"Личный убийца" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

ГЛАВА 10

Избивали Фрола четверо или пятеро — точно он не сосчитал. Кулак вылетел из двери парадного подъезда, угодил в нос, ослепив и опрокинув, а потом его куда-то потащили, он сопротивлялся изо всех сил, пытался кричать, хватал за руки и за ноги напавших, мертвой хваткой вцепился в ремень сумки, сорванной с плеча. Били профессионально — наносили высокие точные удары ногами, он вскакивал, успевая засекать силуэты бандитов на фоне подсвеченного городом неба. Секунд через десять он уже отказался от попыток встать, прижал к груди чью-то ногу в тяжелом ботинке военного образца. Били молча, только когда с противоположного конца улицы закричала женщина и груду копошащихся тел вырвали из мглы острые фары какой-то большой машины, один из бандитов крикнул: «Линяем, менты!», и Фрол сквозь помутившееся сознание услышал, как хлопают дверцы…

Никакие это были не менты — проезжал крытый брезентовым тентом «ЗИЛ» с курсантами, его-то и остановила дворничиха, призвала служивых на помощь. Но обо всем этом Фрол узнал много позже.

Очнулся он в салоне «Скорой», прибывшей через десять минут; ощутил соленый привкус во рту, холодное прикосновение тампона к опухшим скулам, боль в правом подреберье при вдохе. «Чувствую — значит, существую», — обрадовался глупо и снова отключился.

Не считая трещины в ребре, сотрясения мозга, кровоизлияния в области легкого, выбитого верхнего резца, надрыва связки в голеностопе и множественных ушибов, страшного ничего не произошло. Ворчливый эскулап сказал, что профессиональные борцы с такими повреждениями уходят после каждого поединка. Если бы не боль, Фрол расхохотался бы, настолько нелепой показалась ему ситуация, в которой люди добровольно и «профессионально» рвут связки и ломают ребра.

Еще эскулап сказал, что отделение травматологии не санаторий и чтобы Фрол готовился к выписке назавтра же. Если он хотел таким образом подзадорить пострадавшего или успокоить его, то ничего из этих намерений не получилось: Фрол впал в депрессию и пролежал, уставившись в потолок, до самого окончания тихого часа, когда в сопровождении медсестры в палату вошел милицейский следователь в наброшенном поверх форменного кителя мятом халате.

— Как самочувствие, Фрол Игнатьевич? — спросил он, усевшись на табурет подле кровати, и приготовился что-то писать.

— Как у профессионального борца, — усмехнулся Фрол.

— Говорить можете?

— Да.

— Узнали кого-нибудь из нападавших?

— Нет.

— Мотивы покушения предполагаете?

Вопрос был, как говорится, на засыпку, Фрол думал об этом полночи и полдня; надежды на то, что он стал жертвой уличной шпаны или нападавшие преследовали цель ограбления, было мало. Если же его предположения верны, значит… пленку все-таки нашли, проявили и по ней вышли на Рудинскую. О том, что могли с ней сделать разнузданные, неуправляемые ублюдки, которых он видел там, в лесу, на поляне, не хотелось даже думать.

— Нет.

— Что «нет»?

— Не предполагаю мотива…

Милиционер неторопливо извлек из кожаной папки желтоватый листок:

— Посмотрите, пожалуйста, опись вещей, найденных при вас и принятых на хранение. Ничего не пропало?

Писал явно врач — не понять даже, по-русски или по-латыни; в узких щелочках затекших глаз Фрол видел собственные ресницы вперемешку с кривыми чернильными значками. В описи значилась его одежда — все, вплоть до носков, сигареты, зажигалка, паспорт, редакционное удостоверение, связка из трех ключей от квартиры и от почтового ящика, деньги в размере ста семнадцати рублей и билет… черт возьми! Билет на электричку, купленный на станции Голутвин.

— Да, все. То есть как… А сумка?!

— Какая сумка?

— Кожаная сумка, черная, с фотоаппаратурой. Фотокамера «Никон», фотовспышка, телеобъектив «Кенон», электронный экспонометр… — Все это он перечислил, с замиранием сердца ожидая вопроса о билете, но милиционер задал его не сразу.

— Откуда вы возвращались, Фрол Игнатьевич?

— Из редакции.

— В половине первого ночи?

— А что?

— Задержались на работе?

— Задержался на банкете по случаю дня рождения одной нашей сотрудницы.

— А до этого?

— До этого ездил на ВДНХ, снимал открытие выставки медтехники.

— Угу, угу, — понятливо кивнул следователь, сделав паузу и оценив записанные показания. — Когда вы ушли из дому?

— Что?

— Я спрашиваю, когда вы в последний раз были дома? — Следователь перелистал паспорт Фрола. — На Сельскохозяйственной улице, дом шестнадцать, квартира тридцать один?

Он удивленно вскинул брови, как будто не видел раньше отметки о прописке, перевел взгляд на пострадавшего.

— На Сельскохозяйственной — в прошлом году, — ответил Фрол. — Я там не живу, а только прописан. У сестры.

— Вот как… А сами, значит, снимаете квартиру?

— Совершенно верно. Сам снимаю квартиру по адресу: Планетный проезд, дом два, квартира восемь.

— А там вы когда в последний раз были?

Что-то в такой постановке вопроса настораживало, словно милиционер уже знал, что накануне избиения он домой не заходил. Врать было бессмысленно и бесполезно, тем более что ничего предосудительного Фрол не совершил, если не считать попойки с Ниной Рудинской в Белощапове, ну да за это пусть ей родители ремнем по заднице надают, а ему путаться не с руки, тем более что милиционер уже вертел в прокуренных пальцах билет.

— В понедельник, — поговорил Фрол и прикрыл глаза. В темноте прыгали кровавые чертики, в распухших веках пульсировала кровь.

— Вот как? А где же вы были с понедельника до среды?

— Водку пил и занимался любовью с красивой молодой женщиной, — дерзко ответил Фрол.

Притихшие соседи по палате засмеялись. Милиционер невозмутимо записал показания.

— А что, это имеет какое-то значение? — посмотрел Фрол на него в упор. — Вы так спрашиваете, будто это не меня, а я кого-то избил.

Следователь отреагировал на его всплеск весьма индифферентно. Вообще этот тяжеловесный мужчина за сорок, с редеющими каштановыми волосами, зачесанными на затылок, и круглым, гладко выбритым лицом на пострадавшего Неледина не давил, голоса не повышал — то ли понимал состояние избитого, то ли планировал отношения с ним всерьез и надолго.

— Я спрашиваю вас об этом, Фрол Игнатьевич, потому, что дверь квартиры, которую вы снимаете, оказалась взломанной, а в самой квартире устроен, мягко выражаясь, погром. Было ли похищено что-либо оттуда, мы узнаем после вашей выписки, а пока распишитесь вот здесь, пожалуйста… И еще — вот здесь…

Фрол не мог перечитать записанного следователем, да и не хотел — поставил закорючку сильно задрожавшей рукой.

— Вам плохо? — наклонился к нему следователь. — Позвать врача?

Он помотал головой, но сестра, пощупав его пульс, все же побежала за врачом, и через минуту-другую Фрол почувствовал, как руку повыше локтя стянул жгут, в вену вонзилась тупая игла, и его неудержимо поволокло в сон.

Проснулся он на закате. С помощью алюминиевой палки с резиновой подошвой отправился в туалет. Туго стянутая эластичным бинтом нога онемела, болели ребра и лицо, дышалось с трудом, но все это было ничем по сравнению с ощущением неотвратимой беды. Ощущение стало реальностью с известием, которое принес в девятом часу Стас Хижняк. Он появился в палате, нашел глазами Фрола и только после этого поздоровался с больными.

— Ну ты даешь! — бесцеремонно усевшись на койку в ногах Фрола, положил на тумбочку кулек с яблоками. — Не вписался в рыночные отношения?

Избитый приятель его веселости не разделил, вяло ответил на рукопожатие. Знакомство их было давним, но в дружбу не перерастало; «пофигиста» Хижняка всерьез никто не воспринимал, казалось, он идет по жизни, не преследуя никаких целей, и должность репортера по прозвищу Кудапошлют его вполне устраивает.

— Ты как узнал? — спросил Фрол.

— Ха!.. Звонил тебе все утро, а в обед следователь пришел. Я как раз в кабинете Черноуса «Пентиум» налаживал.

— О чем он спрашивал?

— О тебе. Что ты за гусь, не ездил ли куда в последние дни. Фотографии твои с немецкой фабрики смотрел, потом отправился к кадровикам. У меня спрашивал, когда и с кем ты накануне уходил, не было ли при тебе вещей…

— И что ты ответил?

— Как — что? Ответил, что ушел в половине двенадцатого, при тебе была сумка с аппаратурой. Я ведь тебе триста пятую открывал, где ты ее оставил, вот и рассказал все, как было… А что?

«Значит, сюда следователь пришел, уже зная, что при мне была сумка и что ушел я в одиннадцать тридцать? — думал Фрол. — Зачем же он тогда спрашивал об этом? Как будто не потерпевшего допрашивал, а обвиняемого. В чем он меня подозревает-то?»

— Ты что натворил, Фрол? — наклонившись к самому его уху, шепотом спросил Хижняк.

— Почему — натворил? С чего ты взял? — Сердце Фрола снова заколотилось в груди, подступила тошнота.

— Да я так просто спросил, — ретировался приятель и, помявшись, как бы невзначай произнес: — Тут еще Нинка Рудинская куда-то запропастилась, ее мать к Черноусу заходила, заполошная такая. Я сам не видел, правда, мне Мартинсон рассказал.

«Вот оно! — закрыл глаза Фрол, чувствуя, что проваливается куда-то в пустоту. — Влип!»

— Как… запропастилась, Стас? Что значит…

— Нет ее нигде. Получается, ты был последним, кто ее видел. В понедельник на фабрику вы с ней ездили, — словно оправдываясь, ответил Хижняк. И поспешил успокоить покрывшегося смертельной белизной приятеля: — Да никуда она не денется, я так думаю. Мало ли куда закатилась в отсутствие предков — не маленькая!

«Врешь, дорогой, — подумал Фрол. — Не такой это пустяк, каким ты хочешь мне его представить.

Вот и про отсутствие предков тебе уже известно, не иначе вся редакция только об этом и говорит. И с чего бы следователь стал выяснять мою личность у главного, если бы не было подозрений?»

Теперь он уже не знал, что его беспокоит больше: нападение неизвестных на него, их же (он ни на секунду не сомневался в этом) вторжение в его квартиру, пропажа Рудинской или тон, каким с ним беседовал следователь.

— Зачем ты пришел? — спросил он Хижняка.

Стас похлопал себя по карманам:

— Как — зачем? Навестить пришел… Ты бы ко мне разве не пришел? Что тут такого-то? И вот еще должок принес… Полтинник «зелеными», — положил на тумбочку деньги. — Привет тебе от Григория Ефимовича и от Палехиной. Если тебя не выпишут, она в субботу прийти собиралась.

Это уж и вовсе было туфтой — ни с Мартинсоном, ни с Палехиной Неледин не был на короткой ноге, так что с «приветами» от них Стас явно перестарался.

— Кто тебя отметелил-то, не знаешь? — помолчав, спросил он.

— Тот, кто наверняка знал, что меня не будет дома, — с ходу выбросил первую пришедшую на ум версию Фрол. — Обобрали квартиру…

— Как?!

— Да вот так. Кто-то им прокричал «атас» с улицы, столкнулись со мной в подъезде, ну и влепили в нос кулаком. Чтобы не опознал. А заодно сумку с техникой сорвали с плеча.

Неожиданно слетевшая с языка версия ему понравилась. Простившись с трусоватым, явно спешившим отделаться от него в преддверии неприятностей Хижняком (вот и долг вернул, а еще вчера говорил, что получит деньги только в мае), Фрол стал обдумывать предстоящую беседу со следователем. В том, что такая беседа грянет, он не сомневался, и не беседа, а допрос — так, кажется, это у них называется на милицейском языке.

«Пойти получить на главпочте пленку да рассказать все, как было? — проигрывал он очередной вариант. — А почему тогда сразу не сообщил? Ну, допустим, испугался, убежал… Но, вернувшись-то в Москву и обнаружив пропажу белощаповской пленки, знал, чем это дело может кончиться?.. Тем более когда Нинка не ответила на звонок. А когда проявил пленку с кадром лесной расправы над неизвестным — почему?.. Тут уж и вовсе нет оправдания: зачем по почте-то отправил?!»

Признаться в том, что он задумал по пути в Москву в электричке, Фрол боялся даже себе, идея же была простой: путем частного расследования установить личности бандитов и продать им эту пленку, решив свои финансовые и жилищные проблемы. За такие-то кадры с убийц можно и на тачку, и на квартиру скачать! А что до подлости, то по отношению к кому или к чему? К трупу — так ему уже все равно, его, как говорится, не вернешь; к убийцам — и думать смешно; к морали — какая мораль в стране, где от премьера до крестьянина все наживаются любыми способами? Вот разве что с Нинкой, не дай Бог, беда… Но его, Фрола, вины в том нет — он ушел от нее утром, оставив досыпать в теплой постели…

Попытки оправдать свои действия были тщетными, но и соблазн велик, расстаться с обличительными материалами, сулившими быстрое и верное обогащение, не хотелось. Фрол решил рассказать все, как было с Нинкой, опустив историю с ночными охотниками — уж этого-то проверить никто не сможет.

Перед утренним обходом в палату заглянула медсестра:

— Неледин, к главврачу.

Фрол нехотя встал, преодолевая боль во всем теле, доковылял до туалета. Рассмотрел в зеркальном осколке лицо, начавшее местами чернеть, местами желтеть, умылся.

В кабинете вчерашний милиционер беседовал о чем-то с главврачом, покуривая в форточку. За окном радостно щебетали птицы.

«Прилетели, покуда я тут прохлаждался», — подумал Фрол.

— Здрасьте, — кивнул врачу. — Звали?

Врач осмотрел его с головы до ног, усмехнулся чему-то.

— Как себя чувствуете? — спросил мрачно.

— Хорошо. Отлично! Лучше не бывает! — огрызнулся Фрол и посмотрел на следователя: — Никак моих обидчиков нашли, товарищ капитан?

Милиционер отщелкнул в форточку окурок, уселся за стол и разложил перед собой листки.

— Присаживайтесь, Фрол Игнатьевич, — кивнул на стул напротив, — побеседуем.

Врач оставил их наедине.

— Меня зовут Протопопов Юрий Федорович. Капитан милиции, следователь отделения внутренних дел муниципального округа «Сокол» на Ленинградском проспекте, — представился милиционер. — У меня к вам несколько вопросов. Советую отвечать на них честно.

Фрол едва удержался, чтобы не вспылить: с потерпевшими так явно не разговаривают.

— Спасибо за совет, мне скрывать нечего.

— Вот и хорошо. Вспомнили какие-нибудь детали?

— Какие детали?

— Сколько налетчиков было, во что были одеты? Марки автомобилей, на которых они скрылись?

— А они были на автомобилях? — удивился Фрол. — Насколько я помню, меня сбил с ног налетчик, прятавшийся в подъезде. Попытайтесь вспомнить ощущения, которые испытывает человек, получивший удар в нос кулаком, и вы поймете, что спрашивать меня о марках автомобилей бессмысленно.

Протопопов помолчал, улыбнулся:

— Меня никогда не били в нос кулаком, — признался с сожалением. — Вы были пьяны?

— Порядочно, иначе отрубился бы сразу.

— А вы, значит, «отрубились» не сразу?

— Нет. Помню, как били. Пытались затащить в машину, я сопротивлялся, хватал их за ноги…

— Ну вот, видите, — обрадовался Протопопов. — А только что удивлялись моему вопросу о машинах. Значит, что-то все-таки помните?.. Хорошо, что было дальше?

Фрол напрягся, чертыхнулся но поводу прокола; в сущности, ничего каверзного в вопросах следователя пока не было, и не было оснований лезть в бутылку.

— Потом как обычно: стал терять сознание, услышал крик какой-то женщины, увидел яркий свет. По-моему, кто-то из нападавших крикнул: «Смываемся, менты!»… А дальше помню уже в «Скорой» — протирали лицо чем-то холодным и делали укол. Наверное, снотворное, потому что я сразу же уснул.

Протопопов записал его слова в протокол.

— Скажите, Фрол Игнатьевич, вы обеспеченный человек?

— То есть?

— Деньги у вас есть?

— Есть. Сто семнадцать рублей, — сообщил Фрол и добавил: — Да, вот еще вчера Станислав Хижняк пятьдесят долларов вернул, я их ему перед Восьмым марта одалживал.

— Была аппаратура? Видеомагнитофон, видеокамера, может быть, какая-то другая техника?

— Не было. Зачем аппаратура бесквартирному человеку, — вздохнул Фрол.

— Странно, — задумался следователь. — Странно… Что же в таком случае искали воры в вашей квартире?

— Откуда мне знать!

— Да? А вот они наверняка знали, что вас не будет дома. Может быть, кто-нибудь из редакции навел? Были у вас недруги в редакции? Вас ведь явно выследили и в лицо знали, не стали же они бить первого, кто вошел в подъезд.

Следователь его опередил, предложив версию, которую Фрол приготовил для него.

— Вроде не было таких недругов. По-моему, все просто: выследили… Может быть, на выставке засекли, я дорогой аппаратурой снимаю… Проводили до редакции, вошли за мной туда, увидели, что намечается банкет, поехали ко мне домой…

— А адрес как узнали?

— Ну, не знаю… Значит, раньше засекли.

— Когда?

— Что «когда»?

— Когда, вы предполагаете, за вами стали следить?

— Я ничего не предполагаю…

— Вы же сами только что сказали, что вас выследили, — улыбнувшись, напомнил Протопопов.

— Я так думаю, — смутился Фрол, — но, когда именно — понятия не имею. Может быть, в понедельник, когда я в Нагатине открытие немецкой швейной фабрики снимал.

— Вы там были один?

«Вот он куда ведет, — догадался Фрол. — Крутит, гад такой, нарочно путает…»

— Нет, не один! — отрезал. — Там, кроме меня, еще человек двести было.

Протопопов довольно засмеялся:

— Я не это имею в виду. От редакции «Подробностей» были только вы?

— Почему только я? Еще была корреспондент Рудинская, она готовила репортаж.

— И с выставки вы отправились домой?

— В редакцию. Отвез пленку в лабораторию, во вторник готовился выпуск.

— В редакцию вы вернулись вместе с Рудинской?

— Да.

— А потом? Потом вы поехали домой?

«Да ведь он знает, — промелькнула догадка в голове Фрола, — все он прекрасно знает. Чего тянет, спросил бы напрямую».

— Потом мы поехали к ней на дачу в Белощапово. Это на Оке, неподалеку от Коломны, по Рязанской ветке.

— Зачем?

— Ну… Выпили на фуршете на фабрике, после того как сдали материалы, добавили еще. Она предложила поехать.

— В котором часу?

— В пятом.

— И вы сразу поехали?

— Да.

— Домой не заезжали?

— Нет, не заезжал. Вы что, сомневаетесь в чем-то? При чем здесь эта поездка, избили меня в ночь со среды на четверг, а не в понедельник.

Протопопов невозмутимо записал его слова, перечитал написанное, послюнив пальцы, достал из папки новый листок.

— Значит, вас выследили не после того, как вы фотографировали на выставке медтехники в ВВЦ в среду, и не после того, как вы побывали на фабрике в понедельник. Потому что ни в понедельник, ни в среду вы домой не заезжали. Так?

Фрол не выдержал:

— Да откуда я знаю, черт побери, когда меня выследили и как узнали мой адрес?! Спросили в отделе кадров, в справочном узнали по номеру телефона!..

Протопопов выдержал паузу, дождавшись, пока Фрол выговорится и сникнет.

— Нет, Фрол Игнатьевич, — сказал спокойно, — не получается. Отдел кадров — первое, что мне пришло в голову, и я там побывал. Адреса сотрудников посторонним не дают — проверено. В справочнике Союза журналистов вас нет — вы не член союза. Справочная служба адресов по номерам телефонов тоже не дает.

— Ну не знаю я, не знаю! — горячо заверил Фрол. — Вы что, подозреваете меня в чем-то, что ли?

— Нет, но я должен найти преступников. Кто-нибудь может подтвердить, что с понедельника до среды вы находились на даче Рудинской в Белощапове?

— А почему… почему это нужно подтверждать? Вы что, сомневаетесь, что я говорю правду? Зачем мне врать? — побледнев, заерзал на стуле Фрол. — В конце концов, спросите об этом у Рудинской. Нет здесь никакой тайны — она не замужем, совершеннолетняя, да и я разведен, мне двадцать шесть, я имею право…

Фрол осекся и замолчал, наткнувшись на неожиданно похолодевший взгляд следователя. Протопопов смотрел на него пристально, неподвижно, словно хотел навязать игру в гляделки — если отведет глаза, значит, врет. Фрол «игры» не принял.

— Мы не можем спросить об этом у Рудинской, Фрол Игнатьевич, потому что ее нигде нет. Понимаете?

— Как это нет? Я ушел от нее утром, в начале пятого, после того как позвонили ее родители. Они собирались приехать на дачу с какой-то компанией из Петербурга, и я не хотел, чтобы нас видели вместе.

Протопопов встал, отошел к окну и, повернувшись к Фролу спиной, высморкался в платок.

— Откуда вы об этом знаете? — спросил, закрыв форточку.

— Она сказала. Я проснулся в четыре часа, было еще темно. Услышал, как она говорила с кем-то по телефону. Говорила, что дома ей скучно и она ночует у двоюродной сестры. Потом объяснила мне, что звонили родители, обещали приехать к восьми часам. Ближайший автобус должен был проходить в девять с чем-то, я решил пройтись пешком до трассы и добраться до Коломны попутной машиной.

Протопопов слушал молча. Фролу хотелось, чтобы он задал какой-нибудь наводящий вопрос, потому что опасался наговорить лишнего, но тот молчал, глядя на него снисходительно: ну, ну, давай, говорили его глаза, ври дальше.

— Продолжайте, Фрол Игнатьевич.

— Что… продолжать? — совсем растерялся

Фрол. — Дальше я так и сделал — дошел до Рязанской трассы, сел в «КамАЗ» и доехал до станции Голутвин, там взял билет и двенадцатичасовой электричкой прибыл в Москву на Казанский вокзал. Какое все это имеет отношение ко взлому моей квартиры и нападению на меня, не понимаю!

Следователь вернулся за стол, вздохнул. Дописал что-то в протоколе, придвинул листы к Фролу.

— Имеет, Фрол Игнатьевич, имеет, — сказал негромко. — Я так думаю, хотя толком еще не знаю, какое именно.

— А почему вы так думаете? — совсем уж занервничал Фрол.

— Отнесем это к тайне следствия. На каждом листе, пожалуйста: «С моих слов записано верно» — и распишитесь.