"Василий Пятов" - читать интересную книгу автора (Адамов Аркадий Григорьевич)

ГЛАВА V

Как большинство его коллег и соотечественников в Петербурге, Гобс был полон самого глубокого презрения к русским, да, собственно, и к народам всех других стран, где ему довелось бывать. Любые особенности быта и нравов этих народов принимались им как свидетельство варварства и неразвитости.

Гобс пользовался репутацией одного из самых опытных и ловких представителей английских фирм в Петербурге. После окончания войны прошло всего три года, по Гобс не только сумел за это время установить крепкие связи и важные знакомства и добиться ряда очень выгодных заказов от русского ведомства, но и собрать много сведений о последних изобретениях и усовершенствованиях в металлургическом производстве, в частности, на уральских заводах. Много ценного, например, сообщил ему продажный петербургский журналист Фелюгин, которого Гобс в свое время отправил специально для этой цели на Урал. По его заданию Фелюгин побывал и на Холуницких заводах и сообщил Гобсу об опытах, которые ставил там Пятов.

Англичанин сразу оценил огромную важность последнего сообщения и с тех пор внимательно следил за управляющим Холуницкими заводами, решив пока что ничего не сообщать хозяину. «Яблоко срывают только, когда оно созреет», — сказал себе Гобс. Когда Пятов появился в Петербурге и подал докладную записку о своем изобретении в морской ученый комитет, Гобс вовремя узнал об этом от поручика Русиловича, считавшегося видным специалистом в металлургическом производстве. Гобс полагал, что он достаточно хорошо изучил заносчивого, честолюбивого и не очень умного Русиловича. Хитрый англичанин подал ему мысль заняться изобретением нового способа производства корабельной брони, заранее готовя в его лице активного соперника Пятову. И здесь его расчет оправдался. Гобс, кроме того, сумел внушить Русиловичу идею о целесообразности консультаций иностранными заводчиками различных, сделанных в России изобретений, и это также дало результаты в затеянном Гобсом деле. Но Гобс на этом не остановился. Он рассчитывал использовать Русиловича и на другом, более важном этапе, и тут его постигла жестокая неудача.

Камердинер доложил о приезде Русиловича в тот момент, когда Гобс, только что позавтракав, вошел в свой кабинет.

— Я к вам с новостями, сударь, — весело сказал Русилович, пожимая Гобсу руку и усаживаясь в кресло.

— Я весь внимание, мой друг, — ответил Гобс, закуривая.

Русилович на минуту задумался, разглядывая свои полированные ногти.

— Видите ли, милостивый государь, — медленно начал он, — в морской ученый комитет только что поступили отзывы иностранных заводчиков о проекте того самого Пятова, о котором я вам на днях рассказывал. Отзывов всего четыре, два из Швеции, от заводчиков Карлсунда и Розена, и два из Бельгии, от Даллеманя и Дюпре. Их сообщил наш морской агент в этих странах граф Лобанов- Ростовский. Отзывы прелюбопытные, позволяющие истолковать их двояко.

— Что же вы теперь думаете предпринять? — озабоченно спросил Гобс, после того как Русилович изложил ему подробно содержание отзывов. — Ведь у вас, если не ошибаюсь, готовится свой проект брони, и его судьба зависит от судьбы этого.

Русилович усмехнулся и самоуверенно возразил:

— Проект Пятова будет отвергнут. Решающую роль здесь сыграют кроме этих отзывов еще и опыты в Англии и высокая стоимость опытов по этому проекту. — Он взглянул на часы и внезапно заторопился. — Боже, я забыл, что опаздываю. Ведь я заехал к вам ровно на минуту, только выполнить вашу просьбу и рассказать о полученных отзывах.

— Ну, посидите еще немного, прошу вас, — воскликнул Гобс. — Мне доставляет огромное наслаждение наша беседа. Ведь мы оба инженеры, и, честно говоря, я сгораю от любопытства познакомиться с техническими деталями этого проекта, чтобы разобраться в его ошибках. Вы мне, надеюсь, не откажете в этом?

— К сожалению, вынужден отказать, — ответил Русилович, вспомнив, что комитет, по настоянию Невельского и Константинова, признал технические детали проекта секретными.

— Как так? Почему? — опешив от неожиданности, воскликнул Гобс. — Ведь вы же сами говорите, что этот проект никуда не годен?

— Да, но я связан особым постановлением комитета, — важно ответил Русилович.

— Но поймите, ведь это абсурд!

Русилович в ответ только пожал плечами.

— Подумайте, мистер Русилович, — проговорил Гобс, сокрушенно покачав головой, — ведь вы разрушаете самые дорогие для нас идеалы. Не мы ли вместе мечтали о единстве европейской науки, о широком обмене технической информацией. Ваше славное имя, пользующееся всюду и особенно у меня на родине такой громкой известностью, ваш высокий авторитет — все поставили вы на карту из-за такого, в сущности, пустяка.

Русиловичу стало не по себе, и он беспокойно заерзал в кресле. «В самом деле… и вообще он не плохой человек, этот Гобс, — неуверенно подумал он, но тут же оборвал сам себя, — нет, это невозможно, что секретно, то секретно, чёрт возьми».

— Это невозможно, сударь, абсолютно невозможно,— решительно проговорил он, вставая, — прошу извинить меня, рад бы всей душой, но — не могу.

После ухода Русиловича Гобс долго метался по своему кабинету. Ярость и отчаяние охватили его. В этот момент он ненавидел Русиловича, ненавидел каждого русского и всю эту непонятную и проклятую Россию в целом. Рухнули самые дорогие для него планы!

— К вам курьер, сэр, — доложил камердинер.

— Откуда?

— Из нашего посольства, сэр. С письмом, сэр.

Гобс молча протянул руку, и камердинер поспешно вложил в нее большой запечатанный конверт.

Пробежав первые строки письма, Гобс еще больше побледнел и тяжело опустился на стул. «Хозяин все знает», — пронеслось у него в голове. Усилием воли он заставил себя снова взяться за письмо, чтобы дочитать его до конца. И вдруг радость вспыхнула на его лице. Гобс, не веря своим глазам, еще и еще раз перечитывал последние строки письма. Потом сорвался с места и бросился к двери.

— Фрак! Карету! Живо! — закричал он.

Посольство занимало роскошный особняк на Английской набережной, недалеко от главного морского штаба. Сейчас, осенью, голые ветви деревьев за оградой не закрывали от взоров прохожих больших, перечеркнутых медными полосками переплета зеркальных окон и лепные украшения на стенах.

Толстый швейцар, отложив в сторону газету, распахнул высокие двери, и Гобс почти вбежал в вестибюль. Лакей проворно подхватил его цилиндр, трость, перчатки, другой принял пальто. Гобс поспешно прошел в приемную и велел доложить о себе первому секретарю. Через минуту он уже сидел у стола напротив упитанного немолодого англичанина. Оба некоторое время молчали. Острые глаза дипломата настороженно прощупывали посетителя. Гобс первый нарушил тягостное для него молчание.

— Я получил известное вам письмо, сэр, — сказал он, — и считаю необходимым немедленно воспользоваться открывшимися перед фирмой возможностями.

— Прошу вас быть точным, мистер Гобс, каких услуг ждете вы от посольства?

— Речь идет об одном важном изобретении, которое рассматривается сейчас в морском ученом комитете, — поспешно проговорил Гобс. — Там оно будет окончательно провалено, об этом мне точно известно. Но мы не можем получить копии чертежей и расчетов изобретателя.

Секретарь выслушал Гобса с легкой усмешкой и, когда тот кончил, сказал:

— Я попрошу вас, мистер Гобс, связаться от моего имени с секретарем морского ученого комитета Елагиным. Постарайтесь сделать так, чтобы он остался вами доволен. Помните, нельзя делать яичницу, не разбивая яиц. Технические вопросы в морском министерстве этот человек решает безукоризненно…

…Через месяц Гобс получил письмо из Англии. Броун уведомлял своего представителя в Петербурге, что присланные им материалы тщательно изучаются. Ему, Гобсу, надлежит, во-первых, сделать все возможное, чтобы подкупить и заставить молчать изобретателя, и, во-вторых, постараться не допустить к рассмотрению в комитете ни одного нового проекта по изготовлению броня, ибо это может помешать осуществлению обширных планов Броуна…

Наступившая зима принесла полковнику Швабе много хлопот и волнений. Будучи лично заинтересованным в судьбе изобретения Пятова, он в свое время вполне одобрил мысль Русиловича о консультации с иностранными заводчиками, а совсем недавно на заседании морского ученого комитета активно способствовал провалу изобретения на основе поступивших из-за границы отзывов.

Все с той же целью — помешать новому появлению Пятова в комитете — Швабе охотно присоединился к большинству, равнодушно принявшему к сведению ответ артиллерийского департамента о том, что «не представляется возможности сделать по изложенному в вашем отношении способу цементирование железных броневых досок». Таким образом и со вторым проектом Пятова было покончено. Не меньшее рвение в этих делах Швабе наблюдал и со стороны Русиловича, не считавшего нужным скрывать мотивы, которыми он при этом руководствовался. При встречах в морском министерстве и в домашнем кругу Русилович не раз говорил о своем собственном проекте производства брони. И тут Швабе увидел возможность выгодного для себя союза. Он готов был в этом случае поддержать проект Русиловича.

Решившись на такой шаг, Швабе в один из морозных февральских дней велел подать сани и, промчавшись по Никольской через все Колпино к железнодорожной станции, вскоре прибыл в столицу. Взяв извозчика, он отправился на Большую Миллионную, где жил Русилович.

Швабе, войдя в гостиную, увидел Гобса. Англичанин сидел у стола и курил, откинувшись на спинку кресла и вытянув длинные худые ноги. Сам хозяин расхаживал по гостиной. Увидев Швабе, он радостно воскликнул:

— А, полковник, вы приехали как нельзя более кстати. Я рассказываю господину Гобсу о последнем заседании комитета. Вы, конечно, дополните мой рассказ.

— Да, так вот, — обратился он снова к Гобсу, — как только чтение отзывов было окончено, слово взял этот вечный злопыхатель и скандалист адмирал Невельской и выступил с нападками на уважаемых иностранных заводчиков. Его поддержал, конечно, генерал Константинов. Тот просто сыпал ругательствами, уверяю вас. Но мы тоже не сидели сложа руки, не правда ли, полковник? У Невельского и Константинова была одна решающая слабость, которая в конце концов обеспечила нам доверие председателя: оба они полные невежды в металлургическом производстве. У нас же были два важных преимущества — ссылка на неудачные опыты в Вульвиче и на риск огромных затрат. А главное — мы попытались доказать полную техническую неграмотность проекта. При этом князь Максутов очень кстати намекнул на резко отрицательное отношение его высочества генерал-адмирала к проекту Пятова, а господин Иосса — на полное доверие его высочества к поступившим в комитет отзывам. Председатель наш, вице-адмирал Матюшкин, начал было, как водится, колебаться, но потом уступил. Проект был благополучно похоронен. Каково, господин Гобс?

— Да, — медленно произнес Гобс, — справедливость восторжествовала.

— Теперь я могу выдвинуть мой проект, — самоуверенно объявил Русилович.

— И напрасно. Сейчас не время для этого, — с ударением проговорил Гобс.

— Вы так полагаете? — иронически усмехнулся Русилович. — Мне кажется, я в таких делах неплохо разбираюсь.

— Однако, господа, я вынужден вас покинуть, — сказал Гобс вставая. — Мне предстоит еще одно деловое свидание.

За все это время Швабе не произнес ни слова. «Гобс не хочет, чтобы Русилович выдвигал свой проект, — думал он. — Но почему? Интересно. Однако пока нет оснований менять планы. Русилович может мне пригодиться».

Когда англичанин удалился, Швабе с убеждением произнес:

— А я все-таки готов оказать вам в комитете всяческую поддержку, Генрих Адамович.

Русилович оживился. Обсуждение плана совместных действий захватило обоих.