КЛАВДИЙ

Если бы не чистая случайность — всего несколько шагов, — совсем по-другому сложились бы судьбы и самого Клавдия, и Рима. В тот роковой январский день он шел из Палатинского театра во дворец в нескольких шагах впереди Калигулы и не заметил, как цезарь неожиданно свернул к крытой галерее, где его ожидала группа мальчиков, приехавших из Азии, — и смерть. Клавдий и два сопровождавших его сенатора шли не оглядываясь. Если бы они увидели, что цезарь свернул в сторону и остановился, они наверняка пошли бы за ним или просто подождали, как велит учтивость. И тогда Клавдий наверняка разделил бы судьбу императора, ибо заговорщики решили не оставлять в живых никого из августейшей фамилии. А тем временем трое спокойно пересекли двор и уже вошли во дворец, когда тишину разорвал отчаянный крик тревоги. Поднялись шум и суматоха.

Палатин, а за ним и всю столицу, охватили ужас и паника. У заговорщиков не было никакого определенного плана действий, заговор сводился лишь к убийству императора и его семьи. Некоторые заговорщики были тут же, на месте, убиты прибежавшими на шум германцами-телохранителями императора, которые в ярости готовы были убивать всех, кто подвернется под руку. Помимо заговорщиков погибло несколько ни в чем не повинных сенаторов и много людей простого звания, случайно оказавшихся поблизости от места преступления.

В храме Юпитера на Капитолии немедленно собрался сенат. Многие сенаторы требовали восстановления республики. Самый удобный момент, тем более что в живых не осталось ни одного представителя правящей династии. Пора кончать с единовластием, репрессиями и террором безумцев из рода Юлиев и Клавдиев. И когда ближе к вечеру убийца императора Кассий Херея отважился, в конце концов, предстать перед сенатом, он не услышал слов осуждения. Напротив, ему, как трибуну преторианцев, паролем для городских когорт на предстоящую ночь было названо слово libertas — свобода.

Чрезвычайное заседание сената затянулось до глубокой ночи. Хотя большинство ораторов декларировало в своих речах возврат к республике, очень многие в глубине души склонялись к сохранению единовластия, причем будущим цезарем каждый видел себя. Было решено наконец перенести дебаты на следующий день. Однако уже этой ночью положение резко изменилось.

Нашелся уцелевший представитель правящей династии. Сенат совершенно о нем забыл — и ничего удивительного, ведь его не воспринимали всерьез даже в собственной семье. Его мать, Антония, называла сына монстром, которого природа начала делать, но не закончила. Желая подчеркнуть чью-то глупость, она имела обыкновение добавлять: «Он даже глупее моего сына Клавдия». Ливия, бабка Клавдия, женщина умная и проницательная, тоже относилась к внуку с презрением. Август избегал появляться публично в обществе Клавдия, хотя и отмечал благородство его души и умение хорошо формулировать свои мысли. Однако Клавдий страдал дефектом речи, поэтому все, что он говорил, звучало комично. К тому же у него тряслась голова, и при ходьбе он волочил ногу. Видимо, все это было следствием перенесенной в детстве болезни, но современников это обстоятельство отнюдь не смягчало. Они были глубоко убеждены, что человеку с такими дефектами нельзя претендовать на какое-либо участие в политической жизни и ждать, что окружающие вообще станут принимать всерьез такого шута горохового.

Таким образом, пятьдесят лет своей жизни Клавдий оставался в тени: ни государственных, ни военных ответственных должностей ему не поручали. Он считался непрактичным и безобидным чудаком, которого интересовала лишь история. Клавдий и сам писал ученые трактаты, которые впоследствии опубликовал. До тех пор он вел тихую незаметную жизнь, любил играть в кости и хорошо поесть. Почетные должности, дарованные Калигулой, принесли ему лишь унижение и разорение. Да, сенаторы были совершенно правы, исключив его особу из своих политических калькуляций.

Об этом нерасторопном чудаке поначалу не вспомнили и солдаты, лишившись своего военачальника. Но вот какой-то солдат преторианской гвардии, пробегая вечером по опустевшим покоям императорского дворца, заметил чьи-то ноги, видневшиеся из-под портьеры на веранде. Он раздвинул портьеру и, увидев перетрусившего Клавдия, воскликнул: Ave Caesar! — Да здравствует император!

Для преторианцев это был поистине дар богов. Им обязательно нужен был господин, все равно какой, лишь бы они по-прежнему могли пользоваться своими привилегиями, вести беспечную жизнь, к которой привыкли. Преторианцы на руках принесли Клавдия в казармы и тут же провозгласили его императором. В столице им никто не посмел противиться. Так Клавдий, историк и чудак, стал императором.

Впрочем, пока не официально. Он все еще дрожал от страха, не зная, на что решиться. Меж тем по столице разнеслась весть, что Клавдия утащили в преторианские казармы, но неизвестно, с какой целью. Ходили слухи — чтобы покончить с ним. Потом стало известно о решении преторианцев.

Сенат той же ночью начал с Клавдием переговоры, пытаясь убедить его устраниться от власти. Самого Клавдия, может быть, и удалось бы уговорить, если бы — снова случайность — в эти решающие ночные часы рядом с ним не оказался его ровесник, давний добрый друг, умный советчик, иудейский царь Ирод Агриппа. Он был внуком Ирода Великого, известного нам по библейской истории «избиения младенцев». Ирод Агриппа прибыл в Рим для переговоров с Калигулой и угодил в самую гущу событий. Он решил принять сторону Клавдия, рассудив, что это будет выгодно и для него самого, и для народа Иудеи. Будущее показало, что Ирод не ошибся.

Наконец днем 25 января произошло решающее событие: городские когорты, до сих пор поддерживавшие сенат, присоединились к преторианцам. Сенат вынужден был уступить и признал Клавдия императором.

Итак, Клавдию помогла цепь случайностей: медлительность заговорщиков и нерешительность сенаторов, а также то обстоятельство, что полвека его никто не замечал при дворе, благодаря чему Клавдий смог пережить бури, заговоры, злодеяния, в которых один за другим погибли все представители его рода.

Клавдий стал правителем, и все равно римская аристократия не могла простить ему два огромных недостатка, или даже порока. Первый — несолидную внешность Клавдия. Да что там несолидная, просто смешная внешность! Второй порок заключался в том, что Клавдий остался в живых и, более того, осмелился появиться на политической арене в самый неподходящий момент, когда вполне реальными стали шансы на возрождение республиканского строя. Не удивительно поэтому, что в произведениях писателей той поры — а все они, так или иначе, были близки к сенату — чувствуется негативное и предвзятое отношение к Клавдию. А уж о таком выдающемся мастере художественного слова, как Сенека, имевшем личные поводы ненавидеть Клавдия, и говорить нечего. Поскольку же в веках сохраняются именно литературные произведения, и именно по ним потомки составляют свое мнение о делах минувших дней, ибо все прочие исторические документы сохранились лишь в отрывках и известны лишь ограниченному кругу специалистов-историков, в сознании европейцев утвердился малопривлекательный образ этого императора.

Правда, уже появились труды специалистов, в которых делалась попытка создать более объективный портрет Клавдия, что повлияло и на произведения художественной литературы (как пример можно привести известные романы английского писателя Роберта Грейвса «Я, Клавдий», «Клавдий и Мессалина»). Тем не менее и сейчас еще далеко до всеобъемлющей и объективной оценки личности Клавдия и его деяний. Да и сомневаюсь я, что такая оценка вообще возможна, коль скоро главные источники информации — труды писателей-историков — заражены предвзятостью, а все другие документы той эпохи дошли до нас лишь в отрывках. Теперь очень важно не впасть из духа противоречия в другую крайность — апологетику, удержаться от стремления создать в одних лишь светлых тонах портрет цезаря Клавдия, который и в самом деле обладал многими недостатками — не только относящимися к смешным сторонам его внешнего облика, но и весьма серьезными отрицательными качествами характера.

К слову сказать, случай с Клавдием ярко иллюстрирует одну простую мысль: как сильна над людьми власть однажды созданного стереотипа, относится ли это к человеку или целой эпохе. А уж если этот образ создавался такими мастерами, как Тацит или Сенека… Кто из писателей последующих веков посмел бы соперничать с ними в покоряющей силе художественной выразительности, кто еще обладает таким утвердившимся в веках авторитетом историка и писателя? Отсюда следует простой вывод, который должны хорошо усвоить все правители, все сильные мира сего всех времен и народов: потомки судят политических деятелей не по их делам, а по тому, что и как напишут о них современные им писатели. Значит, главная заповедь всякого правителя — жить в согласии с творческой интеллигенцией, и тогда о тебе останется добрая память на века. Разумеется, если ты в состоянии отличить заурядного льстеца и прихлебателя от действительно талантливого мастера, если ты в состоянии сносить все странности, причуды и даже злонамеренные выходки, столь часто присущие Аполлоновой братии.

Вернемся к Клавдию и попытаемся все-таки, хотя это и очень трудно сделать в нескольких словах, дать объективный образ этой, несомненно, противоречивой личности, по возможности справедливо представить читателю ее достоинства и недостатки. Начнем с констатации наиболее важных конкретных фактов с первых дней правления Клавдия — фактов бесспорных, подтвержденных свидетельствами, — а затем попытаемся сделать анализ основных направлений его деятельности, уже отступив от хронологического принципа.

Убийцы Калигулы были приговорены к смертной казни, иначе Клавдий не мог поступить. Правда, племянника своего он ненавидел, но другого решения император не имел права принять, ибо предание человека смерти без суда и следствия всегда остается убийством и должно быть наказано во избежание опасного прецедента. Но одновременно с этим новый цезарь издал указ, освобождающий от ответственности всех, кто 24 и 25 января позволил себе антиправительственные высказывания или действия. Указы же прежнего императора были тщательнейшим образом пересмотрены и многие из них, главным образом о налогах, отменены. Также были пересмотрены все политические процессы за время царствования Калигулы, изучены списки осужденных. Освобождены были все, за исключением настоящих уголовных преступников. Зато одновременно были привлечены к ответственности те рабы и вольноотпущенники, которые писали доносы на своих хозяев. Вернули из изгнания лиц, сосланных Калигулой, в том числе и двух его сестер, Юлию и Агриппину. Конфискованные Тиберием и Калигулой состояния были возвращены прежним владельцам или их наследникам. И наконец, был издан указ, запрещающий возбуждать дела по обвинению в оскорблении величества. Мне могут возразить — дело обыкновенное, каждый новый правитель обычно начинает с правильных мероприятий и красивых жестов, которые со временем сводятся на нет, и все возвращается к прежнему порядку вещей. Ведь так было и в начале царствования Калигулы. Это правда, но в данном случае принципы законности и правопорядка соблюдались во все время правления Клавдия, хотя не обошлось без ошибок, осечек, злоупотреблений и просто нарушений закона. И даже если Клавдию и приходилось ломать им же установленные правила, в нарушениях не всегда был виноват он лично. Так, например, и ему пришлось устроить политический процесс и сурово наказать виновных. Случилось это на второй год правления, в 42 году, когда поднял мятеж наместник Далмации Камилл Скрибониан, объявив о свержении Клавдия и восстановлении республики. Его тут же поддержали многие сенаторы, по-прежнему презиравшие Клавдия. Однако легионы не пошли за наместником, солдат вполне устраивал существующий строй, а от республики еще неизвестно чего можно ожидать. Мятеж был подавлен, его зачинщики сурово наказаны.

Новый цезарь серьезно относился к своим обязанностям. Да и вообще это был человек исключительной работоспособности. Став главой огромной империи, он находил время и для своих любимых занятий историей, не перестал писать, в результате чего им были созданы солидные труды: «Автобиография» в 8 книгах, «История гражданских войн» в 40 книгах, «История этрусков» в 20 книгах, «История Карфагена» в 8 книгах и др. В исторических трудах цезаря сказывается влияние его учителя, великого историка Тита Ливия.

Клавдий был также большим знатоком греческой литературы и греческого языка. Правда, его научные изыскания в области языка отличались некоторыми странностями. Так, например, он счел нужным ввести три новые буквы. Тем не менее из уважения к ученым трудам цезаря его коллеги-лингвисты основали при знаменитом Александрийском музее так называемый Клаудианум (мы бы назвали его научно-исследовательским институтом), задачей которого было изучение и ежегодное прочтение от начала и до конца «Истории этрусков» и «Истории Карфагена». Из трудов Клавдия почти ничего не сохранилось, лишь жалкие фрагменты. Следует полагать, труды эти были слабы и по форме и по содержанию, коль скоро потомки не позаботились об их сохранности. И в самом деле, судя по дошедшим до нас отрывкам, стиль изложения ученого императора поражает своей причудливостью: так, например, стройный ряд доказательств часто прерывается совершенно не к месту случайными замечаниями. И все же, судя по тем же сохранившимся отрывкам, можно утверждать, что Клавдием был собран ценный исторический материал.

Теперь о Клавдии-правителе. Сложное и нелегкое дело — заниматься множеством проблем огромной империи, особенно для человека, не имеющего опыта политической деятельности. Клавдий исключительно серьезно и добросовестно относился к своим обязанностям, старался вникать как можно глубже в суть больших и малых дел. Стиль его речей, указов, постановлений неопровержимо свидетельствует о том, что он сам их редактировал.

С той же добросовестностью и даже увлечением относился Клавдий к своим судейским обязанностям: «Суд он правил с величайшим усердием», — пишет Светоний. Но порой Клавдия упрекали в том, что процессы не всегда проходили открыто, а его приговор — не всегда был логически обоснован. Клавдий действительно отличался неуравновешенным характером, но сам это понимал и часто приносил извинения людям, незаслуженно им оскорбленным в порыве гнева. Недоброжелатели-писатели упрекали его и за первое и за второе — дескать, такое поведение цезаря подрывает авторитет власти. Я нахожу этот тезис спорным.

Поскольку цезарь не мог всем руководить в одиночку, а сенаторам Клавдий не доверял, возникла необходимость поисков новых методов администрирования. Клавдий стал передавать отдельные отрасли хозяйства в ведение своим вольноотпущенникам, создавая тем самым что-то вроде теперешних министерств. Таким образом, наряду с традиционной системой управления была создана новая ветвь, подчиняющаяся непосредственно цезарю и только ему. И хотя порой вольноотпущенники получали слишком большую власть, и хотя они, случалось, злоупотребляли ею, сам принцип нового управления империей, развиваясь и совершенствуясь, со временем стал намного эффективнее старого, который, впрочем, все же продолжал действовать, но во все более ограниченном масштабе.

Была ли эта реформа продуманным нововведением Клавдия, или ее вызвало к жизни лишь недоверие императора к сенаторам? Вряд ли можно дать точный ответ на этот вопрос, но зато достоверно известно о другой реформе, когда по собственной инициативе последовательно и твердо Клавдий стал щедро наделять жителей провинций правами римских граждан. Ничего подобного прежние императоры не делали. Такое политическое изменение в общественной жизни имело огромное историческое значение. Империя, по мнению Клавдия, должна была стать общей родиной разных народов.

Наряду с этим Клавдий, как ни один из цезарей после Августа, увеличил территорию империи. Он покорил Британию — Август об этом только мечтал, а Калигула предпринимал неудачные попытки. Клавдий лично принял участие в походе и добрался до самого Камулодуна (современный Колчестер[13]). Было это в 43 году, а в следующем его военачальники покорили в Африке Мавританию. Там были созданы две новые провинции, и, наконец, в 46 году стала римской провинцией Фракия на Балканах, нынешняя Болгария.

Нужно отметить еще одну сторону деятельности Клавдия — строительство. По словам известного историка древности, строил Клавдий немного, но зато это были сооружения гигантские и полезные. Для Клавдия предметом величайшей заботы всегда было благоустройство столицы и ее снабжение. При нем возведены были два новых акведука, по которым в столицу шла вода. И в наши дни вызывают изумление сохранившиеся развалины одного из них, Аква Клавдия (Aqua Claudia). В Остии был построен большой порт, через который в Рим поступало продовольствие. В центральной Италии было осушено Фуцинское озеро. Тридцать тысяч землекопов в течение нескольких лет рыли подземный туннель через горный массив.

Уже перечисленных выше деяний Клавдия хватило бы с избытком для того, чтобы оставить по себе добрую память в веках. Но ведь это еще далеко не все! И тем не менее, как уже говорилось, до сих пор существуют самые противоречивые мнения о Клавдии как о человеке и как о правителе. Некоторые причины этого уже были названы, но следует назвать и еще одну, весьма существенную и по-человечески очень понятную. Точнее, эту причину следует разделить на две части, озаглавив каждую именем одной из двух жен Клавдия, — Мессалина и Агриппина.

Клавдию с женщинами не везло, хотя с юношеских лет он легко поддавался их чарам. Может быть, именно потому и не везло? Клавдию не было и двадцати, когда он обручился в первый раз, но до свадьбы дело не дошло из-за отказа Клавдия, ибо родители невесты чем-то провинились перед императором Августом. Клавдий выбрал себе новую невесту, но она умерла в день свадьбы. Через несколько лет, уже во времена Тиберия, Клавдий женится на Плавтии Ургуланилле. Вряд ли это был брак по любви, ибо мать невесты была подругой Ливии, вдовы Августа, по-прежнему очень влиятельной матроны. От брака с Ургуланиллой у Клавдия было двое детей, сын Друз и дочь Клавдия. Мальчик, обрученный с дочерью Сеяна, могущественного префекта преторианской гвардии, погиб трагической смертью на отцовской вилле в Помпеях: он забавлялся тем, что подбрасывал маленькую грушу и старался поймать ее ртом. Груша попала в дыхательное горло, и ребенок задохнулся. Вскоре Клавдий пришел к мысли, что жена ему изменяет, а малютка Клавдия на самом деле дочь некоего вольноотпущенника. Клавдий развелся с Ургуланиллой, а девочку приказал положить голой — как она появилась на свет — у порога дома бывшей жены. О дальнейшей судьбе девочки история умалчивает.

Со следующей женой, Элией Петиной, Клавдий развелся из-за ее скверного характера, но остался плод этого брака — дочь Антония. Жизнь ее сложилась трагично. Подростком Антонию выдали замуж за сенатора Гнея Помпея, но скоро она овдовела — ее муж был казнен по приказу Клавдия, ставшего к тому времени императором, за участие в заговоре. Второго мужа Антонии, Луция Силана, казнил Нерон, который сам пожелал жениться на Антонии, а когда Антония от этой чести отказалась, казнил ее, обвинив в подготовке переворота.

Третьей женой Клавдия стала Валерия Мессалина. У них была общая родственница — Октавия, сестра цезаря Августа, которая приходилась Клавдию бабкой, а Мессалине прабабкой. Их свадьба состоялась в 39 году. Жениху в ту пору было 48 лет, невесте — 15. Даже для тех времен, когда девушки выходили замуж, как правило, очень рано, причем за мужчин, старше их намного, разница в возрасте была огромной. В браке с Клавдием Мессалина сначала родила дочь Октавию, в будущем жену и жертву Нерона. В 41 году, когда Клавдий уже стал цезарем, родился сын Германик, которого затем, в 43 году, в честь покорения Британии, переименовали в Британика. И ему в будущем была уготована смерть по велению Нерона.

О Мессалине, о ее темпераменте и ненасытной похоти ходили легенды. Исторически доказанным фактом являются полчища любовников из высших сфер римской аристократии. Если на это еще можно было закрыть глаза, то хуже обстояло дело с шумными дворцовыми оргиями. И это еще не все. По ночам императрица часто покидала покои во дворце на Палатинском холме и регулярно посещала публичный дом, где под именем Ликиски добросовестно «вкалывала». Рассказывали, что как-то она устроила там соревнования «на выносливость» с самой опытной профессионалкой и победила.

Сказанного выше достаточно, чтобы представить себе «моральный облик» императрицы, если в данном случае можно вообще говорить о какой-либо морали. Для судеб окружающих Мессалину людей и судеб империи гораздо худшими последствиями обернулись другие стороны характера императрицы — ее жестокость, безграничная алчность, не знающее пределов стремление уничтожить любого неугодного Мессалине, лютая свирепость по отношению к врагам, особенно к женщинам. Уже в 41 году она добилась изгнания своих недругов — племянницы Клавдия Юлии и молодого тогда Сенеки, якобы за их прелюбодеяния.

Когда же позднее был раскрыт заговор наместника Далмации, перед Мессалиной открылось широкое поле деятельности. Вместе со своим союзником Нарциссом, влиятельным вольноотпущенником Клавдия, она воспользовалась этим удобным случаем для того, чтобы избавиться от многих неугодных ей людей. Особенно жестокими преступлениями Мессалины отмечен 47 год. Именно тогда расправилась она с Валерием Азиатиком, известным политическим деятелем, двукратным консулом. Императрица невзлюбила его за то, что он предпочел ей ее главную соперницу — Поппею Сабину, считавшуюся самой красивой женщиной Рима, да к тому же осмелившуюся обольщать актера Мнестра, на которого имела виды сама императрица! А еще у Валерия Азиатика были в Риме такие великолепные сады…

Несчастного схватили в его вилле на берегу Неаполитанского залива и доставили в Рим. Допросы вел лично Клавдий, соответственно настроенный женой. Приговоренному к смертной казни за участие в государственном заговоре, Валерию Азиатику была дарована — в виде особой милости — возможность самому выбрать, какой смертью умереть. И он до конца держался по-мужски: позанимался в своем дворце любимой гимнастикой, принял ванну, попировал, затем осмотрел погребальный костер, на котором будет сожжен его труп, и велел его перенести в другое место, чтобы огонь не повредил деревьев великолепного сада. И только потом велел врачу вскрыть себе вены.

В это же время люди Мессалины заставили покончить с собой и Сабину. Сиротой осталась ее дочь, унаследовавшая имя и красоту матери, будущая жена Нерона. Клавдий вроде бы ничего не знал об этом преступлении, что, конечно же, не оправдание. Глава государства обязан знать все, но кто из правителей знает обо всех беззакониях, творящихся в их стране?

Под конец в своем распутстве и наглости Мессалина зашла слишком уж далеко — осенью 48 года она официально вступила в брак с молодым сенатором Гаем Силием, хотя и была замужем. Это был уже политический акт, чреватый опасностью и для ее друзей вольноотпущенников, поэтому Нарцисс решился открыть глаза императору, пребывающему в это время в своей резиденции в Остии. В тот день в садах Валерия Азиатика Мессалина с гостями шумно отмечала октябрьские торжества в честь Вакха по случаю праздника сбора винограда. Один из участников празднества залез, к восторгу разгулявшихся гостей, на высокое дерево, и на вопросы, что ему оттуда видно, в тревоге вскричал: «Гроза! Гроза идет от Остии!»

И гроза грянула. Цезарь срочно прибыл в Рим и прямиком направился в казармы своих верных преторианцев. Там он и вершил суд, туда одного за другим доставляли любовников вероломной императрицы во главе с Силием и после недолгого допроса рубили им головы. Мессалина пыталась пробиться к мужу для объяснений, но бдительный Нарцисс не допустил ни ее, ни старшую весталку. К вечеру следующего дня цезарь сам спросил: «Где же несчастная? (Он употребил именно это слово — misera) Пусть завтра явится и даст объяснения». Был ли это знак слабости Клавдия? Не обязательно. До сих пор дело носило политическую окраску, были основания подозревать сторонников Мессалины в подготовке государственного переворота с целью возвести на трон нового «мужа» императрицы — Силия. Теперь же, когда заговор был раскрыт и его участники уничтожены, осталось лишь личное дело Клавдия, и он мог позволить себе проявить великодушие по отношению к матери двух своих детей.

Для Нарцисса это таило смертельную опасность. Выскочив из покоев, он дал приказ дежурному офицеру немедленно привести в исполнение смертный приговор Мессалине.

Она в это время металась в отчаянии, то рыдая, то разражаясь неудержимым гневом. В эти тяжелые минуты при ней неотступно находилась ее мать, Домиция Лепида, покинувшая дочь в последние годы, ибо не одобряла ее образа жизни. Она пришла к дочери, когда ту постигло горе и все отступились от еще недавно могущественной императрицы. Домиция трезво оценивала положение и понимала, что для дочери все потеряно, уговаривала ее хотя бы умереть достойно. Вдруг раздались громкие удары в запертые ворота. Никто из слуг не осмелился отворить. Солдаты ворвались силой. Офицер молча остановился перед обеими женщинами, зато не молчал, исторгая потоки брани, сопровождавший его слуга Нарцисса. Мессалина дрожащей рукой взяла кинжал, но у нее не хватило решимости вонзить его в себя. Потерявший терпение офицер помог ей сильным толчком.

Внешне Клавдий спокойно воспринял смерть жены, но кто знал, что он чувствовал в глубине сердца. И не было ли это наружное спокойствие, в чем его потом столько раз упрекали, единственной правильной реакцией мужчины и императора? А как еще ему следовало реагировать? Всенародно оплакивать распутницу? Или, наоборот, предать ее память проклятию? Но думал он о ней постоянно, и именно этим, а не какой-то странной забывчивостью, как считает Светоний, объясняется удивительный вопрос, с которым цезарь как-то утром обратился к слугам, накрывавшим на стол: «А почему не приходит госпожа?»

Пережив семейную драму, Клавдий торжественно поклялся преторианцам в том, что отныне пребудет в безбрачии, коль скоро все его браки оказались неудачными. А если не устоит и нарушит свою клятву, пусть они, преторианцы, заколют его собственными руками.

Клятве своей он изменил очень скоро, выразив желание опять связать себя узами брака, и на Палатине принялись гадать, которой из дам высшего общества суждено стать новой императрицей. Лучше всех были информированы, разумеется, вольноотпущенники, ведь они пользовались безграничным доверием Клавдия. Но случилось так, что у каждого из этих могущественных сановников была своя кандидатура.

Нарцисс, главный виновник гибели Мессалины, советовал Клавдию жениться на своей прежней жене Петине, которую тот в свое время прогнал. Доводы Нарцисса: Клавдий хорошо знает эту женщину, недостатки ее известны, значит, неожиданности исключены, зато уж она наверняка будет хорошо заботиться не только о своей дочери, Антонии, но также и о Британике с Октавией. Концепция хоть и оригинальная, да уж больно чудная, так что, пожалуй, реальные шансы имели скорее кандидатуры двух других приближенных вольноотпущенников, Каллиста и Палласа. Первый советовал прекрасную и сказочно богатую Лоллию Паулину, которой несколько лет назад пришлось на короткое время стать женой Калигулы. Сохранилось свидетельство современника: на один из скромных приемов Лоллия явилась в платье из изумрудов и жемчугов стоимостью как минимум в 40 миллионов сестерциев. Однако цезаря трудно было прельстить богатством, замужество же Лоллии с Калигулой, хоть и вынужденное, отталкивало. Вот так победил Паллас, поддерживавший Агриппину.

Агриппине Младшей было тогда 32 года. Правнучка императора Августа, родная сестра Калигулы, она приходилась Клавдию племянницей. Очень близкое родство? Но и тут находились доводы «за»: зачем цезарю связываться с другими родами, привлекать в императорскую семью чужих людей, разжигать амбиции новой родни? Не был препятствием и сын Агриппины, Луций Домиций, родившийся в 37 году от брака с Гнеем Помпеем: Гнея уже несколько лет нет в живых, а мальчик может оказаться очень полезным династии, достаточно вспомнить, как в свое время пригодились Августу Тиберий и Друз, сыновья Ливии от первого брака. Ну и, наконец, пора бы уж как-то вознаградить бедную Агриппину за те страдания, которые пришлось ей вытерпеть от безумца Калигулы, сославшего несчастную на отдаленный безлюдный остров!

И вот в начале 49 года по предложению бывшего цензора Вителлия сенат принял решение: умолять Клавдия жениться на Агриппине. Только она, происходящая из столь славного рода, с ее незапятнанной репутацией и известной всем твердостью характера, прекрасная мать и хозяйка, способна стать достойной владычицей императорского дворца, снимет бремя семейных забот с плеч цезаря, и тот сможет отдавать все свои силы государственным делам. Этого же потребовал и народ — разумеется, в едином спонтанном порыве. Как же было цезарю устоять? Руководствуясь высшими государственными интересами, он женился на Агриппине через два дня после трогательной, тщательно подготовленной демонстрации народного волеизъявления.

Во время свадебных торжеств внезапно разошлась весть о том, что Юний Силан, жених Октавии, дочери Клавдия, покончил жизнь самоубийством. Это была первая жертва Агриппины. Силан мешал ей, ибо она хотела сделать мужем Октавии своего собственного сына. Подступом и интригами она еще раньше добилась того, что Силана вывели из состава сената и за четыре дня до январских календ заставили сложить с себя преторский сан. Молодой человек, перед которым открывалось блестящее будущее, был просто-напросто затравлен до смерти.

Для Сенеки же, напротив, возвышение Агриппины открыло путь к карьере. Его вернули из изгнания, наградили званием претора и сделали воспитателем сына императрицы Луция Домиция. Впрочем, не прошло и года, как мальчик получил другое имя, — в феврале 50 года он был объявлен Клавдием приемным сыном и назывался теперь Нерон Клавдий Друз Германик Цезарь. В историю он вошел просто как император Нерон. Сама Агриппина получила титул Августы. В том же году в Оппид Убиор на Рейне, где она родилась более тридцати лет назад, были направлены поселенцы-ветераны, поселение получило статус колонии и переименовано — Колония Клавдия Алтаря Агриппины (Colonia Claudia Ara Agrippinensis). Позже город стали именовать просто Колония Агриппины. Сейчас это Кёльн.

Влияние императрицы, которая действовала в тесном сотрудничестве с Палласом, все возрастало, и использовала она его преимущественно в преступных целях. Так, она добилась изгнания ненавистной ей прекрасной и богатой Лоллии Паулины. Лишенная имущества и гражданских прав, бывшая соперница императрицы вскоре была казнена. Агриппина велела принести себе отрубленную голову несчастной, чтобы собственными глазами убедиться в смерти этой женщины.

Единственным противником Агриппины при дворе оставался Нарцисс. Он оказался в очень сложном, да что там — крайне опасном положении. Нарцисс знал, что императрица его ненавидит, но знал также и то, что ничего хорошего ему не сулит приход к власти наследника Клавдия — Британика, так как именно он, Нарцисс, стал виновником гибели Мессалины, матери Британика. Вот почему могущественный сановник проявлял неустанную заботу о здоровье и безопасности Клавдия и вместе с тем прилагал все усилия, чтобы завоевать расположение мальчика.

ДИНАСТИЯ ЮЛИЕВ — КЛАВДИЕВ

При всяком удобном случае он демонстрировал свою любовь к нему и громогласно молил богов помочь Британику поскорее возмужать и даровать ему силы для отмщения убийцам матери и недругам отца. Под последними подразумевались в первую очередь Агриппина и Паллас.

Под влиянием Нарцисса сам Клавдий стал сердечнее относиться к родному сыну, которого незаслуженно обидел, адоптируя пасынка — Нерона. Цезарь даже хотел уже разрешить Британику надеть мужскую тогу, что означало бы достижение им совершеннолетия. Тем самым создавалась непосредственная угроза планам Агриппины посадить на трон своего сына Нерона.

Осенью 54 года страдающий подагрой Нарцисс отправился на лечение теплыми водами в городок Синуэсса, расположенный на расстоянии одного дня пути к югу от Рима. Четырнадцатого октября до него дошло известие о смерти цезаря, и в тот же день за ним явились солдаты, чтобы его арестовать.

Что стало причиной смерти Клавдия? Считают, что он был отравлен накануне за ужином. Вероятнее всего, яд находился в его любимом блюде, белых грибах. Одни утверждают, что сделала это сама Агриппина, своими руками поднеся любимое лакомство цезарю, другие придерживаются иной версии: когда после съеденного у императора началась рвота, придворный врач якобы для ее облегчения, вложил в горло Клавдию перо, обмакнув его в сильный яд. Достоверно известно лишь, что мучился цезарь всю ночь и скончался только к утру, 14 октября.

В течение еще нескольких часов Агриппина держала смерть супруга в тайне, более того, велела оповестить всех, что императору стало лучше. За эти часы было сделано все, чтобы подготовить переход власти к ее обожаемому сыну Нерону.