угадывал истинную веру во новооткрытое Воскрешение реального Христа. Издатели, с другой стороны, хотя и служили делу Воскрешения, с его потенциальными возможностями распространения среди всего человечества веры и надежды, интересовались, похоже, только лишь собственными прибылями. Они были крупными воротилами, которым привелось заниматься изданием Библии. Действовали они так же, будто производили автомобили, расфасованные пищевые продукты или бензин, поэтому их разговоры также касались бизнеса.

Эти еретические мысли расстроили Ренделла, зато сделали процесс более понятным.

Доктор Дейчхардт подводил итог собственным рассуждениям о возможности коммерческого провала:

— И не забывайте, что в Германии имеется еще одна помеха, и кое-кто из вас серьезно опасается ее. Наша страна сделалась центром всех церковных реформ: от Лютера до Штраусса и Бультманна. И сейчас мы являемся логовом всяческих ересей, всех тех, кто пытается демифологизировать евангельские истории, стремления этих еретиков заходят далеко за рамки сомнения в существовании Господа Нашего и Его послания. Германия — это опаснейшее логово, где выросло множество революционеров или же радикалов движения де Фроома. Этот безумец — враг не только общепринятой церкви, но и ярый неприятель всех наших освященных действий по спасению человечества через наш Международный Новый Завет. Подумайте о том, господа, что мне предстоит преодолеть в Германии.

— Не более, чем и каждому из нас в наших собственных странах, — заметил на это Уилер. — Реформы де Фроома обращают в свою веру повсюду. Но я все же верю, что, как только наша Библия распространится в мире, ее истина и сила разобьют де Фроома и его сторонников, преодолеют их упрямство, вырвут с корнем, сметут с лица Земли. Наше удивительное открытие сделает их беспомощными и неспособными к сопротивлению.

— Поскольку элемент неожиданности является ключом к вашему успеху, — перебил его Ренделл, — уверены ли вы, что сделали все возможное для того, чтобы скрыть содержание «Международного Нового Завета» от преподобного Мартина де Фроома?

И тут же все загалдели разом, расписывая новейшие защитные меры, направленные на удержание тайны от де Фроома с его фанатиками, которые рыщут по всему городу, окружающему площадь Дам.

Впервые за все время обеда и бизнесмены, и их духовные консультанты были едины как в своих заботах, так и в своей вере.

«Интересно, — подумал Ренделл. — Дай строителям Вавилонской Башни общий страх, и они научатся говорить на общем языке».

* * *

А ВОТ ЭТО БЫЛО УЖЕ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ. Ренделл находился среди своих и чувствовал себя комфортно и даже расслабленно.

Наоми привела его в 204 номер «Краснапольского» — суперсовременную комнату с белыми стенами, кубистского стиля белой мебелью, блестящими хромированными лампами, запахогенератором и кинетической движущейся скульптурой, подвешенной над красным диваном — где представила Ренделла группе его сотрудников, которые будут заниматься рекламной кампанией.

Держа стакан в руке, Ренделл болтал с Педди О'Нилом, похожим на водителя сверхтяжелого грузовика коренным дублинцем, задачей которого была организация рекламы в Лондоне и Нью Йорке. Сам О"Нил относился к Библии без малейшего почтения. "Я-то буду писать о ней, — обещал он Ренделлу, — только не ожидайте, чтобы я в нее еще и верил, разве что за дополнительную плату. Ведь мы же с Оскаром Уайльдом земляки. Помните, как Оскар говорил про распятие Иисуса и про христианство? «Эта штука не обязательно истинна, потому что за нее умер человек».

Затем Ренделла подвели к молодому человеку, похожему в профиль на вопросительный знак. Как выяснилось, все вопросы он уже знал.

— Элвин Александер — наш спец по странным вещам, — представила его Наоми.

— Как это понимать — «по странным вещам»? — спросил заинтригованный Ренделл.

— Объясни ему, Элвин, — кивнула тому Наоми.

Александер настороженно глянул на Ренделла.

— Вы и вправду хотите знать? Отлично, если желаете испытать жестокий и необычный прессинг… Ага, так чем я кормлю жаждающих газетных редакторов и фельетонистов. — Он сделал глубокий вдох, затем выдохнул и застрекотал будто пулемет:

— Знаете ли вы, что самая короткая строка в английском издании Нового Завета содержит всего два слова: «Иисус вскричал»? Знаете ли вы, что апостолы обращались к Христу «Равви» — «Учитель»? Известно ли вам, что в Новом Завете Иисусу приписывается ровно сорок семь чудес? А знаете ли вы, что в Ветхом Завете ни разу не упоминается город Назарет, что в Новом Завете нигде не говорится о том, будто бы Иисус был рожден в хлеву, что ему поклонялись, когда он лежал в яслях, что в Новом Завете нигде не пишется, что Иисуса распяли на горе Голгофа? Известно ли вам, что в Евангелиях Иисус восемьдесят раз именует себя Сыном Человеческим? Ну а теперь, мистер Ренделл, понимаете ли вы, что такое спец по странностям?

— Не совсем, но обязательно узнаю, мистер Александер, — рассмеялся тот.

А после того были другие лица, другие разговоры. Здесь были его люди. Ренделл оценивал их и в уме пытался разложить информацию, относящуюся к каждому из них. Стройный и выглядящий как новоиспеченный джентльмен на самом деле именовался Лестером Каннингхемом, он пошел в Баптистскую богословскую школу на Юге, чтобы избегнуть призыва в американскую армию, после чего стал по-настоящему верующим. До приезда в Амстердам он работал рекламным агентом в «Крисчиен Букселлер», «Крисчиен Геральд» и «Крисчиенити Тудей».

Дородная, похожая на мещанку девица-голландка из Роттердама, единственная здесь носящая косы и не пользующаяся косметикой — Хелен де Бур. По словам Наоми, из трехсот двадцати пяти миллионов протестантов на всей земле никто из них не знал о собственной религии столько, сколько она. Протестантство было ее наибольшей страстью; Лютер, Меланхтон, Кальвин, Уэсли, Сведенборг, Эдди, Бонхоффер, Швейцер, Небур интересовали ее гораздо меньше.

Привлекающая внимание смуглолицая девушка с довольно короткой стрижкой, гибким телом, одетая в облегающее платье, представилась Джессикой Тейлор, чьи родители были американцами, но сама она выросла в Португалии. Специальностью Джессики была библейская археология и, прежде чем присоединиться к проекту «Воскрешение Два», она занималась раскопками в Тель Дан, к северу от Галилейского Моря на границе с Ливаном.

Под самый конец Ренделл очутился лицом к лицу с Оскаром Эдлундом, меланхоличным шведом из Стокгольма, который осуществлял художественное оформление проекта. Хотя Эдлунд был наиболее мрачной и нерасполагающей личностью в комнате, тем не менее, у него имелись самые замечательные рекомендации. У него были морковного цвета волосы, косящие глаза, кожа с прыщами, а фотоаппарат «Роллейфлекс», болтающийся на кожаном ремешке, казался естественным продолжением его тела. Бывший долгое время учеником Штайхена, Эдлунд считался одним из ведущих фотографов мира.

— Большую часть основных изобразительных материалов мы смогли бы взять с имеющихся у вас фотокопий оригинальных папирусов и пергаментов, — сообщил Ренделл шведу. — Единственное, что меня беспокоит — это качество репродукций. Как там с ними?

— Высший класс, — ответил Эдлунд. — Если я берусь за работу, иного ожидать и нельзя. — Потом он покачал головой. — За все эти девятнадцать веков погребения куски папируса и пергамента стали очень хрупкими и ветхими. Прежде, чем кто-либо смог начать с ними работу, специалисты должны были увлажнить фрагменты до необходимой степени, напитать их жидкостью, чтобы потом развернуть под стеклом, но так, чтобы они не расползлись. Понятное дело, все эти древнеарамейские писания самого Иакова или же его скрибы, равно как и древнегреческие письмена на пергаменте потребовали, чтобы я сделал съемку в инфракрасных лучах для выявления неясных слов. Но то, что вы увидите, должно вам понравиться.

— Сколько комплектов фотографий вы сделали?

— Всего лишь три, — ответил на это Эдлунд. — строжайший приказ. Все три комплекта были переданы доктору Джеффрису для использования их переводчиками, хотя, бывало и так, что им разрешалось проверить отдельные фрагменты и в хранилище на оригиналах. Когда перевод был завершен, все три комплекта фотокопий возвратились в «Краснапольский». Два комплекта были уничтожены, а единственный оставшийся находится… у вас, мистер Ренделл.

— У меня?

— Его поместили в бронированный картотечный шкаф в вашем кабинете только вчера. В этой папке имеются и другие фотографии, необходимые для рекламной кампании. Сейчас они под замком. Исключительно ценный груз, мистер Ренделл. Обращайтесь с осторожностью.

— Даю слово, что буду, — кивнул Ренделл.

— Понятное дело, — прибавил к этому Эдлунд, — что негативы все еще у меня. Я только перенес их из хранилища к себе в фотолабораторию, которую мы выстроили специально, так что в любой день, перед тем как мы объявим про «Воскрешение Два», я готов отпечатать хоть сотню копий. Если вас это беспокоит, то негативы в полнейшей безопасности. Моя фотолаборатория построена под присмотром инспектора Хелдеринга и прекрасно обеспечена от вторжения любого чужака, в этом даю голову на отсечение. Так что, как только вы даете сигнал, я тут же приступаю к работе.

— Великолепно, — только и сказал Ренделл. — Ваши снимки произведут громадное впечатление… Итак, полагаю, мы уже можем начать нашу производственное совещание и выяснить, на чем мы стоим.

Ренделлу быстро стало ясно, на чем они стоят — все были до чертиков перепуганы.

Несколько ранее доктор Дейчхардт приказал всем членам группы обдумать кое-какие идеи, сделать заметки по некоторым фрагментарным материалам, с которыми им было позволено ознакомиться. Единственное, им не было разрешено писать полномасштабную статью. Дейчхардт опасался того, что эти расширенные сведения могли бы проникнуть наружу, несмотря на все предусмотренные меры секретности. Все это означало, что к настоящему времени было сделано крайне мало. А еще это значило, что в течение немногих недель им предстоит уйма работы.

По ходу оперативки Педди О'Нил выдвинул предложение. Ему казалось, что сейчас следовало бы полготовить расширенные интервью с ключевыми лицами, связанными с «Международным Новым Заветом». Он считал, что начать следует с целой серии захватывающих материалов о профессоре Августо Монти из Рима, который и раскопал в Остиа Антика Евангелие от Иакова и Пергамент Петрония. Потом можно написать несколько статей о профессоре Анри Обере, парижском чародее радиоуглеродного метода, который и установил возраст находок. После этого должен пойти ряд публикаций, посвященных доктору Бернарду Джеффрису, который вел надзор за переводом арамейских и древнегреческих текстов на четыре языка (плюс американизация английского перевода). И в самом конце — ряд живописных заметок, посвященных герру Карлу Хеннигу, который в настоящее время печатает разноязычные издания Нового Завета в Майнце, том самом городе, где Иоганн Гутенберг изобрел сменные литеры и впервые в истории с помощью этой техники напечатал книгу.

Согласившись с тем, что как раз эти личности, стоящие за изданием новой Библии, и должны освещаться в первую очередь, Ренделл попросил передать ему уже подготовленные материалы, чтобы изучить их в самое ближайшее время.

— Завтра я собираюсь переговорить с Дейчхардтом и Уилером, чтобы нам дали зеленый свет по рекламным материалам, сообщил Ренделл. — Я пообещаю им, что мы будем крайне осторожны. Я прекрасно понимаю, как мы рискуем. Кстати, сегодня утром у меня уже была неприятная встреча.

Ренделл коротко сообщил своим подчиненным о том, как Седрик Пламмер пытался подкупить его. Тут же Каннингхем и Хелен де Бур сообщили о том, что произошло с ними. Сразу же после выхода в свет пламмеровского интервью с де Фроомом, их тут же начали донимать анонимными телефонными звонками, но как только они пытались выяснить, что же именно хочет звонящий, трубку немедленно вешали. Конечно же, они сразу доложили об этом Хелдерингу.

— Понятно, — сказал на это Ренделл. — Уверен, что такое еще повторится. Но давайте считать, что до публикации мы дойдем в безопасности, выполняя все требования секретности. Следующий вопрос повестки дня: Как мы подадим историю «Международного Нового Завета» общественности?

Каждый из собравшихся считал, что это должна быть крупномасштабная пресс-конференция с участием журналистов, радио — и телекорреспондентов из всех стран.

— На пресс-конференцию согласен, — сказал Ренделл. Но, поскольку, как мне кажется, это будет величайшей новостью нашего времени, думаю, что и сама пресс-конференция должна быть крупнейшей в истории. У меня имеются две предварительные безумные идеи. Мне бы хотелось, чтобы все это происходило в Королевском Дворце на Дам. И еще, хотелось бы сделать ее не только для журналистов, но, одновременно, для зрителей всего земного шара. Мне бы хотелось, чтобы наша пресс-конференция — посвященная объявлению нашего открытия, объявлению новой Библии, содержащей эти открытия — транслировалась на любую страну мира через Интелсат, спутниковую телекоммуникационную систему. Что вы на это?

Реакция всей группы была неподдельно восторженной.

Хелен де Бур вызвалась осторожненько выявить возможность использовать королевский дворец в пятницу, 12 июля, в день пресс-конференции. Лестер Кеннингхем предложил конфиденциально переговорить с главами Международного телекоммуникационного спутникового консорциума и Европейского союза по радиовещанию, чтобы выяснить возможность использования спутников для трансляции первых известий о Слове на семь десятков стран — участниц этих организаций.

— И на самый конец, — объявил Ренделл, — я оставил обсуждение нашей подлинной работы — истории номер один, истории Христа, истинного Христа, как она открывается нам в «Международном Новом Завете». Все наши объединенные усилия мы должны направить на подготовку и распространение нашей истории Возвращенного Христа. Сейчас, признаюсь вам откровенно, сам я лично знаю лишь отрывочные детали из Новой Библии. Мне известно, что из нашего Нового Завета мы впервые узнаем о том, как Христос выглядел. Нам станет известно про те годы его жизни, которые были для нас пропущены. Его брат рассказал нам, что Иисус выжил после Распятия и продолжил свое служение вдали от дома, в самом Риме, и умер, когда Ему исполнилось пятьдесят пять лет. Поскольку сам я новичок в данном проекте, у меня еще не было времени узнать чего-нибудь большее. Но, надеюсь, кто-нибудь из вас уже просматривал Евангелие от Иоанна и Пергамент Петрония, знает, что там написано, и сможет…

Ренделла прервали отрицательные возгласы. Каждый из находящихся здесь мог сказать одно и то же: «Нет. Нам не дали возможности прочесть этот новооткрытый материал».

Безопасность снова оставила их всех в неведении. Ничего не поделаешь…

Ренделл был взбешен.

— Черт подери, — обратился он к членам своей команды. Если они хотят, чтобы мы популяризировали нового Христа, им следовало бы устроить нам встречу с ним. Ладно, следующий наш ход ясен. Я сам собираюсь наложить лапы на эти сверхсекретные материалы и вытащить оттуда все, нужное нам для работы. И я обещаю проследить, чтобы вы тоже как можно быстрее получили эти копии. На сегодня хватит. Встречаемся завтра, и, надеюсь, тогда у меня будут для вас какие-то новости.

* * *

ВОЗВРАТИВШИСЬ В СОБСТВЕННЫЙ КАБИНЕТ, Ренделл смог отдохнуть весьма недолго. Ошеломленный столькими встречами со столь разными людьми всего за шесть часов, он знал, что сейчас следует решить самый главный вопрос.

Но вначале не следует забывать о своей работе на дом. Ренделл подошел к тяжелому бронированному сейфу картотеки, открыл его и снял запорную колодку. Выдвинув верхний ящик, он обнаружил в нем толстенную папку с надписью: ФОТОГРАФИИ ПАПИРУСОВ И ПЕРГАМЕНТА — ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО КОПИИ — ДОСТУП ОГРАНИЧЕН.

Ренделл выложил папку на свой стол, после чего положил туда же свой изрядно раздувшийся кожаный дипломат, открыл его и вложил папку с фотокопиями, наряду с другими папками, где хранилась информация о Монти, Обере, Джеффрисе и Хенниге, собранная членами его группы.

Теперь в дипломате не хватало только одной вещи — самой главной, и Ренделл собрался взяться за ее добычу прямо сейчас же.

Он уселся в свое вращающееся кресло и поднял было телефонную трубку, но стук в дверь заставил его обернуться. Не успел он сказать: «Войдите», как Наоми Данн уже была в кабинете. Закрыв за собой двери, она оценивающе оглядела Ренделла.

— Выглядите так, будто вас пропустили через стиральную машину.

— Через машину для промывки мозгов, — поправил он, — и в ее вращающемся барабане со мной крутилась, самое малое, сотня других людей. Вы обязаны знать об этом, ведь это вы сами затянули меня в нее. — Ренделл вздохнул. — Ничего себе, денечек.

— Это только начало, — без всякого сочувствия произнесла Наоми. — Она приставила стул поближе к столу Ренделла, но присела на самый краешек, давая понять, что ее визит будет кратким и деловым. — Я заметила, что где бы вы не были, везде делаете заметки.

— Я всегда так поступаю, — сказал он в свою защиту. Особенно же, если приходится крутиться среди такого количества народу. Я хотел записать, кто есть кто, и чем кто занимается.

— Понятно, только вот, находясь на таком важном посту, вы очень неэффективно тратите время, сами занимаясь всем этим. Для подобных дел вам нужен секретарь. И потому, прежде чем перейти к другим делам, давайте-ка закончим с секретарем. — Она сделала паузу. — У вас имеется какое-нибудь предложение? Я хочу сказать, собираетесь ли вы использовать Дарлену Николсон? Если да, инспектор Хелдеринг займется…

— Не надо, Наоми. Вы же прекрасно понимаете…

Она пожала плечами.

— Мне хотелось удостовериться самой. Сейчас, когда вас формально ввели в курс дела, ваша важность для проекта возросла. Но мы хотим, чтобы вы были довольны всем. Вам нужен личный секретарь, посредник между вами и издателями, человек, которому бы вы полностью доверяли.

Ренделл положил локти на стол и глянул Наоми прямо в глаза.

— А как насчет вас, Наоми? Вам я доверяю. Мы уже были близки.

Она залилась румянцем.

— Я… боюсь, что не смогу. Я верна исключительно мистеру Уилеру.

— Мистеру Уилеру? Понятно. — Ренделлу казалось, что он понимает. Он подумал, что видный американский религиозный издатель обязан иметь рядом с собой бывшую монашку. — Ну хорошо, что вы предлагаете?

— Мне кажется, что вам нужен некто, уже работающий в проекте. У меня есть на примете три девушки, с которыми мы имеем дело уже более года. Каждая из них — это специалист высокой квалификации. Каждая из них не раз проверялась и имеет зеленую карточку, в то время как у других девушек всего лишь черные. Перед тем как уйти, вы можете побеседовать со всеми тремя.

— Нет, спасибо. Я слишком устал. Опять же, мне еще нужно решить с вами один вопрос. Так что я приму любую вашу рекомендацию. Вы можете кого-то предложить?

Наоми поднялась с места и живо заявила:

— Вообще-то, могу. На тот случай, если вы примете мое предложение, я захватила с собой одну из этих девушек. Сейчас она в соседней комнате. Зовут ее Лори Кук. Она американка. Мне показалось, что с ней вам будет легче всего. Два года она прожила за границей. Знает все стенографические штучки. Способности исключительные. На этом этаже работает уже год и два месяца. Она фанатично предана нашему проекту — и религии.

— О Господи!

Глаза Наоми Данн сузились.

— Что это должно означать? Ведь вы же хотите верующего человека, разве не так? Это весьма поможет работе. Если ваша сотрудница чувствует, что занимается Божьим делом, то часов для нее не будет существовать. — Наоми прервала свой монолог. Еще одно. Она калека — у нее деформирована нога. Я не вдавалась в расспросы относительно этого, потому что со всем остальным она справляется безукоризненно. Как я уже говорила, у нее имеется все то, чем должен обладать секретарь, но я обязана предупредить вас, — тут Наоми одарила Ренделла зловещей улыбкой. — Лори трудно назвать объектом сексуального влечения.

Ренделл смутился.

— Вы и вправду считаете, будто это меня так занимает?

— Я только хочу, чтобы вы знали. Думаю, что вам следует поговорить с ней минуточку, пока еще ваши мозги хоть немного варят.

— Я беру ее. И встречусь — но буквально минуту.

Наоми подошла к двери и открыла ее.

— Лори, — позвала она. — Мистер Ренделл желает встретиться с тобой.

Наоми отступила в сторону, и в кабинет вошла Лори Кук. Наоми кратко представила ее и тут же вышла.

— Проходите, проходите, — пригласил Ренделл. — Садитесь, пожалуйста.

Да, Наоми, конечно же, не обманывала. Лори Кук никак нельзя было назвать объектом сексуального влечения. Она была похожа на птичку, на маленького серенького воробушка. Девушка подскакала к столу, беспокойно присела на стул, пригладила свои жиденькие волосики и положила руки на коленки.

— Мисс Данн сообщила мне, что вы молодчина, — начал Ренделл. — Насколько я понимаю, вы уже работаете в другом отделе. Что же заставляет вас уйти оттуда, чтобы стать моим секретарем?

— Потому что мне сказали, что именно здесь все и будет происходить, начиная с нынешнего дня. Все говорят, что успех «Международного Нового Завета» зависит от вас и вашей группы.

— Эти все преувеличивают, — ответил на ее слова Ренделл. — Успех обеспечен в любом случае. Но мы можем помочь ему. А вас очень волнует, чтобы новая Библия имела успех?

— Для меня это все. Никто из нас не знает, что в ней, но из того, что я слышала, это нечто невероятное, чудесное. Не могу дождаться, чтобы прочесть.

— Я тоже не могу, — без тени улыбки сказал Ренделл. Лори, какого вы вероисповедания?

— Я была католичкой. Потом я вышла из лона католической церкви и начала посещать пресвитерианские службы.

— Почему же?

— Трудно сказать. Полагаю, что я еще в состоянии поисков.

— Мне сказали, что несколько лет вы провели за границей. Интересно, почему вы оставили свой город.

Ренделлу было заметно, как Лори Кук сцепила ладони. Ее тоненький, девичий, едва слышимый голосок дрожал.

— Я уехала из Бриджпорта, штат Коннектикут, около двух лет назад. Окончив колледж, я пошла работать и копила деньги, чтобы иметь возможность путешествовать. Когда мне исполнилось двадцать два года, я подумала, что можно уже и ехать. Ну… вот я и отправилась в паломничество.

— Паломничество?

— Чтобы найти — вы только надо мной не смейтесь — чудо. Ногу. Я была калекой с самого рождения. Врачи так и не сумели ничего сделать. Вот я и подумала, что, возможно, Господь поможет мне. Я совершила паломничество ко всем святым местам, где, как я слышала, случались настоящие излечения. Я ездила по миру, по пути подрабатывала, чтобы иметь возможность путешествовать и дальше. Понятно, что сразу я приехала в Лурд. Раз Дева Мария явилась там Бернадетте, я молилась, чтобы Она показалась и мне. Я знала, что каждый год туда приезжает два миллиона паломников, и что каждый год случается около пяти тысяч исцелений, хотя Церковь объявила всего лишь о 58 случаях: исцеление слепоты, рака, паралича… Ведь это же чудесно!

Ренделла все время так и подмывало спросить, что же произошло с Лори в Лурде, но она так вдохновенно рассказывала, что он все-таки сдержался.

— После этого я отправилась в Португалию, в святилище Девы Марии Фатимской, где в 1930 году три пастушка стали свидетелями явления Непорочной Девы — стоящей на облаке и сияющей ярче солнца. После того я посетила святилище в Лизе, во Франции, и Туринский собор в Италии, где хранится Священная Плащаница, после чего я отправилась в Часовню Святая Святых, чтобы помолиться там пред образом Господа, написанного не руками смертного; там я хотела подняться на коленях на двадцать восемь священных ступеней, но мне не разрешили. Потом я поехала в Бельгию, в Бурень, где в 1932 году пятеро детей имело видение, и, наконец, отправилась в Уолсингем, в Англию, где тоже отмечались случаи исцеления. И… после этого я паломничество прекратила.

Ренделл с трудом сглотнул.

— Прекратили… год спустя?

— Да. Полагаю, что Господь так нигде и не услышал мои мольбы. Вы же видите мою ногу, она такая же искалеченная.

Почувствовав внезапные угрызения совести, Ренделл вспомнил, как во время каникул в колледже он впервые прочитал «Бремя страстей человеческих» Соммерсета Моэма. Героем этой книги был Филипп Кери с деформированной ступней. В четырнадцать лет Филипп сделался религиозным и внушил себе, что если Господь того желает, то верой можно сдвинуть горы. И он решил, что если его вера достаточно сильна, и если он сам молился Богу достаточно долго, Господь сможет исцелить его ступню. Филипп верил, молился и установил дату свершения чуда. Вечером перед назначенным днем чудесного исцеления, обнаженный, он молился, чтобы умилостивить Творца. После этого он отправился спать и, исполненный верой, заснул. Утром он проснулся, переполненный радостью и благодарностью. «Его первым инстинктивным побуждением было протянуть руку и ощупать свою ногу, которая теперь была здоровой, но, поступив таким образом, он бы усомнился в Божьей милости. Он знал, что теперь-то с его ногой все в порядке. Только лишь в самом конце он задумался и пальцами правой ноги только лишь коснулся левой. После этого пощупал рукой. А потом его понесло…»

Вспомнив этот отрывок, Ренделл почувствовал, что и сам становится циником.

А Лори Кук? Он продолжал слушать девушку.

— Я никогда не обвиняла Господа, — рассказывала та. Ведь столько людей молят его, и я полагала, что когда молюсь я сама, Он так занят. Но я продолжала верить. Год назад я уехала домой, но услышала о каком-то религиозном проекте, для которого нужны были секретари. Некий инстинкт подсказал мне отправиться на собеседование в Лондон. Меня приняли и направили в Амстердам. С тех пор я работаю в «Воскрешении Два» и никогда не разочаровывалась в принятом решении. Здесь все такое секретное, но вместе с тем и волнующее. Я делаю свою работу, и мне не терпится узнать, каким же добрым делом мы занимались.

Ренделл был тронут ее словами.

— Вы не будете разочарованы, Лори. Все хорошо, я беру вас, — сказал он.

Девушка тоже была по-настоящему взволнована.

— Спасибо вам, мистер Ренделл. Я… я готова начать сию же секунду, если у вас уже есть что делать.

— Я так не считаю. Опять же, скоро уже пора по домам.

— Хорошо, мистер Ренделл. Если у вас ничего срочного нет, тогда я перенесу сюда кое-что со старого рабочего места.

Она поковыляла к двери, открыла ее и уже собиралась выйти, как вдруг Ренделл вспомнил, что кое-что все-таки было, нечто важное, дело, которое следовало сделать, когда приходила Наоми.

— Секундочку, Лори. Кое в чем вы бы смогли оказать мне помощь прямо сейчас. Мне бы хотелось немедленно получить на руки английскую версию «Международного Нового Завета». Насколько я понял, гранки находятся у Альберта Кремера из Издательского отдела. Не могли бы вы связать меня с ним?

Лори вихрем помчалась выполнять первое задание в своей новой должности.

Ренделл посидел пару секунд, ожидая, а затем, как только прозвучал сигнал интеркома от Лори, поднял трубку.

— Простите, мистер Ренделл, — услышал он голос своего нового секретаря. — У мистера Кремера сегодня отгул. Не могу ли я вам кое-что порекомендовать? Библиотекарь, Ханс Богардус, всегда записывает, где к настоящему моменту находится каждая копия. Обычно он всегда задерживается на работе. Может мне попытаться связаться с ним?

А уже через минуту Ренделл разговаривал с библиотекарем.

— Мистер Богардус, это Стив Ренделл. Мне бы хотелось взять гранки «Международного Нового Завета», чтобы я смог прочитать и…

С другого конца линии донеслось веселое хихикание:

— Мне бы, мистер Ренделл, тоже хотелось бы заполучить для себя бриллиант «Куллинан».

— Мне сообщили, — раздраженно бросил в трубку Ренделл, — что вы записываете, где в настоящий момент находится каждая копия.

— Никто из тех, у кого такая копия сейчас находится, не в праве передать ее вам для просмотра. Я работаю библиотекарем проекта, но даже я не могу прочитать гранки.

— Прекрасно, но мне такое право предоставлено, друг мой. Мистер Уилер лично пообещал мне это, как только я прибуду в Амстердам.

— Мистер Уилер уехал днем. Если вы подождете до завтра…

— Копия нужна мне сегодня, — все так же раздраженно заявил Ренделл.

Голос Богардуса сделался более серьезным, более внимательным к собеседнику.

— Значит, сегодня, — повторил библиотекарь. — В таком случае вам может помочь только доктор Дейчхардт. В сейфе внизу хранится копия на английском языке, но только он один может разрешить взять ее оттуда. К счастью, мне известно, что доктор Дейчхардт еще не уходил из своего кабинета.

— Спасибо, — поблагодарил Ренделл и резко отключил связь.

Он поднялся с кресла и вышел из кабинета. В прилегающей комнате Лори раскладывала свои вещи по ящикам стола.

Проходя мимо нее, Ренделл бросил через плечо:

— Позвоните от моего имени доктору Дейчхардту и передайте, что я сейчас направляюсь к нему. Это займет у него буквально полминуты. И передайте, что это очень важно.

И он понесся по коридору, приготовившись к сражению.

* * *

ДВАДЦАТЬЮ МИНУТАМИ СПУСТЯ Ренделл находился на заднем сидении «Мерседес — Бенца», и шофер Тео увозил его с Дам в сумерки раннего вечера.

Свое сражение Ренделл выиграл.

Доктор Дейчхардт, пусть и с неохотой, но все же согласился с тем, что если объединившиеся издатели желают выпустить в свет свой Международный Новый Завет, то их директор по рекламе должен иметь возможность его прочитать. Но вместе с тем имелись и вполне определенные условия относительно того, чтобы взять гранки на время. Пока что Ренделл мог взять копию всего лишь на этот вечер и ночь. Читать ее он был обязан только у себя в номере. Ему не разрешалось делать никаких заметок. Утром он должен был возвратить гранки лично доктору Дейчхардту. Ему нельзя было раскрывать содержания прочитанного кому-либо, даже сотрудникам собственного отдела. Прочитанное разрешалось использовать только лишь для наметок рекламной кампании, но все идеи он был обязан хранить в собственном сейфе.

Через пару недель герр Хенниг должен был привезти из Майнца в Амстердам готовые экземпляры Международного Нового Завета. Тогда, и только тогда Ренделл вместе со всеми членами своей команды смогут получить свои личные книги. И только лишь после этого Ренделл сможет свободно обмениваться собственными идеями, родившимися после сегодняшнего, приватного прочтения, в то время как его люди смогут готовить предпродажную кампанию.

Ренделл тут же согласился со всеми этими условиями. Он даже был готов подписаться под каждым дополнительным ограничением. Но даже и после того ему пришлось подождать, пока куратор хранилища, мистер Гроат, не прибудет с гранками американской версии перевода.

Сам мистер Гроат — малорослый, заросший бородой голландец — показался Ренделлу совершенно нереальной фигурой, похожей на восковые фигуры из музея мадам Тюссо. На голове у него был совершенно не соответствующий его облику хохолок, тоненькие усики дантиста, манеры бюрократа не самого высокого ранга и громадный пистолет странного вида (Ренделл тут же спросил про него и узнал, что это FN 7, 6 бельгийского производства), сунутый впоследствии в подмышечную кобуру, скрытую под расстегнутым, слегка коротковатым пиджаком черного цвета. В руках он нес Библию — листы с гранками, помещенными в удлиненную белую картонную папку с надпечаткой в виде большого синего креста. Гроат протянул папку Ренделлу очень казенным жестом, как будто передавал личное послание самого Творца.

Только теперь, с лежащим рядом на сидении портфелем, раздувшимся от Международного Нового Завета, фотографий находок из Остиа Антика и заметок, касающихся сотрудников собственного отдела; после целого дня, проведенного в «Воскрешении Два», Ренделл обрел возможность откинуться на спинку сидения и хоть на какое-то время расслабиться.

Через задние стекла лимузина он мог видеть, что они уже оставили Дам и въехали на широкий, трехрядный путепровод, называемый Рокин. Довольно скоро Рокин влился в Мунтплейн, после чего они направились вдоль по Регулиерсбреестраат, а затем, когда они пересекали шумную площадь, Тео несколько сбросил скорость. Это была площадь Рембрандтсплейн, одна из самых известных в городе, которую голландцы любят называть своим Бродвеем; за деревьями в центре Ренделл вычислил гостиницу «Шиллер», «Хофван Холланд» с знаменитой террасой и скопления молодежи перед коробкой Театра на Рембрадтсплейн.

Как только площадь осталась слева от них, автомобиль неожиданно окунулся в тишину и спокойствие. Если не считать проехавшей пары машин, здесь практически не было движения, улицы выглядели совершенно нежилыми. Ренделл всматривался в темноту, пытаясь узнать название улицы — ему хотелось вспомнить, потому что раньше он как-то прогуливался по ней — и в конце концов выяснил, что это была Утрехтсестраат.

И тут же его охватило страстное желание пройтись, размять ноги и подышать свежим воздухом. Есть пока что не хотелось. Даже несмотря на желание наброситься на Новый Завет, лежащий в его портфеле, он понимал, что на какое-то время еще сможет сдержать собственное любопытство.

Само понимание того, что весь день он передвигался из одного закрытого помещения, гостиницы «Краснапольский», в другое — более замкнутое — вот этот «Мерседес», в еще более замкнутое — его номер в гостинице «Амстель» — действовало на Ренделла ужасно. Нет, что бы там ни было, какие бы условия не ставил Хелдеринг, он обязательно должен позволить себе пройтись и подышать чистым, свежим голландским воздухом!

— Тео, как далеко отсюда до «Амстеля»?

— Wij zijn niet ver van het hotel. Близко, недалеко. Шесть-семь кварталов отсюда.

— Отлично. Тогда остановитесь здесь, на углу, возле пересечения каналов.

Водитель с удивлением полуобернулся к нему.

— Вы хотите, чтобы я остановился, мистер Ренделл?

— Высадите меня здесь. До гостиницы я хочу пройтись пешком.

— Мистер Ренделл, мне дали указания не спускать с вас глаз, пока не доставлю вас в гостиницу.

— Тео, я понимаю, какие дали вам указания. И я собираюсь проследить, как вы их исполняете. И вы можете не терять меня из виду. Можете ехать за мной, пока я не дойду до отеля. Что вы на это скажете?

— Но…

Ренделл покрутил головой. Ох уж эти запрограммированные автоматы, никогда не раздумывающие и следующие своим чертовым инструкциям!

— Но поймите же, Тео, мы не нарушаем никаких правил. Я хочу того же, что и вы. К тому же, вы все время будете присматривать за мной. Просто, после приезда я еще не выходил в город. Мне необходимо хоть немножко размяться. Так что, пожалуйста, высадите меня здесь, а сами можете ехать сзади, метрах в пяти.

Тео тяжко вздохнул, свернул к тротуару и остановился. Потом схватился со своего места, чтобы открыть заднюю дверь, но Ренделл уже вышел из машины, держа свой портфель в руке.

— Единственное, скажите, где мы находимся, и куда мне идти.

Тео указал рукой влево, вдоль берега канала.

— Идите прямо вдоль этого канала, Принсенграахт, до самого конца. Там будет река Амстель. Свернете направо и пройдете… раз, два… три квартала до Сарфатистраат, а затем налево — через мост, и первая следующая улица будет улица профессора Тюльплейна, там же и гостиница «Амстель». Если вы пойдете не правильно, я подам сигнал.

— Спасибо, Тео.

Ренделл оставался на месте, пока Тео не занял место за рулем приземистого «Мерседес-Бенца». После этого, коротко кивнув водителю, он направился вперед. Впервые почувствовав себя свободным после приезда в Амстердам, он глубоко вздохнул, наполнив легкие воздухом, выдохнул, ухватил поудобнее ручку тяжелого “дипломата” и неспешно пошел посреди узкой улочки, бегущей вдоль канала Принсен.

Через пару минут он глянул через плечо. Тео вел лимузин точно в пяти метрах за ним.

«Что ж поделать, правила, инструкции…» — подумал Ренделл. Тем временем, прогулка казалась ему великолепной, и он буквально на глазах оживал.

Здесь было настолько мило и спокойно после суматохи прошедшего дня, что напряжение, казалось, само уходило из мышц и нервных окончаний рук и спины. Малолитражки скучились возле счетчиков на автостоянках. С одной стороны улочки высились темные в неярком свете одинаковые дома с узенькими лесенками, ведущими к выглядящим древними входным дверям; чаще всего дома были старинные, неосвещенные, без каких-либо украшений и без признаков какой-либо жизни за темными окнами. Добрые амстердамские бюргеры, догадался Ренделл, рано ложились спать.

С другой стороны от него, едва видимая сквозь вечернюю молочную синь, совсем рядом с узкой улицей, была неподвижная вода канала. Ренделл видел стоящие на якоре лодки и несколько привлекающих внимание жилых барж, освещенных изнутри; в окне одной из них мелькнул детский силуэт в ночной рубашке. Отражения судовых огней рябили на воде.

Когда Ренделл не спеша добрался до конца Принсен-канала, его мысли вернулись к событиям сегодняшнего дня. Он подумал о Дарлене, надеясь, что экскурсия по городу доставит ей удовольствие. Совершенно вскользь вспоминал он о встрече с членами своей группы — готовыми действовать молодыми людьми; про ленч с самыми могущественными религиозными издателями и их консультантами-богословами, о конфликтах, стоящих за самыми банальными словами. А еще он подумал про Лори Кук. Это воспоминание направило его мысли к собственной дочери, Джуди, заставило подумать о том, как сильно желал он, чтобы та была с ним сейчас рядом, про то, как тяжело будет ей и ему во время бракоразводного противостояния. А еще ему вспомнились так повлиявшие на его жизнь Джуди, Барбара, Тауэри, Маклафлин, отец, мать, Клер, Том Кэри — только в этот тихий вечер все они казались ему смутно-отдаленными.

Он встрепенулся, когда какая-то бродячая кошка перебежала ему дорогу, а в тот самый миг, когда Ренделл решил продолжить свой путь, в лицо ему, практически сразу же ослепив, ударили яркие огни автомобильных фар. Совершенно инстинктивно он прикрыл глаза рукой и даже смог уловить силуэт автомашины, вынырнувшей из ведущей к реке улицы и теперь мчащейся на него со все нарастающей скоростью.

Парализованный неожиданностью, в течение бесконечно тянувшихся секунд Ренделл глядел, как надвигается на него черный седан, как он становится все громаднее, готовясь его раздавить. Неужели этот чертов придурок его не видит? И видит ли все это Тео? Чудище было уже совсем рядом, когда Ренделл попытался заставить действовать свои ноги-ходули. Он попятился к поребрику, чтобы убраться с пути мчащейся машины, но желтые лучи фар не отпускали его. После этого Ренделл с ужасом заметил, что автомобиль свернул прямо на него и набирает скорость, чтобы сбить наверняка. Тогда, совершен но потеряв голову, он отвернул к каналу, чтобы хоть этим спасти себе жизнь, но споткнулся и почувствовал, что падает. И в этот момент “дипломат” выпал из руки, выставленной вперед, в надежде защититься от стремительно приближавшейся асфальтовой мостовой.

Ренделл грохнулся о мостовую, удар выбил из его легких весь воздух, и теперь он ждал, когда взбесившийся автомобиль проедет. Но вместо этого он услышал скрежет тормозов, трение резиновых покрышек по асфальту. Ренделл перекатился на спину — вовремя, чтобы заметить, как небольшой седан перекрыл мостовую наискось, не давая проехать «мерседесу», что заставило Тео резко затормозить.

Валяясь на асфальте, Ренделл успел кое-что заметить: человека в фуражке — водителя седана, который выскочил из машины и не давал Тео возможности открыть дверь лимузина. Но тут же его внимание переключилось на другую фигуру — второго мужчины, выскочившего из того же седана. У этого человека не было волос, лица тоже не было различить — оно казалось гротескным и пугающим. Человек в натянутом на голову чулке выскочил из машины и теперь бежал, направляясь не к Ренделлу, а к какому-то предмету, валявшемуся на мостовой.

И в этот момент сердце Ренделла ухнуло в бездну.

Предметом, валявшимся на асфальте, был его портфель!

Каждый нерв в теле Ренделла высылал импульсы, заставляя хозяина подняться. Он оттолкнулся от асфальта и даже смог встать на ноги. Его шатало, ноги разъезжались будто ходули, так что пришлось схватиться за парковочный автомат, чтобы хоть как-то удержать равновесие.

Выглядящая не от мира сего, отвратительная фигура со своим отталкивающе голым черепом, упакованным в тонкий нейлон, уже подхватила “дипломат” и теперь разворачивалась, чтобы усесться в свой седан.

Ренделл прекрасно видел рисунок протектора на шинах мерседеса, вот только Тео нигде не было видно. Его вообще не было. Второй нападавший — водитель в кепке — сидел в черном седане, освободив путь лимузину, и стартовал. Его сообщник, с дипломатом в руках, уже догонял седан.

— А ну брось! — заорал Ренделл. — Полиция! Полиция!

После чего и сам бросился вперед. Второй грабитель уже схватился за приоткрытую дверь малолитражки, задержавшись, чтобы сесть. Ренделл кинулся в приоткрытую щель двери седана, падая на мужчину сзади и подбивая тому ноги. Он чувствовал, как толстая ткань штанов вора выскользает из его пальцев, а потом ему в щеку уперлись костлявые колени. Ренделл слышал хриплое дыхание грабителя; они сцепились в двери и выпали на дорогу.

Пытаясь схватить свой “дипломат”, разъяренный Ренделл выпустил противника. Когда его пальцы уже нащупали кожу портфеля, он почувствовал сильный удар в спину, руки чужака стиснулись вокруг шеи Ренделла. Американец задыхался, и вот тут, наряду с сопящим дыханием нападающего он услышал странный, пронзительный звук.

Он бил по нервам и близился, становясь все громче и громче.

Ренделл услышал тихий вскрик внутри машины: «De politie! De politie komt! Ga in de auto! Wij moeten vlug weggaan!»

Совершенно неожиданно Ренделла отпустили, и он, облегченно, ткнулся головой вперед. Никто уже не сдавливал шею, никто не колотил по спине. Пытаясь встать на колени, он подтянул дипломат к себе и прижал его к груди. Дверь автомашины за спиной хлопнула. Взревел двигатель, скрежетнула передача, а колеса прокрутились по асфальту. Продолжая стоять на коленях и покачиваясь, Ренделл осмелился оглянуться. Седан улепетывал со скоростью ракеты и вскоре растаял в темноте.

Несмотря на шум в голове, Ренделл попытался подняться на ноги, но упал. Только потом до него дошло, что пара крепких рук подхватила его под мышки, что кто-то помогает ему подняться на ноги. Ренделл обернулся и увидал, что это мужчина в синей фуражке с черным козырьком, что у того широкое и озабоченное лицо, что на нем серо-синий китель и темно-синие брюки. Кроме этого Ренделл отметил висящий на цепочке свисток, кобуру, полицейский значок и пистолет, похожий на тот, что был у мистера Грота. Полицейский значок… Голландский полицейский! И еще один полисмен в таком же мундире бежит в эту сторону. Полицейские обменивались словами, которые Ренделл не понимал.

Он с трудом мог стоять на ногах, и только сейчас заметил Тео — запыхавшегося и бледного, потирающего сбитую шею. Шофер вклинился между полисменами, которые тут же забросали его вопросами на голландском языке.

— Мистер Ренделл! Мистер Ренделл! Вы не пострадали?

— У меня все хорошо, честное слово! — ответил тот. Всего лишь счесал колени, больше ничего. А что случилось с вами? Я высматривал вас…

— Я пытался прийти к вам на помощь, пробовал вытащить пистолет из перчаточного отделения, но замок заклинило… И, не успел я достать оружие, как один из них забрался в машину сзади и так ударил меня дубинкой, что я отключился и упал на сидение. Ваш портфель с вами? Ой, слава Богу…

Только сейчас Ренделл заметил белый фольксваген, заехавший перед мерседесом Тео — с синим маячком на крыше и полицейским значком, нарисованным на двери. Второй полицейский обратился к первому, поддерживавшему Ренделла под руку:

— «Vraag hem wat voor een auto het was en hoe veel waren daar». Тот повернулся к Ренделлу и спросил на хорошем английском:

— Сержант хотел бы знать, что это была за машина, и сколько в ней было людей?

— Что это за машина, не знаю, — ответил Ренделл. По-моему, черный седан. Людей же было двое. Один, в кепке, набросился на моего водителя. Ясно я его не разглядел. Сам я видел лишь того, который пытался забрать у меня портфель. У него на голове был чулок. Возможно, что он блондин. Свитер с высоким воротником под горло. Он чуть ниже меня, но крепче. Я… больше я ничего не помню. Возможно, водитель Тео сможет рассказать вам больше.

Полицейский тут же задал вопрос Тео, после чего, уже по-голландски, повторил описание нападавших. Сержант дал знак, что понял, и белый фольксваген с ревом сирены исчез в темноте.

Последующие десять минут были заняты формальностями. Наблюдатели из окрестных домов и прохожие, шедшие по другому берегу реки, собрались вокруг, присматриваясь и прислушиваясь с любопытством. Ренделл предъявил свой паспорт. Первый полицейский сделал все необходимые выписки. Затем Ренделла опять вежливо расспросили о случившемся, и он опять все подробно рассказывал. Относительно собственных занятий в Амстердаме он предпочел слишком не распространяться. Так, отдых, несколько визитов своим друзьям по бизнесу, а больше ничего. Считает ли он, будто имелись какие-то особые причины нападения на него? Нет, ничего подобного он не может даже представить. Кроме того, если не считать сбитых коленей, у него все в порядке. Спасибо, все нормально.

Полиция была удовлетворена, и первый полицейский захлопнул свой блокнот.

Тео стоял рядом с Ренделлом.

— Думаю, мистер Ренделл, — сказал он очень серьезно, что вы поедете со мной до самой гостиницы.

Тот, кисло улыбнувшись, ответил:

— Я тоже так думаю, что поеду.

Толпа зевак расступилась, когда Ренделл, держа “дипломат” у груди, сопровождаемый двумя полицейскими, поплелся за Тео к лимузину. Он забрался в машину, уселся на самом краешке заднего кресла, и Тео захлопнул дверь. Окно задней двери было опущено, и первый полицейский, по-дружески наклонился к Ренделлу.

— Wij vragen excuus, — сказал он. — Het spijt mij dat u verschrikt bent. Het… — Тут он прервался и потряс головой. — Извините, забылся и говорю по-голландски. Я хотел принести наши извинения за ваши неприятности. Просим прощения за испуг и беспокойство. Просто, какие-то сукины дети хотели вас ограбить. Им был нужен ваш портфель. Обыкновенное ворье.

Ренделл усмехнулся. Всего лишь портфель. Обыкновенное ворье.

Полицейский сказал еще следующее:

— Если мы их поймаем, то вызовем вас для опознания.

— Вы не поймаете их даже через миллион лет, — хотелось ответить Ренделлу, но вместо этого он сказал просто:

— Спасибо! Я вам очень благодарен.

Тео завел двигатель, а когда полицейский выпрямился, чтобы отойти в сторону, Ренделл глянул на его значок. На металлическом овальном поле была изображена книга, над которой, защищая ее, нависал меч. По краю значка шли слова: Vigilat ut quiescant. Ренделл догадался, что подпись значит: «Они следят, посему вы можете чувствовать себя в безопасности».

Меч защищал книгу.

Только вот при этом он знал, что в собственной безопасности он никогда не сможет быть уверенным.

До тех пор, пока книга должна будет храниться в секрете.