"Личный убийца" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

ГЛАВА 41

«Вольво» 426-04 МБ свернул с трассы на восток и помчал по ровной четырехполосной дороге в направлении Малаховки. Ни выросший за зубчатым горизонтом золотой полудиск восходящего солнца, ни буйное море зелени обочь дороги, ни плавившиеся в нежно-голубом небе ватные облака не привлекли внимания Леонтия Богдановича. Дачная его поездка отнюдь не сулила приятного времяпрепровождения: в семь часов утра, когда он уже собирался на работу, телефонный звонок соседа Реброва заставил его изменить планы.

— Тут кто-то по вашей даче ползает, — сказал Ребров, бесцеремонно отзевавшись в трубку. — Я утречком встаю, значится, а какой-то мужик в дверь вошел. Постучал — не вы ли спозаранку. Вроде как заперто. Не померещилось же — и окошко в мансарде распахнуто.

Богданович поблагодарил его и обещал приехать вечером, после работы. Но потом рассудил, что красть на его даче нечего, а если кто-то действительно наведался туда в рассветное время, то неспроста: в памяти Богдановича еще жил образ покойной супруги, и, более того, чем дальше, тем отчетливее он становился.

Кира стала наведываться по ночам. Водка не помогала. Каждый день, возвращаясь домой, он напивался до беспамятства, но, как назло, трезвел среди ночи и потом не мог заснуть, и бодрствование было невыносимо. Должно было пройти время, много больше времени, нежели прошло, но оно тянулось так долго, что иногда Богдановичу казалось, будто все часы на свете остановились разом.

Скорби не было никакой, был страх. И сейчас, нажимая на газ и срезая везде, где можно и нельзя, повороты, он мчал на проклятую дачу (объявление о продаже которой поместил уже в трех газетах), обуреваемый недобрым предчувствием; вот так же точно, в окошко мансарды, проник двадцать четвертого апреля сыщик, к которому обратилась Кира невесть с чем и с которым он все жаждал повидаться и если не выпытать, то купить у него информацию о том, что она ему наболтала. Но и Шорников, и Рознер категорически запретили ему вмешиваться в ход расследования, обещая без его участия приструнить, если понадобится, и сыщика, и следователя Кокорина. Последнего они приструнили, молодой следователь Глотков при наставнике Шорникове спустил дело на тормозах, что обошлось ему, Богдановичу, в сумму с четырьмя нулями, зато не довели до суда, нашли способ подвести под «отсутствие состава преступления» и даже разрешение на изъятый пистолет раздобыли задним числом.

Богданович давно понял силу денег. Продается все, и покупается все, вопрос лишь в цене — и это самая правильная формула жизни. Страх следовало оправдать алкогольным синдромом, потому что, по сути, бояться было нечего — в деле оказался повязанным не только он, в конце концов потянется шлейф и за прокурором, и за матерым адвокатом, защищавшим кремлевских воротил, а случись огласка — все в пропасть полетят, скованные одной цепью!

Он свернул на грунтовку по диагонали к железнодорожной ветке, вырулил на центральную улицу дачного поселка.

Ворота были заперты. Богданович хотел сперва зайти к Реброву, но потом решил, что соседа посвящать в разборки с сыщиком ни к чему, а уж если окажется, что это воры — в кармане есть пистолет, да и вряд ли дойдет до вооруженного конфликта. Он открыл калитку, поднял глаза к чердачному окошку, но оно оказалось запертым; обошел дом вокруг — никаких следов. «Что еще за шутки спозаранку?!» — зло подумал Богданович, извлекая из кармана связку ключей. Висячий замок был на месте. Верхний «английский» замок также заперт. А дверь… Дверь не отпиралась. Богданович подергал ее, стукнул кулаком. Не оставалось ничего другого, кроме как предположить, что вор или кто там еще влез в окно и заперся изнутри на засов. Но ведь Ребров ясно сказал: «Какой-то мужик в дверь вошел». Готовый разорвать в куски любого, кто первым попадется под руку, Богданович резко обернулся… и замер.

Внизу, в трех шагах от него, на ступеньках крыльца стоял мужчина лет сорока, невысокого роста, жилистый, смуглый, с некогда черными, а теперь густо присыпанными снегом коротко остриженными волосами, одетый в темно-серый костюм и голубую рубаху с расстегнутым воротником, и смотрел на Богдановича черными насмешливыми глазами.

— Вы не слишком изобретательны, Алексей Владимирович, — сказал мужчина прокуренным баритоном. — Выдавить зубную пасту из тюбика может каждый, а вот как ее туда обратно засунуть — это вопрос.

Богданович задохнулся, в глазах у него потемнело. Он беспомощно повернул голову в сторону дома Реброва, затем посмотрел в противоположную сторону — не притаился ли кто за пристройкой.

— Нет, нет, я один, — спокойно сказал незнакомец. — Моя фамилия Решетников. Зовут Викентий Яковлевич. Я разговаривал с вами как-то по телефону. Откровенно говоря, надеялся, что вы захотите первым встретиться со мной. Но вы до общения с частным сыщиком не снизошли. Что ж, если гора не идет к Магомету…

— Какого черта вы здесь делаете?! — не смог совладать с собой Богданович. — И по какому праву…

— Да не по какому, Алексей Владимирович, — улыбнулся Решетников. — По праву частного детектива, заключившего контракт с убитой вами клиенткой.

Богданович зарычал и полез в карман за стволом, однако ни выстрелить, ни даже достать подаренный Аденом «ПСС» не пришлось: на него смотрел полуметровый штурмовой «генц» с тяжелым рифленым глушителем.

— Аккуратно, двумя пальцами достаньте ствол и подайте мне, — ни на йоту не повысив голоса, проговорил Решетников.

Спокойствие и уверенность сыщика не оставляли сомнения, что при первом же резком движении поединок завершится не в его, Богдановича, пользу. Он достал семисотграммовый пистолет и протянул детективу.

— Вы меня не за того принимаете, — проговорил хрипло, уже все поняв и совершенно не рассчитывая на успех.

— Как? Разве вы не Савельев? — деланно удивился тот, пряча пистолет в карман.

«А ведь один пришел, сука такая! — догадался Богданович. — Один? Без ментов. Еще бы! Интересно, сколько он запросит?»

— Здесь поговорим или в дом пригласите?

— Да как же теперь в дом-то попасть?! — вспылил Богданович: из-за забора на него смотрели Ребров с женой, хотелось поскорей убраться с людских глаз.

Решетников не спеша поднялся по ступенькам, нашел конец лески, выведенной в щель на противоположном от замков торце двери, и потянул за него. Послышался металлический лязг засова.

— А ларчик просто открывался! Правда, чтобы подготовить этот трюк, мне снова пришлось проникнуть в дом через верхнее окошко. — Решетников распахнул дверь. — Прошу!

Богданович постоял в нерешительности, все еще не веря, что сыщик пришел один. Ему показалось, что в доме кто-то притаился, он сейчас войдет, а там — милиция или этот Кокорин. Но он вошел в сени, затем — в комнату с камином и сел на табуретку, нахохлившись и не чувствуя себя здесь больше хозяином. Решетников проследовал за ним. Опустился на скамейку возле окна.

Довольно долго они сидели молча.

— Так как вас теперь называть, мистер Икс? — заговорил Решетников. — Савельевым вы себя, значит, признавать не желаете?

— Не знаю, кто это! — мрачно отрезал Богданович, решив, что лучше помолчать и узнать, что этому сыскарю известно, а что нет и как себя вообще с ним вести.

— Не знаете? — закурил Решетников и придвинул к себе стоявшую на дощатой столешнице баночку из-под шпрот со свечным огарком посередине. — А кто вашу жену убил, вы тоже не знаете?

— Моя жена покончила жизнь самоубийством.

— Да бросьте! Я с ней разговаривал часа за четыре до ее смерти, достаточно подробно, прежде чем согласиться выполнить ее поручение. И проявлений недовольства жизнью не заметил. Если не считать вас.

— Это что, она вам так сказала? — усмехнувшись, отвернулся к камину Богданович и стал смотреть в камин, словно там горел огонь.

— В этом состояло ее поручение: следить за каждым вашим шагом. Основания подозревать вас у нее были. Полагаю, о них вы мне расскажете.

— Решетников! Полегче на поворотах! Не забывайте, что за все придется платить по счетам!

— Слово «платить» — по вашей части. Вы ведь торговый работник.

— Это что, порок?

— Нет, порок заключается в том, что вы насильник, садист и убийца, Богданович, он же Савельев! Других фамилий у вас нет?

Богданович вскочил, рванул табуретку из-под себя и, широко размахнувшись, собирался метнуть ее в Решетникова, но на замах ушло слишком много времени: детектив успел выхватить из кармана телескопическую дубинку, похожую на прут танковой антенны, способную перерубить два положенных друг на друга силикатных кирпича, и полоснул его по груди. Богданович взвизгнул и отлетел к камину.

— Еще один такой жест, и я позову милиционера, — предупредил Решетников, положив перед собой сотовый телефон. — Встать! — рявкнул вдруг. — Встать, Богданович!

Рыча от злости и сжимая кулаки, Богданович встал.

— Сядь на табуретку, гнида! Я кому сказал?!

Богданович повиновался.

— За что ты убил свою жену?!

— А ты докажи, сыскарь! — брызнув слюной, запальчиво выкрикнул Богданович и тяжело задышал: — Докажи!.. Небось один сюда приплыл? Реброва, Иуду, купил, чтобы он меня выманил! Что ж ты в органы не сообщил, а сюда приехал, в окошко полез, спектакли тут стал разыгрывать?! — Он снова вскочил и, сделав непристойный жест, гневно закричал: — Вот тебе! Ни хрена ты не докажешь! И отвечать за свою подлянку будешь кровью! Кровью, падло, понял?!

— Повидал я вашего брата, Богданович, — во! — полоснул себя ребром ладони по горлу Решетников. — И в сизо, и на зоне. Козел опущенный!.. Сидеть!!! Сидеть, я сказал! И слушать! Донца, Шорникова и Рознера выбрось из головы. Больше они тебе не помогут. И откупиться тебе не удастся, как ты откупился от Вороновой. Не хочешь говорить — я тебе расскажу, как все было… В пятницу семнадцатого числа ты купил билет до Вологды в кассе центрального аэровокзала на Ленинградском на имя Савельева. Что ты делал в субботу, воскресенье и понедельник, ты мне еще расскажешь — пока мы это опустим. А во вторник ты сообщил Кире, что должен съездить в Архангельск в командировку, и предложил ей наведаться на дачу. Кое-что подготовить, чтобы она могла в твое отсутствие приезжать сюда сама. А именно — засов вместо обыкновенного крючка. Для этого пришлось оторвать планку, ты ее распилил и бросил в камин, чтобы не обратить ничьего внимания на то, что на двери стоит новый засов. Механику этого «телекинеза» с запертой изнутри дверью, как ты, наверно, догадался, я раскусил. А дальше ты сказал ей, что решил разбить на территории дачи сад. «Сама садик я садила, сама буду поливать»… И что заказал якобы саженцы, которые должны привезти в среду двадцать второго в пять часов. Это означало, что ей надлежит приехать на дачу и ждать. А ты в это время был уже здесь. Хотя Киру ты с собой на вокзал потащил, даже изобразил, будто забыл в офисе документы для командировки. На самом деле тебе нужно было, чтобы Ричард Шелуденко подтвердил, что ты отбыл в Архангельск с Ярославского вокзала в среду поездом номер шестнадцать в двенадцать часов десять минут. Все ты сделал для того, чтобы убедить возможных свидетелей, что уехал в Архангельск, и приехал туда этим же поездом: и проводницу предупредил, чтобы тебя не тревожили, и два билета купил, заняв купе СВ, и коньяк с клюквой в сахаре у официантки приобрел, чтобы оправдать жажду в Вологде. Правда, коньяк ты купил не только для оправдания, ты же его и выхлестал на отрезке Вологда — Архангельск за упокой безвинно убиенной тобой Киры. Ты же алкоголик, Богданович. Может быть, поэтому и прокололся: чтобы осуществить такой план, нужно иметь трезвую голову. Вышел ты не в Вологде, а в Пушкине, в тридцати километрах от Москвы, через сорок пять минут — в двенадцать пятьдесят пять. Вышел незаметно, заперев своим спецключом дверь в купе и отперев им же дверь со стороны противоположной платформы. Так что проводница Ардыбаше-ва ничего не заметила. Ты даже переодеться в спортивный костюм сообразил. Брюки, свитер и куртка были у тебя в кульке. Благо и идти в спортивной одежде было недалеко — в Пушкине тебя ждала твоя машина «Вольво» 426-04 МБ, которую ты отогнал туда рано утром. На ней ты и отправился на дачу, а электричкой, отходившей в три пятнадцать, туда должна была приехать Кира. Если бы ее «Ситроен» не был сломан, она бы оказалась там раньше тебя, а это в твои планы не входило. Машину ты оставил на развилке и на дачу пришел по берегу, зная наверняка, что в поселке по будням никто еще не живет, было холодно, но если бы и жили, то тропинка с тыльной стороны не видна — на нее не выходят окна. Кроме того, с развилки все хорошо просматривается — можно было убедиться в отсутствии жителей на отрезке в пятьсот пятьдесят метров. Если бы кто-то вдруг появился, ты бы нырнул в кусты и отсиделся — время позволяло. Но все сложилось благополучно. Ты проник на дачу незамеченным, переоделся в брюки, свитер и куртку, тщательно протер засов и смазал его, приготовил леску, зарядил пистолет «лепаж». И стал ждать.

Ты просто не мог знать, что перед тем, как отправиться на дачу, Кира побывала в частном детективном агентстве и рассказала о пистолете. Если бы она этого не сделала, ты бы наверняка сказал, что не знал о его существовании. Но тебя предупредил Шорников, что Кира побывала у частного детектива и рассказала о «лепаже». Тогда вы вместе с ним и Рознером решили, что стоит сознаться в хранении незарегистрированного оружия — в случае чего, срок небольшой, хотя Рознер обещал отмазать тебя и от него, да?.. А дальше приехала Кира. Ты встал вот сюда… — Решетников распахнул дверь в спальню, показал на выступ в стене. — Смотри! Здесь закрыты ставни, темно и ничего не видно. Висячего замка просто не было — ты забыл его повесить накануне, и она не вспомнила. Ты спрятался вот здесь, за выступом. Она вошла, сделала два шага в глубину спальни. Ты обхватил ее сзади за шею, прижал к ее виску пистолет и выстрелил. А потом бросил ее поперек кровати, протер пистолет и вложил в ее правую руку. Уходя, оглянулся, увидел дорожку следов — было сыро после дождя. Ты разулся, взял половую тряпку, которая лежала вот здесь… у порога в гостиной… затер следы и оставил тряпку у кровати, чтобы создать впечатление, будто это она затерла за собой. Глупо, очень глупо. Богданович! Ну какой самоубийца за минуту до смерти станет заботиться о следах? Тут ты допустил оплошность. Волновался, да? Убить человека, да еще собственную жену, может палач с большим опытом и крепкими нервами. Крепкими, а не расшатанными алкоголем. Опыта тебе не занимать. Где ты так научился убивать, я тебе тоже расскажу, если ты не захочешь рассказать мне об этом первым… А потом ты обулся, продел в ушко засова леску, вышел, прижал дверь и задвинул засов. Леску не нужно было бросать, выйдя с дачи, нужно было бросить ее на берегу. Но убийцы твоего ранга не способны предвидеть нюансов… Спокойствие пришло к тебе, когда ты благополучно, опять же, никем не замеченным, дошел до машины, и поехал в аэропорт. Впрочем, нюансы тебя не очень беспокоили, Богданович: ведь ты планировал, что труп жены обнаружишь сам, правда? Тогда можно было бы позвать кого-нибудь из соседей, взломать запертую изнутри дверь, ворваться на дачу всем кагалом и натоптать. И были бы свидетели этого «обнаружения» и твоего обморока. Когда бы приехала милиция, тут бы уже экспертам делать было нечего — все залапано и затоптано.

Откуда тебе было знать, что Кира заплатит за то, чтобы мы установили за тобой слежку, полагая, что, если ее подозрения подтвердятся, мы сами сообщим органам, а если нет — твою репутацию торгаша номер один она не запятнает. Хотя я допускаю и обратный ход: она навела на тебя, чтобы получить права на все твое ворованное имущество, а не довольствоваться подачками, которые ты ей бросал, как собачонке. Может быть, она тоже хотела стать королевой, а не быть твоей домработницей. Поди теперь, разберись. У мертвой не спросишь… — Решетников снова закурил. — Я не моралист, Богданович. Я сыщик. Мое дело — факты и улики. Нюансами займется следователь прокуратуры Кокорин. Шорникова Генпрокуратура отстранит, Донца и Рознера тоже. Воронова написала, как в девяносто втором вы ее покупали. А может быть, тобой займется следователь Протопопов, которого, конечно, восстановят и в должности, и в звании… Сейчас о том, что было дальше… Ты приехал в аэропорт, оставил машину на стоянке, рейс Р-2395 вылетел исправно, без задержки, в метеослужбу вологодского аэропорта ты позвонил еще утром. Конечно, здесь был риск, но кто не рискует, тот не пьет коньяк. К тому же у тебя наверняка был запасной вариант. В восемнадцать сорок ты вылетел, а прилетел в двадцать часов десять минут. Шестнадцатый поезд приходит в Вологду в двадцать сорок — через восемь с половиной часов, да еще полчаса стоит, плюс — поправка на опоздание. Так что времени, чтобы доехать до железнодорожного вокзала в такси, переодеться в тренировочный костюм в общественном туалете вокзала и купить бутербродов с пивом, вполне хватило. «Трубы» у тебя еще не «горели», как ты сказал проводнице, сделав вид, будто бегал на вокзал за пивом. Трубы у тебя горели наутро, когда ты прибыл, как полагается, в Архангельск, где тебя встречали твои кореша, которых ты уведомил о приезде телеграммой. Их было много, сейчас мой напарник в Архангельске выясняет, что там у тебя за «концы». Разумеется, туда ты приехал уже под своей фамилией, а не под фамилией Савельева Алексея Владимировича. Ты уничтожил ксиву или думаешь, что она тебе еще пригодится?.. Может быть, заграничный паспорт на имя Савельева у тебя тоже заготовлен? Куда ты собираешься теперь драпать, Богданович? На каких счетах, в какой стране тебя ждет не дождется твой «черный» миллион?..

Слышно было, как мимо по улице пронеслась грузовая машина; далеко, в противоположном конце поселка, кто-то пилил электропилой дрова; кукарекал петух, проспавший рассвет; скрипела ручка колонки, и текла в ведро вода где-то по соседству. Богданович сидел бледный, как спирохета, с полуприкрытыми, дрожащими, с рыжеватыми ресницами веками, и было неясно, готовится он к прыжку или собирается разыгрывать сердечный приступ.

Решетников не стал затягивать передышку, вынул из кармана цветные фотографии и рассыпал их веером по столу.

— Посмотри сюда, ублюдок, — приказал Богдановичу. — Сюда смотреть, я сказал!.. Кто эти люди здесь, на фото?!

Богданович тяжело, нехотя встал и подошел к столу.

…Всего на фотографиях было десять человек, каждый увеличен до портрета: один — на мотоцикле «Харлей-Дэвидсон», другой — у колеса тягача, третий — коротко остриженный, крепкий в плечах молодой с усиками, улыбающийся, с высоко поднятым над головой помповым карабином «ремингтон», четвертый — в коже на тельник, пятый — в джинсовой рубахе, толсторожий, еще двое — спиной, еще двое — в профиль, раскачивают труп… На одной из фотографий труп отдельно, крупно, и все равно ничего не разобрать, кроме грязного живота под задранной рубахой, сплошной ссадины, лицо — кровавое месиво… Десятый был запечатлен Нелединым в тот момент, когда он выходил из кабины тягача: рот раскрыт, рука вытянута в направлении фотографа… А на других снимках — все то же, фрагментами, до деталей. Хищные оскалы, распаленные азартом, небритые, пьяные рожи… Тело за секунду до падения в кузов. Номер мотоцикла с цифрами «52 — 3…».

Рядом Решетников положил другие фотографии:

— Вот это — ты, из картотеки ГУИНа… Это — Холмский… Этот, со шрамом… кто?.. Впрочем, его уже нет в живых. Толстого с карабином тоже нет, его фамилия Григорьев, его вчера уронили с крыши, он работал в «Раунде» тренером… Рядом — тот, кто проявлял пленку в Белоомуте, мотоциклист… Вот он, на фотографии, у лежащего мотоцикла… Его тоже нет, разбился во время аварии в «БМВ» Григорьева… Эти трое были убиты вчера в Ромашкове на базе сборной по мотоболу… Напрасников Грэм Максимович — вот он, выходит из машины, заметил в зеркало отблеск объектива и указывает на фотографа — в Кейптауне… Вот эти двое — мотоболисты Чердаков и Бецкой, их уже установили. А ты где был в это время? Возвращался из Пушкина, куда отогнал «Вольво», да?.. Что ты молчишь, как в рот воды набрал, Богданович? Ты ведь тоже принимал участие в охоте на людей, нет?

Богданович поднял-таки на него ненавидящий взгляд:

— А еще что, сыскарь?

— Не знаешь никого, да? — усмехнулся Решетников и достал из кармана «Вестдойче альгемайне» со статьей Ганса Губерта о презентации «ВиП». На фото были Напрасников и Богданович со сдвинутыми стаканами, у «шведского» стола — Артур Ленюк с бутербродом, поднесенным к открытому рту. — Напрасникова узнаешь?.. — Он шлепнул о стол ксерокопией статьи в «Нью-Йорк дейли ньюс». Здесь на фотографиях были остальные, в том числе Рудинская с начальником налоговой полиции Конопахиным, и Герман Либерман с отцом Аркадием Эфраимовичем, а Богданович — сразу на двух фотографиях, на одной — с Домоседовым. И подполковник Домоседов с вами, покойничек… Тоже случайная встреча? Не все еще отправились на тот свет, к сожалению. Сейчас председатель вашей партии Костромской дает показания следователю Илларионову из Управления Генпрокуратуры. Но меня это дерьмо не интересует. Меня интересует Нина Рудинская, корреспондент газеты «Подробности». Вот она, на фото. Что вы с ней сделали?

Зазвонил телефон. Решетников отошел в угол и, приложив трубку к уху, наблюдал за Богдановичем, превратившимся в гипсовую статую.

— Да, — ответил он кому-то. — Да… Нет еще… Я понял… Хорошо…

Богданович опустился на табуретку.

— Никого здесь я не знаю, — проговорил уверенно. — Рудинскую никогда не видел. Не по адресу, сыскарь. А что до убийства жены — это ты красивую байку сочинил. Сам выдумал или кто подсказал?..

— Ну давай, давай, колись, торгаш недорезанный, — посмотрев на часы, поморщился Решетников. — Засекла она тебя, Кира? Да? На чем прокололся? Похвастал по пьянке, как умеешь по людям стрелять?

— По каким людям, сыскарь? — засмеялся Богданович. — Я в партии состою, в официальной, разрешенной Минюстом, зарегистрированной! И все! Все, понял?! Больше — ничего! И еще несколько сот тысяч по всей России в нее записались! Их ты тоже в чем-то обвинишь?! Плевать мне на тебя! Не знаю, кто такая Рудинская и где ее искать! Иди, стучи в ментовку! Пусть меня арестуют, пусть допрашивают Кокорины, Протопоповы! Факты и улики?! Грош им цена, твоим фактам! Вымогать пришел? Наснимал какого-то говна, напридумывал историй про поезд с самолетом и теперь решил заняться шантажом?! Ни хрена у тебя не выйдет, Решетников! Пошел вон отсюда! Кому говорю?! Пошел!..

Он озверел, набычился, попер в полный рост на Решетникова со сжатыми в злобе кулаками. Викентий коротко, без замаха двинул его в челюсть кулаком, точно рассчитав траекторию падения через табуретку в дальний угол. И пока тот приходил в себя, собрал со стола газеты и фотографии, рассовал по карманам:

— Если ты сегодня не явишься в прокуратуру с повинной, завтра я найду тебя опять, Богданович.

Он понимал, что всем его обвинениям действительно грош цена, хотя сам нисколько не сомневался, что все именно так и было. Он понимал, что Богданович примет его за шантажиста и что не расколется перед частным сыщиком, как понимали это все — и Женька, и Нежин, присоединившийся со своими ребятами из «Альтернативы» к поиску Рудинской. Но нужно было разворотить улей, и пока Решетников «распинал» Богдановича, Игорь Громов настраивал систему выслеживания и перехвата сообщений по сотовым телефонам в своем джипе, поджидавшем Решетникова у развилки, а Вадим Фролов с технарями из «Альтернативы» подключались к домашнему телефону Богдановича на Парковой.

Все утро над Женькой колдовали эскулапы Склифа; пуля 7,62 кости, слава Богу, не задела, но артерию перебила и мышечные волокна порвала. От постельного режима он категорически отказался и домой не поехал — разве что на минуту, переодеться и помыться после «бурно проведенной ночи», а потом вместе с Валерией и Шерифом отправился в агентство и руководил оперативными действиями своих сотрудников.

Илларионов с Кокориным уехали к Костромскому, который был основательно защищен депутатским иммунитетом от любого нежелательного общения, но тем не менее сразу же согласился принять следователей и обещал ответить на все их вопросы.

Ночью звонил Каменев, сообщил, что находится в Поморске вместе с Юдиным и задержится там еще на сутки как минимум. Илларионов, разговаривавший с ним, просил по возможности узнать все об Архангельском комитете партии «ВиП»: кто из Московского ЦК туда наведывался в последнее время вообще и не была ли связана командировка Богдановича с каким-либо партийным поручением в частности? Тут же из УУРа МВД была отправлена депеша в Архангельское УВД с просьбой оказать всяческое содействие, но у отставного полковника Каменева и своих связей было предостаточно, чтобы не оказаться в одиночестве. С того самого момента, как порог агентства «Шериф» переступила Наталья Андреевна Рудинская, все недосыпали, но никто не чувствовал усталости. Женьке даже не пришлось повторять свою излюбленную теорию, что человек вообще не должен чувствовать усталости в первые шестьдесят лет, а если он ее почувствовал, то нужно немедленно найти занятие для ума или для тела — главное, потяжелее, чтобы «вышибить клин клином» и не расслабляться. Все и без него знали, что мать и отец доверили им жизнь своей дочери…

Только бы она, Нина Рудинская, непутевая по всем статьям студентка-практикантка, была жива! Все это время ждали звонка с требованием выкупа за нее, ждали, что, может быть, она все-таки объявится сама или похитители дадут ей трубку, предоставят возможность родителям убедиться, что она жива. Но звонка не было. Надежда, угасавшая с каждым днем, стала угасать с каждым часом, с каждой минутой. И все, не сговариваясь, выбрали единственно возможный путь: идти до конца, используя все средства — законные и незаконные, пока не обнаружат Рудинскую. Или ее след. Или ее труп.

В десять пятнадцать определитель частот в приемнике слежения просканировал частотную полосу сотовой передачи. «Вольво» Богдановича с бешеной скоростью возвращался в Москву. Джип с Игорем и Решетниковым мчал следом на дистанции в двести метров.

— Разобьется с перепугу, — вслух подумал Игорь.

— Да хорошо бы, — сказал Решетников, — все ж работы меньше! Только пусть сначала поговорит.

Разговор Богдановича засекли сразу за Кольцевой: на жидкокристаллическом дисплее отобразились частота и уровень сигнала. ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Алло!.. Говорите, я вас слушаю». ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Николай! Это я, Леонтий».

— Передай номер. Вик! — обрадовался Игорь. ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Ты что, бежал?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Только что у меня был сыщик Решетников. Тот самый, к которому обратилась Кира. Она, оказывается, дала им поручение следить за мной…»

Решетников по рации считал номер абонента с дисплея набранных номеров.

— Я понял. Вик, — отозвался Столетник, — сейчас мы его установим. Вы пишете? ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Николай! Я в беде. Он, конечно, рассчитывал, что я расколюсь и выложу ему кругленькую сумму…»

— Пишем, пишем, Женя!

Вращались кассеты встроенного в систему перехвата магнитофона. ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «За что?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Он решил, что это я убил Киру!.. Но это не все. Они раздобыли какую-то пленку с последней «охоты», кто-то наснимал кучу кадров с тем последним, которого остались «подбирать» ребята Сэнсэя!..» ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Врешь!!!» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Да ты что, Николай?! Что ты?! Там Грэм Напрасников, там Глуховец…» ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Заткнись!.. Откуда ты говоришь?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Из Москвы… То есть я ездил на дачу. Этот Решетников купил меня — подсунул дезу через соседа, что кто-то ползает по даче, я мотнулся туда, и там…» ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Он не следит за тобой?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Да вроде нет…» ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Вроде»!.. Что он тебе сказал?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Сказал… сказал, что дает шанс… шанс явиться с повинной. И что если я не явлюсь… Их интересует Рудинская, Николай! Отдай ты им эту проститутку, хрен с ней! Пленка все равно у них!» ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Слушай меня внимательно! Сейчас ты поедешь домой и будешь сидеть там до тех пор, пока я тебе не скажу, что делать дальше. На звонки не отвечать, дверь никому не открывать! Понял?!» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Понял… а может… может, я лучше поеду куда-нибудь…»

Неизвестный не ответил ему.

Игорь и Решетников проводили его до самого дома, убедились, что он въехал во двор, поднялся к себе в квартиру, и вернулись в агентство.

— Это Аден, ребята! — сказал Женька, как только Решетников и Фролов вошли в агентство. — Белая Дача, Зеленая, 1. Но говорил он откуда-то из Сокольников.

— С Большой Оленьей? — предположила Валерия, пробежав пальцами по клавишам компьютера. — Офис компании «Раунд» на Большой Оленьей…

Во дворе дома стоял мусоровоз. Возле него вертелся Вадим Фролов в синей спецовке мусорщика; возле соседнего с Богдановичем подъезда «жэковец» Арнольдов счищал с доски старые объявления; на лестничной площадке первого этажа чинил проводку «электрик» в черной поношенной робе, под которую был надет тот самый бронежилет фирмы «Армор», которым пренебрег Алик Нефедов; в квартире напротив Богдановича дежурили муровцы Долганова; этажом выше на лестничной площадке ждали приказа еще двое скорохватов из СОБРа. Всего же в операции было задействовано двадцать восемь человек — после смерти Алика всем стало ясно, с кем приходится иметь дело.

Двое подъехали на автомобиле «Шкода», о котором предупреждал Решетников: именно этот автомобиль волочился за Каменевым.

Их узнали сразу — по Нелединским снимкам — и сразу повели. Засада пришла в боевую готовность: на связь с Богдановичем никто не выходил, Аден ему запретил снимать трубку и отпирать дверь, а значит, проникнуть в его квартиру они смогут, лишь взломав дверь, и тем самым дадут основания для захвата.

Двое прошли по двору неторопливо, словно приехали на обеденный перерыв домой; только специалисты могли разгадать, что крылось за их расслабленной походкой.

Вадим Фролов с беспечным видом сел в кабину мусоровоза и, огибая детскую площадку, стал выезжать со двора. Больше никто в поле зрения Мамонта и Удода не попадал, они ничего не заподозрили и вошли в подъезд. Поднялись по лестнице пешком. Бесшумно ступая, подошли к двери квартиры Богдановича, прислушались. Удод вынул из кармана отмычку; Мамонт приготовил бесшумный пистолет… В душевой лилась вода, это придало им уверенности — не услышит. На то, чтобы справиться с замками, понадобилась минута. Цепочка в приоткрывшейся двери тоже не стала серьезной преградой…

— Ни с места!!! — вылетели собровцы из соседней квартиры.

— Руки! Руки за голову! — посыпались остальные сверху.

— На пол! На пол! Руки!..

— Лежать!!!

Ровно через пять секунд оба — и Мамонт, и Удод — были обезоружены и уложены, на их запястьях защелкнулись наручники, из карманов вынуто все содержимое; на шестой секунде группа захвата ворвалась в квартиру Богдановича (еще удумает выброситься из окна!), и он также был уложен на пол лицом вниз — в самом что ни есть натуральном виде, голеньким, только что из-под душа.

— Богданович! Вы знаете этих людей? — спросил Илья Муровец, руководивший операцией.

Богданович тупо молчал, и тогда здоровенный собровец приподнял его за волосы и бросил в угол, развернув к Долганову:

— Отвечать! Быстро!

— Нет!..

— А зачем они пришли сюда, знаете?

— Нет!..

— И не догадываетесь?! — Долганов присел возле него, рассматривая диковинный «ПСС». — Это что? Бесшумный пистолет?

— Не знаю!

— Привет, гнида, — раздалось от порога. Решетников, держа такой же пистолет за ствол, протянул его Долганову: — Да брешет он, я сегодня у него изъял точно такой же.

— Откуда у вас вооружение спецназа ГРУ, Богданович?! Да не молчите вы, себе же хуже делаете! Неужели вам не понятно, что эти люди пришли вас убить?

— И что послал их твой дружок Аден, — добавил Решетников, грозно нависнув над трясущимся Богдановичем. — Дать тебе послушать пленку разговора с Аденом из машины или вспомнишь сам?

Слова тонули в грохоте. В комнату ввели понятых, и теперь шерстили квартиру вдоль и поперек — выдвигали, выворачивали ящики в шкафу, столе, вытряхивали чемоданы, сметали на пол барахло с антресолей на кухне, переворачивали мебель…

— Как твоя фамилия?! — пнул ботинком собровец Удода.

Тот выматерился.

— Понятно. А твоя?

Мамонт сплюнул на пол и отвернулся.

— Кто тебя послал?! Отвечать!

— Да пошел ты!..

В квартиру вошел Кокорин.

— Затянулся наш пикник, — хмуро сказал вместо приветствия. Лицо его было землистого цвета от усталости. — Дайте ему штаны, что ли. Смотреть противно.

Трясущимися руками Богданович натянул на мокрое тело брошенные кем-то брюки, застегнулся.

— Сядьте, Богданович! — приказал Кокорин, и сам сел на придвинутый милиционером стул. — Давайте все-таки исходить из здравого смысла. Если бы не Решетников, вы бы уже лежали в ванне, наполненной вашей кровью. Коль скоро Аден решил вас убрать, значит, у него были на то причины. Будете вы говорить или нет — все равно мы докопаемся до истины, речь теперь идет только о том, сделаете вы признание добровольно или под давлением улик.

— Да отпустите вы человека, Алексей Михайлович, — сказал Решетников. — Пусть себе идет на все четыре стороны!

Богданович покосился на окно.

— Не смотрите туда, Леонтий Борисович, мы вам выброситься не позволим.

— Товарищ майор!..

Несколько лакированных паркетин, скрепленных снизу рейками, оказались крышкой тайника. Короткоствольный мини-«узи», пара гранат «Ф-1», пачки долларов в банковских упаковках, завернутые в целлофан, гражданский и заграничный паспорта на имя Савельева Алексея Владимировича извлекались из-под пола и ложились на круглый стол.

— Понятые, подойдите сюда!..

Щелкнул затвор фотоаппарата, мелькнула вспышка.

— Кто послал, я спрашиваю?! — зло повторил Долганов.

— Аден, — первым понял Удод, что запираться бессмысленно.

Мамонт рванулся к нему, зарычал от злости, но собровец сбил его с ног, придавил к полу.

— Лежать!

Вскрикнула испуганно женщина из понятых.

— Зачем послал?!

— Этого… пришить…

— Сволочь, — прошептал Богданович, — какая же он все-таки сволочь!

— А вы думали, что имеете дело с порядочными людьми? — усмехнулся Кокорин.

— Где Рудинская, Богданович? — спросил Решетников.

— Не знаю…

— Где может скрываться Аден? Есть у вас в Москве гостиница, явочная квартира, блатхата?.. Думайте! Где, кроме офиса «Раунда» на Большой Оленьей, и Белой Дачи?.. Быстро!

— Не знаю, — по растерянности Богдановича чувствовалось, что он действительно не знает, во всяком случае, готов помочь. — Базы… стадион в Ромашкове?..

— Там нет! Еще?!.

— Учебно-тренировочные базы «Раунда»… я не знаю, кроме как в Белощапове…

— Там, где вы устраивали охоту на людей? — поднес к его глазам фото с трупом Решетников.

— Я не… я не убивал! — замотал головой Богданович. — Это вот они…

— Врешь, падла! — прохрипел Удод. — Врешь!

— Зачем же вам столько оружия?

— Думай, думай, гнус, где искать Рудинскую?! — Решетников чувствовал, что он на пределе.

— Мы внесем в протокол как содействие, это зачтется на суде, — пообещал Кокорин. — Больше ничего обещать не могу. Еще адреса?

— У Грэма на даче…

— У кого?

— У Напрасникова. Мы там собирались иногда.

— Где это? Быстрее!

— По Рублево-Успенскому, в восьмидесяти километрах, Зудино… справа от шоссе, номер дома не помню…

— Ты знаешь где?! — наседал Долганов на Удода.

Тот кивнул.

Мамонт стал биться головой о пол. Зазвонил телефон.

— Тихо! — крикнул Долганов. — Будем снимать? Решетников и Кокорин переглянулись.

— Нет, не будем, — почему-то вполголоса ответил Кокорин.

Телефон продолжал звонить минуту. Потом звонки прекратились.

— Берите его! — кивнул Кокорин на Удода. — В машину — и в Зудино. А этих двоих — в сизо, я там с ними поговорю!

«Рудинская… Рудинская… Они хотят найти Рудинскую… После того, как у них оказались фотографии, никакого значения она уже иметь не может. Рудинская… Нет, это провал, определенно провал!.. Пошли к черту! Пусть разбираются сами», — напряженно думал Аден, перебирая документы в сейфе: часть из них он откладывал в папку, часть выбрасывал в мусорную корзину.

В кабинет вошел Султан — из прошлогоднего выпуска школы, молчаливый и исполнительный охранник, оставленный Аденом при офисе.

— Возьми машину, смотайся в Шереметьево, — приказал Аден. — Вот мой паспорт, купи билет в Лондон. Я буду ждать в Белой Даче. На обратном пути заправь машину. Желательно, чтобы за тобой не увязался «хвост». Положи в «бардачок» эту папку, она мне понадобится…

Он отдал охраннику ключи от «Хонды» и свой заграничный паспорт с визой, полученной месяц тому назад в посольстве Великобритании. Преисполненный гордости от того, что сам начальник школы доверяет ему тайну (иначе не стал бы предупреждать о «хвосте»), Султан спрятал паспорт в нагрудный карман.

Аден отсчитал пятьсот долларов:

— Этого хватит. Билет заказан на мое имя.

Султан подбросил ключи на ладони и вышел. Он знал себе цену. Был уверен, что начальник школы, в подчинении которого были сотни профессионалов, держит его при себе как самого надежного.

Но он недооценивал полковника госбезопасности Адена и не мог знать, что комплекс блокировки взрывных устройств в «Хонде» перекрывает не весь диапазон радиочастот: через час автомобиль взлетит на воздух в районе Новоподрезкова по пути в аэропорт Шереметьево на Ленинградском шоссе.

С большим трудом по обломкам автомобиля, ошметкам человеческого тела, клочкам обгоревших документов эксперты установят, что в «Хонде», принадлежавшей президенту компании «Раунд», направлявшейся в Шереметьево, находился Аден Николай Иннокентьевич, и виза в его паспорте действительно была ему выдана в посольстве Великобритании, и группа крови, и резус-фактор, и коронка в верхней челюсти, и документы в папке — все совпадает, все подтверждается консулом, стоматологом, прочими специалистами, экспертами и свидетелями.

Но это будет потом, уже после того, как Аден по паспорту на имя Дотова Валентина Борисовича улетит в Стамбул.

Султан не мог знать, что не профессиональные и личные качества, а резус-фактор и группа крови, и комплекция, близкая к комплекции Адена, сыграли решающую роль при его отборе в школу.

Поставить такую же, как у него, коронку на зуб Адену не составило труда — это было предусмотрено планом «Дельта», который был выверен до мелочей и расшифровывался как «План личного спасения».

Дом на окраине поселка, на самом берегу пруда, блокировали со всех сторон.

Из окна дробно простучала очередь из автомата; все, кто находился на улице и во дворе, попадали по команде «Ложись!!!».

— Я сказал, убрать посторонних!!! — заорал Долганов, увидев Решетникова.

Викентий стоял прямо напротив входной двери, метрах в двадцати, облокотившись на капот своей «троечки», и курил.

— Уберите машину! Вы что, не слышали?! — бросились к нему двое собровцев в камуфляже.

— Уезжайте отсюда! Немедленно уезжайте! — распахнув дверцы машин Фролова и Громова, заталкивали их в салоны. — Мотай, я кому говорю?!

— Это кто здесь посторонний? Я, что ли? — насмешливо спросил Викентий.

— Да ты, ты! Оглох?! — Долганов был вне себя от ярости. — Убирайся вместе с этими! Живо!

Решетников понял, что не место и не время выяснять отношения.

— Поехали, Игорек, — сказал, отщелкнув окурок.

Джип Фролова, двухдверный «Фиат» Игоря Громова, «троечка» Решетникова друг за другом вырулили на проезжую часть и отъехали за поворот, где толпились жители близлежащих домов, стояли «канарейки» и милиционеры оцепления.

— Проезжайте! Проезжайте! — энергично размахивая жезлом, бросился к головной машине Решетникова гаишник. — Нечего здесь!..

Викентий высунулся в окошко, махнул ребятам: вперед!

— Либерман!!! Холмский!!! Сдайте оружие!!! — надрывался Долганов.

И вновь сухо протрещала очередь. Из дома что-то крикнули в ответ.

Викентий, Игорь и Вадим остановились у поворота на трассу, собрались возле джипа. Викентий связался со Столетником.

— Ну что там, Вик? — нетерпеливо прокричал Женька.

— Нам приказано покинуть зону оцепления.

Воцарилась долгая пауза.

— А кто в доме?

— Друзья Старого Опера — Либерман и Холмский. Отплевываются.

— А, ну тогда порядок. Долганов работает по плану, держит связь с самим замминистра. Возвращайтесь!

Женька отключился. Трое помолчали.

— Поехали, что ли? — вздохнул Игорь.

На душе у них скребли кошки. Развитие событий предсказал Столетник, да они и не могли развиваться по-другому после того, как убили Неледина и Алика Нефедова — дело забрала прокуратура, операцию заканчивал МУР…

— Либерман! Прекратите сопротивление! Это бессмысленно! — тянул время Долганов, чтобы дать возможность снайперам занять позиции. — Отпустите Рудинскую!

— А ху-ху не хо-хо?! — прокричал Холмский. — Тачку мне сюда! Ключи в замке, бензин «под пробку»! Считаю до десяти!!.

Он появился в проеме разбитого окна, держа перед собой Рудинскую.

В прицел «СВД» она была видна хорошо: черные круги под запавшими глазами, глядевшими бессмысленно куда-то вдаль, расстегнутая грязная кофта, растрепанные, слипшиеся волосы, лицо бледно-зеленого цвета, из-под мышки торчит ствол автомата.

— Пять!.. Шесть!..

«Жигули» с мигалкой на крыше въехали в ворота и остановились посреди двора.

— Развернись!..

Собровец в бронежилете поверх камуфляжа выполнил требование бандита, сдал назад, к двери, вышел из машины, оставив двигатель включенным, а дверцу распахнутой.

— Убирайтесь отсюда! — хрипло заорал Холмский. — Все до единого! Мне терять нечего, я эту суку в любом случае успею пристрелить! Ну?!.

— Убрать машины! — приказал Долганов. — Уходите все! Освободите дорогу! — И вполголоса добавил, обращаясь к командиру спецотряда: — Куда он, на хрен, денется!..

— Восемь!..

— Ты смотри, он еще считать умеет! — хохотнул шофер Долганова.

Улица перед домом быстро опустела. Машины доезжали до ближайших поворотов справа и слева, разворачивались и застывали, готовые сорваться в погоню по первой же команде.

— Никому не стрелять, — приказал Долганов по рации. — Резерв, готовность «один»!

Десяток «штатских» автомобилей — «Москвичей», «Волг», иномарок без опознавательных знаков милиции, — сменяясь, должны были вести «Жигули» с заложницей, постепенно забирая их в «клещи» и оттесняя посторонние машины в транспортном потоке.

На связь вышел генерал Глуховец.

— Майор! — проговорил пренебрежительно, когда откликнулся Долганов. — Вы разговариваете с заместителем министра внутренних дел генералом Глуховцом!..

— Слушаю вас, Марк Иванович.

— Что у вас там происходит?

— Бандиты потребовали автомобиль, сейчас выходят из дома вместе с заложницей.

— Сколько их?

— Похоже, двое.

— Либерман там?

— Он и Холмский — это точно, остальных пока не видели.

— Значит, так!.. Либермана взять живым во что бы то ни стало. Вы меня поняли?

Долганов уже давно все понял, еще до начала операции. Когда ему позвонили из управления и предупредили, что в деле «случайно оказался замешанным сын известного финансиста».

— Но заложница…

— Я сказал: живым! Выполняйте приказ!..

В прицел снайпера в окне дома напротив попала Рудинская. Ее голова оказалась плотно прижатой к голове Холмского. На секунду они задержались, давая возможность проскочить в машину Либерману, затем Холмский резко наклонил голову заложницы и втолкнул ее в салон на заднее сиденье. К голове ее был приставлен ствол пистолета.

— Не стрелять! — послышалось в динамике. Либерман рванул со двора, сделав крутой вираж, машину окутало облако пыли. Курс взяли на Иславское — не к Кольцевой же идти! Гнали под сто пятьдесят.

— Резерв! Доложите обстановку!

— Преследуем, «седьмой» повис на хвосте… скорость большая, заподозрят погоню…

— Куда они идут? На Звенигород?

— На Козино, через мост…

— Эй, майор! — ворвался Либерман в эфир. — бери своих людей, я тебя по-хорошему прошу? Ты не понимаешь?! Сейчас сброшу с моста эту блядь, предупредили ведь тебя: терять нечего!..

— Оставь Рудинскую, Герман! — миролюбиво проговорил Долганов. — Я сниму преследование, обещаю!

Вместо ответа Холмский опустил стекло и вышвырнул гранату под колеса следовавшего позади милицейского джипа. Водитель джипа нажал на тормоз, свернул в кювет и перевернулся одновременно со взрывом.

— Мост проскочили!

— Перекройте дорогу на Липки, больше им деваться некуда! — приказал Долганов. — Всем постам!.. А-107 в районе Липок, восемьдесят третий километр по Рублевскому шоссе!..

«Жигули» внезапно свернули с трассы и стали стремительно углубляться в направлении Петрова-Дальнего через реденький лес.

— Какого черта они петляют? Сами не знают, куда ехать?

Долганов ошибался. Либерман хорошо знал, куда ехать: на взлетной площадке, оборудованной неподалеку от учебно-тренировочной базы компании «Раунд» на окраине Петрова-Дальнего ждал маленький поисковый «Ми-2», с которого любили охотиться на волков и «кукол» его отец, Горчак и Богданович. Винт уже набрал обороты, стал невидимым, тугая воздушная волна пригибала траву вокруг вертолета без опознавательных знаков.

Милицейские «Жигули» резко затормозили возле самого трапа, Либерман и Холмский выскочили из салона, Холмский выдернул за руку Рудинскую.

— Брось ее, к чертям собачьим!!! — перекричал Либерман шум двигателей.

— Пригодится, Гера! Пока она с нами…

— Я сказал, бросъ!!. Пока она с нами, нас не оставят!..

Либерман поднялся в чрево готового взлететь вертолета. Чьи-то «заботливые» руки подхватили его, и тут же из раскрытой двери могучим прыжком вылетел громадный рыжий пес со вздыбленной шерстью, сбил с ног Холмского и впился зубами в его горло, не позволив даже вскрикнуть.

Вадим Нежин и Валерий Арнольдов спрыгнули на землю:

— Лежать!!!

— Держи его, Шерифчик, держи!..

— Глуши винты!.. — В проеме показался Женька, держась за поручень, осторожно спустился вниз, не наступая на раненую ногу. Отовсюду уже мчались машины оперативников из «Альтернативы» и «Сааб» Вали Александрова вместе с ними.

Винт замедлил вращение, стал видимым, трава распрямилась. Заглохли двигатели, наступила относительная тишина. Нежин и Арнольдов подхватили Рудинскую, глядевшую бессмысленно сквозь них в потустороннее пространство.

— Жива? — вприпрыжку подошел к ним Женька. Губы ее что-то шептали. Неразборчиво вначале, потом все более отчетливо:

— ФРОЛ. НЕ НАДО. ОТПУСТИ МЕНЯ. ФРОЛ. НЕ НАДО. СКАЖИ ИМ. ПУСТЬ ОНИ ОТПУСТЯТ. МАМА НАЙДЕТ ДЕНЬГИ. МАМА НАЙДЕТ. ОНА НЕ ЗАЯВИТ. ФРОЛ. НЕ НАДО. ПОЖАЛУЙСТА. СКАЖИ ИМ…

— В больницу ее!

— Фу, Шериф! Фу, отпусти эту гадость, отравишься!.. Жень, скажи ему!..

Когда на поляне появились милицейские машины, Либерман и Холмский, скованные наручниками, лежали на земле, а между ними гордо сидел Шериф, посматривая то на одного, то на другого.

Солнце медленно тонуло в сизой северной туче…