"Подруга Дьявола" - читать интересную книгу автора (Робинсон Питер)

6

— Рада видеть тебя, Алан, — приветствовала Энни Бэнкса.

Они встретились во вторник утром в небольшом, расположенном вдали от рыночной площади тихом пабе «Конь и гончие», где подавали вкусные салаты и можно было ублажить себя пинтой пива, не опасаясь, что об этом прознает суперинтендант Катрин Жервез. Они сидели в зале без окон — здесь запрещено было курить. Темное дерево панелей удачно сочеталось с красным бархатом мебельной обивки и старинными литографиями на тему охоты — публичную демонстрацию сцен травли лисиц еще не успели законодательно запретить. За напитками приходилось ходить в соседний зал — единственное, пожалуй, неудобство для посетителей этого тихого места, идеально подходящего для уединенных встреч.

Энни пила диетический швепс с лимоном — с субботнего вечера она в рот не взяла ни капли алкоголя, Бэнкс неторопливо подносил ко рту пинтовую кружку эля, и то, каким удовольствием при этом светилось его лицо, нервировало Энни. Зарока никогда больше не пить она не давала. Просто взяла короткую паузу, чтобы прийти в себя и успокоиться, обдумать ситуацию и, если удастся, немного сбросить вес. А завтра она вполне может позволить себе пинту. Или стакан вина вечером после работы. К счастью, к гамбургеру, который Бэнкс ел с наслаждением, Энни отнеслась совершенно равнодушно.

— Чему обязан удовольствием видеть тебя? — спросил Бэнкс после нескольких минут разговора ни о чем: об общих знакомых и приятелях в полиции Восточного Йоркшира.

— Ты, я слышала, сейчас ведешь дело об убийстве в Лабиринте? — Энни все еще не торопилась переходить к главному. — Бедная девочка! Подозреваемые уже есть?

— Как не быть! Ждем результатов экспертизы. Кроме того, необходимо побеседовать с несколькими людьми. Кев Темплтон считает, что мы имеем дело с серийным убийцей. Не дай бог, он прав. Жертва пока всего одна, но налицо все признаки сексуального преступления с применением насилия, а те, кто совершает такие преступления, обычно на первом не останавливаются.

— Кевин Темплтон — настоящая задница, — поморщилась Энни.

— Не стану спорить, однако у него есть шансы стать хорошим копом, если он выбросит дурь из головы и начнет относиться к работе серьезно.

Энни скептически хмыкнула:

— Ладно, пусть живет… Хотела рассказать тебе, куда привело расследование в Уитби.

— Это интересно! — оживился Бэнкс. — До меня дошли слухи, что убита женщина, прикованная к инвалидному креслу.

— Так и есть, — подтвердила Энни. — Женщина по имени Карен Дрю.

— Это имя не вызывает у меня никаких ассоциаций.

— Ничего удивительного, — пожала плечами Энни. — На самом деле ее зовут по-другому. Джулия Форд вчера раскрыла ее инкогнито.

Рука Бэнкса с зажатым в ней гамбургером замерла на пути ко рту, через секунду недоеденный гамбургер оказался на тарелке.

— Джулия Форд… «Взрыв из прошлого»…^[16]

— Ну как, появились ассоциации?

— Да, но меня уже воротит от звука этих раскатов. Джулия Форд. Женщина в инвалидном кресле. Боюсь, что известия будут нерадостными.

— Убитая — Люси Пэйн.

— Проклятье! — упавшим голосом произнес Бэнкс. — Пресса и телевидение еще не в курсе?

— Пока нет, но скоро будут в курсе. Суперинтендант Браф пытается заговорить им зубы. Сегодня во второй половине дня он намерен провести пресс-конференцию.

— Надеюсь, ты не ждешь от меня сожалений по поводу ее трагической кончины? — спросил Бэнкс.

— Я всегда недоумевала по поводу ваших с ней более чем странных отношений, — сказала Энни. — Отчасти поэтому я попросила тебя о встрече.

— Странные отношения? С Подругой Дьявола? Да она вконец испортила мое впечатление от отличной песни группы «Грейтфул Дед»! Теперь как услышу «Фрэнд оф зэ Девил», так сразу вспоминаю лицо Люси и эти тела в погребе.

— Алан, это же я, очнись! Это я, Энни, а вовсе не Джим Хэтчли. Так что не прикидывайся дураком.

Бэнкс поднес к губам кружку и сделал несколько глотков. Энни пыталась представить, о чем он сейчас думает. Ей это никогда не удавалось. Сам-то Бэнкс считал, что его лицо можно читать как открытую книгу, однако в действительности проникнуть в ход его мыслей было так же трудно, как увидеть дно в пинтовой кружке с нефильтрованным пивом.

— В Люси было что-то неординарное, это правда, — кивнул, наконец, Бэнкс. — Но, как бы то ни было, она убийца.

— Молодая и притом красивая, — добавила Энни.

— Это точно, — согласился Бэнкс. — Ты намекаешь, что это повлияло на мое отношение к ней?

— А разве когда-нибудь бывало иначе? И за примерами не надо далеко ходить — я хочу сказать, не обязательно вспоминать историю Елены Троянской.

— Однако я и не думал защищать Люси, — возразил Бэнкс. — Наоборот, считал ее виновной в такой же степени, как и ее мужа, и по этой причине хотел упрятать за решетку.

— Помню. Но ведь ты понимал ее, верно?

— Ничего подобного! — Бэнкс помолчал и добавил: — Возможно, я хотел понять ее и даже пытался, но это никоим образом не связано с ее внешностью. Я и видел-то ее всю обмотанную бинтами. И вообще, в глубь сложных преступных натур лучше не соваться! Заглянешь — а там темнота преисподней. Мы оба сталкивались с такими случаями.

— Touche!^[17] — откликнулась Энни: она немедленно подумала о Филе Кине, внесшем страшную смуту и в ее жизнь, и в жизнь Бэнкса. Больше года прошло, а она так до конца и не пришла в себя, о чем свидетельствует хотя бы ее эскапада с этим мальчишкой-музыкантом. Очаровательный психопат Кин через Энни отслеживал ход расследования совершенного им преступления, а оказавшись под угрозой ареста, чуть не убил Бэнкса.

— Такого детства, как у Люси Пэйн, нарочно не придумаешь и врагу не пожелаешь! — продолжал Бэнкс. — Я не утверждаю, что это служит оправданием или хотя бы объяснением ее поступкам, но представь, каково это, когда твоя родная семья держит тебя в клетке и подвергает сексуальному насилию изо дня в день, из года в год?

— Это ты к чему? Тот, кто подвергся сексуальному насилию, становится сексуальным насильником?

— Конечно, это звучит как избитый газетный штамп, но ведь дело обстоит именно так?! Ты не согласна с моим теоретизированием по поводу судьбы Люси Пэйн, но в некотором смысле смерть для нее — счастливое избавление. — Он поднял кружку словно в ироническом тосте и молча поднес ее к губам.

— Все правильно, — согласилась Энни. — Вот я и решила: необходимо снова поднять то дело, если мы хотим выйти на след убийцы Люси.

— Но ведь ты, как и я, уверена, что она виновна.

— Да, — подтвердила Энни. — Ну и что? Именно поэтому я землю буду рыть, чтобы найти убийцу.

— Думаешь этим подтвердить, что способна побороть свое предубеждение?

— А что в этом плохого? Стыдно признаться, но я действительно обрадовалась, когда узнала, что Люси разбил паралич и чем дольше будет длиться ее жизнь, тем больше она станет страдать. Частью сознания я понимаю, что это справедливая отместка за муки, которые она причинила тем несчастным девушкам. Своего рода карма, если угодно.

— А что говорит другая часть твоего сознания?

— Она говорит, что все эти доводы и самооправдания — просто чушь собачья. Что бы она ни сделала, кем бы ни была, Люси Пэйн — это человеческое существо. Общественное мнение выступает против смертной казни, однако кто-то, решив действовать по своим собственным законам, взял да и перерезал горло Люси Пэйн — беззащитной женщине в инвалидном кресле. А это противоречит всему, во что я верю. Не важно, что она сделала, но никто, черт возьми, не обладает правом лишать ее жизни!

— А по-моему, кто-то пожалел ее и совершил доброе дело.

— Ну уж нет, это не убийство из милосердия!

— Почему ты так считаешь?

— Хотя бы потому, что не встречала ни одного человека, который считал бы, что она заслуживает хоть каплю милосердия! За исключением тебя.

— Но я не убивал ее, — парировал Бэнкс.

— Ну ладно, давай сменим тему, а то ты уже начал придуриваться.

Бэнкс провел пальцами по шраму возле правого глаза:

— Прости. Я не насмехаюсь. Я только хочу, чтобы ты отдавала себе отчет, в какую банку с червями собираешься сунуть руку. Ты же отлично понимаешь, кто будут главные подозреваемые.

— Конечно понимаю! — не задумываясь, выпалила Энни. — Родители, родственники и друзья девушек, которых чета Пэйн насиловала, мучила и убивала. Их соседка Мэгги Форрест, которую Люси сначала обманула, а потом предала. Или даже один из полицейских, участвовавший в расследовании. Не забудь еще друзей и родственников Джанет Тейлор: она тоже стала одной из жертв этого преступления. Короче говоря, ее смерти могли желать очень многие люди, в том числе и искатели скандальной известности. Признания от всяких психов на нас теперь так и посыплются!

— Вот именно! Так на черта тебе пытаться разворошить это осиное гнездо?

— Да потому, что это мой долг. Я должна вернуться в прошлое. Только по дороге туда я сумею оказаться там, где хочу.

— Для меня это звучит немного мистически, все равно что звук хлопков одной рукой.

— Ну, «Пинк Флойд» ты уже наслушался под завязку, пора привыкать и к другим звукам… Послушай, Алан, я попросила о встрече, чтобы спросить: могу ли я рассчитывать на тебя?

Бэнкс вздохнул, откусил кусок гамбургера и запил его элем. Затем пристально и открыто посмотрел прямо в глаза Энни; она буквально обмерла: давно уже Бэнкс не смотрел на нее так.

— Ну конечно же можешь, — мягко произнес он. — И ты знала это с самого начала. Я попробую завтра утром организовать в Лидсе встречу с Филом Хартнеллом и Кеном Блэкстоуном.

Энни бросила в него ломтик картофеля:

— Скажи, зачем тебе понадобилось так долго меня мучить, прежде чем сказать об этом?

Бэнкс улыбнулся:

— Это доставило мне массу удовольствия. И, раз уж ты здесь, расскажи, что интересненького происходит в твоей жизни?

— Как же, жди, — ответила Энни, накручивая на палец прядь волос.

Уинсом не нравилось работать с Темплтоном, и вовсе не потому, что он первым выбился в сержанты (хотя и это немало ее обижало), главное — ей были не по душе его методы, наплевательское отношение к чувствам других людей, а также и то, с каким плотским вожделением он смотрел на нее. Если бы Уинсом решилась завести бойфренда — чего она пока делать не собиралась, — Темплтон был бы последним в списке претендентов. Ну а раз уж им пришлось работать в паре, она пыталась сдерживать свои чувства, выслушивая призванные поразить ее воображение рассказы о клубах и диджеях, о которых она слыхом не слыхивала, пропускала мимо ушей прозрачные намеки о его сексуальной отваге и выдержке, терпела, когда он украдкой бросал вожделеющие взгляды на ее бедра и грудь. Уинсом с наслаждением обвинила бы Темплтона в сексуальных домогательствах, но дела такого рода, как правило, бьют по женщине рикошетом. Так что не стоит бежать с жалобами к боссу, нужно справляться с этой проблемой самой.

Уинсом предупреждала Бэнкса, что, по ее мнению, слишком рискованно посылать Темплтона беседовать с родителями Хейли Дэниэлс. Бэнкс разделял её опасения, но, во-первых, у них мало людей, а во-вторых, считал он, неплохо будет посмотреть на этих людей другими глазами. Иногда в подобных случаях Бэнкс, придав лицу таинственное выражение, добавлял, что отвратительные и возбуждающие непредвиденную реакцию методы Темплтона могут оказаться результативными, обеспечивая прорыв в защитной аргументации преступника. Уинсом это не убеждало: она видела этого ублюдка в деле, а Бэнкс не видел. Энни Кэббот поняла бы ее. Как жаль, что Энни сейчас не с ними!

Уинсом остановила машину, не доехав до нужного дома в Суэйнсхеде, и, переходя мост, снова подверглась пристальному осмотру стоящих на нем стариков.

— Да что это с ними? — удивился Темплтон. — Они ведут себя так, словно никогда раньше не видели темнокожей женщины.

— Наверное, и не видели, пока я не прошла мимо, — пожала плечами Уинсом.

Репортеры уже ретировались, возле дома ни души. Всего два дня назад здесь узнали о смерти Хейли, однако дом изменился разительно: он казался старым и запущенным. На стук Уинсом вышел Джефф Дэниэлс. Он в сильном смущении отвел глаза в сторону, но посторонился, пропуская ее и Темплтона в дом. Донна Маккарти сидела в кресле в гостиной. Она выглядела так, словно не спала с субботы. Уинсом по опыту знала, что даже если Темплтон и почувствовал напряженность в отношениях между супругами, то вряд ли захочет принять это во внимание.

— Какие новости? — спросила Донна, глядя, как ее супруг плюхнулся в другое кресло, стоящее против окна.

Темплтон и Уинсом расположились на диване, и она, едва сев, отработанным движением натянула юбку, прикрывая колени. Знай Уинсом, что ей предстоит этим утром опрашивать свидетелей вдвоем с Темплтоном, она надела бы не деловой костюм со строгой прямой юбкой, а брюки. Она скосила глаза на коллегу и заметила, с каким вниманием тот рассматривает Донну Маккарти, оценивая свои шансы и здесь.

— О новостях чуть позднее, — начал Темплтон. — Мы приехали, поскольку возникла необходимость задать вам еще несколько вопросов.

— О? — изумилась Донна.

— Вы, разговаривая с детективом Джекмен, сказали, что не знаете, был ли у Хейли бойфренд, но, по вашему мнению, у нее были сексуальные контакты. Ведь так?

— Ну… я… — замялась Донна, нервно крутя обручальное кольцо.

— Донна, это правда?! — взорвался Дэниэлс; его лицо побагровело от гнева. — Ты что, сказала полиции, что моя дочь вроде как шлюха?

— Я не говорила ничего подобного!

— Мистер Дэниэлс, а вы разве не все свои претензии высказали, — обернулся Темплтон к Джеффу, — когда были привязаны к кровати, а какая-то молоденькая потаскушка бойко подпрыгивала, сидя на вас верхом?

— Подпрыгивала?.. О чем это он говорит? — спросила Донна, глядя на супруга в упор.

— А вы что, ничего не знаете? — притворно изумился Темплтон, состроив недоверчивую мину. — Муж вам ничего не рассказал?

— Не думаю, что это следует… — попробовала вступить в разговор Уинсом.

— Ну уж нет! — взвился Темплтон, жестом приказывая ей не вмешиваться. — Жена должна знать.

— Что я должна знать? — спросила Донна. — Что вы имеете в виду?

— Мы разыскали вашего супруга вовсе не на деловой встрече… скорее, на встрече извращенцев. Он был привязан к кровати в номере гостиницы, а некая молодая обнаженная леди занималась с ним любовью. Детектив Уинсом невольно оказалась зрителем первого ряда партера, верно, милая?

— Скотина! — взревел Дэниэлс. — Ты мне ответишь за это!

— Так это правда, Джефф? Кто она такая? Уж не та ли маленькая сучка из офиса, которая готова лечь под любого?

Уинсом на мгновение зажмурилась.

— Успокойтесь! Успокойтесь все! — громко произнесла она. — Простите, мистер и миссис Дэниэлс, но вы разберетесь между собой немного позже, а сейчас нам необходимо поговорить о более важных делах. Мистер Дэниэлс, поймите, никто не говорит, что ваша дочь вступала в беспорядочные сексуальные связи.

— Да она была девственницей! — закричал Дэниэлс. — Девственницей, понятно?! И стала жертвой преступления.

Уинсом утвердительно кивнула, заметив, что Темплтон готовится к новой атаке, а это не предвещало ничего хорошего.

— Ну конечно, — примирительно кивнул Темплтон. — Прошу прощения, если мои слова вы истолковали так, будто ваша покойная дочь не отличалась строгостью поведения. Я имел в виду совершенно другое: если у Хейли действительно был бойфренд, а она держала его в секрете, то сейчас настало время пролить свет на эту тайну.

— Какой еще к черту бойфренд? Кто это сказал? — снова вскипел Дэниэлс.

— Не важно, кто это сказал, — ответил Темплтон. — Так это правда?

— А как вы узнали об этом, — спросила Донна, все еще пристально глядя на мужа, — если, по вашим словам, она держала это в секрете?

— Скажите, — гнул свою линию Темплтон, — замечали вы что-либо? Как, к примеру, Хейли объясняла свое отсутствие дома? Уходила от ответа или наотрез отказывалась отвечать на вопросы, куда она идет и где проводит ночи, когда не приходит ночевать?

— Она иногда оставалась ночевать у своих подруг по колледжу, когда задерживалась допоздна в Иствейле.

— Это я знаю, — сказал Темплтон. — Она не хотела садиться за руль, потому что не владела ни руками, ни ногами. Вам ведь известно, что люди в состоянии сильного опьянения теряют над своим телом контроль?

— Не думаю, чтобы Хейли напивалась до такой степени, — покачала головой Донна. — Она просто весело проводила время с друзьями.

— Да бросьте вы! — оборвал ее Темплтон. — В субботу она залила внутрь столько и так нагрузила мочевой пузырь, что отправилась отливать в Лабиринт. Так что не пытайтесь убедить меня, будто она себя контролировала.

Донна расплакалась, а Дэниэлс бросился на Темплтона с намерением вцепиться в лацканы его пиджака.

— Ты как говоришь о моей дочери, грязный жестокий подонок?! — кричал он.

— Прочь! — грозным голосом приказал Темплтон, отталкивая несчастного отца и поправляя пиджак.

Ну и дела, подумала Уинсом, жалея, что Дэниэлсу не удалось угостить ее напарника хорошим тумаком. Вот и еще один допрос завершился по вине Темплтона дурацким скандалом. Ну как, черт бы его побрал, такой примитивный, упертый идиот в наше время и в его-то годы смог получить чин сержанта? Она решила принять главный удар на себя, постараться выправить положение.

— Давайте все успокоимся. Сержант уголовной полиции Темплтон, возможно, не всегда дипломатичен, но он поднял очень серьезные вопросы, а ваши ответы могут помочь выйти на след убийцы Хейли. Итак, знает ли кто-нибудь из вас хоть что-то о ее бойфренде?

Супруги одновременно покачали головами. Дэниэлс не сводил злобного взгляда с Темплтона, а Донна, похоже, была готова убить их обоих.

— Неужели вы и вправду ничего не знаете? — бесстрастным тоном вопросил Темплтон. — Ведь наверняка вы следили за ней и не позволяли делать все, что заблагорассудится?

— Ей было девятнадцать лет, мистер Темплтон, — сказала Дона. — Как можно следить за девушкой в таком возрасте?

— Неужели она никогда ни о чем таком не упоминала, ну хотя бы вскользь? — спросила Уинсом.

— Вы говорите так, будто я во всем виновата! — Вздохнув, Донна потянулась за салфеткой. — По-вашему, если бы я была к ней более внимательна, так ничего бы и не случилось?

— Ну что вы, — успокоила ее Уинсом. — Вам не в чем себя винить. Во всем, что произошло с Хейли, виноват лишь один человек — ее убийца.

— Вы знали, что она носит в сумочке презервативы? — вступил в разговор Темплтон.

— Нет, не знала. — Донна сделала отстраняющий жест. — Я никогда не заглядывала в сумочку Хейли.

Дэниэлс с отвращением смотрел на Темплтона.

— А вас это не удивляет? — спросил Темплтон.

— Да нет, — пожала плечами Донна. — Хейли, безусловно, понимала, что необходимо беречься. Вся молодежь это знает.

— А по какой причине Хейли никому не рассказывала о своем бойфренде? — задумчиво проговорила Уинсом. — Может, он был много старше? Или даже женат?

— Ничего не могу сказать по этому поводу, — отрезала Донна.

Темплтон повернулся к Дэниэлсу и с издевкой заговорил:

— В подобных делах вы обладаете определенным опытом, верно? Вы трахались с Мартиной Редферн в то время, как Хейли убивали. Любите молоденьких, а? И если покопаться, не окажется ли, что вы как раз тот человек, которого мы ищем?

Если он ожидал от Дэниэлса еще одной вспышки гнева, подумала Уинсом, то явно просчитался.

Дэниэлс, унылый и жалкий, неподвижно сидел в кресле.

— Я совершил много ошибок, — грустно произнес он. — Очень много. Сейчас я надеюсь лишь на то, что у Донны доброе сердце и она простит меня. Но мои ошибки не могут помочь вам поймать убийцу моей дочери… Так что, если вы собираетесь поймать убийцу, а не рассорить мужа с женой, вам уже пора оторвать задницы от дивана и начать делать что положено!

— Как раз это мы и пытаемся делать, сэр, — стараясь, чтобы ее голос звучал убедительно, ответила Уинсом. Она сама удивилась тому, что бросилась на выручку Темплтону. Без этого они не добьются результатов от беседы с родителями жертвы. Однако пусть этот хлыщ не думает, что спасательные работы войдут у нее в привычку! — А Хейли никогда не рассказывала вам… ну, к примеру, о своих преподавателях в колледже? — спросила Уинсом после недолгой паузы.

— Иногда рассказывала, — подумав, ответила Донна.

— О ком-то конкретном?

— Об Остине! — неожиданно выпалил Дэниэлс. — Малкоме Остине! Помнишь, Донна, того парня, который возил их класс на экскурсию в Париж в прошлом апреле?

— Да, — подтвердила Донна. — Несколько раз она о нем упоминала. Но он преподавал ее любимый предмет. Я не замечала здесь… личного интереса.

— Вы с ним не встречались? — спросила Уинсом.

— Нет, — ответила Донна. — Мы не встречались ни с кем из ее преподавателей. Со школьными учителями встречались, конечно, но когда она стала студенткой колледжа, необходимость в этом, по-моему, отпала.

— То есть вы не знаете, сколько ему лет, женат ли он и все такое прочее?

— К сожалению, нет, — извинилась Донна. — Вы спросили, упоминала ли Хейли кого-то из преподавателей, так вот — упоминала она только об Остине.

— Романтический город Париж, — мечтательно произнес Темплтон, проводя пальцами по ляжке, словно игрок в крикет, обтирающий шар перед ударом.

Уинсом поднялась с дивана.

— Спасибо, что ответили на наши вопросы, — обратилась она к супругам. — А теперь нам предстоит побеседовать с мистером Остином.

Темплтон продолжал сидеть на диване, и эта его неподвижность встревожила Уинсом. Черт, она нарушила субординацию! Это он, как старший по званию, должен был подать сигнал к окончанию беседы. Если он разозлится и нарушит шаткое и с таким трудом установленное согласие, то все ее старания насмарку! Наконец Темплтон встал и, посмотрев на Дэниэлса долгим многозначительным взглядом, буркнул сквозь зубы:

— Очень скоро мы снова побеседуем с тобой, приятель.

Затем, достав из кармана визитку, с важным видом протянул ее Донне, которая пронзала супруга взглядом, как матадор уставшего быка.

— Если вы, моя милая, вдруг вспомните что-то, — вкрадчивым голосом произнес Темплтон, — без колебаний звоните мне в любое время дня и ночи.

Когда полицейские подошли к машине, Темплтон, схватив Уинсом за руку, склонился к ней так близко, что она ощутила мятный запах жевательной резинки, и произнес с нажимом:

— Никогда больше так не делай в моем присутствии.

— Такого случая никогда больше не представится, — ответила Уинсом, удивляясь собственной отваге. Затем резким движением освободила руку и еще раз удивила саму себя, отважно бросив: — И не трогайте меня своими погаными лапами, сэр!

Во вторник после рабочего дня Бэнкс оказался дома довольно рано. Как хорошо побыть одному! Его радость не омрачало даже то, что ни о чем, кроме убийства Люси Пэйн, он сейчас думать не мог, как ни старался. В конце дня по телевидению показали пресс-конференцию начальника уголовной полиции Восточного округа Брафа, и теперь Люси Пэйн и убийства в доме номер 35 по Хилл-стрит, или в «доме Пэйнов», как его называли в прежние времена, снова оккупировали первые полосы газет.

Бэнкс засунул в плеер диск Марии Малдор «Мое сердце»^[18] и, глядя через окно на улицу, стал раздумывать, чем бы поужинать: разогреть пряную баранину с рисом из индийского ресторана или снова съесть котлету по-киевски из магазина «Маркс энд Спенсер». Мария между тем пела песню Боба Дилана «Проливной дождь», что совсем не соответствовало погоде за окном. Солнце садилось, и полосы ярко-красного, пурпурного и малинового цветов, пробиваясь сквозь просветы в облаках, затянувших западный край неба, отражались в быстротекущей воде протоки Гретли-Бек, которая в эти мгновения казалась темной, плавно извивающейся нефтяной струей. Со следующей недели вводится летнее время — значит, до позднего вечера за окном будет светло.

В конце концов Бэнкс приготовил себе сэндвич с ветчиной и сыром, налил бокал австралийского рислинга «Питер Леманн». К аудиосистемам плеера и плазменного телевизора были подсоединены дополнительные динамики, установленные на кухне и в гостиной, поскольку там он иногда читал, работал за компьютером или просто отдыхал. Диван в гостиной был удобный, торшер светил так уютно, а огонь в камине согревал в холодные зимние вечера. Сегодня разжигать камин было незачем, однако Бэнкс все-таки решил поужинать здесь и почитать во время еды захваченные с работы бумаги. Он уже договорился с Кеном Блэкстоуном и Филом Хартнеллом о встрече в Лидсе следующим утром. Энни ночует в своем доме на Харксайд, и ему придется заехать за ней в половине десятого утра. Но до этого он должен поработать дома.

Материалы, которые Бэнкс собирался просматривать, он, собственно, помнил наизусть. Не стоило копаться в папках, чтобы восстановить в памяти имена: Кимберли Майерс, пятнадцати лет, не пришла домой в пятницу после школьных танцев; Келли Дайэн Мэттьюс, семнадцати лет, пропала во время предновогодней вечеринки в Раундхей-парке в Лидсе; Саманта Джейн Фостер, восемнадцати лет, пропала по пути домой с поэтического вечера в пабе рядом с Брэдфордским университетом; Лиан Рей, шестнадцати лет, пропала по пути из паба к дому родителей в Иствейле (весь путь занимал не более десяти минут); Мелисса Хоррокс, семнадцати лет, не вернулась домой после поп-концерта в Харрогите. Пять молодых девушек, ставших жертвами Теренса Пэйна, прозванного «Хамелеоном», и — многие в это верили — его жены Люси, получившей впоследствии прозвище Подруга Дьявола.

Два копа, совершавшие обычный патрульный обход, были вызваны к дому Пэйнов в западной части Лидса соседями, обеспокоенными доносящимися из окон громкими криками. Войдя в дом, полицейские обнаружили в гостиной лежащую без сознания Люси Пэйн, ставшую, по всей вероятности, жертвой нападения собственного мужа. Теренс Пэйн, прятавшийся в подвале, бросился на патрульных с мачете и убил Денниса Морриси. Его напарница, Джанет Тейлор, изловчилась нанести Теренсу Пэйну несколько ударов дубинкой и продолжала бить до тех пор, пока тот не прекратил сопротивление. Впоследствии он скончался от полученных ран.

Бэнкса вызвали в подвал, в котором местная полиция обнаружила связанное обнаженное тело Кимберли Майерс, лежавшее на матраце и окруженное свечами. Вокруг грудей и в области гениталий имелись множественные порезы. В соседнем помещении нашли закопанные расчлененные тела других девушек. Как показало вскрытие, их тоже пытали подобным образом. Помимо запаха, пропитавшего весь подвал, Бэнксу больше всего запомнилось, что закопанные в землю туфли девушек казались маленькими грибками, пробившимися на поверхность. Иногда по ночам его мучили кошмарные сны о том, что он видел в подвале дома номер 35 по Хилл-стрит.

Обдумав недавнюю встречу с Энни, Бэнкс решил, что в разговоре занимал позицию явно оборонительную. Лучше всего ему запомнилась первая встреча с Люси Пэйн. Он увидел ее на больничной койке, совсем не такую красивую, как на газетных фотографиях. Половину лица скрывала повязка, черные, цвета воронова крыла волосы разметались по лицу и подушке, здоровый глаз, смотревший на Бэнкса с усталой прямотой, был таким же черным, как и ее волосы.

Люси, разумеется, отрицала какую-либо причастность к преступлениям мужа и даже утверждала, что ничего не знала о них. Во время допросов миссис Пэйн Бэнкса не покидало чувство, что она постоянно находится либо на шаг впереди него, либо на шаг в стороне: она, словно предвидя его вопросы, подготавливала ответы, а заодно и необходимые эмоции. В голосе звучали боль и сожаление, но ни малейшего намека на признание ее собственной вины. Она была то ранимой, то вызывающе дерзкой, то жертвой, то человеком, склонным к сексуальным аномалиям. История ее жизни, когда она стала известна следствию, представляла собой невообразимую череду ужасов, происходивших в уединенном доме на побережье, где детей из двух семей их родители подвергали ритуальным сексуальным истязаниям, и это продолжалось до тех пор, пока однажды социальные работники, наслушавшись разговоров о сатанинских обрядах, не нагрянули в этот дом.

Бэнкс встал, чтобы налить еще бокал вина. Вино помогало ему погружаться в прошлое, размышлять о людях, с которыми ему пришлось сталкиваться в ходе расследования дела Хамелеона: от родителей жертв до соседей и одноклассников некоторых девушек. Среди них был даже один учитель, попавший на короткое время в число подозреваемых; он был приятелем Пэйнов, и звали его Джеффри Бригхаус. Список подозреваемых оказался поистине огромным — Энни и ее команде было из кого выбирать.

Вспоминая о жертвах Пэйнов, Бэнкс невольно возвращался мыслями к Хейли Дэниэлс. Он категорически против того, чтобы новое дело, в которое его почти незаметно втянула Энни, влияло на его расследование. Его долг перед Хейли — найти того, кто прервал ее жизнь на взлете. Если повезет, ко времени их завтрашнего возвращения из Лидса будут готовы некоторые результаты лабораторных исследований. К тому же Уинсом и Темплтон успеют побеседовать с большинством приятелей и подружек Хейли, с которыми она проводила субботний вечер, а также допросят и предполагаемого возлюбленного — Малкома Остина.

Бэнкс понимал, что допустил ошибку, послав для беседы с Дэниэлсом и Донной Маккарти эту пару — Уинсом и Темплтона. Как только детективы вернулись в управление, Бэнкс сразу понял, что визит не прошел гладко. Он был уверен: ни тот ни другой не скажет ему, что именно произошло, как был уверен и в том, что причиной неприязненных отношений между Уинсом и Темплтоном явились сексуальные притязания сержанта, гордившегося суперактивным либидо.

И вот что печально: говоря с Энни, Бэнкс сказал ей чистую правду — Темплтон может стать хорошим копом именно благодаря своей бесцеремонности и презрительному отношению к общепринятым нормам поведения. Но найдется ли в команде Бэнкса место такому, как Темплтон, особенно рядом со старательной и успешной Уинсом? Увы, места для подобного человека в его команде нет. Да, что ни говори, перевод Темплтона в другое управление — отличная мысль.

Бэнкс пытался отогнать от себя мысли о Люси Пэйн и Хейли Дэниэлс. Мария Малдор допела последнюю песню, и он пошел в гостиную поменять диск. Выбрал концерт «Хаф Мун Бей» Билла Эванса, на котором так желал бы побывать. Эванс представил своего контрабасиста и ударника, потом зазвучал прелестный «Вальс для Дебби». Было еще не поздно, но Бэнкс решил провести весь вечер дома, слушая музыку из своего собрания, которое он медленно восстанавливал, и почитывая книгу «Послевоенная эпоха». Он погрузился в чтение главы о холодной войне, а когда дошел до параграфа «Чем вы займете оставшуюся часть своей жизни?», то заметил, что его бокал снова пуст.

Энни не могла вспомнить, когда в последний раз была в ресторане в Иствейле, и с радостью приняла приглашение Уинсом, хотя понимала, что в этот вечер им наверняка предстоит говорить о работе. Выбранный ими итальянский ресторан, располагавшийся на верхнем этаже торгового центра около рыночной площади, был великолепен: огромный выбор вегетарианских блюд и прекрасных — к тому же недорогих — вин. Запивая вегетарианскую пасту примавера вторым бокалом кьянти, она чувствовала себя немного виноватой: перестала блюсти трезвость. Уинсом жевала каннеллони с мясом, без устали ругая при этом Темплтона.

— Так ты сказала ему, что ты о нем думаешь? — спросила Энни, уловив редкую паузу между бранными тирадами Уинсом.

— Сказала.

— Ну и что он ответил?

— Не произнес в ответ ни слова. Он прямо оторопел, когда я принялась его ругать. Вернее, я сама от себя оторопела: я ведь никогда не ругаюсь.

Прикрыв рот рукой, она засмеялась, вслед за ней рассмеялась и Энни.

— Да не бери в голову, — успокоила она Уинсом. — Темплтону твои ругательства — как с гуся вода. Увидишь, завтра он будет вести себя так, словно ничего не произошло.

— Я бы предпочла, чтобы он, не в силах пережить обиду, написал рапорт о переводе! — ответила Уинсом. — Не могу я работать с ним и наблюдать, как он втаптывает в грязь и людей, и их чувства. Господи, когда уже его, наконец, переведут?!

— Послушай, — мягко произнесла Энни, — профессия у нас нелегкая. Это правда. Иногда приходится вести грязную игру, но тут уж ничего не поделаешь. Терпи и держись.

— Вот уж ни за что не поверю, что сама ты когда-нибудь ведешь грязную игру! — возразила Уинсом. — И, если я не ослышалась, сейчас ты защищаешь Темплтона!

— Да побойся бога, неужто я стану его защищать! — покачала головой Энни. — Я просто пытаюсь втолковать тебе простую истину: если хочешь остаться на этой работе, нужно взять себя в железную узду и стараться сдерживаться во что бы то ни стало. Только и всего.

— Думаешь, у меня не хватит на это сил?

— Надо попытаться стать более толстокожей.

— А ты не считаешь, что черная кожа толще, чем белая?

— Что? — не поняла Энни.

— Да ты отлично все расслышала! А каково мне, по-твоему, терпеть все эти намеки и явные оскорбления? Люди либо относятся ко мне свысока, либо изо всех сил стараются показать, что не замечают цвета моей кожи, но и в том и в другом случаях они говорят со мной, как с ребенком. Не поймешь, что хуже. Ты себе даже не представляешь, каково это, когда на тебя удивленно пялят глаза или обращаются с тобой, как с существом низшего сорта, как с животным, и все из-за цвета твоей кожи! Как отец Хейли Дэниэлс или старики на мосту в Суэйнсхеде.

— Насчет отца Хейли Дэниэлс ничего сказать не могу, — ответила Энни, — а вот стариков в Суэйнсхеде я видела. Пойми, такие они есть и с этим ничего не поделаешь. Я понимаю, это не объяснение, но другого нет. Согласна, я не представляю, каково это — чувствовать свое отличие от других из-за цвета кожи, но, поверь, мне отлично известно, каково это — чувствовать себя существом низшего сорта лишь потому, что я женщина.

— Так помножь это чувство на два! — посоветовала Уинсом.

Энни взглянула на нее, и обе вдруг расхохотались, да так громко, что сидящая поблизости пожилая пара хмуро и неодобрительно посмотрела в их сторону.

— Ну и черт с ними, верно? — спросила Энни, поднимая бокал. — Из-за этого не стоит лезть на рожон.

Они чокнулись, и в этот момент зазвонил мобильник Энни.

— Да? — сказала она, поднеся его к уху.

— Энни? Это Эрик.

— Эрик, ну какого черта ты звонишь?

— Не очень приветливый ответ.

— Я же просила тебя не звонить на мобильный. Я ужинаю с коллегами.

— С мужчинами или с дамами?

— Это тебя никаким боком не касается!

— Ну хорошо, хорошо. Прости. Послушай, я все время думаю о тебе… и вот мне в голову пришло: зачем ждать четверга? Сегодня ты, я вижу, занята, а что, если завтра? Давай пообедаем в среду?

— Завтра утром я должна ехать в Лидс, — ответила Энни, удивляясь, зачем Эрику знать такие подробности. — И я не собираюсь встречаться с тобой в…

— Ну что ж, в четверг так в четверг, — перебил ее Эрик. — Прости, что побеспокоил. — И он отключился.

— Что-нибудь не так? — поинтересовалась Уинсом.

Энни скрипнула зубами, глубоко вздохнула и отпила вина. Посмотрев на Уинсом и взвесив все за и против, она призналась:

— Да, кое-что не так. Это личное. Давай закажем еще бутылку вина, и я расскажу тебе все мерзкие подробности.

Официантка принесла кьянти. Уинсом доела каннеллони и села, положив локти на стол. Энни наполнила доверху оба бокала.

— Ну давай, — нетерпеливо потребовала Уинсом. — Рассказывай.

— Да и рассказывать-то, собственно, не о чем, — сказала Энни смущенно. Ей было неловко делиться историей своих подвигов даже с подругой.

— Когда ты говорила по телефону, ты сильно волновалась. В чем дело?

— Понимаешь, в тот вечер, в субботу, я пошла с друзьями оттянуться. — Она провела рукой по волосам и рассмеялась. — Ничем хорошим, ясное дело, такой поход кончиться не может, да еще в таком городе, как Уитби.

— Да что произошло?

— Ну… я встретила этого парня, вот что сейчас звонил… и понеслось! Я выпила лишнего, мы выкурили по паре косячков… На следующее утро я проснулась в его постели.

— Не может быть!

— Клянусь. Встретила парня и тут же пошла к нему домой.

— И ты спала с ним?

— Ну… да.

— После первой встречи?

— Да. Уинсом… А что тут такого?

— Нет, ничего. — Уинсом тряхнула головой. — Что дальше?

Энни сделала долгий глоток вина:

— Он оказался намного моложе, чем показался мне сначала, и…

— Насколько моложе?

Энни пожала плечами:

— Точно не знаю. Ему года двадцать два-двадцать три, не больше.

Уинсом вытаращила глаза:

— Совсем мальчик! Ты сняла в баре мальчика и спала с ним?

— Только не будь такой наивной! Ты же знаешь, такое случается.

— Со мной — нет!

— Ну… ты, вероятно, ходишь не в те бары.

— Я не об этом, не прикидывайся, будто не понимаешь! Я никогда бы не пошла домой к парню, встреченному в баре, да еще к такому молодому!

— Уинсом, тебе всего только тридцать!

Уинсом сверкнула глазами:

— И все равно, я никогда бы не легла в постель с мальчиком двадцати двух лет. А ты… Ну как ты могла опуститься до этого? Это же ненормально. Ты ему в матери годишься!

— Уинсом, не горячись. На нас уже смотрят. Возможно, я и могла бы быть его матерью, если бы в восемнадцать лет родила ребенка, но этого не случилось. Так что кончай эту фрейдистскую канитель.

— Да, пойми ты, я же не об этом.

— Никогда не думала, что ты такая ханжа.

— Я не ханжа. Не надо быть ханжой, чтобы…

— Чтобы что? Ну, говори!

— Надо просто иметь моральные принципы. Без них нельзя.

— Ага, мы заговорили о моральных принципах? Нельзя, говоришь? — Энни отпила еще немного вина. Она почувствовала головокружение, и оно давало о себе знать сильнее, чем этот внезапный приступ бешенства. — Хочешь, я скажу, что тебе делать со своими моральными принципами, маленькая мисс с возвышенной натурой и непреклонным характером? Заткни их себе в…

— Прекрати!

Энни замолчала. Обе женщины вжались в стулья, сверля друг друга глазами.

— Я-то считала тебя своей подругой, — первой заговорила Энни. — Не ожидала, что ты столь категорично осудишь меня.

— Я ничуть не категорична. Но то, что ты рассказала, меня, признаюсь, потрясло.

— Тоже мне, событие! Да и что плохого в том, что он так молод? Или в том, что я провела с ним ночь? Или в том, что мы выкурили по паре косячков? Или я даже не способна понять, что причиняет зуд твоей заднице?

— Перестань говорить со мной в таком тоне.

Энни подняла руку:

— Отлично. Я вижу, мы так и не поняли друг друга. Давай расплатимся и уйдем отсюда.

— Ты же не допила вино.

Энни, взяв бокал, разом осушила его.

— Можешь допить то, что осталось в бутылке, — сказала она, бросая на стол двадцатифунтовую банкноту. — И оставь себе сдачу!

Скрежет тормозов остановившейся напротив его дома машины встревожил Бэнкса. Время подходило к десяти, он никого не ждал. Без предупреждения вваливался порой его сын Брайан, но он, как предполагал Бэнкс, находился сейчас в Лондоне, где усердно репетировал с новым составом своей группы. Строго говоря, группа была та же самая, «Блю Лэмпс», но в ней произошли серьезные замены. Звучание группы немного изменилось, однако, судя по двум демо-дискам, которые Брайан привозил послушать, новый гитарист даже лучше прежнего. А то, что песни Брайану теперь придется писать без соавтора, ему только на пользу, рассудил отец рок-дарования.

Бэнкс подошел к входной двери как раз в тот момент, когда в нее постучали. Он распахнул дверь. За ней стояла Энни Кэббот.

— Извини за поздний визит, — сказала она. — Можно войти?

— Конечно, — ответил Бэнкс, стараясь не показать своего удивления, и отошел в сторону, пропуская ее в дом. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, а что могло случиться? Разве я не могу без всякого повода заглянуть к старому другу, когда мне захочется?

Входя в прихожую, она споткнулась, и ему пришлось поддержать ее под локоть. Энни криво усмехнулась, и он выпустил ее руку, давая пройти.

— Ну конечно можешь! — успокоил ее Бэнкс, озадаченный ее непонятным поведением и раздосадованный тем, что так бесцеремонно нарушили его вечернее одиночество, оторвав от общения с книгой, вином и музыкой. Диск Билла Эванса сменил диск Джона Колтрейна, и его импровизации на тенор-саксофоне то звучали как музыкальный фон, то заполняли собой все пространство. Бэнкс вздохнул — он уже почти смирился с неожиданной ситуацией.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил он.

— С удовольствием. — Энни сбросила жакет, который упал на монитор. — Выпью, если нальешь.

Выйдя на кухню, Бэнкс наполнил вином бокал для Энни, а остатки вина вылил в свой. Энни, прислонившись к дверному косяку, наблюдала за ним.

— Это все, что у тебя есть? — прищурилась она.

— Есть еще одна бутылка.

— Отлично.

Да она еле на ногах стоит, догадался Бэнкс, следуя за Энни из кухни в гостиную, где она моментально бухнулась в кресло.

— Так что же привело тебя ко мне? — поинтересовался Бэнкс.

Энни ненадолго приложилась к бокалу:

— Отличное вино… О чем ты? А… пустяки. Я же объяснила: это просто дружеский визит. Мы обедали с Уинсом в Иствейле, и я подумала… понимаешь… ведь это совсем рядом.

— От Иствейла до меня рукой подать.

— Ты считаешь, я слишком много выпила? Признавайся!

— Да нет. Я…

— Ну и ладно. — Энни подняла бокал. — Твое здоровье!

— Твое здоровье, — ответил Бэнкс. — И что тебе рассказывала Уинсом?

— Да так, всякую чушь. Ничего интересного. Об этом тупице Темплтоне.

— Насколько мне известно, их поездка к родителям Хейли прошла не совсем гладко.

— А ты чего ожидал? О чем ты думал, посылая их вдвоем к родителям Хейли?.. Даже если его держать в управлении прикованным к письменному столу, все равно ничего хорошего не жди!

— Энни, пойми, я не собираюсь обсуждать…

Энни вяло отмахнулась от него:

— Конечно, ты не собираешься. Да мне, собственно, все равно. Я пришла к тебе совсем не поэтому. Черт с ним, с Темплтоном, да и с Уинсом тоже, верно?

— Верно.

— Лучше скажи, как ты, Алан? Как ты живешь? Джулия Форд спрашивала про тебя. Она великолепно выглядит и держится так, словно родилась юристом. Ты согласен?

— Я никогда не присматривался к ней…

— Ой, не ври! Что это за музыка?

— Джон Колтрейн.

— Замысловато звучит….

— Я поставлю что-нибудь другое, — предложил Бэнкс, приподнимаясь с кресла.

— Нет-нет, сиди. Я не сказала, что музыка мне не нравится, просто она звучит как-то… причудливо. Но иногда я не прочь послушать и такое… — Энни, посмотрев на Бэнкса с какой-то странной улыбкой, осушила стакан. — Оп-ля! Боюсь, нам потребуется еще вино.

— Нет ничего проще, — ответил Бэнкс.

Пройдя на кухню, он открыл другую бутылку, раздумывая, как быть с Энни. Наливать ей вина он не хотел, она уже и так выпила лишнего. Но не скажешь ведь ей об этом? Она разобидится, и тогда… неизвестно, чего от нее ожидать. В доме есть еще одна спальня, в которой он может уложить ее, если потребуется.

Вернувшись в гостиную, он застал Энни уютно устроившейся в кресле с ногами. Обычно она носила брюки, но сегодня на ней была юбка, и подол сбился, почти по половины оголив бедра. Бэнкс протянул ей стакан.

— Ты скучаешь без меня? — улыбаясь, спросила она.

— Мы все без тебя скучаем, — ответил Бэнкс. — Когда ты вернешься?

— Да нет же, я не об этом. Я хочу знать, ты скучаешь без меня?

— Конечно, скучаю.

— «Конечно, скучаю», — передразнила его Энни. — Что ты думаешь о молодых любовниках?

— Прошу прощения?

— Не прикидывайся глухим.

— Но я честно не понимаю, о чем ты.

— Молодые любовники. Они жадничают, они спешат… Еще не научились быть хорошими любовниками… Ты же знаешь.

— Да нет. Откуда?

Бэнкс пытался вспомнить себя в молодые годы. Вероятно, тогда он был никудышным любовником. Да и сейчас, говоря по правде, он такой же никудышный. А иначе он бы непременно нашел свою женщину и — главное — сумел бы ее удержать. Но все-таки шанс у него еще есть, и было бы отлично время от времени попрактиковаться в этих приятных поисках.

— Ой, Алан, — вздохнула Энни. — Ну что мне с тобой делать?

В следующее мгновение она уже была рядом с ним на диване. Он чувствовал тепло ее бедра, слышал и ощущал ее дыхание. От нее пахло красным вином и чесноком. Прижавшись грудью к его руке, она принялась искать губами его губы. Но он отвернулся.

— Что не так? — недовольно спросила она.

— Не знаю, — ответил Бэнкс. — Это неправильно, только и всего.

— Ты не хочешь меня?

— Ты же знаешь, что я хочу тебя. И всегда хотел.

Энни начала расстегивать пуговицы на блузке.

— Так возьми меня, — прошептала она, придвигаясь ближе и учащенно дыша. — Мужчинам всегда этого хочется, им ведь не важно, с кем и как?

— Только не так, — сказал он, снова отстраняясь от нее.

— Что значит «не так»?

— Ты пьяна.

— Я — пьяна? — вызывающе громко спросила она, продолжая расстегивать пуговицы на блузке. Он увидел черную кружевную бретельку ее бюстгальтера и мягкий холмик груди над чашечкой. — Ты что, Алан, тоже в моралисты подался?

— Послушай, — сказал Бэнкс, стараясь говорить спокойно, — так не…

— Тссс… — Энни прижала палец к его губам.

Он отстранил ее руку.

Она посмотрела на него озадаченно:

— В чем дело?

— Я же сказал тебе, в чем дело, — мягко произнес он. — То, что сейчас происходит, — неправильно. Да я и не верю, что тебе хочется того, чем ты собираешься заняться. И вообще я не понимаю, что происходит.

Энни, отпрянув от него, принялась торопливо застегивать пуговицы. Сердитое лицо разгорелось ярким румянцем.

— Интересно, что же во мне не так?! — почти выкрикнула она. — Я слишком толстая? Недостаточно красивая? Моя грудь потеряла упругость? Я недостаточно сексуальна? В общем, недостаточно хороша для тебя?

— Да все это совершенно ни при чем! — пытался объяснить Бэнкс. — Ты…

— Или дело в тебе? Ты меня удивляешь, — не обращая внимания на его слова, продолжала Энни. Она, пошатнувшись, встала с дивана, протянула руку к жакету и сумке. — Интересно, что такого выдающегося ты имел в своей жалкой жизни, что можешь позволить себе оттолкнуть меня? Скажи, Алан? Может, у тебя есть на стороне тайная красивая любовница двадцати двух лет? Скажи? А я слишком стара для тебя?

— Ну почему ты меня не слушаешь? Я же говорю, ничего подобного…

Но было уже поздно.

— Да пошел ты, Алан, знаешь куда? — услышал он, и дверь за ней с грохотом захлопнулась.

Бэнкс выскочил на улицу. Энни уже заводила мотор. Он понимал, что ее надо остановить, задержать, ведь она пьяна, но не знал, как это сделать: уже поздно пытаться стащить ее с водительского сиденья или встать перед машиной. В таком состоянии ей ничего не стоит наехать на него… И вот он стоял, и слушал, как скрежещут шестерни в коробке скоростей, и наблюдал, как струи мелкого гравия брызнули из-под задних колес, когда машина на бешеной скорости рванула с места.

Бэнкс еще некоторое время с сильно бьющимся сердцем постоял неподвижно, раздумывая, что, черт возьми, происходит в этой жизни? Когда он вошел в дом, Колтрейн только-только начал композицию «То, что я люблю больше всего».