"Борьба за господство на Черном море" - читать интересную книгу автора (Платонов Андрей Валерьевич)

Год 1944-й, завершающий

1944 г. в истории Великой Отечественной войны стал годом сокрушительных ударов Красной Армии по всему советско-германскому фронту, в результате которых наша Родина была освобождена от гитлеровских оккупантов. Кроме этого неотвратимость разгрома заставила в 1944 г. выйти из войны двух наиболее активных союзников Германии — Финляндию и Румынию.

В том году события на берегах Черного моря развивались стремительно. Еще в ноябре 1943 г. советские войска вернулись на Керченский полуостров, в апреле 1944 г. они освободили Крым, в мае вновь взвился Военно-морской флаг над развалинами Севастополя. В августе Румыния объявила войну Германии, а 9 сентября Великая Отечественная война на Черном море завершилась.

Все эти события проходили при непосредственном участии Черноморского флота, однако в контексте главной темы этой работы нужно выделить два основных события — освобождение Крыма и вывод из войны Румынии. В ходе первого силы флота осуществляли блокаду полуострова, а в ходе второго — нанесли ряд массированных ударов по ВМБ Румынии с целью уничтожения там германских и румынских кораблей.

Формально блокада Крыма началась в начале ноября 1943 г. Тогда своей Директивой от 4 ноября Ставка ВГК потребовала от Черноморского флота всю свою авиацию бросить против морских перевозок, связывающих Крым с Одессой и Констанцей[90]. Причем речь шла именно только о ВВС, другие силы флота в Директиве даже не упоминаются.

О том, в какой мере эта директива выполнялась в 1943 г., мы уже рассмотрели. В первом квартале 1944 г. относительного успеха добились именно ВВС флота, они потопили 10 января в районе Ак-Мечети MFR F-571, а также уничтожили или вывели из строя несколько других кораблей и судов. Кроме этого на минах погибли транспорт и лихтер. Десантную баржу и буксир потопила береговая артиллерия Очаковской ВМБ. Как мы видим, катерники и подводники отдыхали. Особенно это касается последних, так как через их позиции за этот период проследовало более 30 конвоев, из которых они обнаружили только двенадцать и смогли выполнить по ним семь атак.

Торпедные атаки подводных лодок в I квартале 1944 г.

Несмотря на то что в то время три атаки сочли успешными, Военный совет флота выставил бригаде подводных лодок за первый квартал оценку неудовлетворительно. Впрочем, «неуд» бригада могла получить отчасти по «политическим» мотивам. Дело в том, что 2 марта 1944 г. выходит постановление Государственного Комитета Обороны о наказании виновных по факту гибели трех эсминцев в октябре 1943 г. В результате вместо Л.А. Владимирского 28 марта флот вновь возглавил Ф.С. Октябрьский, освобожденный от этой должности 23 апреля 1943 г., — формально за неудачу десанта в Южную Озерейку. Вновь назначенные начальники часто старались по возможности занизить оценки подчиненным силам. С одной стороны, так можно было подстраховаться на случай, если дела пойдут не блестяще — мол, такое наследство досталось. С другой стороны, если наметятся успехи, то сразу будет видно, благодаря кому. Кстати, уже за второй квартал бригада получит оценку «хорошо». Но это будет потом, а пока двойку черноморские подводники получили совершенно заслуженно.

Однако вернемся чуть назад. В связи с планируемым «вторым этапом третьего сталинского удара», то есть операцией по освобождению Крыма и недопущению, как тогда считали, начавшейся уже эвакуации германско-румынских войск, выходит Директива наркома ФМФ от 23 февраля 1944 г. о задачах флота в связи с изменением обстановки в Крыму. В целом этот довольно формальный документ требовал от Военного совета ЧФ делать то, что моряки и без всяких директив обязаны были сделать. Единственное, на что обратим внимание, так это на пункт 4[91]. Он предписывал произвести расчеты набеговых операций надводных кораблей — давая тем самым понять, что эскадра должна быть готова вступить в борьбу на коммуникациях.

Крымская наступательная операция началась 8 апреля 1944 г. Ее замыслом предусматривалось согласованными ударами войск 4-го Украинского фронта от Перекопа и Сиваша, а также войск Отдельной Приморской армии с керченского плацдарма, общим направлением на Симферополь и Севастополь расчленить и уничтожить группировку войск 17-й германской армии, не допустив ее эвакуацию с полуострова.

В целом картина складывалась аналогично той, что имела место осенью 1941 г. — только наступающие и обороняющиеся поменялись местами. Еще в октябре 1943 г., сразу после изоляции 17-й германской армии в Крыму, Гитлер принял принципиальное решение оборонять полуостров при любых обстоятельствах. На такое решение повлияло в том числе и то, что командование ВМС заявило о готовности снабжать группировку войск всем необходимым. И это не было голословным заявлением. Например, 2 декабря командование группы армий «А» потребовало ежедневной доставки в Крым 1500 т грузов, или 45 000 т в месяц. Фактически в декабре перевезли 33 850 т — на 12 000 т меньше, чем требовалось; в январе — 35 000 т, то есть опять не добрали; зато в феврале 1944 г. удалось существенно превысить затребованный армией объем перевозок, доставив 52 455 т и 4000 человек из 73-й пехотной дивизии. В этот период снабжение 17-й армии боеприпасами и горючим можно признать удовлетворительным.

Одновременно в конце января понизилась активность советских подводных лодок и авиации, ослабли атаки с Керченского плацдарма. В тот месяц все конвои провели без потерь. В марте 1944 г. в распоряжении германо-румынского флота находилось 18 крупных судов суммарным водоизмещением 46 980 брт, несколько танкеров, более 60 MFR, 40 паромов типа «Siebel» и мелких судов общим тоннажем 74 120 брт. Правда, из них в исправном состоянии находилось только 14 крупных судов водоизмещением 35 440 брт и мелкие суда общим тоннажем 36 944 брт. В марте 17-й армии доставили 45 500 т грузов и 111-ю пехотную дивизию. Естественно, далее весь транспортный тоннаж участвовал в эвакуации группировки войск из Крыма.

Крупные транспортные средства, участвовавшие в эвакуации германских войск из Крыма 11 апреля — 13 мая 1944 г.

Главная роль в эвакуации отводилась десантным баржам MFR, которых в то время на Черном море насчитывалось около 90 единиц. Правда, часть из них находилась в небоеспособном состоянии по причине ремонтов, незавершенности приемо-сдаточных испытаний и т. д. Кроме того, к эвакуации привлекли более трех десятков дунайских теплоходов и буксиров, лихтеров, парусно-моторных шхун.

С ноября 1943 г. начал действовать воздушный мост между Румынией и Крымом, который в основном обслуживали транспортные Ju-52. Последние 50 самолетов прилетали на Херсонесский аэродром в ночь с 10 на 11 мая. А всего с 12 апреля летчики вывезли на материк 21 457 человек, из которых 16 387 — раненые.

Для обеспечения боевых действий в Крыму, а также эвакуации германское командование выделило из состава 4-го воздушного флота 1-й авиационный корпус. По состоянию на 1 апреля он насчитывал не менее 126 самолетов, в том числе 38 истребителей Ме-109 и некоторое количество двухмоторных Me-110, а также 58 штурмовиков, в основном Fw-190 и Ju-87.

Естественно, по мере приближения фронта к Севастополю количество самолетов в Крыму сокращалось. На 25 апреля здесь осталось 16 истребителей и 14 штурмовиков Fw-190, семь пикировщиков Ju-87. 9 мая последний аэродром на Херсонесе попал в зону артиллерийского огня наступающих советских войск, вся оставшаяся германская авиация перелетела в Румынию. Однако до начала мая силы 1-го корпуса смогли организовать многослойное истребительное прикрытие конвоев между полуостровом и материком: на среднем участке маршрута над кораблями обычно находились две-четыре машины, а на подходах к Крыму — четыре-восемь. Кроме этого в состав непосредственного охранения конвоев, как правило, входили два-три противолодочных самолета.

К моменту начала Крымской операции состояние Черноморского флота можно назвать плачевным. Реально из кораблей эскадры условно боеготовыми можно было признать крейсера «Ворошилов» и «Красный Кавказ», а также эсминцы «Сообразительный», «Бодрый», «Железняков» да сторожевой корабль «Шторм».

Считать эти корабли боеготовыми действительно можно было только условно, так как на них просто уже забыли, что такое полноценная боевая подготовка. Артиллерийская стрельба по невидимой береговой цели по праву относится к наиболее сложным. Однако это если стоит задача поразить конкретный объект. Реально нечто подобное наши корабли последний раз выполняли зимой 1941/42 г. под Севастополем. После этого все стрельбы сводились в основном к обстрелу какой-то площади на берегу без всякой корректировки и без фиксации реального ущерба противнику. Вот к таким стрельбам корабли, наверное, были готовы. Кстати, учебные стрельбы по береговым целям крейсерам планировали и в начале 1944 г. Но в случае их привлечения к блокаде Крыма дело пришлось бы иметь с маневрирующими морскими целями.

По личному опыту могу сказать, что для подготовки эсминца из «нулевого» состояния к ведению морского боя необходим минимум месяц напряженной целеустремленной базовой подготовки, затем не менее десятка учений в море, потом пяток стволиковых стрельб и две-три калибровых стрельбы по незакономерно маневрирующему артиллерийскому щиту. Только после нескольких месяцев, повторюсь, целенаправленной и всесторонне обеспеченной боевой подготовки эсминец действительно можно признать боеготовым.

Для поддержания корабля на достигнутом уровне нужно, кроме ежедневных тренировок, проводить не менее одного еженедельного учения в море и не менее одной калибровой стрельбы в месяц. Смена командира, если не дай бог им становится не бывший старпом этого же эсминца, — это дополнительно как минимум две недели учений и стрельб, когда с корабля не будут сходить флагманские артиллерист и штурман.

Ничего подобного даже в самом большом приближении корабли эскадры не имели. Из крейсеров эскадры, кроме «Ворошилова» и «Красного Кавказа», боеспособным считался еще «Молотов» — но большую часть его экипажа как раз в марте отправили в Архангельск для приемки от американцев крейсера «Мурманск».

Несмотря на все вышесказанное, возвратившийся из опалы Ф.С. Октябрьский хотел использовать корабли эскадры, и 3 апреля командир Туапсинской ВМБ получил указания на подготовку базы к их приему. Чуть позже появляется документ следующего содержания:

В соответствии с полученной директивой командующий эскадрой, по-видимому, принял Решение, на основании которого разработали «План действий кораблей эскадры на коммуникациях противника Севастополь — Констанца». Боевая организация сил повторяла ту, что указана в директиве, — за исключением управления. Почему-то командование первым отрядом, во изменение решения комфлота, Басистый взял на себя, а командование вторым отрядом поручил командиру бригады крейсеров капитану 1-го ранга Ф.С. Маркову.

Далее в Плане более конкретно расписывались возможные варианты действия сил в зависимости от условий обстановки. Первый вариант исходил из того, что противник отходит к Севастополю организованно, задерживаясь на заранее подготовленных рубежах, проводит планомерную эвакуацию войск. При этом его авиация продолжает базироваться на крымские аэродромы. В этом случае планировалось вести систематические боевые действия 1-й группой в ночное время. В случае нейтрализации авиации противника ВВС ЧФ не исключалось привлечение кораблей 2-го отряда. Выход из базы 1-го отряда предварительно назначался на 11:00, а 2-го — на 9:00 под прикрытием истребительной авиации. По расчетам это позволяло кораблям действовать на коммуникациях 5–6 часов и затемно отходить на меридиан Ялты, где начиналось их прикрытие истребителями.

Второй вариант действий сил исходил из того, что противник производит массовую эвакуацию войск в несколько суток, а его авиация действует с аэродромов Румынии. В этом случае оба отряда устанавливают постоянную блокаду Севастополя под прикрытием истребителей дальнего действия.

Обращает на себя внимание отсутствие каких-либо указаний на случай встречи с противником. Нет даже типовых ордеров. Можно подумать, что подразумевалось принятие командирами отрядов своих Решений, где эти вопросы могли быть освещены. Но, во-первых, командование 1-м отрядом взял на себя командующий эскадрой — вряд ли он стал принимать еще одно Решение. Во-вторых, Планом не исключались совместные действия обоих отрядов. Получается, что План на боевую операцию как бы собственно морского боя и не предусматривал.

Далее в плане идет раздел «Обеспечение операции». Первым пунктом записано, что:

«Все виды разведки обеспечивают своевременность получения данных:

а) Сосредоточении плавсредств противника в портах Севастополь, Констанца, Сулина.

б) О времени выхода из указанных портов.

в) Непрерывном наблюдении за караванами, находящимися в море в светлое время.

г) О времени выхода и наблюдения за караванами плавсредств, вышедших из Севастополя в темное время суток, используя для этого самолеты с радиолокационными установками и САБами для наведения кораблей».

Имелся и пункт, посвященный обеспечению безопасности выхода и входа кораблей из базы от мин и подводных лодок силами и средствами ОВР, а также ПВО на переходе за счет непрерывного нахождения над кораблями 15 самолетов.

Здесь мы имеем образчик формального подхода к планированию боевых действий. Судите сами. Ни разведывательный отдел флота, ни ВВС флота, ни ОВР баз командующему эскадрой не подчинялись. А потому все, что мог командир эскадры, — это просить командующего флотом о том, чтобы тот поставил соответствующие задачи начальнику РО, командующему ВВС флота, командирам ВМБ. Вместо этого в Плане просто перечислены благие пожелания.

Естественно, в Плане операции должны иметь место указания по разведке и всем видам обороны — но силами эскадры! То есть должно указываться, кому и что делать с целью обнаружения и выявления противника, а также в случае обнаружения авиации или подводных лодок противника, не говоря уже о его надводных кораблях и судах. А как раз этого в Плане и нет.

Одновременно командующий флотом своими директивами (например, командующему ВВС) поставил задачи по обеспечению кораблей эскадры как раз по тем вопросам, которые отражены в Плане командующего эскадрой. Получил директивные указания и начальник разведки флота:

1. Выявить эвакуационные мероприятия противника в Крыму.

2. Установить напряженность движения на коммуникациях противника вдоль Крымских берегов и в северо-западной части Черного моря.

3. Вести систематическое наблюдение за боевой деятельностью и местами базирования военно-морских и военно-воздушных сил противника.

4. Уточнить систему береговой обороны Крыма в северо-западной части Черного моря.

В чем тут «формальность»? А в том, что командующий флотом обязан организовать взаимодействие между непосредственно подчиненными ему силами. Отсутствие этой самой организации сводит на нет все указания и пожелания. Вот, например, ВВС флота среди прочих поставили задачу «в светлое время суток прикрывать истребительной авиацией корабли Черноморского флота в базах, на переходе морем и в районах боевых действий». Естественно, это директивное указание нашло свое отражение в Решениях командующего ВВС флота и соответствующего авиационного соединения. Но в ходе принятия этих решений с командованием эскадры должен согласоваться целый ряд конкретных вопросов. В результате командующий эскадрой обязан знать: с какое по какое время выделена авиация, какое количество истребителей и от какого соединения будут находиться над кораблями, кто старший. Поскольку крейсера имели 100-мм зенитную артиллерию, требовалось оговорить целераспределение по высотам и дальностям. Естественно, должны были быть отработаны и все документы по связи и управлению — включая нахождение на флагманском корабле представителя ВВС, обеспеченного требуемыми средствами связи для наведения истребительной авиации. Иначе мог повториться октябрь 1943 г.

Только после согласования всех этих вопросов в плане предстоящих действий мог появиться соответствующий очень конкретный пункт по взаимодействию с истребительной авиацией. Аналогичные моменты необходимо было оговорить в отношении подсветки целей осветительными авиабомбами.

Может, кому-то покажется, что все вышеизложенное надуманно, предвзято, и все вопросы взаимодействия на самом деле скорее всего были отработаны на практике. Действительно, эскадра в море не выходила, и обо всем, связанном с планированием ее действий, можно говорить только предположительно. Но торпедные катера в операции участвовали, и их фактически обеспечивали самолеты-осветители согласно той же самой директиве командующего флотом. Вот фрагмент одного из частных отчетов.

21 апреля назначенный только 10-го числа командир 1-й бригады капитан 2-го ранга Г.Д. Дьяченко послал телеграмму начальнику штаба Черноморского флота следующего содержания:

Он же 22 апреля донес:

Обращаясь к командующему, он же донес:

22 апреля в 19:30 Г.Д. Дьяченко получает телеграмму командующего:

Вернувшись с моря, комбриг донес начальнику оперативного отдела ВВС ЧФ и в копии начальнику штаба флота:

В 20:00 23 апреля приходит телеграмма от начальника оперативного отдела штаба ЧФ:

В 20:30 комбриг дает ответ:

В ответ на эту телеграмму последовало распоряжение штаба флота:

Тут и комментировать ничего не хочется. К этому надо добавить, что данные воздушной разведки до штаба 2-й бригады доходили обычно с большим опозданием. Катера выходили в 20 часов, а разведданные поступали только в 21–23 часа. В 1-й бригаде сложилась аналогичная картина. Очевидно, что никто вопросами взаимодействия катерников и летчиков до начала операции не занимался. Какие у нас основания считать, что, выйди эскадра в море, организация взаимодействия с авиацией и обеспечение разведданными были бы лучше?

Вообще, рассматривая План действий кораблей эскадры на коммуникациях противника Севастополь — Констанца, может создаться впечатление, что это формальная отписка. В данной ситуации можно допустить, что те, кто разрабатывал боевые документы, сам не верил, что эскадра покинет базу. Но, к сожалению, ранее рассмотренные планы реальных набеговых операций имели такое же качество.

Здесь надо упомянуть еще один документ, исполненный 3 апреля. Это План подготовки к операции, причем своеобразный даже по форме. Скорее это похоже на доклад о том, что делается и что планируется сделать. Причем все пункты носят очень неконкретный характер, отсутствуют какие-либо сроки исполнения. Например, говорится, что «проводятся практические стрельбы по морским и воздушным целям в порту и на внешнем рейде (перед бонами) Батуми, а также на переходе морем». Какие корабли проводят стрельбы, сколько и в какой мере этого достаточно?

На самом деле в начале 1944 г. крейсерам спланировали несколько подготовительных стрельб по берегу, а эсминцам стволиковых — по морской цели. Все это действительно можно было выполнять «на внешнем рейде перед бонами». А вот что касается выполнения калибровых стрельб по свободно маневрирующей морской цели, то здесь нужен простор. В описанных условиях можно отработать лишь расчеты артиллерийских орудий да расчеты центрального артиллерийского поста и управляющего огнем в простых условиях — но никак не главный командный пункт корабля. Для полной отработки расчетов требуется реальное маневрирование. Что касается конкретных кораблей, то «Ворошилов» только 7 апреля впервые покинул Поти и перешел в Батуми для размагничивания.

Далее в Плане подготовки к операции расплывчато указывалось на проведение с офицерским составом групповых упражнений, а также то, что «штаб устанавливает контакты с взаимодействующими штабами бригады подводных лодок и ВВС ЧФ для организации взаимодействия». Что за контакты, по каким конкретно вопросам?.. Напоминаю, речь идет о плане подготовки эскадры к проведению одной из самых масштабных ее операций, и он составлен буквально за неделю до ее начала. Подобный план должен быть очень конкретным документом — что-то вроде контрольного листа с именами ответственных и датами исполнения. Да какие там даты! При таком уровне боевой подготовки кораблей на счету был каждый час. Если, конечно, план создавался для работы, а не для галочки. Тем более что кто-кто, а штаб эскадры за последние полгода не мог пожаловаться, что измотан постоянной организацией боевых действий, а потому на разработку качественных боевых документов у него просто физически не оказалось времени.

Выполнение директивы Ставки еще от 4 ноября 1943 г., изданной в ожидании скорой эвакуации германских войск из Крыма, «перенапрягло» силы бригады подводных лодок. Мало того что погибли Л-23 и Щ-216 — интенсивное использование подлодок привело к тому, что многие из них требовали ремонта. В итоге к 1 апреля реально боеспособными оказались 12 лодок из 26 имеющихся. Причем в их число входили такие патриархи отечественных подводных сил, как А-5, Щ-201 и Щ-202 V серии, М-54 и М-55 VI серии. Правда, уже в ходе операции из ремонта вышла С-33. Кроме указанных, в блокаде Крыма приняли участие С-31, Л-4, Л-6, Щ-215, М-35, М-62 и М-111. Техническое состояние кораблей оставалось крайне тяжелым, что хорошо видно по количеству подлодок на позициях в ходе операции.

Что касается уровня боеготовности подлодок, то вспомним, что за первый квартал 1944 г. бригада получила двойку, из чего надо и исходить в оценке ее действий. К тому же командир А-5 капитан-лейтенант В.И. Матвеев в феврале 1944 г. совершил первый свой боевой выход в качестве командира корабля, a 11 апреля — второй. Лишь за два дня до выхода в море, 18 апреля, назначили нового командира Щ-202 капитан-лейтенанта М.В. Леонова, до этого он год командовал Л-5, стоящей в ремонте. В марте 1944 г. личный состав М-111 убыл в Великобританию для приема от англичан подлодки В-4, а на М-111 пришел экипаж с тихоокеанской М-116 во главе с ее командиром капитан-лейтенантом М.И. Хомяковым. То есть выход 11 апреля для него стал вообще первым боевым и первым на Черноморском театре.

Ненамного лучше обстояли дела у катерников. Они смогли поднять процент боеспособных торпедных катеров с 25 % в январе 1944 г. до 30–40 % к 1 апреля. Однако этот показатель оставался очень низким, а в численном выражении составлял 16 единиц в 1-й бригаде и 15 во второй. 6–7 марта катера 2-й бригады совершили перебазирование из Геленджика в Скадовск, на расстояние 475 миль. Переход занял 20 часов и обернулся гибелью ТКА № 24. Этот катер под командованием лейтенанта Игошена из-за неисправности двигателя отстал от отряда и, следуя самостоятельно, наткнулся на катера противника, от которых уклониться не смог. В результате боя торпедный катер стал тонуть, немцы хотели взять в плен его экипаж. Однако командир катера и боцман предпочли застрелиться. Немцы подняли к себе на борт четырех моряков, из которых двое оказались тяжело раненными. Один из них, старшина 2-й статьи, умер в госпитале — но перед смертью смог рассказать о судьбе катера русским врачу и медсестре. Об остальных трех членах экипажа ничего не известно.

Главной ударной силой флота в сложившейся ситуации стали ВВС. Из имевшихся к 10 апреля 650 боевых самолетов 406 выделили для проведения операции, разделив их между аэродромами в Таврии и в районе Геленджик — Тамань. К тому времени в распоряжении флота имелись 34 бомбардировщика (A-20G — 5, Пе-2 — 19)[94] и 23 торпедоносца — все в Таврии; 66 штурмовиков (из них 23 в Таврии); 239 истребителей (из них 62 в Таврии), 15 разведчиков (из них 12 в Таврии) и 19 самолетов ПЛО (гидросамолеты, все на Кавказе).

Огромное влияние на боевую деятельность Скадовской авиагруппы оказало ее тыловое обеспечение. Все понимали, что базирование на Скадовск временное, и как только советские войска освободят Крым, ВВС флота вернутся на родные крымские аэродромы. По этой причине запасы в Таврию завозились в минимальном количестве. Например, к 8 апреля там имелось всего 12 авиаторпед на всю 2-ю минно-торпедную авиадивизию (23 самолета-торпедоносца). Имевшиеся запасы топлива могли обеспечить только по три заправки.

Сражение за Крым началось утром 8 апреля наступлением войск 4-го Украинского фронта. Так называемая морская часть операции фактически началась только 11 апреля — в основном из-за того, что Скадовская авиагруппа была занята под Одессой. Собственно, в этот день в Севастополь прибыл первый конвой противника из четырех десантных барж, предназначенный именно для эвакуации войск, а не для их снабжения.

10 апреля в районе Томашевки советские войска прорвали последний оборонительный рубеж противника и в образовавшийся прорыв вошли советские танковые соединения. Наступая на юго-восток, к исходу дня они овладели важнейшим опорным пунктом врага и крупным узлом дорог — городом и станцией Джанкой. Одновременно стрелковые соединения из района Томашевки ударом на юго-запад прорвались в район Воинки и вышли в тыл группировке противника, оборонявшей Перекопский перешеек. Это предопределило исход боев за Ишуньские позиции: оказавшись под угрозой охвата с фланга, противник начал отвод своих войск.

11 апреля перешла в наступление Отдельная Приморская армия, к 18 часам того же дня она овладела Керчью, а к исходу дня вышла на рубеж Аджибей — Султановка, с ходу вклинившись во второй рубеж обороны противника.

Таким образом, к исходу дня 11 апреля оборона противника была прорвана на перекопском направлении на глубину до 20 км, на сивашском — до 60 км и на керченском направлении — до 30 км. У частей Красной Армии, вышедших на оперативный простор, сразу же создалось выгодное положение для развития наступления на юг, вглубь Крымского полуострова.

С утра 12 апреля наши войска на всех участках начали стремительное преследование отходящих на юг вражеских войск. Далее все проходило по сценарию, очень похожему на события осени 1941 г. — только убегающие и догоняющие поменялись местами. Уже 15 апреля на северном направлении, а 17 апреля на восточном передовые отряды Красной Армии вышли к внешнему обводу Севастопольского укрепленного района. Как у германских войск в 1941 г., так и у советских 18–19 апреля 1944 г. попытка взять Севастополь с ходу закончилась провалом. Началась планомерная подготовка к решающему штурму.

В этот период советская разведка, отслеживая динамику эвакуации германских войск из Крыма, 20 апреля пришла к выводу, что через пять дней все войска противника будут перевезены на материк. А поскольку задача стояла именно в уничтожении германо-румынской группировки, а не в вытеснении ее в Румынию, то Военный совет 4-го Украинского фронта принял решение поторопиться и начать штурм Севастополя 23 апреля. Штурм был явно не подготовлен — но расчет делался на то, что основная масса войск противника уже будет находиться в процессе эвакуации и реальное сопротивление окажут лишь сравнительно малочисленные отряды прикрытия.

Конечно, разведка фронта не могла знать, что именно 20 апреля Гитлер отдал приказ об удержании крепости любой ценой. По этой причине всякая эвакуация германских войск была прекращена. Более того, в Севастополь по морю и воздуху перебросили два маршевых батальона, а также до полутора тысяч возвращающихся из отпусков солдат и некоторое количество артиллерии. На требуемом уровне оставались объемы снабжения боеприпасами и продовольствием.

Правда, из Севастополя суда пустыми не уходили. Полным ходом шел вывоз гражданского населения, частей, укомплектованных бывшими советскими гражданами, перешедшим на службу к гитлеровцам, а главное — румынских войск, которые к тому времени в основном потеряли всякую боеспособность и стали обузой для германского командования.

Второй штурм Севастополя, начавшийся 23 апреля, завершился практически ничем. За трое суток боев советские войска лишь на некоторых участках сумели захватить первые линии траншей. При этом наступающие понесли очень ощутимые потери. Например, в составе 19-го танкового корпуса на 23 апреля числилось 70 танков и 28 самоходных орудий, а 25 апреля в нем осталось 44 танка и 16 САУ. Дорогую цену заплатили и обороняющиеся. Точные потери немцев неизвестны, но с 21 апреля по 7 мая они только безвозвратно потеряли порядка 10 тысяч человек.

После этой неудачи представителю Ставки маршалу А.М. Василевскому и Военному совету фронта стало очевидно, что германские войска добровольно покидать Крым не намерены. Поэтому решили готовить очередной штурм. Сначала хотели его начать в праздник 1 мая, но потом решили, что пусть подарок будет запоздалый, но гарантированный. А потому с учетом времени, необходимого для тщательной подготовки операции, дату нанесения вспомогательного удара с северо-востока назначили на 5 мая, а нанесения основного удара через Сапун-гору — на 7 мая.

Третий штурм крепости, как и в 1942 г., стал для обороняющихся роковым. 9 мая советские войска освободили святыню отечественного флота — город-крепость Севастополь. В этот же день единственный оставшийся аэродром на Херсонесе стал досягаем для советской артиллерии, и вечером последние германские боевые самолеты улетели в Румынию. Немцы еще несколько дней оборонялись на последнем рубеже к югу от Стрелецкой бухты и 12 мая капитулировали в районе мыса Херсонес.

Так в общих чертах проходила Крымская операция. Одновременно все это время осуществлялись интенсивные перевозки между Севастополем и Констанцей. Черноморский флот обязан был их прервать.

Говоря о морской части Крымской операции, нужно сразу отметить, что на самом деле никакой операции Черноморского флота как таковой не было. Задачи по блокаде Крыма ставились Ставкой ВГК 4 ноября 1943 г., затем 6 февраля 1944 г. По этому же поводу имелось несколько директив наркома ВМФ и Военного совета Северо-Кавказского фронта, которому оперативно подчинялся Черноморский флот. Естественно, каждый раз Военный совет ЧФ соответствующим образом реагировал на директивы сверху, но операций не проводил, а пытался решить поставленные задачи в рамках повседневной деятельности флота, в форме систематических боевых действий подводных лодок и торпедных катеров[95], а также ВВС флота.

В существовавшей системе подчиненности при разработке плана фронтовой операции формулировались задачи оперативно подчиненным флоту и флотилии, которые и ставились командующим Черноморским флотом и Азовской флотилией наравне с другими объединениями фронта. При необходимости в плане операции фронта предусматривались обеспечивающие действия в интересах флота — к примеру, нанесение ударов фронтовой авиации по портам и базам противника, выделение транспортного ресурса для материально-технического обеспечения соединений флота, а иногда и напрямую снабжение их со складов фронта. Последнее, например, частично имело место при обеспечении топливом группировки ВВС ЧФ в Таврии.

Проведение Крымской наступательной операции 4-го Украинского фронта совпало сразу с двумя флотскими организационными моментами. Во-первых, 28 марта назначен и на другой день вступил в должность новый старый командующий Черноморским флотом Ф.И. Октябрьский. Причем вернулся он не один — вместе с ним возвратился на прежнюю должность начальник Оперативного отдела штаба флота капитан 1-го ранга О.С. Жуковский, которого (не совсем понятно, за что) сняли с должности в марте 1943 г.[96] Естественно, этим двум центральным фигурам при планировании операций требовалось время на врастание в обстановку.

Во-вторых, 31 марта вышла Директива ВГК о порядке подчинения флотов и флотилий[97]. Согласно этому документу народный комиссар ВМФ становился Главнокомандующим морскими силами СССР, и Черноморский флот теперь подчинялся непосредственно ему. Таким образом, все предыдущие директивные указания фронта сразу как бы обнулялись. Правда, никаких особых указаний на этот счет дано не было. Компенсируя управленческий вакуум, новый Главком уже 1 апреля выдал на ЧФ первую Директиву с общими указаниями[98]. В целом в ней ничего нового не содержалось, предлагалось ждать более подробной директивы Ставки. Единственное, на что следует обратить внимание, — это на силы, которые предписывалось задействовать на коммуникациях: подводные лодки, катера и авиация; кораблей эскадры там нет. В этих условиях новый командующий также ограничился общими директивными указаниями.

Наконец, уже после начала Крымской наступательной операции, 11 апреля, пришла долгожданная Директива ВГК о задачах Черноморского флота — но не на уже шедшую операцию по блокированию Крыма, а вообще на 1944 г.[99] А потому там не было никаких указаний по взаимодействию с 4-м Украинским фронтом. Даже относительно применения кораблей эскадры все оставалось неопределенным: «крупные надводные корабли тщательно готовить к морским операциям, которые будут при изменении обстановки указаны Ставкой».

Впрочем, по крайней мере для комфлота это не стало новостью. Дело в том, что его еще 4 апреля вызвали в Ставку ВГК. 10 апреля он участвовал в совещании по поводу предстоящей операции по освобождению Крыма. Согласно дневниковым записям Ф.И. Октябрьского, при обсуждении действий сил флота Сталин изъял из плана крейсера и эсминцы, считая, что эти силы надо беречь. Поэтому, когда командующий флотом прибыл 13 апреля на свой ФКП, содержание Директивы от 11 апреля ему было уже известно.

В этих условиях никакого плана операции Черноморского флота по блокаде группировки германских войск в Крыму так и не появилось. Фактически вся деятельность флота на коммуникациях проводилась в рамках повседневной деятельности, лишь с более высокой интенсивностью. То есть имели место систематические действия бригады подводных лодок и двух бригад торпедных катеров, а также боевые действия ВВС ЧФ, но не в рамках операции флота, а самостоятельные. Поэтому в дальнейшем, когда говорится об операции, то имеется в виду не операция Черноморского флота, а Крымская наступательная операция 4-го Украинского фронта.

На практике всякое взаимодействие между подлодками, катерами и авиацией отсутствовало. Причем не только в совместных ударах, но и, как это видно на примере с самолетами-осветителями, в обеспечивающих действиях. Все, что сделали — это установили разграничительную линию между районами действий 1-й и 2-й бригад торпедных катеров по широте мыса Херсонес. Поскольку позиции подлодок находились значительно мористее, катера действовали только в темное время суток, а авиация преимущественно «работала» днем, то никаких дополнительных мер для исключения взаимных атак не предусматривалось.

Вывод Черноморского флота из оперативного подчинения фронта как минимум дважды больно аукнулся морякам. Прежде всего армейцы сразу перестали помогать топливом морским летчикам в Таврии. Это привело к тому, что несколько дней авиация флота бездействовала. А ведь практически весь поток эвакуированных шел на Констанцу, поэтому немцы и румыны очень боялись авиационных ударов по нему. Если бы советская авиация смогла вывести порт из строя, то интенсивность грузопотока могла снизиться чуть ли не вдвое из-за задействования других, гораздо менее оснащенных пунктов высадки. И действительно, в ночь на 11 и 18 апреля по Констанце отбомбилась авиация дальнего действия, но в дальнейшем больше никто этим важнейшим транспортным узлом не занимался. Отчасти это произошло из-за того, что в рамках задачи блокады Крыма Констанца как бы отходила в зону ответственности флота, а у того просто не было сил для нанесения реально действенных ударов.

Выполняя полученные директивы, Черноморский флот провел ряд подготовительных мероприятий. Как уже упоминалось выше, в течение 6 и 7 марта в Скадовск была перебазирована 2-я бригада торпедных катеров. Вскоре бригада начала действовать в районах Одессы и Очакова, а в первый период боев за Крым — на коммуникациях между портами Ак-Мечеть, Евпатория и побережьем Румынии. 15 апреля бригаду перебазировали в бухту Каранджа, а 18 апреля — в Евпаторию, ближе к Севастополю. Таким образом, 2-я бригада торпедных катеров все время следовала за движением фронта.

1-я бригада торпедных катеров в это же время перебазировалась из Поти в Фальшивый Геленджик. К 11 апреля в Анапе организовали маневренную базу, откуда торпедные катера действовали против коммуникации противника в районе Феодосии, Судака и Ялты. 19 апреля 1-я бригада перебазировалась в Ялту и начала деятельность непосредственно на подступах к Севастополю.

Бригада подводных лодок Черноморского флота действовала из Поти, Очемчири и Туапсе. Всего к началу операции в составе Черноморского флота находилось 26 подводных лодок, из них в строю по состоянию на 1 апреля — восемь. Благодаря неимоверным усилиям уже в ходе операции их количество возросло до тринадцати.

К началу операции основные силы бомбардировочной и торпедоносной авиации флота сосредоточили на аэродромах Таврии (Скадовск, Сокологорное, Искровка), откуда они действовали на коммуникациях противника, производили минные постановки у Севастополя и в Сулинском канале. Из имевшихся у флота 650 боевых самолетов для участия в Крымской операции было выделено 406 самолетов, из которых 154 самолета базировались на аэродромы Таврии и 252 — на аэродромы в районе Геленджик — Тамань. Количество выделенных для участия в операции самолетов не только не снижалось, но, наоборот, к концу операции его довели до 430. С 8 апреля штурмовая авиация, взаимодействуя со 2-й гвардейской армией 4-го Украинского фронта, способствовала прорыву перекопских и ишуньских позиций, после чего ее переключили для действий по морским объектам.

Таким образом, для действий на коммуникациях противника были выделены значительные силы флота[100], которые заняли охватывающее положение по отношению сначала к Крымскому полуострову, а затем Севастополю. Поскольку операции Черноморского флота как таковой не было, то рассмотрим морские блокадные действия по участвующим в них родам сил.

Задачи ВВС ЧФ в основном определили еще зимой, а в дальнейшем лишь уточнялись или подтверждались последующими директивами. Последняя из них командующего флотом от 10 апреля предписывала:

1. Уничтожать транспорты и плавсредства противника на переходе морем и в базах.

2. Осуществлять минные постановки в районах Констанца — Сулина и на выходе из Севастополя.

3. В светлое время суток прикрывать истребительной авиацией корабли Черноморского флота в базах, на переходе морем и в районах боевых действий.

4. Вести разведку плавсредств противника в портах и на переходе морем, наводить корабли эскадры, подводные лодки и торпедные катера на конвои противника днем и ночью.

Основным методом использования авиации Черноморского флота на коммуникациях противника виделось нанесение групповых ударов по кораблям и транспортным судам разнородными силами авиации в их тактическом взаимодействии.

Решая поставленные задачи, авиация Черноморского флота действовала по скоплениям плавсредств противника на переходе их морем и в портах Севастополь, Феодосия, Киик-Атлама, Судак, а также по войскам противника в районе Армянск, Ишунь, Керчь. Кроме этого она производила постановку магнитных мин на подступах к Сулине и Севастополю.

Здесь, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться, рассмотрим авиационные минные постановки. У Севастополя до 17 апреля выставили 28 мин. В апреле близ Сулины выставили 42 мины, до 7 мая — еще 48. У Констанцы мины ставили только в мае: 9-го числа восемь и еще две 13 мая.

Мины — такое специфическое оружие, что теоретически любая из них, выставленная в водах противника, играет благую роль, то есть мин много не бывает. Но здесь речь идет о конкретной операции с конкретными целями. А маршрутом Севастополь — Сулина противник пользовался только до середины апреля. Так зачем было тратить ресурс на последующие постановки? Да, Сулина еще продолжала оставаться важным узлом коммуникаций противника, но это не имело никакого отношения к Крымской операции.

Здесь нельзя не отметить, что за время операции по освобождению Крыма авиация ЧФ поставила 218 мин… на Дунае от устья до Джурджу. Правильно говорят: как скомандовано, так и исполнено. Зато о Констанце вспомнили лишь тогда, когда, собственно, все уже завершилось. Что касается минных постановок в районе штурмуемого нами порта, то тут всегда надо семь раз подумать: насколько эти минные постановки могли стать критичными для коммуникации противника и во что потом нам станет от них избавляться? К сожалению, выставленные у Севастополя авиационные мины никакого вреда немцам не нанесли; к счастью, нам — тоже.

По плавсредствам, находившимся в портах, а также по сухопутным войскам противника действовала только штурмовая авиация, и лишь в первые дни наступления советских войск. В дальнейшем, с выходом директивы ВГК о переподчинении флотов, все усилия морской авиации сосредоточили на морском направлении, а удары по скоплениям войск приняла на себя фронтовая авиация.

Для действий по плавсредствам противника в море использовались все типы самолетов. При этом бомбардировщиками широко практиковался топмачтовый способ бомбометания. Топмачтовики A-20G и Ил-2 произвели 145 самолето-вылетов. Сравнительно большие масштабы использования топмачтовиков оказались неожиданными для противника, тем более что этот способ авиация Черноморского флота ранее не применяла.

Конвои на переходе морем, по крайней мере до 7 мая, прикрывались немецкой истребительной авиацией. Это в свою очередь потребовало с нашей стороны прикрытия своих бомбардировщиков и штурмовиков. Над конвоями часто возникали воздушные бои, в результате которых, по отечественным данным, был сбит 81 самолет противника; наши потери — 51 самолет.

Всего за период Крымской операции на бомбо-штурмовые и торпедные удары, на воздушную разведку и прикрытие своей авиации ВВС флота совершили 4506 самолето-вылетов; кроме того, еще 1817 самолето-вылетов было произведено для выполнения других боевых задач. То есть в общей сложности за апрель — май 1944 г. морская авиация совершила 6323 самолето-вылета, что свидетельствует о большом напряжении ВВС Черноморского флота.

Теперь посмотрим на результаты. При этом опустим потопленные суда и корабли на участке от Феодосии до Балаклавы, когда они содействовали отходу германо-румынских войск вдоль Южного побережья в Севастополь. Одновременно отметим, что, начав противодействие эвакуации 12 апреля, уже вечером этого дня командующий ВВС доложил о полном отсутствии авиационного бензина на аэродромах Скадовск и Сокологорное. Фактически до 15 апреля группировка в Таврии замерла. Однако продолжали действовать штурмовики (уже с крымского аэродрома) и бомбардировщики с Кавказа. 13 апреля они потопили у Балаклавы десантную баржу F-565.

Всего же с 11 апреля по 12 мая авиация потопила или безвозвратно вывела из строя восемь транспортных судов: «Alba Julia» (5708 брт), «Ossag» (2795 брт), «Teja» (2773 брт), «Totila» (2773 брт), «Danubius» (1489 брт), «Durostor» (1309 брт), «Geiserich» (712 брт), «Helga» (1620 брт); пять MFR: F-565, F-569, F-564, F-395 и F-132; противолодочный корабль Uj2304; лихтеры «Leo» (409 брт) и «Vestulia» (500 брт); буксиры «Junak», «Banat» и «Erzherzog Karl»; плавбазу (минный заградитель) «Romania»; парусно-моторную шхуну «Seepferd» (133 брт); несколько десятков различных малотоннажных судов, лихтеров, сейнеров и мотоботов. Кроме этого сюда можно отнести потопленный у Феодосии 11 апреля катерный тральщик R-204.

Среди поврежденных авиацией транспорта «Tisza» (961 брт), «Budapest» (485 брт), КТ-25 (834 брт); буксир «Oituz»; MFR F-572; эсминец «Regele Ferdinand»; торпедные катера S-47 и S-40; плавбатарея AF-54; противолодочные корабли Uj104, Uj2305, Uj2312, Uj110, Uj313, Uj317, Uj2310; катерные тральщики R-207 и R-197.

Это перечислено то, что документально зафиксировано германской и румынской сторонами. Наверняка советская авиация потопила и повредила еще ряд малотоннажных плавсредств. Дело в том, что, по румынским данным, в эвакуации войск принимали участие не только корабли и суда ВМС, мобилизованные суда, но и плавсредства частных лиц, в том числе речные с Дуная. Естественно, их учет был неполным, а потери именно от авиации они несли. По советским данным, ВВС ЧФ с 9 апреля до 12 мая потопила 42 транспортных судна, 12 десантных барж, четыре буксира, тральщик, пять катеров-охотников за подводными лодками и четыре других мелких судна — всего 68 кораблей и судов.

9 апреля бригаде подводных лодок командующий флотом поставил задачу во взаимодействии с авиацией уничтожать транспорты и плавсредства противника на его коммуникациях в северо-западной части Черного моря. Здесь сразу разберемся с взаимодействием. Опыт совместной работы с разведывательной авиацией черноморские подводники уже имели. Так в октябре — декабре 1943 г. командование бригадой подводных лодок получило от 30-го разведывательного авиаполка 103 донесения о противнике. Тогда 58 из них (то есть порядка 50 %) отрепетовали на корабли, так как информация всех остальных уже устарела. Подлодки приняли 30 % радиограмм — но уже тогда, когда они потеряли всякую ценность. Еще 16 радиограмм подлодки получили от самолетов непосредственно в море — однако ни одной из них воспользоваться не смогли, в основном из-за удаленности обнаруженного противника от собственных позиций. Таким образом, ни одного наведения подводных лодок, по данным авиационной разведки, не состоялось.

Кроме всего прочего, на результаты совместной работы с разведывательной авиацией сказывалась точность знания своего места — причем как подлодкой, так и самолетом. Выдача летчиками координат обнаруженной цели в открытом море с ошибкой в 10 миль являлась делом обычным. Для подводников ошибка в 10 миль, причем иногда даже в видимости берега, тоже была не редкостью. Поэтому неудивительно, что иногда подлодка, своевременно придя в указанный самолетом район, никого там не обнаруживала.

Что же изменилось к апрелю 1944 г.? Организационно или в вопросах технического обеспечения более высокой точности определения своего места подлодками и самолетами — ничего. Например, на освобожденных территориях не удосужились даже оборудовать радиомаяки, что в совокупности с уже имеющимися на Кавказе могло бы повысить точность определения своего места с помощью радиопеленгаторов. Впрочем, это, наверное, было не очень актуальным, так как и в 1944 г. половина черноморских подлодок вообще не имела радиопеленгаторов.

Определенные надежды возлагались на новую связную антенну ВАН-П3. Она располагалась над головкой зенитного перископа и таким образом теоретически обеспечивала радиосвязь на перископной глубине. Первые перископные антенны установили на нескольких подлодках буквально перед самой Крымской операцией. Благодаря им С-31 и С-33, оставаясь на глубине 7,5 м, смогли принять 62 радиосообщения от наших разведывательных самолетов, в то время как Л-4, оснащенная более ранней антенной ВАН-1, только 14. Правда, на Щ-201 и Щ-202, также оборудованных ВАН-П3, на третьи сутки похода слышимость совершенно пропала из-за падения сопротивления изоляции.

Для пользования антенной подходила только штилевая погода, поскольку уже при волнении 3–4 балла в антенну попадала вода и связь полностью пропадала. Кроме этого большие электропомехи давал стабилизатор глубины «Спрут». Вообще же дальность приема на перископные и выдвижные антенны даже при самых благоприятных условиях не превышала 110 миль, что, как правило, в несколько раз было меньше расстояния до базы, и таким образом связь с ней в подводном положении не обеспечивалась. Как мы видим, к сожалению, надежды на новую антенну оправдались лишь частично.

Что касается результатов наведения подлодок, то они характеризуются следующими цифрами. За время операции самолеты-разведчики передали в эфир 425 радиограмм с информацией об обнаруженных целях, подлодки приняли 125 из них, в результате чего предприняли 33 попытки выйти с целями на контакт. Кстати, в это же время подводные лодки перехватили 320 донесений соседних подлодок, и по их данным предприняли 19 попыток перехватить цели. Штаб бригады за время операции передал в эфир 1287 радиограмм с разведывательной информацией, из которых только 424 впоследствии признали своевременными, то есть такими, которыми можно было воспользоваться.

В результате М-111 как минимум дважды, 22 апреля и 4 мая, атаковала конвои, по данным бригады. 11 мая Л-4 выполнила атаку по наведению самолета-разведчика. С-31 также имела наведение от авиации, но применить оружие не смогла. 22 апреля А-5 обнаружила конвой по данным М-111, но не смогла занять позицию.

В целом в ходе Крымской операции все подводные лодки так или иначе имели контакт с противником. К сожалению, почти все эти контакты оказались безрезультатными. В 26 торпедных атаках подводники добились двух попаданий, да и те не привели к гибели целей. Правда, танкер «Friederike» (7327 брт) так до окончания военных действий в строй не ввели, так что можно считать его уничтоженным. Кроме этого 12 мая С-33 обнаружила брошенную экипажем поврежденную авиацией десантную баржу F-130 и потопила ее артиллерией. Но это слабое утешение. Тем более что за период операции мы потеряли Л-6. Безусловно, основная причина произошедшего — уровень боевой подготовки экипажей, и прежде всего подготовка командиров.

Торпедные атаки подводных лодок в ходе Крымской наступательной операции

Директивой от 9 апреля 1944 г. 1-й бригаде торпедных катеров поставили следующую задачу: «Системой последовательных ударов уничтожать транспортные средства противника на коммуникациях вдоль южного побережья Крыма и на незащищенных рейдах во взаимодействии с кораблями эскадры Черноморского флота, подводными лодками и авиацией». Директивой от 10 апреля 2-й бригаде торпедных катеров предписывалось: «Уничтожать транспортные средства противника на коммуникациях Севастополь — Констанца и в портах Ак-Мечеть и Евпатория». В дальнейшем в ходе операции частными распоряжениями обеим бригадам ставились задачи на уничтожение транспортных средств противника на подходах к Севастополю.

К началу операции более 50 % торпедных катеров находилось в ремонте. В процессе боевых действий приняли меры к форсированному вводу их в строй, в результате удалось добиться ежедневного участия в операции от трех до восьми катеров. Перебазирование торпедных катеров в Ялту и Евпаторию увеличило эффективность их действий. Однако как и у летчиков в Таврии, так и у катерников в Крыму хронически не хватало топлива. Здесь очень кстати оказался большой торпедный катер Г-6, который за два транспортных рейса доставил из Туапсе в Ялту 25 т горючего, продовольствия на две недели и три торпеды. Дефицит торпед ощущался вплоть до 9 мая, когда тральщики Т-409 и Т-410 доставили сразу 14 «изделий». Кстати, эти тральщики предполагалось использовать в набеге на коммуникации в районе Севастополя, но от этого отказались, о чем чуть ниже.

Торпедные катера действовали в ночное время и не требовали обеспечения истребительной авиации. При этом использовался метод засад, против небольших кораблей противника применялись установки PC (М-8-М). За время Крымской операции торпедные катера произвели 259 катеро-выходов на поиск и уничтожение конвоев. Бригады израсходовали 30 (1-я бригада) и 22 (2-я бригада) торпеды.

О некачественном обеспечении боевой деятельности торпедных катеров мы уже говорили выше. Это сказалось на результативности: за время блокирования группировки германских войск под Севастополем ими уничтожены 27 апреля на выходе из Севастопольской бухты корабль ПЛО Uj104 и 8 мая на траверзе бухты Казачья — водолей «ЕlЬе-4» (1188 брт, груз — питьевая вода). Цена за потопление Uj104 — торпедный катер № 332. Еще один катер, № 304, погиб 9 мая от подрыва на плавающей мине.

А теперь «наложим» уже известные нам удары советских сил на количество судов противника в море.

Воздействие сил Черноморского флота по конвоям противника в море[101]

Рассматривая деятельность Черноморского флота по блокаде Крымской группировки германо-румынских войск, многие исследователи касаются вопроса неучастия в ней кораблей эскадры. Большинство историков сходятся во мнении, что появление их у Севастополя могло кардинально изменить ситуацию и фактически прервать всякое сообщение полуострова с Румынией. Справедливо отмечая, что корабли оставались в базе по причине отсутствия разрешения со стороны Ставки ВГК, часто позицию Ставки преподносят как явно ошибочную, продиктованную интересами, далекими от военных, чуть ли не политическими: мол, Сталин берег тот же линкор в качестве козыря для переговоров по послевоенному устройству мира.

Последнее просто смешно, поскольку линкор «Севастополь» воспринимался англичанами и американцами так же, как крейсер «Аврора», то есть на уровне музейного экспоната. Но хорошо, бог с ним, с линкором. Предположим, к Севастополю пришли «Ворошилов» с двумя-тремя эсминцами… Допустим, мы никого из них не потеряли от ударов авиации, торпедных катеров или подрыва на минах, ведь минная обстановка в том районе нам была совершенно неизвестна. Что касается торпедных катеров, то до 12 мая в районе Севастополя находилось четыре-пять «шнелльботов», специально высланных для отражения возможного удара советских надводных кораблей. Германская авиация, в том числе Ju-87 III/SG3, знакома нам по гибели трех эсминцев в октябре 1943 г., улетела с Херсонеса только 9 мая. Так что набег на Севастополь отряда советских кораблей вряд ли оказался бы прогулкой.

Другое дело, что, как показал весь (!) опыт предыдущих боевых действий на Черном море, скорее всего в результате удара по конвоям противника было бы много огня и шума, но результат оказался бы нулевым или близким к тому. Фактически все корабли эскадры к маю 1944 г. по уровню боевой подготовки являлись небоеготовыми, то есть не способными вести морской бой. Вряд ли у командования всех уровней имелись сомнения на этот счет. Именно по этой причине и два пришедших в Ялту тральщика вернули на Кавказ. Вспомним их бой с конвоем 13 декабря 1942 г. Что изменилось в лучшую сторону с тех пор? В плане технической готовности и уровня боевой подготовки ситуация стала только еще хуже. Ни крейсера, ни эсминцы в 1944 г. не покидали района Поти — Батуми, не провели ни одной полноценной артиллерийской стрельбы по морской цели… Так что тот, кто не пустил корабли эскадры к Севастополю, принял очень мудрое решение.

Подводя итог действиям Черноморского флота по блокированию германо-румынской группировки войск в Крыму, приплюсуем к результатам деятельности ВВС ЧФ успехи катерников и подводников. Получим десять боевых кораблей и катеров, а также 17 различных судов и плавсредств. Из них по два на счету торпедных катеров и подлодок, остальное — успехи авиации, в том числе фронта.

Итого получим десять судов водоизмещением более 500 брт, 37 различных малотоннажных плавсредств, шесть MFR, два противолодочных корабля. Кроме этого непосредственно в севастопольских бухтах и в районе Херсонеса полевая артиллерия потопила танкер «Prodromos» (877 брт); два буксира; три лихтера; три противолодочных корабля типа KFK Uj2313, Uj2314, Uj2303; пять сторожевых катеров — всего 21 единицу. Наверняка в ходе эвакуации германо-румынских войск из Крыма погибло еще некоторое количество маломореходных плавсредств, но точное их количество и причины гибели установить пока не удается. А главное — принципиально они картины не меняют.

В итоговом отчете Адмирала Черного моря вице-адмирала Бринкмана указаны следующие потери:

а) боевые корабли военные: минный заградитель «Romania»; корабли ПЛО Uj2313, Uj2314 и Uj104; F-132; сторожевые катера G-3106 и G-3111; FW-20, FZ-10 и BW-01;

б) торговые суда: «Totila», «Teja», «Danubius», «Geiserich», «Helga», «Durostor», «Prodromos»; буксиры «Gunther», «Habicht», «Saale», «Banat», «Tissa-2», «Stig», а также одиннадцать морских и десять речных лихтеров.

Еще более сложно разобраться с людскими потерями. Например, вот данные того же отчета Адмирала Черного моря: всего с момента эвакуации из Крыма по морю вывезено около 130 тысяч человек. Из них в румынских портах высажено 121 394 человека, в том числе 90 240 военнослужащих, 15 535 раненых, 11 359 человек гражданского населения и 4260 пленных. Воздушным путем вывезли 21 457 человек, в том числе раненых — 16 387 человек. Количество оставленных на берегу не указывается.

А вот данные уже послевоенного исследования А. Хильгрубера: всего с начала эвакуации 12 апреля из 230 тыс. человек 17-й армии на материк германские и румынские моряки вывезли 130 тыс. человек, за то же время самолетами люфтваффе перебросили еще 21 457 солдат. Из указанного командующим 17-й армией числа 57 500 потеряно убитыми и пропавшими без вести, судьба не менее чем 20 тысяч человек осталась невыясненной.

Из того же исследования следует, что по докладу командования группы армий начальнику Генерального штаба сухопутных войск 3 мая в крепости Севастополь находились 64 700 человек. С 3 по 8 мая было вывезено 3200 человек, 10–13 мая в Констанцу прибыло 19 000 человек, 13 мая в 12 часов еще 2500 человек находились на переходе морем. В тот же день в Супину прибыли 700 человек. С 3 по 13 мая самолетами эвакуировали 300 человек, в то же время на материк прибыло 150 человек, которые не были зарегистрированы. Из подчиненных морскому коменданту Крыма и других подразделений флота с 3 по 13 мая прибыли 850 человек. Всего — 26 700 человек, из них 10 000 — раненых. Судьба еще 38 тысяч человек остается неизвестна. Они либо утонули, либо убиты, или пропали без вести.

После окончательного подсчета количество убитых и пропавших без вести в Крыму в период с 8 по 13 мая составило всего 57 500 человек (31 700 немцев и 25 800 румын). За три последние ночи эвакуации с 9 на 10, с 10 на 11, с 11 на 12 мая доставили с Херсонеса в Констанцу 25 697 солдат и 6011 раненых. В последнюю ночь суда приняли на борт, по разным оценкам, от 10 до 12 тыс. человек.

А вот обобщенные опубликованные официальные советские данные: противник потерял 78 боевых кораблей и транспортных судов. Потери германской 17-й армии за весь период боев в Крыму составили более 100 тыс. человек, в том числе пленными 61 580 человек. Кроме этого с 3 по 13 мая в море погибло 42 тыс. человек.

На самом деле с учетом апрельских потерь общая цифра погибших в море вряд ли превышала 4–5 тысяч человек. Это связано не только с тем, что фактически мы потопили меньше, чем заявляли ранее. Не будем забывать, что далеко не на всех судах и кораблях, потопленных в последние дни операции, вообще имелись эвакуированные. Кроме этого несколько транспортов затонуло в непосредственной близости от берега — а значит: их пассажиры могли спастись. Другое дело, что они, если не были убитыми на берегу, то попали в плен, то есть все равно в строй не вернулись.

Что касается общих потерь 17-й армии в Крыму, то с учетом того, что в число эвакуированных немцы записали гражданских и военнопленных, которые никакого отношения к армии не имели, а также с учетом доставленных в Крым пополнений, по-видимому, группировка немецко- румынских войск потеряла до 60 % своего личного состава. Более точные подсчеты провел кандидат исторических наук М. Морозов. По его данным, от 17-й армии осталось 50–55 тысяч немцев, способных держать оружие в руках[102]. Всего того, что вывезли, хватило лишь на восстановление 73-й пехотной дивизии — штаб которой, кстати, так и остался на Херсонесе. Остальные пять дивизий 17-й армии из вермахта исчезли навсегда.

Рассматривая оборону Севастополя германо-румынскими войсками в 1944 г., просто невозможно не сравнить все происходящее с событиями лета 1942 г. Противник оставил в 1944 г. на Херсонесе только пленными 21 200 человек, а всего за последний штурм Севастополя с 7 мая — 24 361 человек. Немцы в 1942 г. на Херсонесе взяли в плен не менее 30 тыс., а всего в Севастополе с конца апреля более 80 тыс. человек.

Внешне события конца июня — начала июля 1942 г. и конца апреля — начала мая 1944 г. имеют много схожего. Здесь и непоследовательность высшего командования: то стоять до конца, то давайте эвакуировать; и хаос последних дней обороны. Кто-то организованно отстаивает последние рубежи, свято веря, что прикрывает эвакуацию товарищей. Кто-то в это время уже фактически дезертировал и метался от одного плавсредства к другому, желая любой ценой покинуть место бойни, пускай даже ценой жизни своих товарищей по оружию. Тысячи всеми брошенных раненых, сотни никем не убираемых трупов. Потеря управления войсками. Правда, причины здесь были несколько иные. 30 июня 1942 г. Ф.С. Октябрьский просто приказал отозвать из частей всех старших офицеров для эвакуации на Кавказ — и на следующий день трудно было в войсках найти офицера старше капитана. 11 мая 1944 г. почти все части германской 17-й армии свернули свои радиостанции, направляясь к местам эвакуации, которая в ту ночь состоялась только частично. Но в обоих случаях в последние дни вся военная организация обороняющихся находилась на грани агонии. Одинаково по приказанию и в последний момент покинули свои войска командующие группировками со своими штабами. Правда, идея вывести с Херсонеса одних генералов и старших офицеров немцам в голову не приходила.

Несмотря на внешнюю схожесть картин последних дней обороны Севастополя в 1942 г. и в 1944 г., имеется одно принципиальное отличие. Германские моряки изначально готовились как к снабжению своих войск в Крыму, так и к эвакуации их оттуда. Причем вне зависимости от того, что в данный конкретный момент им приказывало верховное главнокомандование. То есть само собой разумелось, что могут возникнуть условия обстановки, когда оборонять Крым станет невозможным или нецелесообразным, и элементарная военная предусмотрительность диктовала требование иметь наработки по эвакуации. Подобная предусмотрительность всегда отличала полководца или флотоводца от просто военачальника, который обычно в своем видении военной обстановки не в состоянии выйти за рамки руководящих документов и указаний старших начальников.

В обоих случаях в конце концов разрешение на эвакуацию было получено. Но за 1–3 июля 1942 г. Черноморский флот и транспортная авиация смогли вывести с Херсонеса около 5 тыс. человек, а немцы только в последнюю ночь сняли с берега от 10 до 12 тыс. своих солдат и офицеров, а за трое последних суток — более 30 тыс. человек.

Безусловно, массированные налеты флота и фронта авиации вкупе с непрекращающимся артиллерийским обстрелом сорвали план полного спасения 17-й армии, дезорганизовали деятельность вражеских штабов и привели в конечном итоге к массовой сдаче в плен утром 12 мая. Однако кто действовал эффективнее: немцы в 1942 г. или мы в 1944 г., и какие имелись возможности по проведению эвакуации? В обоих случаях она не так лимитировалась наличием транспортного тоннажа, как противодействием противника.

Попытаемся сравнить возможности противоборствующих сторон. Правда, по надводным и подводным силам это невозможно — у немцев в июне 1941 г. их фактически не было. На фоне 26 полноценных советских подводных лодок в 1944 г. одна румынская и несколько сверхмалых итальянских лодок в 1942 г. выглядят несерьезно. То же можно сказать и о торпедных катерах. Остается авиация.

Что касается советской в ходе Крымской наступательной операции, то напомним, что только ВВС Черноморского флота выделили торпедоносцев Ил-4 — 23, бомбардировщиков A-20G — 15, пикирующих бомбардировщиков Пе-2 — 19, штурмовиков Ил-2 — 66, то есть всего 123 ударных самолета. Ил-4 5-го авиаполка совершили 80 вылетов с торпедами и сбросили 64 из них. Подавляющее большинство вылетов произвели для атак конвоев и лишь тринадцать в период с 1 по 13 мая на «свободную охоту». Нехватка торпед привела к тому, что еще в 66 вылетах «илам» пришлось вместо торпед использовать бомбы. С ними летали и A-20G 36-го авиаполка (40 вылетов). Результат — случайное попадание бомбы в транспорт «Tisza». Согласно отчету ВВС всего оба полка потеряли 11 самолетов.

Наибольших результатов добился 13-й авиаполк на A-20G. Они выполнили 253 вылета и 90 атак топмачтовым методом. На их счету потопление «Seepferd» (133 брт), повреждения транспортов «Alba Julia», «Ossag», завершающий удар по «Teja». Однако эти успехи были достигнуты дорогой ценой. Потери полка составили 13 машин с подготовленными экипажами.

На редкость безуспешными оказались действия пикирующих бомбардировщиков Пе-2. За всю операцию они добились всего лишь двух подтвержденных попаданий в транспорт «Durostor». Большего успеха в ходе операции добились штурмовики, поскольку совершили вылетов вдвое больше, чем все остальные типы ударных самолетов флота — 1070 (потери составили 19 машин). Для штурмовых действий истребительная авиация не привлекалась вообще.

Наши ВВС в ходе Крымской операции лишь в течение двух дней пересекали отметку в 100 самолето-вылетов ударных машин за сутки — 10 и 11 мая. Общее число вылетов ударных самолетов за операцию составило 1739, или в среднем 48 в сутки.

А теперь о германской авиации в июне — июле 1942 г. Ее группировка насчитывала семь бомбардировочных и три пикировочные авиагруппы (около трехсот Не-111, Ju-88 и Ju-87), которые вместе с истребителями (четыре группы) совершали в среднем по 700 вылетов ежесуточно (всего с 1 июня по 3 июля 23 751 вылет). Вряд ли на морском направлении расходовалось более 20 % этого ресурса, но даже в этом случае за вычетом истребителей мы получим, что над морем каждый день в среднем делалось около 100 полетов бомбардировщиков. Можно предположить, что в отдельные дни, например при обнаружении в море какого-либо советского конвоя, количество вылетов резко возрастало. Так, например, в своем последнем рейсе лидер «Ташкент» отразил атаки 86 самолетов, сбросивших на него 336 бомб!