ГАЛЬБА

По происхождению Гальба выходец из высокого аристократического рода, прославившегося во времена республики. В молодости пользовался благосклонностью Ливии, вдовы Августа. В завещании она оставила ему огромную сумму в пятьдесят миллионов сестерциев. Однако, поскольку сумма была написана не словами, а цифрами, император Тиберий принял ее за пятьсот тысяч сестерциев, хотя и эта сумма не должна была достаться наследнику, ибо Тиберий сразу же аннулировал завещание матери из нелюбви к ней. Впрочем, Гальба и без того не был бедным. Хотя следует отметить, что в целом Тиберий всегда относился к Гальбе благосклонно. Еще совсем молодому Гальбе он разрешил начать государственную службу ранее предусмотренного законом возраста. Став претором, Гальба сразу же отличился — организовал такие игрища для народа, о которых потом еще долго говорили, ведь на них народ впервые увидел слонов-канатоходцев.

Гальба быстро делал карьеру. Был наместником в Аквитании (современная Франция), а в 35 году стал консулом. В царствование Калигулы ему поручили наместничество Верхней Германии на Рейне. Во время проведения Калигулой инспекции римских войск в этой провинции Гальба вызвал одобрение императора отличной солдатской выправкой и редкой выносливостью: во время многочасовой муштры он ни разу не упускал из рук тяжелый щит, а потом много миль без отдыха бежал перед колесницей властителя.

Ценил Гальбу и император Клавдий — и как умелого администратора, и как опытного военачальника. В его правление Гальба был наместником провинции Африка (современный Тунис), где покорил кочевников пустыни и усмирил оседлое население. В награду ему был устроен триумф — пышный, торжественный въезд с отборными легионами в стольный город империи Рим, а также его удостоили высоких должностей при главном храме Юпитера. И все эти почетные должности ему пришлось бросить и удалиться от общественной жизни, когда Клавдий взял себе в жены Агриппину. Были у Гальбы причины опасаться этой женщины. Много лет назад после смерти своего первого мужа, Домиция, Агриппина именно Гальбу пожелала сделать своим вторым мужем, хотя он был давно женат и имел двух сыновей. Решительный отпор свекрови Гальбы разрушил планы честолюбивой матроны, хотя, вполне возможно, сам Гальба уступил бы Агриппине, как любой мужчина пасует перед энергичной женщиной, к тому же благодаря ей он сблизился бы с императорским семейством. Так что теперь у Гальбы были все шансы бояться мести этой могущественной женщины. Вот он и удалился в свои отдаленные деревенские поместья, где в одиночестве коротал оставшиеся ему дни жизни, ведь не было уже на свете ни его жены, ни детей, а в новый брак он не вступил.

Когда к власти пришел Нерон, Гальба стал опасаться его советника Сенеку, который ненавидел Клавдия, столь благосклонного к Гальбе. Стареющий сенатор жил в постоянном страхе, каждую минуту ожидая изгнания, так что теперь, куда бы он ни направлялся, за ним всегда следовала повозка, наполненная деньгами.

Опасения оказались напрасными. Напротив, ему оказали высокую честь и в 60 году назначили наместником Тарраконской (восточной) Испании. Управлял он ею 8 лет, как всегда умело, но поначалу был слишком строг. Так, Гальба велел отрубить руки банкиру, обманывающему своих клиентов, и распять на кресте опекуна, отравившего сироту, чтобы овладеть его имуществом. Извиваясь на кресте, несчастный вопил, что, будучи свободным гражданином, он имеет право апеллировать к императору. И тогда наместник в виде особой милости велел его снять с этого креста и распять на другом — более представительном и побеленном. Однако с течением лет суровость и вообще активность Гальбы ослабели. Наблюдая за тем, что происходит в столице, как безумствует и бесчинствует Нерон, он пришел к выводу, что в столь шаткой и неясной политически ситуации лучше ничего не делать, цинично заявляя: «Ведь никого не наказали за то, чего тот не сделал». Прошло девятнадцать веков, и крылатое выражение Гальбы — «За бездействие не наказывают!» — в наши дни в далекой северной стране сделало «потрясающую карьеру», хотя там вряд ли кому известно имя Гальбы.

И все-таки Гальбу заставили заняться делом, к тому же очень рискованным. В начале 68 года против Нерона выступил Юлий Виндекс, наместник Лугдунской Галлии (с центром в городе, где теперь находится Лион). Он и его сторонники поклялись в верности сенату и римскому народу. Их поддержали широкие слои еще не романизированного народа Галлии. Виндекс предложил Гальбе возглавить восставших, но тот колебался и медлил. Ему уже было больше семидесяти — не самый подходящий возраст для того, чтобы браться за столь большое и опасное дело. Возможно, Гальба, кроме всего прочего, не слишком доверял Виндексу, так как не был в курсе всех его целей и намерений.

Свои сомнения Гальба высказал самым близким друзьям и офицерам, но глава его личной стражи решительно перебил речь наместника, заявив, что уже сама постановка вопроса — оставаться ли верным императору — означает отказ от верности. Так оно и было. Уже за меньшие провинности многие сенаторы поплатились головой, а Гальба знал об отношении к нему Нерона и даже перехватил тайный приказ императора о своей казни, разосланный цезарем прокураторам. Всё в Гальбе вызывало у Нерона подозрения: и его высокое происхождение, и солидная репутация, и богатство. Так, может быть, действительно не следует медлить, а первым нанести удар? К тому же вдохновляли и внушали оптимизм благоприятные знамения, в которые Гальба твердо верил. Он собрал большой митинг в Новом Карфагене. Вокруг трибуны были расставлены изображения множества людей, ни за что казненных Нероном, а сам Гальба вышел на трибуну, ведя за руку мальчика знатного рода, сосланного в изгнание, родители которого были зверски убиты императором. При появлении Гальбы собравшиеся приветствовали его криками: Salve Imperator! Salve Caesar!

Наместник, а точнее, уже император Гальба произнес горькую речь, перечисляя преступления Нерона, его зверства и безумства, и закончил словами: «Раз родина оказалась в такой опасности, я не вправе остаться в стороне и отдам ей на службу весь свой жизненный опыт, хотя буду считать себя не императором, а лишь легатом сената и народа».

Когда Нерону сообщили о событиях в Испании, тот в ярости велел конфисковать все поместья Гальбы и выставить их на продажу с аукциона. Однако желающих приобрести их было немного, зато испанские поместья Нерона, в свою очередь конфискованные Гальбой, раскупались нарасхват. Деловые люди знали, во что следует вкладывать капитал!

Сторонники Гальбы действовали в разных провинциях и в самом Риме. Они распускали сплетни о близком конце Нерона, сеяли панические слухи о том, что якобы цезарь намерен во второй раз поджечь Рим, а на его жителей выпустит диких зверей. Спасение же придет из Испании. Все это создавало в обществе соответствующие настроения.

А тем временем Виндекс потерпел поражение от наместника Верхней Германии Вергиния Руфа. Гальба впал в панику, не зная, каких взглядов придерживается победитель, может, он верен Нерону, а может, сам стремится к власти. На всякий случай он укрылся с небольшой армией в маленькой деревушке, ожидая дальнейшего развития событий. Страх перешел в ужас, когда под вечер 16 июня кто-то стал колотить в ворота двора, требуя немедленно впустить его. Это оказался Ицел, вольноотпущенник Гальбы. Он спешил из самого Рима, после смерти Нерона, когда уже не вызывало сомнений, что преторианцы, императорская придворная гвардия и сенат признали Гальбу цезарем.

Новый хозяин Рима не спешил осчастливить столицу своим присутствием. В Риме он появился лишь в сентябре. Двигался в столицу не спеша. По пути ему то и дело доносили о волнениях и мятежах, вспыхивающих в разных провинциях. Да и в самом Риме попытался разжечь бунт преторианцев их префект Нимфидий Сабин, истинный виновник падения Нерона. Гальба не знал о его роли в устранении императора — не оценил, велел снять его с должности. Нимфидий не снес такой несправедливости и попытался настроить своих бывших подчиненных против нового императора. Думал — императором станет он сам. Не получилось — в суматохе Нимфидий погиб от руки какого-то солдата.

Новый император медленно приближался к Риму, по пути расправляясь с противниками. Молва о скупости и жестокости нового цезаря распространялась по всей Римской империи. Тысячи моряков приветствовали его с судов, стоящих в гавани Мизена, недалеко от Рима. Несколько месяцев назад некоторых из гребцов Нерон сделал полноправными гражданами. Теперь и остальные требовали того же от нового правителя и даже добивались, чтобы для них был сформирован особый легион. Гальба такое требование счел бунтом и велел вернуть гребцам их прежний статус, лишив звания свободных граждан; недовольных же моряков приказал убить, говорили — больше семи тысяч, а из остальных — каждого десятого. Страх охватил весь Рим.

Преторианцы ожидали денежного вознаграждения и повышения жалованья, Гальба же, считавший себя воплощением древних римских добродетелей, заносчиво отозвался в ответ на такое требование: «Я привык вербовать солдат, а не покупать их». И даже уволил нескольких офицеров, что преторианцы сочли началом чистки в их рядах. Не удивительно, что тем самым Гальба с самого начала настроил гвардию против себя.

Заносчивый и жестокий старик не вызвал симпатии и у жителей Рима. Они все чаще вспоминали с тоской прежнего цезаря, игры и развлечения, которые так часто устраивал для них молодой правитель, любивший весело пожить. О жестокостях и безумствах Нерона, напротив, вспоминали все реже, тем более что Нероновы бесчинства больше коснулись представителей высшей знати. Гальба настроил против себя и эти влиятельные слои населения. Он создал комиссию, целью которой было вернуть в государственную казну все награды, дары, недвижимость и просто крупные суммы, с такой безоглядной щедростью разбазаренные Нероном. Задача перед комиссией была поставлена чрезвычайно сложная. Установить, что было заслуженной наградой, а что — нет, и кто сейчас владеет данным предметом или поместьем было почти невозможно, вызывало множество претензий и обид, а юридическая законность сделок, как правило, казалась сомнительной.

Вот так, за несколько месяцев правления 68 года Гальба настроил против себя чуть ли не всю общественность столицы. При этом он слепо верил своим любимцам, которые — как это всегда бывает в подобных случаях, — надеясь на безнаказанность, распоясались сверх всякой меры. Имел значение и тот факт, что новый цезарь был очень старым, больным человеком, непривлекательным внешне. Он даже не мог удержать в руках свиток папируса — так были искривлены артритом руки Гальбы. Таким образом, в немалой степени получив любовь и уважение до того, как стал императором, с обретением власти Гальба утратил их, хотя многие его поступки свидетельствовали о том, что он был отличным правителем.

При всех своих недостатках цезарь отдавал себе отчет в том, что он стар, одинок, а потому необходимо как можно быстрее найти преемника и представить его народу, чтобы оградить государство от потрясений новой борьбы за власть. Кого же выбрать? Кандидатов было двое. Первый — Марк Сальвий Отон, бывший муж Сабины Поппеи, бывший приятель Нерона, бывший наместник Лузитании. С самого начала он горячо поддерживал Гальбу. В отличие от него, это был мужчина в полном расцвете сил, неплохой администратор и очень популярный как в народе, так и в преторианской гвардии. Второй — Луций Пизон. Молодой, тридцатилетний, он лишь недавно вернулся из изгнания, еще мальчиком сосланный Клавдием. Его отец и старшие братья, подозреваемые в заговоре против императора, были вынуждены покончить жизнь самоубийством. Луций Пизон не занимал никаких государственных постов, не служил в армии, в столице у него не было друзей. И вот именно его выбрал себе наследником Гальба! Злые люди утверждали, что главную роль в выборе Гальбы сыграло постоянно серьезное, даже угрюмое выражение лица Пизона. Вспоминали, как некогда Сенека охарактеризовал его отца: «Он так глуп, что мог бы даже править». На самом же деле, скорее всего, выбор Гальбы объяснялся желанием иметь своим наследником потомка старинного знатного рода, не связанного ни с одной из соперничающих группировок.

Решение цезаря наверняка ускорила весть о волнениях среди легионов на Рейне. Неужели снова гражданская война? Десятого января 69 года Гальба призвал Пизона на Палатин и отправился с ним в казармы преторианцев, хотя только что отгремела гроза с громом и молниями, и все еще лил дождь. Перед строем воинов цезарь коротко заявил, что сделал выбор и адоптировал сына, указав на стоящего рядом Пизона. Выбор императора лишь немногие из преторианцев приветствовали криками одобрения, большинство хранило мрачное молчание. Но зато в сенате речь цезаря — а как же иначе? — была встречена бурными аплодисментами.

Утром 15 января Гальба приносил жертвы в храме на Палатинском холме. Жрец осмотрел внутренности жертвенных животных. Увы, по его словам, обстоятельства складываются для цезаря крайне неблагополучно, его ждет измена и новые бунты, так что правителю лучше не покидать свой дворец. При церемонии присутствовал и Марк Отон. Внезапно его отозвали — якобы пришел назначенный архитектор. Отон торопился на Форум, где его уже ожидала кучка вооруженных людей. Вместе с ними он поспешил в казармы. Сначала его несли в лектике[16], потом он в нетерпении выскочил из нее и побежал.

На Палатин, где все еще резали и потрошили жертвенных животных, стали вдруг поступать странные вести: то якобы на Форуме похищен какой-то сенатор, то непонятно куда подевался Отон, то в казармах неспокойно… Срочно разослали офицеров во все концы, спешно созвали совещание. А тем временем на холме и на площади собрались огромные толпы народа, ожидающие дальнейшего развития события — точно как в театре. Люди залезали на крыши домов, карабкались на колонны и памятники. Пизон поспешил к преторианцам, чтобы их успокоить, а тут пришла еще одна весть: Отон убит. Толпа снесла ворота дворца и ввалилась во двор, приветствуя цезаря громкими криками. Тот поспешил обрядиться в самые роскошные воинские доспехи, сел в лектику и велел снести себя с холма в напирающей толпе. Он был уже на Форуме, когда к нему пробился перепуганный Пизон и, задыхаясь, сообщил, что до казарм преторианцев он даже не добрался, издали услышав их громогласные возгласы в честь Отона. Значит, весть о его смерти оказалась ложью, а может быть, нарочно была пущена в народ, чтобы дезинформировать.

Опять задумались, что же делать: вернуться, оставаться на месте, окружить Капитолий?

Послышался конский топот — это приближались speculatores, отборные части преторианцев, так называемые разведчики. В этот момент все зависело от того, как поведет себя личная охрана императора. Если бы люди из охраны, дружно окружив цезаря, приготовились храбро защищать его, speculatores, пожалуй, не осмелились бы напасть… Но вот глава когорты, стоявший рядом с лектикой императора, театральным жестом сорвал с груди медальон с портретом Гальбы и швырнул его на землю.

Толпа мгновенно отшатнулась, люди кинулись врассыпную. Императорские носильщики бросили лектику и тоже поспешили сбежать. Лектику швырнули так, что немощный император вывалился на мостовую и не смог подняться. Он попытался было, однако его придавила тяжесть парадных доспехов. Гальба пополз, но тут какой-то солдат вонзил ему меч в горло. Тогда и другие принялись наносить императору удары, изощряясь в надругательстве над мертвым телом. Труп пролежал на Форуме до темноты. Тогда кто-то из солдат отсек голову Гальбы и в полах своего плаща принес ее Отону. Там, в солдатском лагере, тот отдал ее обозникам, они насадили голову на шест и принялись с хохотом и издевательскими выкриками носиться с ней по всему лагерю. Наконец за сто золотых монет ее выкупил бывший слуга Патробия и воткнул шест с головой Гальбы перед гробницей своего бывшего хозяина — Патробия, казненного по приказу Гальбы вместе с другими, самыми ненавистными цезарю его врагами. Так слуга отомстил за смерть своего патрона. Труп Гальбы сожгли в саду его личного дома, а потом похоронили и найденную голову.

В тот же день, 15 января, и тоже на Форуме, погиб Пизон, спрятавшийся в сторожке прислужника при храме Весты. Был убит и советник Гальбы — Тит Виний. Головы погибших, насаженные на шесты, носили по всему городу, а потом продали родным.

Тацит так охарактеризовал Гальбу и его недолгое правление:

То, как Тацит заканчивает свой рассказ о Гальбе, вряд ли может нас удивить. О многих людях можно сказать то же самое!