Глава 8

Пока мы карабкались наверх, буря разыгрывалась всё больше и больше, так что приходилось брести по колено в песке, заносившем тропу и застилавшем небосклон. Поскольку найти дорогу домой было невозможно, мы укрылись в каньоне между скалами и просидели там до наступления ночи. Ветер к тому времени утих, взошла луна. При её свете мы и добрались до Галас-ата.

В холодном свете луны хижины обрели призрачные очертания. Ещё на подходе к селению я услыхала странный звук, похожий на топот ног. Поначалу я приняла его за шум ветра, но, подойдя ближе, разглядела рыскающих среди домов бродячих собак. Огрызаясь на нас, они тем не менее пустились наутёк.

Очевидно, стая собак прокралась в селение вскоре после нашего ухода, потому что они успели уничтожить чуть не все морские ушки, которые мы не взяли с собой. В поисках пищи собаки залезли в самые укромные уголки, так что мы с Реймо еле наскребли себе еды на ужин. Пока мы ели, разведя небольшой костерок, с ближайшего холма слышалась собачья возня, а потом ещё целую ночь ветер доносил до меня их вой. Но утром, когда я с восходом солнца вышла из хижины, собаки заторопились к своему логову – большой пещере на севере острова.

Этот день мы посвятили сбору съестных припасов. Поскольку было ветрено и волны продолжали изо всей силы биться о берег, мы не могли сойти на камни за моллюсками, так что я собирала в скалах чаячьи яйца, а Реймо бил дротиком мелкую рыбу, которую во время отлива отрезало в заводи. Он нанизал рыбёшек на кукан[12], закинул его за спину и, очень гордый собой, принёс мне. У Реймо было ощущение, что этим он как бы вознаграждает меня за доставленные хлопоты.

Вместе со злаками, которые я набрала в лощине, у нас получилась роскошная трапеза, хотя готовить её пришлось на плоском камне, ведь мои горшки покоились на дне морском.

Ночью собаки заявились снова. Привлечённые запахом рыбы, они уселись на холме, где лаяли и грызлись друг с другом. Мне было видно, как сверкают их глаза, в которых отражался свет костра. С рассветом стая ушла.

Океан в тот день утихомирился, и мы с Реймо смогли полазить среди камней, высматривая морские ушки. Мы сплели из водорослей грубую корзину, и не успело солнце приблизиться к полудню, как она уже наполнилась до краёв. Волоча ушки домой, мы остановились передохнуть на краю прибрежного обрыва. Благодаря прозрачному воздуху видимость была прекрасная, и мы с Реймо устремили взгляды туда, куда ушёл корабль.

– Он вернётся сегодня? – спросил Реймо.

– Может быть, – сказала я, хотя сама так не думала. – Но скорее всего он вернётся только через много-много солнц. Страна, в которую он уплыл, очень далеко.

Реймо вскинул на меня чёрные глаза. Они сияли от восторга.

– По мне, пускай бы он и вовсе не приходил!

– Почему ты так считаешь? – спросила я.

Реймо задумался, ковыряя в земле остриём дротика.

– Почему? – повторила я.

– Потому что мне нравится быть тут с тобой, – признался он. – Это гораздо интереснее, чем со всеми. Завтра я сбегаю туда, где спрятаны каноэ, и пригоню одно в Коралловую бухту. Мы будем ходить на нём за рыбой и плавать вокруг острова.

– Ты не сможешь спустить его на воду, наши лодки слишком тяжёлые для тебя.

– А вот и смогу.

Реймо выпятил вперёд грудь, на которой болталось забытое кем-то ожерелье из зубов морского слона[13]. Нитка была велика ему, да и зубы были сплошь обломанные, но они загремели, когда Реймо что было силы вонзил дротик в землю между нами.

– Ты забываешь, что я сын Чоуига, – сказал он.

– Нет, не забываю, – отвечала я. – Просто ты ещё маленький сын. Когда вырастешь большим и сильным, ты, конечно, будешь легко справляться с каноэ.

– Я сын Чоуига, – повторил брат, и глаза у него вдруг сделались ещё больше обычного. – Он умер, значит, его место занимаю я. Теперь я вождь галас-атов. И все мои желания надо исполнять.

– Сначала тебя следует посвятить в мужчины. Придётся, согласно обычаю, отхлестать тебя крапивой, а потом привязать к муравейнику.

Реймо побледнел. Он видел испытания, которым подвергали юношей нашего племени во время обряда инициации, и прекрасно помнил их.

– Ну ладно, – торопливо продолжала я. – Раз здесь нет мужчин, которые могли бы провести обряд, наверное, тебя не обязательно испытывать крапивой и муравьями, вождь Реймо.

– По-моему, это не самое подходящее для меня имя, – с улыбкой отозвался он и запустил дротиком в пролетающую чайку. – Я придумаю что-нибудь получше.

Реймо пошёл подбирать дротик, а я смотрела вслед этому нацепившему ожерелье из зубов морского слона мальчонке с тонкими, как щепки, руками и ногами. Теперь, став вождем галас-атов, он только прибавит мне хлопот. Но я всё равно хотела побежать за братом и обнять его.

– Я придумал себе новое имя, – сказал Реймо, возвращаясь ко мне.

– Какое? – торжественно спросила я.

– Вождь Таниоситлопей.

– Это очень длинное имя, и его трудно выговорить.

– Ничего, скоро научишься, – сказал вождь Таниоситлопей.

Я вовсе не собиралась отпускать вождя Таниоситлопея за каноэ одного, но, когда я проснулась на следующее утро, Реймо в хижине не было. Не найдя брата и около дома, я поняла, что он встал затемно и ушёл без меня.

Я испугалась. Мало ли что с ним может случиться? Конечно, слезть к морю по верёвке из водорослей ему раз плюнуть, он это уже делал, однако столкнуть с камней даже самую маленькую из лодок будет нелегко. А если Реймо и удастся без ущерба для себя спустить каноэ на воду, сумеет ли он провести его вокруг песчаной косы, где очень быстрое течение?

Представив себе все опасности, я побежала перехватить брата.

Однако по дороге задумалась: может, лучше не мешать ему? Неизвестно, когда за нами придёт корабль. А до его прихода мы будем на острове совершенно одни, и Реймо всё равно придётся повзрослеть раньше срока, ведь мне во многих случаях понадобится его помощь.

И вместо юга я внезапно повернула на север и пошла по тропе к Коралловой бухте. Если Реймо сумеет спустить каноэ в море и справится с водоворотами около косы, он войдёт в залив, когда солнце уже начнёт припекать. А на берегу его буду ждать я. Какая радость в путешествии, если потом тебя никто не встречает?

Я выкинула Реймо из головы и принялась собирать на камнях мидии[14]. Думала я о том, какие запасы нам предстоит сделать и как уберечь их в наше отсутствие от бродячих собак. Ещё я думала о корабле, стараясь припомнить, что именно сказал Матасейп. Тут я впервые усомнилась, вернётся ли за нами корабль. Отдирая от скалы ракушки, я поддалась неуверенности и время от времени разгибала спину, чтобы окинуть тревожным взглядом пустынное море, простиравшееся до горизонта и далее.

Солнце передвинулось в небе чуть выше, а Реймо всё не появлялся. Я забеспокоилась. Между тем у меня набралась целая корзина мидий, и я отнесла её наверх, на плато.

Осмотрев с высоты залив, я перевела взор вдоль берега к песчаной косе, что выдавалась в море наподобие рыболовного крючка. Там виднелись лизавшие отмель небольшие волны, а за ними, в том месте, где завихрялись течения, – извилистая полоса бурунов.

Я ждала на плато, пока солнце не достигло зенита. Тут я побежала домой, надеясь, что Реймо вернулся в селение за время моего отсутствия. В хижине никого не было.

Я торопливо выкопала яму для собранных ракушек, привалила её валуном, чтобы не добрались собаки, и помчалась в южную часть острова.

Туда вели две тропы, с разных сторон огибавшие продолговатую песчаную дюну. Не встречая Реймо на своей тропе, я подумала, что он может в это время идти по соседней, и несколько раз на бегу громко окликала его. Никто не отзывался. Зато я слышала – далеко впереди – лай собак.

По мере моего приближения к обрыву лай усиливался. Иногда собаки умолкали, но после короткого перерыва снова принимались гавкать. Лай доносился с противоположной стороны дюны, поэтому я сошла с тропы и залезла на самый верх песчаного холма.

Сразу за дюной, у края обрыва, я увидала стаю диких собак. Их было великое множество, и все они ходили кругами около одного места.

Посредине этого круга лежал мой брат. Он лежал навзничь, и я разглядела у него на шее глубокую рану. Реймо не двигался.

Я поняла, что брат умер, как только взяла его на руки. Всё тело Реймо было искусано. Он умер давно и, судя по следам на земле, так и не дошёл до обрыва.

Рядом с Реймо лежали две собаки, у одной в боку торчал обломок его дротика.

Я понесла брата домой. Добралась я туда уже к вечеру. Собаки всю дорогу шли следом, но стоило мне положить тело Реймо в хижине и выйти к ним с дубинкой, как они затрусили прочь, на ближайший холм. Вожаком у них был громадный серый пёс с длинным пушистым мехом и жёлтыми глазами. Он отступал последним.

Начали сгущаться сумерки, и всё же я поднялась за собаками на холм. Они неторопливо и без единого звука двинулись дальше. Я гнала их через две горы и одну долину, пока мы не поднялись на третью гору, которая представляла собой уступ скалы. Сбоку этого уступа находилась пещера. Собаки одна за другой скрылись внутри.

Вход в пещеру был слишком широкий и высокий, чтобы его можно было заложить камнями. Тогда я набрала сушняка и развела костёр, рассчитывая задвинуть его потом внутрь пещеры. Я собиралась просидеть тут всю ночь, подбрасывая хворост и передвигая костёр всё глубже и глубже. Однако хвороста оказалось слишком мало.

Когда взошла луна, я ушла от пещеры и через две горы и одну долину вернулась в селение.

Ночь я просидела рядом с телом брата. Я поклялась себе когда-нибудь снова пойти к пещере и истребить бродячих собак, всех до одной. Я сидела и придумывала способы, как это лучше сделать. Но больше всего я, конечно, думала о своём брате Реймо.