"Финансы Великого герцога" - читать интересную книгу автора (Хеллер Франк)Глава восьмая, в коей господин Колин становится свидетелем на самой замечательной свадьбе из тех, которые ему доводилось видетьДверь распахнулась, и в каюту ворвался кто-то, кто, не поглядев ни вправо, ни влево, кинулся прямо к высокому офицеру, обвил его руками и обрушил на него волны ласкающих слух русских слов. Это была мадам Пелотард, а следом за ней в каюту вошел коренастый офицер, тот самый, который был за ней послан. Трудно сказать, чье лицо в этот момент выражало большее удивление, недоверие и замешательство; одно можно сказать наверняка: это не было лицо господина Колина! На его губах под черными усиками и в уголках глаз виднелась улыбка. Вполне возможно, что в глубине души он был горд; что он чувствовал себя новым, хитроумным Одиссеем или полномочным представителем Провидения на Балеарских островах. Они с Провидением довели эту историю до той точки, где она теперь находилась, стараясь, чтобы для всех, кроме Семена Марковица, она закончилась хорошо и счастливо! Взгляд Филиппа переходил с одного участника этой истории на другого, и удовлетворение профессора росло. Вот Семен Марковиц с заплывшим жиром лицом, бледный, как полотно, блуждает взглядом между великой княжной и бумагой, лежавшей на столе, рядом с которым стоит высокий офицер; вот офицер, у которого брови поднялись до самой кромки волос, подергивает своими аккуратными усиками и нежно обнимает мадам Пелотард; вот, наконец, дон Рамон XX, великий герцог Меноркский и граф Вифлеемский, едва избежавший повешения, которым ему сначала грозили его верноподданные, а затем и высокий офицер. Глаза дона Рамона пожирали человека, который едва не стал палачом, и женщину, которую тот держал в объятиях или, если говорить точнее, которая сама его обнимала. На лице несчастного герцога читалось лишь одно слово: непостижимо! И в конце концов Филиппу стало слишком трудно сдерживать смех. Дон Рамон услышал сдавленное хихиканье профессора и бросил на него бешеный взгляд. Филипп склонился к уху великого герцога: — Возможно, ваше высочество еще не знает, кто тот офицер, который пользуется таким радушным приемом у женщины, которая еще недавно была моей супругой? Дон Рамон покачал головой, нисколько не смягчая выражения своего взгляда. — В таком случае я больше не стану скрывать от вашего высочества, что вы напрасно бросаете на него завистливые взгляды. Его зовут Михаил Николаевич, и дама, которая обнимает его в эту минуту и которую вы раньше знали как мадам Пелотард, — его сестра! — Сестра?! Так он ее брат! Вы уверены? — выдохнул великий герцог. Но больше он ни о чем не успел спросить господина Колина, так как громовой голос высокого офицера остановил его. — Ни слова, пока дело не разъяснится окончательно! — крикнул он. — Мы убедились, что этот господин (он показал на Филиппа) не лжет. С ним мы разберемся после. А пока нужно разобраться, кого мы отправим на виселицу: великого герцога или Семена Марковица. И тут, после получаса молчания, у Семена Марковица наконец развязался язык. — На виселицу! — завопил он. — Меня! Я честный человек! Это он обманывает всех нас, он, он! Его нужно повесить, ваше высочество, его, а не меня! Это он… — Молчите, Марковиц, а то случится непоправимое, — крикнул великий князь. — Мы рассудим по справедливости. Если правда на вашей стороне, значит, на вашей. Если же вы солгали, то… Казалось, великая княжна впервые с момента своего появления в каюте заметила дона Рамона. Ее голубые, широко распахнутые от удивления глаза сначала обратились на него, затем на Марковица, затем — на Филиппа и, наконец, на великого князя. Что означает эта сцена? Кто этот маленький толстый еврей? И почему ее брат говорит с доном Районом и профессором в таком тоне? Эти и многие другие вопросы читались в ее взгляде так ясно, как если бы она кричала. Но прежде чем великая княжна открыла рот, брат заговорил с ней по-русски. Хотя ни Филипп, ни великий герцог не знали ни слова по-русски, они могли следить за разговором так легко, как если бы брат и сестра говорили на их родном языке. Сначала великий князь показывал на Семена Марковица; затем понизил голос и взгляд его стал искать письмо, лежавшее на столе, а лицо великой княжны залила краска; потом речь брата стала оживленнее, он кивал головой то в сторону Семена Марковица, то в сторону дона Рамона, а в ее глазах появился опасный блеск. Внезапно она перебила его и воскликнула по-французски: — Довольно! Я больше не желаю ничего слушать! Как ты, ты мог поверить такому! Ей даже не нужно было подкреплять свои слова жестом: господина Марковица и без того бросило в дрожь. Великий князь пожал плечами. — Я не мог… не мог не проверить его рассказ, — проговорил он, но голос его звучал смущенно. — Прошу тебя, скажи, какое из писем подлинное, — и мы покончим с этим делом, равно как и с виновным. Она бросила на брата быстрый, почти презрительный взгляд и взяла со стола оба письма. Воцарилось гробовое молчание. Все глаза, кроме глаз дона Рамона, впились в великую княжну. Но напряжение длилось недолго. — Какое подлинное? — воскликнула она с тем же презрением в голосе. — Неужели, чтобы определить это, тебе понадобилось мое слово? Неужели ты не видишь, что это неуклюжая подделка? И кто же ее изготовил, если не этот проходимец? Она метнула на господина Марковица взгляд, исполненный олимпийского презрения, и одарила лучезарной улыбкой дона Рамона. Бедный дон Рамон! Можно было не сомневаться, что она считает эту минуту его наивысшим триумфом, но столь же верно было и то, что именно в эту минуту великий герцог испытывал адские муки, и его намерение сыграть свою роль до конца было близко к крушению. Возможно, так бы оно и случилось, если бы не еще одно внезапное происшествие. Слова великой княжны повергли Семена Марковица в оцепенение, которое продолжалось добрые четверть минуты. Но вот его глаза вспыхнули в кратерах морщинистых век, кулаки механически сжались… Внезапно из горла Марковица вырвался резкий хрип, и он, как бешеная собака, бросился к Ольге. В его правой руке блеснул нож, и троекратный возглас ужаса пронесся по каюте! Однако нож опустился, не достигнув цели: никто еще не успел опомниться, как грянул выстрел. Лицо Марковица исказилось, зубы обнажились в оскале, и ростовщик с тяжелым стуком повалился к ногам великой княжны. Нож, который он продолжал сжимать и после смерти, оставил царапину на половице всего в нескольких сантиметрах от ее ног. — Это был последний патрон! — сказал Филипп Колин. — Какое счастье, что я сохранил его! Минуту продолжалась тишина. Глаза всех присутствующих, распахнутые от пережитого потрясения, были обращены на Филиппа. — Какое счастье, что вы его сохранили, — медленно произнес великий князь. — Вы спасли моей сестре жизнь. Филипп поклонился. — Никому это не доставило больше радости, чем мне, — сказал он. — Только одно может сделать меня еще счастливее. — И что же это? — Когда-нибудь я бы желал снова вызволить ее брата из неловкого положения. Великий князь взглянул на него с недоумением. — Снова? Что вы хотите этим сказать? Вам приходилось вызволять меня из неловкого положения? Вы меня знаете? — И был по-царски вознагражден за свои услуги. Если уж слово сорвалось у меня с языка… Да, я знаю ваше высочество. — И когда же состоялось наше знакомство? — Великий князь нахмурился не самым дружелюбным образом. — С тех пор прошел год и два месяца. Ваше высочество, должно быть, помнит январскую ночь в Гамбурге, когда некий господин Ворц и господин Пелотард навестили пивную некоего господина Шиманна… Филипп умолк, не докончив фразы. Лицо великого князя просветлело, как небо после грозы, и, к всеобщему удивлению, он рассмеялся: — Ах, это вы! У вас удивительная способность появляться в самую неожиданную минуту. Чем же вы занимались с тех пор, как мы виделись в Гамбурге? — Всем понемногу, — вежливо ответил Филипп. — Приключения, все как обычно. Но мы виделись с вами и после Гамбурга. — Вот как? И где же? — На Лионском вокзале в Париже, пять дней назад. Ваше высочество стояли у дверей вокзала и наблюдали за вечерним марсельским поездом. Ваше высочество не узнали меня, а я не стал привлекать к себе внимание… Я как раз занимался тем, что похищал вашу сестру. — Так это были вы!.. И вы посмели!.. — взревел великий князь. — Ваше высочество, — медленно ответил Филипп. — Тогда я еще не знал, что делаю. Но не думаю, чтобы я о чем-то жалел. — Ах, вы не жалеете? Так погодите, мой друг, и очень скоро вы пожалеете об этом… — Только в том случае, если узнаю, что об этом жалеет великая княжна Ольга, — сказал Филипп спокойнее, чем когда бы то ни было. — Спросите ее. Великая княжна, которая молча следила за этой перепалкой, немедленно выпрямилась. Страх прошел, ее глаза сияли. Прижимая к груди письмо великого герцога, она воскликнула: — Я ни о чем не жалею! Ее глаза встретились с глазами брата, а затем быстрый и решительный взгляд великой княжны обратился к дону Рамону, который стоял неподвижно, раздавленный событиями последнего часа. — Я не жалею ни о чем из того, что сделала, — повторила она, — потому что познакомилась с двумя настоящими мужчинами! Она мельком посмотрела на Филиппа, но потом снова обратила свой взгляд на дона Рамона. Великий герцог тяжело вздохнул и проговорил неуверенно: — Княжна, не будьте в этом так уверены. Я знаю, что вы познакомились с одним настоящим мужчиной (он посмотрел на Филиппа), но с двумя… Его взгляд выражал такое отчаяние, что она не могла этому не удивиться. Однако великая княжна не успела ничего ответить: ее опередил брат, который наблюдал за ней и за доном Рамоном, насупив брови. — И сколько же продолжалось твое путешествие с этими господами? — коротко спросил он. Теперь пришла ее очередь смутиться. — Пять дней… — пробормотала она. — И только три из них — с великим герцогом. Великий князь Мишель резко повернулся к коренастому офицеру, который со свойственной азиатам апатией стоял у двери: — Баринский, разбудите отца Сергия. Пусть приготовят часовню. На пути к часовне прикажите выставить почетный караул. Зажечь все свечи, через четверть часа дать императорский салют! Коренастый офицер молча отдал честь и уже собирался исчезнуть, но в эту минуту великий князь добавил еще кое-что: — Предупредите отца Сергия, чтобы он приготовился к венчанию! К венчанию?! Филипп подскочил на месте: он был и удивлен, и восхищен как никогда. Венчание! Великий князь не слишком долго церемонился с помолвкой царственных особ! Он даже не спросил, каковы их намерения! Отец Сергий, салют — и никаких возражений! Вот преимущество абсолютистских режимов… Но согласится ли на это дон Рамон?.. Не успели последние слова сорваться с губ великого князя, как великий герцог поднялся со своего места, бледный от негодования. — Вы шутите? — с трудом проговорил он. — Немедленно верните своего офицера! Это… низко! Великий князь не остался в долгу. — Мой дорогой друг, — холодно проговорил он, — какая же это низость? Два года вы носили в бумажнике письмо моей сестры, которое на самом деле должны были вернуть ей после того, как помолвка расстроилась… Великий герцог побледнел еще сильнее. — Три дня вы путешествовали вместе, и, полагаю, ваши отношения никак не ограничивались рамками официоза — раз уж она была даже похищена этим господином… — Но о похищении не было известно… — удалось вставить дону Рамону. — Это неважно. Наконец, посреди ночи вы, держа ее в объятиях, оказываетесь на борту русского судна. Если вы джентльмен, то у вас есть только один способ себя оправдать. — Два, — пробормотал дон Рамон, бледный как смерть. — Мой револьвер при мне. — Так значит, женитьбе на моей сестре вы предпочитаете смерть?.. — Великий князь едва успел произнести это, как его сестра поднялась, такая же бледная, как дон Рамон. — Мишель… Молчи!.. — отрывисто сказала она. — Даже ты не можешь принудить меня к этому ненавистному браку… он не любит меня… он скорее готов умереть. Голос великой княжны сорвался, она закрыла лицо руками, но ее слова успели произвести действие, которого никто не мог ожидать. С криком, в котором смешались и тоска, и любовь, и печаль, дон Рамон упал перед ней на колени и, едва смея поднять глаза, проговорил: — Княжна… Ольга… Не поймите меня превратно… После тех прекрасных слов, которых я удостоился в вашем письме еще до того, как вы меня увидели… Я люблю вас… я преклоняюсь перед вами… на свете нет ничего, чего бы я желал больше, чем иметь вас своей… но… — Но что? Ее голос дрожал от слез. — Но жениться на вас без вашего согласия… Ведь я не знаю… любите ли вы меня… — Вы не знаете!.. Взгляд ее голубых глаз был исполнен нежного упрека и разом сломил сопротивление дона Рамона. Великий герцог вскочил на ноги, а Филипп и великий князь поспешно отвернулись. Впрочем, несмотря ни на что, Филипп не мог не задать вопроса, который вертелся у него на языке. — Ваше высочество, — проговорил он, — но что скажет царь? Великий князь улыбнулся с озорством уличного мальчишки, и Филиппу невольно припомнился господин Ворц из Альтоны и приключения той январской ночи в Гамбурге. — С тех пор как я остепенился, его императорское величество ни в чем мне не отказывает. Видите ли, теперь я морской офицер, я стал другим человеком. И к тому же моя дорогая сестра заслуживает счастья. Или вы полагаете, что она будет несчастлива с вашим другом, доном Рамоном? — Разумеется, нет, — ответил Филипп. — Великий герцог прошел через многие испытания и многому научился. С ним она будет очень счастлива, а он… — А что же он?.. — Он станет подкаблучником. Великий князь расхохотался. — Вы сам дьявол, — сказал он. — Я готов прозакладывать душу, если вы ошибаетесь! А теперь — приготовьтесь стать свидетелем на их свадьбе. Доводилось ли вам быть участником такой замечательной церемонии — вам, которому довелось поучаствовать решительно во всем? — О нет, — сказал Филипп и посмотрел на часы. — И надо отметить, ни одну свадьбу на моей памяти не играли так поздно. Спустя полчаса, когда церковный обряд благополучно завершился, господин Колин стоял в окружении шумной толпы морских офицеров, которым, казалось, не хотелось ничего, кроме как опоить его шампанским. Рассказ о ночных происшествиях распространялся со скоростью ползучего лесного пожара. Великий князь Мишель отдал короткий приказ, который, однако, стоил двух: — Сегодня пусть болтают, но завтра за разговоры буду вешать на ноке. Вследствие этого разговоров стало еще больше, пробки от шампанского хлопали в такт императорскому салюту или еще чаще, и Филипп Колин, единственный герой той ночи, который был всем доступен, неустанно должен был повторять свой рассказ снова и снова, делая, впрочем, регулярные перерывы, чтобы осушать по полбутылки шампанского за минуту. Повсюду слышались голоса, гомон русских и французских слов, тосты и крики «ура!». Внезапно окружение, в котором находился Филипп, прорвал рослый господин, одежда которого была в изрядном беспорядке. Ухо у высокого господина было перевязано. Прихрамывая, он прокладывал себе путь через толпу и обнимал голубоглазую молодую женщину. В общей суете на него поначалу совсем не обратили внимания, но когда наконец он был замечен, шум разом утих и толпа почтительно расступилась. Великий герцог и его новобрачная подошли к господину Колину. Их глаза сияли. Дон Рамон чокнулся с Филиппом и произнес: — Помните, профессор, что я говорил? Менорку вам придется покинуть без вашей супруги! Новоиспеченная великая герцогиня Меноркская, к всеобщему удивлению, зарделась, как маков цвет, и Филипп поспешил добавить: — Ваше высочество слишком торопит события. Пока я не намерен покидать Менорку. Завтра у меня здесь будут еще кое-какие дела! Великий герцог кивнул, подозвал официанта и попросил вновь наполнить бокалы. Затем дон Рамон обратился к офицерам, которые толпились вокруг: — Господа, я не знаю вашего языка, а вы не знаете моего. Но вы знаете мою супругу, и вам известна часть наших приключений. Человеку, которого вы видите перед собой, мы обязаны тем, что наши приключения закончились так, как они закончились, — я заявляю это от всего сердца! Этот человек не раз спасал жизнь нам обоим. Я прошу вас поднять бокалы за самого бесстрашного друга, которого я только знал, — за профессора Пелотарда из Швеции! Шум голосов, который сопровождал речь великого герцога, разом вырос до настоящего шквала; грянуло «ура!», и когда господин Колин, едва не захлебнувшись шампанским, вновь обрел дыхание, он весьма вовремя обнаружил, что его сейчас будут качать на руках. Еще полчаса спустя великий герцог и великая герцогиня отчалили на сушу, но прежде чем покинуть кают-компанию, они вновь подошли к Филиппу. Мгновение великий герцог смотрел на него в задумчивости, а затем произнес: — Ни я, ни великая княжна, ни ее брат не были для вас инкогнито. Похоже, именно вы держали в руках все нити этой истории. Так скажите, вы, удивительный человек, может быть, вам также известно, кто совершил биржевую аферу с меноркскими облигациями? Мы только что говорили о ней с великой герцогиней. Господин Колин вежливо улыбнулся и ответил со всей учтивостью, на которую только был способен: — Разумеется, ваше высочество, мне это известно. И я скажу вам, кто это сделал. Это сделал я сам! |
||
|