Глава четвертая

О, Боги Пресветлые! По-моему, это уже начало становиться дурной традицией — вновь мою бесчувственную и обездвиженную тушку куда-то отволокли и бросили приходить в себя на ледяной каменный пол. Этак и простудиться недолго.

Судорожно кашляя и растирая нещадно саднящее горло, я перекатилась на бок. Теплее и удобнее не стало. Вот уже в который раз за последние месяцы меня засунули в самый настоящий "каменный мешок". Сговорились они, гады, что ли?!

Как ни странно, очень скоро я поняла, что, в общем-то, не особо и пострадала. Странное существо (ибо человеком Сина явно не была; но что же помешало мне это сразу распознать? наверное, моя собственная глупость) не изувечило меня, не придушило и не отхлебнуло моей крови. Руки-ноги оказались на месте, шея цела, и все это хозяйство на первый взгляд вполне сносно работало. Магия? А вот с этим хуже. То есть, совсем никак! Каким-то непостижимым образом мои способности к волшбе были надежно заблокированы.

Усевшись около стены, я осмотрелась. Застенок, в котором я находилась, оказался довольно просторным и очень вонючим. Выложенные противными осклизлыми камнями стены освещались небольшой масляной лампой, и по темным углам толпились густые подрагивающие тени. Из мебели тут присутствовала только огромная лужа, расположившаяся прямо в самой середине пола, да небольшая бадейка гигиенического назначения у двери. Очень, очень уютно! Впрочем, вряд ли я могла рассчитывать на что-либо более комфортабельное. Старый Сивелий — а я не сомневалась, что именно он натравил на меня одного из своих монстров — явно решил продемонстрировать беглянке всю глубину своего негодования. Теперь, конечно, неплохо бы уточнить, что именно он собирается сделать с непокорной нахалкой, осмелившейся бросить ему вызов: всё-таки пустить на племя или принести в какую-нибудь жертву с особым цинизмом?

Мне, собственно, не нравилось ни то, ни другое. Хорошо, хоть Степка сбежал…. Я устало потерла лицо.

Вдруг тень в дальнем от меня углу заворочалась и слабо застонала. О, Боги! Мой застенок оказался двухместным!

Это был мужчина, избитый и израненный настолько, что на первый взгляд было непонятно, как он ещё не умер. На самом деле, он балансировал на границе между жизнью и смертью, то и дело соскальзывая за темную грань, но всё же чудом возвращаясь обратно. Грязен он был настолько, что практически сливался с окружающими нас камнями — немудрено, что я не сразу его заметила. А уж запах от него шел…. Ко всему прочему, рук и ноги узника оказались скованы очень прочной цепью, а ещё одна цепь, потолще, протянулась от украшавшего его ошейника до скобы, накрепко вбитой в стену. Сумасшедший злодей и убийца бросил его умирать от голода, жажды и ран — и вполне возможно, что в назидание именно мне.

В моем распоряжении не было ни заклинаний, ни целебных трав, ни зелий — ничего. Только способные чувствовать руки, да аура, силами которой я могла поделиться даже теперь. Без магии и трав я никак не могла ни исцелить раны несчастного, ни срастить сломанные ребра, ни вылечить отбитые внутренние органы, ни хотя бы уменьшить страдания. Всё, что мне оставалось — это разделить с незнакомцем свою собственную волю к жизни.

В какой-то момент мне показалось, что всё впустую, и узник умрет, несмотря на все мои старания. Но всё же я сумела оттащить его от грани, за которой не было ни боли, ни страха. Он отчаянно цеплялся за жизнь, этот скованный по рукам и ногам, до полусмерти избитый и израненный человек, неподвижно лежащей на мокром щербатом полу. Прильнув к нему, я по каплям отдавала свои силы, и он жадно пил их, словно пересохшая земля, что впитывает первый дождь после долгой засухи.

Наконец незнакомец задышал ровнее, перестал скрипеть зубами, его лицо разгладилось. Кряхтя и шипя от боли, я устало поднялась на ноги и, тихонько ругаясь сквозь зубы, начала разминать затекшие руки и ноги. Мужчина негромко застонал, перевернулся на бок и подтянул колени к животу. Заметив, что он начал дрожать от холода, я укрыла его своей накидкой.

Лязгнул замок. Дверь с душераздирающим скрипом отворилась, и в каменный мешок шагнула высокая худощавая девушка. За ее спиной я разглядела ещё две рослые тени. Понятно. О побеге можно пока позабыть.

— Еда, — спокойно и даже дружелюбно сообщила моя тюремщица, наклоняясь и ставя на пол у своих ног объемистый чугунок, плотно закрытый крышкой. Я плотоядно облизнулась, будучи не в силах оторвать взгляд от посудины — голод, как простой, так и магический, уже давно и немилосердно терзал меня. — Этого, — скривив рот, она презрительно мотнула головой в сторону крепко спящего мужчины, — не корми. Ему уже всё равно, а тебе нужно. Поняла?

— Нет, — с сожалением ответила я, разглядывая девушку, чем-то похожую на поймавшую меня Сину, а затем попросила: — подожди, не уходи, я хочу тебя спросить…

Невозмутимая тюремщица молча покачала головой, забрала у одной из теней высокий кувшин, поставила его рядом с чугунком, кивнула и, больше не проронив ни слова, неторопливо вышла. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась за нею.

Когда я, дрожа от нетерпения, сбросила крышку, застенок наполнился умопомрачительным запахом, а мой рот — слюной. В чугунке лежала заячья тушка, зажаренная целиком, а затем порубленная на куски. После того, как я опустошила собственную ауру не меньше, чем на треть, вид и запах мяса сводил меня с ума — тем более что другого способа восстановить свои силы сейчас у меня не было. Запихивая первый кусок в рот, я мрачно подумала, что съела бы его даже сырым.

Самое трудное было — остановиться, не слопать всего зайца и не попытаться потом вылизать чугунок (ну хоть с самого краешку!), а честно оставить товарищу по несчастью его половину. Ему, конечно, ещё долго будет не до еды (я имею в виду еду с аппетитом); скорее всего, его затошнит при одной мысли о пище, но брать силы всё равно откуда-то придется. Так что…

В кувшине оказалось пиво — свежее и совсем некрепкое. Отпив примерно с четверть, я почувствовала себя гораздо лучше.

Мужчина снова застонал и перевернулся на спину. Свет лампы упал ему на лицо, и я решила, что моего пациента всё же стоит умыть — хотя бы для того, чтобы потом точно знать, кого именно лечила. Если, конечно, у нас будет это "потом". Оторвав от низа своей длинной рубахи изрядный клок, я как следует намочила его в луже и принялась осторожно оттирать кровь и грязь, толстой коркой покрывавшие щеки и лоб незнакомца. М-да, похоже, они его ловили и били прямо в болоте…

Внезапно мужчина распахнул глаза. Некоторое время он продолжал лежать неподвижно, слепо таращась прямо перед собою. Я застыла с тряпкой в руке. Потом, рассудив, что так он может пролежать ещё довольно долго, я решила не прерывать гигиенические процедуры. Увлеченно сопя, я начала сковыривать засохшую корку со щеки незнакомца, и едва не пропустила тот момент, когда он сумел сфокусировать свой взгляд на моем лице.

Спасло меня только то, что мой подопечный был крепко-накрепко пристегнут к скобе, да ещё хорошая реакция. Я всё-таки успела отпрыгнуть к противоположной стене, резвым мотыльком перепорхнув через здоровенную лужу. Глаза мужчины полыхнули яростью, а руки с неприличной для умирающего скоростью и силой метнулись к моему горлу.

— З-змея подколодная! — с ненавистью прохрипел он, пытаясь дотянуться до меня. Удерживающая его цепь натянулась и задрожала. К счастью для меня, тюремщики ответственно подошли к своему делу. Цепь выдержала, и мужчина со стоном осел на пол. Рванувшись ещё разок-другой, он отполз назад и, тяжело дыша, привалился к стене.

— Тише, тише, — успокаивающе забормотала я, выставив перед собой руки. — Всё в порядке, всё хорошо. Ты только не дергайся так. Я просто хочу тебе помочь.

— Ага, я тебе так и поверил, — гневно прошипел незнакомец. — Помочь, чтобы потом ещё помучить? У-у-у, з-змеюка! Гадина ползучая!

— Да что ты всё заладил — змея, гадина? — обиделась я. — Сам ты змей!

— Ну а кто же ты, если не змея? — презрительно прошепелявил мой обидчик — разбитые губы плохо его слушались.

— Да вот знаешь, до сих пор человеком была, — насмешливо проговорила я и тут же испуганно вжалась в мокрые камни — такая смесь отвращения и брезгливости перекосила и так перекошенное от побоев лицо мужчины. Он смотрел на меня во все глаза, будто не веря тому, что видит и слышит.

— Человек! — с омерзением процедил он. — Человек! Вот только этой дряни мне ещё не хватало!

— Ты что, совсем ненормальный? — изумилась я. — А кого, собственно, ты ожидал встретить? Ты сам-то кто — лось сохатый?

Высокомерно проигнорировав мой вопрос, мужчина выпрямился — насколько это было возможно со сломанными ребрами и отбитым нутром — и надменным движением убрал назад свои спутанные волосы, грязной гривой закрывавшие ему пол-лица. И презрительно пошевелил довольно длинными заостренными ушами.

А… О… Э… Э? Эльф?!!!

Почему-то я сразу поверила в то, что передо мною — самый настоящий эльф, хотя до этого момента я была уверена: эльфы — существа воздушные, субтильные и преимущественно с крылышками. По крайней мере, так говорится в сказках. По поводу крылышек, правда, мнения авторов расходятся, но по самому главному вопросу разночтений не наблюдается: уши. Длинные, острые, подвижные уши являются отличительной чертой всех эльфов. Ну и, конечно, неземная красота. Правда, этого мой собеседник предъявить никак не мог по причине грязи и избитости. Но уши — да, эти были что надо и на месте!

Ну, а если говорить серьезно, то Дар перед отъездом втихаря сунул мне строго запрещенную книгу о старших магических народах, проживавших на территории Синедолии до войны с людьми. Там, конечно, было понаписано много ерунды (сочиняли-то победители-люди!), но теперь, внимательно приглядываясь к зашедшемуся мучительным кашлем мужчине, я увидела то, на что прежде не обратила внимания: немного иное, нежели у людей, телосложение, другую форму головы, кожу, безволосую и более плотную. Ну, и конечно, уши! Куда ж без них?..

— М-м, я поняла, ты эльф, — осторожно сказала я, когда мужчина, наконец, откашлялся и затих. И тихо прибавила: — Очень приятно познакомиться.

— Жаль, не могу ответить тем же, — с сарказмом ответил длинноухий. — Мне очень неприятно.

— Я тебя что, успела чем-то обидеть?! Да чем же??

— Вы, люди, сами себя обидели тем, что вообще появились на свет! — злобно выплюнул эльф, ощупывая правой рукой левый локоть. Вывих я ему успела вправить, пока он валялся без сознания, но, если лечить совсем без магии, то болеть будет ещё долго.

— Сами себя обидели? — удивленно переспросила я.

— Все люди — слабые, лживые, вероломные воры, предатели и убийцы! — с удовольствием перечислил эльф, окидывая меня взглядом, исполненным ледяного презрения.

— Все до одного?

— Все до одного. И даже хуже.

Мы помолчали.

— То есть, — немного подумав, уточнила я, — ты ненавидишь всех людей без исключения, а не именно меня? Ничего личного?

— Всё личное, — хмуро возразил эльф, морщась от боли. — Ты человек, и значит, я тебя ненавижу! И уничтожу тебя при первой же возможности.

Вот как!

— Ну, ладно, — кивнула я, отрываясь от стены. — Коли так — не стану тебе надоедать. Вот, возьми, тебе надо поесть — иначе сил у тебя будет лишь на то, чтобы тихонько помереть самому.

Подхватив тяжелый чугунок с остатками невинно убиенного зайца, я осторожно подвинула его к эльфу, внимательно следя за тем, чтобы держаться подальше от его изувеченных, но всё ещё вполне способных придушить меня рук.

— Что это? — с подозрением уточнил мой буйный пациент, не прикасаясь к посудине.

Я пожала плечами.

— Еда. Вроде, не отравлена — я ела. Прости, что не оставила тебе побольше — мне самой пришлось поесть, чтобы хоть немного восстановить ауру. Вытаскивать с того света умирающих вроде тебя — нелегкая работа, а мои магические силы сейчас заблокированы.

— Ты что — колдунья? — нелюдь недоверчиво уставился на меня.

— Ведунья, — мягко поправила я, вспоминая бабушку Полелю.

— И ты лечила меня силами своей ауры?!

— Ну да. Прости, что посмела осквернить тебя своим недостойным прикосновением.

— Издеваешься? — подозрительно поинтересовался эльф.

Я кивнула.

— Конечно. А как ещё я могу реагировать на слова человека — или не-человека — который, едва придя в сознание (и не без моей помощи), начинает плеваться в меня ядом и грозит убить лишь на том основании, что я принадлежу к другому народу? Только списать твои слова на временное расстройство ума, вызванное суровыми побоями.

Эльф ошалело вытаращился на меня, и я вдруг поняла, что у него потрясающе красивые глаза, темные, чуть раскосые, с длинными-предлинными ресницами. То есть, один глаз — второй был украшен здоровенным фингалом и почти полностью заплыл.

— Ты не просто принадлежишь к другому народу. Ты человек, а значит — самое подлое, мелочное и гнусное существо из всех, что когда-либо рождала земля, — на полном серьезе поведал одноглазый нелюдь.

— А ты их много знаешь?

— Кого?!

— Ну, людей? Часто с ними встречался?

— Ты первая.

— Печально, печально, — я покачала головой и тяжело вздохнула. — Надо же, какое я произвожу отвратительное впечатление! Ты не успел со мною познакомиться, а уже знаешь, что все люди — гнусные, подлые предатели и убийцы. Что ж, ты тоже первый эльф, которого мне довелось повстречать. И теперь я тоже, подобно тебе, могу сделать вывод, что все эльфы — дураки. Просто идиоты!

— Что?!! — взревел одноглазый, пытаясь вскочить и дотянуться до меня с вполне определенными намерениями. — Да как ты посмела, дрянь?!!! Я тебя за это в порошок сотру! — сбитый чугунок с противным скрежетом откатился в сторону.

— Сотрешь, сотрешь, — успокаивающе закивала я, зорко следя за попытками эльфа привести в исполнение свои угрозы. Цепь снова натянулась, как струна, но держала крепко. Я подобрала покачивающийся на боку чугунок — хорошо, что там была не какая-нибудь похлебка — поставила его на пол и опять подтолкнула к беснующемуся нелюдю. — Но если ты всё-таки не дурак, а умный, то прежде поешь, не то всё это время ты живешь и залечиваешь свои раны исключительно на остатках тех сил, что я смогла тебе перелить. Они скоро закончатся, и ты вновь потеряешь сознание. Второй раз я тебе помочь вряд ли сумею, так как полностью восстановить ауру на половинке несчастного зайца я не могу. — Какое там "ауру восстановить"? Хорошо хоть удалось немного приглушить магический голод, иначе я, наверное, так могла и до людоедства дойти! Вернее, до эльфоедства… хм! — Ну, а пока ты будешь есть, доказывая, что ты умный, подумай вот о чем: стоит ли судить других, основываясь лишь на слухах, а не на личном опыте? Если ты не дурак, то правильный ответ от тебя далеко не уйдет.

Всё ещё злобно сверкая глазами и тяжело дыша, эльф, тем не менее, прекратил свои бесплодные попытки добраться до моего горла, а затем, немного поразмыслив, придвинул к себе чугунок и молча начал есть. Жевать мясо разбитым ртом ему было очень больно и неудобно, но одноглазый нелюдь даже в такой ситуации умудрялся есть красиво и опрятно. Я прям залюбовалась!

— Пиво будешь? — на всякий случай я решила уточнить, кто их знает, этих эльфов, может они пьют только утреннюю росу? Получив утвердительный кивок, я сделала несколько глотков, а потом всё тем же манером переправила кувшин к остроухому. Вскоре и чугунок, и кувшин опустели — похоже, оголодавший нелюдь сметелил даже кости. Наевшись и напившись, он разом осоловел (может, пиво для эльфов по крепости — как брага для людей? хи-хи!), улегся на бок, нахально натянул на себя мою (!) накидку, так и валявшуюся в его углу, свернулся калачиком и тут же засопел, не удостоив меня ни единым взглядом. Ну и ладно.

Пока ушастый переваривал обед и набирался во сне сил, я решила попробовать привести себя в порядок. Для этих целей в моем распоряжении была всё та же лужа и ещё один льняной лоскут, отодранный от подола грязной рубахи. Оттирая грязь и эльфячью кровь с рук и лица, я уныло размышляла, что всё познается в сравнении. Княжеский дворец в Преславице казался мне тюрьмой — по сравнению с Черным Лесом или домом Дара, спрятанным у подножья Синих Гор. Но по сравнению с Дырой или здешним гостеприимным застенком — просто дом родной! Вот как надо учиться благодарности и смирению!

Пока эльф спал, наша тюремщица заходила ещё раз. Принесла ещё еды, чем очень порадовала лязгающую от голода зубами меня. На этот раз в точно таком же чугунке оказался печеный глухарь. В кувшине — снова пиво. Девица очень удивилась, увидев, что старая посуда валяется возле сладко сопящего эльфа.

— Ты что, его кормила?!

— А что мне было делать? — буркнула я в ответ. — Ждать, пока он меня съест?

— Он уже никого не съест, — хмыкнула девушка. — И вообще, съешь сама его! А пива ему не давай — окосеет. Впрочем, пьяненькие эльфы некоторым очень даже по душе, так что, сама решай! — игриво посоветовала она и, расхохотавшись, словно удачной шутке, ушла.

К тому времени, когда эльф проснулся, я успела не только съесть, но и переварить свою половину глухаря. Долю пищи моего сокамерника я загодя придвинула к нему поближе. Но, против ожидания, он не стал немедленно набрасываться на пищу. Сперва он алчно уставился на стоящую у двери бадью, а затем несмело и смущенно посмотрел на меня. Мне показалось, что даже при тусклом свете масляной лампы и под слоем грязи я смогла разглядеть, как щеки эльфа побагровели. Он молчал, но глядел так выразительно, что до меня, наконец, дошло.

Ох. М-да. Пиво. Точно, полкувшина.

Но благородный эльф никак не мог озвучить свою просьбу перед дамой, пусть это была даже презираемая им человеческая девица. Видно, предпочитал смерть от разрыва мочевого пузыря смерти от угрызений совести.

Стараясь сохранять невозмутимое выражение лица, я подтащила бадейку и поставила рядом с ним, рассудив, что вряд ли сейчас у него есть силы для мести всему роду человеческому. Потом подошла к двери и тактично отвернулась. Так и стояла, пока не услыхала звук отодвигаемой ёмкости.

Теперь остроухий не стал даром тратить время, а тут же принялся за еду. Расправившись с пищей, он поискал глазами кувшин и, найдя, вопросительно уставился на меня.

— Пива велели не давать, — коротко пояснила я, переплетая косу. Гребня у меня с собою, ясное дело, не было, но я давно нашла выход из этого положения: просто разбирала волосы, как лошадиный хвост. Долго, муторно, но вполне реально.

— Кто велел? — нехорошо прищурился эльф. Я пожала плечами.

— Тюремщица, которая принесла еду. Сказала, что вы, эльфы, от пива пьянеете и бузите сильно.

— Что?! — нелюдь даже задохнулся от возмущения. — И ты поверила этой змеюке подколодной, этой извращенке?!! А ещё умной себя считаешь! Дай пива!

— Что?

— Пива, говорю, дай!

— Ничего не пойму, что ты там говоришь! — Я картинно потрясла головой. Больной он или здоровый, эльф или гном, но покорно сносить его хамство я не собиралась.

Эльф оказался умнее, чем на первый взгляд. Мрачно побуравив меня глазами (я постаралась ответить тем же самым), он первым опустил ресницы, обреченно вздохнул и сказал:

— Прости. Передай мне, пожалуйста, кувшин с пивом.

Умничка. Я легко поднялась с пола, взяла кувшин и понесла ушастому грубияну. Не доходя до него пару шагов, я в нерешительности остановилась и кротко уточнила:

— Точно бузить не станешь?

Нелюдь зарычал, но быстро сообразил, что над ним смеются, и покорно ответил:

— Не буду.

— Смотри, ты обещал! — не удержавшись, фыркнула я, подвигая к нему вожделенный напиток.

Выхлебав залпом пиво, эльф удовлетворенно откинулся на стену и блаженно прикрыл глаза. Что-то больно быстро он приходит в себя, причем на этот раз — без посторонней (то есть, моей) помощи. Интересно, они все такие здоровенькие, или это только мне такой попался?

— А почему ты на всех так однообразно обзываешься?

Эльф приоткрыл здоровый глаз.

— На всех — это на кого?

— Ну, на меня, на тюремщицу. Змеюки да змеюки. Что, других ругательств не знаешь?

— Знаю, — ушастый в упор посмотрел на меня обоими глазами, — и много. Но я не ругался, а называл вещи своими именами. Правда, в тот момент я считал, что ты — одна из этих, — он мотнул головой в сторону двери.

— Из кого?!

— Ты что же, — вкрадчиво поинтересовался эльф, — хочешь сказать, что не знаешь, к кому угодила?

— Не хочу, но говорю: понятия не имею. Догадываюсь, что не к людям. И не к эльфам, иначе тебя бы здесь не было.

— Соображаешь, — процедил мой собеседник, с недоверием разглядывая меня. — Так вот, должен тебя сильно огорчить: ты находишься в плену у змеевих.

— У кого?!!!

— Ты не знаешь, кто это?! (Я отчаянно замотала головой) Это оборотни, причем самые мерзкие, гадкие и гнусные из всех существующих!

— Что, гаже людей? — не удержалась я.

Эльф на мою подковырку никак не отреагировал, а лишь серьёзно кивнул:

— Гораздо гаже.

Ух, ты!

— А ты уверен, — осторожно поинтересовалась я, — что на этот раз в тебе говорит вовсе не ненависть ко всем оборотням? Ты знаешь, там, дома, у меня есть друг. Так вот он — самый настоящий оборотень. Между прочим, очень хороший чело… то есть, нелюдь!

— Ты что, живешь с оборотнем?! — так и подпрыгнул на месте ушастый. — Ну, вы, люди, даёте!

— Тьфу ты, болван! — в сердцах сплюнула я. — Совсем сдурел? Я не сказала — муж, жених или возлюбленный. Я сказала — друг! Разницу ощущаешь?

— Ощущаю, — ошеломленно ответил эльф, забыв оскорбиться на "сдуревшего болвана". Подумал немного и грустно добавил: — Я не знаю, каков на самом деле твой друг; может быть, он — милейшее на свете существо. Но поверь мне на слово, змеевихи — это порождение Преисподней. Их род проклят, и они несут с собою только смерть и мучения.

— Ну, представления о Преисподней у каждого свои, — неуверенно возразила я и тут же поймала изумленный взгляд нелюдя.

— И ты это говоришь, сидя в застенке, куда тебя упрятали эти самые твари?! Поверь, и тебе, и мне лучше было бы умереть там, в лесу, в когтях бешеной рыси! Нас ожидают неслыханные мучения, и вряд ли мы сумеем с достоинством дождаться смерти. Поэтому я не стану тебя благодарить за то, что ты спасла меня.

Остроухий мрачно замолчал.

— Слушай, а как тебя зовут? — я вдруг сообразила, что так и не знаю имени моего вынужденного компаньона. Да и тему разговора сменить хотелось…

— А тебе зачем? — хмуро спросил эльф, исподлобья глядя на меня.

— Ну, — я пожала плечами, — вроде так принято — по крайней мере, у людей. Неизвестно, сколько нам тут ещё куковать вдвоем. Так что, по-моему, гораздо приятнее находиться рядом с тем, чьё имя тебе известно.

— А, по-моему — всё равно, — недовольно сказал мой собеседник, немного помолчал и пробурчал: — Аллардиэль.

— Что??

— Меня зовут Аллардиэль, — неохотно повторил эльф, как будто раскаиваясь в своей откровенности.

— А меня — Веслава, — с энтузиазмом сообщила я.

— Рад, — буркнул нелюдь с такой кислой физиономией, будто ему всыпали в рот неспелой вишни.

— А я-то как рада! А расскажи-ка мне, Аллардиэль, чем же тебе люди так сумели досадить, что ты нас всех до единого ненавидишь?

Эльф немедленно набычился. Мне даже показалось, что у него из ноздрей вот-вот дым пойдет, но остроухий всё же взял себя в руки и процедил:

— Странно даже слышать подобный вопрос. Впрочем, чего можно ожидать от невежественной человеческой девки? Что ж, изволь, я скажу. Перворожденные не забыли и никогда не забудут, что люди вероломно напали на них, выжгли их священные леса, разрушили дома, истребили почти всех эльфов, уничтожили нашу магию и вынудили покинуть земли предков! Вашему коварству и предательству нет и не будет прощения! Каждый эльф рождается и вырастает с мыслью о том, что когда-нибудь сумеет отомстить. И рано или поздно это произойдет! — под конец Аллардиэль уже орал, гневно сверля меня глазами.

— А ну-ка, не заводись! — осадила его я, уже жалея, что вообще завела этот разговор. Ведь Радош и Дар рассказывали мне об истреблении старших народов, могла бы и сама догадаться! Однако ничего себе, какие они злопамятные! Придется как-то выкручиваться. — Если ты о той войне, что случилась тому как два века, так должна тебе сказать, что имею о ней довольно смутное представление. Но ставить всем людям в вину то, что сотворили когда-то — чуть не десять поколений назад — их предки? Вряд ли это достойно старшего народа. Всё, — сурово добавила я, видя, что Аллардиэль настроен углубиться в тему, — давай пока на этом закончим. Я хочу спать, чего и тебе желаю!

— Слово дамы — закон, — неожиданно сладко пропел эльф, а затем, презрительно сощурившись, промурлыкал: — Может быть, дама замерзла? Тогда я могу предложить согреть ее теплом своего тела…. Мы могли бы спать вместе…

Я подняла брови.

— Ага, началось! Значит, правильно меня предупреждала тюремщица: не давай эльфу пива — обязательно развезет. Вот, уже и бузить начинаешь! Ты бы хоть на себя посмотрел, кавалер! У тебя ж на лице можно репу сажать и при этом надеяться на неплохой урожай! Что ж, больше пива придется не давать. Пей водичку из лужи — не боишься стать оборотнем? — ехидно намекнула я на старинное Синедольское поверье.

— Я пошутил, — пробубнил эльф.

— А я — нет! — отрезала я, укладываясь на пол и поворачиваясь спиной к наглому нелюдю.

Не знаю, долго ли я спала — окон в застенке не было, но будем считать, что сейчас утро — выспалась я отлично. Если, конечно, не считать напрочь отлежанного бока и затекшей руки. Кряхтя и поскуливая от боли, я принялась оттирать онемевшую конечность. Лежащий по другую сторону лужи эльф мелодично похрапывал. Выглядел он в общем и целом неплохо, и, что самое главное, я совсем перестала ощущать дыханье смерти, которое ещё вчера мутным облаком обволакивало его ауру. Разводы грязи на щеках наглядно демонстрировали, что перед сном Аллардиэль попытался умыться. М-да… результат опыта отрицательный.

Я с хрустом потянулась и огляделась по сторонам. О! У двери скромно притулился ещё один чугунок. Рядом — по сложившейся традиции — красовался высокий кувшин. Значит, я так долго проспала, что тюремщица приходила ещё раз? Или меня решили откармливать на убой?

На убой?!!

— Ал, просыпайся, завтрак подан! (или обед, или ужин) А-ал! Пора вставать! Петушок давно прокукарекал! Ну Ал же!

Нашарив несколько мелких камешков, я принялась швырять их в дрыхнущего без задних ног эльфа. Сон, конечно, лучшее лекарство, но питаться моему подопечному надо регулярно. К тому же, если он отлежит себе какую-нибудь ушибленную часть тела (а таковыми у него являются все), то последствия могут быть печальными.

Под градом сыплющихся на него камешков Аллардиэль заворочался, затем поплотнее завернулся в мою накидку и сонно пробормотал короткое выразительное слово, обозначавшее его неодобрительное отношение к такому радикальному способу побудки. Я, конечно, не могла с ним не согласиться: кому ж понравится, когда на него летит целый рой разгневанных камней, пусть даже маленьких? Подходить же к эльфу вплотную мне пока что-то не хотелось: ещё придушит ненароком — так, в порядке борьбы с враждебным народом!.. Выбрав плоский камешек, я старательно прицелилась…

Ой! Это же надо, сколько благородный эльф знает совершенно недетских слов! Это их, наверное, в храмовой школе учат, на уроках изящной словесности. Вот бы познакомить Аллардиэля и Степку, известного ругателя, не останавливающегося ни перед чем, чтобы пополнить свой словарный запас и поделиться полученными знаниями! То-то им бы нашлось о чем поговорить!

Терпеливо выслушав всё, что имел сказать остроухий по поводу своего пробуждения (ну, подумаешь, малюсенький камешек попал в лоб! с кем не бывает!), я дождалась, когда он на мгновенье замолчит, чтобы набрать свежую порцию воздуха, и кротко сказала:

— Доброе утро, Ал. Пора завтракать.

Ух, ты! Мой ушастик даже забыл о камне, которым я залепила ему в лоб! Нахмурившись, он уставился на меня и с угрозой протянул:

— Как ты меня назвала?

— Как? Ал. По-моему, очень мило. А что такое?

— Ты посмела сократить моё благородное имя до какой-то собачьей клички?! Да ты знаешь, что я за это с тобой сделаю?!..

— Ничего. Потому что не дотянешься, — спокойно ответила я. — И вообще, — я поморщилась, — не начинай всё заново. Заканчивай давить меня своим интеллектом и прекрасным воспитанием — я их уже сполна оценила. И, надеюсь, ты не ждешь, чтобы я ломала свой язык о твоё невыразимо прекрасное, но совершенно непроизносимое имя?

Но Аллардиэль закусил удила. Он даже попытался встать и выпрямиться во весь рост, чтобы, должно быть, казаться внушительнее, но цепь была настроена по-прежнему серьезно и подобного баловства не допустила.

— Ты извратила имя Перворожденного! — продолжал бушевать нелюдь, подпрыгивая на полу, словно скворец в клетке. — Никто не имеет права сокращать имя эльфа, кроме его ближайших друзей или родственников!

— Ну, так давай решим, что я твоя близкая родственница, скажем, сестра! — с готовностью предложила я, наслаждаясь реакцией моего собеседника и вспоминая урок, который мне преподал Дар в самом начале нашего знакомства. Тогда именно я оказалась в положении больной, и Дар, который не только латал мою разорванную в клочья ауру, но и боролся с охватившей меня апатией, несколько раз целенаправленно доводил свою пациентку до белого каления, тем самым вызывая живительный всплеск эмоций.

Чего бы я сейчас только не отдала, чтобы услышать сейчас его ласковый насмешливый голос, называющий меня глупой гусыней!

Эльф, похоже, от моего предложения потерял дар речи. Он немного пооткрывал и позакрывал рот, а затем как-то уж совсем обреченно уткнулся лицом себе в колени и запустил длинные тонкие пальцы в свою спутанную шевелюру. А потом вдруг спросил совершенно нормальным голосом:

— Опять издеваешься?

Я кивнула.

— И буду продолжать издеваться, пока ты не закончишь со своими "перворожденными" штучками! И предупреждаю сразу: ломать свой язык о твоё корявое имя я не собираюсь. Кстати, ты тоже можешь звать меня покороче. По-родственному так. Сойдет Слава, Славка или что-нибудь ещё на твой выбор — я не обижусь. Ну, а теперь, когда мы определились с именами, давай, наконец, всё-таки позавтракаем!

Окончательно ошалевший Аллардиэль захлопал глазами и покорно принял из моих рук свою половину дикой утки. На этот раз я совершенно спокойно уселась рядом с ним, поставив между нами кувшин. Некоторое время в застенке раздавался только хруст костей на зубах, да хлюпающие звуки, с которыми благородный эльф прихлебывал пиво. Вскоре всё, что нам осталось — так это с сожалением разглядывать несколько жалких косточек, бывших когда-то довольно упитанной птичкой.

— Скажи, — спросила я, кое-что вспомнив, — а что, именно эльфов называют Перворожденными?

— Да, а что такое? — с подозрением покосился на меня нелюдь.

— Да ты знаешь, дело в том, что несколько дней назад я находилась в плену у одного чокнутого злодея, очень сильного колдуна-чернокнижника. Точно не знаю, где именно, поскольку он окопался где-то в иномирье. Так вот, в его мир кто-то пытался прорваться — или просто разрушить, наверняка не скажу. Мне, собственно, именно тогда и удалось оттуда удрать под шумок. Кто нападал — тоже не знаю. А вот колдуну это было отлично известно, и очень он на тех нападавших бранился, суля надрать, прошу прощения, их "перворожденные задницы". Это колдун так выражался, — торопливо пояснила я, видя, что мой собеседник начал в гневе раздувать ноздри. — Да, и ещё он обещал натравить каких-то своих "зверушек". А должна сказать, он вообще большой специалист по всякой нежити. Например, мортисов, если ты знаешь, что это такое, создал именно этот самый некромант. Так, может, это ваши эльфы на него напали, а он на вас змеевих и наслал, а? Ну, и меня за компанию изловили.

Аллардиэль совершенно по-простецки засопел.

— Нет, это не мы. Это, скорее всего, кентавры. Я слыхал, они воюют с каким-то чародеем. Их магам, в отличие от наших, удалось выжить и сохранить свою магию. Вот они-то и воюют. Колдун у них детей ворует, да нежить на их леса натравливает. Только не змеевих. Эти гадины всегда сами по себе, никто им не указ.

— А что, кентавры — тоже Перворожденные?

— В общем-то, строго говоря — нет, — нехотя сказал остроухий. — Но другие народы — и в частности, люди — считают их таковыми.

— А ещё кого считают? Гномов?

— Ты что, с ума сошла? — так и подпрыгнул эльф. — Гномы? Скажи ещё — орки! Или тролли, — Ал фыркнул и важно пояснил: — Перворожденными являются только эльфы и драконы!

— Драконы? — оживилась я. Как здорово! А то ведь некоторые самонадеянные личности умудряются считать их всего-навсего магическими животными! — С ними я знакома! А с некоторыми даже дружу.

— Вот только не надо тут басен рассказывать! — ехидно посоветовал Аллардиэль. — Чтобы драконы, да на людей внимание обращали? Только если в качестве закуски!

Я мечтательно улыбнулась, вспомнив красавицу Данару, сапфировую дракону, с помощью которой мне удалось удрать от ученика Сивелия, Владана, и от личей серого замка, а также ее гигантского супруга Кернунноса и друзей моего Горыныча, малых янтарных дракончиков.

— Не хотелось бы тебя огорчать, — насмешливо сказала я надменно задравшему нос Алу, — но если бы со мною сейчас был мой перстень Белого Дракона, то мы с тобой бы тут долго не сидели — сюда бы мигом пол их долины слетелось! — На прощание Данара потихоньку научила меня выполнять с помощью этого перстня призыв драконов.

— Ты владеешь перстнем Белого Дракона?! — изумился эльф. Я кивнула. — Но это совершенно невозможно! Как он к тебе мог попасть?!

— Долгая история, — проворчала я. Рассказывать зазнайке-нелюдю случившуюся минувшей весной историю не хотелось. В самом деле, будто оправдываюсь! — Смею только уверить, что ничего гнусного я для этого не совершала: драконят не ела, из драконьих яиц яичницу не жарила.

Ал смотрел на меня во все глаза, недоверчиво покачивая головой. Ничего ж себе! Выходит, эльфы знают, что из себя представляет этот самый перстень! А ведь даже не всякому дракону известны все его свойства… впрочем, вполне возможно, что ушастый о них тоже только догадывается. Да и похоже, он мне не очень-то поверил…

— Что ж, — бодро сказала я, ещё заглянув в пустой чугунок, — раз уж мы с тобой всё слопали, давай попробуем снять с тебя эти ужасные оковы.

Аллардиэль ошалело уставился на меня.

— А… как? Ты же говорила, что колдовать не можешь?

— Колдовать не могу, — покладисто согласилась я, задирая на глазах у изумленного эльфа просторную штанину, — а вот с этим предметом обращаться пока не разучилась. Ты что? Ножика испугался? Нет? Ну и отлично.

Замки и на ошейнике, и на кандалах, плотно обхватывающих запястья и лодыжки Аллардиэля, оказались на редкость примитивными — даже ребенок ржавым гвоздем откроет. С другой стороны, вряд ли наши тюремщики предполагали, что у заключенных вдруг сыщется этот самый гвоздь. И уж тем более, что хрупкая девушка пристроит над коленом ножны, в которых бессовестно спрячет узкий метательный кинжал с сильно заостренным лезвием. Так что, я управилась с несерьезными замками не менее лихо, чем профессиональный взломщик. Ну, или почти так…. Пришлось попотеть только над первым "браслетиком", соображая, куда именно следует надавить, и что поддеть. Эльф молча наблюдал за моими потугами, и только когда первый обруч всё-таки разомкнулся под моими пальцами и гулко звякнул о камни пола, он коротко выдохнул, а затем негромко спросил:

— Почему ты это делаешь? Я же вчера тебя убить хотел.

— И сегодня тоже, — согласилась я.

— И сегодня, — кивнул мой сокамерник. — Ты не боишься, что, освободившись, я всё же сделаю это?

— Нет, — коротко глянув на растерянного Аллардиэля, я принялась расковыривать замок на второй руке. — Кстати, ты кинжалом владеешь? Ну, в смысле, в бою?

— Само собой, — он пожал плечами, — я же воин и охотник. А что?

— Тогда пусть лучше мой нож будет у тебя. Я его только метать могу. А ты, если повезет, сумеешь сам отсюда вырваться и меня вытащить. А там, может, и моя магия вернется. Вот тогда мы посмотрим, есть ли у рассерженной ведьмы что противопоставить этим исчадиям Преисподней, как ты их трогательно называешь! — я нехорошо ухмыльнулась.

Аллардиэль с потрясенным видом молчал.

— Ты мне лучше вот что скажи, — спросила я, справившись с последним замком: — как вышло, что ты так хорошо знаешь язык людей, раз ты их никогда даже не видел? — эльф говорил на принятом в Синедолии языке совершенно чисто, хотя и непривычно тянул гласные и проглатывал некоторые согласные.

Растиравший освобожденные запястья Аллардиэль злобно сощурился.

— А так и вышло, что вы просто-напросто взяли, да и присвоили наш язык. Попросту — украли! Я же говорю: воры! — с удовольствием выговорил он, вызывающе глядя на меня.

— Погоди, то есть как это — украли? Как можно украсть целый язык?!

— Вот-вот, ты даже не знаешь, что говоришь на современном эльфийском языке, на нашем языке! — Ал презрительно скривил разбитые губы. — Когда люди ещё только начали селиться возле исконных земель эльфов, им очень хотелось подлизаться к Перворожденным — как будто это вообще возможно. Они быстро выучили наш язык, а потом и полностью перешли на него. И постепенно постарались забыть, что прежде изъяснялись на каком-то варварском наречии. Впрочем, староэльфийский язык им оказался не по зубам, так что о том, чтобы постичь нашу высшую Мудрость, можно было даже не мечтать! — мстительно прибавил эльф.

— Так, значит, всё-таки, не украли, а просто стали на нем говорить сами? — уточнила я. О-о-о, то-то синедолийский — такой мелодичный!

Аллардиэль вспыхнул.

— Вы все — воры! Сперва украли наш язык, затем — наши земли, уничтожили наши дома и сожгли Свитки Мудрости, которые не были в состоянии прочесть! И кто вы после этого? — я пожала плечами, а эльф злорадно продолжил: — Вы и украденным-то как следует воспользоваться не сумели! Там, где шумели Священные Рощи эльфов, люди стали выращивать какую-то примитивную репу да брюкву. А как вы обходитесь с нашим прекрасным языком, на котором написано столько великих поэм и гимнов?! Да вы даже не имеете ни малейшего представления о том, что такое благородная рифма! — Ал торжествующе посмотрел на меня.

Я захихикала.

— Что? — насупился эльф.

— Как же ты ошибаешься, Ал, — с притворной кротостью ответила я, пряча за ресницами ехидных бесенят. — Люди как раз очень любят коротать долгие зимние вечера, устраивая поэтические турниры. Победителя чествуют всем миром! Хочешь, и мы с тобой сейчас устроим небольшой турнирчик? Просто чтобы убить время…

Это была любимая игра моего названного брата Ванятки, к которому мальчика с малолетства приохотили его пропавшие родители. Едва мы с ним очутились в четырех стенах княжеского дворца, как ребенок отчаянно заскучал и немедленно приобщил меня к нехитрому развлечению. Суть игры сводилась к следующему: сообща сочинялась первая строчка двустишья, а затем мы с ним по очереди придумывали продолжение. Качество рифмы, соблюдение ритма и размера оценивалось. Абсурдность содержания приветствовалась. Побеждал автор самого смешного и складного стиха. Побежденный выполнял фанты победителя (в последний раз я прыгала по дворцу на одной ножке и кукарекала…)

— Мы с тобой? — Аллардиэль надменно изогнул левую бровь. Я с готовностью кивнула. Дразнить сноба-эльфа мне нравилось. — Поэтический турнир?! Изволь…. А как ты меня будешь чествовать?

— Ну…. исполню какое-нибудь твоё желание. Годится? Или ты — моё.

Эльф злорадно кивнул. Он явно уже предвкушал изрядную пакость.

— Что ж… ты сама этого хотела! Но так и быть: я уступаю даме право сочинить первую строку…

— Отлично! — нежно улыбнулась я. — С удовольствием. Сейчас. М-м-ммм… вот! "Четыре ежика в лесу". Имей в виду: ритм, рифма и размер должны строго соблюдаться. Ну, давай, ты первый. Да смотри, посмешнее! И главное условие: старайся представить себе то, что произносишь.

Я получила совершенно неописуемое наслаждение, наблюдая, как у эльфа полезли глаза на лоб.

— Ты что, опять решила надо мною поиздеваться? — грозно рявкнул он, нависая надо мною. Я изо всех сил постаралась остаться на месте и сохранить на лице безмятежную улыбку. Впрочем, бежать-то было всё равно некуда — сама спустила ушастого с цепи.

— Да ты что? Какие ж тут издевки-то? Нормальная игра. Игра, понимаешь? Мы с братишкой очень ее любим. Ну, ты что? Давай же! Или ты предпочитаешь сидеть и уныло ожидать смертушку лютую? Даже и не мечтай!

— Но это же леший знает что! — попробовал защищаться ушастый эстет. — Как можно сочинять стихи про ежиков?!

— Можно-можно, — покивала я. — Да ещё какие! И про ежиков, и про белочек. Ты, главное, не стесняйся! Ну, смелее. Хочешь, я тебе пример подам?

— Ну, подай, — обреченно вздохнул благородный эльф.

— Легко. Э-ээ… вот! "Четыре ежика в лесу сожрали волка и лису".

— Это стих? — скептически уточнил Ал.

— Стих-стих, — уверила упрямца я. — Ритм-рифма-размер соблюдены, смысл имеется. Ты мне зубы-то не заговаривай. Твоя очередь.

Эльф даже покраснел от натуги.

— А-аа… э-эээ… ну… вот: " четыре ежика в лесу пугали песнями грозу". Так сойдет?

— Сойдет, — я великодушно кивнула. Что с него взять, с остроухого? Даже сюда успел ввинтить про природу и про искусство! — Теперь я? Угу…. "Четыре ёжика в лесу таскали в норку колбасу".

Утонченный эльф поморщился, но от комментариев воздержался, почесал в затылке и выдал:

— "Четыре ёжика в лесу точили ржавую косу".

Что ж, парень не совсем безнадежен — понял, что от него требуется. Я в долгу не осталась. Мои ежики "искали пряники в носу".

Ал хмыкнул и азартно сверкнул глазами. И понеслось:

— "Четыре ежика в лесу доили рыжую козу" — это уже он.

— "Пилили зайцем стрекозу"!

— "Держали лапки на весу"! — "Прибили муху к колесу"! — "Везли корову на возу"! — "Гоняли белку-егозу"! — "Ценили девичью красу"! (это не я, не я, это шалунишку-эльфа куда-то повело!!) — "Макали пятого в росу"! (а вот это уж, конечно, моё "творчество").

Мы уже на пару кисли от смеха, когда Аллардиэль ещё поднатужился и выдал:

— "Четыре ежика в лесу ловили попками осу"!

Ох, что с нами было!.. Я прямо-таки уже каталась по полу и рыдала от счастья, а побитый эльф жалобно стонал и ругался, стараясь совместить сломанные ребра с неудержимым желанием последовать моему примеру.

За этим-то занятием нас и застукали…

Дверь распахнулась, и в каменный мешок стремительно вошла рослая темноволосая женщина в сопровождении хорошо вооруженных девиц, с ног до головы затянутых в черную кожу. Холодные глаза брюнетки на долю мгновения изумленно сощурились, однако тягучий голос прозвучал бесстрастно и даже слегка насмешливо.

— Так-так, ну, надо же! Первый раз вижу в нашей тюрьме таких веселых пленников! О-о-оо, а это что у нас? Ты его сумела освободить? И привела в порядок? Нет, ну какая умница! Просто как знала, что для себя стараешься!

Я недоуменно моргнула, разглядывая женщину и ее спутниц из-за плеча Ала, куда юркнула, едва заскрипела входная дверь. Среди девушек я узнала Сину. Она дружески кивнула мне и радостно улыбнулась, будто пришла в гости к хорошей подруге. Ладно, "подруженька", дай мне только до тебя добраться, мстительно подумала я. Между тем, черноволосая предводительница шагнула в сторону и невозмутимо кивнула.

Напрасно я надеялась, что мой кинжал в руках эльфа хоть что-то изменит. Его даже не стали пытаться обезоружить. Две кожаные девицы слаженно взмахнули руками, и запястья Аллардиэля захлестнули прочные узкие ремни — помимо прочего, тюремщицы были вооружены кнутами. Рывок — и эльф покатился по полу, шипя от боли и изощренно матерясь. Бесполезный кинжал отлетел в самую середину лужи. Ещё две стражницы неторопливо подошли ко мне и уверенно ухватили за руки чуть повыше локтей. Сильным движением они заставили меня подняться и потащили с собой, не обращая ни малейшего внимания ни на мои жалкие попытки вырваться, ни на корчащегося у их ног Ала.

Тусклый свет пасмурного дня заставил меня крепко зажмурить привыкшие к сумраку глаза. Когда же я, наконец, проморгалась, то обнаружила, что нахожусь на неширокой лесной поляне, со всех сторон окруженная всё теми же немногословными девицами. Мои стражницы по-прежнему цепко держали меня за руки. Поляна была полна народу — за спинами кожаных охранниц толпились женщины, одетые в гладкие облегающие костюмы: серые, коричневые, палевые, зеленые. Давешняя брюнетка стояла прямо передо мной, с легкой улыбкой изучая мою порядком потрепанную и крепко перепачканную фигурку.

— Ты, должно быть, хочешь вымыться, — утвердительно протянула она, брезгливо наморщив нос.

Я хмуро пожала плечами. Хочу вымыться, вернуть магию (я ее так и не ощущала), привести одежду в порядок, забрать у этих фурий несчастного эльфа — что-то мне подсказывало, что у него впереди очень крупные неприятности — и убраться отсюда восвояси. Да, хорошо бы ещё на прощание подпалить им всем хвосты.

Мытьё было нельзя назвать приятным. Молчаливые девицы, напрочь игнорируя разъяренное шипение своей жертвы, ловко содрали мои потрепанные лохмотья и сноровисто выполоскали меня в холодном лесном ручье. Они всё так же ни на мгновенье не выпускали меня из рук, спокойно заходя в ледяную воду. Затем дрожащая, покрытая гусиной кожей я была небрежно замотана в обширную льняную тряпку.

— Тебе, наверное, любопытно, что будет дальше, — всё с той же прохладной улыбкой, кривившей тонкие губы, предположила предводительница, когда меня вновь поставили перед ней. Я не удержалась, хмыкнула. Да уж, любопытство — как раз то самое чувство, что может испытывать человек в моем положении. Ха-ха.

Женщина тем временем невозмутимо продолжила:

— Кто ты, мне известно. А тебе известно, кто мы?

— Змеевихи, — буркнула я, не глядя ей в глаза и стараясь не выбивать зубами дрожь.

— Эльф просветил? Что ж, тем лучше. Только нас правильнее называть змеями-оборотнями. Меня зовут Ягира, и я — повелительница этого народа. Не хочу испытывать твоё терпение. Тебе предстоит стать одной из нас. По-моему, это чудесная новость. Можешь меня не благодарить.

Что? ЧТО??!!! Да что же это за злая судьба преследует меня? Отчего уже в который раз я оказываюсь заложницей чужих планов?! И каких: то мне предлагается принять участие (в качестве почётной жертвы) в ритуале освобождения мирового зла, то наплодить кучу сумасшедших некромантов, а теперь, в довершение всего — превратиться в змею!

— Вот спасибо, — я мрачно поглядела на женщину (ну, точно, прав Аллардиэль — вылитая змеюка!), — мне что-то не хочется.

— Ну, от твоих-то желаний тут мало чего зависит, — шипящим смехом рассмеялась тонкогубая повелительница. — Ты чародейка, и нашему народу нужны твои способности. Кроме того, нам же надо как-то размножаться!

— А что, более привычных способов нет? — угрюмо поинтересовалась я.

— Ты это о чём? — прищурилась брюнетка. — А-а, понятно! — неприятно улыбнулась она. — Возможно, ты огорчишься, но — нет, никогда! Мы не размножаемся привычным для вас, — тут она презрительно скривилась, — способом. Видишь ли, милая, только женщина может стать змеёй-оборотнем, и мы охотно обращаем повстречавшихся нам сестер в свой благородный род (ага, ещё одни благородные нашлись, у эльфов хлеб отбираете, с сарказмом подумала я). Мужчины же годятся только в пищу или для жертвоприношения, что, в конечном итоге, то же самое. Ты что, так и не поняла, что вырываться и протестовать бесполезно? Прекрати немедленно! Сестры…

Кольцо по-змеиному гибких девиц, с непроницаемыми лицами слушавших наш диалог, разомкнулось, и я увидала, что стою прямо перед большим серым камнем, нехорошо напоминающим жертвенный своей плоской, словно оплавленной поверхностью, влажной от недавнего дождя. Жертвенник был заключен в круг, выложенный из мелких круглых камней прямо на земле. Приглядевшись, я поняла, что это уроборос — змея, пожирающая свой хвост. С противоположных концов уродливого булыжника примерно через каждую пядь прилепилось по нескольку прозрачных масляных светильников с обожженными фитилями. А рядом с камнем был вкопан украшенный искусной резьбой столб. К нему хорошо мне знакомыми цепями кто-то накрепко примотал Аллардиэля…

Эльф был совершенно обнажен и трясся от холода. Судя по всему, с него тоже решили смыть грязь — попросту вывернули ему на голову ушат ледяной воды. Вокруг грязных босых ног Ала растеклась внушительная лужа. Мой товарищ по несчастью тупо смотрел прямо перед собой ничего не выражающим, невидящим взглядом.

— Ал, — прохрипела я, дергаясь вперед, — Аллардиэль, ты меня слышишь?

— Не стоит, — раздался над моим ухом равнодушный голос. — Только хуже ему сделаешь.

Я обернулась и с отвращением взглянула на стоящую вплотную ко мне повелительницу змей. Та насмешливо приподняла тонкие брови.

— Ритуал обращения несложен, — деловито пояснила змеевиха. — Мне придется несколько раз тебя укусить, чтобы яд попал в твоё тело. Когда он распространится и начнет действовать, ты захочешь убить и растерзать этого никчемного эльфа. Тогда ты сделаешь это, и твоё обращение совершится. Если ты предпочитаешь жертву, аппетитно бьющуюся в твоих клыках — тогда давай, сперва растормоши его. Как видишь, всё просто. Что ж, не будем зря терять время.

Напрасно я выла и билась в сильных руках моих охранниц. Без магии мне никак не удавалось стряхнуть с себя цепкие, по-змеиному опутавшие меня тела. Очень скоро мы очутились внутри круга. Не в силах пошевелиться, я затихла у изножья серого камня и ошеломленно уставилась на Ягиру, которая не сводила с меня своих длинных болотно-карих глаз.

И обряд начался. Звучным тягучим голосом женщина-змея воззвала к неведомым мне богам и демонам. Она обращалась к силам могучим и безжалостным, прося их покровительства и суля им кровавые жертвы. Оборотниха произносила слова всё быстрее, быстрее, пока они не начали сливаться друг с другом. Постепенно ее речь стала всё больше напоминать змеиное шипение. Воздух внутри уробороса заклубился дымными завитками. Тело Ягиры начало переплавляться, и вскоре я уже не могла разобрать ни черт ее лица, ни фигуры, которые, темнея и укрупняясь, сливались друг с другом. Я почувствовала, как волосы становятся дыбом на моей голове.

Передо мною из густого марева соткалась огромная змея. Точно так же, как и в моём давнишнем кошмаре, её чудовищное тело толщиной со ствол полувековой сосны медленно перетекало по земле, неумолимо приближаясь ко мне, то свиваясь в тусклые черные кольца, то бесшумно скользя вперед. Мною, как и тогда, овладело странное оцепенение, и, не в силах пошевелиться, я беспомощно смотрела, как всего в нескольких шагах от меня гигантская рептилия подбирается для смертельного удара. Плоская треугольная голова змеи, слегка покачиваясь, поднялась на один уровень с моим лицом и замерла. Вдруг ледяные равнодушные глаза с вертикальными зрачками вспыхнули неукротимой яростью и свирепым торжеством, по длинным тонким клыкам заструился яд, чудище слегка отклонилось назад, примериваясь, а затем ринулось вперед.

От мощного удара в грудь я отлетела, и, задыхаясь, рухнула навзничь на гладкий холодный камень. Пока я в полубеспамятстве хрипела и корчилась, пытаясь впустить в разбитые легкие хоть глоток воздуха, затянутые в кожу девушки живо отбросили мешавшуюся им тряпку, мою единственную одежду, и защелкнули на моих запястьях и щиколотках тонкие обручи, прикрепленные к жертвеннику прочными цепями. Всё вокруг уже начало затягивать красным туманом удушья, и я отчаянно и благодарно рванулась к этому благословенному небытию, как одна из змеевих точным легким ударом с двух сторон по ребрам заставила мои легкие раскрыться. Раздирая горло, воздух хлынул в мою грудь и вернулся назад с протяжным хриплым криком бессилия и смертной муки. Я не хотела чувствовать, не хотела жить, но смерть и даже небытие мне больше не были доступны.

Масляные светильники по краям камня дружно вспыхнули. Огромная черная змея, чуть подрагивая плоской головой, нависла над моим распростертым телом. Всё ниже, ниже, ещё…. Миг спустя ее широкая морда скользнула ко мне, и острые загнутые клыки рванули мокрую от пота кожу на моей груди. Я сильно выгнулась и закричала.

Едва прикасаясь ко мне, Ягира, словно поцелуями, покрывала мое тело пунктиром укусов. Едва успев выступить, кровь вскипала, и яд чудовища устремлялся вглубь, верша свою зловещую работу, разрывая и выворачивая наизнанку моё нутро, растворяя в безумии душу. Вспыхивая, бурлящий в жилах огонь тут же превращался в лед, лишающий меня воли и рассудка. Это продолжалось долго, невыносимо долго — годы и столетия, — пока свирепая боль не выпила меня досуха, и не пришло опустошение…

…И всё прекратилось. Боль замерла и отступила, и в наступившей тишине мне стало понятно, что прежде ее нарушали лишь мои вопли. Я резко села. Лязгнули удерживающие меня цепи — их отцепили и перехватили настороженно следящие за каждым моим движением змеевихи.

— Вс-с-стань, — повелительно шепнул нежный свистящий голос. Я медленно повернула голову — всего в полушаге от меня мерно покачивалась треугольная змеиная голова. — Вс-с-стань, — приказала Ягира, — и заверши обряд. Этот гнусный эльф и так зажился на с-с-свете.

Я неторопливо обвела глазами поляну вокруг себя. Безмолвные охранницы, почтительным кругом стоящие около нас, догорающие светильники, остроухий нелюдь, висящий на столбе… всё правильно, всё так, как и должно быть. Хорошшшо.

Внезапно эльф поднял глаза, глаза существа мыслящего и страдающего. Он взглянул на меня с отчаянием и лютой тоской, и его разбитые губы зашевелились. На лице Аллардиэля отразилась безумная мольба, он рванулся вперед, но тщетно, всё тщетно…

— С-ступай же! — настойчиво подтолкнул меня шипящий голос. Я в упор посмотрела эльфа и медленно поднялась. Цепи натянулись, а затем ослабли, последовав за мной. Не отводя взгляда, я сделала шаг, затем ещё один. Начиналось моё нисхождение в личную преисподнюю.

Но тут же я замерла. А, собственно, почему? Почему я должна ее слушаться? Зачем мне убивать и без того полумертвое существо на столбе?! Я вовсе не хотела этого!

— Не тяни, — тревожно прошипела Ягира. Я обернулась.

— Не хоч-чу.

Вертикальные зрачки изумленно расширились, и плоская голова придвинулась к самому моему лицу.

— Иди! — взвизгнула змея. — Ты должна убить его!

— Не буду. И ты меня не заставиш-ш-шь.

— Тогда ты сама умреш-шь. А эльфа твоя с-смерть не сс-спас-ссёт!

— Ты так думаеш-шь, гадина? — резким движением я вырвала цепи из удерживающих меня цепких рук — новая сила переполняла меня, и я чувствовала каждую ее каплю — и рванулась к обвисшему на столбе Аллардиэлю, пытаясь дотянуться до его пут и разорвать их в клочья.

Я недооценила своих врагов. Вернее, переоценила собственные силы. Хвост исполинской змеи метнулся к моим ногам, и через мгновенье я была отброшена обратно на каменный жертвенник, а холодная скользкая туша навалилась на меня, не давая шевельнуть ни рукой, ни ногой. Опомнившиеся оборотнихи подхватили болтающиеся цепи и сноровисто пристегнули меня к серому камню.

— С тобой непрос-с-сто, — укоризненно прошипела Ягира, ослабляя хватку. — Но так даже интерес-снее. На моей памяти ты первая, кто попыталс-ся сорвать обряд. Кто вообщ-ще захотел сделать это. Ума не прилош-шу, как ты с-сумела воспротивиться зову твоей новой крови! Потряссающе! Ты сстанешшь великолепной змеей-оборотнем, но для этого тебе всё же придется расстерс-сать это нелепое и с-слобное с-сущ-щесство. Ты только поссмотри на него! Что мошшет быть нелепей? Мужчина — неважно, к какому народу он принадлешшит! Это всегда лошшшь, зло и предательство! Всспомни, как часто тебя саму предавали? Я знаю о тебе вссё. Я слышала каждый твой рассговор с тем маленьким мохнатым зверьком, который сссопровождал тебя — и тоже трусливо сбежал. Вы говорили о сссумасшедшем колдуне, который видел в тебе только ценную сссамку, не так ли? А твой жених? Что видел в тебе он?

Я завороженно смотрела в тусклые болотно-коричневые глаза с вертикальными зрачками. Вкрадчивый голос медленно, но уверенно заполнял моё начинающееся путаться сознание. Я почувствовала, как внутри меня неудержимо поднимается волна клокочущего гнева. Повелительница змеевих точно знала, куда ударить.

Он оказался тут как тут, черный огонь сомнения и обиды, и никакие замки и двери не были ему помехой. Он неожиданно полыхнул во всю свою мощь, заставив меня стиснуть зубы и изо всех сил вогнать ногти себе в ладони — чтобы только не закричать в голос от боли, внезапно скрутившей мою и без того напитанную ядом душу. В один миг всё перевернулось и встало на другие места. Волшебный узор нашей с Даром любви развалился на куски, которые, перемешавшись между собой, сложились в унылую кляксу тускло-коричневого цвета — цвета холодного расчета, обмана и равнодушия. Да и не было никакой любви — это только в сказке князь полюбил дочку мельника, да так сильно, что ничто не могло им помешать быть вместе. А в обычной жизни существовала государственная необходимость, возможность основать династию правителей-магов, и что с того, если для этого придется пожертвовать какой-то лесной девчонкой?!

Глотая злые бессильные слезы, я глядела на нависшие над лесом тучи, пытаясь справиться со свирепой мукой, разрывающей на клочки моё нутро. Мне казалось, что предательски прорвавшаяся наружу боль ослепила и оглушила меня; моя душа полыхала в ее лютом огне, и на пепелище оставалось только всепоглощающее чувство обиды, огромное, как целая жизнь. А ласковый голос продолжал нашептывать: "Они — зло, зло и лошшь, и всё, чего они заслуживают — сссмерть. Разозлисссь! Почувствуй яроссть! Возненавидь это ничтошшшество и насладись своей ненавистью. Убей его, и у тебя появятся ссилы расквитаться с ос-сстальными!" Мне казалось, что весь мир пропитался ненавистью. Хотелось кричать, кусаться, отдавать свою боль… причинять боль! Я уже была почти готова к тому, чтобы возжелать мщения.

Правда, я всё же ощущала — какой-то крохотной частью себя, наверное, самой серединкой души, которая чудом осталась жива — недоумение, изумление, страх! Да что это со мною происходит-то?! Но змея извивалась, голос нашептывал, и каждое его прикосновение к обожженной душе причиняло жгучее страдание, настойчиво требующее выхода — пусть даже ценою окончательной гибели того, что осталось от самой души. До боли стиснув зубы, я старалась сохранить жалкие крохи искореженного рассудка, подсознательно чувствуя, что это мой единственный шанс остаться в живых. Но борьба была неравной, мои силы слабели, и чарующий голос постепенно брал верх.

Змея рядом со мною вдруг замерла, потом резко дернулась и куда-то исчезла. Неожиданно оставленная в покое, я заметалась, глубоко задышала и открыла глаза. Сознание быстро возвращалось ко мне, и первое, что привлекло моё внимание, было то, что все змеевихи, столпившиеся вокруг жертвенного камня, повернулись и настороженно смотрели в одну сторону.

— Приветствую благородное племя змей-оборотней!

Не веря своим ушам, я извернулась, насколько позволили мои путы, и постаралась разглядеть того, чьё появление привлекло к себе внимание Ягиры и охранниц. За тесно стоящими женщинами мне было ничего не видно, но я продолжала вертеться в надежде увидать нежданного гостя.

— Всё ли благополучно в вашем роде? — продолжил очень знакомый голос. — Нет ли в чём какой нужды? Не порадуете ли старого друга возможностью оказать вам какую-либо услугу?

— Благодарю, мой друг, и с радос-с-стью приветссствую тебя, — с едва уловимой досадой прошипела повелительница змей. Кожаные охранницы почтительно расступились, давая ей дорогу. Я радостно вскрикнула.

Около самой кромки деревьев, огибающих поляну, с хорошо знакомой невозмутимой улыбкой на губах, стоял невысокий рыжеволосый мужчина. Мой друг, оборотень с тремя личинами Радош в своем человеческом обличье. Окинув поляну цепким взором, он на мгновение задержал свой взгляд на моей распростертой на камне фигуре, строго мигнул и повернулся к Ягире.

— Приятно видеть тебя в добром здравии, высокочтимая Ягира! — невозмутимо сказал он, отвешивая змее церемонный поклон. Лицо оборотня было совершенно спокойно, словно он попал в самый разгар невинного детского праздника, а вовсе не на кульминацию кровавого ритуала. — Не была бы ты столь любезна принять свой человеческий облик — так нам будет гораздо удобнее вести беседу.

— Я вс-с-сегда рада возможности побесссседовать с тобою, мой дорогой друг, но прежде мне необходимо закончить неотложные дела. Тебе придется немного подошшшдать. Не беспокойссся, обряд уже близок к завершшшшению, — кончик хвоста гигантской рептилии начал нервно подергиваться. Я замерла и перестала дышать.

— Позволь принести тебе мои глубочайшие извинения за то, что отвлекаю тебя, — бесстрастно промолвил Радош, — но дело не терпит ни малейшего отлагательства, и я вынужден настаивать на немедленном разговоре. Прошу тебя, исполни мою дружескую просьбу.

Вот просьбу последние слова оборотня совсем не напоминали — скорее, слегка завуалированный приказ. Огромная змея злобно зашипела. Я сжалась в комок. Зачем Радош дразнит ее?! Ведь вряд ли что-нибудь может помешать Ягире сей же миг разорвать его на клочки!

Черные глянцевые кольца туловища змеевихи судорожно сжались и разжались. По узорчатой коже прошла волна мелкой дрожи, и контуры ее тела начали размываться. Несколько мгновений — и на месте чудовища распрямилась статная темноволосая женщина в черном облегающем наряде.

— Здравствуй, Радош, — сквозь зубы сказала она. — Как видишь, твои просьбы — закон для меня. Однако надеюсь, что твоя настойчивость имеет под собой очень веские основания!

— Несомненно, почтенная Ягира, — серьезно ответил оборотень, бесстрашно приближаясь к повелительнице змей. — Но прежде, чем я скажу, что именно заставило меня поступиться законами предупредительности, хочу отметить, как ценю твоё расположение ко мне.

— Итак, — холодно произнесла змеевиха, пропустив мимо ушей последнюю фразу, — я слушаю тебя. И постарайся быть убедительным!

Радош кивнул.

— Прошу тебя, благородная Ягира, прошу и требую немедленно освободить девицу Веславу, которую я сейчас вижу на этой поляне. Я связан с нею узами кровной благодарности — как и с тобой.

Я судорожно вздохнула. Гибкие фигуры вокруг меня зашевелились, зашелестели, зашуршали. Темноволосая повелительница застыла, словно каменный истукан. Постепенно все звуки смолкли.

— Понимаешь ли ты, о чем просишь? — едва слышно прошипела Ягира. — Обряд уже начат.

— Но не завершен. В твоих силах прервать его.

— А если я откажусь? Девица нужна нашему роду — она чародейка, редкая добыча. Редчайшая!

— Прежде всего, она нужна мне! В свое время она спасла мою жизнь, ничего не потребовав взамен, — теперь оборотень не улыбался, а смотрел на змеевиху тяжелым взглядом. — Так же, как я некогда спас тебя — и, как следствие, твой народ. Должен ли я напомнить тебе, о Ягира, что долг крови дает мне право потребовать жизнь этой девы себе?

Из груди Ягиры вырвалось рычание.

— Нет! — пронзительно взвизгнула женщина. — Прошу тебя, Радош, не заставляй меня, не надо, оставь ее нам! — в ее голосе появились умоляющие нотки. — Ты вынуждаешь меня…

Оборотень не дал ей закончить. Стремительно шагнув вперед, он свирепо уставился на повелительницу змей.

— Тогда мне придется призвать силы земли и огня, много лет назад ставшие свидетелями твоего долга и хранителями твоих клятв! Пусть они узнают о том, что долгом пренебрегли, а клятвы нарушили! Пусть придут к этому жертвенному камню! Ты этого хочешь, Ягира?! — яростно рявкнул Радош.

Змеевихи, толпившиеся вокруг своей повелительницы, испуганно зашептались. По мере того, как женщины осознавали, чем именно угрожает незваный гость, их лица начинали искажаться от ужаса. Кто-то истерически взвизгнул. Девицы откровенно запаниковали.

Правильно запаниковали, с удовлетворением отметила про себя я, стараясь не упустить ни одного слова. Если на эту поляну действительно заявятся разгневанные темные духи земли грауры, или вынырнет сам Жыж, обидчивый дух подземного огня, то не поздоровится всем — не только нам с эльфом. Ну, а нам терять уже нечего.

Паника нарастала. Радош выжидательно молчал, невозмутимо разглядывая верхушки деревьев. Его невзрачная фигурка дышала таким спокойствием и уверенностью в себе, будто в шаге от него не бесновалась разъяренная оборотниха, а окровавленное тело его подруги не лежало, распростертое, на жертвенном камне. Кицунэ немного подождал, пережидая вспышку бешенства змеевихи, затем оторвался от изучения елок, в упор глянул на Ягиру и коротко рыкнул:

— Ну?

И я поняла, что мой друг победил. Что послужило тому причиной: его собственная внутренняя сила, справедливость требований, страх змеевих перед мстительными духами, всё вместе — не знаю, но только повелительница змей застыла на месте, затем склонила перед оборотнем голову и через силу пробормотала:

— Я покоряюсь. Если желаешь — забирай ее. Я признаю свой долг.

Радош надменно кивнул и неторопливо, словно на прогулке, подошел к моему жесткому ложу.

— Здорово, Славка! — ровным голосом проговорил он, улыбаясь одними глазами, — Рад видеть тебя живой и… почти здоровой.

— А я-то как рада видеть тебя! — я почувствовала, как из моих глаз потекли горячие капли. Ну, вот, столько времени держалась, а тут на тебе — заревела! — Ты едва не опоздал!

Радош смахнул с одной стороны жертвенника несколько светильников и, не обращая внимания ни на обиженный звон, с которым они разбились, ни на ропот змеевих, присел на край серого камня. Склонившись надо мною, он крепко прижался своей шершавой щекой к моей щеке и прошептал мне на ухо:

— Скажи спасибо, что вообще успел. Хвала Богам, а также моим разведчикам и осведомителям! Не то я бы тебя ещё долго искал.

С этими словами он поднялся и кивнул куда-то в сторону. В тот же миг я краем глаза увидала, как из кустов выскочил серый комок и пушистым колобком покатился к нам. Через мгновенье Стёпка, мой Стёпка, с размаху взлетел мне на грудь, изо всех силенок прижался, обхватив меня лапами, уткнулся мордочкой мне в шею и простонал:

— Славушка моя! Нашлась! Живая! — затем вдруг отодвинулся, насупился и сурово заявил: — Вот ни на мгновенье с тебя нельзя глаз спускать! С тобой не успеваешь и глазом моргнуть, как ты уже по самые уши сидишь в каком-нибудь…э-э-э… приключении! — Радош, с удовольствием слушавший кота, не выдержав, расхохотался, а Степан напоследок припечатал: — Только успевай тебя оттуда вытаскивать!

— Ну, ладно, — отсмеявшись, оборотень решил, что хорошенького понемножку и пора забирать инициативу в собственные руки. Обернувшись к ошеломленным змеевихам, он вежливо попросил: — Будьте любезны, сударыни, снимите цепи.

Стражницы неуверенно посмотрели на свою повелительницу, та коротко кивнула, и с негромкими щелчками обручи, стискивавшие мои щиколотки и запястья, раскрылись. Радош бережно подсунул одну руку мне под плечи, другой подхватил по колени, осторожно поднял с жертвенного камня и вынес за пределы магического круга. Степка серым клубком крутился у его ног, изо всех сил помогая ценными советами: "Тише, тише, что хватаешь, не видишь — у нее там ссадина!", "Да куда ж ты ее голую потащил?", "Вон тряпку возьми да прикрой ее, бесстыдник!", "Всё про тебя Дару расскажу!", "Крепче держи, уронишь!" Наконец слегка озверевший от содержательных подсказок оборотень с облегчением опустил меня на землю, а сам присел рядом на корточки. Кот тут же полез ко мне на колени, ворча и жмурясь.

— Рекомендую вам немедленно покинуть земли рода, — сухо посоветовала Ягира, не смотря в нашу сторону. Радош в ответ с готовностью кивнул, легко поднялся и потянул меня за собой. Но я уже не нуждалась в посторонней поддержке. Вскочив на ноги, я вызывающе поглядела в глаза оборотнихе.

— Мы уйдем, — хрипло сказала я. — И он, — я ткнула пальцем в сторону безвольно висевшего на столбе эльфа, — пойдет с нами!

Ох, что тут началось! Змеевихи всполошились, как куры при виде лисицы. Лицо Ягиры перекосилось от злобы; Радош так и застыл на месте, разинув рот. Степка плюхнулся на пушистую попу и, задрав голову, вытаращился на меня круглыми от изумления глазами.

— А больше тебе ничего не надо? — яростно прошипела повелительница змей, сверля меня взглядом. — Что-то ты рано успокоилась на свой счет! Я ведь ещё вполне могу и вернуться к обряду! — и, обернувшись к Радошу, сочувственно добавила: — Вот видишь, мой дорогой друг, как бессмысленно и даже опасно тратить силы на людей, таких бессовестных и неблагодарных? Может, ты передумаешь, пока не поздно?

Но было поздно. Впервые за всё время, что я провела в плену у змеевих, я почувствовала, что мои магические силы больше никто и ничто не блокирует. Судя по всему, для этого оборотнихам был необходим либо прямой физический контакт (то-то они меня ни на миг из рук не выпускали!), либо искусно вплетенные в камни темницы и жертвенника чары. Магия хлынула в меня бурным потоком — даже слишком бурным. Через считанные мгновения я с удивлением ощутила, что наполнилась ею до самых краев! Не чувствовалось ни усталости, ни надломленности, ни страха, ни даже холода — только ледяная уверенность в собственных силах. Может, таким необычным образом мне аукнулся прерванный обряд? Размышлять было некогда. Пошире расставив босые ноги — земля, земля!! — я небрежным взмахом руки накрыла себя, Радоша и Степку защитным куполом. Второй купол, поменьше, я набросила на Аллардиэля.

— Всё, гадина, — с мстительным удовольствием процедила я, — твое время ушло. Теперь будет так, как я того захочу. Больше ты ничего не сможешь сделать ни мне, ни моим друзьям. А вот я, — на моей ладони сформировался небольшой огненный шар, который я начала легонько подбрасывать, ловить и катать между пальцами (любимое Ванькино развлечение), — вполне могу пожелать выжечь твои земли дотла. Вместе с тобою и твоими цыпочками!

Радош изумленно покосился на меня, но, видимо, списал мою необычную кровожадность на перенесенный стресс. И совершенно напрасно. Меня на самом деле душила злоба, и приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы и на самом деле не выполнить эту по всем меркам дикую угрозу.

— Короче, — мрачно сообщила я, — эльф идет с нами. Считай, что он тоже у меня в кровном долгу — даром я, что ли его с того света вытаскивала? Так что, имею право.

— Не знаю, на что ты рассчитываешь, — небрежно возразила Ягира. — Одно моё слово — и девочки разорвут вас в клочья, всех, включая это странное животное (кот бросил на змеевиху презрительный взгляд, но на всякий случай прижался к моей ноге). Так что, не советую тебе испытывать моё терпение.

— Ну, прежде чем нас разорвать, сперва придется до нас добраться, — я насмешливо щелкнула ногтями, и по поверхности защитных куполов пошли радужные разводы, делая их видимыми. — Удерживать их в активном состоянии я могу сколь угодно долго — источник сил-то прямо у меня под ногами, — я с наслаждением топнула по мягкой влажной земле. — Так что верни нам нашу одежду, оружие, и мы все, так уж и быть, уйдем. Можешь меня не благодарить, — последние слова я протянула, подражая говору самой повелительницы. — Впрочем, долго ждать я не намерена. Выбирай: мы уходим все вместе или начинаем огненную потеху?

Ягира нерешительно покосилась на Радоша. Оборотень слегка развел руками и несколько раз утвердительно кивнул: дескать, так всё и есть, верь ей!

Проверять мои слова оборотниха не решилась. Вскоре перед нами лежала кучка грязных вонючих тряпок, среди которых я признала свою накидку, штаны эльфа и прочее барахло, а также изящный лук в налучье, тул со стрелами, потертая кожаная сумка, украшенная медными бляхами, и внушительная гора самого разнообразного боевого железа — Ал был вооружен совсем неслабо. Покопавшись в оружии, я недовольно подняла голову.

— Где мой кинжал? Последний раз я его видела в темнице посреди лужи. Верните.

Вернули. Даже далеко ходить не пришлось: оказалось, что ножик хозяйственно прибрала одна из стражниц.

— Спасибо, — с издевкой поклонилась я. — Все свободны. Можете идти! — и, видя, что женщины в нерешительности топчутся на месте, взвизгнула: — А ну, вон отсюда! Живо!

Змеевих как ветром сдуло. На поляне остались только мы вчетвером да Ягира. Женщина приблизилась к радужной пленке, отделяющей нас от нее, и, не сводя с меня своих полубезумных глаз, злорадно прошипела:

— Напрасно ты радуешься. Ещё ничего не кончено. Рано или поздно ты всё равно придешь к нам!

— Ты бредишь, — презрительно ответила я, но червячок тревоги едва заметно шевельнулся у меня в груди. Видимо, женщина заметила тень, пробежавшую по моему лицу. Она расхохоталась с мстительной радостью.

— Ты же сама чувствуешь, как мой яд бурлит в твоей крови! Достаточно только осознанно убить мыслящее существо, отведать его плоти и крови — и превращение завершится. Запомни: один-единственный раз!

Пелена слепого гнева заволокла мой рассудок. Неожиданно мир утратил свои цвета, но взамен обрел небывалую четкость. Я удивленно моргнула. Но размышлять над этим было некогда. Больше всего на свете мне сейчас хотелось вцепиться Ягире в глотку. Я даже ощутила во рту привкус чужой крови. Подскочив к границе купола, так, что нас с повелительницей змей теперь разделяло не больше локтя, я свирепо прошипела ей в лицо:

— Тебе остается только уповать на то, что этого не произойдет! В противном случае я спалю всех вас прямо на этом самом месте, пепел развею по ветру — а потом и себя убью! Надеюсь, последнее тебя хоть как-то утешит!

Ягира отшатнулась. Несколько мгновений она с ужасом вглядывалась в мои бешеные глаза, затем выплюнула: "Ведьма!", крутанулась на месте и скрылась в лесу. Тяжело дыша, я обернулась, и тяжелым взглядом обвела своих друзей. Кот удивленно пискнул и спрятался за Радоша. Оборотень стоял совершенно неподвижно, выставив вперед раскрытые ладони.

— Ну, всё, всё, — успокаивающе проговорил он, — что ты так распалилась? Всё уже позади. Ну, Славка, возьми же себя в руки! Давай, дыши, дыши глубже, вот так, молодец, умница.

Он говорил со мною, как с заболевшим ребенком или испуганной лошадью, и постепенно мой гнев начал таять, а мир обретать привычные краски. Заплакав, я рванулась к оборотню, и, крепко обхватив руками его шею, горько захлюпала на его плече.

Ревела я долго и со вкусом. Слезы текли рекой, и это радовало ту самую серединку моей души, которая не умерла. Она словно чувствовала, что со слезами выходит убивающая меня отрава.

Потом я ощутила, как Радош потихоньку отстраняет меня.

— Ну, всё, хватит реветь. Попозже поплачешь, хорошо? Моё плечо всегда к твоим услугам. А сейчас у нас с тобою много дел. Эльф-то твой, смотри, совсем закоченел. Уже почти и не дышит.

Уложив Ала на свою многострадальную накидку, я принялась за работу. Не люблю лечить одной только магией: синяк свести или ушиб зачаровать — ещё туда-сюда, но уж если что-нибудь серьёзное — всё равно ничего как следует не сделаешь. Чтобы качественно исцелить лихорадку, или срастить перелом, или даже просто убрать отек, необходимо одновременное использование подходящего зелья и соответствующего заговора. Тогда можно рассчитывать на быстрый и, самое главное, правильный результат. А голая магия — что ж? С ее помощью я сумею только подтолкнуть организм больного в нужную сторону, подлить силенок, заставить самостоятельно бороться. Ну, в крайнем случае, ещё смогу обезболить, да и то — заговор в сочетании с зельями не в пример эффективнее.

Что ж, выбора у меня всё равно нет. Хвала Богам, собственной магии и сил у меня сейчас хоть отбавляй, и вскоре эльф открыл глаза. А затем и сел, недоуменно озираясь.

— Привет! — я помахала рукой перед его лицом. — Помнишь меня? Я тебя давеча чуть не съела. А до этого мы с тобой проводили тюремно-поэтический турнир. Ты победил. Правда-правда. А потом и нас самих чуть не заставили попками ос ловить. Так что, я тебе должна одно желание. Постарайся придумать что-нибудь посмешнее.