"Личный убийца" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

ГЛАВА 35

Едва Валерия отправила факс, о котором просил Каменев, позвонил Вадим Нежин и велел Столетнику немедленно прибыть в «Альтернативу».

— Скажи ему, сейчас еду, — на секунду отвлекся Женька от разговора с Игорем. Вместе они работали уже четырежды, так что сработались, понимали друг друга с полуслова.

— Нужно будет еще людей — подбросит «Альтернатива», — пообещал Женька. — Не уверен, что именно сегодня вы понадобитесь, но хотя бы кто-то уже должен быть на подхвате. Заправьте тачки, Игорь. Возьмите «Кенвуды», будем работать на прежней, закрытой волне. На ней же, кстати, Сан Саныч.

— У Алика нет бронежилета, — напомнил Игорь.

— Знаю, сейчас возьмем у Нежина. С пушками порядок?

— Полный.

— Понадобится видеокамера. Бинокли, приборы ночного видения…

— Да все есть, Евгений Викторович, — улыбнулся Игорь. — Через час-полтора будем готовы.

Женька хлопнул его по плечу, посмотрел на часы:

— Валерия, позвони Решетникову. Через пару часов встречаемся у Протопопова в отделении. Покажи ребятам дискету с нашими делами, когда приедут.

С «Альтернативой» агентство «Шериф» расплачивалось в основном улыбками — как-никак, там работали друзья, и Саня Каменев был в прошлом сотрудником их оперотдела, и Женька тренировал бойцов; кое-что из техники подбрасывал Кристиан, и тогда лишние приборы и приспособления перепадали в НТО этого большого и старого по сравнению с «Шерифом» агентства. Мало-помалу банк данных «Шерифа» заполнялся цифрами и фактами из «деятельности» криминальных структур, но был далеко не полным; не хватало и своей криминалистической лаборатории, а ребята из «Альтернативы» ею обзавелись и даже переманили к себе троих высококвалифицированных спецов из НИИ МВД. Поначалу Нежин и Арнольдов со смешками предлагали Женьке влиться в их систему, обещали забрать Решетникова и Валерию, а Шерифа поставить на довольствие; но подобные предложения не повторялись с тех пор, как шерифовцы провернули несколько громких дел и продемонстрировали полную самостоятельность. Теперь они были просто дружественными фирмами, на их общем счету были «Дело риэлторской фирмы Майвина», «Дело о незаконном экспорте драгоценностей Пименова» (совместно с чешской детективной фирмой «Кролл»). Но возможности, конечно, были неравными: «Альтернатива» давно и прочно стояла на ногах, имела обширную агентурную сеть, к ней обращались МВД и ФСБ, в то время как «Шерифу» едва исполнилось четыре месяца.

Несмотря на дружбу, всякая просьба о помощи влекла отрыв штатников «Альтернативы» от непосредственных обязанностей, подразумевала использование их внеурочного времени и была чревата долгами, поэтому туда старались не обращаться.

— Господа офицеры! — вскочив, крикнул Артур Николаевич Новожилов, старый волк информационно-аналитического отдела, «человек-компьютер», и встал, вытянув руки по швам.

Вадим Нежин, Валера Арнольдов и еще двое парней из эксперного отдела вскочили.

— Всемирно известный детектив, муж подданной Франции Эжен Стольник по прозвищу Француз — собственной персоной без сопровождающей собаки!

Женька пожал всем руки:

— Не надоело тебе, Артур?

— Что?

— Юродствовать?

— Юродствовать — нет, — поправил на переносице очки Новожилов. — А ты мне надоел. Потому что я и ребята провели у компьютеров шесть лишних часов.

— Сочтемся, — отмахнулся Женька и сел на вертящийся стул. — У вас водички нет?

— Никак с похмелья?

— Думай, что хочешь, Валера. Все равно тебя не убедить в обратном.

На столе перед монитором включенного компьютера появилась бутылка «Зельтерсвассер» из холодильника.

— Спасибо. У меня ровно час.

Вид у Столетника был озабоченный, он похудел за те дни, что они не виделись, и обычно шутливое, бодрое настроение его улетучилось, что не осталось незамеченным.

— Что, Женя, серьезно? — спросил Нежин.

— Надеюсь услышать от вас.

Все расселись. Сотрудник кримлаборатории высыпал на чистый лист писчей бумаги гильзы.

— Начнем с этой, как самой убойной, 12,7 миллиметра — от снайперской винтовки «В-94». Прицельная дальность — две тысячи метров, на дистанции пятьсот пробивает стальной лист толщиной шестнадцать миллиметров. На вооружении спецподразделений ГРУ. Баллисты дали заключение, что именно эта винтовка в картотеке не фигурирует.

— А не «ДШК»? — спросил Нежин, повертев гильзу в пальцах.

— Тогда я должен был найти кучу таких, правда? Не стреляли же из «ДШК» одиночными?

— Погоди, а не могли они собрать гильзы? Все собрали, а одну не нашли?

— В любом случае, в деле оружие, из которого стреляли этим патроном, не засвечено. Продолжать?..

— Давай!

— Вторая — «Винторез». Бесшумная автоматическая винтовка. Тоже новенькая. И наконец, третья — 7,62. Догадайтесь, от чего?

— От «ОВД», — предположил Новожилов.

— Смотрите на экран компьютера, Артур Николаич, — улыбнулся эксперт, — это у вас лучше получается. «ОВД» — патрон 1908 года, а это — «СП-4», масса двадцать три грамма, хотя калибр тот же. Так вот: выстрел был произведен из пистолета «ПСС», пятизарядного и опять же бесшумного.

— Что за фигня?

— Эта фигня стреляет еще тише, чем пневморужье в тире, прицельная дальность двадцать пять метров. Пробивает бронежилет кевларового типа — уровня «В» с дополнительными вкладышами.

— Кстати, не забыть: дайте поносить «лифчик», у нас на одного не хватило.

Арнольдов кивнул: все будет о'кей, найдем.

— Спасибо, — почесал Женька в затылке. — Нигде, значит, не засвеченное оружие, новое? То место, где я гильзы подобрал, на полигон мало похоже. Там неподалеку есть какая-то база. Это в Рязанской, в шести километрах от Белощапова на восток. Судя по тому, что я видел, готовят сотрудников личной охраны. Вряд ли у них такие пушки.

— Да это может быть кто угодно! — поморщился Нежин. — Эка невидаль! Выехала мелкая бандочка по воробьям пострелять. Осколков гранат ты там не обнаружил?.. А то бы я не удивился.

— Вот именно, — согласился баллист. — Трупа нет — дела нет.

— Ладно, заметано, — налил в стакан шипучей воды Женька. — Артур Николаевич, что по этой долбаной партии?

Новожилов пересел к компьютеру, нашел нужный файл.

— Ну зачем так пренебрежительно, — сказал негромко, вглядываясь в монитор. — Хорошая партия. Быстро набирает силу. Задачи благородные… видишь, укрепление демократии на местах. Все правильно, очень похоже, что именно такой нам и не хватает: бойкотируются или не проводятся по халатности все указания центра. Зарплата из Москвы уходит, а в регионы не приходит…

— В партию вступают из страха, — многозначительно изрек Арнольдов. — В партию или в банду.

— Одно не исключает другое, — не согласился Женька. — Партия нужна бандитам, а бандиты — партии. Хотя бы для того, чтобы хранить «грязные» деньги на партийных счетах.

— Или прорваться к власти, — поддержал Нежин.

— А факты, Женя, такие… Независимая ассоциация по обеспечению безопасности бизнеса на самофинансировании. Николай Иннокентьевич Аден — человек серьезный, в прошлом полковник комитета из «девятки», начинал с одной из первых школ тело-охраны «Раунд», сейчас это спортклуб, считай, добровольное спортобщество. Подчинил себе уже шестьдесят четыре частных и коммерческих фирмы по охране объектов, офис на Большой Оленьей. Есть оружие, но ничего из того, что ты нашел. Так, «Макаровы», старенькие «СВД», «АКМ», много «газовиков», все зарегистрированы, нареканий по хранению и применению нет. Естественно, связаны с МВД. Поставляют охранников и телохранителей бизнесменам, сторожей на объекты. Имеет две школы рукопашного боя, девятнадцать секций кикбоксинга, карате киокушинкай, четыре тира, две летние базы в Московской области. Что еще?.. Выступили с инициативой всероссийской программы «Охрана и безопасность бизнеса»…

— Кто финансирует программу, они, что ли?

— Нет, фонд «Альтаир».

— Ага!

— Что «ага»? А этот фонд как раз и поддерживает частное предпринимательство и бизнес. Ленюк Артур Максимович…

— А фонд откуда деньги берет?

— Фонд финансируется предпринимателями, — вздохнув, посмотрел на него поверх очков Новожилов. — И банками.

— Какими?

— «Коммерсбанком», например, который входит в «пирамиду» Либермана Аркадия Эфраимовича, а он, как известно, поддерживает программу борьбы с преступностью.

— Это Каменев хорошо знает, — сказал Арнольдов, и все засмеялись.

— Другими словами, кормушка руководства МВД, — сказал Женька.

— Зачем так мрачно? — вставил эксперт. — Нам недавно в подарок перепали ультрафиолетовый осветитель и люминол.

— Зачем? — удивился Женька. — С каких это пор вы стали расследовать убийства?

— Не надо завидовать, Евгений Викторович. Это неприлично, — усмехнулся Нежин. — Согласись, что приборы, реагирующие на продукты биораспада, совсем не лишние в нашем арсенале.

— Лишнего ничего не бывает, — угрюмо ответил Женька и ткнул пальцем в монитор. — А это кто?

— Горчак? Банк «Росимпекс-Хайфа». Через него проходят израильские инвестиции.

— Нет, вот это?..

— А это как раз ответ на твой третий вопрос: Напрасников и Левкоева. Ты спрашивал, что это за выдающиеся спортсмены, о которых ты не знаешь. Так вот, Напрасников Грэм Константинович — вице-президент Федерации мотобола, который банк «Хайфа» содержит на правах спонсора. Напрасников — мастер международного класса, выступал за сборную, сейчас тренирует.

— Ему-то партия зачем?

— Не знаю. Про Левкоеву рассказать?

— Ну?

— Гимнастка, сломала позвоночник в Челябинске на Универсиаде-76, член правления Фонда содействия предпринимательству «Альтаир», занимается помощью бывшим спортсменам — одиноким, пострадавшим от травм. Теперь спроси, зачем ей партия.

— Не спрошу. Какие все благородные! Фонды создают. Имени Старика Квантришвили, да? Ладно, Артур Николаевич. Про мотоклуб мне было полезно узнать. В наших делах мотоциклы встречались. Кстати, как раз на той поляне, где я гильзы нашел.

— У меня тоже мотоцикл есть, — флегматично заметил баллист. — Японский. «Ямаха» называется. Может, начнем с меня?

Все замолчали. Столетник и сам понимал, что мотоциклов на свете много, а партия может называться хоть фашистской — важно не название, а факт преступления. Поэтому если даже члены партии «ВиП» Донец, Богданович, Шорников или этот Аден, например, в чем-то замешаны, то этого мало, чтобы под подозрение попала целая партия. Нужно еще доказать, что они совершали преступные деяния в интересах партии; например, физически устранили конкурента или лидера оппозиционной партии или переводили на партийный счет «черные» деньги — от сбыта наркотиков, торговли «живым товаром» или оружием.

Но все это не отвечало интересам его мелкой конторы с собачьим названием.

Нужно было искать Нину Рудинскую.

— Спасибо, — помолчав, сказал Женька. — Денежки мы вам перечислим…

— Как только появятся, — засмеялся Нежин.

— А ты вступи в партию «Власть и порядок», — посоветовал Новожилов. — Или предложи Адену взять тебя под крышу. Откроешь филиал в Хайфе.

Женька встал, простился со всеми и пообещал Новожилову подумать над его предложением.

Когда он вошел в кабинет следователя РОВДа «Сокол» Юрия Федоровича Протопопова, Викентий Решетников и Валя Александров уже были там.

— Столетник.

— Протопопов, — отрекомендовался следователь. — Садись.

В кабинете висели густые облака дыма, пепельница была полна окурков. На столе стоял портативный магнитофон с открытым пустым кассетоприемником.

— Кури, — протянул пачку с сигаретами Протопопов.

— Спасибо, я подышу. Этого хватит.

Трое молчали, Женька понял, что между ними происходил серьезный разговор. С Викентием они не виделись с позавчерашнего дня, но общались по телефону, и Женька знал, что тот побывал у Вороновой в Подольске. Ее дело непосредственно касалось Протопопова. Признание, записанное на пленку, было своего рода презентом милицейскому следователю. Или авансом за сотрудничество — это уж как он расценит.

— И что ты мне нового рассказал, Викентий Яковлевич? — снова прикурив, выдохнул дым Протопопов. — Я об этом знал. Она знала, думаешь? Донец с Шорниковым не знали? Или этот Рознер?

Викентий не ответил.

— С чем пожаловали? — спросил Протопопов.

— Не густо, но кое-что есть, — вступил в разговор Валя Александров. — Например, основания для изменения Фролу Неледину меры пресечения.

— Как интересно! — усмехнулся милиционер.

— Юрий Федорович, — сказал Столетник, — я нашел фотографа, который проявлял пленку с Ниной Рудинской.

— То есть?

— То есть Неледин врет. Если лаборант Наумов подтверждает, что он что-то проявлял в среду двадцать второго апреля с тринадцати до четырнадцати часов в лаборатории газеты «Подробности» на Сущевском валу, то проявлял он не ту пленку. Не берусь утверждать какую, но думаю, что именно ее искали налетчики в его квартире в Планетном проезде.

Он рассказал следователю о своих изысканиях, продемонстрировал черный пакетик из светонепроницаемой бумаги, найденный на поляне под Белощаповом, рассказал о беседе с Таращенко в Белоомуте и обо всем другом, включая гильзы, неизвестную базу, мотоциклетные следы, «Татру»…

— Ни хрена себе поработали! — покачал головой Протопопов. — А как же сумка Неледина?

— Сумку подбросили, — сказал Викентий Решетников. — Я говорил с младшим сержантом Альдыбеговым — подбросили, однозначно. И опять же — мотоцикл. Тяжелый дорогой мотоцикл, по показаниям…

— Я знаю про мотоцикл, — перебил его Протопопов. Он обошел письменный стол и сел на свое место. — Знаю, Викентий. Только понять не могу, чего они добиваются?

— Добивались, — уточнил Столетник. — Чтобы, когда обнаружится труп Рудинской, подозрение пало на Неледина. Голову на отсечение даю — недостающая часть пленки окажется зажатой в ее руке.

— Думаешь?

— Хотел бы ошибиться.

— Так зачем же Неледин врет? Про пленку? Ну, сказал бы, что обронил!

— Во-первых, никто бы ему не поверил. Во-вторых, не исключено, что он здорово напуган. Чем и кем — спросите чего полегче. Но если он десять суток отсидел в сизо и молчит — значит, есть у него на то основания.

Протопопов побарабанил пальцами по столу, вздохнул.

— Отпустите его, Юрий Федорович, — сказал Александров. — Рудинскую искать надо. Неледин ничего не скажет. Я хотел встретиться с ним и поговорить, просил у сестры, чтобы она убедила его в необходимости защиты. Бесполезно. Уперся парень.

— А если я его отпущу, что изменится?

— Мы ему посадим на хвост наших парней, — твердо сказал Столетник. — Отличные ребята, в «наружке» поднаторели — не упустят. Возьмем на прослушивание телефон, на него непременно кто-то выйдет. Или он к кому-то приведет.

— Да тебе все равно его выпускать, Юра, — поддержал Решетников. — На кой ляд он тебе нужен? Может, эта Рудинская жива, держат ее где-нибудь в подполе, а он знает где. Понадобится — обратно заберешь, только не в нем сейчас дело.

— Все равно, все равно, — задумчиво проговорил Протопопов. — Тем более что обвинения прокурор не подпишет. Пока я могу ему вменить только «дачу заведомо ложных». Этого на нем с три короба, включая теперь и белоомутского фотографа. Это вы меня Богдановичем подзадорить хотели? — улыбнулся невесело.

Решетников покачал головой:

— Не совеем так, Юра. Хотя и это тоже. Богданович свою жену замочил.

Женька и Валя повернули к нему головы.

— И кажется, я знаю как.

— Что, сам?

— Может, и сам. А может, не сам. Этого я еще не проверил. Но не сегодня-завтра скажу точно. Не торопите.

Протопопов снял трубку телефона, послушал гудки, но звонить не стал. Перебрал бумаги из нелединского дела. Достал из стола бланк постановления. А потом произнес каким-то бесцветным голосом, в пустоту:

— Я обратно в главк не хочу. И погоны капитана меня вполне устраивают. Но мне на пенсию с грязным пятном не охота уходить.

Пацана Славку Шуранова нашли довольно быстро. Сработали показания продавца из табачного киоска: да, действительно, он припоминал такой незначительный случай — двое мальчишек, один из которых был на спортивном велике, пытались у него выторговать блок «Мальборо» за красивую ручку, как они говорили, американскую. Пацаны эти — из тутошних, киоскеру примелькались, частенько подъезжали к мальчишкам-мойщикам, и те должны знать, как их найти: по очереди катались на велосипеде. И Турка киоскер, конечно, знал; стоило тому выйти из милицейского «уазика», который Филимонов с трудом выбил у начальника, и подойти в сопровождении двух вооруженных милиционеров (как-никак, арестованный, которому предъявлено обвинение), он побледнел, сомкнул губы и напялил солнцезащитные очки. Но подтвердил, что Турок ручку у пацана отобрал и даже дал тому подзатыльник.

С мойщиками возникла проблема. Никак они признавать юного велосипедиста за своего знакомого не хотели. У Филимонова даже возникли подозрения, что они о нем знают нечто такое, за что может перепасть всем. Тогда Филимонов пошел на риск. Приказав снять с Турка наручники, решился выпустить его из машины, чтобы тот потолковал с подопечными по-свойски:

— Гляди, Турок, вздумаешь бежать — догоним, накинем срок. Поможешь — я сам лично на суде выступлю и скажу, что ты оказал содействие следствию.

Турок, не будь дурак, тут же потребовал составить протокол и признать в письменном виде его участие в следственных действиях, вписал торопливо составленный на планшетке текст слово «добровольно», и только после этого вышел из машины.

— Уйдет, товарищ капитан, — покачал головой милиционер, сжимая короткоствольный «АК».

Но Турок не ушел. Созвал пацанов, перебросился с ними словечком, и те синхронно повернулись к Измайловскому, стали тыкать пальцами куда-то в направлении 10-й Парковой.

…Там, во дворе углового дома, Славу Шуранова и взяли. Хотели прихватить родителей, но их не оказалось дома, так что битый час еще потеряли, пока заехали в школу, чтоб уж все было по соответствующей статье УПК — с законным представителем, ибо здесь обстоятельств, допускающих допрос лица, не достигшего шестнадцати, без оного, прокурор мог не усмотреть.

— Где ты взял эту ручку? — задал первый и главный вопрос Филимонов, разъяснив необходимость рассказать все правдиво ввиду чрезвычайной важности.

— Нашел, — как он и ожидал, ответил двенадцатилетний Шуранов.

— Ты был один, когда нашел ее?

— Один.

— А с кем ты был у киоска «Табак»?

Пацан замкнулся и опустил голову, из чего поднаторевший в беседах с несовершеннолетними участковый сделал вывод, что очная ставка с дружком очень даже ему нежелательна.

— Я еще раз спрашиваю: с кем ты был, когда пытался выменять ручку на сигареты?.. Смотри, Шуранов, я его все равно найду и допрошу в отдельности, а потом вы у меня оба будете отвечать, в присутствии родителей. Упаси, как говорится, Бог, он даст другие показания!

С видимым усилием сдерживая слезы, пацан раскололся.

— В портфеле нашел…

— В чьем портфеле, когда? — записав несколько строк в протоколе, спросил Филимонов.

— Я катался на велике… в воскресенье… не помню, какого числа… Мы с Витькой Хасановым по очереди катались. Проезжал по Измайловскому… там, возле театра… смотрю, на лавочке пьяный мужик спит… а рядом — портфель его с табличкой. Толстый такой… я вокруг лавочки объехал, никого рядом не увидел… ну и взял…

— Как взял, Шуранов? — не выдержала учительница. — Украл? Ты слез с велосипеда…

— Не слазил я с велосипеда, на ходу… наклонился, схватил и уехал.

— Видел это кто-нибудь? — спросил участковый.

— Не знаю… нет, наверно. Я быстро, сразу через арку во двор.

Он покраснел, заплакал, стал размазывать слезы по лицу. Филимонов налил ему воды, но представитель нового поколения от простой воды отказался, потому, знать, что привык к пепси. Пепси у Филимонова не было.

— Дальше что было? Подробно, точно. Гляди, я все проверю!

А дальше было так…

Славка Шуранов поехал по Верхней Первомайской, свернул во двор неподалеку от зала игровых автоматов и бара, где его поджидал разжившийся двумя бутылками из-под виски одиннадцатилетний Хасанов (бутылки, как выяснилось впоследствии, «толкали» по рублю за штуку муншайнерам в пункте приема стеклотары); вместе они домчали до бани там же, на Верхней Первомайской, вытряхнули на пятачке за гаражами содержимое портфеля. Этим содержимым оказались:

— костюм спортивный шерстяной «взрослого размера»;

— кожаные тапочки-шлепанцы;

— книга «про Север»;

— кожаный старый бумажник со ста двадцатью тысячами рублей и двадцатью долларами;

— записная книжка в голубой клеенчатой обложке;

— пресловутая авторучка «Паркер» с футбольной символикой;

— пара белья нательного в целлофановом пакете…

…И все. Во всяком случае, ничего больше ни в основном отделении портфеля, ни в боковых кармашках пацаны не нашли, в подтверждение чего Славка готов был сожрать горсть земли с червями.

На деньги Ариничева пацаны купили у Аркаши Долговязого (Лопатина) пневматический пистолет «вальтер» и уже успели опробовать на стекле трамвая 32-го маршрута в районе шоссе Энтузиастов.

— Ты знаешь, что такое дискета? — спросил Филимонов.

— Какая еще дискета?

— Компьютерная дискета! Вы же проходили по информатике? — помогла учительница, не знавшая, куда деваться от стыда за питомца, словно это она увела у покойного портфель.

— Знаю.

— Не было в портфеле дискеты? Вы хорошо посмотрели?

— Не было! Не было больше ничего, правда! — тараща голубые глаза, заверил Шуранов.

Дальше последовал следственный эксперимент, по условиям которого Шуранов, учительница, двое понятых, разысканный подельник юного грабителя Хасанов, Филимонов и сержант Орехов пешком проделали весь путь, о котором говорил Шуранов: от скамеечки возле Театра мимики и жеста до мусорного контейнера во дворе дома тридцать шесть по Верхней Первомайской, в который пацаны вы-бросили портфель вместе со всем содержимым за исключением авторучки и денег.

О том, что «пьяный мужик» на самом деле покойником был, они узнали только назавтра, в понедельник двадцатого апреля, из рассказов пацанов-мойщиков.

Скрупулезно задокументировав все показания и результаты эксперимента, описав места происшествия и снарядив сержанта Орехова к Хасанову за пневмопистолетом, в пятнадцать часов сорок минут капитан Филимонов Николай Петрович позвонил Каменеву.

Младший сержант Закир Альдыбегов внимательно выслушал описание белоомутского мотоциклиста.

— Нет, — ответил, подумав, — не он. Тот вовсе на покойника не был похож. Невысокий, крепенький такой, в кожанке…

— Это ты уже говорил, — вздохнул Решетников. «Ну а если говорил, то чего ж ты снова пришел? — подумал Альдыбегов. — Далась тебе эта сумка?»

Решетников вынул из кармана фотографии Либермана, «риэлтора» и третьего из каменевских фотографий в кафе «Пикник», разложил их на столе в дежурке ЛОВДа. Потом достал из кармана фото Богдановича (на всякий случай, заведомо зная, что Леонтия в это время просто быть не могло на Казанском вокзале):

— Посмотри, Закир. Здесь его нет?

У Альдыбегова от напряжения увлажнился узкий лоб.

— Нет.

— Точно или сомневаешься?

— Нет, у меня память на лица хорошая. Может, кто из них за рулем мотоцикла был, но ведь я не видел — в шлеме, да и далеко.

— Ладно, спасибо.

Викентий простился с младшим сержантом, почти не сомневаясь, что видится с ним не в последний раз, и вышел на площадь перед вокзалом. Было парко и серо, собирался дождь; полуденная толчея на улицах, мостовых, стоянках давила; мешала дышать, хотелось раздвинуть все это руками — машины, прохожих, дома — и очутиться где-нибудь на берегу Иртыша, минут пять хотя бы подышать хвоей и травами в кедровом срубе деда, а потом можно снова сюда, в Москву. Сердце ныло на непогоду. Викентий покурил, посмотрел на часы — половина двенадцатого, минут через десять должны подать на посадку «шестнадцатый» поезд Москва — Архангельск.

Он перешел на Ярославский, нашел на электронном табло номер платформы и зашагал вдоль состава к шестому вагону.

Это был тот самый поезд, которым отправлялся в командировку Богданович. И проводница Ардыбашева Вероника Лаврентьевна была та же, как сказал менеджер по персоналу. Невысокая, яркая женщина с калмыцким лицом, поглядев сквозь чистое стекло на удостоверение детектива, отворила дверь и пригласила его в служебное купе.

— Господи, мне еще ложки и простыни пересчитать, — проговорила озабоченно. — А что вы хоите?

На перроне уже толпились пассажиры.

— Я постараюсь коротко, — пообещал Решетников, извлекая фотографию Богдановича.

— Наташа! — выскочив из купе, прокричала Вероника в дальний конец вагона. — Начинай посадку, у меня проверяющий! — после чего вернулась на место и плотно задвинула дверь.

— Вы ездили двадцать второго апреля, — утвердительно сказал Решетников, — посмотрите, пожалуйста, не узнаете ли вы этого пассажира?

Вероника взяла из его рук фотокарточку из личного дела, увеличенную и потому не очень четкую, на которой Богданович был снят лет десять тому назад, а может, и того больше.

— Он ехал на девятом месте. В пятом купе получается, да? Постарайтесь вспомнить.

Она покачала головой, даже губами пошевелила, как будто читала текст; подняла на Решетникова черные, как угольки, раскосые глаза:

— Нет…

— Вероника Лаврентьевна, он точно ехал с вами и точно на этом месте. Вспомните! Его провожала жена. Она была одета в пальто цвета вишни… на шапочке еще была заколка желтого металла, волосы собраны в пучок на затылке. Ну?.. А потом прибежал мужчина…

— Вспомнила! — обрадовалась Ардыбашева. — Вспомнила! Мужчина передал ему папку с какими-то бумагами, да?

— Совершенно верно!

— Ну? И что вы хотите?

— Я хочу спросить, он до какой станции с вами ехал?

— Как это до какой? До Архангельска, до самого конца. А там его встречало человек пять, целовались-обнимались, машина «Волга» черная прямо на перроне… Богатый, видать, дядька.

— Богатый? Почему богатый?

— Ну… как сказать… Во-первых, билет дорого стоит, а он целое купе занимал.

— Что значит занимал? У него было много вещей?

— Нет, из вещей у него один «дипломат» был, но он один в купе ехал. Два билета у него было.

— То есть? К нему, что же, подсел кто-нибудь?

— Нет, как раз наоборот. Я к нему хотела подсадить женщину, ей не понравился спутник… не очень трезвый… Она тихонько попросила меня, если есть возможность, пересадить ее.

— Когда?

— Да сразу, как только я билеты пошла по вагону проверять. Вышла в коридор за мной и попросила. Я обещала, если что-то будет, помочь. Дошла до пятого купе, а тот человек… только тут он у вас молодой совсем… старая фотка, да?.. Ну, вот. Я ему, значит, сказала, что спутницу подсажу, а он: «Нет, нет, — говорит, — ни в коем случае!» И достал из кармана второй билет. «Я, — говорит, — выспаться хочу, специально два билета взял. Дел много, три ночи не спал. Единственная, — говорит, — возможность отдохнуть и выспаться в поезде».

— Так, так! — обрадовался Решетников. — А во-вторых?

— Что… во-вторых?

— Вы сказали, что богатый был, потому что, во-первых, два билета в СВ взял. А во-вторых?

Она смутилась.

— Когда мы отъехали, он чай заказывал. Один стакан. И печенье. А потом чай попил, принес стакан… уже переодетый в спортивный костюм черный… и дал мне десять рублей. «Сдачи, — говорит, — не надо». Просил его не беспокоить. Закрылся в купе…

— Погодите. Когда закрылся?

— Закрылся?.. — она задумалась. — Кажется, перед Пушкином он выходил в тамбур покурить. Ну да, я еще там подметала, приходила официантка из ресторана с тележкой, он покупал коробку клюквы в сахаре и коньяк. За резинкой штанов у него была пачка американских сигарет. Помню, я подумала: он что, один эту клюкву жрать будет и коньяком запивать?.. Нет, правда, если он собирался подарки дарить, то почему заранее не купил в магазине — зачем было покупать у официантки с наценкой.

— И что, один пил?

— Один. Нашла я потом в ящике под полкой пустую бутылку из-под коньяка, дорогой коньяк в непрозрачной бутылке с золотом, не помню, как называется. Нажрался и проспал, видать, до самой Вологды.

— До Вологды?

— Ну да. В Вологде он бегал на вокзал или к киоску на перроне за пивом. Купил аж четыре банки импортного пива и еще каких-то бутербродов целый мешок.

— Какой мешок?

— Полиэтиленовый.

— С бутербродами?

— Ну, не знаю, я так думаю. Пиво видела, он меня угощал, но я отказалась. А он: «У меня, — говорит, — трубы горят, хозяйка». Оно мне надо знать-то, что у него там горит?

— Значит, если я правильно вас понял… Поезд отправился по расписанию — в двенадцать часов десять минут, так?.. Когда он в Пушкино?

— Да минут через сорок пять — пятьдесят.

— В Пушкине вы его видели?

— Ой, да он у меня, что, один, что ли? Видела перед Пушкином, говорю ведь…

— Перед или после, Вероника Лаврентьевна?

— Перед, перед.

— А потом когда?

— Потом… потом в Вологде, кажется.

— А когда поезд приходит в Вологду?

— В двадцать сорок.

— Еще один вопрос. Вы видели, как он в Вологде выходил из вагона?

Она снова задумалась, коротко пожала плечами и ответила, усмехнувшись:

— Ой, да ну что вы, скажете, тоже? Он у меня один был, что ли? В Вологде-то половина вагона выходит, другие пассажиры садятся, стоим двадцать минут, а еще надо успеть белье заменить…

В дверь громко постучали, она отперла, на пороге предстал бригадир в сером отутюженном кителе.

— Что ты Наташе не поможешь, — сказал с упреком, зыркнув на Решетникова. — Посадка началась!

Решетников извинился, принимая гнев на себя, и встал, чтобы уйти.

— Значит, вы до Вологды его не будили? — уточнил еще раз, уже в дверях.

— Верно.

Решетников протиснулся к выходу, в тамбуре постоял, пропуская пассажиров с коробками.

— Спасибо, Вероника. Счастливого пути!

Она кивнула с улыбкой, подменив проверяющую билеты Наташу, и та побежала куда-то вдоль состава; а Решетникову было в другую сторону — через северный выход, так ближе к машине, и он потащился по краю платформы не солоно хлебавши, совсем не чувствуя облегчения на сердце.

Через пять минут из «Жигулей» он уже звонил Столетнику, докладывал, что в действиях его образовалась вынужденная пауза на раздумья, и он готов целиком и полностью поступить в его распоряжение.

— Вик! — сказал Столетник. — Ты молодец, Вик! Угадай, кто явился в агентство?

— Понятия не имею.

— Люсьена Воронова собственной персоной!