"Новые кошки в доме" - читать интересную книгу автора (Тови Дорин)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Сессу было всего восемь лет, когда он умер от нераспознанной опухоли желудка. Тогдашний мой ветеринар не сумел определить причину его недомогания и направил его в клинику Бристольского ветеринарного института в Лэнгфорде неподалеку от моего дома. Один из их отделов занимался специально кошками, и там поставили диагноз инфекции прямой кишки, но это только затуманило картину, а когда истинная причина была установлена, положение оказалось безнадежным и оставалось только усыпить его.

Я даже не думала, что после смерти Чарльза что-то способно так меня потрясти. В конце концов, чувствуя себя совсем раздавленной, я отправилась к моему врачу. И она, хорошо меня зная, отодвинула бланки рецептов со словами:

— Вам требуется новый сиамский котенок. И безотлагательно.

Я поехала прямо домой и тут же позвонила Полине Фэрбер.

И вновь у Полины не оказалось собственных котят, но ее Барди, сводный брат Сесса, недавно спарился с кошкой ее знакомых, и котята как раз готовы к продаже. Я поехала с Полиной посмотреть их.

Когда нас проводили в гостиную, там, как всегда бывает в домах тех, кто разводит сиамов, кишмя кишели котята. Взлетали на занавески, перепрыгивали через ручки кресел, падали, точно перезревшие сливы, с абажуров настольных ламп и мчались вопящими мохнатыми отрядами по полу. Изящная блюпойнт прогуливалась среди кутерьмы и призывала их к порядку, но, как я догадывалась, на самом деле поощряла их. У одной стены стоял выстланный мелкоячеистой металлической сеткой большой детский манеж, накрытый такой же сеткой. На доске, положенной поперек сетки, сидел в клетке серый африканский попугай, наклонив голову, следил за котятами и повторял: «Давай же! Давай! Давай!»

Он помогает воспитывать котят, сообщила хозяйка, и, увидев, как у меня глаза полезли на лоб (я на своем веку наслушалась множество невероятных историй о сиамах, знавала немало чудаковатых их владельцев, но чтоб такое!), она объяснила, что работает, хотя и не каждый день, и когда уходит, то сажает мать с котятами в манеж, чтобы они ничего не натворили. Остаются они там не очень долго, а попугай составляет им отличную компанию. Разговаривает с ними, а они верещат в ответ.

— Особенно вот этот, — добавила она, указывая на плотненького силпойнта, который носился по комнате с бешеной скоростью, хлопая по задику сестричку-блюпойнт, словно подгонял палкой обруч. Он, сказала хозяйка, и когда не сидит в манеже, часто забирается на него поближе к клетке и общается с Синдбадом.

— С Синдбадом? — переспросила я.

— С попугаем, — ответила она, и я кивнула, будто получила исчерпывающее объяснение.

Да так оно, наверное, и было. Настал момент, когда этот котенок перестал лупцевать сестричку, метнулся ко мне, сел и уставился на меня глазами такой яркой голубизны, какой я еще никогда не видела даже у сиамов. Затем под громкие одобрения Синдбада: «Давай же, давай!» (любимая его фраза, по словам хозяйки) — котенок вскарабкался по моей ноге, уселся у меня на колене, устремил взгляд на мое лицо, и я поняла, что он — мой.

Я увезла его домой и познакомила с Шани, которая из принципа зашипела на него, прошла мимо, будто он был жалким ничтожеством, а затем принялась полностью его игнорировать. А он игнорировал ее. И не прятался от нее, как она когда-то от Сесса. Видимо, котята, воспитанные попугаем по кличке Синдбад, не знали, что такое страх, и он расхаживал по коттеджу, словно котенок-пират с головой, повязанной невидимым платком, и невидимым же кортиком на боку. Он окончательно подтвердил это сходство, когда через одно-два утра познакомился с деревенским почтальоном.

Это был дюжий молодой человек с могучей черной бородой, золотой серьгой-обручем в ухе и буйными черными кудрями, которые он никогда не накрывал форменной фуражкой. Короче говоря, внешность достаточно грозная, и он ни с кем не разговаривал — просто вручал письма или бросал их в ящик. В это утро его красный пикап подъехал, когда я была с котенком в верхнем саду. Когда я побежала по дорожке мимо коттеджа, чтобы взять почту, котенок (я решила назвать его Сафрой, так как он был сыном Сапфиры, но он уже приобрел куда более подходящее имя Гроза) промчался мимо меня, повернул и влетел во двор. Сначала я подумала, как бы почтальон его не напугал. Потом подумала, что встреча с Чернобородым научит его не торопиться здороваться с незнакомыми людьми. Я в свою очередь галопом завернула за угол и — не поверила своим глазам. Почтальон стоял на коленях, адресованные мне письма рассыпались по плиткам, а Гроза стоял на задних лапах, упираясь передними в грудь почтальона. Оба разглядывали друг друга с нескрываемым восхищением.

— Хочешь, поехали ко мне? — спросил почтальон.

А почему бы и нет! Можно мне Прокатиться В Пикапе? — осведомился Саф.

Остерегаться незнакомых людей это его ничуть не научило. В следующее воскресенье посмотреть на него приехала Луиза. Ди, моя двоюродная сестра, обычно привозившая ее, уехала отдыхать, а потому я отравилась за ней в Бристоль. Подъехав к коттеджу, мы вошли через заднюю дверь, чтобы плотно закрывать за собой все двери до гостиной.

К этому времени котенок и Шани стали друзьями навек. Ей очень не хватало Сесса, Сафра по натуре был абсолютно непрошибаемым, и они поладили гораздо быстрее всех кошек, каких мне довелось знавать. А потому я оставила их вместе в спальне. Для разминки у них была лестница и прихожая — дверь оттуда в гостиную я закрыла особенно плотно, чтобы оберечь еще целые безделушки. А теперь я распахнула ее со словами: «Вот он — Гроза!» И он вошел, не влетел стремглав, как котенок, готовый поразвлечься, но как Глава Дома, задрав хвостишко, точно личный штандарт, готовый величественно и непринужденно познакомиться со своей гостьей.

Шани нигде не было видно, но я не сомневалась, что она наверху на кровати разыгрывает свою любимую сцену — прячется под покрывало у стены на случай, если за ней явились похитители. Он, однако, размеренным шагом прошел посередине комнаты, точно августейшая особа — по красному ковру, прямо к Луизе. А она, прослезившись от умиления, опустилась на колени, чтобы потискать его.

— Ах ты, дусик! — сказала она.

Уже многие вставали на колени и называли его дусиком, не подозревая при этой первой встрече, каков он за кулисами. В свой первый день в коттедже он взобрался на бюро, цепляясь коготками за резьбу, смахнул на пол деревянного гарцующего коня, так что у того отломилась нога, и отправил туда же фарфоровую статуэтку бретонской пряхи, которая в результате лишилась головы. (Впрочем, голова была приклеена после того, как много лет назад отлетела, когда статуэтку атаковали котята Саджи. Но, имея дело с сиамами, к подобному привыкаешь очень быстро.) На второй день он покорил высокую резную спинку кресла, как будто бы восходившего к эпохе Стюартов и очень ценного, встал на ней, чтобы дотянуться до картины, которую тоже наметил для покорения, и вместе с картиной слетел на пол. А на третий день он свалился в рыбный прудик — верный знак, что он освоился. Со времен Соломона, который угодил в прудик, едва он был выкопан, в погоне за зайцем, все наши сиамские мальчики непременно в детстве сваливались в него. Чарльз выкопал его посередине двора между задней дверью и боковой калиткой, но, хотя я тут же напророчила, что в прудик постоянно будут вляпываться почтальон или молочник, по сей день бултыхались в него только сиамские коты. Обычно, когда гнались за чем-нибудь, и всего один-единственный раз. В дальнейшем они ловко его избегали.

Однако Сафра побывал в нем дважды. В первый раз случайно, когда гулял с Шани. Я полагаю, что случайно, не могла же она его подначить?

Но факт остается фактом: после утренней прогулки они под моим присмотром возвращались по садовой дорожке, прошли через двор, обогнули деревянный сарай, а за ним — каменный, где хранились дрова: он требовал обследования, чтобы установить, кто посетил двор ночью. Я знала, что среди ночных гостей бывали барсуки — я часто видела там следы барсуков, словно отпечатки детских ладошек.

И вот, зная, где кошки, я забежала в кухню привернуть газ под кастрюлькой с их крольчатиной и сразу же вернулась — чтобы увидеть Сафру посреди двора, больше всего смахивающего на утопшую крысу. Я догадалась, где он побывал, подошла проверить — и действительно, сбоку от прудика красовалось большое мокрое пятно, а вода все еще волновалась. Я поискала взглядом Шани. Она сидела у дровяного сарая, погруженная в размышления. Она Тут Ни При Чем, что бы это Ни Было, было написано на ее мордочке.

— Ну, больше ведь ты туда не свалишься? — сказала я, унося его на кухню и беря полотенце. Однако на следующий же день все повторилось, причем у меня на глазах. Он вышел из-за дровяного сарая и направился по диагонали к прудику. Вполне возможно, что в первый раз он окунулся случайно, но переплыл его, гребя лапками, точно ретривер. Не исключено, что его подбила Шани, но, когда я ее увидела, она вновь сидела с невиннейшим видом у сарая, погруженная в задумчивость. А заметив его, изумилась. Где это он побывал? Ну на секунду его нельзя оставить одного! И я, на случай, что прыгнул он в прудик нарочно (исходя из предпосылки, что котенок-пират обязан плавать), отыскала сетку, которой мы когда-то накрывали прудик, чтобы пролетающие цапли не могли покуситься на рыбок, и водрузила ее на место. Гроза, обнаружив, что этот выход для его энергии закрыт, обратился мыслями к более высоким предметам.

И принялся вне дома залезать на все, что оказывалось рядом. На деревья, на столбы калитки, а один раз так и на миссис Бинни. Она все еще порой приходила взглянуть что и как, хотя после благословенного появления на сцене мистера Тутинга гораздо-гораздо реже, а потому раньше Сафру не видела. Я захватила его с собой к калитке и подняла, чтобы познакомить с ней, но чуть его взгляд упал на ее замечательную прическу, как он вскарабкался к ней на плечо, оттуда перебрался на голову, воссел на макушке и запустил лапку в фиолетовые локоны.

— Какой нахальный! — сказала миссис Бинни, что в ее устах звучало почти комплиментом, а когда я выпутала Грозу из ее волос, она его погладила.

Он начал снаружи забираться на сетку кошачьей вольеры, а высоты в ней было добрых шесть футов, и стояла она на пригорке, да еще на насыпи. А он взлетал наверх и принимался бегать как безумный по проволочному верху. Само по себе — ничего страшного, я же всегда была рядом, чтобы снять его с крутой крыши кошачьего домика, когда ему эта забава приедалась. Но затем настал день, когда они с Шани устроились следить за мышиной норкой в каменной ограде в дальнем конце сада, а я метнулась вынуть что-то из духовки (мне все время приходилось улучать моменты, когда они, на мой взгляд, были чем-то поглощены). А когда я выскочила из кухни, они исчезли.

Я позвала. Никакого результата. Я подула в старый скаутский свисток Чарльза, который держала в кармане именно для таких случаев, давным-давно обнаружив, что Шани, всегда ожидавшая появления похитителей, при этом звуке молнией вылетала откуда бы то ни было и убегала в коттедж. Но теперь она не появилась. Лужайка — а уже почти смерклось — была пустынной и безмолвной. И я снова бросилась в дом за последним средством — жестянкой с кошачьими галетами, которые для них были ключом к райскому блаженству, — и побежала по садовой дорожке, призывно дребезжа. Словно по волшебству Шани возникла откуда-то из-за коттеджа и юркнула в дверь, и Сафра тоже мелькнул в поле моего зрения. Но не на уровне земли, а по верху вольеры и, чтобы добраться до галет раньше Шани, пронесся у меня над головой, над дорожкой и плюхнулся на лужайку по ту ее сторону.

Почти восьмифутовый прыжок! Я снова побежала, не сомневаясь, что он расшибся, однако он вскочил как ни в чем не бывало и бросился ко мне. Котята-пираты только так и передвигаются, информировал он меня сиамским воплем. Это его Абордажный Прыжок. Его научил Синдбад. А где галеты?

Несколько дней спустя он устроил штуку похуже. Был воскресный вечер, и, как обычно, я вышла с ними на лужайку. Когда время прогулки кончилось, я взяла Шани и унесла ее в дом — пора было ужинать, а затем вернулась забрать Грозу, которого оставила изучать жука. Всегда готовый затеять игру, он прижал уши и взлетел по стволу сливы у гаража до самой вершины, а оттуда сошел на широкую, выкрашенную масляной краской деревянную полосу, окаймлявшую крышу по краю, и тут же заскользил по ней.

Гараж был перестроен из амбара, который, как и коттедж, был воздвигнут два с половиной века назад. Высотой он около двадцати футов до верхнего края конька, и крыша очень крутая. Коготки Сафры скользили по краске, он не сообразил прыгнуть на черепицу и начал съезжать к краю.

Только не это! У меня перехватило дыхание: я ведь ничем помочь не могла и надеялась только, что сумею его поймать, когда он сорвется. Тут он зацепился когтем за щелку в дереве и повис на одной лапе. Завопив, чтобы он не шевелился, я кинулась в сарай за лестницей. Конечно, он меня не понял и держался лишь потому, что от него ничего не зависело, но результат-то получился тот же. Я примчалась с лестницей — к счастью, она алюминиевая и очень легкая, — сумела быстро ее удлинить до крыши и вскарабкалась по ней. Он никак не давался мне и цеплялся за щелку изо всей мочи. Только когда я распласталась на лестнице и подставила плечо под его задние лапы, чтобы он мог за него уцепиться, он наконец осторожненько повернулся и спустился по мне, впиваясь в меня когтями, словно забивая альпинистские крючья. А я боялась даже подумать, что он предпримет, когда достигнет моей пятки. Однако там он находился уже не на такой головокружительной высоте и на уровне карликовой яблони по ту сторону дорожки. Прыжок — и он распластался, будто морская звезда на гостеприимной ветке.

Я скатилась с лестницы и ухватила его прежде, чем он успел еще куда-нибудь залезть. Я воображала, будто все это время была совсем одна. Естественно, мне не следовало бы предаваться иллюзиям. Едва я пошла по дорожке, одной рукой крепко держа Сафа за шкирку, а другой поддерживая его лапы и нежно прижимая его к щеке, — хотя каждый день он старил меня на год, но он же был вылитым Сессом, и я его уже горячо любила, — как до меня донесся голос из сумрака, окутавшего дорогу:

— Зачем вы его так держите? Это для него опасно!

Голос я узнала сразу. Мисс Уэллингтон! Будь это миссис Бинни, то, наслушавшись историй (в основном от Фреда Ферри), что ее часто видят на дорогах в сумерках со спутником в круглой шляпе, я бы удивилась меньше. Но мисс Уэллингтон? Она-то почему бродит во тьме?