"Сокровища древнего кургана" - читать интересную книгу автора (Сидоров Виктор Степанович)

Глава первая Я, Пашка Клюня и Детеныш

Меня зовут Костя Брыскин. Константин Петрович. Мне четырнадцать лет. Всего неделю назад я закончил седьмой класс. Учился неважно. Наш классный руководитель Семен Митрофанович, или, как мы зовем его между собой, Микрофоныч, считает, что я человек способный, но «неизлечимо ленивый».

С этим я никак не могу согласиться, ну, с тем, что вот такой ленивый. Это — ерунда. Просто у меня не хватает силы воли. Не могу я заставить себя делать уроки и — точка. Особенно, когда увижу в окошко, как на улице бегают или играют во что-нибудь интересное пацаны. Тогда вся моя воля сразу куда-то исчезает, а стул становится будто раскаленный — просто не усидеть. И я, хотя в душе сопротивляюсь, встаю и начинаю потихоньку, чтоб не заметила мама, продвигаться к двери…

Ну разве это воля? Иногда даже обида берет. Сколько раз я пытался перевоспитать себя! Сколько раз я говорил себе: «Сиди, Костя! Сиди, Брыскин, и делай уроки!» Да где там! Только я скажу сам себе так, а на улице, перед окошком, словно назло, обязательно появится кто-нибудь из пацанов. И — конец! Если бы я хоть раз пересилил себя, то сразу бы стал круглым отличником.

Вот по труду у меня, например, только четверки да пятерки. А ведь совсем не потому, что уроки труда простые да легкие. Дудки! Как начнутся занятия, так сразу и пойдет: у того руки болят, у другого силенок не хватает, а третий нюни где-нибудь в уголке распускает — успел уже по своим пальцам молотком садануть.

Мне труд нравится. Я люблю работать. Наш трудовик так мне и сказал однажды: «Если бы, Брыскин, к твоим рукам да умную голову, тебе бы цены не было».

Вот это справедливые слова! Была бы у меня настоящая сила воли — я бы первым учеником во всей школе был. А то, может, и по всему району.

Взять, к примеру, хоть Детеныша, то есть Юрку Снопкова. Обыкновенный пацан и талантов особых у него нет, а вот учится здорово. А почему? Да потому что — воля! Железная! За какое дело ни возьмется — сделает.

Однажды забежал я к нему. На улице теплынь, солнце, а он забился в угол и потеет там над задачкой. Я даже разозлился:

— Ну чего ты, Детеныш, зря башку ломаешь? Завтра в школе возьмешь да и спишешь безо всяких мучений. А сейчас бежим на улицу, в пробки сыграем. Гляди, какую я пробочку добыл. Корона! Золотая!

И я показал ему прекрасную позолоченную пластмассовую пробку от флакона из-под лака для ногтей. Пробка была до половины ребристой, с широким ободком, а на верху у нее красовалась корона из горошинок. Пробка очень редкая и имела самую огромную силу: если она, когда ее бросишь, становится на попа основанием, то ею можно бить чужую пробку до десяти раз. А за столько раз даже любой мазила наверняка сумеет выиграть. Если же она встанет другим концом, верхним, с короной, то чужая пробка берется без всякого боя.

Вот какая пробочка Золотая Корона! Притом она считалась двужизненной, потому что была цветной, а не обыкновенной белой. Все белые пробки, какими бы ценными они ни были, считаются одножизненными. Они играют только до первого поражения. А двужизненную надо бить два раза.

У Детеныша было полно всяких пробок с разными боями — от одного и до шести: Пушки, Кастрюли, Офицеры, Солдаты-Носорожки, Фасольки и кто его знает еще какие. Одних Командоров у него имелось несколько видов: и Командоры-Мексиканцы, и Командоры-с-Ободком, и просто Командоры. А вот такой Короны да еще Золотой — не было.

Я думал: увидит Детеныш эту пробку — не отвяжется, пока не выиграет. А он глянул на нее, вздохнул громко и тяжело, как больная корова, и покачал уныло головой:

— Не, Брыська… Не могу я. Вот решу задачку, потом…

Он так и не вышел на улицу: несчастная задача никак не давалась ему до самого вечера. Решил ее, когда мы уже расходились по домам. Вот она, воля! Вот он какой — Детеныш!

А я, чтоб не злить лишний раз нашего классного — Микрофоныча, эту задачу перед самым уроком списал у Пашки Клюни.

Клюня — это Пашкина фамилия. Мы даже не стали давать ему никакой клички. И без нее здорово: Клюня! Что-то птичье. А он и похож на какую-то птичку — длинноносый, с белым смешным хохолком на голове.

Пашка, можно сказать, мой друг: во-первых, мы с ним соседи, а во-вторых, сидим за одной партой. Еще с третьего класса.

Пашка парень, в общем, неплохой: находчивый, а иногда даже остроумный. Это он припечатал Юрке Снопкову Детеныша.

Случилось это еще зимой. Мы тогда писали сочинение на тему «Наш друг природа». Юрка прямо из шкуры лез, так старался: хотел нашей литераторше угодить, написать «умное» сочинение. Она накануне похвалила Юрку, сказала, что он серьезный и вдумчивый человек. Вот он и обрадовался, написал: «Раньше я не любил животных, особенно кошек. Бил их почем зря. А вчера у меня наступил крутой перелом. Я стал любить все маленькие существа, начиная от львов и кончая детенышами человека…»

Инга Петровна у нас не очень-то смешливая, а тут, когда прочитала это, хохотала до слез.

Вот с той поры, с Пашкиной помощью, Юрка и стал Детенышем.

Да, Пашка Клюня парень что надо, только одна беда — болтун. Молотит языком, словно колхозный козел Яшка, своим боталом. О чем бы кто не заговорил, Клюня уже тут как тут: спорит, кричит, размахивает руками. Не переслушаешь, не переспоришь, хотя всем ясно, что плетет он несусветную чепуху.

Я давно знаю эту Пашкину черту, поэтому, как только его начинает заносить, сразу — стоп: эй, Клюня, надень-ка глушитель.

Этот «глушитель» действует безотказно. Пашка сразу умолкает.

Есть у Клюни еще одна привычка: говорить в рифму. Едва кто-нибудь из ребят что скажет, Пашка сейчас же прицепится к последнему слову и пойдет нанизывать рифмы одну за другой. Порой надоест до обалдения. Однажды его даже побили за это.

Учится в нашем классе Алька Лапин, по прозвищу Карасин. Он всегда и обо всех все знает, а если не знает, то что-нибудь выдумает. Свои новости он рассказывает шепотом, с оглядкой, будто великую тайну, а заканчивает их одной и той же любимой присказкой: «Ну, братцы, тут дело пахнет карасином!»

Так вот этот Алька Карасин принес как-то в школу шоферские перчатки — краги, ну эти, с таким широким раструбом из дерматина. Когда-то они были черные, однако со временем стали облезлыми, пегими. Но Алька прямо-таки раздувался от гордости, на каждой перемене надевал их и важно выходил в коридор.

Увидел его в этих пегих перчатках Толян Рагозин из восьмого класса, подбежал:

— Ух, сила!.. Где добыл, Карасин?

Я не услышал, что ответил Алька, потому что Клюня торопливо задолдонил:

— Карасин, балбесин, псин…

Алька хмуро покосился на Клюню, хотел что-то сказать, да Рагозин, надев перчатки, выдохнул с жадностью:

— Слышь, подари, а?

Алька даже побледнел.

— Да ты что?!

— Ну, дай поносить… Хоть дня на три.

Едва он произнес последнее слово, Клюня снова затолмачил:

— Три, ори, подотри…

Рагозин обернулся к Клюне, сказал угрожающе:

— Эй, кончай молоть, дурак.

Но Клюня застрочил еще жарче:

— Дурак, ишак, макак, соп…

Но не успел договорить, как Рагозин, не снимая перчаток, двинул Клюню так, что тот кубарем покатился по полу. Только он поднялся, к нему подбежал Алька и, воровато оглядевшись — нет ли поблизости кого из учителей, ударил Клюню под дыхало.

— Вот тебе «псин» и «балбесин…».

Карасин был не храброго десятка, а тут, рядом с крепким, мордастым Рагозиным, осмелел. Он было еще раз замахнулся на Пашку, да Детеныш не дал ударить.

Я думал, что у Клюни после этого пройдет охота без оглядки лепить свои дурацкие рифмы. А ему хоть бы хны! Проплакался малость и снова за свое.

Из всех ребят один лишь Детеныш спокойно переносит Пашкину болтовню. Тот шумит, из шкуры лезет, а Детеныш слушает и, знай себе, делает свое какое-нибудь дело. И не поймешь: слышит он Пашку или нет.

Вообще, Детеныш немного странный человек: он сильный, а драться не любит, говорит, что если ударит кого-нибудь, потом целую неделю переживает — жалко. Но самое удивительное — Детеныш не хочет участвовать в наших с Пашкой заподлянках, ну в разных там розыгрышах и проделках.

Клюня мне все уши прожужжал, что Детеныш просто-напросто боится.

На днях он опять отказался от одной забавы — не пошел бесить Скрибуна. Скрибун — это дядька Скрибунов, злой и крикливый, единственный в селе, кто держит собственную лошадь.

Бесить его — дело опасное: надо непременно отворить воротца в его двор, прокрасться к телеге, что стоит у конюшни, потихонечку выкатить ее на улицу куда-нибудь подальше, лучше всего за уголок. А потом из укромного места глядеть, как Скрибун бегает взад-вперед по улице, машет руками и бешено ругается. Тут уж, понятно, не попадайся ему на глаза — пришибет.

Так вот, Детеныш наотрез отказался от этой потехи.

Клюня подмигнул мне:

— Ну, что я говорил? Трус. Самый обыкновенный.

Я подошел к Детенышу и прямо в глаза сказал ему: если, мол, боишься — так и скажи, смеяться не будем, потому что и среди силачей зайцы бывают.

Детеныш хмуро глянул на меня, покривил губы.

— Сами вы зайцы трусливые. Вытворяете втихомолку свои штучки-дрючки, а я не подлец какой, чтобы ни с того ни с сего людям пакость делать.

Здорово срезал, ничего не скажешь. У Пашки от обиды уши покраснели. Сгоряча он даже предложил намять Детенышу бока, чтоб тот наперед осторожнее выбирал выражения. Но, приметив, как у Детеныша сжались кулаки, сразу остыл, отвел меня в сторону, зашептал:

— Ладно, ну его к лешему, пусть дышит. Мы просто не станем с ним знаться. Это, брат Брыська, пострашней любого кулака. Понял? Аут и — нокаут!

Я согласился: правильно, пусть Детеныш увидит, как мы его презираем и что он для нас самый обыкновенный нуль.

Однако Детеныш оказался толстокожим: он не только не почувствовал нашего сурового мщения, но продолжал жить как ни в чем не бывало. Пашка, глядя на розовое добродушное лицо Детеныша, просто выходил из себя.

— Бревно тупое! — Шипел он мне в самое ухо, будто это я был виноват. — Видал: улыбается! Ну, ладно, ну, погоди! Мыто обойдемся без него, а он еще пожалеет. Вот так пожалеет!

И Пашка свирепо шоркал ребром ладони по своей тонкой шее, будто пытался перепилить ее.

Однако вскоре случилось такое, что я начисто забыл не только про ссору с Детенышем, но и про наши с Пашкой заподлянки: по воле случая я стал обладателем сногсшибательной тайны, тайны, которая перетряхнула всю мою жизнь. Я узнал, что…

Но не буду забегать вперед и расскажу все по порядку.